Психологические основы политических ориентации

Дилигенский Г.
Понятие политической ориентации
Впервых трех главах книги были рассмотрены те когнитивные и мотивационныемеханизмы, взаимодействие которых формирует отношение людей кобщественно-политической действительности, их социальные и политическиеустановки.
Былопоказано также, как совокупность различных установок объединяется в целостнуюсистему, характеризующую личность как субъекта социально-политическойпсихологии, как взаимодействуют ценностные, когнитивные, аффективные иповеденческие составляющие этой системы. Теперь нам предстоит уяснить какимобразом все эти процессы влияют на выбор людьми позиции и линии поведения вобщественно-политической сфере.
Иначеэту задачу можно сформулировать так: если до сих пор мы рассматривали различныепроцессы, происходящие в сфере социально-политической психологии, то теперьречь пойдет о конечном выходе, или «продукте» этих процессов, определяющемнаправленность общественно-политического поведения людей. Таким продуктомявляются политические ориентации — представления людей о соответствующих ихпотребностям целях политической деятельности и приемлемых для них средствахдостижения этих целей.
Политическиеориентации отличаются от идейно-политических концепций, программ партий итечений, изучаемых политологией, историей общественной и политической мысли.Политическая идеология есть продукт общественного сознания — системавербализованных воззрений, выражаемых на языке абстрактных понятий, фиксирующихценности и цели, направляющие общественно-политическую деятельность. Ориентациипредставляют собой социально-психологическое образование; словесно выражаемыеидеи и ценности в той или иной степени сочетаются в них с неосознанными или невполне осознанными предпочтениями и мотивами, которые люди переживают наэмоциональном уровне. Как показывают многочисленные эмпирические исследования,целостные системы воззрений присутствуют в сознании лишь меньшинства членовобщества, ориентации же распространены в гораздо более широкой массе. Частоупотребляемый термин «массовое сознание» в свете сказанного нельзя считатьвполне адекватным, под этим понятием в сущности подразумевается сочетаниепродуктов сознания и неосознанных психологических тенденций.
Ориентациии концептуальные воззрения не разделены какой-то четкой гранью, онивзаимосвязаны и частично сливаются друг с другом. Осознанные системы воззрений,теории, идеологии имеют психологические источники и психологическое содержаниеи в то же время выступают в качестве фактора формирования массовых ориентации,их утверждения и распространения в толще общества. Источники ориентации имеютдвойственный характер: их порождает взаимодействие собственных мотивов иэмпирических знаний людей и усвоенных ими идейно-политических концепций. Вкогнитивном отношении они близки рассмотренным в главе книги социальнымпредставлениям и отличаются от них тем, что помимо знаний содержат ценностные,аффективные и поведенческие установки в отношении явленийобщественнополитической жизни.
Формы и уровни политического выбора
Выборлюдьми политических ориентации — одна из центральных тем политическойсоциологии и психологии. Рассматривая возникающие в данной связи проблемы,приходится сразу же контстатировать, что само понятие «выбор» далеко несамоочевидно. Его смысл более или менее ясен, поскольку речь идет о современныхдемократических обществах, где сосуществуют и свободно распространяютсяразличные системы политических взглядов, где положение «политического человека»сходно с ситуацией потребителя в условиях свободного рынка: он «покупает»идейный и политический «товар», наиболее соответствующий его предпочтениям. Ноо каком «выборе» можно говорить в условиях крепостной России или сталинскогосоциализма? На первый взгляд может показаться, что понятие выбора релевантнотолько определенным, довольно ограниченным во времени и пространствеисторическим ситуациям. На самом деле это не так. Даже в условиях абсолютнойсоциальной и политической несвободы люди производят определенныйпсихологический выбор: человек может интериоризировать свою несвободу,превратить фиксирующие ее социальные и политические нормы в свою собственнуюориентацию и может внутренне отвергать ее, даже если у него нет возможностейвыразить ее неприятие в каких-то общественных или политических акциях. Выбор втаких случаях выражается в эмоциональном восприятии данной системы отношений, виндивидуальной линии поведения в рамках этой системы. Среди американскихнегров-рабов были «дяди Томы», искренне преданные своим хозяевам, были и такие,которые, рискуя жизнью, убегали в свободные штаты. Такие же психологические иповеденческие различия существовали в среде русских крепостных крестьян.
Конечно,поведение крепостного, убежавшего от барина в разбойники или в казаки, трудноназвать политическим выбором, но, скажем, массовые бунты, поднимавшие крестьянна вооруженную борьбу с властями, — это уже стихийная политическая акция.Психологическое родство этих явлений очевидно — в их основе определеннаяпозиция в отношении существующей системы власти, неприятие освящавших еепатерналистских ценностных норм («власть от Бога», «вы наши отцы, мы вашидети»). Очевидно, также, что это неприятие может различаться по формам иуровням своего проявления — от скрытых, внутренних эмоций (ненависти кносителям власти, отчуждения от них) до активного индивидуального илигруппового поведения. В условиях жестко репрессивной системы протестующееповедение доступно в обычной ситуации лишь ограниченному меньшинствувыделяющихся по своим психологическим свойствам индивидов — таким, например,как те героические одиночки, которые пытались бороться против сталинскогорежима, а впоследствии, как диссиденты брежневского периода. В условияхдеспотически организованных общественных систем латентное неприятиераспространено в относительно широких слоях общества и проявляется не только вскрываемых от всех переживаниях, но и в определенных формах коммуникативногоповедения (например, массовое слушание «плохих голосов» и «кухонные»политические дискуссии в Советском Союзе) и культурного творчества, особенно в«смеховой культуре», комически занижавшей образы носителей власти (фольклор,политические анекдоты).
Вцелом можно утверждать, что психологический общественно-политический выборпроисходит так или иначе при всех политических системах (т.е. такихобщественных отношений, которым присуще наличие институтов власти). Отхарактера системы и политической культуры зависят возможные формы и уровнитакого выбора. В одних исторических ситуациях он ограничивается принятиемдисперсных аффективных и поведенческих установок, в других выбором отдельныхсоциально-политических ценностей, например, в рамках альтернативы: является ливоля монарха-властителя высшим законом или он должен сам подчиняться правовымнормам. В этих случаях имеют место доили предориентационные формы выбора.Высшей его формой является идентифицирующая ориентация, означающая, что человексознательно отождествляет себя с какими-то системами ценностей, неформальнымиили институционализированными типами воззрений и политического поведения. Дляидентификации могут использоваться как реально существующие, так ивоображаемые, мифологические идейно-политические системы. Так советские«фрондеры-шестидесятники» и многие сочувствующие им граждане отождествляли себяс мифическим ленинским, сиречь «подлинным», социализмом, а ихпротивники-сталинисты с вполне реальной политической практикой тоталитаризма.
Общественно-политическийвыбор характеризуется не только своими исторически обусловленными формами, но иуровнем проявляемой в нем индивидуальной и групповой активности осуществляющихвыбор людей. С этой точки зрения его можно оценивать по двум типам критериев.Во-первых, по отсутствию или наличию творческого компонента в политическомсамоопределении индивидов и групп: осуществляется ли выбор из уже имеющегосянабора ориентации и позиций или дополняется их модификацией, развитием,внесением новых элементов. В странах Запада 60-80-е годы, а в СССР и Россииперестроечный и постперестроечный период были временем бурного обновлениястарых и созидания новых идейно-политических ориентации, в котором принималиучастие не только политики и идеологи, но и обычные граждане, испытывавшиепотребность в самоопределении в условиях резко меняющихся социальных икультурных реалий.
Во-вторых,выбор может быть групповым или индивидуальным. В тех случаях, когда индивидтесно связан психологически с социально-культурной группой, имеющейопределенные идеологические и политические предпочтения, он частоавтоматически, не размышляя, принимает свойственные ей ориентации. Этотавтоматизм закладывается в период ранней политической социализации, когдаребенок на веру принимает все, чему его учат окружающие взрослые, ивоспроизводится в случае сохранения устойчивых связей человека со средойпроисхождения. Он не обязательно равнозначен консерватизму — верностиунаследованным от прошлого воззрениям. Групповые ориентации нередко меняютсяпод влиянием перемен, происходящих в обществе, и многие психологическиинтегрированные в группу индивиды как бы незаметно для себя, автоматическиусваивают эти изменения.
Дляанглосаксонских стран, отличающихся стабильной партийной системой, характеренфеномен традиционной партийной приверженности: семья или локальная социальнаягруппа в течение ряда поколений поддерживают одну и ту же, «свою» партию,независимо от тех изменений, которые претерпевает ее программа и политика.Групповой характер носила идейно-политическая эволюция части российскойинтеллигенции в периоды застоя и перестройки: следуя своим идейным лидерам и необременяя себя самостоятельным размышлением, многие ее представители переходилиот латентной оппозиционности режиму к горбачевскому «социалистическому»антитоталитаризму, затем ельцинскому радикальному антикоммунизму и рыночномулиберализму и наконец, разочаровавшись в Ельцине и Гайдаре, — к демонстративнойтотальной оппозиции институтам власти.
Нелишне,наконец, отметить, что выбор ориентации далеко не всегда и не у всех бываетопределенным и законченным. Феномены политической дезориентированности ивакуума политических представлений существуют в различные эпохи, усиливаясь внаиболее сложные и переломные периоды общественного развития.
Факторы выбора: психология и история
Разговороб исторической обусловленности форм общественно-политического выбора подводитк теоретической проблеме, не всегда четко осознаваемой исследователями, ноимеющей фундаментальное значение для социально-политической психологии. Речьидет о соотношении общечеловеческого и конкретно исторического в тойсовокупности явлений и процессов, которую мы обозначили этим понятием. С однойстороны, очевидна тесная связь содержания социально-политической психологии сполитической системой и политической культурой и, следовательно, егоисторический характер. Аргументы в пользу этого тезиса можно почерпнуть в технаучных теориях, которые обосновывают историческую эволюцию субъекта психологии- человека, личности (о некоторых аспектах этой эволюции см. главу II).
Сдругой стороны, даже и не проводя глубоких исследований, легко заметитьпоразительное сходство многих психологических механизмов и процессовобщественно-политического поведения людей, живших в совершенно различныхисторических условиях. Борьба за власть в России 90-х годов XX в. весьманапоминает в этом отношении ту, которая происходила в Афинах IV или в Риме I в.до Р.Х., а психологические отношения между властителями и подданными всредневековых азиатских деспотиях могли бы служить моделью для сталинскогототалитаризма. По мнению А.И. Юрьева, «политико-психологические процессы,идущие в обществе», «являются константными во времени, на всех территориях и увсех народов… Политический порядок, подчиняющийся психологическимзакономерностям… вечен и неизменен как сам человек«15. С этими тезисамитрудно согласиться в полной мере, но определенное рациональное зерно в них,несомненно, имеется. Человек вряд ли абсолютно неизменен, но историческиеизменения в нем происходят в пределах, заданных его биосоциальной природой.Очевидно, она так или иначе проявляется и в социально-политической психологии.
Ввыборе политических ориентации «участвуют» как константные психологическиеструктуры, присущие людям, когда бы и где бы они ни жили, так и психологическиособенности «политического человека», порожденные его эпохой, типом цивилизациии общества. Развести эти две группы факторов и выявить механизмы ихвзаимодействия — одна из самых сложных проблем, изучаемыхсоциально-политической психологией.
Еслиобобщить опыт научных исследований, прямо или косвенно затрагивающих проблемуполитического выбора, можно выделить четыре наиболее распространенных подхода кего детерминации.
Ситуационные и социологические факторы
Первыйиз них может быть назван ситуационным (или историческим). Этот подход исходитиз совершенно бесспорной посылки, что любая политическая ориентацияпредставляет собой реакцию на ту конкретную историческую ситуацию, в которой находитсяобщество. Эта ситуация определяет, во-первых, набор и иерархию тех проблем,которые призвана решать политика. Политические психологи подметили, что вситуации, воспринимаемой как угрожающая, например, когда в стране свирепствуеттяжелый экономический кризис или ей грозит нападение внешнего врага, возрастаетпритягательная сила жестко авторитарных политических ориентации16. Потребностьв общественном порядке, дисциплине, неукоснительном соблюдении норм,ограничивающих индивидуальную свободу, в твердой власти, способнойконтролировать поведение людей и их готовность подчиняться ей, — все этитенденции выступают как механизмы психологической защиты. Люди пытаютсяпреодолеть страх и неуверенность путем сплочения в жестко организованную ижестко управляемую общность.
Во-вторых,в ситуацию входит та конкретная совокупность уже сложившихся политическихориентации, выражающих их организаций, течений, лидеров, которые собственно иявляются объектом выбора.
Ситуационныйподход затрагивает определенные мотивационные и когнитивные механизмысоциально-политической психологии. Он раскрывает зависимость выбора ориентацииот динамики потребностей и их иерархии, обусловленной сдвигами в социальной иполитической ситуации, а также от содержания знаний (сложившихся политическихпредставлений, идей и т.д.), которыми располагает общество. Этот подходособенно важен для анализа эволюции общественно-политических настроений. Однаковне его сферы остаются внутрипсихические структуры, которые обусловливаютпреобразование потребностей и мотивов в определенные (например, авторитарные),а не какие-то иные ориентации. О значении этих структур в процессе выборасвидетельствует хотя бы тот факт, что далеко не все люди под влияниемопределенной ситуации выбирают одну и ту же ориентацию, не все в равной мереподдаются усилившемуся общественному настроению.
Второйподход можно назвать социологическим. Он нацелен на анализ зависимостииндивидуального и группового политического выбора от объективногоэкономического, социального и демографического статуса людей. Как известно,марксизм объясняет политическое мировоззрение и поведение прежде всегоклассовым положением и классовыми интересами людей (либо недостаточно развитымклассовым сознанием, если такая зависимость не прослеживается). Адекватностьтакого объяснения применительно ко многим конкретным ситуациям не вызываетсомнений. Представители привилегированных классов во многих случаях выбираютконсервативные политические ориентации, поскольку они заинтересованы всохранении и стабильности существующих порядков. Наемные рабочие частопримыкают к реформистским ориентациям, так как надеются, что реформы улучшат ихположение. Однако можно назвать не меньше ситуаций, которые не подтверждают«классовой» схемы. Например, английский рабочий класс с конца 70-х годов XX в.нередко оказывал консерваторам более широкую поддержку, чем «классовой» рабочейпартии лейбористов. «Классовый» принцип не объясняет, почему в 60-70-х годах встранах Запада множество молодых людей из буржуазной среды активно выступалипротив норм буржуазного образа жизни. Вообще в условиях политическогоплюрализма ни одна классовая общность не выбирает вся скопом единуюполитическую ориентацию. Например, если какая-то часть буржуазного класса внекоторых ситуациях придерживается право авторитарных или фашистскихполитических установок, то не меньшая, а чаще всего большая его часть разделяетлиберально-демократические или умеренно-консервативные взгляды. Все это неозначает, что марксистский социологический подход полностью неверен. Скорее, онсодержит зерно истины, но слишком груб и примитивен, нуждается в значительнойкорректировке и уточнении.
