И.В. Троцук, Кафедра социологии, Российский университетдружбы народов
Восьмидесятые годы ХХ века ознаменовали собой начало«нарративного поворота» в социальных науках[27], лейтмотивом которого сталоутверждение, что функционирование различных форм знания можно понять толькочерез рассмотрение их нарративной, повествовательной, природы. Это положениедополнило требование «лингвистического поворота» считать исследования в областисоциальных, политических, психологических и культурных проблем языковыми.Сегодня понятие нарратива оказывается в центре внимания не только нарратологии,специальной, ему посвященной дисциплины, но и за ее пределами, – как всоциально-гуманитарных, так и в естественных науках: «в медицине, праве,истории, историографии, антропологии и психотерапии нарративы составляютпродукты научной деятельности; в философии, культурологии, теологии — скореепоглощаются и перемалываются в аналитических жерновах»[39, с.518]. Исследователив сфере нарратологии (Ж.М. Адам, Ж. Женетт, Т. Павел, Ш. Римон-Кеннан, Дж.Принс и др.) связывают факт значительного увеличения «нарративных» исследованийс осознанием важности повествований в человеческой жизни – они сосредоточены нетолько в литературных текстах и повседневном языке, но и в научном дискурсе:практики композиции и репрезентации исследуются в «музыкологии» (Э. Ньюком),художественной критике (У. Стайнер) и киноведении (К. Метц); способы достиженияразличными видами власти собственной легитимации через нарративы — вкультурологии (Ф. Джеймисон); нарратологические объяснительные схемыиспользуются в психологии для изучения памяти и понимания (Н. Стайн, К. Гленн);в философии и социологии науки изучение условностей повествования привлекаетсядля обоснования риторической природы научных текстов (Р. Рорти, Э. Гросс).
Несмотря на, казалось бы, достаточную степеньразработанности нарративной проблематики, само понятие нарратива оказываетсявесьма спорным, особенно в свете формулируемых философией и социологией наукиоснований «нарративного поворота». Во-первых, это нарративизация современнойнауки и ее отказ от мечты об исчерпывающем знании[29] — принятие идеинестабильности, исключение детерминизма и признание темпоральности создаютновое отношение к миру, предполагающее сближение деятельности ученого илитератора. Литературное произведение предлагает читателю открытое длямногочисленных вариантов развития сюжета описание исходной ситуации — всовременной науке вырисовываются аналогичные контуры рациональности:«нарративное знание … выражено в различного рода повествованиях,… не придаетбольшого значения вопросу своей легитимации, подтверждает само себя черезпередачу своей прагматики и потому не прибегает к аргументации или приведениюдоказательств, … соединяет непонимание проблем научного дискурса с определеннойтолерантностью к нему, … рассматривает его лишь как разновидность в семьенарративных культур»[26, с.69-70].
Во-вторых, это перенос интересов науки с анализаобъективных социальных явлений на исследование субъективности «в связи сосознанием человека как активного социального субъекта, под влиянием которогоосуществляются основные преобразования как в макро-, так и в микромире»[7, с.3],что поставило под сомнение саму возможность строгого и беспристрастного«научного» познания, открывающего единую для всех истину.
В-третьих, это трактовка сознания как совокупноститекстов, признание возможности множественной интерпретации каждого текста ивидение общества и культуры как единства размытых, децентрированных структур впостмодерне. Для рассмотрения нарративной проблематики постмодерн примечателенв силу двух причин[25, с.56-57]: 1) он предельно обострил проблему текста,указав на принципиальную невозможность его однозначной оценки, и проблемупознания, отметив опосредованное отношение текстовой реальности к«отображаемому» ею внешнему миру; 2) своей размытостью и неопределенностьюпостмодерн обозначил проблему человека – поскольку множество людей порождаетмножество интерпретаций, «вместо построения теоретической модели средствамисобственного языка и следуя путями уже заданных правил, исследователю предстоитизучить социальный мир в его фрагментарном состоянии»[13, с.46-47]. Вметодологическом плане постмодерн предложил метод текстологическогоисследования (деконструкцию), предполагающий выявление внутреннейпротиворечивости текста и обнаружение в нем скрытых «остаточных смыслов»,закрепленных в языке в форме неосознаваемых стереотипов[28]. Формируя образмира как совокупности социальных и лингвистических конструкций, определяемыхсоциальными процессами и отягощенных идеологическим выбором участников, постмодернизменил позицию ученого. Если раньше ученый стремился занять позициюстороннего, объективного наблюдателя, то теперь его деятельность характеризуетвключенность в социальное и лингвистическое конструирование повседневной жизни.Это позволило постмодерну утверждать неизбежность многовариантного ибесконечного интерпретативного процесса и эпистемологический приоритетобыденного знания, где особую роль играет нарратив.
