Блинов А.К.
1. Метод парафразы
Основнойфилософской дисциплиной Айдукевич считал теорию познания, роль которой оценивалследующим образом: «Метафизические вопросы являются в значительной мереследствиями выводов из тех или иных эпистемологических взглядов о том, каковареальность действительно»[9].
Одиниз методов описания, берущий начало от Твардовского — метод парафразы,восходящий к схоластике, представляет собой семантический эксперимент, подобныйтому, в котором в Средневековье использовались суппозиции при проверке значенийслов. В отличие от парафраз Твардовского, в своей модификации метода Айдукевич,применяющий его регулярно, использует логику, видя в нем прежде всего связь,между логическим экстенсионализмом и вопросом о идентичности психических ифизических явлений. Одно из решений проблемы «быть психофизическим»состоит в том, что физические и психические явления идентичны — в том смысле, чтокаждое психическое явление сопровождается связанным с ним явлением физическим,и наоборот. Таким образом, в этом решении не утверждается идентичностьрассматриваемых явлений в онтологическом плане. Если же совместное появлениеобоих типов явлений свидетельствует о равнообъемности терминов «физическоеявление» и «психическое явление», то, чтобы это показать, можносослаться на принцип экстенсиональности в следующей формулировке: если понятия(свойства) V и W равнообъемны, то они идентичны. Обозначая«физическое» литерой V, а «психическое» — W, можноконкретизируем принцип экстенсиональности: если понятия «бытьфизическим» и «быть психическим» являются равнообъемными, тосвойства эти идентичны. Поскольку предложения утверждалось прежде, то можно, используя правило отделения, принять предложение. Правомерно задаться вопросом: является ли это рассуждениекорректным? Существенным элементом в нем было использование принципаэкстенсиональности, т.е. определенного логического утверждения. Айдукевичсчитает использование этого принципа в вышеприведенной процедуре неправомочным,поскольку из того, что этот принцип принят и используется в формальной логикевовсе не следует, что он обязателен в „языке психофизическойпроблемы“. Принятие принципа экстенсиональности в „языкепсихофизической проблемы“ сомнительно, ибо в этом языке имеютсяинтенсиональные функторы, например, „говорит“ или „думает“ ипредварительно не была обоснована материальная адекватность принципаэкстенсиональности относительно интенсионального дискурса. По мнениюАйдукевича, использование принципа экстенсиональности в вопросе опсихофизических явлениях не только сомнительно, но и неверно. Это заключениеслужит Айдукевичу основанием для постановки вопроса: Каков смысл утверждения,что парафраза правильна? Согласно Айдукевичу, кажущееся применение логики врешении философских проблем, сформулированных в естественном языке, таким образомне в том состоит, что путем допустимых подстановок из логических утвержденийвыводятся заключения, способствующие решению этих проблем. Действие, котороетаковым выглядит, основано на том, что в естественном языке конструируютсяпредложения со структурой, изоморфной структуре предложений логики, а тем самымконструируются определенные парафразы предложений логики, переменные которыхпринимают значения из других областей, нежели соответствующие им логическиепеременные. И лишь тогда из них путем подстановок удается получить следствия,касающиеся философских проблем, сформулированных на основе естественного языка.Существенная необходимость построения таких предложений несомненно имеется,поскольку лишь тогда они составляли бы логику естественного языка. Однако этипредложения, будучи парафразами обобщенных предложений логики, претендуют направомочность, которой в существующей современной логике они не могут найти.Этой правомочности они могли бы достичь путем анализа значений выраженийестественного языка в качестве аналитических предложений. В поисках это видаобоснования можно было бы использовать феноменологический метод. Можно было быдобиться этого права и таким образом, что они возвысились бы до уровняпостулатов, которые, не заботясь о значении, каковым эти выражения обладали быв естественном языке, придавали бы им это значение безапелляционно. От второгоспособа действий, кажется, можно ожидать большего, чем от феноменологическогометода, который однако на всякий случай следовало бы попробовать. Все же неследует забывать и о том, что при применении второго из указанных методоввыражения языка могут получить иные значения, чем те, которые им были присущиранее, вследствие чего с этими же словесными формулировками, возможно, несвязывались бы одни и те же проблемы[10].
Такимобразом, метод парафразы по Айдукевичу заключается в использовании логики прирешении философских проблем, сформулированных в естественном языке. Приреконструкции метода парафраз удается выделить следующие этапы [11]:
формулированиерассматриваемой проблемы;
выборсоответствующего логического утверждения, причем логика в этом случаепонимается достаточно широко и включает металогику;
установлениекорреляции между выражениями из 1) и выражениями утверждений, выбранных на второмэтапе, например, „быть физическим“ — переменная V, „бытьпсихическим“ — переменная W, „совместное вхождение“ —»равнообъемность";
конструированиепарафразы, т.е. предложения со структурой, изоморфной выбранному логическомуутверждению;
обоснованиепарафразы;
получениеследствий из парафразы;
оценкаследствий с точки зрения исследуемой философской проблемы.
Сущностьпроцедуры перефразирования заключается в обосновании законности парафразы. Вчастности конструирование парафразы не состоит только из подстановки, посколькуподстановка ведет от формул, построенных из констант и переменных к другимформулам, также построенным из констант и переменных. Перефразирование жеприводит к обобщению предложений логики. Возможно, выражение «обобщение предложенийлогики» у Айдукевича не совсем удачно, но его интенция очевидна:перефразирование является операцией образования смыслов и не обосновываетсясемиотическими свойствами перефразированного утверждения логики.
Необходимоособенно подчеркнуть, что для Айдукевича понятие «язык» — этонеобязательно естественный язык, например, бытового общения, но прежде всегоинструмент, позволяющий формулировать определенные научные вопросы, а поэтомуисследование нормализации значений парафразы приобретает основополагающий характер.Из приведенных высказываний Айдукевича видно, что в момент их формулирования онсклонялся к принятию метода постулатов значений как метода нормализациизначений и эта позиция находила выражение в ориентации на конвенционализм впериод между двумя войнами. Позже конвенционализм был оставлен, однаконахождение связи между словарем философских проблем и словарем логики Айдукевичсчитал действием, которое не может быть редуцировано к известным«семантическим фактам», а поэтому перефразирование всегда содержитнеустранимый конструктивный элемент.