Внемарксистской позитивистской социологии проблема выбора решается на основеисследования корреляций между политическими ориентациями и набором социальных идемографических характеристик людей: уровня дохода, профессионального статуса,образования, возраста, пола, места проживания и т.д. Эти исследованияориентированы на получение данных, поддающихся измерению и носящихвероятностный характер. Их результатом является информация примерно такоготипа: «сторонниками реформ мужчины являются чаще, чем женщины, люди среднеговозраста чаще, чем молодежь и пожилые, специалисты чаще, чем рабочие ипредприниматели, люди с высшим образованием чаще, чем менее образованные,получатели средних доходов — чем богатые и бедные, жители крупных городов — чемболее мелких населенных пунктов». Таким образом, мы узнаем, каков наиболеевероятный выбор представителей каждой категории населения, а математизация данныхпозволяет измерить величину этой вероятности и значимость корреляций. Правда,при публикации такого рода исследований (особенно в массовой прессе) нередкопроисходит аберрация: абсолютное или даже относительное большинство группы(социальной или демографической) как бы выдается за группу в целом, и мыполучаем, мягко говоря, весьма неточные сообщения типа: «рабочие против реформ,интеллигенция — за реформы».
Социологическийподход имеет громадное значение для выяснения социальной базы и масштабавлияния политических ориентации и их динамики. Однако он скорее ставит, чемрешает проблемы их психологических основ; мы узнаем, что определенное сочетаниесоциальных характеристик индивидов создает оптимальные предпосылки для того илииного идейно-политического выбора, но не получаем психологического объясненияэтой зависимости. Правда, в наиболее глубоких эмпирических социологическихисследованиях такое объяснение дается, но оно находится уже за рамкамисобственного социологического подхода.
Манипулятивный подход
Третийподход может быть назван манипулятивным. В его основе представление озависимости идейно-политических позиций людей от их «обработки» системоймассовых коммуникаций и пропаганды. Такая зависимость реальна; общеизвестно,что шансы на победу в борьбе за массовое влияние наиболее велики у политиков,которые искуснее своих соперников умеют манипулировать общественным мнением.Психология массовых коммуникаций стала предметом особого, весьма разветвленногонаправления социально-психологических исследований.
Втерминах общепсихологических категорий массовая манипуляция — это разновидностьпроцесса убеждения или внушения (суггестии), что делает необходимымрассматривать ее в связи с научными знаниями об этом явлении. Принципиальноважно, что людям свойственно не только поддаваться внушению, но и вырабатыватьпсихологические механизмы защиты от него — контрсуггестию. Между тем некоторыесторонники манипулятивного подхода представляют человеческую психику и сознаниекак своего рода пустой контейнер, в который политики и масс медиа могутзаложить любое содержание. Специальные исследования последних десятилетийопровергают эту в свое время весьма распространенную точку зрения.Обнаружилось, что эффективность пропаганды, в том числе наиболее мощной — телевизионной, отнюдь не беспредельна, а во многих случаях просто низка. В СШАрост расходов на проведение избирательных кампаний не ведет к росту числаголосов, поданных за соответствующих кандидатов. Интересен такой факт:американцы, наиболее активно следящие за политическими телепередачами, образуютнаиболее нестабильную и колеблющуюся по своим политическим симпатиям частьэлектората. Очевидно, в условиях политической конкуренции, чем интенсивнеепоток манипулирующей информации, которой подвергает себя человек, тем больше онсопротивляется ей и старается занять позицию, равно удаленную от соперничающихсторон. Этот психологический феномен американские исследователи назвали«воинственным нейтралитетом»17.
Вцелом в современных обществах массовая информация — один из главных источниковформирования социально-политических установок населения. Однако ееманипулятивное воздействие обратно пропорционально многообразию, плюрализмувсей той суммы социальных знаний, которой располагает каждый индивид. В этусумму входят, во-первых, те представления, которые человек усваивает в процессепервичной социализации: в родительской семье и школе, во-вторых, получаемые имв различных контактных группах, в которых он участвует на протяжении своегожизненного пути (дружеских, производственных и т.д.). Втретьих, любой индивидобладает знаниями, почерпнутыми из собственного опыта, ибо макросоциальныеявления, политические события и решения влияют на условия его жизни, а этовлияние так или иначе осознается и переживается им. Наконец, весьма важно, чтоидейное содержание самой массовой информации, получаемой человеком как вразличные периоды его жизни, так и в каждый данный момент неоднородно: сегодняоно может быть иным, чем усвоенное им несколькими годами ранее; в различныхтелепередачах, газетных статьях, пропаганде соперничающих политиков и партий онсталкивается с противоположными ценностями и суждениями. Кроме того, если невсе, то многие люди формируют свои взгляды под влиянием не только массовойинформации, но и идей, почерпнутых из арсенала культуры: художественной инаучной литературы, в частности, созданной в другие исторические эпохи идалекой от интересов сегодняшней идейно-политической борьбы.
Многочисленнымиэмпирическими исследованиями установлено, что эффект пропагандистских кампаний,воздействие какого-то комплекса идей, интенсивно распространяемых масс медиа,зависит от их соответствия потребностям, настроениям, установкам, ранеесформировавшимся в психологии массовой аудитории. Этот вывод вполнеподтверждается и опытом политической борьбы в современной России. УспехЖириновского и поражение гайдаровского «Выбора России» на декабрьских выборах 1993 г. многие объясняют тем, что пропагандистская кампания первого была весьма искусной ипродуманной, а «выбороссы» вели ее на крайне низком профессиональном уровне.Этот вывод бесспорен, но, во всяком случае, не меньшую роль сыграл другойфактор: за Жириновского проголосовали главным образом группы населения,наиболее пострадавшие от последствий реформ 1992-1993 гг. Из всего тогокомплекса идей, которые звучали в его пропаганде, они «услышали» прежде всегото, что соответствовало их настроениям. Соперниками Жириновского в борьбе занедовольных и разочарованных избирателей были коммунисты, но равного с ним успехаим помешали добиться антикоммунистические установки, сохранившиеся в этой частиизбирательного корпуса: преимуществом лидера ЛДПР был имидж «нового человека»,не связанного с дискредитированной КПСС.
Оманипулировании как доминирующем факторе формирования политических ориентации,по-видимому, можно говорить лишь применительно к тем ситуациям, в которыхвлияние всех или большинства источников социально-политических представлениймассовых групп населения гомогенно, характеризуется единой направленностью.Ситуации, близкие к такой монолитной модели, возникают на высших точкахразвития изолированных от внешних влияний тоталитарных обществ. Более типичныситуации, в которых гомогенность коммуникативных влияний существует на уровненеких базовых социальных ценностей (например, таких, как «социализм»,«демократия»), но распространяемые по коммуникационным каналам представления оспособах их реализации и оптимальных системах более конкретныхидейно-политических приоритетов достаточно гетерогенны (например, социализм«реальный» и «с человеческим лицом»). В современном мире процесссоциально-психологической индивидуализации (см. главу II) порождающийотторжение всего, что воспринимается как навязываемое индивиду социальнымиинститутами, ведет, скорее, к ослаблению эффекта манипуляции. Во всяком случае,опросы, проводимые в различных странах, показывают, что за последние два-тридесятилетия повсеместно резко снизился уровень доверия населения к масс медиа.
Индивидуально-психологический подход. Концепцияавторитарной личности
Четвертыйподход к анализу политического выбора можно назватьиндивидуально-психологическим. Он основан на посылке, что устойчивыехарактерологические черты индивидуальной психики («психические структуры») — врожденные или приобретенные — влияют на общественно-политические позициичеловека. Классическим трудом, представляющим данное направление, считаетсяфундаментальное эмпирическое исследование «авторитарной личности», выполненноев США в 40-х годах под руководством одного из основоположников неофрейдизма Т.Адорно18. Используя весьма рафинированную методику, авторы этого исследованияустановили системную взаимосвязь различных психологических черт и взглядовлюдей, которых они определили как «потенциальных фашистов». Наиболее очевиднойоказалась взаимосвязь между преобладанием примитивно-стереотипных способоввосприятия, антисемитизмом и «этноцентризмом». Этим последним терминомобозначался воинствующий национализм, «псевдопатриотизм», выражавшийся вовраждебном отношении к другим этническим группам. Столь же характерна для этоготипа приверженность к иерархическому принципу социальных отношений,предполагающему подчинение «чужих» групп «своей».
Менееотчетливой, но тоже значимой оказалась взаимосвязь между этноцентрическими ииерархическими установками «потенциальных фашистов», с одной стороны, их общимиэкономическими и политическими воззрениями — с другой. Следуя укоренившемуся вамериканской политической культуре делению политических ориентации наконсервативную и либеральную, исследователи установили, что консерваторыразделяют указанный комплекс установок чаще, чем либералы. Однако были выявленыи группы консерваторов со слабо выраженным этноцентризмом и «этноцентристов»,не принадлежащих к консерваторам. По-видимому, в этом результате сказаласьрасплывчатость и многозначность понятий, обозначающих американский политическийдуализм. В США 40-х годов консерватор — это прежде всего сторонниктрадиционного индивидуалистического капитализма, что не исключает ниприверженности демократическим политическим традициям, ни этнической и расовойтерпимости. Либералы же выступали за вмешательство государства в экономику сцелью социальной защиты обездоленных слоев населения и предотвращения кризисныхпотрясений.
Поданным исследования, авторитарную личность отличают не только определенныеэтнонациональные и социально-политические установки, но и характерологическиеличностные черты: приверженность принятым нормам («конвенциализм»), готовностьк подчинению иерархии и идеализация иерархической структуры общества,авторитарная агрессивность, суеверность и стереотипная ментальность, духразрушения и цинизма, гипертрофированный интерес к сексуальной проблематике,проекция собственных признаваемых порочными склонностей на других людей, поиск«козлов отпущения». Авторитарной личности Адорно и его сотрудникипротивопоставляли либеральную, или демократическую, личность, отличающуюсяполярно противоположными чертами.
Несомненнымдостижением исследования «авторитарной личности» был типологическийпсихологический портрет определенной разновидности «политического человека» иустановление структурной взаимосвязи между такими установками ихарактерологическими чертами, как агрессивный национализм, антидемократизм,иррационализм, крайне примитивный, тяготеющий к мифам, стереотипам и фобиямкогнитивный аппарат. Достоверность этого портрета подтверждается тем, чтовыявленный им психологический комплекс нетрудно обнаружить всоциально-исторических условиях, весьма далеких от Соединенных Штатов 40-хгодов. Многие его черты мы узнаем, например, у людей, принадлежащих кнационал-«патриотическому» течению или к так называемым красно-коричневым вРоссии 90-х годов.
Менееубедительно был решен в исследовании Адорно вопрос о происхождении этогокомплекса. Авторы пытались ответить на него, руководствуясь психоаналитическойметодологией, обращаясь к переживаниям, испытанным авторитарными индивидами враннем детстве в их отношениях с родителями, первичных восприятиях проблемсекса, Другого, Я. Критики исследования отмечали, что такой подход неоправданноигнорирует более поздний опыт субъекта и его актуальную социальную ситуацию.Дальнейшие исследования авторитарной личности подтвердили значение этихфакторов. Так, было доказано, что авторитарные черты чаще проявляются у людейстарше 30 лет, чем у более молодых, у менее образованных (что, очевидно,связано с когнитивными особенностями данного типа), в более бедных и обделенныхсоциальных слоях, а в буржуазной среде главным образом у мелких собственников сотносительно низкими доходами19.
Совокупностьвсех этих наблюдений позволяет предположить, что типичной (но не единственновозможной!) предпосылкой формирования авторитарных черт являетсянеблагополучие, ущербность личности — неблагополучие либо психологическое,заложенное в ее структуру в раннем детстве, либо материальное и социальное,которое человек может начать испытывать значительно позже. Видимо, именно этотпоследний фактор объясняет возрастные характеристики авторитарных личностей: вмолодости люди надеются на будущее, лишь достигнув среднего возраста, ониначинают терять надежду. Зависимость уровня авторитаризма от ситуационныхфакторов подтверждает и резкое увеличение числа «авторитарных личностей»,которое происходит в плохие, кризисные времена.
Психология этноцентризма и фашизма
Исследованиягруппы Адорно вместе с рядом работ другого ведущего представителя неофрейдизмаЭ. Фромма положили начало изучению психологии одного из наиболее мрачныхобщественно-политических явлений XX в. — фашизма. В период максимальногораспространения фашизма — в 30-х — первой половине 40-х годов — онпредставлялся многим неким трагическим парадоксом, исторической ипсихологической загадкой. Парадокс заключался в том, что принесенное фашизмомодичание, возврат к типам общественного сознания и политической практике,напоминающим то ли первобытное варварство, то ли самые темные временасредневековья, происходили в странах европейской культуры, где, казалось бы,прочно укоренились идеи либерализма, демократии, гуманизма, человеческих прав идостоинства. Опыт фашизма, казалось, лишал всякого смысла те представления обобщественном прогрессе, культуре, разумном социальном устройстве, на которыеопиралась общественная мысль и политическая деятельность в развитых странах.
Проблемафашизма, в том числе и ее социально-психологические аспекты, сложна имногогранна. Здесь мы можем коснуться лишь некоторых, наиболее существенныхмоментов.
Впсихологическом плане весьма важным представляется различие между лидерами,активными участниками фашистского движения, глубоко впитавшими его идеи иценности, с одной стороны, и его более или менее пассивными сторонниками,покорными подданными фашистских государств — с другой. Во втором случае мыимеем дело с разновидностью рассматривавшегося выше патерналистского сознания,для которого любая власть, какой бы жестокой она ни была, является законной иоправданной уже потому, что она власть, что она способна гарантировать порядок,стабильность определенных основ социального бытия, внушать страх соседям иподданным. Многие немецкие бюргеры в 30-х годах приняли Гитлера так же, как ониприняли бы любого «твердого» политика, который, независимо от егоидеологических лозунгов, сумел бы положить конец смутам и беспорядкам вфатерлянде, внушить уважение его врагам, облегчить бремя экономических проблем.
