Копылов Михаил Юрьевич
Нынечеловек воспринимает язык прежде всего как средство отчуждения опыта ирассуждения (познания). Но мы никогда не дойдем до истинной сути языка (и вистинной сути познания), пока не разберемся в том, каковы его, языка как языкавообще, исходная (первородная) функция и история происхождения, то есть историяпоявления у него новых функций. И уж затем — каковы его свойства и роль впроцессе познания.
Необходимостьв языке возникает только тогда, когда люди начинают что-либо делать совместно(то есть делать нечто единое с разделением функций). Ибо для обеспечения этойсовместности на этапе ее организации необходимо потребуется информационноевзаимодействие между людьми. Иначе говоря, язык в действительности становитсянеобходим только тогда, когда одному человеку требуется что-то сообщитьдругому, что-то узнать от него или вообще что-то требуется от другого. (В тоймере, в которой индивид это что-то может сделать самостоятельно, не прибегая кпомощи других людей, язык для него не является необходимым.) Отсюда важныйвывод: поскольку язык возникает как элемент человеческой деятельности, то естькооперативного взаимодействия людей с предметным миром, то язык необходимоустроен в точности так, как устроен предметный мир. Иначе: структура языканеобходимо повторяет структуру предметного мира, ибо в противном случае человекне мог бы посредством языка сообщать о предметном мире. Этот тезис мы вывелиисходя из точки зрения на язык как на систему обозначения (сущностейпредметного мира). Но рассмотрим теперь этот вопрос с иной точки зрения — отыскания свойств естественного языка вообще.
Посколькуни одно информационное взаимодействие не может быть воспринято, если оно необлечено в какую-нибудь физическую форму, язык так или иначе долженбазироваться на какой-то внешней сенсорной системе. Хотя собственно язык каксистема обозначения должен быть независим от свойств какой-либо сенсорнойсистемы. Следовательно, главный вопрос в происхождении языка — каким образом ипри каких обстоятельствах какой-либо физический поток начинает восприниматьсяне как непосредственный физический поток, а как знаковый. Очевидно, в случаенеоднократного совмещения во времени и пространстве знакового физическогопотока с непосредственным, им обозначаемым.
Историческипервой формой информационного взаимодействия было, очевидно, побуждение(например, “спасите”), следующей — сообщение (например, “тепло”) и, наконец,последней, свидетельствующей о наиболее высокой стадии развития языка — вопрос,поскольку вопрос — это не просто языковое действие, а языковое действие,предполагающее языковую же реакцию, тогда как побуждение явно предполагаетнепосредственную реакцию, а сообщение не предполагает никакой. Первыепредложения были, по всей видимости, однословными, и этом смысле несуществовало еще различия между словом и предложением. Объясняется это тем, чтожизнь первобытного человека была полна опасностей и трудов, и поэтому у него небыло времени для длинных разговоров, для пользы дела нужно было изъяснятьсякоротко, так как в противном случае можно было лишиться жизни. Несомненно, чтоколичество слов в первобытном языке было небольшим. Сначала возникли междометия(ох, ура, а-а-а, ну), затем — нечто вроде относительных местоимений-наречий(здесь, туда), то есть такие слова, которые могли интерпретироваться как ипобудительная форма глаголов — команды. Затем стали появляться нарицательныеимена. Пополнение словарного запаса языка происходило по мере вхождения новыхвидов предметных сущностей в сферу получения предметного опыта и обсуждения впроцессе его получения. Но даже после появления в языке нарицательных имен,вследствие небольшого их количества преобладало употребление местоимений,поскольку одно местоимение (особенно относительное) могло заменить в речибольшое количество несуществовавших еще имен (пример: “я с ним был там” +указывающий жест). Причина этого — то, что местоимения отличаются от имен тем,что привязывают высказывание к конкретной ситуации. Поэтому они очень кстати,когда нет еще необходимости обсуждать то, что непосредственно не оказывает вданный момент воздействия на органы чувств обсуждающих. В этом смысле языкпервобытных был проязыком, типа языка собак, привязывающих свои сообщения кконкретным предметным местам (“Здесь был я”). Рудименты той стадии развитияязыка в виде весьма сложных систем личных местоимений, в которых каждое личноеместоимение имеет множество различных форм в зависимости от характеристик того,на кого указывает, встречаются и некоторых современных языках (например, вкабардинском, индейцев квакиутль, сунданском, алеутском).
