Новая русская утопия

Новая русская утопия. Андрей Полонский Почему утопия могут спросить сограждане, уставшие от утопического мышления во всех его формах. Действительно, о чем-то таком недостижимом наши соотечественники мечтали всегда. И Герцен, и Чернышевский, и Федоров. Наконец, Владимир Ульянов сделал откровения Мора-Кампанеллы-Фурье-Оуэна-Маркса элементом государственной идеологии.

Утопия подобного рода привела нас к краху. Пока мы гадали, где и как будет жить следующее поколение советских людей, наши противники совершили качественный прорыв к новым технологиям и повседневному комфорту. Конец ХХ века обозначил крах утопий в традиционном смысле. Людям на земле надоело мечтать, тем более жертвовать во имя этих мечтаний жизнью. В Западной Европе и в США они обрели потребительский рай, из других местностей с завистью взирают на

сытую жизнь европейцев и американцев. Никто больше не забрасывает якорь в будущее, чтобы вытянуть из болота настоящее. Мало того. К двадцать первому столетию история приобрела невиданную доселе инерцию. Законы, принципы, предрассудки, все то, что числится среди первостепенных завоеваний современной цивилизации, становятся жутким балластом для исторического движения. И мы не видим реальных путей, способных освободить от этого наследия.

Предположим, предложена некая оптимальная модель жизни в России. И, чтобы ее осуществить, нужно вернуться немного назад, пересмотреть выводы и результаты развития пятидесятилетней или столетней давности. Как это сделать чрезвычайно сложный и отдельный вопрос. Его решение находится за пределами действующей Конституции, требований Европейского Сообщества и сообажений политкорректности.

Поэтому то, что мы предлагаем, трудно назвать программой. Скорее всего это новая русская утопия, возвращающая из фантастического мира принципов и убеждений к здравому смыслу и житейской практике Мировоззренческое обоснование новой русской утопии строится на нескольких банальностях, опровергнутых и парадоксальным образом все же блестяще подтвержденных нашим развитием в ХХ веке. Русский народ ориентирован на экзистенциальный прорыв, он - народ-богоносец, вне

зависимости от того, строим ли мы храмы или взрываем их. Николай Бердяев был прав, когда писал о некоторой женственности жителей наших равнин, но время и пространство покоряли они как самые агрессивные мужики. Пассивность и способность к сверхусилию, мужественно-женская природа русских делает чрезвычайно сложной их механистическую управляемость. Сталин говорил, что незаменимых людей у нас нет, но в

России люди как раз всегда незаменимы, уникальны на своем месте и в свое время. Это создавало трудности для социалистического общества, не менее вредит и потребительской цивилизации пост-индустриальной эпохи. Протестанты с их почтением к норме куда лучше подходят под "требования современности". Остряки были правы, когда утверждали, что для опытов Ульянова идеально годилась Швейцария. Там он бы построил коммунизм, а у нас только слезы на ветру замерзают.

К тому же советский опыт сделал социальную среду чрезвычайно разряженной: привычные связи надорваны, бытовая культура различных групп изменилась до неузнаваемости, склонности и предпочтения миллионов людей сформировалась в форс-мажорных обстоятельствах постоянного ожидания и страха. За последние десятилетия ужас и надежда себя исчерпали, пустоту заполнили эгоизм и зависть. Генофонд нации был практически разрушен (революции, войны, эмиграция).

Для его восстановления требуется дисциплина, планомерная демографическая и образовательная политика, общее направленное усилие. Когда Иван Ильин в 40-50- х годах говорил, что по освобождению России возникнет нужда в некотором авторитаризме, концентрации, централизации, он словно бы предчувствовал опыт антикоммунистической полифонии последних лет. Не зря лидер КПРФ Г.Зюганов цитирует его теперь не реже, чем

Ленина. Уже самим своим географическим положением Россия обречена быть неким Востоко-Западом. Место это не слишком оригинально. На роль цивилизационного "моста" претендуют почти все страны СНГ, а также Турция, Индия, даже Япония с Сингапуром. Однако нынешнее самоопределение России имеет существенное отношение к самому серьезному вопросу современности:

к проблеме глобализации. Объединение мира, в сущности неизбежное, вплотную ставит вопрос о центре силы. На роль четвертого Рима претендуют США. В таком случае весь остальной мир окажется провинцией. Найти альтернативу Америке - вопрос самореализации всех, остающихся за пределами pax americana. "Будут ли в Москве, Дели, Пекине, Варшаве или Софии жить и работать талантливые ученые, литераторы или художники, или все они окажутся на берегах Гудзона и

