Яницкий Олег Николаевич — доктор философских наук,главный научный сотрудник Института социологии РАН.
Исходные предпосылки
Рассуждатьо модели модернизации бессмысленно без знания исходных предпосылок. В даннойстатье я исхожу из сохранения status quo, то есть сохранения существасоциально-политической системы и продолжения ее курса, что в литературеобозначается как зависимость от прошлого, от «колеи» [1]. Советскаяпарадигма общественного бытия продолжает демонстрировать устойчивость;советское прошлое, его события и достижения — предмет национальной гордости;
главнаяустановка массового сознания — на доминирование государства в экономике иуправлении собственностью; традиционные ценности постепенно восстанавливаютвоздействие на общество.
«Модернизационныйрывок России „захлебнулся“, а возможности ускоренного движения кпостмодерну оказались упущены. Социокультурная модернизация идет сегодня встране своим естественным путем, а не ускоренным темпом, а значит, еепродвижение в ширь и в глубь общества зависит главным образом от сменыпоколений» [2, с. 134, 144].
Инерцияроссийского социума, сращенности бизнеса и власти, неразделенности ее ветвей,
фактическиоднопартийная система, ограниченность гражданских прав и свобод сохранятся вобозримом будущем. Это значит, что глобальные и даже региональные войнымаловероятны,
посколькуроссийские активы находятся в западных банках. Но давление извне (в формеконфликтов локальных, требования участия в миротворческих акциях далеко запределами страны и т.д.) будет нарастать. В данном случае важно прежде всего то,что это давление извне будет отвлекать внимание и ресурсы от нужд модернизациии снижать мотивацию населения по участию в этом процессе. Вопрос массысамодеятельного населения: «Что даст лично мне эта неизвестнаямодернизация?», далеко не праздный. Начиная с периода позднего брежневизма,негласно направлявшего жизнь этой массы по принципу «живи и давай житьдругим», потребление, а не труд, тем более — труд творческий, инновационный,стали ее главными ориентирами. До начала кризиса 2008 г. идеология потребительского общества прекрасно работала, даже в малообеспеченных слояхнаселения. На базе этой идеологии выросло и сформировалось поколение. За годыреформ мы не слышали никаких призывов к ее изменению. Напротив, вся пропагандистскаямашина работала на эту модель быстрого обогащения и успеха любой ценой.
Инымисловами, главная предпосылка социально-ориентированной модернизации заключена втом, что ее идеология попросту отсутствует.
Действительно,российская правящая элита не определилась: какая модернизация, модернизациячего именно стране необходима? Технологическая, экономическая, политическая, илиони все вместе? Однако, судя по ряду выступлений первых лиц, это будетмодернизация существующей ресурсно-ориентированной экономики и связанной с неюполитической и социальной структуры.
Иэто, с точки зрения правящей бюрократии, логично, поскольку существующая модельресурсно-ориентированной экономики обеспечивала как ее, элиты, экономические иполитические интересы, так и социально-политическую стабильность в обществе.Поэтому попытаемся рассмотреть коридор техно-бюрократической моделимодернизации.
Сначала- об общих последствиях ее реализации. Во-первых, следование ей означает разрывс западной моделью модернизации, которая, по Н. Кондратьеву, приближается кпереходу от четвертой к пятой технологической революции, тогда как мы остаемсяна рубеже завершения второй, индустриальной революции и перехода к третьей, информационной.Этот разрыв означает, что диалог и взаимопонимание между нами и Западом будетзатруднен. Мы просто будем говорить на разных языках.
Во-вторых,модернизация ресурсной модели будет означать ускорение нашего отставания отЗапада, потому что ресурсная модель нашего общества зиждется на достиженияхтретьей технологической революции (середина XX века), а дистр. 18 намизмзападного общества, основанный на информационных технологиях, все времявозрастает. В-третьих, ресурсная модель модернизации и основанная на ней модельпотребительского общества не предполагают серьезных изменений в социальнойструктуре общества, в ее ценностных ориентирах. То, что является мотороммодернизации — «впередсмотрящая элита» и связанный с нею слойинноваторов — отсутствуют в данной связке. Всегда проще и эффективнее купить наЗападе модернизированные технологии по добыче и переработке ресурсов и привлечьзападных специалистов для их наладки, используя отечественную рабочую силу каквременную и подсобную, чем создавать дорогостоящую школу подготовки своихученых и технического персонала. Вывод: российские специалисты в массе будутдеградировать или останутся на вторых ролях. Не зря лидеры правящей партиизаговорили о модели «консервативной модернизации».