Хотяметод парафраз был типичным аналитическим методом, используемым Айдукевичем, онне считал его единственным и универсальным в своей аналитической стратегии,поскольку сфера перефразирования естественным образом ограничивается сферойприменения самой логики как основы этого метода. В работах Айдукевича можновстретить ряд других подробнейших анализов семантических понятий, однако именнометод парафраз был характерным для его творчества. Вместе с тем перефразированиене является простым переводом из языка философии на язык логики, ибо этотперевод сопровождается операцией образования смыслов, позволяющей одновременноиспользовать понятийный аппарат логики.
Семантическаяэпистемология заключается в получении теоретико-познавательных выводов изутверждений о семантических свойствах языка. Эпистемологические же взглядыАйдукевича эволюционировали от радикального конвенционализма до крайнегоэмпиризма, а вместе с их изменением менялось и соотношение между эпистемологиейи онтологией в его творчестве. Будучи радикальным конвенционалистом, Айдукевичвоздерживался от выводов онтологического характера, но со временем он всерешительнее придерживался мнения о том, что из теории познания удастся получитьутверждения о реальности.
2. Истоки теории радикального конвенционализма
Вработе «О значении выражений»[12] Айдукевич анализирует существующиеконструкции понятия значения — ассоцианизм и теорию коннотаций Милля.Ассоцианизм, полагающий значение психическим переживанием, соединенным свыражением, Айдукевич считал ошибочной теорией, которую не удастся защититьникакой модификацией, а основным ее недостатком он считал психологизм.Айдукевичем рассматриваются также шансы коннотационной теории, но и она, по егомнению, требует улучшения. Вывод сводится к тому, что ни один из существующихпутей определения значения выражения не ведет к успеху. Айдукевич выделяет двапути: поиск значения в психике, например, ассоцианизм, или же поиск значения всамих вещах, или в реальности, например, теория коннотации. По мнениюАйдукевича, правильным будет третий путь, состоящий в «нахождении значенияв самом языке». Таким образом, в результате выбора третьего путинеизбежным эффектом оказывается релятивизация значения к определенному языку J.
Айдукевичзадается вопросом: Что значит «говорить на языке J »? Возможныеответы состоят в том, что выражение «говорить на языке J » можетозначать:
а)использование звуков в согласии с фонетикой языка J;
б)использование выражений языка J;
в)с учетом фонетики языка J использование выражений, диктуемых лексическимисредствами J, а при высказывании используемых оборотов такое поведение,которое предполагается языком J.
Очевидно,что лишь значение в) передает интуитивное содержание, необходимое дляудовлетворительной интерпретации оборота «говорить на языке J ». Этоповедение, предполагаемое языком J, Айдукевич передает следующими словами:"[...] говорит по-польски тот, кто [...] обладает некоторой готовой купотреблению совокупностью диспозиций реагировать на обороты польского языка,совокупностью диспозиций, которыми обладает тот и только тот, кто как раз иумеет [говорить] по-польски"[13]. Понятие диспозиции Айдукевич понимаеткак предрасположенность к узнаванию некоторых предложений языка. Поэтомумеханизм «говорения языком J » можно описать посредствомформулирования правил узнавания предложений.
Важныммоментом в рассуждениях Айдукевича является рассмотрение им т.н. теорииинтенциональных значений, введенное под влиянием Гуссерля и его «актовзначения», которые он характеризует следующим образом. По мнениюАйдукевича, у Гуссерля этот «акт значения», т.е. использованиеданного оборота как выражения определенного языка состоит в том, что в сознаниипоявляется чувственное содержание, при помощи которого можно было бы воочиюдумать об этом обороте, если бы к этому содержанию присоединяласьсоответствующая интенция, направленная именно на этот оборот. Однако прииспользовании данного оборота как выражения определенного языка к этомучувственному содержанию присоединяется другая интенция, необязательнопредставленная, однако направленная в принципе на нечто иное, нежели сам этотязыковый оборот. Эта интенция совместно с чувственным содержанием образуетоднородное переживание, но ни восприятие это чувственного содержания, ни этаинтенция полным, самобытным переживанием не являются. Как одно, так и другоеявляются несамостоятельными частями совокупного переживания. Значением данноговыражения (как типа) в определенном языке был бы, согласно Гуссерлю, тип, подкоторый должна подпадать эта присоединяемая к чувственному содержанию интенцияс тем, чтобы данный оборот был использован как выражение этого, а не другогоязыка.
Теорияинтенциональных актов значения была широко воспринята во Львовско-Варшавской школе,но после ее критического рассмотрения, как в случае с Айдукевичем, былаоставлена многими учеными. Сущность этой теории заключается в установлениитесной связи между содержанием представления и языковым оборотом и состоит всосуществовании мысли о предмете и мысли о знаке в едином переживании,скрепленном интенциональным актом. При выяснении природы этого переживанияиспользуется интроспекция, результаты которой трудно распространить, учитываякритерий интерсубъективности самого значения, поскольку сам тип мысли, как итип выражения еще не определяют собственно значения, хотя оно и находится вграницах не только типа мысли, но и границах типа предложения.
СогласноАйдукевичу, правило (в его терминологии — директива значения) охватывает данноепредложение A, если A принадлежит к области определения аксиоматическойдирективы значения или области (кообласти) дедуктивной (эмпирической) директивызначения. Директива R касается выражения A, если A принадлежит к предложениямZ, охватываемым директивой R. Директива R несущественна для выражения A тогдаи только тогда, когда R не касается A, или же когда область определения R неменяется после замены выражения A во всех предложениях Z, охватываемых R,произвольным предложением A ', и наоборот, т.е. что A и A ' имеют один и тот желогический тип. Директива R существенна для A, если не является несущественнойдля этого выражения. Выражения A и A ' находятся в непосредственной связи ихзначений в языке J, если A и A ' принадлежат одной и той же области некоторойдирективы значения R. Если можно образовать конечную, состоящую по меньшеймере из трех выражений последовательность, первым членом которой являетсявыражение A, последним — B, и если между каждыми двумя следующим друг задругом членами существует непосредственная связь значений, то между A и Bсуществует опосредованная связь значений. И наконец, Айдукевич подчеркивает,что директивы значения касаются не только выражений, но также и синтаксическихформ.