Патомака?", -вопрос, заданный проф. Гавриилом Поповым на страницах "Независимой газеты" - отнюдь не риторический. Россия - одна из немногих стран, которой есть что противопоставить американскому вызову по существу. У нас есть шанс устроить жизнь на совершенно других основаниях. Классический европейский капитализм и наследующее ему пост-индустриальное общество требуют обезличеннных

связей. Люди общаются друг с другом только как представители тех или иных ролей. Главная проблема такого мира - отчуждение, о котором писал еще К.Маркс. С другой стороны, азиатский вариант индустриализации, укоренившийся в Японии, Сингапуре и некоторых других странах Юго-Восточной Азии, покоится на неограниченном патронализме. Человек выбирает роль, и вместе с ролью он выбирает патрона.

Внутри общества существует несколько иерархий, организованных вполне феодально: начальник - сюзерен, подчиненный - вассал. От этого страдает личная свобода. Выпавший из структуры становится изгоем. В России всегда был распространен третий подход - артельный, когда группа единомышленников работает, не разбирая вопроса о власти. Впрочем, одной артелью дело не ограничится. Мы способны обосновать синтез.

Не нечто среднее, но именно синтез, позволяющий каждому осуществить выбор между опекой и свободой и переиграть его столько раз, сколько будут меняться обстоятельства его жизни. Чтобы это стало возможным, необходимо осуществить и осмыслить отказ от догоняющей модернизации. Как бы ни было успешно развитие по западному образцу, оно бесперспективно, ибо неизбежно провинциализирует всех, живущих за границами исторического Запада. У нашего варианта развития есть свои приобретения и

свои потери, но, как говорил римский философ Арнобий, "из двух неочевидностей ту, которая дает нам надежду, всегда следует предпочитать той, которая не дает нам ее". Необходимость сильного и централизованного государства в России доказана еще Екатериной Великой. От века на Москве все перемены инициировались властью. Сама Екатерина, пытавшаяся обосновать в своем "

Наказе" гражданские права и представительские учреждения, натолкнулась на полное непонимание ею же созванных депутатов. "Ну что ты, матушка, с русскими так нельзя" говаривал ей граф Потемкин, отлично образованный и государственно мыслящий человек. В чем-то он оказался прав (1905 - 17 - й и 90-е годы говорят в его пользу). Огромные территории, неоднородная плотность населения, своеобразная культура подчинения (от подлого

раболепства к разрушительной вольности и театрализованному самоубийству на глазах начальства) не способствовали укоренению представительской демократии, которая спорна по существу (вспомним дискуссии в США на заре независимости), а также нуждается в известной честности, предсказуемости и ограничении. У нас "представители" всегда полагали себя самостоятельными политиками и, теряя последние крохи ответственности, занимались безудержным самоутверждением.

Это стало возможно потому, что классическое представительство безлично. Не перед кем глаза прятать. Чтобы обойти эти трудности, нужно выработать основания политического строя. Российское власть призвана быть уверенной, открытой и предсказуемой, а российская демократия должна основываться на принципах свободы, стабильности и солидарности. Для этой цели необходимо связать идеи гражданских прав и гражданской ответственности внедрить всюду,

где возможно, органичные формы прямой демократии и корпоративного строя. Люди должны узнавать друг друга и учиться отвечать за свой выбор. В разнохарактерном и переменчивом обществе всегда следует помнить, кто крайний. Мы настолько сроднились с образом сильной личности наверху, что способны жить только в президентской республике (если вообще в республике). Президент должен иметь максимум полномочий: избираться на семь

лет всеобщим, равным и тайным голосованием, обладать высшей исполнительной и судебной властью, иметь право прямой законодательной инициативы и право вето на любой закон и подзаконный акт. Уравновесить подобные крайне расширенные полномочия можно, только связав напрямую первое должностное лицо страны с каждым ее гражданином. Здесь полезно будет воспользоваться конфуцианской максимой: "император божественен, но в том случае, когда он не выполняет своих обязанностей, любой человек имеет

право его свергнуть". Начало процедуры отрешения президента от должности должно быть предельно упрощено. Всякий гражданин, готовый оплатить судебные издержки, обязан получить не только теоретическую, но и практическую возможность ее инициировать, и должен быть защищен на время процесса от любых преследований. Сильной президентской власти соответствует прозрачная и упрощенная структура правительства: минимум министерств, ясные зоны ответственности, мобильность и сколь возможная удаленность от публичной политики.