Вомногом иначе выглядят социально-психологические предпосылки фашистскогодвижения и фашистских настроений, которые во времени и пространстве — явлениегораздо более распространенное, чем фашизм, овладевший государственной властью.Главный вопрос, который оно ставит перед психологической теорией, можносформулировать так: почему и как этические нормы христианской культуры,ценности и нормы культуры либерально-демократической, веками внедрявшиеся всознание европейцев (и других народов, воспринявших европейскую культурнуютрадицию), столь часто обнаруживают полную неспособность контролироватьпсихологию и поведение индивидов и целых социальных групп? В сущности онсовпадает с вопросом о соотношении психологической силы «культурной цензуры», «сверх-Я»и бессознательного «Оно», поставленным фрейдистским психоанализом.
Ответ,очевидно, требует анализа как индивидуально-психологических, так исоциально-исторических факторов. Простой и бесспорный факт неоднородностииндивидуальных психологии, в частности, означает, что разные люди в весьмаразной мере поддаются процессу аккультурации («окультуривания»), у какой-то ихчасти бессознательные, существующие независимо от культурных влияний страсти ивлечения могут намного превосходить по своей мотивирующей силе господствующие вобществе нормы и ценности. Одной из разновидностей подобной психологическойструктуры является тип личности, ориентированный на утверждение превосходства ивласти над другими людьми для того, чтобы получить свободу распоряжаться чужойжизнью, уничтожать ее. Э. Фромм, специально описавший этот психологическийфеномен, который он назвал некрофилией (любовь к мертвому. — греч.), отмечалсвязь «некрофильной ориентации» с гипертрофированным влечением к силе и власти.«Для некрофила характерна установка на силу, — писал он. — Сила естьспособность превратить человека в труп… В конечном счете всякая сила покоитсяна власти убивать… Кто любит мертвое, неизбежно любит и силу… Для такогочеловека… применение силы не является навязанным ему обстоятельствамипреходящим действием — оно является его образом жизни».
Вуголовном мире из числа некрофилов рекрутируются профессиональные убийцы. Вмире политическом — наиболее убежденные «идейные» фашисты, члены «правых» и«левых» террористических группировок. Среди поклонников Гитлера и Сталина,отмечал Фромм, были люди, которые просто боялись их, не желая признаться себе вэтом страхе, были и те, кто видел в них «созидателей, спасителей и добрыхотцов»20. Но самое глубокое и искреннее поклонение они вызывали у людей с«некрофильной» ориентацией. Правоту этих наблюдений подтверждает возрождениекульта Гитлера в среде современных русских фашистов: видимо, именно глубокоепсихологическое родство побуждает их выбирать в идейные лидеры «фюрера», принадлежащегок другой нации и иной исторической эпохе. Для этой психологии весьма характернанадпись, оставленная одним из снайперов-боевиков коммуно-националистическойоппозиции во время октябрьских событий 1993 г. на стене церкви, расположенной рядом с Белым домом: «Я убил шесть человек, и очень рад этому».
Возможно,«некрофильная» ориентация является архетипом, атавизмом, унаследованным отвремен, когда люди убивали друг друга, чтобы выжить. В латентном (скрытом)состоянии она может существовать в глубинах психики вполне добропорядочных изаконопослушных граждан демократических стран. Ее превращение в реальный мотивповедения связано с сочетанием ряда личных, социальных и историческихобстоятельств. Во-первых, ее могут усиливать идеологические ценности икультурные нормы, ориентированные на нетерпимость, непримиримую вражду к другимгруппам: этническим, классовым, религиозным. В странах, где традиционно великовлияние религиозного фундаментализма, призывающего к искоренению иноверцев илиэкстремальных, агрессивных форм национализма, политические организации илигруппы, практикующие физическое насилие, террор, убийства, воспринимаются какболее или менее нормальная деталь местного культурного колорита.
ВЗападной Европе возникновение фашизма было непосредственно связано с кризисомлиберально-демократических и гуманистических ценностей, вызванным первоймировой войной, с обусловленным ею взрывом националистических настроений,особенно в странах, потерпевших поражение. «Некрофильная» ориентация,преобразованная в политическое движение или тенденцию, нуждается в объектененависти, в обобщенном образе врага, которого можно и нужно уничтожать, и этапотребность порождает исследованную Адорно органическую связь фашизоидныхавторитарных политических установок с национализмом, этноцентризмом иэтническими фобиями (особенно с антисемитизмом).
Другимвозможным объектом этой ориентации может быть классовый враг, поэтому, несмотряна радикальное различие идеологических источников фашизма и коммунизма,ленинско-сталинская идеология классовой ненависти как в России, так и в рядедругих стран содействовала распространению «некрофилии» наобщественно-политической арене. Не случайно среди «часовых революции» — чекистов — было так много людей с явно выраженными садистскими наклонностями.Чтобы сохранять свою мобилизующую силу, эта идеология вынуждена изобретать всеновых врагов: когда классовых противников уже не осталось, их стали искать всобственных рядах, потом среди «космополитов-сионистов»…
Конечно,идейный коммунист — романтик, мечтающий осчастливить трудящихся всего мира,часто не имеет ничего общего с убежденным фашистом, однако множествосторонников «революционной идеологии» впитали именно ее «некрофильские»установки («если враг не сдается», его уничтожают»), что обусловило ихпсихологическое родство с фашистами. В России 90-х годов оно ярко проявилось всмычке сталинистов-коммунистов с русскими последователями Гитлера.
Во-вторых,развитию «фашизоидных» и этноцентрических тенденций обычно содействуют разногорода кризисные ситуации — кризисы экономические и культурные, личные исоциэтальные. Выше уже говорилось о связи возникновения фашизма с кризисомлиберализма и социально-политического рационализма, обостренного первой мировойвойной. По сути дела это был кризис определенного типа культуры. Именно поэтомув фашистском движении участвовали или сочувствовали ему некоторые видныепредставители европейской культурной элиты, разочарованные в ценностях,господствовавших в прошлом веке. Фашизм и этноцентризм отражают также кризиснуюситуацию, которую испытывает личность, невосприимчивая по своей внутреннейструктуре к либеральной, демократической и рационалистической культуре,восходящей к идеям Просвещения. Осевыми ценностями этой культуры являются мощьчеловеческого интеллекта, научное знание; утверждаемый ею приоритет духовнойжизни человека над его грубо материальными запросами фактически объединяет ее севропейской христианской традицией. Люди, по типу своей мотивации и интеллектанеспособные к органическому и практическому освоению таких ценностей, могутиспытывать — в условиях их господства в обществе комплекс социальнойнеполноценности, зависти к более умным, образованным и духовно развитым. Фашизмс его антиинтеллектуализмом, проповедью грубой силы и бездуховным «языческим»мистицизмом позволяет таким людям преодолеть кризис идентичности, обрестисоциальное достоинство.
Стремлениек максимально упрощенному, не требующему знаний и умственных усилий видениюобщественной жизни — таков важнейший когнитивный источник и величайший искусфашистского и любого этноцентрического мировоззрения. Как отмечает А.Худокормов (псевдоним автора газетной статьи, принадлежавшего к русскомуфашистскому движению, а затем отвергшего его идеологию и практику), «фашизм — это максимальное упрощение всей духовной жизни и всех социальных связей. Эточерно-белое видение мира и людей без всяких оттенков и нюансов»21. Вкогнитивном отношении фашизм и этноцентризм — наиболее последовательноевыражение мифологического типа социально-политической психологии, описанного впервой главе этой книги.
Максимальноблагоприятные условия для развития отмеченных личностно-психологическихтенденций создаются в обстановке дестабилизации социально-групповых связейлюдей и особенно кризиса всей социальной и политической системы. Можноутверждать, что усиление фашизоидной и этноцентрической психологии являетсяодним из возможных последствий современных процессов индивидуализации (см.главу II). Психологическая идентификация людей с объединенными культурнойобщностью и морально-этическими нормами группами плюс интеграция этих групп вболее или менее устойчивый социэтальный порядок суть факторы, сдерживающиеагрессивные, «некрофильные» устремления испытывающих их индивидов. Естественно,что ослабление этих факторов и тем более массированная дискредитация, моральнаяделегитимизация существующих социальных структур и политических институтовсоздают широкое поле для подобных устремлений.
Втаких ситуациях возрастают одиночество и дезориентация личности, превращающие втяжкое бремя вдруг обретенную ею свободу от социальных норм и связей,усиливается поиск ею таких способов жизнедеятельности, которые одновременнопозволили бы ей обрести максимально простые и ясные ориентиры, противостоятьобесценившим себя общественным нормам и институтам, включиться в общность,обладающую соответствующими качествами. Людей, по структуре своей мотивации иинтеллекта предрасположенных к упрощению образа мира, агрессивно-враждебномувосприятию «чужих», приоритету силы, этот поиск сплошь и рядом ведет в рядыфашизоидных общностей. Причем возможность такого выбора особенно велика вюношеском возрасте, когда естественный поиск самоопределения, идентичностистановящейся личности осложняется обстановкой социального кризиса. Какрассказывает А. Худокормов, в ряды фашистов-баркашевцев его привела «глубокая,почти патологическая ненависть к российской бюрократии, к чинодралам, ко всейказенной сволочи...» Но тут же приводит другой мотив, характерный для основноймассы его бывших молодых соратников, охотно подчинившихся «ритуалам примитивнойэсэсовской казармы»: «Главное — тебя освобождают от чувства одиночества,неприкаянности, покинутости и страха. Ты в волчьей стае, а следовательно — защищен»22.
Двухмернаямодель политической психологии
Бесспорноедостижение группы Адорно заключалось в плодотворном исследовании структурыфашизоидной психологии. Вместе с тем Адорно и его коллег справедливокритиковали за жесткую привязку типов индивидуальной политической психологии кдуалистической партийно-политической системе США, что фактически приводило котождествлению авторитаризма с консервативными, или правыми, а противоположноготипа — с либерально-демократическими, или левыми, позициями. Такой подход явнопротиворечил фактам, в том числе и результатам исследования: авторитарные чертыне обязательно присущи правым и не являются чем-то совершенно несовместимым слевыми взглядами.
Право-левыйдуализм — характерная черта западной политической культуры, и естественно, чтопоиск его психологических основ стал одним из центральных направленийполитико-психологических исследований. Эта работа шла в разных направлениях.Работы французских социологов 60-х годов позволили более четко очертить рамкипроблемы. В них был доказан факт, вообще-то очевидный из повседневного опыта,но недостаточно учитывавшийся в концептуальном плане: распределениеполитических ориентации по оси правые — левые охватывает далеко не всю массунаселения. Во Франции примерно треть избирателей не может быть отнесена ни к правым,ни к левым, ни к промежуточным — центристским ориентациям. Эту массу людей, неинтересующихся политикой, не имеющих и не испытывающих настоятельнойпотребности иметь политическую ориентацию, социологи выделили в особую,«политическую семью», которую они окрестили «болотом«23. Тем самымфактически была поставлена задача изучения психологических типов, образующихэту «семью», от голосов которой во Франции и, очевидно, в других странах обычнозависят итоги парламентских и президентских выборов.
Недостаткиодномерной схемы Адорно пытался преодолеть английский психолог Г. Айзенк. Всвоем исследовании, признанном, как и «Авторитарная личность», «этапным» вразвитии политической психологии, он наряду с «политической» осью правые — левые (по его терминологии, «консерваторы — радикалы») ввел особуюпсихологическую ось «авторитаристы — демократы» (см. рис. 2).
Еслина первой оси располагались типы политических взглядов: правые радикалы — фашисты, консерваторы, социалисты, левые радикалы коммунисты, то на второй — политические темпераменты, измеряемые уровнем жесткости, нетерпимости и«мягкости», терпимости политических позиций человека. Жесткость, по Айзенку,равнозначна авторитаризму, мягкость — демократизму24. Двухмерная модельпозволила выявить наличие аналогичных психологических типов среди сторонниковпротивоположных политических воззрений. Так, нетерпимость и авторитаризмоказались в равной степени характерными для фашистов и коммунистов, социалистыи консерваторы заняли на авторитарнодемократической оси одинаковую центральнуюпозицию; либералы, расположились в центре «политической» оси, но ближе к ее«демократическому» полюсу; психологически, по мнению Айзенка, только«политические темпераменты» (но не выбор между левой и правойидейно-политической позицией) коренятся в глубинных психологических структурахличности.
Всвете последующего исторического опыта этот вывод мог бы быть дополнен искорректирован. Во-первых, несовпадение деления на правых и левых спсихологической дифференциацией людей, очевидно, но его неправильно объяснятьотсутствием психологических основ (или содержания) политических ориентации.Скорее оно связано с грубостью, упрощенностью этого деления, отражающего лишьнекоторые общественно-политические приоритеты, но не различные системы целей исредств политической деятельности. Реальные же политические ориентации,очевидно, представляют собой, если использовать терминологию Айзенка, синтез«темпераментов» и идеологических установок. Поэтому «соседние» по месту наполитической оси ориентации, например представленные в его схеме коммунистами исоциалистами, в действительности могут находиться в отношениях непримиримойконфронтации. Хорошо известна вражда, долгое время разделявшая эти формальнолевые течения. Такая же, если не большая несовместимость разделяла в Англии40-х годов консервативных последователей У. Черчилля и поклонников фашистскоголидера О. Мосли.
Во-вторых,формальные идеологические и программные установки, представляя собойсимволическое и вербальное выражение политических ориентации, необходимое имдля собственной идентификации, не совпадают с последними. По сравнению сориентациями они обычно более инерционны и менее динамичны. Сплошь и рядомидеологический «ярлык» ориентации остается тем же, а политическое ипсихологическое содержание существенно меняется. Так, коммунизм в Англии и рядедругих стран Запада за истекшие десятилетия в значительной мере утратил свойжестко авторитарный характер времен Коминтерна, в коммунистическом движениипроизошла идейно-политическая дифференциация, расколовшая его на догматиковленинско-сталинского закала и демократов, лояльных к существующемуполитическому строю. Подобные факты свидетельствуют о том, чтосоциально-политическая психология должна с осторожностью использовать партийныеи идеологические «ярлыки», всякий раз проверяя, действительно ли они отражаютединую систему политических установок.
Сучетом этих оговорок познавательное значение методологии Айзенка неоспоримо. Иэто доказывается в первую очередь тем, что спустя 40 лет она может служить дляобъяснения происшедших за это время изменений.