Приведенныетерминологические соглашения Айдукевич использует для построения концептуальноймодели языка. Ее построение он начинает с вопроса: с необходимостью лиизменение какой-либо директивы значения приводит к изменению соответствия словязыка и их значений? Ответ дается утвердительный, но с оговоркой, что значениеопределяет всю совокупность директив. В связи с этим объединения областейопределения различных директив не обязательно отличны при различных способахобъединения этих областей. Поэтому характерное для данного языка соответствиезначений очерчивает объединение областей определения отдельных директив, причемполученную область можно варьировать двояко. Во-первых, можно ввестипредложения, не принадлежащие области определения директив и, конечно, этипредложения содержат выражения, до сих пор не принадлежащие языку. Во-вторых,область определения можно изменить не вводя новые выражения, а единственноманипулируя способами объединения.
Дляописания изменений, вызванных возможным обогащением языка новыми выражениями,Айдукевич вводит различение языков открытых и замкнутых, а также связных инесвязных. Рассмотрим два языка J 1 и J 2. Предположим, что каждому простомуили составному выражению языка J 1 соответствует эквиморфное (или одинаковозвучащее) выражение языка J 2, но не наоборот, и кроме того, эквиморфныевыражения взаимно переводимы. Язык J 1 является открытым языком относительноязыка J 2, если существуют выражения A 1 и B 2, принадлежащие языку J 2, атакже выражение B 1, принадлежащее J 1, такое, что выражение B 1 есть переводA 1, выражение A 1 непосредственно связано по значению с выражением A 2, а A2 не переводимо в J 1. Название «открытый язык» выражает тот факт,что некоторый язык J 1 можно дополнить до языка J 2 посредством добавлениянового выражения. Из определения открытого языка следует, что в расширенномязыке J 2 выражения языка J 1 сохраняют свои старые значения. Язык, неявляющийся открытым, Айдукевич называет замкнутым. В определенном смыслезамкнутый язык является семантически насыщенным.
ПустьJ 1 — замкнутый язык и J 2 — язык, возникший вследствие присоединения к J 1нового выражения B. Тогда в объединении областей определения значений J 2содержатся все выражения из J 1, а также выражение B, которое находится илине находится в непосредственной связи значений с прежними выражениями. Если Bнаходится в непосредственной связи, то прежние выражения уже не могут иметь теже значения, что в языке J 1, поскольку это противоречило бы предположению,будто J 1 является замкнутым языком, либо B непереводимо в одно из прежнихвыражений. Из этого следует, что прежние выражения могут иметь в новом языке J2 те же значения, какие они имели в языке J 1 только тогда, когда B переводимов одно из прежних выражений, или тогда, когда B не находится в непосредственнойсвязи значений ни с одним из прежних выражений, а тогда B не остается с этимвыражением и в опосредованной связи значений. Поскольку B непосредственно несвязано ни с одним из прежних выражений, то выражение B не находится ни в какойсвязи значений с выражениями языка J 1. Это означает, что в языке J 2существует непустой, изолированный по значению класс выражений. Язык,содержащий такую изолированную часть называется несвязным языком. Такимобразом, язык J является несвязным тогда и только тогда, когда существует такойкласс K выражений этого языка, что каждый элемент этого класса K не находится вкакой-либо связи значений с выражениями языка J вне класса K. Язык, неявляющийся несвязным языком, называется языком связанным. Тогда термин«семантически насыщенный язык» означает, что замкнутый язык после егообогащения становится несвязным, поскольку прежние его выражения сохраняют своизначения, а новые не переводимы ни в одно из выражений прежних.
Пустьтеперь язык J будет открытым. Если добавить к J новые выражения B, то прежниевыражения сохраняют свои значения, а язык J + B не обязательно становитсянесвязным. В этом случае объединение областей определения директив (правил)языка J является подобластью области определения директив значений языка J + B. Таким образом, если область определения директив значений некоторого языка Jизменяется вследствие добавления новых выражений B, то присущее языку Jподчинение значений меняется так, что новое подчинение значений выражениямязыка учитывает добавленные выражения B. Изменение значений языка J невозможнов трех случаях, когда:
а)новый язык несвязан;
б)введенное выражение имеет перевод на одно из прежних выражений языка;
в)язык J открыт относительно языка J + B. (Открытость языка является свойствомотносительным, т.е. J открыт относительно некоего отличного от J языка.)
Пустьданы два языка J 1 и J 2. Дополнением J 1 до J 2 называется процедурадобавления к J 1 новых выражений до тех пор, пока области определения директивзначений J 1 и J 2 не совпадут; обратная процедура является открытием J 2относительно J 1. Если J 2 является замкнутым языком, то дополнение J 1 до J 2является окончательным замыканием. Допустим, что J 1 является открытым языком,а J 2 и J 3 — языками связанными и окончательно замкнутыми J 1. Если J 2 и J 3возникли из J 1 так, что J 2 = J 1 + B 1, а J 3 = J 1 + B 2 и B 1, B 2взаимно переводимы, то очевидно J 2 и J 3 также взаимно переводимы. Айдукевичзадается вопросом: всегда ли два связанных языка, являющиеся окончательно замкнутымиотносительно некоторого открытого языка, взаимно переводимы? Ответ на этотвопрос Айдукевич предваряет рассмотрением условий равнозначности илисинонимичности двух выражений одного и того же языка J. Необходимым условиемсинонимичности двух выражений является сохранение области определения директивзначений, т.е. область не должна изменяться в результате подстановки B 1 вместоB 2, и наоборот. Понятие равнозначности применимо также к выражениям из разныхязыков, например, J 1 и J 2. Так как выражение B в языке J 1 имеет то жезначение, что и выражение C в языке J 2, то B является переводом C в J 1, инаоборот; отношение перевода рефлексивно, симметрично и транзитивно.
ПустьC будет переводом B (из J 1 ) на язык J 2, и пусть B находится в некоторойсвязи значений с другими выражениями из J 1. Если эти связи являютсянепосредственными связями значений, то если B остается в непосредственной связизначений (в J 1 ) с выражениями B 1 ,..., B n, то C остается в аналогичныхсвязях значений (в J 2 ) с выражениями C 1 ,..., C n, причем выражения B 1,..., B n и C 1 ,..., C n взаимно переводимы. Последнее замечание необходимо,поскольку могут рассматриваться и открытые языки. Для замкнутых языковописанная зависимость может быть выражена следующим образом: если C являетсяпереводом B, то все элементы объединения областей определения директив языка J2, содержащие выражение C, можно получить из элементов объединения областейопределения директив языка J 1, содержащих выражение B, следующим образом: выражениеB везде заменяется выражением C, а оставшиеся элементы директив значений языкаJ 1 заменяются их переводами в языке J 2.