Ввиду отсутствия в России традиций парламентаризма, особые трудности представляет адекватная организация представительства. Здесь реальны промежуточные решения, опирающиеся на многообразный опыт реформ ХIХ века. Можно предложить небольшой двухпалатный парламент, отражающий географическую и идейную стратификацию страны (палаты по 50 человек, верхняя - представители земель, нижняя - представители партий), избирающийся на четыре года всеобщим, тайным и равным голосованием.

Парламент принимает законы, однако его право законодательной инициативы ограничено (необходимо 23 голосов в каждой палате), а для конституционных актов - исключено (Конституция и все изменения к ней принимаются на референдуме). В дополнение к парламенту предлагаются специальные органы власти, получившие название "сессий сведущих людей" (время заседаний такой сессии диктуется практическими нуждами, но не должно превышать 4 лет). Эту идею пропагандировал министр внутренних дел

Российской империи граф Игнатьев еще в начале царствования Александра Третьего. Для решения конкретных вопросов, связанных с различными отраслями государственного управления, избираются профессионалы, причем исключительно в своем профессиональном кругу (в начале ХХ века на схожих основаниях было созвано Совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности). Подобные сессии призваны заменить нынешние комитеты

Государственной Думы, однако будут в лучшую сторону отличаться профессионализмом и неполитизированностью. Именно к ним должно перейти право законодательной инициативы. Законы подготовленные на подобных сессиях, следует передавать на рассмотрение парламента. Выборы и работа на "сессиях сведущих людей" призваны воспитать в обществе начала корпоративности, о которых еще сто лет назад радел один из крупнейших наших политических мыслителей, сперва народник,

а потом монархист Лев Тихомиров. В России, где существуют трудности с национальной самоидентификацией, корпоративность способна вытеснить идею "землячества", укореняющую человека в рамках своего региона или "малой народности", объединить в вертикальные группы по профессии и тем самым скрепи ть единство страны и государства. Нормальный административный строй России возможен только при юридическом и фактическом равенстве всех субъектов федерации.

Национальные полугосударства лениниско-сталинского разлива должны быть вытеснены национально-культурными автономиями, осуществляющими среди соотечественников языковую, культурную и образовательную политику по всей территории страны. Национально-культурные автономии могут возглавляться соответствующими "сессиями сведущих людей" - наиболее уважаемых представителей того или иного народа. Так мы сумеем сохранить родовые, клановые, тейповые и т.п. структуры, не нарушая единообразия в управлении.

Власть в субъектах федерации необходимо строить по образцу центральной. Губернатор избирается на семь лет, но может быть в любой момент смещен президентом без комментариев и специальных обоснований (в таком случае назначается наместник или спецпредставитель президента лексика, в сущности, роли не играет). Однако и здесь существует своеобразный противовес: если президент гонит вон четверть всех губернаторов, автоматически следуют новые президентские выборы - такой лидер не в

состоянии сработаться с региональными элитами. Представительские учреждения в провинции - местные "сессии сведущих людей", которые из своей среды выбирают "областные собрания". Разделение полномочий между губернатором и областным собранием может быть оформлено по образцу законодательства о земствах Российской империи. В том случае, если "сведущие люди" недовольны губернатором, они аппелируют к президенту. В обществе, где отсутствуют традиции либерализма, свободы самоорганизации

должно быть больше всего там, где возможна "прямая демократия". Формы местного самоуправления призваны максимально соответствовать ситуации, условиям и традициям. Они могут быть сколь угодно многообразны. Местные органы власти абсолютно свободны в деле самообеспечения. К их компетенции относятся все те сферы, за которые они готовы принять ответственность. Однако автоматически эти области хозяйственной и общественной жизни выходят из-под опеки вышестоящих

властей. К примеру, если муниципалитеты желают контролировать школу или больницу на своей территории, то они платят учителям и врачам из своих средств. Зато никакого вмешательства вышестоящих начальников. Права неотделимы от ответственности, залог самоорганизации - самофинансирование, центральная власть управляет только там, где она платит - вот исходные принципы государственного строительства в рамках