К90-м годам в странах Запада при сохранении межпартийных различий и борьбыпартий наметилось очевидное сближение идеологии и политики умеренно-правых иумеренно-левых течений, выразившееся в компромиссе между принципами свободногопредпринимательства и социальной справедливости (или солидарности),национализма и антимилитаризма. Образовавшее основу нового общественногоконсенсуса, оно было вызвано рядом экономических, социальных и политических сдвигов,но, взглянув на схему Айзенка, легко обнаружить также и его исходныепсихологические предпосылки. Уже в 50-е годы такие течения, как консерваторы исоциалисты, находились в одной и той же точке «психологической» оси(авторитаризм-демократизм), а за истекшие годы оба они, судя по ряду признаков,приблизились к либералам и тем самым — к демократическому полюсу. Эта исходнаяпсихологическая близость (при демонстрируемой противоположности идеологическихплатформ) сыграла свою роль в формировании консенсуса при одновременномполитическом и психологическом отмежевании от него крайних течений — ультралевого и ультраправого (агрессивного националистического) экстремизма.
Ещеболее впечатляющим доказательством аналитических возможностей двухмерной моделиможет служить ее применение к исследованию политических ориентации впосттоталитарной России. Так, политическое сближение полярных по исходнымидеологическим установкам течений — ортодоксальных марксистов-ленинцев иультранационалистов, их фактическое слияние в единую «непримиримую оппозицию»было предопределено их исходной психологической близостью — одинаково высокимуровнем авторитаризма и антидемократизма. Причем сближение произошло на основенационалистической и шовинистической идеологии, что, как отмечалось,подтвердило тезис Адорно о системной связи «этноцентризма и авторитаризма» (и кней мы еще вернемся).
Политическиеориентации в России
Нодело не только в этом. Представляется, что двухмерное моделирование,предложенное Айзенком, может быть применено для определения и анализасоциально-психологических основ российских политических ориентации (см. рисунок3).
Двекоординаты, образующие приводимую схему, отображают два основных принципаполитико-психологической дифференциации населения России. Во-первых, россиянеимеют различные представления об оптимальном государственно-политическомустройстве, во-вторых, поразному относятся к происходящим в Россиисоциально-экономическим преобразованиям, к потенциальному переходу отгосударственного социализма к рыночной экономике. Первое членение, отображенноена ординате схемы, распределяет россиян (как и англичан у Айзенка) междутоталитарно-авторитарным и демократическим полюсами. Второе, изображенное наабсциссе, более соответствует российским условиям, чем «западный» дуализм,«левые-правые». Именно отношение к реформам, кгосударственно-распределительному прошлому и туманному рыночному будущемуобразует главную ось политической борьбы в России, в которой левые и крайнеправые (в западном смысле слова) оказываются в одном лагере, а просто правые — в другом. Поэтому в качестве полюсов абсциссы выступаютгосударственно-социалистический консерватизм (не путать с консерватизмомбуржуазным), тесно слитый с великодержавным национализмом, и рыночный«западнический» реформизм. Отметим, что двухмерное моделирование политическихориентации даже больше отвечает российским условиям, чем английским ибольшинства западных стран. Ведь авторитарно-демократическая ось там отображаетглавным образом различие между демократически ориентированным большинством инамного меньшими, большей частью политически маргинальными группамиавторитаристов. У нас авторитаризм — весьма мощный и массовыйполитико-психологический феномен.
Вверхнем правом углу схемы находятся сторонники коммунистов. Для них наиболеехарактерна ностальгия по плановой экономике и тоталитарному «порядку», онинаиболее непримиримые противники частной собственности и рыночных реформ. Вэтой группе значителен удельный вес людей старшего возраста. Национал-«патриоты» и жириновцы, превосходя коммунистов по силевеликодержавно-националистических «имперских» установок, более индифферентны посравнению с ними к вопросам собственности, менее «антирыночны». Эти теченияподдерживают некоторые националистически и протекционистски ориентированныекруги предпринимателей, их сторонники менее консервативны экономически, чемполитически, готовы «включиться» в рыночные отношения при условии их жесткогорегулирования государством и участия в них структур власти. Впрочем, этиразличия ощущаются скорее в более идеологизированных (например, среди ветерановКПСС, активистов национал-«патриотических» организаций и т.д.) и элитарныхслоях «непримиримой оппозиции», чем в основной массе рядовых ее сторонников. Наорганизуемых ею манифестациях все они смешиваются в толпу, в которой фашисты иправославные монархисты объединяются с коммунистами под красными знаменами,антисемитскими транспарантами и портретами Сталина. Мобилизующим фактором«непримиримым» служат не столько общие идеологемы, сколько — что вообще типичнодля ультраавторитарных течений — образ врага — жидо-массонов и «дерьмократов»,продающих страну западным империалистам.
Всоциологическом и психологическом отношениях представители данной ориентациидостаточно гетерогенны. Наиболее массовую их часть образуют«ситуационно-неблагополучные» и «угрожаемые». Среди них рядовые наемныеработники, страдающие от экономического кризиса и инфляции, представителипривилегированных в прошлом социальных и профессиональных групп, либо несумевшие адаптироваться к новой социально-экономической ситуации, либо видящиев реформах угрозу своему статусу. Особую подгруппу образуют сельские жители — работники колхозов и совхозов, объединенные с аграрными генералами(председательско-директорский корпус) системой патерналистских отношений,боящихся потерять «кормушку» и относительную гарантию стабильности в случаеразрушения этой системы.
Боеваясила и ядро непримиримой оппозиции — «структурно-неблагополучные» и «идейныеавторитаристы». Первые обладают чертами «авторитарной личности», описаннойАдорно. Это люди, страдающие часто с молодых лет — комплексом социальнойнеполноценности, одиночества, неприкаянности, формирующими у них агрессивность,цинизм, деструктивные склонности. Они — социальные и психологические маргиналы,и могли бы служить иллюстрацией к описанию патологий, выявляемых фрейдистскимпсихоанализом.
Идейныеавторитаристы, напротив, нередко обладают вполне уравновешенной психикой.Психологическим источником их позиций может быть интериоризированная социальнаяроль в системе жестко иерархических отношений власти (армия, другие силовыеструктуры); принадлежность к профессии, формирующей технократическийрационализм, также ориентированный на модель жесткой властной иерархии(естественные и технические науки); защита социального статуса и достоинствавключенных в структуру авторитарно-тоталитарного милитаризованного государства(ВПК). Этим источником могут быть также абстрактно-ценностныенационалистические и великодержавные установки, возникшие как способ самоидентификациив профессионально интеллектуальной или художественно-творческой — деятельности(ученые-гуманитарии, кинорежиссеры, художники и др.)25.
Идейныеавторитаристы происходят из старой партийной, хозяйственной,научно-технической, идеологической (преподаватели марксизма) номенклатуры, изофицеров вооруженных сил, госбезопасности и МВД, работников карательныхорганов. Но среди них немало и представителей научно-технической интеллигенции,ориентированных на проект нового авторитаризма, очищенного от архаическихнаслоений коммунистической идеологии, на ценности силы и порядка. Этотпсихологический тип характерен для «интеллигентной» части партии Жириновского.В целом идейные авторитаристы отличаются более высоким уровнем образования отмалообразованной и поэтому восприимчивой к примитивным стереотипам и мифологииосновной базы «непримиримой оппозиции».
Государственники-«центристы»по основному содержанию своих экономических и политических воззрений малоотличаются от жириновцев и национал-«патриотов». Их идеалом также являетсясильное государство, распространяющее свою власть на экономику и защищающеевеликодержавные национальные интересы. Однако все эти установки проявляются уних в менее агрессивной, более смягченной форме, не обязательно сопряжены с антисемитизмоми этноцентризмом. На их систему ценностей некоторое, хотя и весьмаповерхностное влияние оказывают демократические и реформаторские идеи,присутствующие в их «сверх-Я» в качестве конвенциональной нормы, вовсеотвергать которую было бы неприлично. Многие лидеры и идеологи этой ориентации- бывшие номенклатурные «прогрессисты» 60-70-х годов и люди из окруженияГорбачева; органически не принимая либеральное реформаторство и отказ отвеликодержавия, они дорожат своим самосознанием борцов с тоталитаризмом. Всеэто придает их менталитету двойственный характер, побуждает их прикрывать своеродство с откровенными авторитаризмом и национализмомдемократически-реформаторским флером. Отсюда курьезное тяготение кдекларативной самоидентификации с социал-демократизмом, к которому они имеютненамного большее отношение, чем ЛДПР Жириновского к либерализму и демократии.
Всеэти особенности государственников-«центристов» позволяют разместить их поабсциссе ближе к центру, чем коммунистов, а по ординате — чем непримиримуюоппозицию. И в то же время заключить в кавычки « центристскую» часть ихполитического титула.
Социальнуюбазу данного течения составляют группы населения, которые хотели бы совместитьгосударственный авторитаризм с наиболее соблазнительными прелестями рынка идемократических свобод (возможностью коммерческой прибыли, обильнымпотребительским рынком, гласностью). Или хотя бы сохранить свободу выбора междурыночной и традиционно-социалистической формами экономического бытия в условияхнеопределенности переходного периода. Впрочем, эта база весьма узка, «элитарна»и охватывает главным образом некоторые слои хозяйственной номенклатуры (частьдиректорского корпуса) и интеллигенции.
Вверхнем левом квадранте схемы размещаются реформаторы-государственники. Ониблизки к реформаторскому полюсу абсциссы и весьма далеки от демократическогополюса ординаты. Осознанно или интуитивно эти люди делают ставку наавторитарный путь осуществления рыночных реформ, на сильную исполнительнуювласть; пороки хасбулатовского Верховного совета, Государственной думы, Советовубедили их в фундаментальной недееспособности представительной демократии, вовсяком случае в условиях современной России. В рефлектирующих группахсторонников этой ориентации популярны рассуждения «о неготовности России кдемократии», интерес и чилийскому, южнокорейскому и т.п. опыту модернизации,мечтания о превращении госаппарата в главную силу реформ. Их более широкие слоивысказываются за «сильную руку» в ходе социологических опросов. К ним принадлежатчасть тех, кто идентифицирует себя с либерализмом, представляя еготехнократический вариант. Представители этой ориентации, происходящие из самыхразличных социальных слоев, образуют значительную, возможно, даже большую частьотносительно устойчивого электората Ельцина и демократов.
Креформаторскому и одновременно к демократическому полюсам двух осей близкареформаторско-демократическая ориентация. К ней принадлежат часть интеллигенциии элитарные (в культурном отношении) группы других слоев общества, которыеинтериоризировали демократические ценности, выработанные мировой цивилизацией.Кроме этих «идейных демократов», базу данной ориентации образуют«демократы-прагматики». Это представители тех социальных групп, которые подвлиянием собственного практического опыта выработали ориентацию насамостоятельную деятельность и самовыражение на общественно-политической арене.В силу их объективного положения или характера отстаиваемых ими интересов онипоняли, что нуждаются в независимости от власти, в возможности оказыватьдавление на нее извне или вступать с ней в партнерско-договорные отношения, невключаясь в ее структуры. В такой ситуации находятся, например, независимоерабочее движение, негосударственные и несвязанные с бюрократиейпредпринимательские структуры, группы, поддерживающие гражданские инициативы идвижения: экологические, правозащитные, потребительские и т.д. Словом,различные компоненты складывающегося гражданского общества. Независимо отуровня и характера политической вовлеченности всех этих групп, их цели иинтересы соответствуют демократическим принципам политической организацииобщества, бюрократический авторитаризм — их общий противник.
Дляопределенной части социально-профессиональных групп главным ориентиром ихобщественно-политического поведения являются собственные корпоративныеинтересы. В силу гетерогенности и часто конъюнктурного характера этих интересовданная ориентация занимает на обеих осях промежуточное положение. Одни группы вкаких-то ситуациях могут быть заинтересованы в дистанцировании от государства ив рыночных реформах, другие — в его покровительстве и торможении реформ. Посвоей объективной ситуации они близки ко многим демократам-прагматикам;корпоративистская ориентация черпает своих сторонников среди людей, связанных спрофессиональными — рабочими и предпринимательскими — сообществами. В той мере,в какой эти сообщества стремятся избежать государственного контроля изависимости от бюрократического произвола, они представляют потенциальныйрезерв демократической ориентации.
Вокругцентра пересечения осей расположена обширная зона, «население» которойсоставляют массовые слои с противоречивыми, неустойчивыми и слабо выраженнымиполитическими ориентациями. Совокупность этих качеств, однако, не равнозначна«пустому контейнеру», не исключает наличия определенных, хотя и не особеннологически взаимосвязанных предпочтений. Люди, находящиеся в центральной зоне,являются в принципе сторонниками реформ, видя в их продолжений прежде всегопуть к преодолению хаоса, неопределенности, к стабилизации экономической иполитической ситуации. Испытывая подчас ностальгию по спокойствию истабильности доперестроечных времен, они все же не хотят возвращения ктоталитарному режиму и коммунистической власти, ценят те возможности свободноговыбора в разных сферах жизнедеятельности, которые открылись в посттоталитарнойситуации. В то же время «политического человека», принадлежащего к «центральнойзоне», не устраивает большинство сегодняшних реальных последствий реформ, оннастаивает на их корректировке, которая существенно уменьшила бы материальныежертвы, приносимые им населением, и сократила бы дифференциацию доходов, навосстановлении общественного порядка, энергичной борьбе с коррупцией,преступностью.
Савторитарными и консервативными ориентациями этого человека сближает отношениек функциям государства: не будучи готов к самостоятельному плаванию по морюсвободного рынка (хотя нередко уже вынужденный пуститься в такое плавание), онтребует от государственной власти гарантий своего экономического и социальногоположения, активного регулирующего и контролирующего вмешательства вэкономические и общественные процессы. Он не разделяет агрессивногонационализма «непримиримых», относительно индифферентен к волнующим ихпроблемам восстановления Союза и решительно против великодержавных политическихакций, которые вовлекли бы Россию в войны в ближнем зарубежье. Но емусвойствен, по выражению некоторых социологов, «диффузный национализм»,выражающийся в недовольстве падением международного веса страны, питаемыйпроблемами русских в зарубежье, сепаратизмом автономий и активностью различныхэтнических мафий в коренных русских областях.
Понятиедемократии в его институциональном и культурном значениях, принцип разделениявластей не имеют для представителя «центральной зоны» ясного смысла, качествагосударства он, скорее, склонен измерять в терминах силы и слабости. В опросахон чаще всего высказывается за «сильную руку» и проявляет равнодушие кприоритету демократизации. Но он не является и антидемократом, демократия длянего абстрактная ценность, сближающаяся с политической и социальнойсправедливостью. Практические, непосредственно затрагивающие его проявленияантидемократизма — бесконтрольная и коррумпированная власть чиновников вызываету него протест и возмущение. Судя по данным опросов, он считает, что, несмотряна перестройку, гласность и свободные выборы, он подчинен недемократическойвласти и этот факт оценивается им негативно.