Внешниеи внутренние ограничения ресурсной модернизации Этот тип модернизации ущербенне только потому, что она все более будет превращаться из«догоняющей» в «отстающую», а также не потому, что Запад скаждым годом ослабляет свою зависимость от наших углеводородных ресурсов(замечу, что на решение этой глобальной задачи нацелены не только политики иученые, но и социологи, как, например, Э. Гидденс), но прежде всего потому, чтопотребность в том или ином природном ресурсе, а также направление его движенияи места его конечного использования быстро меняются. За прошедшие несколько летцентр «притяжения» российских углеводородов переместился из ЗападнойЕвропы в Китай и Юго-Восточную Азию. «Тяжелая модернити» нашихтрубопроводных систем, зарытых в землю, и привязанной к ней инфраструктуры ееразвития и обслуживания (строителей, дорожников, ремонтников и охранников), впринципе не способна успеть за «текучей модернити» [3], основанной напостоянно меняющихся силе и направлении потоков финансовых капиталов, перемещающихза собою «точки» производства с легкостью фишек на игровом столе. Этаих устрашающая геополитическая мобильность, действующая по принципу нанестиудар и мгновенно ретироваться, не отвечая за последствия, ведет к«инверсии» ситуации: из диктующих свою волю мы можем превратиться висполнителей воли чужой. И это не злой умысел или заговор, а динамикасовременной мировой экономики. Мы, как в советские времена, вкладываем ресурсыза пределами страны, хронически недодавая требуемого ей самой.
Новсе же, главное ограничение — внутреннее, созданное идеологией успеха любойценой. Это не изобретение финансовой олигархии. Достаточно вспомнитьпоследствия покорения целины в СССР в 1950 — 60-х гг. Отечественные адептысамых разных версий технобюрократической модернизации решительно не хотятвидеть ее обратную сторону, то есть ее последствия, а именно — обратноевоздействие на человека и общество той самой техногенной среды, которая быласоздана столь тяжкими усилиями советского народа. Как верно заметил наш финскийколлега, в терминах фрейм-анализа, то есть доминирующего взгляда на мир истрану, Россия рассматривается ее элитой как источник ресурсов, нежели какпространство для жизни населения [4]. Я писал о двух неустранимых последствияхфорсированной модернизации СССР: выделении огромных масс энергии распада(беженцев из районов локальных войн и этнополитических конфликтов, вынужденныхпереселенцев, бомжей, беспризорных детей, криминальных элементов всехразновидностей) и превышении несущей способности среды обитания, когда она изпоглотителя рисков (радиоактивных и прочих отходов, гниющих искусственных морейи т.п.) превращается в их источник, поражающий все живое, только медленно инезаметно, а потом «неожиданно» взрываясь. Причем, локальныекатастрофы и конфликты создают глобальные риски и проблемы, а те, в своюочередь, — международную напряженность и конфликты, стр. 19 препятствующиемодернизации страны. Российские социологи не хотят видеть социальныхпоследствий прошлой инженерно-технической деятельности. Они вообще не хотятсоваться в эту сложную сферу деятельности государственных институтов.
Вместотого, чтобы создавать новые высокотехнологичные производства и необходимую иминфраструктуру, в том числе производства по переработке токсичных и бытовыхотходов, мы ремонтируем и «модернизируем» старую индустриальнуюсистему, закачивая в нее гигантские деньги. Другой тормоз — это приоритетымодернизации. Вместо того, чтобы сконцентрировать силы и ресурсы на созданииключевых для перехода общества в следующую фазу модернизации производствах исистемах подготовки кадров, мы озабочены ремонтом спортивной бюрократии, темпамистроительства в Сочи или на острове Русский. Возможно, Сочи поднимет престижнашего спорта, но никогда не будет импульсом модернизации, потому что это — ещеодна очень дорогая стройка.
Технобюрократическаяцивилизация тем отличается от остальных, что ее нельзя бросить без присмотра.Риски и опасности, создаваемые ею, превратились в неустранимый компонент любойчеловеческой деятельности, — созидательной и разрушительной. Россия сталаобществом всеобщего риска [5].
Риски,явные и скрытые, отложенные или трансформировавшиеся, — очень серьезноеограничение модернизационных усилий, так как: (1) все больше ресурсов требуетсяна устранение последствий форсированной модернизации; (2) люди болеют, раноумирают, молодежь стремится бежать из рискогенных зон куда глаза глядят, чтоснижает социальный капитал страны; (3) торговля живым товаром и рабство, этихудшие проявления криминального бизнеса, продолжаются более 20 лет; нет никакихпризнаков их сокращения, потому что это бизнес, бесчеловечный, но бизнес; (4)но может быть главное, о чем пишут все наши зарубежные коллеги, это — созданиеатмосферы страха и неопределенности, непредсказуемости, потому что никто неможет предсказать, когда случится очередная Саяно-Шушенская ГЭС. Люди по мересил перемещаются не туда, где предполагается создание «силиконовыхдолин» (им никто не объясняет, как они будут создаваться и кто там будетвостребован), а туда, где, как им кажется, теплее и безопаснее, то есть на югстраны, который и так перенаселен. Миграция туда — иллюзорная безопасность иникакая не модернизация, потому что там, как и везде, дамбы старые инеухоженные, каналы старые и не чищенные, а сотни тысяч людей по-прежнему ходятпо нужде «до витру». В советские времена инженеры учитывали«усталость металла», гигиенисты — «усталость людей», сегоднявласть не хочет публично признать кричащую проблему крайней«усталости» всей технической инфраструктуры страны, работающей наизнос более 20 лет. Это еще одно подтверждение технократической зашоренностинашей бюрократии.