ПереводАйдукевич понимает весьма ригористично, т.е. как перевод совершенный илидословный. Два языка он называет взаимно переводимыми тогда и только тогда,когда каждому выражению одного языка соответствует одно или несколько выраженийдругого языка, которые являются его переводами с одного языка на другой, и viceversa.
Основноеутверждение Айдукевича, относящееся к языкам связанным и замкнутым, таково:если языки J 1 и J 2 связаны и замкнуты, и если в языке J 2 существуетвыражение C, являющееся переводом выражения B языка J 1 на язык J 2, то обаязыка взаимно переводимы. Условие перевода уже в том состоит, что одно из выраженийязыка J 1 имеет свой перевод в язык J 2. Из этого следует, что открытый языкне может быть окончательно замкнут в результате дополнения до двух связанных ивзаимно непереводимых языков.
Объединениеобластей определения директив языка J можно определенным образом упорядочить,образуя соответствующие суммы (объединения) директив: аксиоматическую,дедуктивную и эмпирическую. Три перечисленные суммы директив значений образуютт.н. матрицу языков. Понятие матрицы Айдукевич использует для формулированиядефиниций перевода и значения выражений. Вот эти дефиниции:
ЯзыкиJ 1 и J 2 взаимно переводимы согласно отношения R тогда и только тогда, когда Rявляется взаимно однозначным отношением, которое каждому выражению из J 1ставит в соответствие некоторое выражение из J 2, и наоборот таким образом,что матрица языка J 1 ( J 2 ) переходит в матрицу языка J 2 ( J 1 ), еслизаменить в ней все выражения выражениями, соответствующими им посредствомотношения R.
ВыражениеA в языке J 1 обладает тем же самым значением, что и выражение B в языке J 2тогда и только тогда, когда A принадлежит J 1, B принадлежит J 2 и существуетотношение R, с учетом которого оба языка взаимно переводимы, а выражение Aнаходится в отношении R к B.
Легковидеть, что приведенные дефиниции однозначно применимы только к языкамсвязанным и замкнутым. Именно такие языки Айдукевич считает языками в точномзначении этого слова, т.е. собственно языками. Открытые же языки являются всущности смешением собственно языков, примером которых Айдукевич считает языкэтнический.
Классзначений замкнутого и связанного языка Айдукевич называет понятийным аппаратомэтого языка. Из приведенных дефиниций следует, что два понятийных аппаратаявляются либо идентичными, либо не имеют общих элементов. Если же двапонятийных аппарата имеют хотя бы один общий элемент, то они идентичны. Поэтомуможно сказать, что два различных понятийных аппарата никогда не пересекаются, аоткрытым языкам свойственно смешение различных понятийных аппаратов.
Междуматрицами языков и понятийными аппаратами таким образом существует весьмапростая зависимость: матрица связанного и замкнутого языка J и понятийныйаппарат этого языка определяют друг друга.
Описаннаяконцепция языка может быть названа «имманентной концепцией языка», посколькуАйдукевич определяет значение «внутри» языка. Я.Воленский называетэту концепцию «автономной концепцией языка», т.к. Айдукевич трактуетязык как образование, существующее независимо от пользователя. Пользовательязыка является как бы «вписанным» в язык и для того чтобы правильновести себя в разговоре и при написании выражений языка он должен принятьзначения, диктуемые директивами значения. Пользователь может менять значениявыражений, но тогда он «вписывается» в другой понятийный аппарат. Этизамечания не следует понимать так, что пользователь является пассивнымпотребителем языка, и Айдукевич не утверждает, что языки независимы отчеловеческих деяний. Речь идет о том, что Айдукевича совершенно не интересовалгенезис языка и он воспринимал его как готовое образование, т.е. как результатчеловеческой деятельности. Воленский справедливо подчеркивает, что тезис обавтономии языка имеет смысл лишь в том случае, если помнить о различениипроцессов и результатов в духе Твардовского. Свою концепцию Айдукевич излагаетисключительно с использованием прагматических понятий (признания или узнаваниявыражений) и синтаксических понятий (описание структуры матрицы языка).Стремясь избегать семантических парадоксов Айдукевич, сознательно не используетсемантических понятий. Вместе с тем концепция замкнутых и связанных языков быласоздана Айдукевичем по аналогии с языками дедуктивных систем.
3. Языковое значение и принцип конвенциональности
Приступаяк исследованию значения, сформировавшему в конечном счете концепциюрадикального конвенционализма, Айдукевич формулировует цель своего исследованияпримерно так: эта тема не представляет интереса как некоторый раздел научногословаря. Важно не столько представление и критика чужих дефиниций значения иэкспозиция собственной, сколько нечто иное, а именно то, что язык играетопределенную и весьма важную роль в процессе познания. Различные взгляды,касающиеся значения, выявляют относительные точки зрения именно на этупознавательную роль языка. «Важность понятия [...] значения выражений дляметодологии и теории познания вытекает хотя бы из того, что утверждения наукявляются ничем иным, как значениями некоторых предложений, соответствующих этимпредложениям в определенном языке, а познание (в отличие от познавания), по крайнеймере в своем совершенном виде — это именно это значение определенныхпредложений и, возможно, иных выражений»[14]. Таким образом, значениевыражений Айдукевич пробует установить путем внешних ограничений, накладываемыхрамками научных теорий, хотя и в самом языке теории.
Основнойтезис конвенционализма гласит, что существуют проблемы, которые не поддаютсярешению лишь при одном обращении к опыту до тех пор, пока не принимаютсянекоторые конвенции, сочетание которых с данными опыта позволяет эти проблемырешить. Творцы конвенционализма — А. Пуанкаре и П. Дюгем — подчеркивали, чтоэмпирическая составляющая не является определяющей при рассмотрении проблемы,поскольку конвенции, от которых зависит ее решение, могут быть изменены. Такимобразом, суждения, в которых выражается решение проблемы, зависимы от принятыхконвенций. Этот тезис Айдукевич называет обычным конвенционализмом и в статье«Образ мира и понятийный аппарат»[15] предлагает конвенционализмрадикальный. Цель этой работы, являющейся применением выше изложенной концепциив теории познания, Айдукевич определяет так: «В этой работе мы намеренытезис обычного конвенционализма обобщить и радикализировать. А именно, мы хотимсформулировать и обосновать утверждение, что не только некоторые, но все суждения,которые мы принимаем и которые создают весь наш образ мира, еще не однозначноопределены данными опыта, но зависят от выбора понятийного аппарата, при помощикоторого мы отражаем данные опыта»[16].
