1
Вопросо том, как подходить к изучению и научному описанию языка, требует тех или иныхфолософских и методологических предпосылок понимания природы и роли языка средиявлений действительности, его места в онтологических рядах. Эти предпосылкиимеются у каждого пишущего о языке, будь они логически обработаны исформулированы или нет, так как в зародышевом, эмбриональном виде ониприсутствуют в каждой строчке, написанной о языке. Предпосылки эти определяют«что» и «как». Но есть еще один важный и, может быть, самыйважный аспект — «зачем?». Этот аспект и может служить компасомцеленаправленности лингвиста.
Наоткрытии РЕФа в 1929 г. В.В. Маяковский сказал: «Все споры наши и сврагами и с друзьями о том, что важнее — »Как делать" или «Чтоделать» — мы покрываем теперь основным нашим литературным лозунгом — «Для чего делать», т. е. мы устанавливаем примат цели и надсодержанием и над формой" [1].
СловаВ.В. Маяковского относились в литературе, но выдвинутый им лозунг сохраняетсвое значение и для науки, где в наше время пассивная созерцательность должнауступать действенности и целеустремленности. Этот «поворот координат»стоит перед всеми науками до логики и математики включительно. Лингвистиканаходится в том же кругу. Это не определяет каких-то «вулканических»изменений в самой лингвистической онтологии, это просто — устремление найти вэтой онтологии то, что отвечает данной общей или частной целенаправленностинашего времени — «для чего делать», как говорил Маяковский.
Даннаяточка зрения ничего общего не имеет с прагматизмом. Наоборот, это одно изздоровых устремлений структурализма — в хорошем смысле этого слова. Ведьструктурализм ищет реальности, через преодоление эмпирического Schein выискиваяподлинное Sein. Так, по крайней мере, я понимаю настоящий, положительный иплодотворный структурализм. Прагматизм же не ищет истины, а довольствуется«полуистинами» — удобными, как комфорт и бизнес. Все это абсолютночуждо подлинным дерзаниям и самоограничениям науки. Вопрос же «длячего?» — нужный компас научного исследования, который может вывестиисследователя из контроверзы — беспредметное «созерцание» и сугубопредметное «делячество» — на путь теоретического знания, адекватногосвоей онтологии. По сравнению с обычной эмпирической регистрацией такой путьявляется не только теоретически, но и практически более высокой ступеньюпознания.
2
Еслимы признаем, что язык есть «важнейшее средство человеческогообщения», что он нужен всем людям, образующим данный коллектив, то именноэти качества — «важнейшее» и «всем» — должны быть первымипоказателями упомянутого нами выше «компаса» лингвиста.
Посколькумы считаем, что язык — не идеология, а орудие и притом орудие особого рода,обладающее не конструкцией, как любое материальное орудие (топор, плуг,комбайн), а структурой и системной организацией, то для всех говорящих перваязадача состоит в том, чтобы практически владеть этим орудием в данном егосостоянии.
Правбыл Ф. де Соссюр, когда он писал: «Вполне ясно, что синхронический аспектважнее диахронического, так как для говорящей массы только он — подлинная иединственная реальность» [2].
Указаннаяцелеустремленность языка (язык — практическое орудие общения) является первой ивсеобщей, охватывающей всех соприкасающихся с языком. Если не стоять на точкезрения Канта, гласящей, что наука определяется методом, а не объектом, аполагать, что именно объективно-онтологические характеристики самого предмета,в данном случае — языка, должны определять и науку о языке, то следуетпризнать, что первой целенаправленностью научного рассмотрения и описания языкадолжна быть целенаправленность синхроническая, отвечающая синхроническиминтересам «говорящей массы» и позволяющая подвести теоретическую базупод практические описательные очерки о языке, будь то школьный учебник, или«очерк» в словаре, или сводка правил произношения и т. п.
Чемболее такое описание будет адекватным своему объекту по всей реальности егоструктуры и системной организации, тем полезнее это окажется и практически.Конечно, указанное положение отнюдь не отрицает и не исключает иные аспекты,связанные с другой целенаправленностью, но эти аспекты не могут претендовать нато, чтобы быть первыми.
Следуетразобраться в том, что же является непосредственным, доступным исследованиюлингвиста объектом? Были ли правы А.А. Шахматов, И.А. Бодуэн де Куртене, Дж.Бонфанте, В. Пизани и другие, говоря: "… реальное бытие имеет языккаждого индивидуума; язык села, города, области, народа оказывается известноюнаучною фикцией, ибо он слагается из фактов языка, входящих в состав тех илииных территориальных или племенных единиц индивидуумов" [3].
Или:«Конечно, так называемый русский язык представляет из себя чистейшуюфикцию. Никакой русский язык, точно так же как и никакой другой племенной илинациональный язык, вовсе не существует. Существуют, как психические реальности,одни только индивидуальные языки, точнее: индивидуальные языковые мышления.Письменный же или же национальный язык представляет из себя средний вывод изизвестного количества индивидуальных языков» [4].
Или:«Неолингвисты считают, что только данный наш собеседник являетсяконкретным и реальным — в конкретном и индивидуальном акте его речи. Английскийязык, итальянский язык — это абстракции; не существует никаких»типичных" потребителей английской или итальянской речи, точно так жекак не существует «среднего человека» [5].
Или:«Язык как исторический феномен не существует в действительности; он являетсятакой же чистой абстракцией, как, например, итальянская литература. И подобнотому, как существуют произведения, которые в их совокупности мы называемитальянской литературой, так в действительности существуют толькоиндивидуальные языковые акты, устные или письменные, из которых мы извлекаемпонятие о языке итальянском, французском и латинском» [6].
Первыйответ, который мы, однако, все же даем на эти высказывания, — «нет» — конечно, верен, но вопрос, как оказывается при более глубоком рассмотрении, сложнее.Он, во-первых, упирается в проблему «язык и речь» и, во-вторых, впроблему прямой и непрямой данности, что является предметом философскойметодологии и феноменологии.
Вданной статье нет места для подробного анализа этих проблем. Это могло бы служитьтемой специального исследования и даже специальной дискуссии.
3
Оязыке и речи много (хотя и во многом противоречиво) сказано (В. Гумбольдт, Ф.де Соссюр, Ш. Балли, К. Бюлер, Н.С. Трубецкой, а у нас Г.О. Винокур, А.И.Смирницкий и мн. др.).
Влингвистическом плане я не буду останавливаться на рассмотрении этой проблемы,а сошлюсь на последнюю прижизненно изданную работу А.И. Смирницкого«Объективность существования языка» (изд. МРУ, 1954), с основнымиположениями которой по вопросу о соотношении языка и речи я согласен.
Совершанноясно, что в речевом общении «фактом» является «речь». Издесь «речь» — процесс, движимая во времени лента или цепь, то, чтоможно фиксировать магнитофоном с дальнейшей препарацией речевых«следов» магнитофонной пленки путем кимографии, осциллографии,спектрографии и иных технико-экспериментальных методов. Первично лингвисту данаречь, это его первый непосредственный объект [7].