Когдая выдвинул гипотезу, что Россия стала «обществом всеобщего риска» [6],коллегисоциологи отнеслись к этому снисходительно, посчитав, что это переносконцепции «общества риска» У. Бека на российскую почву [7; 8].Напротив, в научно-технической сфере сформировалась школа изучения рисков иопасностей, что еще раз подтверждает господство у нас технократическойидеологии. Новое исследование западного гуманитария [9] свидетельствует, чтотам в изучении этой проблемы продвинулись очень далеко.
Кадрымодернизации: рекрутирование и мобилизация В эпоху модернити кадрыдействительно решают все, но не в прежнем (сталинском) смысле. Рассматриваемыйнами тип требует специфические кадры: технократически ориентированные исохраняющие приверженность потребительской идеологии. Для этого типамодернизации нужны специфические социальные лифты — вся система образования ипрофессионального обучения давно подстраивается под это. Термин«рекрутирование» я употребил потому, что для «политикитруб» требуется незначительное число высококлассных специалистов, которыхможно рекрутировать за стр. 20 рубежом (или обучить там своих). Но что этоймодернизации действительно необходимо, так это рекрутирование сотен тысяч«кочевников», начиная от геологической и иной разведки и до армииохранников и ремонтников. Им стажировки за рубежом не требуется — они прошли еев «горячих точках» или в силовых ведомствах, оттачивающих навыки вборьбе с протестными акциями. Если сокращение силовых структур действительно, какпланируется, произойдет, то пополнение армии охранников обеспечено. Чтодействительно потребуется, так это образ жизни советских времен, когда миллионылюдей перемещались с места на место принудительно или в поисках хорошегозаработка. Подчеркну: это — не образ жизни тех западных индивидов, которые слегкостью перемещаются с места на место, потому что это условия прогресса«текучей модернити» («налегке, в теннисных туфлях и смобильником», таков образ ее носителей, нарисованный 3. Бауманом). Нет, унас это люди, прямо или косвенно привязанные к тысячам километров«политики труб». Я не идеализирую Запад: как только формированиеЕвропейского Союза завершилось, тысячи молодых людей, особенно из бывшихреспублик СССР, ныне членов ЕС, устремились в Брюссель, столицу европейской бюрократии,потому что жаждали успеха и больших денег здесь и сейчас. Но если у них там неполучилось, они рассыпались по множеству малых фирм всей Европы, или сталисоздавать их сами.
Наконец,главное. Техно-бюрократическая модель модернизации усилит отток на Запад«продвинутой» российской молодежи, ориентированной на науку и технику,поскольку эта модель не сулит им здесь творческого будущего. Эта«продвинутая» молодежь со свойственным ей радикализмом рассуждаетпримерно так: «Или прорваться любыми силами туда, на Запад, или жепрозябать вечно здесь на какой-нибудь стройке века или в виде офисногопланктона». Причем, этот отток идет из Сибири и Дальнего Востока, из малыхгородов и моногородов. Это, в свою очередь, означает, что интеллектуальный игражданский потенциал страны понижается. Теперь — о мобилизации. Тема не новаядля прошедших 25 лет. М. С. Горбачев призвал к «мобилизации человеческогофактора», но для чего и какими средствами он предполагал ее осуществить, необъяснил. Да и почему советский человек, который к тому времени, наконец, почувствовалсебя человеком, должен опять превратиться в какой-то «фактор»?Сегодня масса трудящегося люда, прежде всего быстро растущий сервис-класс, нехочет перемен (тем более не объясненных на привычном им языке телевизора), ахочет возврата к докризисным временам, когда можно было наращивать личноеблагосостояние и ни о чем не думать. Здесь большинство бедных отличается отбогатых масштабом кредитных аппетитов: все хотят жить в кредит, не думая обудущем страны или пока непонятной модернизации. Значит, для ее осуществленияпотребуется мобилизация. И она естественна для общества, выстроенного впоследнее десятилетие по «вертикальному принципу». Но опасаться здесьнечего, потому что масштабы этой мобилизации будут весьма незначительными, апродолжающийся кризис и безработица еще более облегчат эту задачу. Более того, масштабымобилизации-для-модернизации будут сокращаться, потому что рабочая силагастарбайтеров будет вытеснять коренное население. Те, кто уехать за рубеж несмог, должны расходовать социальный капитал не на модернизацию, а на борьбу сее социальными и экологическими последствиями. История России XX векаподтверждает:
«последствияматериального ущерба (причиненного нации) могут быть преодолены, последствия ущербаинтеллектуального — никогда» [10].