«Центральнаязона» охватывает значительную, возможно, большую часть взрослого населенияРоссии. В терминах электоральной политологии она может быть отнесена к«болоту», так как не оказывает устойчивой поддержки ни одному из существующихполитических течений. На референдуме апреля 1993 г. она в значительной своей части поддержала Ельцина, на декабрьских выборах того же года неучаствовала в голосовании, а отдельные ее слои отдали голоса Жириновскому.Основной массив этой зоны составляют наемные работники госсектора и, возможно,развитие в стране ориентированной на эти слои массовой социал-демократическойили социал-либеральной партии способствовало бы их политическомусамоопределению.
Заметим,что «болото» состоит не только из центральной зоны. В него входят массы людей,совершенно отключенных от политики, не видящих никакой связи между ней и своимизаботами и устремлениями. К ним относятся, в частности, многочисленныелюмпенизированные и криминальные слои. В схеме не выделены также группынаселения бывших автономий, особенно северокавказских, включенные внационалистические и сепаратистские движения и воспринимающие общероссийскуюполитику сквозь призму соответствующих этнонациональных конфликтов.
НеготовностьРоссии к демократии?
Приобщем взгляде на рассматриваемую схему бросается в глаза слабая выраженностьдемократических ориентации: верхняя «авторитарная» половина политическогопространства заполнена гораздо гуще, чем половина «демократическая».Объясняется ли это тем, что русские от природы менее психологическидемократичны, т.е. менее терпимы, сговорчивы, добры друг к другу, болеевластолюбивы и более покорны власти, чем, например, немцы, французы,американцы? Вспомнив историю, в это поверить трудно. А ведь весьма популярный в90-е годы в российских политических и около политических кругах тезис онеготовности России к демократии имеет в числе прочих и психологический смысл.
Думается,что глубинные национальные психологические структуры, особенности национальногохарактера вряд ли имеют прямое отношение к демократизму или авторитаризмуполитической психологии. Если бы это было не так, одни нации с момента своегопоявления на свет божий достигли бы высот демократизма, а другие вечно были быобречены прозябать в авторитарной низине. Однако мы хорошо знаем, чтодемократия — продукт истории и столь же историчны те черты психического складанаций, которые могут быть названы демократичными (или авторитарными). Эти чертызакрепляются в национальной политической культуре. Если же говорить о низкомуровне политического демократизма россиян, то он объясняется по меньшей меретремя главными факторами.
Во-первых,фактор культурно-исторический. Многовековое почти беспрерывное развитие страныв условиях политической деспотии и тирании не смогло сформироватьдемократическую политическую культуру, соответствующие ей психологическиеустановки и нормы поведения.
Во-вторых,фактор ситуационный. В учебниках политической психологии обычно отмечается ростуровня авторитаризма в обществе в периоды глубоких кризисов. В ужесточенииполитических порядков и системы власти люди ищут защиты от угрожающих импроцессов усиления хаоса, социального распада. Современный российский массовыйавторитаризм во многом ситуационен: в разгар перестройки (в 1988-1989 гг.),когда кризис экономики и политических институтов еще не был столь очевиден,наблюдалась противоположная тенденция — взлет демократических устремлений иожиданий.
В-третьих,фактор практического опыта. Лишь незначительное меньшинство может выработатьдемократические установки путем усвоения соответствующих абстрактных ценностей.Большинство может прийти к ним лишь пройдя прагматический (илиинструментальный) этап их освоения, лишь убедившись на собственном опыте, что«демократия полезна». Но та незавершенная, непоследовательная и формальнаядемократия, с которой россияне столкнулись в перестроечные и постперестроечныегоды, скорее, могла убедить их в обратном — в дисфункциональности демократии.Во всяком случае, вряд ли они могли поверить в ее достоинства, наблюдая посвоим телевизорам в 1992-1993 гг. за «боевыми действиями» в Верховном совете.Рассматривая реальную и потенциальную базу массовой демократической ориентации,мы уже имели случай заметить, что в российском обществе существуют такиесоциальные группы, которые в силу особенностей своего положения могут прийти кдемократизму именно практически эмпирическим путем.
НеготовностьРоссии к демократии можно признать реальной, если рассматривать ее как феноменкультурный, конкретно-исторический и ситуационный. Но было бы ошибочным видетьв ней некую внеисторическую психологическую константу, коренящуюся якобы вприродных особенностях «русского духа». Если реально оценивать именнопсихологические, т.е. закрепленные в установках «массовой личности» параметрыэтой «неготовности», то не следует забывать о том, что, как и любое состояние,она может измеряться не абсолютными, но относительными показателями. С точкизрения психологического демократизма, россияне стоят в конце XX в., очевидно,на более низкой ступени, чем западноевропейцы, но выше многих жителей странАзии и Африки, для которых всевластный и коррумпированный чиновник нормальнаясоциальная фигура, не вызывающая какого-либо морального осуждения.Психологическое неприятие бюрократического авторитаризма, особенно в егоповседневных житейских проявлениях — не менее характерная черта российскойполитической психологии, чем ее относительная информативность к ценностямпредставительной демократии. И эту черту, укорененную в представлении о«неправедности» чиновничьей власти, правильно было бы считать серьезнойпсихологической предпосылкой развития демократического сознания.
Типыличности и политические ориентации
Теперьмы можем вернуться к оценке познавательных возможностейиндивидуально-психологического подхода, рассмотрение которого, собственно, иподвело нас к проблематике политических ориентации в России. В свете имеющегосянаучного опыта, очевидно, можно согласиться с тем, что действительно в процессепервичной, дополитической социализации складываются определенные личностныепсихические структуры, более или менее релевантные различным политическимориентациям. В свете нашей гипотезы о базовой напряженности и способах ееразрядки можно — также в гипотетическом плане (иное невозможно в силу слабойизученности проблемы) — высказать некоторые соображения о типах этой релевантности.Их источником является спонтанный выбор личностной стратегии в системеотношений «Я — Другой». Предпосылки развития «демократического» типа личностисоздает стратегия интеграции в общность при сохранении собственнойпсихологической автономии. Она становится возможной при условииблагожелательной открытости личности к другим людям, достаточной силысобственного Я, способности к эмпатии, мотивации «для других». Другой типинтеграции обусловлен слабостью Я, низким уровнем контрсуггестии, неспособностьюустановить равноправные отношения психологического обмена с другими,происходящим отсюда бессознательным переживанием одиночества, активностьюзащитных психологических механизмов. Такое сочетание порождает типконформно-пассивного (психологически) авторитариста — человека, ищущего впринадлежности к иерархически организованной общности компенсацию слабостисобственной индивидуальности и компенсирующего также эту слабостьагрессивностью в отношении «чужих». Существует, наконец, стратегияиндивидуального выделения из общности и поддержания связей с ней на основестремления к преобладанию над другими, власти, лидерству, манипулированию. Онаможет, сочетаясь с силой Я и высоким уровнем суггетивности, формировать типактивного агрессивного авторитариста.
Слабостьюмодели Айзенка является имплицитно заложенное в ней представление онепосредственной связи между психической структурой личности («политическимтемпераментом») и ее политической ориентацией. По его модели получается: чемвыше уровень авторитаризма человека, тем ближе оказывается он к полюсам«политической оси». В действительности такой непосредственной связи как некоеговсеобщего закона не существует; скорее она работает лишь в некоторых ситуациях.Дело в том, что личностные демократизм и авторитаризм не тождественныдемократизму и авторитаризму как политическим феноменам.
Верно,что различные типы авторитаризма преобладают на крайних точках политическогоспектра, где предпочтительными считаются наиболее жесткие, предполагающиепринуждение и насилие методы достижения политических целей. Но активные ипассивные авторитаристы отнюдь не являются каким-то редким исключением средилидеров, активистов и сторонников более умеренных и демократических по своимпринципам течений: их можно встретить в любой партии и движении. Другое дело,что в такого рода течениях принятые ими ценности не дают развернутьсяавторитарным качествам столь свободно, как в течениях, авторитарных по своейплатформе. Все это лишний раз доказывает, что внутрипсихические структурывоздействуют на политические позиции людей не прямо, а взаимодействуя с иными,ситуационными факторами. Во многих же случаях они определяют не выбор позиции,а стиль поведения в рамках позиции, принятой по другим основаниям.
Ещеменьше оснований говорить об однозначном общественно-политическом смысле техили иных рассматриваемых изолированно психических свойств личности. Мы видели,например, что такой фактор, как сила Я, — если понимать под ней способность ипотребность активного индивидуального воздействия на социальную ситуацию можетстимулировать формирование как демократического, так и авторитарного типаличности. Вместе с тем на массовом уровне это психическое свойство, очевидно,является одним из факторов, воздействующих на выбор принципиальных общественно-политическихпозиций. Человек с сильным Я скорее поддержит политические течения, основанныена индивидуалистических ценностях, призывающие людей добиваться индивидуальногоуспеха, опираясь на собственные силы. Люди со слабым Я скорее пойдут за темиполитиками, которые уповают на силу коллектива или организуемую государствомсоциальную защиту. Так что этот психологический фактор, вероятно, играеткакую-то роль в дифференциации на правых и левых (социалистов) вкапиталистических странах, реформаторов и противников реформ в посттоталитарныхгосударствах. Но, разумеется, кроме него, на эту дифференциацию оказываетвлияние и много других личностных, социальных, культурных и ситуационныхфакторов.
Врядли можно считать случайностью, что психологам легче всего удается проследитьнепосредственное воздействие психических структур личности на ееобщественно-политические взгляды на примере агрессивного авторитаризма и накрайних полюсах политического спектра. Политический экстремизм чаще всегостроится на гипертрофированно-иррациональных представлениях и поведении, атакой агрессивный иррационализм — обычно следствие некоей психическойущербности, неблагополучия, вынуждающего личность активно использоватьмеханизмы психологической защиты и мифические формы сознания. Вот, например,какие черты обнаружило у правых и левых экстремистов западноевропейскоеисследование ценностей: они чаще сторонников других политических теченийчувствуют себя социально изолированными и одинокими, не имеют семьи, ощущаютбессмысленность жизни, испытывают тревогу за будущее26.
Можносказать, что эмоционально переживаемые чувства одиночества, беззащитности,тревожности являются типичной непосредственной предпосылкой политическогоэкстремизма и авторитаризма. Но столь непосредственная связь между аффективнымипсихическими структурами или состояниями и политическими ориентациямисуществует у тех людей, у которых по тем или иным причинам заторможены илипарализованы более рациональные и упорядоченные механизмы политического выбора.
Социализацияи ориентация
Улюбого человека глубинные, приобретенные в период первичной социализациипсихические структуры так или иначе участвуют в политическом выборе. Ноучаствуют лишь в качестве исходного «сырого материала», который впоследствии — в зависимости от конкретных исторических, социальных, культурных, личностныхобстоятельств (ситуаций) может лечь в основу совершенно разных политическихориентации или оказаться вовсе невостребованным. Что, например, произойдет счеловеком, обладающим «демократическим типом личности», в стране, гденевозможна демократическая направленность политической деятельности? Скореевсего, его «демократическая» психическая структура проявится в сфере семейных,дружеских и других межличностных отношений, но не даст никакого политического «выхода».
Вопросо роли ранних и последующих этапов социализации в формировании политическихориентации не сводится к проявлениям в политике характерологических свойствличности. В рамках индивидуально-психического или психоаналитического подходовизучаются и процессы политической социализации: формирование в детском возрастеконкретного содержания, т.е. когнитивного и ценностного аспектов политическихвзглядов человека.
Понятно,что, поскольку опыт и знания, да и историческая ситуация, в которой живет человек,сильно отличаются от того, что он узнает и переживает в раннем детстве, было бынелепо думать, что уже в 3-5 лет совершается окончательный выбор политическойориентации. Исследователи-психоаналитики, изучавшие политическую социализацию,и не ставили вопрос таким образом. Наиболее видные представители этогонаправления Д. Истон и Дж. Деннис на основании эмпирического обследования 12тыс. американских детей пришли к выводу, что в раннем возрасте формируетсямеханизм «диффузной поддержки» существующей политической системы. Эти и другиеамериканские авторы полагали, что дети переносят положительное аффективноевосприятие отца и известного им представителя власти полицейского — напрезидента США, в результате чего фигура главы государства идеализируется, азатем эта идеализация может быть экстраполирована и на более безличныеинституты власти, например конгресс, на символы государства: флаг, гимн27.
Критикиконцепции «диффузной поддержки» справедливо отмечали ограниченность тогоэмпрического материала, который лег в ее основание. Выводы авторов, относящиесяк маленьким белым американцам 60-х годов из благополучного среднего класса, неподтвердились данными о социализации детей из более бедных семей, особеннопринадлежащих к этническим меньшинствам, а также детей более поздних поколений,росших в ином, более «конфликтном», чем в середине 60-х годоввнутриполитическом климате. И уж совсем сомнительной выглядит эта концепция,если пытаться применять ее к условиям ряда других стран с менее конформным, чемв США, массовым политическим сознанием. И наконец, самый убедительный аргументкритиков состоял в том, что «диффузная поддержка» может быть сугубо временнымфеноменом и исчезать с повзрослением человека в связи с переживаемыми имличными или политическими событиями.
Привсей справедливости этой критики нельзя отрицать значимость концепции«диффузной поддержки». Во-первых, она вполне адекватна тем ситуациям, в которыхинституты первичной социализации (семья, школа, другие детские учреждения)вносят в сознание детей единую, непротиворечивую систему политическихпредставлений. Опросы детей, проводимые в России в разгар перестройки,показали, что среди них была широко распространена идеализация «дедушкиЛенина», хотя в этой период его образ был уже основательно подмочен средствамимассовой информации.
Во-вторых,многое в политической психологии подтверждает предположение Истона и Денниса,что первичные детские представления, даже будучи вытеснены последующим опытом,обладают значительной устойчивостью и что в «моменты кризисов вероятновозвращение личности к своим базовым представлениям»28.
… Вначале 1994 г. психолог Е.З. Басина провела серию бесед-интервью с несколькимипредставителями московской естественнонаучной и технической интеллигенции об ихотношении к реформам и социально-политической ситуации в России29. Констатируя,что в этой социальной группе, первоначально поддержавшей реформы, впоследствиинаметился явный сдвиг к антиреформаторским и тоталитарно«социалистическим»позициям, исследовательница объясняет его не только резким ухудшениемсоциально-экономического положения респондентов. «Необходимо обладатьпродуманным и устойчивым «демократическим» мировоззрением, — пишет Е.З. Басина,- чтобы не подвергнуть сомнению свои прежние социальные ориентации, в связи счастичной реализацией которых твоя собственная жизнь изменилась таким образом,что перестала доставлять тебе радость, а окружающее утратило понятность. Уобсуждаемой группы такого мировоззрения никогда не было… Новый периодактуализировал «школьные» примитивные знания… единственной теории социальногоразвития, известной «естественникам-техникам», которые теперь все большепроступают в их мыслях» — респонденты рассуждают о российской действительности90-х годов в понятиях традиционного марксизма-ленинизма (хороший социализм — плохой капитализм и проч.).