Нолингвист должен помнить, что та «реальность», о которой говорили И.А.Бодуэн де Куртене, А.А. Шахматов, Дж. Бонфанте и другие, — лишь один изаспектов реальности наряду с другими и что любая «речь» всего лишьчастичная манифестация языка как коллективного достояния, как«сокровищницы» (Thesaurus!), обладателем которой являются не«я», не «ты», а «все». Имея перед собой«обладателя», манифестирующего какую-то часть этой«сокровищницы» в данный момент, лингвист должен думать об иных«обладателях», с иными манифестациями, и… отвлечься от даннойманифестации.
Поэтомунаука о языке (а не наука о речи!) должна прежде всего уметь остановить данныйей в непосредственном наблюдении процесс речи — будь то изустный рассказ илипечатный текст, понять «остановленное» (речь) как систему и структуру(язык), определить все единицы этой структуры в их тожествах и различиях, в ихотношениях, соотношениях и взаимоотношениях, в их функциях и в их взаимосвязи,- раздельно по ярусам структуры и совокупно как членов системы. Тогда лингвистполучает реальность «второй ступени» — опосредствованную данность. Темсамым тезы о «языке» отдельного индивидуума, которые приведены выше,имеют под собой основание — это факт первой данности, но не подлинный объектлингвиста, который должен в любой речевой экземплификации прозреть язык.
4
Ктоже ограничивает свой объект только процессом речи? Пожалуй, никто. Но естьнауки, которые не должны выходить за пределы речи, хотя и могут соотноситьфакты речи с чем-либо иным, находящимся за пределами языка. Я думаю, что какпсихофизиологический процесс речь является предметом психологии, логопедии,невропатологии, а в плане «воспитательном» — областью, которой ведаютпедагоги и ревнители культуры речи, теоретики «художественного слова»и т. п. Но «речь» для физиологов и «речь» для«ревнителей культуры речи» — предметы разного порядка, хотя объект иостается один и тот же. Этого требует достигнутое еще в XIX в. разделение наук,часто, правда, понимавшееся как размежевание по эмпирически данным объектам.Здоровая идея искать контуры науки в онтологии ее предмета позитивистскиподменялась эмпирическим удовлетворением первой попавшейся данностью.
ИдеиXX века, в целом явно антипозитивистские, несмотря на многообразиетеоретических направлений в языкознании, привели к тому, что псевдоистиныпозитивистского Schein стало возможным перевести в реалистический Sein. В XXвеке, когда науки «прочно» размежевались, возникла обратнаятенденция: синтезирование наук, имевшее своим следствием такие дисциплины, какфизическая химия, биофизика, биохимия и т. д.
Значитли это, что надо, как иногда пытаются делать, создавать психолингвистику,биолингвистику и т. п.? Думаю, что никаких оснований к этому нет. Лингвистикадолжна быть верна своему предмету и его онтологии, хотя бы она вступала в любыесоотношения с посторонними ей, но смежными по пересечению объектов науками.
Поэтомулингвист, непосредственно наблюдая речь как процесс" должен его остановитьи прийти к языку, как к второй данности, уже не непосредственной. И этуданность лингвист обязан понять как целое, существующее в данное время дляданного коллектива" т. е. осмыслить ее синхронно как структуру и системуи, лишь сделав этот когитациальный акт и доведя его до полной ясностиподлинного Sein, затем включить его в новый процесс — исторический.
5
Итак,если вспомнить о «первой целенаправленности» лингвиста, окажетсяабсолютно необходимым освободиться от всякого «процессного» аспекта:а) остановить процесс речи и б) не включаться в исторический процесс развитияязыка. Иначе говоря, в словах и формулах науки отразить объективно существующийдля «говорящей массы» статус языка как орудия. Это и есть чистаясинхрония. Так поступает каждый опытный диалектолог, когда он слушает ипровоцирует на ответы какую-нибудь «бабусю».
Такойестественный и практически продуктивный аспект был чужд младограмматикам,пытавшимся оперировать квазифилософией наивного позитивизма, еще нестолкнувшегося с физикой и математикой, но тесно сомкнутого с механической иатомистической психологией И. Гербарта [8].
Сомненияв единственно возможном аспекте для лингвистики — в аспекте Sprachgeschichte Г.Пауля — были и у тех представителей лингвистической науки, которые являлисьсверстниками младограмматиков, — я имею в виду И.А. Бодуэна де Куртене(1845-1929) и Ф.Ф. Фортунатова (1848-1914), — и у несколько более молодыхлингвистов, например у Ф. де Соссюра (1857-1913).
И.А.Бодуэн де Куртене и в своих ранних работах (польского и казанского периодов), и- в наиболее отточенном виде — в замечательном, но мало известном труде«Versuch einer Theorie phonetischer Alternstionen» (Strassburg, 1895)декларативно, но и аналитически убедительно показал различие явленийNebeneinender (статической лингвистики) и Nacheinander (динамическойлингвистики) и то, как эти аспекты взаимодействуют в языке и в отражающейсудьбы языка науке о языке. Это стало в XX в. основным знаменем передовой наукио языке. '' Ф.Ф. Фортунатов, наряду с классическими трудами по сравнительномуязыковедению, дал образцы чисто синхронного анализа в своих работах об основахописательной грамматики [9].
Нонаиболее четкая постановка вопроса об эволюционном и описательном аспектахзаключается в замечательном труде Ф. де Соссюра «Курс общейлингвистики», книге, которую автор никогда не писал, но котораяпринадлежит всецело ему и только ему. Переходя к анализу основополагающих тезисовСоссюра о синхронии и диахронии, еще и еще раз хочется подчеркнуть, чтоосуждать его в непоследовательности, в неполноте, в диспропорции частей — нельзя. Соссюр не написал этой книги! На то, что на страницах этой книги есть,позволяет и обязывает думать дальше и даже спорить и предлагать иные решения.Известный анализ Соссюром оси одновременности, касающейся «отношений междусуществующими вещами, откуда исключено всякое вмешательство времени», носипоследовательности, «на которой никогда нельзя увидеть больше одной вещизараз и по которой располагаются все явления первой оси со всеми ихизменениями» [10], не вызывает возражений: здесь все очевидно иубедительно.
Можетли быть «единство» этих двух антагонистических аспектов, такизложенных? Думаю, что не только не может быть, но и не должно быть; такиепопытки обречены на неудачу и могут только повредить делу. Смазыватьпротиворечия, и при этом объективно-онтологические, — значит во имя«метода» насиловать «объект». И вряд ли нужно при синхронномописании — будь то «современный язык» или его прошлый«статус» — вводить «третье измерение». Думаю, что Ф. деСоссюр здесь прав, и перспективно прав. Но в рассуждении Соссюра даны лишьростки, которые нужно не только дорастить, но и просто продолжить.