И, наконец, это лингвистический поворот, или тенденциярассматривать факты как «репрезентации» дискурсивных механизмов[24, с.37].Методологическая основа лингвистического поворота была заложена аналитическойфилософией, отождествившей реальность и текст и сместившей фокус вниманияисследователей от анализа социальных ценностей и норм к проблемам производствазначения: «практически вне зависимости от того, какие именно проявлениячеловеческой природы интересуют исследователя, рано или поздно он обнаружит,что исследует проблемы, связанные с «языком и коммуникацией»[15, с.86]. В итоге«текстово-лингвистическая парадигма … переместила центр тяжести исследований отявлений массового характера к отдельным или индивидуальным образованиям …человечество близко к тому, дабы впервые реально представить себя во всем своемфизическом, гендерном, возрастном, культурном, этническом и социальноммногообразии»[25, с.58-60].
Перечисленные выше тенденции обусловили обращениеисследователей разных областей знания к нарративу как к определяющемуметодологическому принципу познания индивидуальных и социальных практик.Социология не стала исключением, однако социологическая трактовка нарративаоснована на уже существующих подходах к его определению.
Философская трактовка нарратива.
Современная философская традиция видит особенностьотношений человека с миром в том, что субъект описывает свое участие в этихотношениях посредством разнообразных языковых форм, раскрывающих внутренниепричины его поведения. Все, что человек говорит о своих действиях и связанных сними убеждениях и желаниях, укладывается в рамки его социальных ииндивидуальных практик и составляет «бытие личности». Посредством нарратива,или повествования, мы придаем практикам форму и смысл, упорядочиваем наш опыттемпорально и логически, выделяя в нем начало, середину, конец и центральнуютему. Нарративы повсеместны как механизм организации человеческого опыта,локальны в силу исторически конкретных путей их восприятия, обладают социальнойинструментальностью и прагматическим потенциалом[26].
Философия трактует нарратив как способ обретениячеловеком своей идентичности[37, с.7] – в нем рассказчик «объективируетсобственную субъективность». Нарратив не только средство самоидентификации, нои способ достижения неких социальных целей, поэтому на практике он принимаетограниченное число элементарных функциональных форм[46], различающихся междусобой ориентацией во времени и общей оценкой событий: «нарратив стабильности»связывает события, образы или понятия так, что индивид не становится «хуже» или«лучше» в ходе истории, а остается прежним – его самооценка или самоидентификацияне изменяется; «нарратив прогресса» характеризуется оценкой событий или ролирассказчика как желаемых и одобряемых, а «нарратив регресса» — наоборот.
Наиболее последовательную концепцию нарратива,интересную с социологической точки зрения, в философии разрабатывают И.Брокмейер и Р. Харре[6]. Они определяют нарратив как самую общую категориюлингвистического производства, которая «слишком часто используется так, какесли бы она была лишь словом для обозначения некоторой онтологии. Однако этопонятие должно использоваться скорее как выражение ряда инструкций и норм вразличных практиках коммуникации, упорядочивания, придания смысла опытам,становления знания, процедурах извинения и оправдания и т.д. … какконденсированный ряд правил, включающих в себя то, что является согласованным иуспешно действующим в рамках данной культуры»[6, с.36]. То есть нарратив неонтологическая сущность, а обозначение набора инструкций и норм, позволяющихинтегрировать тот или иной индивидуальный случай в некий обобщенный и культурноустановленный канон: «нарративы действуют как чрезвычайно изменчивые формыпосредничества между личностными и обобщенными канонами культуры, то естьявляются одновременно моделями мира и моделями собственного «я»[6, с.38].
В целом проблема нарратива синтезировала две темысовременной философии: тему времени и тему языка[34]. Открытие темпоральностизаключается не в фиксации момента конечности человеческого существования, а впродуктивном рассмотрении времени как структуры, которая на некоемнеосознаваемом уровне выступает в качестве условия конституирования любых формчеловеческой жизни (текстов, институтов, действий людей и т.д.). Интерес кязыку, или лингвистический поворот, проявился в анализе любого типа объектовкак знаковых систем, то есть обнаружил скрытое или явное присутствие знаковостиво всех формах человеческой жизни. Являясь темпорально организованнымповествованием, нарратив объединяет в себе оба эти аспекта.
Лингвистическая парадигма текстового анализа.