Итак,развитие языка шло в направлении улучшения его выразительности и отделения словот места. Выразительность языка имеет два разных аспекта: широта охватасущностей предметного мира и “разрешающая способность” обозначения. Однако наначальном этапе удовлетворение обоих этих аспектов происходило одинаково — засчет увеличения количества слов в языке. Такое имело место, по-видимому, по несколькимпричинам: во-первых, не менее важно было также и требование лаконичности языка,во-вторых, количество слов в языке еще оставалось небольшим, в-третьих, отличиедвух аспектов выразительности тогда еще недостаточно хорошо осознавалось. Вцелом на начальном этапе развития в языке преобладала синкретичность(однословность) обозначений и высказываний. По мере развития производительныхсил жизнь человека стала менее напряженной, поэтому важность лаконичностиязыка стала меньше. Количество слов языка увеличилось настолько, что сталосущественным препятствием для полноценного его освоения. Наконец, в языкепоявилось довольно много составных десигнатов, для которых в других языках, авозможно и в этом же, существовали несоставные эквиваленты (книга песней = песенник).Это было результатом развития выразительности по второму аспекту и было связанос возникновением составных высказываний.
Несомненно,что у самого феномена высказывания имелась (и имеется) объективная основа:наличие в предметном мире не только разных видов сущностей, но и разных родов:предметов, отношений, свойств предметов и свойств отношений (количества можносчитать особой разновидностью свойств предметов либо самостоятельным видомсущностей). Считается, что во флексирующих языках различие между нимиотражается в виде различия в морфологии (строении) отдельных слов, а также ихграмматическими категориями. В соответствии с этим словарный запас языкаделится на классы частей речи. В агглютинирующих языках отдельное слово (внепредложения ) уже невозможно отнести к какой-либо части речи, так как различиев морфологии отдельных слов отсутствует. Наличие же каких-либо грамматическихкатегорий у слова в таких языках проявляется только в предложении. Так, еслислово имеет категорию падежа, в русском и татарском языках его относят ксуществительным, при наличии категории спряжения — к глаголам. Однакосравнительный анализ грамматической категориальности в разных языкахпоказывает, что одна и та же грамматическая категория в разных языках можетбыть связана с разными частями речи. Так, в ненецком языке спрягаетсясуществительное, в нгасанском — спрягается наречие, в кетском — склоняютсяглаголы. В татарском языке существует особая категория существительного,которая отсутствует в русском — категория принадлежности. Наконец, изолирующие(в идеале) языки вообще свободны от таких “предрассудков”, как грамматическиекатегории и морфология слов (например, китайский и в большей степенивьетнамский). В таких языках понимание смысла предложения и отнесение слов к частямречи держится исключительно на порядке слов в предложении, то есть смыслпредложения изменяется при изменении порядка слов.
Весьмасвоеобразны инкорпорирующие языки (папуасский, гадсуп, чукотский). В нихэлементами предложения-слова являются не слова, а морфемы. Например, слово“юнаампатепини” (гадсуп) означает “является ли (это) (принесенным) оттуда, гдепища?” или, более точно, “является ли (это) оттуда-где-пища?”. Такое значениескладывается из следующих элементов: юнаам — пища, па — где или место, те — предлог “из”, пи — вопросительная частица “ли”, ни — быть. Таким образом,“юнаампатепини” буквально переводится как “пища-где-из-ли-быть”. Отсюда ясно,что инкорпорирующие языки тяготеют, как и изолирующие, к фиксированному порядкуэлементов высказывания (обстоятельство-дополнение-сказуемое-(подлежащее)),который противоположен порядку, принятому в изолирующих языках.