Этопрежде всего касается теории тожеств и нетожеств, различительных инеразличительных элементов, а также отношений и единиц, которые вступают в этиотношения.
Длятого чтобы продолжить анализ Ф. де Соссюра и довести его до полезногоприменения, нужно выяснить понятия: а) знак, б) структура, в) система. Начнем спонятия «знак».
6
Это«слово» фигурирует в самых различных текстах, у различных авторов — от мистиков до материалистов, но должного обоснования почти нигде не находит.Думаю, что причина здесь в том, что внимание писавших сосредоточено главнымобразом, на том, что знак обозначает, т.е. на онтологической характеристикезнака, это естественно, но не утешительно, так как понятие «знак»требует своей точной двусторонней дефиниции. О «знаке» говорили влингвистике давно и много, но ясности от этого не было. Я не будуполемизировать с теми, кто вообще не признает этого термина и не употребляетэтого понятия. Приведу некоторые высказывания, которые я готов и поддержать, и… преодолеть.
Термином«знак» охотно пользовался Ф.Ф. Фортунатов, который писал: «Языкпредставляет… совокупность знаков главным образом для мысли и для выражениймысли в речи, а кроме того, в языке существуют также и знаки для выражениячувствований» [11]. Далее к назначению языковых знаков выражать мысли ичувствования присоединяется еще функция выражения отношений: "… звукислов являются знаками для мысли, именно знаками как того, что дается длямышления (т. е. знаками предметов мысли), так и того, что вносится мышлением(т. е. знаками тех отношений, которые открываются в мышлении между частями лимысли или между целыми мыслями)" [12]. Интересна мысль Фортунатова овзаимодействии разного типа знаков в языке, что перекликается с его учением оформе: речь идет о таких «принадлежностях звуковой стороны языка, которыесознаются (в представлениях знаков языка) как изменяющие значения тех знаков, скоторыми соединяются, и потому, как образующие данные знаки из других знаков,являются, следовательно, сами известного рода знаками в языке, именно знаками стак называемыми формальными значениями: неформальные значения знаков языка в ихотношении к формальным значениям языка называют значениями материальными…или также реальными» [13].
Ксожалению, этот интересный анализ, очень близко подводящий к структурно-системномупониманию языка, завуалирован типичными для времени Ф.Ф. Фортунатовапсихологическими характеристиками о «способности представлений звуковойстороны слов сочетаться между собой в процессе мышления в качествезаместителей, представителей других представлений в мысли» [14], где и«знаки» и «мышление» в целом переходят в областьпсихологии, а «знаки» получают качество «представлений».
В.К.Поржезинский, следуя в несколько упрощенном виде мыслям своего учителя Ф.Ф.Фортунатова, добавляет один важный признак знака — «доступность внешнемувосприятию» [15], что многими теоретиками знака не учитывается. И.А.Бодуэн де Куртене сознательно сужал понятие «знака» и потому невводил его в определения: «Знак это то же, что метка, отличительный,произвольно нанесенный или хотя бы только произвольно отмеченный признак»[16]. Упоминаемое здесь у Бодуэна явление, конечно, относится к областисемиотики, но, как мы увидим дальше, явно не применимо к характеристикеязыкового знака.
Самоесущественное для теории знака находится во второй части «LogischeUntersuchungen» Э. Гуссерля, в главе «Ausdruck und Bedeutung»[17]. Главные положения Э. Гуссерля состоят в следующем:
1.Всякое выражение (Ausdruck) есть знак (Zeichen).
2.Надо различать настоящие знаки (Zeichen) и «метки» (Anzeichen).
3.Настоящие знаки имеют значение (здесь берется то истолкование знака, котороепротивопоставляется «приметам», «меткам» типа узелка наплатке, «чтобы не забыть»).
4.В языковых знаках различаются разные интенции, коррелятивные направленностиэтих интенций, их «предметности».
5.Отсюда возникает теория того, что в знаке относится к «выражению»говорящего (Kundgabe), к номинативности (gegenstandlische Bezeihung) исобственно к значению (Bedeutung). Эти дистинкции Гуссерля нужны и лексикологами фонетистам, не говоря уже о грамматистах.
6.Очень важным является различение Гуссерля: а) одно значение — разные предметы,б) один предмет — разные значения.
Кпервому относятся universalia — «лошадь», «человек»; ковторому — синонимика, которую определял еще В. Гумбольдт [18] довольно точно.
7.Самое важное по Э. Гуссерлю то, что знак направлен на что-то и что междуязыковым знаком и «меткой» мелом на двери тех, которых должны былиубить разбойники в «1000 и одной ночи», есть принципиальное различие,которое Гуссерль обосновывает терминами Bedeutungsintendierend иBedeutungserfullend.
Онтологическиэто различие несомненно присутствует. И тем самым язык никогда не может бытьидентифицирован с кодом. Дальнейшее развитие мыслей, высказанных Гуссерлем ознаке, мы находим у К. Бюлера в его «Sprachtheorie» (Jenа, 1934), гдеидея целенаправленности позволяет автору понять различные функцииязыка:Ausdruckfunktion, Appelfunktion и Darstellungsfunktion и элементы языка,служащие для, Ausdruck Арреl и Darstellung, в частности — понятия симптома исигнала как разнонаправленных фактов, которые материально могут бытьтожественны. Самое важное у К. Бюлера то, что и симптомы и сигналы и еще«что-то» в языке прежде всего материал для Darstellungsfunktion, где языки может выполнить свою главную функцию — коммуникативную.
Парадоксальнымможет прозвучать утверждение, что Ф. де Соссюр, выдвинув семиотику и включив внее теорию знака, самоё теорию знака применительно к языку дал превратно [19].Вот некоторые его дефиниции:
1.«Языковой знак связывает не вещь и имя, но понятие и акустический образ.Этот последний не есть материальный звук, вещь чисто физическая, но психическийотпечаток звука, представление, получаемое нами о нем посредством наших органовчувств: он — чувственный образ, и если нам случается называть его»материальным", то только в этом смысле и из противопоставлениявторому моменту ассоциации — понятию, в общем более абстрактному" [20].
2.«Именно потому, что слова языка являются для нас акустическими образами,не следует говорить о „фонемах“, их составляющих» [21].
3.«Языковой знак есть таким образом двусторонняя психическая сущность»[22].
4.«Языковой знак произволен» [23].
Изэтих определений природа лингвистического знака не проясняется. «Чувственныйобраз» снимается невозможностью говорить. о фонемах, его составляющих;обязательная материальность знака растворяется в «двусторонней психическойсущности» [24].
Интересныемысли о природе языкового знака были высказаны А. Соммерфельтом, С.И. Карцевскими другими, но я не могу детально входить в рассмотрение этих работ.