В начале ХХ века под влиянием работ Ф. де Соссюра,противопоставившего совокупность неписаных правил языка их актуальномуиспользованию в речи, в лингвистике произошла структуралистская революция (К.Леви-Строс, Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко и др.). Согласно де Соссюру, язык универсален,речь индивидуальна: но хотя каждый индивид говорит по-своему, в научном анализеязыка нас интересуют «не индивидуальные различия, а социальный факт,подчиненный общим правилам … совершенно не зависимым от индивидуальностиговорящего»[21, с.584]. Новый подход превратил лингвистику из исторической иописательной науки в теоретическую и высоко формализованную: «структурный методисследования означает, что в исследуемом объекте смысл зависит от расположениячастей»[12, с.84]. К. Леви-Строс применил принципы лингвистики к анализусоциальных отношений, сделав «лингвистическую аналогию» важнейшим инструментомантропологического анализа социального поведения. Леви-Строс впервые провелструктурный анализ нарратива: рассматривая мифы как вариации нескольких основныхтем, которые можно редуцировать до определенной универсальной структуры,главным в мифе он считал не его нарративное содержание, а универсальныементальные операции по классификации и организации реальности. Иными словами,структуралистскому образу читателя в идеале должны быть присущи такиехарактеристики, как бесстатусность, бесполость, непринадлежность к классу,свобода от этничности и культурных установок, – он просто «функция самоготекста»[9, с.94]: «конкретное произведение интересует структурализм не с точкизрения его возможных смысловых интерпретаций, но лишь как индивидуальноевоплощение универсальных повествовательных законов»[1, с.16].
В рамках структурализма возникло отдельное направление- нарратология, или «теория повествования, оформилась в результате пересмотраструктуралистской доктрины с позиций коммуникативных представлений о природе имодусе существования искусства»[38, с.40]. Нарратология предложила методредукции любого текста к совокупности его структурных единиц, в качестве которыхмогут выступать «сферы действия» или функции, определенное соотношениеэлементов (субъект/объект, отправитель/получатель, помощник/оппонент) илипонятия «грамматического анализа» (каждая история может быть прочитана как видраспространенного предложения, по-разному комбинирующего характеры — существительные, их атрибуты — прилагательные и их действия — глаголы)[9, с.92].На основе различения фабулы и сюжета — естественной хронологическо-логической последовательностисобытий и той последовательности, в какой они представлены читателю в тексте, — нарратология развела понятия наррации как «акта рассказывания самого по себе»,нарратива как «трехуровневой иерархии истории, текста и наррации»[39, с.520] инарративности/ повествовательности как движения сюжета во времени от завязки дофинала[37, с.14]. Хотя в определениях и структурировании нарратива междуавторами существуют некоторые различия, разработанные лингвистами параметрыизучения нарратива можно суммировать следующим образом: нарратив =история/фабула (основание нарратива, позволяющее отличать нарративные тексты отненарративных) + сюжет (текст/дискурс + наррация).
Если в узком смысле нарратология — это литературнаятеория структуралистского толка, то в широком – это теория нарратива,осмысливающая тенденции и результаты нарративного поворота и изучающая природу,формы, функционирование, правила создания и развития нарративов[27]. Так,нарратология сформулировала неотъемлемые, но неочевидные характеристикиповествования: 1) нарративы – это основной способ придания смысла человеческимдействиям через организацию кажущихся несвязанными и независимыми элементовсуществования в единое целое; 2) нарративы чувствительны к временному модусучеловеческого существования – они организуют наши переживания во времени, упорядочиваютсобытия и действия в единый, связный временной образ или сюжет.
В ХХ веке активное изучение нарратива привело кформированию множества нарратологических теорий: «теории русских формалистов(В. Пропп, Б. Эйхенбаум, В. Шкловский), диалогической теории нарратива (М. Бахтин),теории «новой критики» (Р.П. Блэкмер), неоаристотелианских теорий (Р.С. Грейн,У. Бут), психоаналитических теорий (К. Берк, Ж. Лакан), герменевтических ифеноменологических теорий (Р. Ингарден, П. Рикер, Ж. Пуле), структуралистскихсемиотических теорий (К. Леви-Строс, Р. Барт, Ц. Тодоров, А. Греймас, Ж.Женетт, Х. Уайт), теорий читательского восприятия (В. Айзер, Х.Р. Яусс),постструктуралистских и деконструктивистских теорий (Ж. Деррида, П. Де Ман)[27]- поэтому разговор о нарратологии как единой дисциплине проблематичен.Единственное, что объединяет различные теории нарратива, — это стремлениеопределить фундаментальные, смыслообразующие принципы повествования. Один изведущих теоретиков нарратива Ж. Женетт формулирует эти принципы на основекатегорий грамматики глагола: «наклонение» показывает модальность нарративнойрепрезентации; «голос» описывает рассказчика и его аудиторию; «время»обозначает отношения между рассказом и реальными событиями и имеет двойнуюприроду — с одной стороны, это время нарратива, с другой, — время событий,которые в нем описываются.