Но,допустим, источник нашего благополучия пошатнется: углеводородные ресурсыначнут быстро истощаться или их мировой рынок рухнет, а вместе с ним — и нашефинансовое благополучие. Тогда мобилизация для развития высоких технологий всеже потребуется. Но возможна ли она? Скорее нет, потому что за прошедшиедесятилетия этика свободного, но упорного труда испарилась. А с ним«ушли» и потенциальные лидеры российской модернизации. Простойперенос «оттуда-сюда» новых технологий невозможен, для этого нужныдругие кадры и иная научная и социальная среда. СМИ и интернет воспитали совсемдругих людей, с другим мировоззрением. стр. 21 Их ученые называют«кнопочными детьми». Как пишет М. Шугуров, основная«призывная» лексема современной масскультуры: «оторваться»(«оторвись»). Возникает новая структура «социокультурнойпамяти.., как системы фильтрации того, что в первую очередь необходимо дляподдержания воспроизводства жизнедеятельности на усредненно-функциональномуровне — уровне индивида, но не личности». СМИ порождают«условно-игровую мегасреду, в которой множество поступков, артефактов, мыслей»переизбыточно" и образует рыхлое, спорадическое, неустойчивоеединство". В современной коммуникативной среде знак (симуляция) преобладаетнад реальностью, преобладает энтропийность, коллажная идентичность. Сутьизменений в «самой невозможности устойчивого, ответственного, самотождественногосубъекта в пространстве культуры,… данная культура — прибежище комбинации иперекомбинации потоков существования десубъективированного человека в весьмасвободном и необязательном ключе (можно так, можно иначе)»…«расхолаживание» преобладает над мобилизацией [11, с. 107, 110]. Игра,подражание, усреднение — враги творческого процесса, личности и ее социальногокапитала.
Ускорительмодернизации: государство или наука?
Западсмог (не без потерь) развести труд и игру, высокую и массовую культуру, творческийпоиск и подражание, созидателей и потребителей. Неимоверными усилиями научной итворческой элиты к середине 1960-х гг. СССР догнал, а кое в чем опередил Запад.Но это был прорыв в главной, с позиции баланса сил на планете, но узкой, ссоциальной точки зрения, социальной сфере. Советские руководители, ослепленныеидеей мирового коммунизма, постепенно теряли самое ценное, что двигало этотпроцесс: фундаментальную науку и среду ее обитания. Они, охотно публичнообщаясь с «творческой интеллигенцией», заперли выдающихся ученых всекретных городах, тем самым закрыв канал их общения с миром и трансформации ихвыдающихся открытий в гражданскую продукцию и изделия ширпотреба. Именно этаузость «фронта прорыва» и жизнь государства и населения страны засчет продажи ресурсов сыграли критическую роль в нарастании разрыва между СССРи Западом. Власть предержащие, все более мобилизуя фундаментальную науку наподдержание ядерного паритета и погружаясь в международные авантюры (война вАфганистане, «работа» военных советников в Африке и на БлижнемВостоке), постепенно утеряли всякий интерес к развитию науки и высшей школы, Ав нашем «вертикальном» государстве это означало посадить их наголодный паек. Открытие в середине 1970-х гг. границы для бегства самыхталантливых и «неудобных» довершило дело. Ирония нашей истории: еслистроительство гражданского общества в 1980-х гг. с трудом, но происходило, и крубежу 1990 — 91 гг. мы по развитию общественного участия на местном уровнепочти сравнялись с Европой [12], то технико-технологическая модернизация почтине двигалась. Как сказал один известный российский ученый, «мы проспалиинформационную революцию».
Противостояниегосударства и академического сообщества проходит красной нитью сквозь всюисторию России. Из двух ресурсов власти — знание (умение) и насилие, обеспечивающихмощь государства, российская правящая элита всегда выбирала последний. Насилиесовершалось над природой, людьми, над наукой и самим эволюционным ходомистории. Прав был В. И.
Вернадский,когда еще сто лет назад писал: «Русская умственная культура в XIX и началеXX веков может считаться созданием общественной самодеятельности.Государственная организация большею частью являлась враждебным ейэлементом». Временами «столкновения между требованиями достойногочеловеческого существования и навыками русской бюрократии принимали трагическийхарактер» [13, с. 186]. Это было закономерно, так как, с одной стороны, научнаямысль, порождая рефлексию и свободомыслие, всегда ослабляла авторитарную власть,а с другой — ей в погоне за сиюминутными амбициями всегда казалось проще ипонятней в очередной раз мобилизовать нескончаемые, как представлялось стр. 22ее идеологам, человеческие и природные ресурсы, нежели вкладывать средства вдорогостоящую и потенциально «подрывную» науку. Не случайно поэтому, антиинновационнымдухом неприязни к отечественной науке был пропитан весь верхний слой российскойбюрократии. Но если нет института науки, то в конечном счете неминуемо сгинет исуверенное государство, так как суверенитет разрушается параллельно сдеградацией науки.