В30-40-х годах XX в. в различных журналах Европы вновь разгорелась дискуссия опроизвольности и непроизвольности языкового знака в связи с определениями,данными в работах Ф. де Соссюра. Дискуссия началась статьей Э. Бенвениста«Природа лингвистического знака» [25], где автор указывал, чтоотношение языкового знака и называемой вещи «произвольно», но внутриязыка связь обозначающего и обозначаемого не произвольна, а«необходима»,. так как это соединение представляет собой тесныйсимбиоз, где понятие является как бы «душой» акустического образа.
Э.Бенвениста в дальнейшем поддержали Э. Лерх в статье «О сущности языковогознака» [26], где автор рассматривает звукоподражания и ономатопеи и ещераз возвращается (вслед за Соссюром) к различию знака и символа, и А. Гардинерв статье «Анализ языкового знака у Ф. де Соссюра» [27], где высказанамысль, интерпретирующая данную дискуссию в античных терминах physei и thesei;автор также указывал, что Ф. де Соссюр и Э. Бенвенист понимают термин«произвольный» по-разному.
Взащиту соссюровского тезиса о произвольности знака выступили Ш. Балли [28], П.Наэр [29] и особенно Н. Эйе [30].
Намкажется, что прав был А. Гардинер, сопоставивший эту дискуссию с античнымспором о physei и thesei, что подменяет проблему знака проблемой соотношенияязыка и действительности.
Такимобразом, ни тезы Ф. де Соссюра о знаке, ни дальнейшая полемика вокруг его тезне приводят к уточнению понятия знака. Нам представляется, что мысли Ф.Ф.Фортунатова, Э. Гуссерля и К. Бюлера вернее фиксируют объект и дают болееконструктивные положения.
Понятиезнака обязательно для понимания языка вообще и синхронии в частности, и данноепонятие требует от лингвиста точной дефиниции. Эти дефиниции можно, с точкизрения лингвистики, свести к пяти пунктам:
1.Знак должен быть доступен чувственному восприятию, как и любая вещь.
2.Знак не имеет значения, но направлен на значение в интенции, чем не обладает,например, слог.
3.Содержание знака не совпадает с его материальной характеристикой.
4.Содержание знака определяется его различительными признаками, аналитическивыделяемыми и отделяемыми от неразличительных (дифференциальными отнедифференциальных).
5.Знак и его содержание определяются местом и ролью данного знака в даннойсистеме знаков аналогичного порядка.
7
Дляуяснения соотношений синхронии и диахронии и для понимания самой синхрониинеобходимо также уточнить значение терминов «система» и«структура» (единства мнений здесь тоже нет). Эти два термина частосинонимируют, и некоторые языковеды даже предлагают иногда «обойтисьодним»; думаю, что это неправильно. Я неоднократно в устных выступлениях ив печати предлагал сохранить эти два термина и размежевать их значения. Дляменя система — это связь и взаимосвязь по горизонтали, а структура — это связьи взаимосвязанность по вертикали.
Система- единство (на основании взаимотожеств и взаиморазличий) однородных элементов,что объединяет фонетические, морфологические, лексические и синтаксическиесистемы в пределах каждого яруса языковой структуры. Структура — этовертикальная ось, связывающая в единство различные ярусы целого. Отдельныедетали в освещении данной проблемы приводятся ниже.
Многие«структуралисты» и даже «неструктуралисты» употребляюттермин «структура» по аналогии с естественными науками. Аналогия(вещь, вообще говоря, хотя и полезная, но опасная) идет здесь от органическойхимии, геологии, чуть-чуть от физики и даже металлургии [31]. Структурыкристаллов и тому подобных материальных ценностей ничего общего не имеют с тем,что можно и должно называть «структура языка».
Вязыке есть периферия и внутреннее ядро. Принцип структуры позволяетвертикальной осью «просверлить» системные ярусы и создать новоеединство: язык en bloc! В связи со сказанным выше представляется неверным такжеотожествление структуры-системы языка (и его «ярусов») с«механическим упорядочением».
Вкниге А.С. Чикобавы «Введение в языкознание» как раз имеется такоепояснение системы через «механическую упорядоченность» [32]. Думаю,что это не так. «Ни в коем случае нельзя подменять понятие системыпонятием внешней механической упорядоченности ...; при внешней упорядоченностикачество каждого элемента не зависит от целого (поставим ли мы стулья по четыреили по восемь в ряд и будет ли их 32 или 64 — от этого каждый из стульевостанется таким же, как если бы он стоял один)» [33].
Сложнеевопрос о взгляде на «систему» в языке у американских ученых,следующих принципам прагматизма-бихейвиоризма. Остановимся на определении Л.Блумфилдом грамматики: «значимое устройство форм в языке». Можно липонятие «система» подменить понятием «устройство»,вытекающим из бихейвиористских установок Блумфилда?
Новыеработы американских ученых как будто бы дают повод для оправданиябихейвиористского подхода к языку. Но можно ли «живую» спектрограммуили даже осциллограмму сразу сделать «лингвистическойхарактеристикой»? Вряд ли. Интерпретация спектрограммы и осциллограммытребует большого лингвистического анализа и чисто лингвистическойинтерпретации. Иначе исследователь попадает из желаемого Sein в примитивныйSchein и окажется во власти эмпирической «ленточки речи», которуюможно резать ножницами, невзирая на структурные швы и характеристики, способныепревратить Schein в Sein [34].
Примеромтакого подхода может служить также статья А.Н. Гвоздева по поводу случая к Иреи Кире [35].
Наосновании анализа, приведенного в моей статье «Фонологическиезаметки» [36], я считаю возможным утверждать, что не только фонемы, но ипозиции соотнесены со смыслоразличением [37], а фонемы в языке существуют нетолько как элемент подвижного во времени ряда, как звено линейности, но каклокализованный компонент морфем и слов.
Поэтомудля определения и фонем, и позиций, и систем вариативности фонем в связи сразными позициями необходимо понимать исследуемый язык [38], а не полагаться настатистический критерий «встречаемости» (occurence) и«распределения» (distribution), чем готовы удовлетвориться некоторыепредставители американской дискриптивной лингвистики. Под каким бы обличьем нипроявлялась «механическая упорядоченность» или «устройствоформ» — это лишь механическая регистрация связей структурно невзвешенныхявлений.
8
Структураи структурность — общее свойство языков как особого явления действительности,варьирующееся лишь в зависимости от конкретного типа этой структуры (например,немецкий и китайский языки, арабский и тюркские и т. п.), но системностьспецифична не только для каждой группы родственных языков, но и для каждого индивидуальногоязыка в отдельности (например, болгарский и русский, английский и немецкий — каждый раз в пределах близкородственной группы). Из этого положения следует,что такие «общие» для разных языков явления, как «родительныйпадеж» или «фонема t» в двух языках, каковы бы ни были ихгенеалогические отношения, никогда не являются тожествами (например, в русскоми немецком), так как каждое такое явление имеет свой парадигматический ряд всвоей системе и лишь через него получает характеристику единицы. Так, дляхарактеристики русского родительного падежа необходимо понимать его связи свинительным, а в пределах самого родительного — возможности генитива ипартитива, что не входит в характеристику немецкого, морфологически наиболеестойкого падежа — чистого генитива [39].