Структурализм демистифицировал литературу, сведялитературное произведение к конструкту, чьи механизмы поддаются классификации ианализу, и сформулировал идею о сконструированности значения – это неадекватное отражение реальности, а функция языка, который продуцируетреальность в нашем сознании[9, с.92]. Если структурализм рассматривает языкобъективно, как сложную систему знаков, то антиструктурализм анализируетдискурс как явление, включающее в себя как говорящего и пишущего субъекта, таки потенциальных читателей и слушателей: ориентируясь на другого, индивидыиспользуют конкретные выражения в определенном социальном контексте такимобразом, что значение знаков модифицируется непостоянными социальными тонами иценностями.
К антиструктуралистскому направлению относится теорияречевых актов, рассматривающая в качестве основных единиц человеческойкоммуникации не отдельные слова или предложения, а многоплановые по своейструктуре речевые действия, направленные на достижение определенныхэффектов[9, с.93;16, с.211]. В своих ранних работах основоположник теории речевыхактов Д. Остин разрабатывал концепцию «перформативных» и «констативных»высказываний, где первые являются исполнением некоторого действия, а вторые –дескриптивными высказываниями, способными быть истинными илиложными[16, с.212-213;33, с.99–100]. Пытаясь разграничить, с одной стороны,значения элементов языка и их использование в речевых актах, а, с другойстороны, речь как действие (перформатив) и другие действия как последствияречи, Д. Остин и Д. Серль преобразовали эту концепцию в теорию «речевых актов».Так, Остин выделил три типа речевых действий: 1) локутивные акты – актыговорения самого по себе, в которых предложение имеет определенный смысл иотнесение («значение»); 2) иллокутивные акты – совершение действия ввысказывании, которое имеет определенную «силу» (информирование, приказ,оценка, совет, извинение, аргументация и т.д.); 3) перлокутивные акты –совершение действия посредством высказывания (уверить, заставить и т.д.). В целомправила речевого поведения позволяют оформить интенции говорящего такимобразом, что они будут опознаны и поняты воспринимающей стороной. Эти правила,по Серлю, относятся к сфере социального контекста, они не регулятивны, аконститутивны, и отклонения от них могут носить как сознательный, так иненамеренный характер. В теории речевых актов нарратив рассматривается какпрототип или единственный пример идеально оформленного речевого акта с началом,серединой и окончанием.
Общие принципы лингвистического анализа текстапредполагают его рассмотрение как продукта языка, интерпретации и практики, тоесть подразумевают изначальное сплетение реальности с проблемами ее языковогоосвоения — «реальный мир» в значительной мере бессознательно строится наязыковых нормах данного общества»[9, с.95]. Нарратив в этом контексте предстаеткак особая эпистемологическая форма – окружающая реальность может быть освоеначеловеком только через повествование, через истории. В лингвистическихисследованиях классическим считается определение нарратива, предложенное В.Лабовым: нарратив – это «один из способов репрезентации прошлого опыта припомощи последовательности упорядоченных предложений, которые передают временнуюпоследовательность событий … нарративы функционируют как эквиваленты единичныхречевых актов, таких, как ответ, высказывание просьбы, претензии и т.п.»[19].Необходимыми лингвистическими признаками нарратива являются[42]: 1) наличиепридаточных предложений, соответствующих временной организации событий; 2) отнесенностьповествования к прошедшему времени; 3) наличие определенных структурныхкомпонентов – ориентировки (описания места, времени действия, персонажей),осложнения или конфликта, оценки (выражения авторского отношения кпроисходящему), разрешения осложнения и коды (завершения повествования и егоотнесения к «здесь-и-теперь»).
Нарративы в психологической теории и практике.
Сформировавшиеся в рамках психологии подходы кнарративной проблематике достаточно сложно структурировать, поэтому ниже будутрассмотрены только два из них – нарративная психология, или «теория» нарратива,и психоаналитическая терапия, или «практика» нарратива. Нарративная психология(Т. Сарбин, Г. Олпорт, Дж. Бруннер, К. Герген, А. Керби, Ч. Тейлор)[30]утверждает, что смысл человеческого поведения выражается с большей полнотой вповествовании, а не в логических формулах и законах, поскольку пониманиечеловеком текста и понимание им самого себя аналогичны. Человек как «истолковывающеесебя животное» достигает самопонимания через нарратив или непрерывнуюсамоинтерпретацию, посредством которой выделяет в жизненном потоке определенныемоменты, обладающие для него смыслом и оценочным значением. В рамкахнарративной психологии существует два подхода: представители первого,«социально-конструктивистского», занимают радикальную позицию в вопросе о том,что такое личность и как происходит самопонимание (понятия «личность», «я» ненужны; личность – это «текст», ее понимание подобно пониманию текста);представители второго направления отождествляют самопонимание исамоидентификацию (понимание себя равнозначно осознанию своей социальнойпринадлежности). Оба подхода включают теорию идентичности в более широкиетеории реальности, то есть для диагностики психологического статусаиндивида[2, с.282-283] необходимо учитывать, на какую собственно реальность онориентируется, в каком социально-культурном контексте существует.