Какиеже из всего сказанного следуют выводы? Во-первых, постулат о том, чтовысказывание состоит из (самостоятельных) слов, не является универсальным длявсех естественных языков (то есть не является инвариантом естественного языкаи, стало быть, свойством языка вообще ). Во-вторых, не является универсальнымтакже постулат о том, что элемент высказывания (как отдельный, так и в составе высказывания)обладает морфологией. Общий вывод: определение предметного смысла элементавысказывания, то есть отнесение его к некоторому типу предметных сущностей поналичию у него определенных морфем (в том числе и грамматических категорий),является не только неуниверсальным, но и безосновательным. Так, например, какойпредметный смысл имеет слово “мышление”? Наличие морфологических признаковсуществительного у этого слова подталкивают к неправильному ответу. Мышление — это не предмет, а отношение. Таковы же и любовь, и познание, и жизнь, иразвитие, и понятие и даже, представьте себе, сознание, и много других подобныхсуществительных. Все это — отношения, а не предметы. Псевдопредметность всегдапорождала и порождает множество всяческих недоразумений, которые, по-видимому,являются основными недоразумениями не только в быту, но и в науке. В качествеодного из самых “свежих” примеров таких недоразумений следует привести введениеэлементарных частиц сознания — дживатм.
Обсудимтеперь, какие новые возможности получает язык в связи с развитием в немсвойства аналитичности. Это — возможность абстрагирования и возможностьформального вывода знания (иначе – рассуждения), а значит — возможность науки итом числе теоретической деятельности. Как это ни странно, наиболееприспособленными для выполнения этих функций являются языки с 1-уровневойморфологией (например, английский). Почему? Потому что 2-ой уровень морфологии(имеющийся в русском языке) допускает инверсию элементов высказывания и ихотбрасывание, а также вносит путаницу в различение предметных статусовэлементов высказывания. Не зря ведь язык математики имеет 1-уровневуюморфологию. Перечисленные выше свойства языков с двухуровневой морфологиейочень часто способствуют “затемнению” предметного смысла высказываний,понимание которого является необходимым условием для анализа операцийабстрагирования и формального вывода. Поэтому при работе в таких языках, ккоторым относится и русский, для прояснения предметного смысла высказыванийнеобходимо осуществлять процедуру приведения к канонической структуре.
Высказываниемс канонической структурой является высказывание вида(подлежащее-предмет)+(сказуемое-отношение)+(дополнение-предмет), так как именнотакую (как минимум) структуру имеет то, что выше было названо предметнойситуацией. Итак, предметной ситуацией называется фрагмент (в общем случаепространственно-временной) предметного мира, обозначаемый в речи в видепростого высказывания с канонической структурой. Дополнение в каноническойструктуре обязательно, если того “требует” выражаемое сказуемым отношение.Можно себе представить также и схему развернутой канонической структурывысказывания, которая уже не может быть изображена в виде одной строки:
(подлежащее-предмет)->(сказуемое-отношение)-->(дополнение-предмет)
(свойство_предмета)(свойство_отношения) (свойство_предмета)
Вэтой схеме удается отразить отличие родов предметных сущностей не только попредметному смыслу, но также и по месту их обозначений в вопросно-ответнойструктуре высказывания, которая, как это видно опять-таки из приводимой схемы,не тождественна структуре порядка следования элементов предложения. Итак,каноническая структура высказывания — это вопросно-ответная структура, а нелинейная структура порядка следования.
Предметныйстатус члена предложения (указываемый в обоих схемах после наименования членапредложения и обязательный, чтобы структура была признана канонической)определяется, как уже было сказано, не по морфологическим признакам, а посодержательным, которые заключены в основе слова. Интересный случайпредставляет слово “мысль”, которое, несмотря на свою основу, выше определеннуюкак отношение, все-таки обозначает предмет. Такое имеет место потому, что этообозначение реконструируется как “то, что мыслится”, то есть является обозначениемдля дополнения отношения “мыслить”. Такие случаи в русском языке, по-видимому,редки, так как по нормам языка в данном случае должна применяться формастрадательного причастия настоящего времени -”мыслимое” (в функцииподлежащего). Для отношения “любить” это, например, выглядит так: “мой любимыйпришел”. Реконструкция этого предложения выглядит так: “тот, кого я люблю,пришел”. Еще один пример реконструкции: вместо предметно неясного “мышлениеначато” получается “Некто начал мыслить”.