Фонема/t/ в русском коррелятивно противопоставлена, с одной стороны, фонеме /d/(дифференциалу глухости — звонкости), тогда как эта же корреляция в немецкомразыгрывается на оппозиции fortis — lenis, а с другой стороны, фонеме /t'/ (подифференциалу твердости-мягкости), чего немецкая фонологическая система вообщене знает. Остальные корреляции, а также и некоррелятивные оппозиции у русскогои немецкого /t/ могут и совпадать: /t/ — /ts/, /t/ — /s/, /t/ — /p/ и /t/ — /k/; ср. еще некоррелятивные оппозиции /t/ — /n/, /t/ — /x/ и т.п.
Нетолько фонетическая и грамматическая система каждого языка индивидуальна.Аналогичные свойства, хотя и несколько в другой мере и степени, проявляет илексика. Это касается даже и интернациональной лексики, благодаря тому, чтолексика существует не «сама по себе», а в структуре языка, т. е. онаподчинена фонетическим и грамматическим нормам данной синхронии, независимо отсвоего происхождения; индивидуальность лексических систем разных языковобусловлена и разными путями развития переносных значений в каждом отдельномязыке.
Системнаяхарактеристика слов через синонимию и омонимию, распределение смысловой«нагрузки» слов, что уже ясно показал Ф. де Соссюр на примерерусского баран — баранина и французского mouton [40], — все это доказательстватого, что языки как структурные совокупности систем и индивидуальны, иидиоматичны.
9
Проблемасинхронических тожеств верно намечена Ф. де Соссюром в плане системы и васпекте значимости (valeur). Однако структурной интерпретации синхроническихтожеств мы у Соссюра не находим, а именно структурная интерпретациясинхронических данных, выявляющая язык как целое, иерархически расчлененное, иявляется наиболее важным звеном в самом синхроническом аспекте.
Здесьмы можем встретиться с двумя понятиями: «ярус» и «уровень».Сейчас есть тенденция их синонимировать, однако это вряд ли целесообразно.Ярусы определяются через свои основные единицы — это ярусы синтаксический,лексический, морфологический, фонетический. Установление ярусов — первый актиерархического расчленения целостной структуры языка, чем и обосновываетсяединство разнородных элементов структуры, так как высшая единица низшего ярусастановится низшей единицей высшего яруса; при этом структурное качество этихединиц каждый раз меняется в связи с принадлежностью их к системе того илидругого структурного яруса; и то, что не было тожеством в пределах низшегояруса, приобретает качество тожества в следующем, высшем ярусе.
Второйакт иерархического расчленения — это расчленение ярусов по уровням. В этомслучае сохраняются единство и тожество единицы, но наличествует различиевариативных возможностей. Так, в фонологическом ярусе возможно различатьфонемный уровень (состав фонем и их группировка) и фонетический уровень (системуварьирования фонем в связи с различием позиций). Это отнюдь не означает, чтофонология и фонетика — две разные науки, как это утверждали К. Бюлер, Н.C.Трубецкой, С.K. Шаумян и некоторые другие фонологи. Наоборот, такой вывод нампредставляется непринципиальным компромиссом нового и старого [41].
Пояснимсказанное примером. Отдельные вариативы (т. е. вариации и варианты позиционногоуровня фонологического яруса, как, например, в системе русского вокализмавариации и варианты типа: a, а, ae, …) не являются на данном уровне тожествами,но на фонемном уровне они образуют тожество фонемы /a/. Для следующего яруса — морфологического (учитывая и морфонологиче-ский уровень) — нужно только этотожество, так как для определения морфемы нужен только ее фонемный состав,взятый без учета позиций.
Науровне морфологического яруса флексия родительного падежа жены, зори, кости — тожество: флексия -и (в любой фонетической вариативности), а флексия тожеродительного падежа стола, коня, толя, края — другое тожество: флексия -а(опять же с любой фонетической вариативностью), но между собой эти две флексиина данном уровне не образуют тожества (так же, как нет тожества флексии -а втоля — род. пад. и Толя — им. пад.).
Следуетоговорить, что на морфологическом уровне такие вариативы, как аффиксальныесверч-ок — сверч-к-а, волнен-и-j-э — вол-нен-j-а или корневые сон — сн-а, пек-у- печ-от и т. п., уже не тожества, так как состав фонем этих экземпляров морфемне тожествен, и совокупность всех вариантов данной морфемы лишь на следующемуровне морфологического яруса может быть приведена к тожеству [42]. На болеевысоком уровне морфологического яруса такие флексии, как -и и -а (род. над.),могут оказаться тожеством, что не касается флексии -а в толя и флексии -а вТоля, не сводимых к морфологическому тожеству, хотя фонематически — это как разтожество.
Такимобразом, благодаря системности и парадигматичности языковых явлений можетвозникать и обратное отношение, когда тожество низшего яруса или уровняперестает быть тожеством в высшем ярусе или на высшем уровне. Так, фонетическоетожество предударного гласного в форме взяла владимиро-поволжских и рязанскихговоров при фонематическом анализе парадигматически разъясняется какнетожество, так как во владимиро-поволжских говорах наряду с взяла имеетсянесла и река (различение после мягких согласных (а), (о), (э) в предударномслоге), а в рязанских: взяла, нясла, ряка, где этого различительногопротивопоставления нет. Данный пример относится к уровням [43].
Нарядус этим в пределах одного языка (или диалекта) могут быть случаи, неразличимыена низшем уровне или в низшем ярусе и различимые в высшем: таково, например,произносительное совпадение двухморфемной формы жоще (образованной по моделипрост — проще с чередованием [ст] — [щ]) и трехморфемной формы жостче(образованной по модели крепок — крепче с чередованием [ок] — [ч], что спредшествующим [ст] дает фонетически [щ], почему обе формы жоще и жостчепроизносительно совпадают в звучании [жощи] [44].
10
Вопросо тожествах в диахронии не только не разработан у Ф. де Соссюра, но по существудаже и не намечен. Этот вопрос сложнее, чем тожество и нетожество применительнок синхронии, однако в его решении, в определении особой спецификидиахронических тожеств и нетожеств, может быть, и кроется единственноеоправдание диахронии в том виде, как она мыслилась де Соссюру, исходя изсоотношений оси последовательности (см. выше).