Приведенныйпример показывает, что в ситуации когнитивной неопределенности и когнитивногодефицита по поводу негативных явлений («плохое и непонятное») знания — пусть дажемифологические, усвоенные на более ранних этапах политической социализации,мобилизуются и выступают своего рода якорем спасения в бушующем морераспадающейся, теряющей смысл действительности.
Выборкак процесс
Вцелом рассмотренный материал подтверждает значимость установок и иныхличностных структур, сложившихся на ранних стадиях дополитической иполитической социализации, для процесса политического выбора.Социально-политическая психология, являясь психологической дисциплиной, неможет не учитывать это первичное звено формирования политической ориентацииличности. Но не надо забывать в то же время, что речь идет именно о первичномзвене, за которым следует ряд других. Выбор политической ориентации для каждогоконкретного индивида лишь в редких случаях является единовременным актом.Правильнее рассматривать его как процесс, развертывающийся на протяжении всейжизни человека. Формы этого процесса многообразны и могут быть расположенымежду двумя «крайними» типами. Один из них — стабильно-эволюционный. Онсоответствует относительной устойчивости социально-экономического положения икультурной идентичности индивида, а также нарушаемой лишь ситуационнымикризисами стабильности общественно-политической системы. В этих условияхсодержание принятой в начале жизненного пути политической ориентации можетменяться, но оно меняется, как уже отмечалось выше, не на индивидуальном, а насоциэтальном и групповом уровнях по мере накопления общественно-политическихизменений и соответствующего обновления набора актуальных для общества проблем.Иными словами, речь идет об эволюционном процессе психологических изменений, неконтролируемом самим индивидом. Он просто «идет в ногу» с социумом.
Второй«крайний» тип — дискретный процесс изменений в индивидуальной политической ориентации.Он происходит в обстановке резких, переломных экономических, социальных,политических и культурных сдвигов в обществе и(или) в положении индивида. Вэтих случаях он вынужден делать не один, а ряд последовательных выборов, причемвыбор в таких ситуациях теряет автоматизм, становится более индивидуальным,сопряжен с какими-то переживаниями, когнитивной и интеллектуальной активностьюсовершающего его субъекта. При отсутствии у него необходимых волевых,интеллектуальных и когнитивных ресурсов он может оказаться не в состояниисовершить выбор, утратить какую бы то ни было ориентацию, пополнить рядыпсихолого-политических маргиналов. У людей, вообще никогда не имевшихопределенной ориентации, представителей политического «болота» в подобныхситуациях обычно происходит ослабление элементов одной и усиление другой из техориентации, которым они в той или иной степени подвержены. Для анализаподобного типа выбора недостаточно индивидуально-психологического подхода, ондолжен быть дополнен подходами ситуационным и манипулятивным. Ибо в переломныхситуациях люди в силу своей растерянности, утраты собственных ориентиров обычнобольше подвержены воздействию разного рода идейно-политических манипуляций.
Какуже отмечалось, ни воздействие ситуации, ни манипуляция не могут сами по себебыть монопольными факторами формирования индивидуальных и групповых ориентации.Выбор ориентации — результат взаимодействия этих факторов с потребностями имотивами человека, выражающимися в его социальных ожиданиях и аспирациях. (Значениемотивации в социально-политической психологии подробно рассматривалось в главеП.) Здесь важно отметить, что иерархия потребностей и мотивов индивида являетсяотносительно устойчивым компонентом психики, который обеспечивает определеннуюнезависимость политического выбора от сиюминутных ситуационных и манипулятивныхвоздействий.
Разумеется,потребности и мотивы, выражающие их установки, тоже изменчивы. Они меняются взависимости от изменений в макросоциальной и личной ситуации, от возрастачеловека. Однако существуют психологические механизмы и образования, которыепридают определенную устойчивость «представляющим» мотивы установкам людей. Кним относятся принимаемые людьми социальные роли, их макрогрупповыеидентификации и интерериоризированные ими социально-политические ценности.
Ролии идентификации как факторы выбора
Социальнаяроль, усвоенная человеком, как бы моделирует систему его потребностей иожиданий и становится чем-то вроде призмы, сквозь которую он воспринимаетобщественно-политическую действительность. Например, если главные для человека- семейные роли (отца или матери), он будет особенно болезненно восприниматьвсе те явления в обществе, которые подрывают семейное благосостояние,затрудняют нормальное воспитание и образование детей. Это само по себе непредопределяет его выбор политической ориентации, но образует существенныйкритерий такого выбора. Например, в постсоветской России какая-то частьнаселения придерживается реформистской ориентации, поскольку видит в новыхвидах деятельности и способах заработка, связанных с реформами, средствоукрепления материальной базы семьи. В исследовании Е.З. Басиной отмеченлюбопытный факт: ее респондентки-женщины в общем более склонны положительновоспринимать пореформенную экономическую ситуацию, так как она избавила их оточередей и дефицита. Более, чем мужчины, вовлеченные в круг семейных забот иобязанностей, они получили возможность с меньшими трудностями и препятствиямивыполнять требования, предъявляемые их социальной ролью. Понятно, в тех гораздоболее многочисленных случаях, в которых реформы привели к резкому снижениюжизненного уровня семей, реакция часто является противоположной.
Люди,усвоившие главным образом профессиональные роли, воспринимают социальнуюдействительность в зависимости от того, какие возможности она создает для ихпрофессиональной деятельности, в каком направлении меняет ее социальный статус.Ряд респондентов Басиной враждебны либерально-реформаторскому течению в большойстепени потому, что они являются высококвалифицированными специалистамивоенно-промышленного комплекса, а научно-исследовательская работа в даннойобласти под влиянием реформ пришла в упадок. Следует в этой связи отметить, чтополное игнорирование проблем статуса творчески-производительной деятельностивообще является серьезной идеологической слабостью либерально-реформаторскоготечения в России. Прямо или косвенно оно акцентирует социальную ценностьдеятельности, нацеленной на обогащение, но отнюдь не самоценностьсозидательного труда. Эта странная особенность российского либерального этосаотрицательно сказывается на отношении к реформам не только ученых из ВПК, но и(наряду, разумеется, с другими факторами) относительно широких слоев рабочегокласса.
Идентификацияиндивида с большой социальной группой является в любом обществе мощным факторомполитического выбора. Это идентификация восходит к одной из фундаментальныхособенностей человеческой психологии — потребности индивида в выделении из всеймассы человеческих существ — выделению не только индивидуальному, но игрупповому, потребностью в своем собственном «мы», в принадлежности копределенной социальной среде. Этот вид выделения детально исследованфранцузским социологом П. Бурдье, показавшим, что идентификация с группой,демонстрация групповой принадлежности влияет на чрезвычайно широкий кругпредпочтений и потребностей людей, их культурные нормы, взгляды, формыпотребления и общения30. Под влиянием макрогрупповой или «средовой»идентификации складываются и политические предпочтения: она представляет собоймеханизм экстраполяции массовых потребностей в политическую сферу. Этипредпочтения не определяют жестко политическую ориентацию, но очерчивают рамкиее выбора. Так люди, идентифицирующие себя с группой собственников,бизнесменов, как правило, отторгают ориентации, предполагающие отмену илиограничение частной собственности, высокие налоги на прибыль. В рядекапиталистических стран люди, идентифицирующие себя с рабочим классом,поддерживают партии и течения, провозглашающие себя защитниками наемныхтрудящихся. В связи с экономическими и социальными сдвигами последнихдесятилетий в развитых странах умножилось число людей, индентифицирующих себясо «средним классом». Это привело к расширению влияния умеренных, внеклассовых«компромиссных» ориентации, отталкивающихся от крайностей и тяготеющих к центруполитического спектра.
Групповаяиндентификация с классом или иной социально-экономической группой — лишь одиниз возможных ее видов. В современных обществах групповая идентификация индивидаплюралистична; он идентифицирует себя обычно не с одной, а с несколькимибольшими группами: нацией, профессиональной, локальной, демографической(женщины, молодежь), этнической, культурной и т.д. Выбор политическойориентации связан с относительной значимостью различных групп для субъекта: нанего влияет идентификация с той группой, с которой в данный момент он ощущаетнаибольшую психологическую близость. Таким образом, можно сказать, что выборориентации обусловлен выбором наиболее значимой группы.
Психологиянационализма
Наиболееэлементарный, распространенный и психологически естественный вид групповойидентификации — национальное чувство. Прежде чем осознать себя рабочим,предпринимателем или представителем «среднего класса», человек ощущает себярусским, немцем, поляком и т.д. Национальная или национально-государственнаяпринадлежность — это эмпирическая данность, освоение которой не требует ниособого жизненного опыта, ни каких-либо сложных когнитивных процедур. В течениедлительных исторических эпох во многих обществах национально-государственнаяориентация фактически была единственно возможной. Государство, представлявшеетерриториальную общность (землю, княжество, город), а позднее — нацию, всредневековье и в эпоху абсолютизма нередко было единственным реальнымполитическим субъектом. Явным объектом политической борьбы были не проблемыжизни общества, но государственная власть в чистом виде. Преобладающей формойполитической деятельности были войны между государствами или за власть в данномгосударстве. «Политический человек» если и совершал выбор, то выбирал несистему взглядов и идей, но властителя, которому стоило подчиниться. Иногда,правда, существовал и идеологический, говоря современным языком, выбор, но онбыл связан не с политической, а с религиозной идеологией.
Всовременном мире националистическая или национал-государственная ориентациявыражает определенную систему политических предпочтений. Ее источникамиявляются протест против национального неравноправия и стремление наций илиэтносов, не имеющих собственного государства, к независимости; угроза, реальнаяили воображаемая, национальной независимости и интересам со стороны другихгосударств; межнациональные конфликты из-за спорных территорий; культурнаяэкспансия извне, грозящая подорвать национальную идентичность; иммиграцияпредставителей других национально-расовых групп, обостряющая конкуренцию зарабочие места и вносящая элементы «чужой» культуры в жизнь нации; особо высокийэкономический статус национальных меньшинств (например, китайцев в ряде странЮго-Восточной Азии); великодержавные амбиции и милитаристские тенденции, закоторыми стоят прагматические интересы определенных социальных групп. Однаконационализм распространен и в тех странах и социальных слоях, которые невовлечены в такие конфликты и интересы или в жизни которых они не играютбольшой роли.
Можновыделить несколько типов личных и социальных ситуаций, образующихпсихологическую почву подобного иррационального, не обусловленного реальнымиинтересами политического национализма.
Во-первых,он часто свойствен атомизированным (выше мы их назвали «типологическими»)социальным группам, не имеющим возможностей для выработки собственных групповыхидентичности и самосознания. Испытывая естественную потребность впринадлежности к большой социальной общности, члены таких групп удовлетворяютее единственно доступным для них способом — переживанием национального чувства.Подобный тип групповых идентификаций порождает обычно пассивный, диффузныйнационализм, который, однако, в стрессовых ситуациях (дестабилизация положениягруппы, ощущение угрозы и т.п.) может принимать активную, агрессивную форму.Такого рода национализм особенно характерен для традиционной крестьянскойпсихологии.
Во-вторых,политический национализм сплошь и рядом является следствием низкого уровнякогнитивных и интеллектуальных возможностей человека. Для людей невежественныхи не способных ни к самостоятельному размышлению, ни к усвоению рациональнообоснованных политических ориентации характерна склонность к предельно упрощенномуобъяснению негативно отражающихся на их положении экономических и социальныхявлений, к наиболее примитивным мифологическим формам каузальной аттрибуции(см. главу I). Приписывание причин подобных явлений злокозненным действиямдругих наций или государств — одна из наиболее распространенных форм такогоупрощения. Это тот самый случай, когда «простота хуже воровства». Характерно,что по данным конкретных исследований, агрессивный национализм характерен длямалообразованных слоев населения и часто связан с антиинтеллектуализмом: всущности он является способом агрессивного самооправдания собственнойнеспособности к политическому мышлению. Можно утверждать, что национализм вомногих социально-исторических ситуациях представляет собой искаженнуюиррациональную форму экстраполяции массовых потребностей всоциально-политическую сферу. За массовыми националистическими ориентациями втаких ситуациях кроются реальные неудовлетворенные потребности, вдействительности не имеющие отношения к национальным проблемам и интересам.
В-третьих,гипертрофированная национальная самоидентификация является результатоммаргинального положения человека в социально-групповой структуре общества. Этамаргинализация может быть обусловлена его низким статусом в своей социальнойгруппе. Ее жертвой является, например, мелкий предприниматель, не сумевшийдобиться делового успеха и испытывающий угрозу разорения; рабочий, которому неудалось приобрести профессиональную квалификацию; представитель творческойинтеллигенции, не получивший признания своих коллег и публики. Маргиналамиявляются и люмпены — одинокие, социально-изолированные люди, не сумевшиеприбиться ни к одной из обладающих определенным статусом и достоинством группобщества. Для таких людей националистическая ориентация есть способвосстановления — хотя бы иллюзорного — утраченных психологических связей собществом. Такого рода национализм — психология озлобленных неудачников.
Политическийнационализм, когда он не является идеологией угнетенной или униженной нации,обычно тесно связан с консервативными (правыми в капиталистических,государственно-социалистическими в постсоциалистических странах) иавторитарными ориентациями. Эта связь естественна и органична. Консерватизмвыражает интересы привилегированных социальных групп, стремящихся сохранитьстатус-кво, не желающих учитывать потребности основной части общества.Апелляция к общенациональным интересам — наиболее удобный способ оправданиятакой позиции, игнорирования реального многообразия социально-групповыхинтересов, существующих в обществе. Кроме того, она позволяет эксплуатироватьстихийный массовый консерватизм, питаемый страхом перемен («не было бы хуже!»),особенно сильным в кризисной, неопределенной, стохастической ситуации.Апелляция к национальным традициям, «корням», к национальной идее эффективноепротивоядие против стремления к реформам, к социальным и культурным переменам.Психологически национализм традиционных консерваторов — в царской России или встранах Запада XIX первой половины XX в. не отличается от национализмасоветской и постсоветской номенклатуры. В истории известны ситуации когдаожесточенная борьба сторонников и противников агрессивного национализма быласвязана с конфликтом модернизаторских и консервативных течений в общественномсознании (один из наиболее ярких примеров — дело Дрейфуса во Франции).