Перейдемтеперь к предметной обусловленности различия родов сущностей предметного мира.Иначе говоря, попытаемся ответить на такой вопрос: действительно это различиесуществует в предметном мире или это результат умственных действий человека?Начнем с того, что всерьез оспаривать то, что все живое воспринимает предметныймир с помощью органов чувств, бессмысленно. Именно это обстоятельство со временБеркли породило идею отождествления предметного мира с комплексом ощущений.Именно это обстоятельство, немного подперченное идеями Беркли и помноженное натехнический прогресс, порождает сейчас проекты 100%-ной внешней виртулизациичеловеческого общества, то есть замены всех внешних ощущений каждого человекана другие, причем для всех людей одинаковые. Но у этой идеи есть и более далекоидущее продолжение (очевидно, тоже принадлежащее Беркли) — что предметного миране существует. Как ни странно, и это положение находило отклик в сердцахмыслящей интеллигенции. Правда, тоже воспринявший эту идею эмпириомонистА.Богданов все-таки один раз почувствовал в ней что-то недоброе, выразив это ввиде вопроса: “Как опыт (одного человека, например, самого А.Богданова)соотносится с опытом других людей?” Не правда ли, вся эта история — весьмахарактерный пример того, как очевидное обстоятельство можно довести доабсурдной формы, но при этом и в этой абсурдной форме оно продолжает жить итешить человеческое самолюбие?
Новернемся к нашей основной теме. Действительно, как это ни странно звучит длямарксистски подкованного интеллигента, предметный мир — это не более чем полесвойств. Можно даже сказать смелее: мир — это поле чисел и векторов, так каклюбому свойству соответствуют только они. Это, конечно, фигуральное выражение,но именно такая формулировка помогает понять, что мир предстает таким только вначале своего пути к человеческому, собачьему или чьему-либо сознанию, потомучто только в таком виде он может быть воспринят и воспринимается органамичувств. И здесь нас ждет еще одно когнитологическое приключение. Этоприключение “берет свои истоки” в том, что с органами чувств, как правило,отождествляются рецепторы. Отсюда и делается вывод, что, мол, все живое видитглазами, а слышит ушами. Между тем физиология вводит понятие — сенсорнаясистема. Означает оно только одно: чтобы увидеть или услышать, кроме глаз иушей нужно еще что-то. Этим чем-то являются нейроны головного мозга, которыеобрабатывют поступающие от многочисленных рецепторов импульсы, чтобы сложить изних единую картинку. Отсюда вывод: слышит все живое головным мозгом, ушами онослушает.
Теперьобсудим следующее: что же такое могут проделывать с поступающими от рецепторовимпульсами нейроны головного мозга? Для этого надо вернуться к началу, гдесказано, что собственно все, что поступает на вход этих нейронов — это, чуть несказал, числовое или векторное поле. “Чуть не сказал”, потому что это будетдействительно так, если к поступающей от внешних рецепторовпока-еще-не-информации добавить пока-еще-не-информацию, поступающую отрецепторов двигательной системы и все это обработать. Вот тогда и получитсядействительно поле и даже (где-то) векторное. Пока же двигательной составляющейнет, существует только поток скаляров. Но, допустим, числовое поле (начнем покас него) получено, что дальше? Это — нельзя сказать, что очевидно, но по крайнеймере об этом уже можно сказать несколько слов. В числовом поле можно искать какминимум границу (существующую в нем в виде непрерывной совокупностискачкообразных изменений параметра поля в данной его точке), причем желательночеткую и замкнутую. Когда найдем, тогда и получим традиционное представление опредмете, а заодно и ощутим сам предмет. Таким образом, предмет как типпредметной сущности действительно существует в виде, как правило, замкнутой ичеткой границы в числовом поле некоторого свойства.