Действительно,если мы, следуя мыслью по векам, элиминируем для рассматриваемого объектагоризонтальную ось и все внимание обратим на вертикальную ось (что былоэлиминировано в свою очередь в синхронии), то мы встретим целый ряд особыхявлений, которым присуща историческая реальность и которые можно обработать ввиде схем, где встретятся разные случаи. Я ограничусь примерами фонетическогояруса, учитывая, однако, морфемы и слова:
1)полное диахроническое тожество, например древнерусское РЫБА и современноерусское рыба;
2)диахроническое нетожество или неполное тожество, которое позднее как раз можноразъяснить как тожество и… как нетожество: ГЫБЕЛЬ — гибель, ДУБЪ — дуб, гденет фактического совпадения древних ГЫ, У, и современных ги, у, но первые дляэпохи А «стоят на месте» вторых эпохи Б.
Покамы смотрим на эти явления с точки зрения соссюровской диахронии, следует поставитьточку. Этот аспект, действительно, абсолютно противоположен и противопоставленсинхроническому, и ни о каком единстве синхронии и диахронии при таком аспектеречи быть не может. Всякое искусственное и насильственное их соединениеоказалось бы элементарной логической ошибкой, а теоретическое провозглашениеединства синхронии и диахронии осталось бы пустой декларацией, неподтверждаемой действительностью.
Возможенли все же диахронический аспект в науке о языке? Возможен. Это допустимотеоретически, хотя бы исходя из рассуждений Ф. де Соссюра, и подтвержденодавней практикой лингвистических исследований XIX в.
Однакосразу же надо сказать, что тезис Ф. де Соссюра о том, что синхроническая идиахроническая лингвистика — две разные науки, ни в какой мере не оправдан,если стоять на той точке зрения, что наука в ее автономности и специфичностиопределяется не методом, а онтологическими свойствами предмета.
Еслиже исходить при разграничении наук из примата метода, придется, очевидно,признать, что не только синхроническая и диахроническая лингвистика, но исравнительно-историческое и описательное языковедение — разные науки.
11
Ноглавное для нас не в этом ошибочном выводе Ф. де Соссюра, а в том, достаточноли ограничиться раздельностью синхронического и диахронического аспекта дляпостроения истории языка или недостаточно. Думаю, что синхрония и диахрония вих антагонистическом отношении не исчерпывают проблематики данного вопроса.Здесь нужно что-то третье, чего де Соссюр не видел и не хотел видеть [45]. Этоотнюдь не означает, что надо «примешивать» диахронию к синхронии:синхрония исчерпывается собой и ни в чем не нуждается. А история языка отнюдьне исчерпывается диахронией.
Проиллюстрируемпоиски этого «третьего» примером из исторической фонетики русскогоязыка. Если мы установим вертикальную ось от фактов «а» эпохи А дофактов «а1» эпохи Б, то здесь можно обнаружить разные решения«а1»:
1)в качестве «а1» может оставаться «а»: РЫБА — рыба;
2)«а» может действительно «превратиться» в «а1»:ГЫБЕЛЬ — гибель;
3)«а» может «превратиться» в нуль: КЪНИГА — книга,
4)нуль может «превратиться» в «а»: СРЕТАТИ — встретить.
Новсе это еще очень далеко от истории языка и даже от исторической фонетики. Ядумаю, что для того, чтобы подойти к истории языка (даже хотя бы на участкеодного яруса языковой структуры, допустим, фонетического), необходимо каждыйтип диахронического тожества два раза проверить по горизонтали: в эпоху А и вэпоху Б. Тогда диахронические тожества превратятся в историко-синхронические, иэти два момента очень и очень могут разойтись.
Так,соотношение РЫБА — рыба, полное диахроническое тожество присистемно-фонематической интерпретации, даст уже не тожество, так как [ы] эпохиА было самостоятельной единицей, а [ы] эпохи Б — вариацией (и) (в связи сизменением отношений твердых и мягких согласных в системе русской фонетики)[46].
Такимже образом обратную интерпретацию получает отношение ГЫБЕЛЬ — гибель, т. е.можно установить фонематическое тожество этих произносительно разных фактовэпохи А и эпохи Б: в современном русском языке нет фонематическойпротивопоставленности ни для звуков [г] и [г'], ни для звуков [ы] и [и], и еслив эпоху А могло быть только сочетание [гы] и не могло быть сочетания [г'и], тов эпоху Б, как раз наоборот, возможно сочетание [г'и] и невозможно сочетание[гы].
Наэтих примерах мы видим, что неподвижное как диахроническое тожество РЫБА — рыба«пришло в движение» при синхронной проверке, и, наоборот, явно«двигавшееся» ГЫБЕЛЬ — гибель при синхронном анализе «останавливается»и получает качество большего исторического тожества, чем это было понятно издиахронии.
Длятаких фактов, как диахроническое нетожество юса большого и у или ять и е,синхронический анализ даст новые понятия конвергенции, т. е. совпадения двухединиц эпохи А в одной единице эпохи Б, наряду с возможностью и дивергенции, т.е. с расщеплением одной единицы эпохи А на две единицы эпохи Б — например, для[u] английского и его «расщепления» на [u] и [a]: put и but «побольшому передвижению гласных».
Понятияконвергенции и дивергенции при чистом диахроническом сопоставлении тожествточек вертикальной оси, «на которой никогда нельзя увидеть больше однойвещи зараз» [47], не могут быть установлены, так как здесь надо видеть«больше одной вещи зараз».
Ине диахронией, а последовательными синхроническими «горизонтами»диахронических фиксаций мы можем определить, что произошло в истории языка,когда субституируется только наполнение элементов модели (германскийLautverschibung), когда происходит смещение самой модели great vowel shift ванглийском или перестройка фонематической модели русского консонантизма ивокализма после «падения глухих» и т. п.). Это касается всехструктурных ярусов языка: и фонологического, и грамматического, и дажелексического. При подобней точке зрения не возникает единства синхронии идиахронии, а обе они по-разному служат для построения истории языка.
Такимобразом, решающий в описательной лингвистике синхронический аспект, вводимыйсразу и непосредственно, является решающим и в исторической лингвистике, где онвводится не сразу, а через посредство предшествующей диахронии, которая сама посебе не может быть ни решающей, ни полноценно противопоставленной синхронии.
Думаю,что так и только так можно преодолеть пресловутую, чисто диахроническуюSprachgeschichte младограмматиков, которая не является подлинной историей языкаи которую никак нельзя декларативно и механически сопрягать с системностью иструктурностью, что, к сожалению, все еще часто имеет место в различного типалингвистических сочинениях [48].
12
Отмеченнаявыше общая синхроническая целеустремленность лингвистики, вытекающая как изосновной функции языка — быть орудием общения для тех, кто не собираетсяисследовать язык, его изменять или переделывать, а хочет, может и должен импользоваться, чтобы быть членом данного общества, — так и изсистемно-структурных свойств самого языка в его данности и его онтологическойсущности, в описательной лингвистике может иметь различное направление взависимости от непосредственного объекта целенаправленности.