«Социально-конструктивистский» подход определяетсознание человека как своего рода личностное самополагание, организованное позаконам художественного текста. Так, например, Дж. Брунер выделяет два модусасознания[30,44]: нарративный модус самоосмысления отражает жизненный контекст иуникальный индивидуальный опыт; парадигматический, или логико-научный, модусявляется общечеловеческим – это форма нарратива, выработанная в ходекультурного развития человечества и приспособленная к межличностному общению.Соответственно психологи выделяют следующие нарративные структуры человеческойличности: «комедию» (победа жизни над смертью отменяет общественные нормы иусловности, подавляющие желание), «романс» (идеализирует прошлое и традиции),«трагедию» (показывает поражение героя и его изгнание из социума), «иронию»(подвергает сомнению предыдущие варианты нарративных структур, когда они несправляются с задачей выстраивания жизненных смыслов).
Главным методом исследования в психоаналитическойтерапии является «кейс-стади» или «кейс-нарратив» — это изучение эвристически икоммуникативно значимых индивидуальных случаев или в целом биографий обычныхлюдей для конструирования на их основе типических моделей психическихструктур[31, с.17]. Нарратив здесь рассматривается как средство организацииличного опыта, отражающее эмоциональное состояние рассказчика и стимулирующееответную реакцию слушателя. Анализ нарративов основан на идеяхинтертекстуальности (все, что автор узнал до создания своего текста, невольно инеосознанно прорывается в его «творении»), множественной интерпретации инеотделимости текста от контекста, диктующего его оценку[14;19], и проводитсяпри помощи контент-аналитических методов.
Психоаналитическая терапия интерпретирует историюжизни пациента, рассказанную в ходе психотерапевтического сеанса, как нарратив,поскольку использование этого понятия оказывается продуктивным при столкновениис проблемой достоверности рассказа пациентов, когда необходимо отделитьсубъективную версию событий от «объективной правды», если таковая вообщесуществует[19]. Хотя такой подход требует однозначного определения нарратива,которое позволило бы отличать его от «не-нарратива», существуют значительныерасхождения в его понимании (рассказ пациента о событиях жизни; пересказсновидения или фантазии; тематически единая сюжетная линия, охватывающая весь жизненныймир человека; один из модусов психотерапевтического дискурса и т.д.).
В психоаналитической терапии доминируют два подхода крассмотрению нарратива: прагматическая трактовка предполагает решающую рольконтекста в порождении значения (рассказывание истории на психотерапевтическомсеансе детерминировано отношениями «психотерапевт — пациент»);аффективно-оценочный подход[40] связывает уникальность каждого повествования стем, что автор неизбежно предлагает слушателю принять и разделить его точку зренияна мир. В принципе, чем сложнее структура нарратива, тем более вероятен отказрассказчика от простой хронологически упорядоченной истории в пользу нарративас доминированием аффективно-оценочного компонента, что требует от повествующегодостаточной степени нарративной компетентности. Последняя развивается свозрастом и подразумевает, что (1) соотношение оценочного и повествовательногокомпонентов изменяется в пользу первого за счет второго (увеличиваетсяколичество специфических оценочных высказываний); (2) истории удлиняются,сюжеты усложняются; (3) становятся привычными прямая речь и свободная косвеннаяречь; (4) основные характеристики повествования выглядят более «сглаженными»;(5) истории становятся более согласованными, а каузальная аргументация – болееочевидной[39, с.533].
Психоаналитическая терапия вводит два определениянарратива: широкое — как процесса порождения историй, как повествования вообще;и узкое — как конкретной, четко очерченной формы повествования,характеризующейся наличием конфликта и его разрешением и, соответственно,изменением состояния актанта и/или ситуации в конце повествования по сравнениюс его началом. В отличие от других повествовательных форм («отчета»,«описания»), не требующих непременной активности действующих лиц по осуществлениюизменений, нарратив предполагает динамику состояний в результате деятельностиперсонажей. Повествование считается нарративным, если соответствует следующимсемантическим критериям[19]: 1) оно репрезентирует временную последовательностьсобытий, которые изменяют состояние актанта или его окружения; 2) оно отчетливои конкретно указывает на место и время действия и действующих лиц. Маркераминарратива в тексте являются «резюме», предшествующее изложению нарратива,«кода», возвращающая слушателя от повествования к настоящему времени, и прямаяречь действующих лиц.