Своепонимание радикального конвенционализма в эпистемологии Айдукевич демонстрируетна примерах развития научных дисциплин, рассматривая, в частности, ситуации вфизике в связи с толкованием значения термина «сила» до Ньютона ипосле его открытия, а также утверждений эвклидовой геометрии (понимаемой как ветвьфизики, а не математической дисциплины), которые сегодня считаются очевидными,хотя когда-то они были только правдоподобными интуитивными допущениями, ноизменения в языке, состоящие в возникновении новых аксиоматических директивзначения, потребовали безусловного признания этих утверждений геометрии,переводя их в статус аксиом. Между предложениями некоторого языка (в пониманииАйдукевича) может возникнуть противоречие, например, между гипотезой и принятымзаконом. Противоречие можно элиминировать, отказавшись от гипотезы и неоставляя язык. Однако дело обстоит иначе, когда противоречие возникает междупредложениями, признания которых требуют директивы значения, например,противоречие возникает между формулировкой закона и предложением, принятие которогопродиктовано эмпирическими директивами значения. В этом случае избавиться отпротиворечия в принятом языке не удается и следует перейти к новому языку. Ноновый язык не переводим на язык ранее используемый, ибо если бы он былпереводим, то должен был бы быть идентичен с первичным языком и также содержатьпротиворечие. Для ликвидации противоречия необходимо принять новый понятийныйаппарат, например, какой-нибудь его элемент, который приведет к изменениюзначений оставшихся без изменений элементов аппарата под угрозой, что языкокажется несвязным. «Тем самым — заключает Айдукевич, — мы приходим кглавному тезису работы. Данные опыта не навязывают нам абсолютным образомникакого артикулированного суждения. Более того, данные опыта вынуждают наспризнать некоторые суждения, когда мы учитываем данный понятийный аппарат,однако если мы меняем понятийный аппарат, то можем, несмотря на присутствиеданных опыта, удержаться от применения этих суждений»[17].
Ещеодин аргумент в пользу своих взглядов Айдукевич получает в результате ихсравнения с тезисом «обычного конвенционализма», трактующего различиямежду протокольными предложениями и интерпретацией фактов. Согласно обычномуконвенционализму, для принятия протокольного предложения достаточно эмпирическихкритериев, тогда как решение о принятии предложений, интерпретирующих факты,выносится на основании т.н. вторичных критериев, зависящих от нашего выбора.Таким образом, решение о принятии интерпретационных предложений не однозначно,что недопустимо в случае протокольных предложений. Эти общие соображенияАйдукевич уточняет при помощи вводимых им понятий. А именно, критерием принятияпротокольных предложений являются эмпирические директивы значения одного изестественных языков, но они еще недостаточны для интерпретации. На вопрос,обладают ли протокольные предложения более высокими достоинствами в смысле ихсопротивления изменениям, Айдукевич отвечает: «Более достоинствпринадлежало бы протокольным предложениям только тогда, когда директивызначения естественных языков более бы заслуживали того, чтобы оставатьсянеизменными, чем присоединяемые конвенции. Если признается, что, несмотря нанеизменность данных опыта, можно избавиться от некоторых интерпретаций, заменяяодну конвенцию другой, то следует отдавать себе отчет и в том, что с таким жеуспехом можно отказаться и от протокольных предложений посредством изменениядиректив значения естественного языка. Таким образом, единственное различиемежду протокольными и интерпретационными предложениями состоит в том, что первыевоспринимаются в языках, в которых мы выросли без нашего сознательного участия,тогда как вторые могут быть приняты лишь в таких языках, в построении которыхмы участвовали сознательно. По этой причине директивы значения, допускающиерешение о принятии протокольных предложений, на первый взгляд кажутсянеприкасаемыми, тогда как вводимые актом нашей воли конвенции, необходимые дляпринятия интерпретации, кажутся способными быть отозванными силой нашегорешения. Наша позиция является значительно более крайней, чем позицияобсуждаемого конвенционализма. Мы не видим никакой существенной разницы междупротокольными предложениями и интерпретациями и считаем, что единственно данныеопыта не принуждают нас к принятию ни одних, ни других. Мы равно можем удержатьсякак от признания самих предложений, так и от их переводов, если пожелаемвыбрать понятийный аппарат, в который их значения не входят. Следовательно,нашу позицию мы правильно называем крайним конвенционализмом» [18]
Язык,в котором можно сформулировать произвольное суждение, Айдукевич называетуниверсальным языком, а соответствующую ему область значений — универсальнойобластью. Из выше сказанного о языке можно сделать вывод, что универсальныйязык несвязан. Его область значений представляла бы собой ничем не ограниченнуюсовокупность значений и принятие такого языка было бы равносильно ограничениюиспользуемых правил логики, поскольку применение логики обязательно должноучитывать выбранный понятийный аппарат. Айдукевич заключает: «Тем самымлогика, которую на определенном этапе мы принимаем, обязательна до тех пор,пока мы стоим на некоторой позиции, определенной понятийным аппаратом. Вместесо сменой понятийного аппарата изменяется также и логика»[19].
Посути, мы здесь присутствуем при весьма техничной и решительной попыткеформализации представлений о конвенциональности языка, восходящих еще кПлатонову «Кратилу».
Признаниеконвенционального характера значений естественного языка — основывающегося,соответственно, на концепции конвенциональности значений формальных(дедуктивных) языков — свойственно не исключительно какой-либо однойфилософской школе, но является более или менее общим местом в объясненииприроды значения. В то же время основания, по которым оно может быть оспорено(и было оспорено, например, У. Куайном[20] ) достаточно очевидны.
СогласноКуайну, предполагаемые языковые конвенции не могут иметь форму эксплицитногосоглашения. Если представить, что употребление языковых выражений (вообщеговоря, естественного языка в целом) регламентируется соглашением, заключенныммежду членами языкового сообщества, то возникающий при этом вопрос таков: накаком языке велось бы обсуждение такого соглашения? Ведь такое допущениефактически уводит в дурную бесконечность.