новой русской утопии. Именно эти принципы определяют основы формирования бюджета. Каждая власть сама себя кормит, занимаясь своего рода предпринимательством (центральная власть - через налоги, акцизные сборы, государственные предприятия;. местная - через местные сборы, региональные или муниципальные предприятия). На каждом уровне устраиваются свои налоговые органы. Господствует полная свобода налоговых ставок (предположим, в

Красноярске могут собирать 1% с прибыли в краевой бюджет, а в Москве - 15%). Однако финансовой самодеятельности властей всех уровней должны существовать мощные противовесы. Повсюду 25% населения могут инициировать процедуру отстранения ответственных чиновников, установивших чрезмерные поборы, но в случае, если после трех таких процедур не удастся уменьшить налоговый гнет, население подвергается штрафам, способным покрыть расходы на обременительные избирательные и административные

кампании (соединение прав и ответственности). Экономическая политика должна основываться на признании необходимости ограниченной автаркии в той мере, в какой она возможна в современном a priori взаимосвязанном мире. Жизненно важными продуктами Россия призвана обеспечивать себя сама. Это не означает закрытости, это означает физическую возможность закрыться, коли будет такая необходимость. Государство гарантирует производство достаточного, индивидуальная инициатива дает избыточное.

Государство осуществляет контроль за внешней торговлей и не чурается введения необходимых госмонополий. Одновременно разрабатывается жесткое антимонопольное законодательство, регулирующее сферу частного бизнеса. В сфере социальной политики необходима поддержка слабых (через государственные рабочие места , систему социальных гарантий и т.п.) и свобода инициативы для сильных. Ввиду очевидных авторитарных тенденций, важнейшее место должен занять также диалог между властью и

наиболее активными общественными группами. Чтобы подобное общение не зашло в тупик, как это уже не раз бывало в российской истории, следует найти совершенно новый подход к лояльным кругам и оппозиции. Власти имеет смысл поощрять системные элементы (конформистов, людей, делающих карьеру, лидеров, настроенных на успех), и вместе с ними - принципиальных противников любой системы (склонных к экзистенциальному бунту и обнажающих наиболее болезненные язвы механизма подавления как такового).

При этом следует мягко, но решительно отсекать тех, кто будет навязывать альтернативные, особенно заимственные структуры вместо господствующих, укоренившихся на местной почве (т.е. полезно маргинализировать диссидентов всех мастей и разновидностей, терпимо относясь к "революционерам", пытающимся разрушить равнинное течение жизни, в том случае, разумеется, если их деятельность не противоречит уголовного законодательству). 90-е годы показали, что Россия, увы, не выживет без идеологии.

Основная задача, встающая перед страной - преодолеть многочисленные разрывы и расколы ХХ века. В этом деле неоценимо влияние религии. Но влияние не столько мировоззренческое или нравственное (в большинстве своем духовенство слишком консервативно и не способно адекватно ответить на вызов времени) сколько эстетическое. Красивый и подкрепленный опытом столетий православный обряд должен стать важнейшим элементом официальной жизни. Как и в других областях, государство контролирует здесь необходимое и достаточное.

Личная жизнь, национально-культурные традиции, философское и богословское образование в частных учебных заведениях, индивидуальные духовные поиски лежат совершенно в иной плоскости. Аналогично должны распределяться роли политики властей и частной инициативы в области науки, культуры и искусства. Государство поощряет фундаментальные и практические исследования, пропаганду классического наследия. Все остальное - свободный выбор граждан.

Новым текстам и оригинальным опытам нельзя создавать тепличных условий. Никаких "инженеров человеческих душ", но и никакой цензуры за пределами политики. Особо следует остановиться на сфере прав человека, так как именно при помощи современной либеральной идеологии был подорван советский режим. Сюжеты последнего десятилетия свидетельствуют, что эти права становятся пустым звуком, если не подкреплены гарантиями сильного государства (сколько европейцы и американцы

боролись за свободный выезд из СССР и с каким остервенением они препятствуют свободному выезду из России!). Наша задача - обеспечить реальное равновесие социальных и политических прав. Право на образование, труд и здравоохранение не менее значительно, чем право на свободу слова, перемещений или печати .Ну да ладно, должен быть и предел фантазиям. А то можно расчувствоваться и решить, что ты уже живешь в подобной надежно устроенной стране.

И опять не платить за билет в электричке. Так или иначе, на протяжении столетий утопическое мышление помогало людям сориентироваться в настоящем. Понадеемся, что новая русская утопия не станет исключением.