«Властьуже давно окуклилась, загерметизировалась, отделилась от общества. Привлечьученых к стратегии управления, значит, поступиться частью этой абсолютнойвласти, допустить в свой бюрократический кокон опасный вирус рефлексии, сомнения,альтернативного мышления. Ведь корень проблемы — не в „непомерных“ассигнованиях на науку, а в потенциальной возможности изменения всейсоциально-экономической механики российского общества, в риске… поворота киной модели общественного развития, основанной на научном знании, политическойрефлексии, общественном диалоге». Поэтому верно, что «отношениегосударства к науке есть наиболее точное выражение подлинных взглядов власти набудущее страны...» [14, с. 3].
Акакова возможная модель? Совместимы ли модель «общества знаний» и«потребительского общества»? — На мой взгляд, совместимы, еслитехнологическая новинка, уникальный продукт, основанные на фундаментальномнаучном знании, потом тиражируются, превращаются в инструмент приобщения кзнаниям и культуре. Если же мы только заимствуем технологии тиражирования илипросто закупаем восточный ширпотреб в неимоверных количествах и продаем своиневозобновимые ресурсы для удовлетворения растущих аппетитов российскогобизнеса, то это — социальный и экономический тупик. Есть элементарный индикаторэтой совместимости: достаточно посмотреть, какая институция ближе всего кгосударственной власти. Очевидно, что это — не Академия Наук, не «Обществознаний», уже давно ликвидированное, и не Союз ректоров России, а СМИ, навязывающиеобществу все новые потребительские стандарты. По пять раз на дню радио«Эхо Москвы» информирует нас о достижениях высоких технологий зарубежом. А есть ли что-либо подобное в российских СМИ? Действительные знания унас все более вытесняются визуальной информацией, игрой имиджей, что далеко неодно и то же. Стремление к тотальной визуализации окружающего миранаркотизирует человеческий разум, резко снижает его способность кинтеллектуальному напряжению. И результаты налицо: сегодня в России только 1%жителей считает престижной профессию ученого, большинство хочет«руководить или торговать».
Какаясоциология нужна для модернизации Исторический факт: в западной социологиидискуссия о переходе к следующей фазе модернити (она именовалась по-разному:легкая, текучая, поздняя, рефлективная) в основном завершилась к середине1990-х [15; 16]. В этой дискуссии два момента были ключевыми: социальныепоследствия технологических изменений и необходимые институциональные реформы;особое внимание было уделено глубокому критическому осмыслению возможныхпоследствий периода перехода. Причем в отличие от нас, когда мы сплошь и рядомпросто бросали плоды тяжелой модернити, там развернулась дискуссия о том, каких максимально утилизировать, приспособить под нужды социальной и культурнойжизни, а главное — как вовлечь в этот процесс население умирающихиндустриальных центров [12].
Чтокасается институциональных реформ, то здесь ключевым был момент перехода отуправления к регулированию на основе диалога и консенсуса (переход fromgovernment toward governance). Governance (самоуправление) предполагаетмножество точек низовой активности, соединенных информационно-коммуникационнымисетями и действующих на принципах диалога и консенсуса. Фактически, переход клегкой модернити означает переход к сетевому обществу. Кастельс:
«фундаментальнойстр. 23 чертой социальной организации общества является ее опора на сети какключевой элемент ее социальной морфологии. Хотя сети существуют давно, они споявлением высоких информационных технологий получили новый импульс, чтопозволяет обществу одновременно справляться с избыточной и лабильнойдецентрализацией и концентрацией принятия решений в немногих»фокальных" точках" [16, с. 5]. В сетевом обществе, заключает он,изменения идут двумя путями. Первый — это отрицание логики существующих сетей иформирование того, что Кастельс именует «культурными коммунами», необязательно фундаменталистского характера. Второй — это создание альтернативныхсетей вокруг альтернативных проектов, которые, соединяясь друг с другом, создаютоппозицию культурным кодам сетей, доминирующих сегодня [16, с. 22 — 23].Соглашаясь в принципе, я считаю, что Кастельс неправомерно сводит сети к«морфологии» общества. Собственно говоря, последний пассажопровергает эту «морфологическую» концепцию, показывая, что людипосредством сетей могут создавать общности отличного от диктуемого«сверху» типа. Диалектике перехода «морфологии» в«аксиологию» посвящено много работ западных и российскихисследователей.
Болеетого, во все периоды перехода от одной к другой фазе модернити западнаясоциология уделяла и уделяет особое внимание социальным движениям гражданскогообщества [16; 17; 18; 19], потому что они были движущей силой этих переходов, каксиле, несущей обновление западного общества, противопоставляющей меркантилизмунематериальные ценности. Нельзя сказать, что социологи там в этом преуспели — рынокпродолжает разрушать любые формы человеческих сообществ, ориентированных надуховные ценности, взаимопомощь и поддержку.