Крометого, мы достоверно знаем о себе, что мы никогда ни с кем не договаривались обупотреблении выражений естественного языка. Мы также никогда не сталкивались сдостоверным описанием факта заключения такого соглашения. Предложенное описаниетакого события было бы воспринято нами как метафора.
Итак,идея конвенции вызывает на уровне обыденной очевидности возражения двух родов:
опытное.Ни мы, ни другие люди не заключали такого соглашения.
теоретическое(модельное). Неясно, каким образом могло бы быть осуществлено заключение такогосоглашения.
Стакой точки зрения, мы не располагаем такой концепцией соглашения, котораяпозволила бы языку быть конвенциональным; мы можем констатировать, что ситуациядействительного использования знаков естественного языка имеет форму ситуациисуществования соглашения об их использовании, но мы не можем сказать, в силучего она имеет такую форму. Мы можем продолжать разделять такой подход, как исам Куайн, но мы не приблизимся тем самым к лучшему пониманию языка. Поэтомудаже продолжая использовать миф о языковой конвенции, мы должны иметь в виду,что в действительности речь идет о не более чем о регулярностях, наблюдаемых внашем использовании языка, и это — все, о чем у нас есть основания говорить вэтой связи.
Темне менее разговор о более отвлеченном понятии, чем эмпирически фиксируемаярегулярность в употреблении знаков, оправдан уже в том отношении, что все членыязыкового сообщества способны отличить правильное употребление отнеправильного; правила, которым можно следовать, так или иначе существуют всознании членов сообщества. Принятие этих правил, согласие им следовать можетбыть описано через разделение некоторого соглашения — подобно тому, как этопроисходит с формальными (искусственными) знаковыми системами, когда некотороеколичество людей договаривается между собой о значении определенных знаков.Можно предположить, что значение знаков естественного языка также имеет формуусловного значения.
Дляформальных языков такое описание было предложено К. Айдукевичем в концепции«радикального конвенционализма». Айдукевич вводит такие логическиепонятия языка, переводимости и т.д., которые не могут быть адекватнымисоответствующим понятиям лингвистики: он накладывает на них настолько жесткиеограничения, что для естественных языков они оказываются неприменимыми. Тем неменее они могут, с его точки зрения, рассматриваться как упрощенные схемы,идеализированные модели лингвистических объектов[21].
Еслипонимать язык как систему выражений, наделенных значением, то для егооднозначной характеристики необходимо и достаточно установить запас выражений,а также значения, принадлежащие выражениям в этом языке. С такой точки зрения,устанавливая значения выражений, мы тем самым устанавливаем возникающие междуними связи, на основании которых можно сформулировать некоторые правилаупотребления выражений, называемые правилами значения.
Рассмотримдва примера:
Есликто-либо, говорящий на русском языке, отказывается признать выражение«Треугольник имеет три угла», то мы с полным правом можем сделатьвывод, что этот человек связывает со словами этого выражения не те значения,которые принадлежат им в русском языке. То же самое можно сказать, есликто-нибудь признает выражение «Иван старше Петра» и одновременноотрицает «Петр моложе Ивана», или же признает «Если А, тоВ» и предыдущий член этого выражения «А», но вместе с темотрицает «В». Если мы пользуемся значениями, которые имеют слова этихвыражений в русском языке, мы обязаны признавать выражения, вытекающие изпервых.
Есликто-либо испытывает чувство боли и вместе с тем отказывается признать выражение«болит», то он связывает с этим словом не то значение, котороепринадлежит ему в русском языке.
Отсюдаможно установить следующие правила: только тот пользуется выражениями языка L взначении, которое они имеют в этом языке, кто всегда, находясь в ситуации S,готов признать выражение типа Т. Такого вида правила Айдукевич и называетправилами значения языка.
Онвыделяет три вида правил:
аксиоматическиеправила значения, указывающие те выражения, отрицание которых, независимо отситуации, в которой это отрицание происходит, указывает на нарушение присущихданному языку значений;
дедуктивныеправила значения, выделяющие пары выражений такого вида, что, признав первоевыражение, нужно быть готовым признать и второе, если не нарушать значений,присущих словам данного языка;
эмпирическиеправила значения, ставящие в соответствие опытным данным определенныевыражения, которые нужно признавать, чтобы не нарушать значений слов данногоязыка.
Вприведенных выше примерах выражение «Треугольник имеет три угла»является аксиомой языка и подчиняется аксиоматическому правилу. Два последующихпримера иллюстрируют дедуктивные правила, и, наконец, четвертый подчиняетсяэмпирическому правилу значения.
Такимобразом, совокупность правил значения языка при наличии определенных данныхопыта выделяет класс предложений этого языка вместе с суждениями, образующимиих значения. Мы не можем их отрицать, не нарушая значений слов этого языка. Кним принадлежат:
предложения,являющиеся, в силу своей тавтологичности, аксиомами языка, признание которых независит от ситуации;
предложения,признавать которые нас вынуждают эмпирические правила значения при наличииопределенных опытных данных;
предложения,которые можно вывести на основе дедуктивных правил из аксиом или высказываний,установленных с помощью эмпирических правил значения.
Выделениеэтих типов правил позволяет Айдукевичу ввести понятия связанного и замкнутогоязыка.
Связанныйязык. Два выражения называются непосредственно связанными по смыслу в техслучаях, когда:
обавходят в состав одного и того же предложения, продиктованного аксиоматическимправилом значения, либо
обавходят в состав одного и того же предложения, продиктованного эмпирическимправилом значения, либо
обасодержатся в одной и той же паре предложений, связанных дедуктивным правилом.
Есливсе выражения какого-либо языка нельзя разложить на два непустых класса так,чтобы ни одно из выражений первого класса не было непосредственно связано посмыслу с каким-либо выражением второго класса, то такой язык Айдукевич называетсвязанным языком. В противном случае язык будет несвязанным.
Замкнутыйязык. Язык является открытым, если существует другой язык, содержащий всевыражения первого с теми же самыми значениями, но в который входят такжевыражения, не содержащиеся в первом языке, причем по крайней мере одно из этихвыражений непосредственно связано по смыслу с каким-либо выражением,содержащимся также и в первом языке. Язык, который не является открытым,называется замкнутым. Открытый язык беднее, чем соответствующий ему замкнутый.В открытом языке можно увеличить запас выражений, не изменяя их значения, итаким образом преобразовать его в замкнутый язык. Если же замкнутый языкдополнить новыми выражениями, то он перестанет быть связанным и распадется надва самостоятельных языка.