Нарративы личного опыта используются впсихоаналитической терапии, чтобы изменить жизнь пациента путем еепересказывания, иной интерпретации и конструирования более удовлетворительногоопыта. Поэтому базовой техникой нарративной терапии являетсяэкстернализация[14] – лингвистическая практика, помогающая людям отделить себяот проблемно насыщенных историй, которые они воспринимают как собственнуюидентичность: посмотрев на свои проблемы со стороны, человек может взять насебя ответственность за их разрешение. Экстернализация исключает эффект«наклеивания ярлыков» и способствует тому, чтобы человек направил свои усилияна борьбу с проблемами, а не с людьми. Для этого нарративная психотерапия акцентируетпротиворечивость субъективного опыта: нет экспертов, нет объективных истин, нетконечной интерпретации или конечного интерпретатора, на которого можно было бысослаться, чтобы подтвердить легитимность и истинность любого повествования,включая саму нарративную психотерапию.
Таким образом, в рамках психологии нарратив можетрассматриваться и как новый теоретический подход (в нарративной психологии), икак эмпирический объект анализа (в психоаналитической, или нарративной,терапии).
Нарративизация исторического исследования.
«Лингвистический поворот» в истории привел крассмотрению исторической реальности, как всегда предстающей перед нами в техили иных вариантах языковой репрезентации[27;37]. Одни историки восприняли«лингвистический поворот» как оправдание неизбежности многоголосия мнений,другие – как подтверждение интерпретативной стороны истории, третьи – каксанкцию на инструментальный подход к знанию. Изменение методологическихперспектив истории породило дискуссию между традиционными историками испециалистами по риторике истории: первые стремятся скрыть разрыв междуисторическим письмом и его предметом, а вторые утверждают, что эффектреальности создает используемый историками широкий набор риторическихконвенций.
Стремясь свести калейдоскоп прошлого к умопостижимомуединству, современная история опирается на нарратив как главный способ описаниясобытий через формирование контекста, их связующего: «концепт нарратива непросто сохраняет ценность многообразия – это форма, в которой находит своевоплощение специфичность и научность исторического исследования, в которойисторик конституирует и осуществляет процедуру схватывания в единое целоенекоторой серии эпизодов»[35]. Доминирующий в современной истории важнейший длянарратологии вопрос «как это происходит?»[17] делает бессмысленным выяснение«истинности» исторического нарратива, поскольку он представляет собойсовокупность моделей прошлого и метафорических заявлений об отношениях сходствамежду этими моделями и типами историй, которыми люди конвенционально связываютсобытия своей жизни со значениями и структурами своей культуры. Автор любогоисторического текста выражает в своем повествовании не реальное время, аусловную темпоральность, органично включенную в культурный контекст и проходящуючерез весь нарратив. Сложившийся нарратив имеет начало (общую ориентацию),середину (постановку проблемы, ее оценку и разрешение) и конец (возвращение кнастоящему).
Если в сфере философии нарратив – это способ обретениячеловеком своей идентичности, то «в истории нарратив рассматривается как такаяформа существования исторического знания, которая снимает дихотомию объясненияи понимания»[37, с.7-8]. Новое знание о социальных феноменах формируется вистории на основе теоретической генерализации отдельных случаев иливоспоминаний людей — представляя историю как серию упорядоченных во временисобытий, нарративный анализ позволяет не только сочетать производствотеоретически структурированных интерпретаций с чувствительностью к историческимдеталям[47], но и осознавать степень опосредованности образа прошлоговыбираемым историком «масштабом освещения» и его личнойзаинтересованностью[31, с.21;37, с.89]. История выражает «все человеческое»историков, и «если их разнородные и противоречивые репрезентации имеют какое-тоотношение к внешнему миру, то только потому, что сам мир, наряду спсихологическими факторами, несет свою долю ответственности за противоречия вмышлении»[24, с.45].
Основными характеристиками нарративного подхода вистории являются: «ретроспективность» (рассмотрение событий прошлого черезпризму настоящего и будущего); «перспективность» (зависимость историческойоценки событий от мировоззрения историка); «избирательность» (отбор релевантнойинформации); «специфичность» (влияние исторического знания на формированиеидентичности); «коммуникативность» (воздействие культурного дискурса наисторическое знание); «фиктивность» (зависимость исторических интерпретаций отсоциальных условий, в рамках которых они играют роль ориентира в практическойжизни[45], и сближение художественной и научной типизации на основе единстваобъекта познания и сходства типического образа, который содержит общие ииндивидуальные признаки[32, с.17]). Таким образом, историк оказывается столь жесуверенным творцом, как поэт или писатель, поскольку его текст, или нарратив,подчиняется тем же правилам риторики, которые обнаруживаются в художественнойлитературе[10]. Однако есть существенное отличие: если писатель или поэтсвободно играют смыслами, то построения историка основаны на некой реальнойситуации, требующей по возможности точной и глубокой интерпретации. Сведениепринципов конфигурации исторических повествований к литературным жанрамактуализирует вопрос о том, почему все-таки не литература, а история в формелитературы. Этот вопрос решается посредством аналогии с психотерапией[35]:историк реализует своеобразную терапевтическую функцию придания такого смысла,который делает прошлое приемлемым для культуры, то есть нарратив не простоконституирует, а переосмысливает исходный материал, заставляя действительностьпредстать определенным образом.