Нобез гражданских инициатив и общественных движений перемены невозможны вообще.
Еслимы стремимся построить «общество, основанное на знаниях», то это недолжно быть обществом, где знания будут таким же инструментом господства иэксплуатации, каким сегодня является финансовый капитал. «Сначала надопостроить общество, в котором акты личного самовыражения будут цениться выше, чемизготовление вещей или манипуляция людьми» [20, с. 116]. Наша социологиявсе более подчиняется государственно-корпоративной машине, выполняя в лучшемслучае информационную, но все чаще — охранительную функцию (службы маркетинга ипиара, работающие на самосохранение системы, разрослись до необычайныхразмеров), тогда как западная (конечно не вся) нацелена главным образом наанализ и критику. Другое различие: мы в основном ориентированы на изучение иприменение концепций модернизации, годных для развитых стран, тогда как вцентре интереса большинства западных социологов и политологов сегодня находятсяпроцессы модернизации и демодернизации стран третьего и четвертого миров (Olsen,De Soto). Как говорил Иллич: «Модернизированная бедность — это сочетаниебессилия перед обстоятельствами с утратой личностного потенциала» [21, с.27].
Наконец,важное различие, которое я смог прочувствовать в ходе 3-летнего исследованияэкологических движений России в 1991 — 94 гг. под руководством А. Турэна и М.Вивьерка. Одно дело — бесконечные «срезы» и «коллективныефотографии», называемые у нас опросами общественного мнения. И совсемдругое — каждодневная, длительная и упорная работа социолога с лидерами иактивистами любого социального движения прежде всего с целью понять их, вникнутьв строй их мыслей, а затем помочь им грамотно выразить свои требования, овладетьнавыками общественной жизни, быть публичными фигурами, просчитывать возможностии ресурсы — свои и противостоящих сил. Почему же в школе, вузе, на работечеловека учат мыслить и действовать профессионально, но никогда не обучаютэлементарным навыкам публичной жизни? А потом обвиняют тех, кто вышел на улицу,в митинговщине и экстремизме!
Вконечном счете, логика «заказа» (государству или бизнесу нужно то-тои то-то выяснить для своих, меркантильных или политических, целей) противостоитлогике «понимания» (кто мы, чего мы хотим и чего реально можнодобиться). В первом случае это «представительская социология», потомучто право думать за народ отчуждено стр. 24 от него, оно принадлежит ученым(социологам). Во втором случае это «социология совместного анализа идействия», потому что вопросы ставятся, структурируются и разрешаютсяучеными совместно с населением и/или представляющими его территориальнымигруппами или виртуальными сообществами. Огрубляя, можно сказать, что в первомслучае это «государственническая социология», во втором — социологиягражданского общества.
Вметодологии российских массовых опросов доминировала точка зрения, согласнокоторой власть, используя данный инструмент, будет лучше знать потребностинаселения и действовать более эффективно. Однако идея социологии как«зеркала общества» ущербна, потому что люди в массовых опросахобезличены, сведены в искусственные группы (в которых они никогда реально неучаствуют), а связь между этим знанием-зеркалом и действием многократноинституционально и политически опосредована. Известно, что данные массовыхопросов не только интерпретируются разными учеными по-разному, но и проходят массуполитических фильтров «наверху».
Предвижувозражение: автор считает, что социологов должно быть столько же, сколько идворников или слесарей? Такая постановка вопроса имплицитно предполагает, чтоматериальный комфорт первичен, а проблемы духовные и социальные, скажем, самоидентификациичеловека, смысла его жизни, социальной справедливости, права на свободныйтворческий труд и т.п. — второстепенны? Нет, я полагаю, что большинство нашегообщества сейчас озабочено именно этими проблемами. Безработица, обострениенациональных проблем, наркомания, самоубийства, эмиграция самых продвинутых исамых беззащитных — все это симптомы растущего социального беспокойства иотчуждения. Но для их решения недостаточно измерение «средней температурыпо госпиталю» при помощи очередного массового опроса по схеме, навязаннойсоциологами. Российское общество столь разнообразно по множеству параметров, что,да, в идеале в каждом микрорайоне должен быть свой социолог. И самоеудивительное, что они есть. Даже в отдаленных поселках. Это — «гражданскиеэксперты», возможно местные люди, прошедшие соответствующую подготовку, иличлены гражданских инициатив, или же — независимые эксперты, не гнушающиеся«идти в народ» с тем, чтобы объяснять, помогать и учиться самим.
Социально-гуманитарнаямодель модернизации необходима Сначала факт и вопрос: почему Э. Гидденс [22], другиезападные социологи, многие российские ученые [23, 24] озабочены разработкойтакой модели, а мы, социологи, не слишком? Или моделирование и прогнозированиесоциальных процессов у нас уже совсем не в чести?