Системавсех значений, принадлежащих выражениям замкнутого и связанного языка,составляет понятийный аппарат данного языка, а совокупность суждений,образованных из элементов этого понятийного аппарата и навязанных нам правиламизначения на основе опытных данных, можно назвать картиной мира, связанной сэтим понятийным аппаратом.
Основнойтезис радикального конвенционализма Айдукевич формулирует следующим образом:
… Всесуждения, которые мы признаем и которые составляют нашу картину мира, неявляются еще однозначно детерминированными опытными данными, а зависят также отвыбора понятийного аппарата, с помощью которого мы отображаем данные опыта. Мыможем, однако, выбрать тот или другой понятийный аппарат, вследствие чегоизменится и вся наша картина мира. Это значит, что, пока кто-либо пользуетсянекоторым понятийным аппаратом, данные опыта заставляют его признаватьопределенные суждения. Однако… он может выбрать другой понятийный аппарат, наоснове которого те же самые опытные данные не вынуждают его больше признаватьэти суждения...[22] Вместе с изменением понятийного аппарата меняются ипроблемы, которые мы решаем, опираясь на те же самые опытные данные[23].
Практическив тех же терминах излагается, например, принцип лингвистической относительностиСепира — Уорфа, который будет рассмотрен ниже. Б. Уорф также утверждал, что«сходные физические явления позволяют создать сходную картину Вселеннойтолько при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковыхсистем»[24]. Формулировки Уорфа и Айдукевичапочти дословно повторяют друг друга; но если Уорф строил обоснование своегопринципа чисто эмпирически, то Айдукевич попытался дать его теоретическоедоказательство. Для этого ему потребовалось понятие замкнутого языка, так какесли язык представляет собой открытую систему, то его всегда можно дополнитьтаким способом, чтобы включить в него все слова и соответствующий понятийныйаппарат другого языка. Картина мира оказалась бы зависимой от понятийногоаппарата, но не от структуры языка.
Темне менее естественный язык представляет собой открытую систему в том отношении,что он постоянно в процессе исторического развития изменяет свой лексический играмматический состав. Поэтому, если бы даже Айдукевичу удалось обосноватькорректность понятия замкнутого языка, то это понятие трудно было бы применитьк естественному языку (например, воспользоваться им для подтверждения гипотезылингвистической относительности).
Однакопричины, по которым Айдукевич вскоре после создания своей концепции отказалсяот нее, были связаны с достижениями логики — прежде всего с появлением теоремыТарского об истинности. Согласно Тарскому, понятие истинности непротиворечивойформализованной системы, охватывающей рекурсивную арифметику, неопределимо вэтой системе. (И, далее, семантическая замкнутость языка является причинойсемантических парадоксов.) По Айдукевичу же, об истинности картины мира,созданной в рамках замкнутого и связанного языка при помощи понятийногоаппарата, принадлежащего этому языку, можно говорить, лишь используя этотпонятийный аппарат.
Методологическимиследствиями концепции радикального конвенционализма для Айдукевича сталиследующие.
Всвязи с выбором понятийного аппарата Айдукевич ставит вопрос об«истинности различных образов мира».[25]Итак, пусть X и Y используют соответственно два различных замкнутых и связанныхязыка Jx и Jy. Поскольку Jx и Jy взаимно непереводимы, то не существуетсуждения, принимаемого одновременно X -ом и Y -ом, но X и не отбрасывает ниодного суждения, принятого Y -ом, и наоборот. Образ мира, представляемый в Jx,отличен от образа мира, представляемого в Jy и образы эти не обусловливают другдруга. Возникает вопрос: какой образ мира истинен? Айдукевича рассматриваетситуацию, в которой находится теоретик познания, стремящийся приписать принятымсуждениям признак истинности. Но теоретик обязан пользоваться некоторымпонятийным аппаратом и поэтому должен признать все предложения, к которым егоприводят принятые им директивы значения языка. В конечном счете он можетприписать всем принятым предложениям название «истинных». Изменениепонятийного аппарата принуждает исследователя к признанию предложений, отличныхот предыдущих, и их он также захочет посчитать истинными. Таким образом,теоретик познания не может занять нейтральную позицию и вынужден предпочестьнекий понятийный аппарат. Следовательно, говорить об истинности можно только вданном языке, а образ мира, создаваемый в Jx, истинен только в этом языке; этоже можно сказать и об Jy.
Здесьследует заметить, что само понятие истинности у Айдукевича относительно ипонятие «истинный» в языке Jx отличается от понятия«истинный» в языке Jy. Релятивизация Айдукевича отличается от релятивизацииэтого понятия в случае семантической дефиниции истинности у Тарского. Различияв трактовке понятия истины у Тарского и Айдукевича обусловлены также и тем, чтоАйдукевич не различал язык-объект и метаязык, полагая директивы значенияохватывающими также и термин «истинный», применимый к предложениямязыка J. Именно в силу этого обстоятельства Айдукевич считал, что изменениепонятийного аппарата влечет также и изменение значения термина«истинный». Нетрудно заметить, что при различении языка и метаязыкаможно легко выдвинуть возражения против концепции истинности различных«образов мира»: даже если X и Y используют различные понятийныеаппараты, то в метаязыке, к которому принадлежит термин «истинный»,они могут им пользоваться идентично, т.е. придавая ему одно и то же значение.