Так,обучение родному языку в школе («овладение нормами синхронии своегоязыка»), где учатся и не будущие лингвисты, не лингвотехники, нелингвотерапевты, а просто говорящие люди — «языконосцы» (в чемсущественно отличие преподавания родного языка в школе от преподавания физики,химии, биологии, не говоря уже о технике, где налицо иная телеология), не то жесамое, что обучение «иностранному языку», где очень большую рольиграет сопоставительный метод, базирующийся на двуплановости двух синхроний:«свое» — «чужое». Так же как и принципы составлениясинхронного описания языка в двуязычном словаре («Очерк грамматикитакого-то языка» — жанр весьма нужный и плодотворно прогрессирующий всоветских изданиях, чего, как правило, не было в изданиях дореволюционных) нето же самое, что принципы составления практического учебника данного языка,учитывая опять же, является ли данный учебник учебником родного языка илиучебником чужого языка.
По-разномуиспользуется синхрония:
1)для алфавитного строительства и для рационализации орфографии (в основе — фонетика и морфология);
2)для решения вопросов практической транскрипции в картографии, библиографии,практике переводческой работы и т. п. (в основе — лексикология и фонетика);
3)для препарирования языка применительно к задачам машинного перевода — сдифференциацией письменной и устной формы перевода (в основе всегда лексика, нотолько через грамматику с преобладанием то морфологии, то синтаксиса, взависимости от строя языка, и либо графической подачи текста, либофонетического членения речи);
4)лингвистическое осмысление искусственных языков не только теоретически связанос чистой синхронией, но и практически не может расшириться за пределысинхронии, так как эти языки лишены «естественного» развития. Это — языки-нормы, они могут обогащаться лексически, регулироваться и реформироватьсяграмматически и фонетически, но не могут развиваться. Если и бывает якобы«диалектное» дробление искусственного языка, как это, например,случилось с «эсперанто» ('надеющийся') в 1907-1908 гг., когда один изего пропагандистов — де Бофрон — стал отступником и прокламировал первоначальноязык «аджуванто» ('вспомогательный'), позднее «идо»('потомок'), то это одна видимость. Здесь нет элементов, связанных с историей языка:звуковых законов, конвергенции и дивергенции, изменения позиций, закономерныхпротиворечивых сочетаний и борьбы в грамматике синтетических и аналитическихспособов и их «естественного преодоления» и т. п., а также явленийаналогии, переносов значений и сдвигов лексических пластов.
Яупомянул далеко не все соприкасания синхронии с реальными нуждамидействительности, как, например, звукопроводимость трактов (телефония, радио,звуковое общение в условиях воздушных или подводных «шумов» и т. д.).Все это может представить сюжет особой статьи. Ясно здесь лишь одно: во всехуказанных частных целенаправленностях, при всех различных ее«поворотах» возможен только лишь один аспект — чистая синхрония.
13
Приведенныеутверждения как об общей целенаправленности лингвистики, так и о частных«поворотах» этой целенаправленности (что само по себе не нуждается вснисходительных извинениях, что-де «разве это подлинная наука?»,«разве для того сделали свой великий вклад в нашу науку Бопп, Гримм,Гумбольдт...?», «разве в этом прогресс?» и т. п.) отнюдь неисключают иных целенаправленностей, которые — в том числе исравнительно-исторический метод — все же всегда будут вторичными по отношению кязыку как прямому предмету науки. Такие ненужные «говорящей массе»явления, как «передвижение согласных», «сдвиги гласных»,«судьба юса или ятя», «возникновение славянских или романскихаффрикат», «смена временного разнообразия видовыми парадигмами»,«сокращение именной парадигмы» или выход из употребления дательногосамостоятельного и, наоборот, развитие относительного подчинения, — могут идолжны занять исследователя языка. Но решающим для правильного историческогопонимания будет, как это указывалось выше, синхронический аспект диахроническинайденных явлений.
14
Можноли лингвистам на основании всего сказанного либо «снять» время вообщеи встать на путь «ахронизма», либо всегда подчеркивать власть времении перестать различать сосуществующее в системе и следующее одно на сменудругого, т. е. встать на точку зрения «анахронизма» в том смысле, какэтот термин употреблял А.И. Смирницкий? [49] Нет. Сознательный отход визвестных аспектах лингвистического исследования от «хроноса» неозначает вообще исключение «хроноса». Поэтому-то и неправы те, ктопроповедует, с одной стороны, «панхронию», а с другой — «ахронию».
Панхронистыготовы снять «хронос» во имя якобы общих, все-временных и всеместныхзаконов, управляющих «жизнью языка», т. е. по существу игнорироватьлюбое время и любое место как условия существования языков… Это относится и кМ. Граммону с его «законом более сильного звука», и к Дж. Бонфанте сего утверждением, что переход х в з предпочтительнее, чем переход з в х (чтоопровергается хотя бы исторической фонетикой славянских языков), а в целом этовозврат к Ф. Боппу и А. Шлейхеру. «Ахронисты» готовы вообще изъятьязык из любого времени и видеть в нем только «код», определяемыйвстречаемостью и распределением.
Навсе это может быть только один ответ: не только «диахрония», но и«синхрония» — все-таки всегда «хрония».
Любая«синхрония» исторична, исторически реальна и идиоматична данномуиндивидуальному языку для данного места и времени; только при лингвистическоманализе момент времени в ней приводится с нулевым показателем.
То,что изложено у Соссюра как «диахрония», требует дальнейшихразъяснений и прежде всего, как это ни парадоксально, своего синхроническогоосмысления, так как история языка не может быть изложена как сюита диспаратныхфактов («история а», «история родительного падежа»,«история слова М» и т. п.), потому что в любой «хронии»язык всегда остается системой и структурой и «факты» языка обладаютподлинной исторической реальностью лишь как члены системы и структуры. И этопонимание нужно не только лингвистам-теоретикам в их спорах, но и каждодневнойпрактике языка, без чего мы, лингвисты, не сможем быть строителями подлиннойжизни: «жизни всем и для всех».
Список литературы
1.Речь В.В. Маяковского на открытии РЕФа, 8.Х.1929 г. По отчету«Литературной газеты», опубликованному П.И. Лавутом в статье«Маяковский едет по Союзу» (Знамя. 1940. № 6-7. С. 300).
2.Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 95; см. также: РеформатскийА.А. Введение в языкознание. М., 1960. С. 31-32.
3.Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. 4-е изд. М., 1941.С. 59.
4.Бодуэн де Куртене И.А. Введение в языкознание. 4-е изд. (литографир.). СПб.1914. С. 41.
5.Бонфанте Дж. Позиция неолингвистики. — В кн.: Звегинцев В.А. [сост.].Хрестоматия по истории языкознания XIX-XX веков. М., 1956. С. 303.
6.Пизани В. Этимология. История — проблемы — метод. М., 1956. С. 43.
7. Jakobson R., Halle M. Fundamentals of language. The Hague, 1956. Здесь сделана попыткаперенести спектрографическую регистрацию внешних показателей речи дляопределения фонологической системы языка.