Действительно,это не простая задача, и она не решается в рамках одной статьи. Но не смаковатьуродливые черты «робота российского обывателя», а поставить в центрсоциологического интереса человека мыслящего, творческого, а не играющего ипоющего, — разве это не наша задача? Утопия, скажете Вы? Не думаю. Посмотритена резкий рост в последние месяцы массового недовольства самых разных группсамыми разными проблемами. Их «общий знаменатель» легко вычисляется:насилие, помноженное на рейдерство, обман, несправедливый суд, жестокостьправоохранительной системы и обращения с заключенными, безответственностьчиновников, коррупция и т.д.
Идеологиясвободной конкуренции и жизни в кредит здесь не подходят. Европейский Союз едване развалился, когда финансовый пузырь, который, казалось, можно надувать вечно,вдруг лопнул. Если мы хотим, чтобы Россия не превратилась в третьестепеннуюстрану, растаскиваемую по кускам международными монополиями, тоструктурирование общества должно идти по человеческим интересам и связям, а непо степени его привязанности к «трубе». Государство до предела сузилокоридор стр. 25 социальных возможностей рядового гражданина, теперь необходимоего расширять. Но есть и другая сторона нашей жизни: жестокость, причем всечаще немотивированная, в семье, школе, армии, местах заключения. Значит, гуманитарнаясоставляющая этой модели должна быть направлена на «терапию» этойтяжелой болезни. Здесь недостаточно семейных или МЧСных психологов, но это незначит, что нет простых способов ее смягчения. Если бы рядовой участковый врачразговаривал с пациентом, а не только заполнял никуда потом не идущие бумажки, ужестало бы немного легче. Если бы безработный верил, что на новом месте егодействительно ждет жилье и обещанная чиновником зарплата, стало бы еще многолегче.
Наконец,наши «безбашенные» автомобилисты: 27 тыс. погибших и четвертьмиллиона покалеченных в автокатастрофах — при такой статистике никакаямодернизация, кроме «отверточной», невозможна.
… Российскоеобщество до сих пор двигалось в обратном (от модернизации) направлении. Этотпроцесс сопровождается выходом на поверхность социальной жизни структурфеодальнобюрократического и криминального толка. Усилия правящей элиты, как этовидно особенно сейчас в условиях кризиса, оказываются усилиями по стабилизации,сдерживанию, торможению процессов дезинтеграции общества за счет егоде-модернизации, традиционализации, восстановления архаических социальныхструктур. Мною еще в конце 1990-х гг. была предложена гипотеза, названнаяпарадоксом «риск-симметрии» модернизации. «Коль скоро российскоеобщество вступило на путь модернизации по западному образцу, не только еепродвижение вперед, к последующей (высокой) фазе, но и отход назад, то естьдемодернизация, и даже просто задержка, „стояние“ на этом путичревато интенсификацией производства рисков.
Демодернизациястоль же рискогенна сколь и недостаточно отрефлексированный ее переход кследующей фазе. Это — фундаментальная закономерность развития техногеннойцивилизации: чем более мир нашей жизни становится искусственным, рукотворным, темболее он нуждается в уходе, „профилактике“, поддержании ее в рабочемсостоянии. Это утверждение в равной мере справедливо по отношению к земледелию,индустрии, городскому хозяйству инфраструктурам жизнеобеспечения, военно-техническимсистемам и всему остальному» [25, с. 17]. К сожалению, за прошедшие 12 летэто гипотеза подтверждалась неоднократно.
Вполнеестественно, что в потребительски ориентированном обществе, значительную частькоторого составляет (в широком смысле) сервис-класс, модернизация«ушла» в сферу потребления. Наука была поставлена в ситуациювыживания, а сфера образования подчинилась далеко не лучшим стандартамтестирования и кодификации, а не развития изобретательности и самостоятельногомышления. Ситуация «Билл Гейтс в гараже делает первый компьютер» унас сегодня невозможна.
Чтокасается российской социологии как таковой, то, на мой взгляд, перед нею стоитнесколько первоочередных задач, если она хочет стать субъектом процессамодернизации.
Во-первых,она должна разработать общую теоретическую платформу, иметь консолидированнуюпозицию, не исключающую, естественно, ее перманентной критики и переосмысления.На мой взгляд, это должна быть прежде всего социально-гуманитарная концепциямодернизации России. Для меня эта направленность означает участие гражданскихорганизаций в разработке такой модели.