Радикальныйконвенционализм можно охарактеризовать как позицию среднюю между эмпиризмом иаприоризмом. Для оценки места радикального конвенционализма среди основныхнаправлений эпистемологии можно воспользоваться представленным Айдукевичем[26] их выделением посредством характерных свойствпредложений, являющихся эффектом того или иного рода познания. Айдукевичразличает предложения аналитические, эмпирические (синтетические a posteriori )и синтетические a priori. Крайний эмпиризм может быть охарактеризован каквзгляд, согласно которому методологически правомочное познание выражаетсяэмпирическими предложениями, умеренный эмпиризм — эмпирическими ианалитическими предложениями, умеренный априоризм состоит из предложений всехтрех видов, а крайний априоризм — из предложений аналитических и синтетическихa priori. Очевидно, что радикальный конвенционализм не может бытьквалифицирован ни как крайний эмпиризм, ни как априоризм и занимает положениесреди версий умеренных. Наличие в языке аксиоматических и дедуктивных директивзначения свидетельствует несомненно об априорном характере познания, о чемнеоднократно говорил сам автор концепции радикального конвенционализма,подчеркивая, что его конвенционализм отличается от конвенционализма Пуанкаре,считавшего аксиомы ни истинными, ни ложными, но удобными ( commodes ). Своюпозицию в вопросе трактовки априорных положений Айдукевич сближает с позициейКанта. Он пишет: «Мы же, наоборот, склонны назвать эти принципы и интерпретацииистинными, поскольку они входят в наш язык. Наша позиция не возбраняет нампризнать одно или другое фактом, несмотря на то, что мы указываем назависимость эмпирических суждений от выбранного понятийного аппарата, а нетолько от первичного материала опыта. В этом пункте мы приближаемся ккоперниканскому замыслу Канта, согласно которому эмпирическое познание зависитне только от эмпирического материала, но также от состава категорий, при помощикоторых этот материал обработан»[27]. Сближениепозиций еще не означает их совпадения и Айдукевич оговаривает отличиерадикального конвенционализма от взглядов Канта. Кант считал, что категориижестко связаны с природой человека (хотя и могут изменяться), а понятийныйаппарат гибок. Согласно Канту образ мира составляется из чувственных данных,упорядоченных посредством форм воображения и категорий, тогда как в радикальномконвенционализме образ мира сконструирован из абстрактных элементов (значений),а чувственные данные после выбора понятийного аппарата лишь уточняют,конкретизируют этот образ.Позже Айдукевич отмечал, что предложения, диктуемыеаксиоматическими и дедуктивными директивами значений могут пониматься каканалитические предложения. В этом случае радикальный конвенционализм можноинтерпретировать как версию умеренного эмпиризма: аналитические предложения +предложения, диктуемые эмпирическими директивами значения. Это допущениеосновано на частном замечании Айдукевича в том периоде творчества, когдарадикальный конвенционализм им был отброшен и оно носит здесь единственнохарактер предположения. Учитывая дальнейшую эволюцию взглядов Айдукевича можнопредположить, что он задавался вопросом — играют ли априорные факторы вформировании эмпирического познания существенную роль, или же их можносовершенно исключить. В конечном счете Айдукевич пришел к интерпретациипознания в духе крайнего эмпиризма.
Дальнейшаяэволюция эпистемологических взглядов Айдукевича свидетельствует о том, что современем он стал считать крайний эмпиризм позицией не только возможной, но ижелательной. В последние годы жизни Айдукевич вполне определенно занял позициюкрайнего эмпиризма. В работе «Проблема эмпиризма и концепциязначения»[28], являющейся как бы завещаниемфилософа, утверждается, что предлагаемое ранее решение является половинчатым,поскольку оно допускает наличие дедуктивных директив, являющихся априорнымиэлементами познания и не поддающихся контролю опытом. По мнению Айдукевича,последовательное проведение взглядов крайнего эмпиризма требует основательнойревизии концепции значения и выработки такой, которая бы не имелаэпистемологических следствий.
[9] Ajdukiewicz K. Zagadnienia i kierunki filozofii. Warszawa, 1949.S .106
[10] См. Ajdukiewicz K. O stosowalnosciczystei logiki do zagadnien filozoficznych — PF. — r .37/ z .4, 1934.Ss.323-327.
[11] Приведенная здесь реконструкция метода парафраз принадлежитЯ. Воленскому: Wolenski J.Filozoficzna szkola lwowsko-warszawska. — Warszawa, 1985.
[12] Ajdukiewicz K. O znaczeniu wyrazen. — Ksiega PamiatkowaPolskiego Towarzystwa Filozoficznego we Lwowie.- Lwow, 1932. Ss.31-77.
[13] Ibid, S.108.
[14] Ajdukiewicz K. Sprache und Sinn — «Erkenntnis». — Bd.IV, 1934. S.145.
[15] Ajdukiewicz K. Das Weltbild und die Begriffsapparatur —«Erkenntnis ». — Bd. IV. 1934.
[16] Ibid, S. 175.
[17] Ibid, S.180/181.
[18] Ibid, S.185/186.
[19] Ibid, S.188.
[20] Quine W. V. Two Dogmas of Empiricism. — In: Quine W. V. From aLogical Point of View. Cambridge Mass., 1953. 2 nd ed. Cambridge Mass., 1961;Quine W. V. Word and Object. Cambridge Mass. — N.Y., 1960.
[21] Ajdukiewicz K. O zwiazkach skladniowych miedzy czlonami zdanoznajmujacych. – In: Ajdukiewicz K. Jezyk i poznanie. Vol. II. Warszawa, 1965.S. 344.
[22] Ajdukiewicz K. Jezyk i znaczenie. — In: Ajdukiewicz K. Jezyk ipoznanie. T. I. Warszawa. 1960. S. 175.
[23]Ibid. S. 215.
[24]Уорф Б. Л… Наука и языкознание. – В кн.: Новое в лингвистике. Вып. 1. М.,1960. С. 175.
[25] Термин Айдукевича «образ мира» (obraz swiata)можно было бы передать выражением «взгляд на мир» и поставленный вышевопрос касался бы сравнения двух взглядов на мир и о истинности каждого из них.Однако согласно принятого различения процессов и результатов термин «образмира» являет собой выражение результата процесса всматривания в мир,передаваемого термином «взгляд на мир», представляющего, говорясловами Брентано, интенциональное отношение, т.е. скорее процесс, акт.Поскольку Айдукевич разделял воззрения Твардовского на логическую природусуждения как результат процесса суждения, то в связи с вопросом о истинностисуждения, представляющего видение мира, более допустима в переводе с польского,как кажется, несколько неуклюжая калька «образ мира», чем«взгляд на мир».
[26] Ajdukiewicz K.Logika i doswiadczenie. — PF, 1947, r.43 / z.1.-s.3-22.
[27] Ajdukiewicz K.Das Weltbild und die Begriffsapparatur — «Erkenntnis ». 1934 — Bd.IV. S.194.
[28] Ajdukiewicz K.Zagadnienie empiryzmu a koncepcja znaczenia, SF, 1(36), 1964]. Ы.3-14.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.i-u.ru/