8.Данное замечание о младограмматиках касается в основном работобщетеоретического характера и не относится к тем работам, которые посвященыконкретным вопросам описания диалектов или установления соответствий междуродственными языками в сравнительно-историческом плане.
9.Я имею в виду прежде всего лекцию Ф.Ф. Фортунатова «О преподаванииграмматики русского языка в средней школе». См.: Фортунатов Ф.Ф. Избр. тр.М., 1957. Т. 2
10.Соссюр Ф. де. Указ. соч. С. 88.
11.Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение. — Избр. тр. М., 1956. Т. 1. С. 111.
12.Там же. С. 117.
13.Там же. С. 124.
14.Там же. С. 117.
15.Пoржезичский В.К. Введение в языковедение. 4-е изд. М., 1915. С. 7.
16.Бодуэн де Куртене И.А. Указ. соч. С. 17.
17.Работы Э. Гуссерля здесь используются только с точки зрения анализа знака:феноменологическую и гносеологическую проблематику Э. Гуссерля автор нерассматривает.
18.См.: Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии надуховное развитие человеческого рода. В кн.: Звегинцев В.А. Хрестоматия… С.85.
19.Ф. де Соссюр никак не пользовался анализами Э. Гуссерля; полагают, что он и небыл с ними знаком.
20.Соссюр Ф. де. Указ. соч. С. 77-78.
21.Там же. С. 78.
22.Там же.
23.Там же. С. 79.
24.Критику этого «панпсихизма» см. в кн.: Смирницкий А.И. Объективностьсуществования языка. М.: Изд. МГУ, 1954.
25. Benveniste E. Nature du signe linguistique // Actalinguistica. Copenhague, 1939. Vol. 1. Fasc. 1.
26. Lehr E. Vom Wesen des sprachlichten Zeichens // Actalinguistica. Copenhague, 1939. Vol. 1. Fasc. 1
27. Gardiner A. De Saussure's Analysis of sign // Actalinguistica. Copenhague, 1940. Vol. IV. Fasc. 3.
28. См.: Ваllу Ch.Sur la motivation de signes linguistique // Bulletin de la Societe delinguistique de Paris, 1940-1941. Vol. 41. № 121.
29. См.: Naert P. Arbitraire etnecessaire en linguistique // Studia linguistica. Lund. Copenhague, 1947. № 1.
30. Ege N. Le signe linguistique est arbitraire // Travaux decercle linguistique de Copenhague, 1949. Vol. V.
31.См., например: Брёндаль В. Структуральная лингвистика // 3вегинцев В.А.Хрестоматия… С. 415.
32.См.: Чикобава А.С. Введение в языкознание. М., 1952. Ч. I. С. 55.
33.Реформатский А.А. Введение в языкознание. С. 26.
34.Именно в этом отношении вызывают сомнения многие положения в работах: JakobsonR., Fant C.G.M., Halle M. Preliminaries to speech analysis. Massachusetts, 1952; JakobsonR., Halle M. Op. cit.
35.См.: Гвоздев А.Н. О фонологии смешанных фонем // Изв. ОЛЯ АН СССР. 1953. Вып.I. С. 51-52.
36.ВЯ. 1957. № 2.
37.См. интересные мысли Н.С. Трубецкого о «пограничных сигналах как одной изфункций фонем» в его работе «Grundzugе der Phonologie» (ТСL.Р,7. 1939).
38.Как это понимать, подсказывает Б. Трнка, который совершенно правильно считает,что «фонемный анализ любого языка можно в конце концов проводить и безпомощи лексического значения слов, зная, конечно, разделение речи на слова иморфемы» (см.: Trnka B. Urcovani fonemu 1954. № 7. С. 21), т. е.совершенно ясно, что для определения фонем в таком-то языке неважно, называетсяли дуб — дубом, а дурак — дураком, а важно, что первичные элементы фонемы, неимеющие своего значения, ко в отличие от слогов имеющие интенцию на значение,являются «первоэлементами» морфемы, единицы, обладающей значением ипринятой уже в синедрион «семасиологии», что не свойственно фонеме. Адля этого надо знать не только чисто фонетические позиции, но иморфематические, т. е. где, в каких морфемах, на каких местах и как и зачем«стоит» данная фонема. Лексическое же значение здесь, действительно,ни при чем.
39. См.: Jakobson R. Beitrag zurallgemeinen Kasuslehre // TCLP, 6, 1936.
40.См.: Соссюр Ф. де. Указ. соч. С. 115. В русском переводе соотношенияфранцузского mouton сопоставляются с русскими баран — баранина, тогда как вподлиннике имеется сопоставление с английскими mutton — beef, но это неизменяет тему разговора. Это — те же отношения.
41.См. по этому поводу статьи: Аванесов Р.И. К вопросу о фонеме // Изв. ОЛЯ АНСССР. 1952. Вып. 5; Реформатский А.А. К проблеме фонемы и фонологии // Там же.
42.Сравним в связи с этим неправильную трактовку данного вопроса у некоторыхамериканских структуралистов. Так, 3.С. Харрис, Д. Трегер и другиепоследователи Л. Блумфилда безоговорочно отожествляют флексию -еn в охеn ифлексию -s в cows, а Ю.А. Найда отожествляет префикс ех- (ех-рresident) сфлексией глаголов прошедшего времени -ed (turned), исходя из положения, что а)они имеют то же значение, б) никогда не встречаются в одном и том же лингвистическомокружении и в) по диапазону совпадают с противопоставленной им альтернантой.См. подробнее об этом в ст.: Реформатский А.А. О соотношении фонетики играмматики (морфологии) // Вопросы грамматического строя. М., 1955. С. 110-111.
43.За уточнение примеров приношу благодарность О.Н. Мораховской, выступавшей впрениях по моему докладу на дискуссии.
44.См. подробнее в ст.: Реформатский А.А. Согласные, противопоставленные поспособу и месту образования, и их варьирование в современном русском литературномязыке // Докл. и сообщ. Ин-та языкознания АН СССР. 1955. Вып. 8. С. 18-19.Форма жоще имеется у Н.С. Лескова в рассказе «Штопальщик» (гл. 8) .
45.См.: Соссюр Ф. де. Указ, соч. С. 95-103.
46.См. подробнее: Аванесов Р.И. Из истории русского вокализма. Звуки i и у //Вестн. МГУ. 1947. № 1.
47.Соссюр Ф. де. Указ. соч. С. 88.
48.В связи с этим мне кажется правильным высказывание Р.О. Якобсона: «Такимобразом, синхронические анализы должны быть компасом для языковых изменений, и,наоборот, языковые изменения могут быть поняты только в свете синхроническиханализов» (см.: Jakobson R., Halle M. Op. cit. Р. 51).
49.Смирницкий А.И. Так называемая конверсия и чередование звуков в английскомязыке // Иностр. яз. в шк. 1954. № 5. С. 25.
50.А.А. Реформатский. Принципы синхронного описания языка.