Логика использования понятия «нарратив» в социологии.
Западные ученые характеризуют современный этапразвития социологической науки как последовательную нарративизацию иформулируют следующие постулаты «нарративной социологии»: 1) всесоциализированные индивиды являются рассказчиками и постоянно находятся вситуации потенциального рассказывания историй; 2) большинство речевых действийсодержат элементы нарратива; 3) выбор варианта нарратива зависит от конкретнойситуации, аудитории, индивидуальной перспективы и властной иерархии; 4) нарративыдопускают возможность как конфликта, так и сотрудничества; 5) различие уровнейлингвистической компетентности и неопределенность субъективных позиций обусловливаютнезавершенность большинства нарративов; 6) нарративы различаются подлительности и степени институционализации; 7) информации без интерпретации несуществует, поэтому все социологические данные нарративны; 8) рассказчикипредлагают разные версии одного и того же события разным слушателям и в разноевремя.
Причины обращения к понятию нарратива в социологиитаковы: во-первых, в соответствии с теорией интерпретации, (1) объектинтерпретации (текст или «аналог текста») должен обладать смыслом — описыватьсяв категориях ясности, согласованности, внятности либо в противоположных им; (2)этот смысл должен быть отличен от средств его выражения, то есть данный наборсредств выражения может передавать нескольких смыслов; (3) должен существоватьсубъект, которому приписывается производство текста[11, с.54]. Посколькуинтерпретация зависит от целостного контекста взаимосвязанных убеждений,ценностей и практик интерпретатора, то из ее принципиальной неопределенностиследует возможность и желательность различных «прочтений» текста.
Во-вторых, основной постулат этнометодологииутверждает рефлексивное использование действующими индивидами своих обширных«запасов знаний» о ситуации взаимодействия для обеспечения осмысленнойинтерпретации собственных поступков и действий других: «наша способностьпонимать и полностью осознавать значение [текста] неизбежно зависит от запасапрошлых знаний, которые читатель сознательно или неосознанно использует дляконструирования значения»[39, с.545]. Рассмотрение норм объективности, рациональностии фактичности как зависимых от конкретного контекста случайной ситуации, вкоторой их удалось «достичь», позволяет этнометодологам утверждать ситуативныйхарактер социальной организации повседневных практик. Исследователи формулируютследующие основные понятия этнометодологии[18, с.34-35]: «практика» (постоянноепроизводство и обработка акторами информации в ходе языкового взаимодействия),«индексность» (совокупность контекстуальных значений слова), «рефлексивность»(постоянное сопоставление действия с имплицитными кодами поведения человека втой или иной ситуации), «объясняемость» (способы рационализации повседневнойдеятельности, придающие ей организованность и упорядоченность), «членство»(участие в коллективном процессе постоянного воссоздания естественного языка,придания словам новых смыслов).
В-третьих, обращение к нарративу соответствуетфеноменологическому призыву к анализу «естественных» данных и трактовкесоциологии как «деятельности по прояснению правил интерпретации и облегчениюкоммуникации»[4, с.103]. Феноменологический подход допускает «социологическоепереписывание» нарратива, или «повествования о себе», поскольку, будучиобъективацией общих социальных процессов, рассказанная история дает возможность«реконструировать кристаллическую решетку знания группы: социальное изменениетесно связано с тем, что происходит с социальными агентами»[22, с.20].«Социологическое переписывание» основано на следующих характеристиках речевойдеятельности[15, с.99]: 1) информация не только передается и принимается, но иформируется (высказывания не просто отражают данность, а создают нечто новое инеповторимое); 2) высказывания контекстуально обусловлены и сами являютсячастью социального контекста; 3) смысловая структура переживания событияизменяется в зависимости от времени, отделяющего его от актуального«здесь-и-теперь» (значение события диктует его «сиюминутная» релевантность); 4)на восприятие высказывания влияет значение и степень выраженности егоэкспрессивного компонента; 5) каждый речевой акт имеет определенные следствиядля участников коммуникации.
В-четвертых, для социологической трактовки нарративаважно лингвистическое разграничение форм функционально-стилистическойрепрезентации времени в языке: повествование (нарратив), описание и рассуждение– это основные композиционно-речевые формы, показывающие различную «фактуру»времени. В строгом смысле эгоцентричное время прослеживается только внарративных текстах, основной функцией которых является сообщение о некоторомсобытии. Ненарративные жанры отражают мир сквозь призму вечно длящегосянастоящего момента: описание и рассуждение не имеют временного вектора — онисоздают логическую, а не темпоральную последовательность[20].