Осталось,следовательно, разобрать, каким образом предметно существует отношение. Дляэтого немного поиграем. Поставим красный кубик (куб А) на синий (куб Б) ипокажем это ребенку. Если у него уже есть представление об этих предметах(каковыми являются кубики) как о чем-то отдельном (а оно у него есть, если унего есть представление о них как о предметах, потому что предмет — это, какправило, нечто отдельное), то он поймет, что они находятся в отношении, то естьимеет место отношение: куб А стоит на кубе Б. Каким образом это удается понять(даже не зная слова “отношение”)? Начнем издалека: пусть в пространствеобнаружена зрительным путем граница, пусть (для простоты) в виде вертикальнойплоскости. Но при этом, посмотрите-ка, случилось чудо: вместе с границей,появилось и отношение “находиться слева” (а заодно и взаимообратное с нимотношение “находиться справа”), а также еще и два предмета-полупространства,находящиеся между собой в этом отношении: одно из них слева от другого. Если мывообразим себе горизонтальную плоскость, то появится пара отношений “находитьсявверху” и “находиться внизу”, первое из которых является составной частьюразбираемого отношения “стоять на”. Другими составными частями разбираемогоотношения, очевидно, являются “соприкасаться с” и “покоиться” (этим оно,видимо, и исчерпывается). Последнее отношение (“покоиться”) выводит нас в досих пор не рассматриваемую сферу отношений — динамических. Все рассмотренныевыше отношения — это статические отношения, они существуют, как это уже сталоясно, в виде пространственных связей между элементами предметных ситуаций — моментальных срезов предметного мира. Динамические отношения более сложны, онисуществуют в виде связей между различными моментальными срезами предметногомира, то есть как временные связи в предметном мире.
Специфическимиотношениями являются отношения, включающие не только сенсорные, но иэмоциональные компоненты. Примеры таких отношений очевидны: “ненавидеть”,“бояться”, “восторгаться”, “умиляться” и т.п. Мир таких отношений дляконкретного человека — это как раз то, что художественным мышлением называетсявнутренним миром человека. Каким образом и где образуются эмоции? Поскольку этотоже чувства, то для их образования должны существовать какие-то рецепторы. Онирасположены, по-видимому, в самом головном мозге, потому что эмоции — этоощущение головным мозгом того, что в нем происходит с точки зрения процессоввозбуждения и торможения в нем. Поэтому эмоции обязательно сопровождают любуюдеятельность человека, в том числе и познание. Рассмотрим, как возникаютосновные эмоции. При отсутствии цели получаем эмоцию апатии. Если цельвозникает, то возникает и дилемма: известен или неизвестен индивиду способ еедостижения. В первом случае получается эмоция воодушевления, во втором — эмоцияпрострации. Дальше события развиваются следующим образом: если к воодушевлениюдобавляется еще и достижение цели, то она плавно перерастает в эмоцию радости.После этого круг эмоций замыкается: радость, при отсутствии подпитки новымицелями, может перейти опять в апатию, в разной степени “подкрашенную”предыдущими радостями. Из этого анализа становится ясно, что все основныеэмоции связаны с наличием цели, способов ее достижения и события достиженияцели. Выявляется также весьма существенная деталь: в дереве эмоций есть дветупиковые ветви (апатия и прострация), которые теоретически могут продолжатьсянеограниченно долго, что грозит для их носителя иногда весьма катастрофическимипоследствиями. Следовательно, понять, как человек выходит из них, и научитьсясознательно осуществлять их является весьма важной научной задачей. Обращает насебя и такой момент, что в построенном дереве эмоций отсутствуют такиебезусловно важные эмоции, как гнев и страх. О них можно сказать лишь то, чтоони связаны с обнаружением или переживанием энтропии, то есть наличия того, чтонеожиданно может помешать (страх) или уже мешает (гнев) реализовать намеченныйплан. Обе эти эмоции могут возникнуть в точке воодушевления, а страх еще и вточке прострации, то есть когда план только еще вырабатывается. И страх, и гневотносятся к этапу выработки способа достижения цели, который может иметь местоне только в стадии прострации, но и в стадии достижения цели.
Всеостальные эмоции образуются, по-видимому, следующими способами: 1) путемкомбинации основных (так как у индивида может быть сразу несколько целей); 2)путем добавления еще одной переменной в “систему координат” пространстваэмоций; 3) путем привязывания эмоций к каком-либо предмету (например, умилениеили восторг).
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.sciteclibrary.ru