Далее,мы должны постараться сделать эту проблему публичной — без прорыва в СМИ этоневозможно. Мы много дискутировали о том, как сделать социологию публичной, нобез необходимой конкретики. Социология должна быть подготовленной к такому«прорыву», она должна стать гораздо более глокально-ориентированной, тоесть уметь видеть проблему модернизации «сверху» и «снизу»,а главное изнутри общества. Н. И. Лапин, Н. Е. Покровский, А. Е. Чирикова, авторданной статьи и другие российские социологи уже продемонстрировали, чтомассовые опросы недостаточны, нужно идти вглубь региональных и местных проблеми стоящих за ними сил. стр. 26 В-третьих, навязываемая нам альтернатива статусасоциолога: или «Всё — на продажу, или сидение в башне из слоновойкости» — ложная! Соединение научного знания с гражданской позицией — традицияроссийской науки, и наша социология не должна выпадать из этой«колеи». Другая, не менее важная традиция — связь с мировой наукой, ноне только путем заимствования технологических новаций, но прежде всегопосредством дискуссий и обмена идеями.
Считаюважнейшей задачей социологии борьбу против потребительской идеологии.Естественно, я не призываю к архаике или опрощению. Не о сокращении потребленияидет речь (оно уже сократилось само под воздействием кризиса), а об измененииего приоритетов в пользу выравнивания уровня материального благосостояния, обеспеченияздоровой среды обитания и максимума возможной свободы творчества.
Времяне ждет. Если техно-бюрократическая модель модернизации России укоренится, еслибудут приняты государственные программы и под них будут выделены ресурсы, тореализация ее социально-гуманитарной модели будет отодвинута на неопределенноевремя.
Список литературы
1. См.: Аузан А. Общественный договор и гражданское общество // Мир России. 2005. N 3. 2. Горшков М.К., Тихонова Н. Е. Российская идентичность в условиях трансформации: опытсоциологического анализа. М.: Наука.2005.
3. Бауман 3. Текучая современность. СПб: Питер. 2008.
4. Karjaliainen Т. Institutional Framing ofEnvironmental Issues // I. Massa, V. — P. Tynkynen, eds. The Struggle forRussian Environmental Policy. Helsinki: Kikimora Publications, 2001.
5. Яницкий О. Н. Россиякак общество риска: контуры теории, вкн.: Россия: трансформирующеесяобщество / Ред. Ядов В. А. М.:Канон-Пресс «Ц». 2001. С. 21 — 44.
6.Яницкий О. Н. Социология и рискология, в сб.: Россия: риски и опасности«переходного» общества / Ред. О. Н. Яницкий. М.: Институтсоциологии РАН. 1998.
7. Beck U. Risk Society. Toward a New Modernity. London: Sage. 1992.
8. Beck U. World Risk Society. Maiden. MA: Polity Press. 1992.
9. Keen D. Complex Emergences. Cambridge: Polity. 2008.
10.Цит. по: Иноземцев В. Л. Книгочей. Библиотека современной обществоведческойлитературы в рецензиях. М.: Ладомир. 2005.
11.Шугуров М. Новая идентичность. Человек и власть в пространстве посткнижнойкультуры // Свободная мысль — XXI. 2004. N 3. С. 105 — 129.
12. Deelstra T., O. Yanitsky, eds. Cities of Europe: The Public'sRole in Shaping the Urban Environment.
Moscow: Mezhdunarudnye Otnosheniya. 1991.
13. Вернадский В. И.Публицистические статьи / Отв. ред. В. П. Волков. М.: Наука. 1995.
14. Рассохин В. Академический отпуск // Литературная газета. 2006. 22 — 28 марта.
15. Beck U., Giddens A., Lash S. ReяexiveModernization Politics, Tradidtion and Aesthetics in the Modern Social Order. Stanford, CA: Stanford University Press. 1994.
16. Castells M. The Information Age. Economy, Society and Culture. Oxford: Blackwell Publishers, Ltd.
1996.
17. Kriesi H.P. The Political Opportunity Structure of New SocialMovements: Its Impact on Their Mobilization // J.S. Jenkins, B. Klandermans(eds.). The Politics of Social Protest. Comparative Perspectives on States andSocial Movements. Minneapolis: Univ. of Minnesota Press. 1995. 18. Castells M.Materials for an Exploratory Theory of the Network Society // British Journalof Sociology, 2000. Vol. 51, N 1, pp. 5 — 24.
19. Tilly Ch. Social Movements, 1768 — 2004. L.: Paradigm Publisher. 2004.
20. Иллич И. Освобождение от школ. М.: Просвещение.2006.
21. Giddens A. A Social Model for Europe? // Giddens A., Diamond R.,Lidde R. eds. Global Europe. Social Europe. Polity: Cambridge, p. 15 — 24.2006.
22. Каргалова М. В. СоциальнаяЕвропа в XXI веке. Часть 1.Социальный стержень Европы. М.: Русский сувенир. 2009.
23.Каргалова М. В. Социальное измерение европейской интеграции. М.: Аксиома. 2010.24. Яницкий О. Н. Альтернативная социология // Социолог. журнал. 1994. N 1. С.70 — 83. стр. 27
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.ecsocman.edu.ru