Чтокасается авторитаризма, то он связан с национализмом психологически иполитически. Психологически — потому, что их объединяет дух культурной иидеологической нетерпимости, враждебность к «чужим». Политически — потому, чтонационализм оправдывает авторитарную власть национального государства надобществом, приносит суверенитет и свободу личности в жертву «национальногосударственной идее». Антагонист авторитаризма — демократия — несовместима снационализмом, ибо она требует учета и взаимосогласования различных социальныхинтересов и отстаивает суверенитет личности, а не ее подчинениеобщенациональному интересу, воплощаемому государством. Демократия расходится савторитаризмом в самом понимании национальных интересов: для первой — этосовокупность интересов реальных людей, составляющих общество, для второго — интерес общности, олицетворенной в государстве, практически сводящийся кинтересу государства как института власти.
Национализмнередко противопоставляют патриотизму, называя его «лжепатриотизм». Этопротивопоставление справедливо. Патриотизм, это — совокупность положительныхценностных и аффективных установок в отношении своей страны, ее народа, несовпадающая с какой-либо конкретной политической ориентацией. Он может служитьлишь критерием выбора политической ориентации, побуждая принимать более всегосоответствующую интересам всей общности людей, составляющих страну, нацию.Объектом патриотических чувств, ценностей, политических предпочтений является именноэта общность как таковая, национализм же обращен вовне, в нем главное — противопоставление своей нации другой или другим национально-этническим илинационально-государственным общностям, синдром «чужого», «врага». Во многихситуациях грань между патриотизмом и национализмом трудно уловима, но главнымкритерием их различения всегда остается наличие или отсутствие враждебного,конфронтационного восприятия других наций.
Ценностныйи прагматический выбор
Политическаямотивация, укрепляемая интериоризованной социальной ролью и макрогрупповойидентификацией человека, находит свое более или менее осознанное выражение впринятой им системе социально-политических ценностей. Принятие социальнойценностной ориентации — одно из важнейших и необходимых звеньев в процессеполитического выбора. Такие ценности, как нация, сила государства,экономическая или политическая свобода, благосостояние, равенство, социальнаясправедливость, социализм, верность традиционным устоям общества,технико-экономический прогресс, социальная иерархия, антимилитаризм, защитаприродной среды, демократия и др., лежат в основе предпочитаемых человекомцелей политической деятельности, образующих, как помнит читатель, один изосновных компонентов политической ориентации.
Отмечаярешающее значение ценностей в политическом сознании, важно в то же времяучитывать, что их роль в выборе политической ориентации различна у разныхлюдей. Существует тип политического человека, у которого ценности являютсяопределяющим фактором выбора. Как правило, такой человек сильно вовлеченпсихологически в общественно-политическую жизнь. Его можно назвать идейнымчеловеком, ибо его общественно-политические ценности приобретают характердостаточно четких и твердых личных убеждений. Эти убеждения относительно независимыот его личных прагматических интересов, они возникли под влиянием каких-тоглубинно-психических черт его личности, или условий его политическойсоциализации, или самостоятельной рефлексии. Таких людей нетрудно обнаружитьсреди наиболее активных представителей любой политической ориентации, ноособенно много их среди сторонников тех течений, которые руководствуются общегуманистическими ценностями, не связанными с какими-либо групповыми илииндивидуальными интересами (например, среди экологистов, правозащитников). Внекоторых странах (например, на Ближнем и Среднем Востоке) политический выборчасто осуществляется на основе религиозных убеждений человека, подкрепленныхидентификацией с соответствующей конфессиональной общностью. Во всех этихслучаях можно говорить о ценностном выборе политической ориентации.
Большинстволюдей, во всяком случае в развитых странах, совершают политический выбор не наценностных, но на прагматических основаниях. Они выбирают ту политическуюориентацию, которая представляется им наиболее соответствующей их потребностями интересам. Ценности тоже участвуют в их выборе, но не как его определяющийфактор, а в инструментальном качестве — как способ осознания, самооправдания(психологической легитимизации) и подкрепления сделанного выбора. Основу жепрагматического выбора образует социальный интерес. Выбор, осуществляемый наэтой основе, направлен в отличие от выбора ценностного не только на целиполитической деятельности, но и на средства их достижения. Ибо, будучи выборомпрагматическим, он естественно руководствуется не только привлекательностьюопределенных политических целей, но и критерием эффективности политическойдеятельности, а это направляет внимание выбирающего на применяемые ею средствадостижения целей.
Рассматриваяполитические ориентации в постсоветской России, мы столкнулись спсихологической неоднородностью сторонников представительной демократии.Психологические различия между идейными демократами и демократами-прагматикамидовольно ясно проявляются в их политическом поведении. Для первых главное — принципы, поэтому свои позиции они отстаивают главным образом путемполитических деклараций и разоблачений антидемократической практики. Многие изних, относясь весьма отрицательно к хасбулатовскому Верховному совету, жесткоосудили тем не менее его разгон Ельциным в сентябре 1993 г. и последующие вооруженные акции властей против боевиков непримиримой оппозиции. Значениепарламента как символа демократии было для них важнее содержания и последствийего деятельности. Демократы-прагматики не столько декларируют демократическиепринципы, сколько пытаются провести их в жизнь путем давления набюрократическую власть. Разгон Верховного совета они восприняли как разумноерешение, не видя других, более эффективных способов преодоления ожесточенногосопротивления антидемократических сил.
Исходяиз всего сказанного можно было бы заключить, что для подавляющего большинствалюдей прагматический интерес является решающим фактором политического выбора,что исключение из этого правила составляют лишь относительно незначительныеидеологически ангажированные меньшинства людей и некоторые специфическиерегиональные и страновые ситуации (где религиозный фактор сильно влияет наполитическую жизнь). Такое заключение верно отражает господствующую тенденцию(направленность, интенцию) процесса выбора, но нуждается в весьма существенныхоговорках в том, что касается ее реального осуществления.
Длятого чтобы положить интерес в основу политического выбора, необходимо знать,какие политические цели и средства оптимальны для его реализации. Инымисловами, путь к выбору ориентации проходит через процесс осознания политическихинтересов, сопряженный чаще всего со сложными проблемами когнитивного порядка.Для прагматического выбора характерно осознание интересов на уровнерационального здравого смысла, опирающегося на личный и групповойсоциально-политический опыт, но этот опыт по своей природе противоречив,содержит в себе возможности противоположных выводов. Опыт экономическихрыночных реформ в России был по-разному оценен различными группами российскогообщества. Одни из них пришли к выводу о необходимости продолжать реформы, ноболее решительно и умело, другие настаивали на приостановке реформ ивозвращении к плановой, государственно-контролируемой экономике. Среди тех идругих были люди, которые в результате реформ оказались в аналогичнойсоциально-экономической ситуации, т.е. различные оценки нельзя объяснить толькоконфликтом между выигравшими и проигравшими. Один и тот же социальный опытпородил различные представления о конкретном политическом содержании интереса,в рамках одних и тех же социальных групп.
Осознаниеполитических интересов
Дляосознания своих политических интересов люди используют различные когнитивныемеханизмы, о которых уже говорилось подробно в главе I. Наиболеесоответствующим принципам их рационального осознания является механизмобщественно-политической рефлексии. В качестве примера его использованияприведем спор между активистами движения «Демократическая Россия»,зафиксированный в эмпирическом исследовании новых социальных движений,проведенном в конце 1991 г. Среди других проблем в ходе групповой дискуссииобсуждалась альтернатива политического развития России по авторитарному илидемократическому пути. Учитывая мировоззрение этих активистов, можноутверждать, что общей целью почти для всех них (об исключениях будет сказанониже) является установление демократического строя. В данном случае не имеетзначения, в силу каких мотивов каждый из них пришел к этому убеждению, важно,что интериоризированная ценность политической демократии стала для нихсобственным интересом. Но верности этой цели, как выясняется, недостаточно длявыбора политической ориентации. Многие участники дискуссии отстаивалинеобходимость авторитарной системы власти как неизбежного этапа на пути кдемократии. Их аргументы: слабость нынешней власти, ее неспособность навестиэлементарный порядок в стране, что представляет собой угрозу для будущегодемократии и реформ. Другой аргумент: непопулярность экономических реформ, — проводя их, «без авторитарных методов, без сильной руки не обойтись». Третий:только авторитарная власть может обеспечить социальную защиту в переходныйпериод.
Понятно,что для этих активистов авторитаризм неизбежное и, как они надеются, временноезло, использование авторитарных методов представляется им наиболее эффективнымспособом реализации демократической перспективы. Этот вывод основан нарациональном анализе ситуации, который, несмотря на демократические убежденияактивистов, побуждает их отводить демократические ценности на задний план, а напередний — выдвигать проведение реформ и восстановление порядка в обществе.Этот тип рассуждения — «авторитаризм во имя торжества демократии» — подталкивает их к той политической ориентации, которую мы выше определили какреформаторско-авторитарную. Очевидной слабостью этой позиции являетсянерешенность вопроса о том, чем именно будет гарантирован дальнейший переход отавторитаризма к демократии. Иными словами, ей не хватает интегративнойсложности (см. главу IV), т.е. охвата всего комплекса проблематики, которойкасается процесс выбора.
Ещеболее последовательными сторонниками реформаторско-авторитарной ориентацииявляются те активисты, которые отстаивают авторитарный путь в чистом виде, безоговорок относительно его временного или инструментального характера.Аргументы: «наше общество привыкло, что у нас все решает кто-то наверху», намостается ждать с оптимизмом реформ сверху… А мы внизу находимся в пленусобственных иллюзий». Это глубокое неверие в демократию в условиях Россииравносильно отказу от ее восприятия как политического интереса или цели. У этихактивистов, образующих незначительное меньшинство в группе, идентификация сдемократическим движением обусловлена не демократическими, а реформаторскимиубеждениями, тем, что оно выступает за реформы. Данная позиция тоже результатрационального анализа, но довольно одностороннего, принимающего во вниманиелишь антидемократические тенденции российской жизни.
Вопросо гарантиях перехода к демократии, игнорируемый сторонниками «временногоавторитаризма», оказался в центре внимания тех активистов, которые однозначновысказались против авторитарного сценария. «Переход от авторитаризма к демократиине очевиден, — говорит один из них, — важнее установить политический механизм,который будет способствовать развитию демократии как института, который будетоснован на законодательной базе». Эти активисты явно относятся кдемократически-реформаторской ориентации.
Входе обсуждения выявилась еще одна позиция. Защищавшие ее активисты стремилисьсочетать в своих размышлениях неизбежность использования авторитарных методов сзащитой демократических принципов, формированием условий для их окончательноготоржества. Такое сочетание они усматривали в «механизме самоограниченияавторитарной власти, которую нам придется поддержать». Этот механизм созданиеструктур гражданского общества, блокирование наступления власти на такиеструктуры; «построение рыночной экономики, которая не способствовала быавторитарной власти» (т.е. очевидно, немонополистической и не связанной сгосударственными структурами. — Г.Д.); создание сильной представительнойвласти31. Данная позиция, очевидно, отличается от всех остальных более высокимуровнем «интегративной сложности»: проблема рассматривается в ее целостности иполноте, во всех ее аспектах и противоречиях, предлагаемые средства достиженияцели (демократия) основаны на компромиссе ведущего интереса с объективнымиимперативами действительности. Сторонники этой позиции примыкают креформаторско-демократической ориентации, но глубже и полнее других осмысливаютпути ее реализации.
Другимпримером общественно-политической рефлексии могут служить групповые дискуссии всреде активистов шахтерского профсоюзного движения32. Одним из наиболееинтересных моментов является здесь обсуждение вопроса о переходе к экономике,основанной на частной собственности. Материалом для размышления является вданном случае непосредственно пережитый рабочими опыт трудовых отношений вусловиях государственного социализма. Интерес, лежащий в основе размышленийпрофсоюзных активистов — это, естественно, заинтересованность рабочей массы вдостойной оплате и хороших условиях труда, словом, в том, что они называют «заботойо рабочем». Выводом из размышлений является убеждение в том, что «коллективнаясобственность — это безответственность, которая всегда оборачивается противрядовых рабочих», что им лучше иметь дело с частником-хозяином, который вотличие от государственной дирекции заинтересован в эффективности производстваи от которого организованные в профсоюзы трудящиеся смогут добиваться «заботы орабочих». Один из профсоюзных активистов определил такую систему отношенийемкой формулой «капитализм с социалистическим лицом».
Активистыв ходе обсуждений пришли к заключению, что рабочее движение должно«способствовать созданию хозяина и бороться с ним». Рефлексия, основанная наздравом смысле и собственном социальном опыте, позволила сформулироватьконцепцию, превосходящую по обоснованности и реализму иные «академические»построения. В политическом плане она логически ведет к принятию прагматическойреформаторско-демократической ориентации. Высокий уровень интегративнойсложности мышления обеспечен в данном случае хорошим эмпирическим знаниемпредмета — трудовых отношений.
Думается,что именно этот фактор объясняет значительно большую общность взглядовшахтерских активистов по сравнению с демороссами, спорившими об авторитаризме идемократии. Преимущества различных политических систем в конкретных условияхпостсоветской России — проблема, гораздо труднее поддающаяся эмпирическивыверяемому знанию, чем более непосредственно переживаемые людьмисоциально-трудовые отношения. Реалистический образ этих отношений в условияхчастной собственности построить от противного (т.е. отправляясь от опытасоциалистической действительности) гораздо легче, чем спрогнозироватьмногообразные и противоречивые последствия различных сценариев политическогоразвития. Поэтому в последнем случае волей-неволей приходится прибегать кабстрактным умозрительным построениям, неизбежно возникают резкие расхожденияво мнениях, и индивидуальные интеллектуальные способности приобретают решающуюроль в формулировании наиболее обоснованной позиции.
Всеприведенные примеры относятся к одной и той же социально-исторической ситуации,отличающейся крайней неопределенностью и нестабильностью. В такой ситуацииестественно, что огромные массы людей, не обладающие способностью или волей кобщественно-политической рефлексии, прибегают к иным когнитивным механизмам. Втом числе к иррациональным, основанным на эмоциональных впечатлениях иреакциях, опирающимся на мифы, стереотипы, аттрибуции, ранее засевшие всознании или внедряемые в нег манипулирующей информацией.
Интуитивно-чувственныемеханизмы выбора
Влюбых исторических условиях выбор политической ориентации лишь у меньшинствалюдей совпадает с выбором политической концепции. У большинства он связан свыбором персонифицированным: ориентация персонифицируется в политическом лидереили организации, образы которых ассоциируются с теми предпочтениями, в которыхвыражаются политические интересы людей. Во всех странах политикам хорошоизвестно, что даже самой соблазнительной программы недостаточно длягарантированного успеха: к ней необходимо подсоединить привлекательного лидераили политическую команду. Большинство людей не занимается глубоким анализомпрограмм с точки зрения их соответствия своим интересам: они улавливают лишьобщую направленность программы, восприятие и оценка образов лидеров заменяет имтрудную работу по осмыслению и сопоставлению содержания политическихориентации.
Какотмечают специалисты по электоральной психологии, рядовой избиратель отнюдь неявляется изощренным «читателем» политических текстов. Более того, у него, какправило, отсутствует всякое желание читать их. Он берет лишь верхний слойинформации, причем «подчиняет ее своей логике, своим представлениям о том, чтопытается сообщить ему политик. Весьма часто избиратель и вовсе не воспринимаетпослание политического кандидата, а строит его образ по «осколкам» информации,которую он воспринимает на эмоциально-чувственном уровне. Этот уровеньвосприятия политических объектов является возможно даже более важным, чемпонятийный»33.
Подобныйуровень восприятия заменяет интеллектуально-понятийное знание или существеннодополняет его. При этом он выполняет важную функцию, которую не в состояниивыполнить даже весьма глубокая общественно-политическая рефлексия. Тому, ктоосуществляет политический выбор, важно знать не только, что обещают делатьполитики, представляющие те или иные ориентации, но и захотят ли онидействительно и сумеют ли это сделать. Чувственно воспринимаемый образполитиков — это для большинства люде единственно доступный источник суждения огарантиях осуществления разделяемых ими политических целей. Поэтому такиекачества этого образа, как сила, уверенность, воля, ясное видение цели исредств ее достижения, играют немалую роль в выборе ориентации и в политическойборьбе.
Можно,таким образом, сказать, что осознание политических интересов в той или иноймере основано на их ассоциации с личностями лидеров или политическойорганизацией (партией). Такой способ «осознания» вряд ли можно считатьрациональным: ведь он является скорее интуитивным, зависящим от чувственныхвпечатлений.
Вполитически стабильных обществах устоявшаяся партийная структура и культураобщения политиков с населением формируют у него более или менее ясныепредставления о существующих политических ориентациях, воплощающих их партиях идеятелях. В таких обществах люди — если не все, то очень многие — по крайнеймере в общих чертах знают, чем отличаются правые от левых, консерваторы отлибералов и социал-демократов. Знают они и чего ожно ожидать от лидеров,известных по их прошлой деятельности. Когда заново возникает проблема выбора,для него уже существует некая когнитивная база.
Темне менее и в таких обществах процесс выбора осуществляется в значительной мерена основе охарактеризованных чувственно-эмоциональных механизмов. Потребности иинтересы лежат в основе выбора, но их осознание сплошь и рядом замещаетсяэмоцией по поводу лидеров или «команд», а такое замещение может вообще сводитьна нет роль интереса в выборе. Негативную эмоцию может вызвать, например,неблаговидный в этическом плане поступок лидера, и он отвергается обществомсовершенно независимо от того, насколько его политика служит общественныминтересам. Именно это произошло с Р. Никсоном — одним из самых эффективных сточки зрения защиты национальных интересов президентов в новейшей истории США.В Италии в 1994 г. политического доверия общества лишились партии, управлявшиестраной в течение длительного исторического периода, принесшего итальянцамвпечатляющий экономический прогресс, рост благосостояния и демократизациюполитического строя; эмоции, вызванные фактами коррупции политической элиты,стали главной причиной ее изгнания и прихода к власти людей и течений с весьманеясными правопопулистскими или откровенно антидемократическими программами.
Незавершенныйвыбор и «разорванное сознание»
Еслиэмоциональный фактор и манипулирование массовыми эмоциями занимают видное местов политической жизни стран с относительно стабильной социально-экономическойсистемой, со сложившимися социальными интересами и политическими ориентациями,то как может действовать фактор прагматического интереса в обществах, гдеотсутствуют все эти условия? Яркий пример — постсоветское российское общество,в котором старые интересы и ориентации в значительной мере разрушены, а новыетолько складываются, где еще не определились доминирующие социальные ценности игде часто оченьтрудно уловить разницу между соперничающими друг с другомпрограммами и партиями. И главное — где существует зияющий когнитивный вакуум,неопределенность в понимании возможностей и путей экономического, социального иполитического развития страны.
Наприведенной выше двухмерной схеме российских политических ориентации отмеченаобширная «центральная зона». Ее «население» значительно отличается вполитико-психологическом отношении от тех вовлеченных вобщественно-политическую жизнь людей, которые, как мы видели из данныхэмпирических исследований, уже выработали более или менее определенныеполитические ориентации, совершили свой политический выбор. Отличаются преждевсего неспособностью сделать такой выбор, связать свои интересы с какой-либополитической программой, крайней противоречивостью оценок и суждений.
… Однаиз респонденток исследования Е.З. Басиной — 49-летняя инженер проектногоотраслевого института — может показаться убежденной сторонницей рыночных реформи демократии. На выборах 1993 г. голосовала за «Выбор России», считает, чтолучше всего жилось «при Гайдаре», а его уход из правительства рассматривает какнегативное событие. Довольна товарным изобилием, которое считает результатомгайдаровских реформ, предпочитает «изобилие с дороговизной» дешевизне сдефицитом, «ибо любой может заработать деньги». Утверждает, что «Гайдар недовел реформу до конца». «Все надо было делать разом, одним ударом. Не отрубатьсобаке хвост по частям». Причиной развала экономики считает «70 лет партийнойвласти». В принципе респондентка положительно относится к демократическойперспективе. Ей «хотелось бы верить», что Россия будет демократической страной,она считает, что «демократические свободы имеют очень большое значение».
Этомуобразу реформистки-«гайдаровки» и демократки резко противоречит ряд другихвысказываний респондентки. Хотя она относится к реформе положительно, но методыее проведения ей кажутся неправильными. Эту весьма стереотипную в российскомобществе 90-х годов формулу она раскрывает на примере своей отрасли. Хотя онаработает в проектном институте, который, по ее собственному признанию, мог быфункционировать на коммерческой основе, его, по ее мнению, следуетфинансировать из бюджета, а вся отрасль (близкая к оборонным производствам)должна контролироваться государством. Вообще «жесткий правительственныйконтроль», по всей видимости, и есть тот главный корректив, которыйреспондентка хотела бы внести в методы проведения реформ. Остается непонятным,как это сочетается у нее с высокой оценкой деятельности Гайдара, направленнойкак раз против такого контроля в экономике, с осуждением недостаточного радикализмареформ.
Менеепротиворечивы, хотя и далеки от логичности взгляды респондентки по проблемамполитического строя. Хотя ей импонируют демократические свободы, она решительнопредпочитает «твердую руку», не верит в возможность установления полноценной демократиив России.
Вчем же причина столь противоречивых позиций этой женщины-инженера? Очевидно, наее взгляды влияет, с одной стороны, рациональное осмысление негативного опытареального социализма, те реформаторские и демократические ценности, которые онаусвоила вместе с широкими слоями интеллигенции в период перестройки, те«бытовые» положительные результаты реформ, которые она ощущает в качествепотребителя. С другой стороны, как явствует из ее высказываний, она оченьустойчиво идентифицирует себя со своей профессиональной ролью и группой — «инженерной прослойкой», и происшедшее в резултате реформ снижение социальногостатуса профессии вызывает у нее резко отрицательную реакцию («с разрушениемВПК страдает прогресс»). Материальное положение ее семьи удовлетворительно(хорошо зарабатывает муж), но свою зарплату она считает низкой, главным образомпо мотивам уязвленного профессионального самолюбия. На позиции респондентки,несомненно, влияет и унаследованный от реального социализма авторитарно-государственнический(патерналистский) синдром, страх лишиться «государственного контроля».Воздействие этих противоречащих друг другу факторов порождает у неенеспособность определить свои политические интересы; осмысливая их всоциэтальном плане, в связи с общим направлением развития страны и его влияниемна свои жизненные возможности (в сфере потребления, демократических свобод) она- реформатор и отчасти демократка, связывая же их с личной профессиональнойсудьбой,- консерватор и «государственница». Преодолеть эту двойственность,построить целостную концепцию интересов своей профессиональной группы вконтексте происходящих общественных перемен, респондентка не в состоянии.Особенно ярко эта разорванность сознания выступает в ее взаимоисключающихответах на сходные вопросы: в одном случае она говорит, что самая лучшаяэкономическая ситуация была в доперестроечные годы, а через несколько минут — что лучше всего жилось при Гайдаре! Помимо всего прочего в ее сужденияхсказывается и описанная выше персонификация политики. Ельцин и Гайдар для нее«позитивные фигуры» независимо от проводимой ими политики. В постсоветскойРоссии персонификация носит гипертрофированный характер: при отсутствии ясныхполитических программ и последовательно осуществляющих их партий приходитсяориентироваться на отдельных деятелей.
Подытоживаяв конце беседы свой политический идеал, респондентка говорит: «а вообщехочется, чтобы все было честно, и я верю, что это возможно». Нравственныйкритерий оценки политиков и выбора политической ориентации нормален и естественв любом обществе и вряд ли нуждается в каком-либо особом обосновании икомментарии. Однако бывают такие ситуации, когда доминирование этого критерияотражает неспособность «политического человека» осознать содержание различныхтенденций политической жизни, выбрать соответствующую своим потребностям иинтересам взаимсвязанную систему целей и средств политики. В этих случаях«честность, нравственность» служат ему якорем спасения в море хаоса,единственным ориентиром, способным хоть как-то упорядочить его отношение кпроисходящему в политическом мире. Именно в такой психологической ситуациинаходятся многие граждане постсоветской России.
Витоге можно констатировать, что выбор людьми своих политических ориентациипредставляет собой многофакторный процесс, в котором роль и взаимоотношениеразличных факторов непостоянны, зависят от конкретной ситуации. Наиболее«сильными», чаще всего доминирующими факторами являются, с одной стороны,потребности и интересы людей, коренящиеся в их социально-экономическомположении, с другой — ценности (идеи, верования), вписанные в культуру обществаи отдельных его групп, усваиваемые людьми в процессе социализации, освоениясоциального опыта и под влиянием различных идеологий. Большее или меньшеевоздействие на выбор оказывают личностные мотивационно-волевые и когнитивныеструктуры, групповые и ролевые идентификации.
Вконечном счете определенность, устойчивость, последовательность политическоговыбора, его адекватность ситуации зависят от уровня сознательногосамоопределения человеком своих интересов и ценностей. Чем ниже этот уровеньконтроля выбора сознанием, мышлением человека, тем более он случаен,неустойчив, непоследователен, диктуется преходящими эмоциями и иррациональнымиреакциями. А во многих случаях без такого контрля он оказывается простоневозможным. Сознательность же выбора, в свою очередь, зависит от ясностивидения человеком общественно-политической ситуации и своего места в ней, оназависит, следовательно, как от качеств ситуации — ее большей или меньшейсложности, структурированности, характеризующих ее политических интересов, таки от субъективных свойств «политического человека». Чем больше возможностейпредоставляет общество своим членам для сознательного участия в политике, дляпонимания ее связи с их нуждами и интересами, тем легче сделать им сознательныйполитический выбор.
Список литературы
1 Sobel R. From occupational involvement to political participation:an exploratory analysis // Political behaviour. 1993. Vol. 15. N 4. P.339-359.
2Амелин В. Неформалы, интеллигенция, партактив: политические ориентации //Общественные науки. 1989. № 4. С. 201.
3Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992. С. 143.
4 Barber J.D. The Lawmakers. New Haven, 1965.
5 См.: Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Шахтеры-92: Социальное сознание рабочей элиты. М.,1993. С 88-92.
6 См.: Яницкий О.Н. Социальные движения: 100 интервью с лидерами. М., 1991. С. 49, 50.
7Там же. С 162-163.
8 См.: Новые социальные движения в России: по материалам российско-французского исследования. М.,1993. С. 70. Далее: Новые общественные движения в России; Гордон Л., ГруздеваЕ., Комаровский В. Указ. соч. С. 87.
9Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 77.
10Новые социальные движения в России. С. 39.
1Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 77.
12Новые общественные движения в России. С. 29.
13 См.: Турен А. Введение к методу социологической интервенции // Новые социальные движения в России.С. 9-10.
14В отечественной литературе психологии общественных движений посвящен большойраздел книги А.И. Юрьева «Введение в политическую психологию». См. также:Дилигенский Г.Г. Феномен массы и массовые движения // Рабочий класс и совр.мир. 1987. № 3.
15 Юрьев А.И. Указ. соч. С. 219, 220.
16 Sales S.M. Threat as a factor in authoritarianism // Journal ofPersonality and Social Psychology. 1973. N 28. P. 44-57.
17 Sears D.O. Op. cit. P. 244.
18 Adorno T.W. and oth. The Authoritarian personality. N.Y., 1950.
19 Lancelot A. Les attitudes politiques. P., 1969. P. 82.
20Фромм Э. Душа человека, М., 1992. С. 31-32.
21Известия. 1994. 18 апр.
22Там же.
23 Deutsch E., Lindon D., Weill P. Les families politiquesaujourd'hui en France. P., 1966.
24EysenckH.J. The Psychology of Politicks. L, 1954.
25Например, исследователь, изучающий национальную этнографию, историк или художник,погруженные в национальное прошлое, могут под влиянием своих занятий прийти кидеализации исторических персонажей, нравов или политической практики,противопоставляемых негативно воспринимаемому настоящему.
26 Stoetzel J. Les valeurs du temps present; une enquete europeenne.P., 1983. P. 73.
27 Easton D., Dennis J. Children in the Political System // Originsof Political Legitimace. N.Y., 1969; Hess R.D., Torney J.V. The Development ofPolitical Attitudes in Children. Chicago, 1967. Подробный критическийанализ этой концепции см.: Шестопал Е.Б. Личность и политика. М., 1988. С.58-69.
28Easton D., Dennis J. Op. cit. P. 28.
29Басина Е.З. Научно-техническая интеллигенция и реформа (неопуб.). Материалы ивыводы этого исследования используются в работе с любезного разрешения автора.
30 Bourdieu P. La distinction. Critique sociale du jugement. P.,1979.
31 См.: Новые социальные движения в России. М., 1993. С. 47-49.
32 См.: Гордон Л., Груздева Е., Комаровский В. Указ. соч. С. 37-48, 60-63.
33 См.: Егорова-Гантман Е., Косолапова Ю., Минтусов Е. Восприятие власти // Власть. 1994. № 1. С. 18.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.gumer.info