В-пятых, при проведении социологического исследованиясубъективистский подход требует учитывать (1) активную роль респондента и еговлияние на исследователя («мы – часть изучаемого мира, и нам не избежатьотношений с теми, кого мы изучаем»); (2) глубину наблюдения, а не широту охватакак основу надежности данных (если сущность социального явления не позволяетстандартизировать ответы, то лучше расшифровать смысл речи и действийиндивида); (3) исторический контекст изучаемых процессов и явлений; (4) невозможностьобеспечить репрезентативность «мягкого» исследования (специфика единичнойсоциальной ситуации требует отказаться от построения новой теории из только чтополученных в исследовании данных и соотносить их с уже существующимитеориями)[13, с.41‑44].
И, наконец, герменевтическая традиция, подразумевающаяотсутствие установленной процедуры и параллельное развитие информации иинтерпретации, предполагает, что в самом общем виде работа с биографическиминарративами включает в себя прочтение текстов, «вживание» в их содержание ивычленение «когнитивных фигур», которые подвергаются многократномуанализу[36, с.118]. Рассматривая текст в его притязании на истинность и вводятезис о принципиальной открытости интерпретации и неотделимости пониманиятекста от самопонимания интерпретатора[33, с.99‑100], в качестве главнойзадачи изучения нарративов герменевтика утверждает характеристикубиографического дискурса через смысловые структуры, возникающие при анализеотношений между событийной канвой нарратива и оценочными суждениями автора.Иными словами, важна не столько референциальность истории жизни, сколько некие«практические схемы» мышления, диапазон и вариативность обнаруженных в текстахсмысловых структур, «репертуар возможностей», а не частота их обнаружения.
В целом, обращение социологии к нарративу укладываетсяв общую тенденцию роста интереса социальных наук к биографиям: в современномобществе социальные структуры (классы, семья, профессиональные сообщества,долговременная занятость и т.д.) перестали обеспечивать четкие границыидентичности[31, с.7] — общество предлагает индивидам множество вариантовустройства жизни, требуя сформировать один из множества образцов идентичности.Поскольку «обобщающие исследования в науке не могли схватить специфичность исиюминутность жизненных реалий, в фактологических описаниях индивидовотсутствовали сопоставимость, связность и ощущение «эссенциальности»[31, с.12],интерес социальных наук к биографиям в качестве предмета исследования вполнеоправдан. Однако биографические материалы содержат слишком много специфики,чтобы запоминать эти данные сами по себе, — необходим подход, не простодетально описывающий, но и обобщающий факты субъективного опыта, выявляющийпричинные связи и формирующий типологии, — нарративный анализ претендует насоответствие этим критериям.
В современной социологической литературе не существуетоднозначной трактовки нарратива: одни авторы предпочитают широкое определениенарратива как метафоры разнообразных форм жизнеописания, не подразумевающейсистематических методов анализа и детальной записи; другие дают жесткоеопределение нарратива как истории о специфическом прошлом событии — «минималистское определение нарратива таково: воспринимаемая последовательностьнеслучайным образом взаимосвязанных событий»[39, с.519]. Большинство ученыхсогласны, что нарратив – это «дискретная единица текста с четким началом иокончанием», в которой повествование специально организовано вокругпоследовательных событий и значим сам контекст повествования (позициярассказчика, конкретная ситуация рассказывания, присутствие слушателя ит.д.)[4, с.10;38, с.38–39]. Чтобы «речевое действие» стало нарративом,репрезентацией ненаблюдаемых пространственно-временных конфигураций социальныхпрактик, оно должно соответствовать ряду критериев, среди которых[43]: 1) тщательныйотбор и комментирование событий прошлого; 2) трансформация этих событий вэлементы истории (сюжет, «декорации», описание героев и т.д.); 3) построениевременной организации повествования таким образом, что она сама объясняет, каки почему события происходили. Интерпретация нарративов неизбежна, так как,выражая одновременно фазу необходимого отделения субъекта от группы и фазу егодобровольного возвращения в нее (индивидуальный и социальный пластыповествования), нарратив оказывается выражением «пересечения индивидуальных исоциальных полюсов человеческой жизни»[38, с.47].
Мнения исследователей расходятся и в оценкевыполняемых нарративами функций. С точки зрения организации прошлого опыта,нарратив может выполнять следующие функции[27]: упорядочивающую, информирующую,убеждающую, развлекающую, отвлекающую внимание, трансформирующую итемпоральную. Если первые пять функций достаточно очевидны и не нуждаются вкомментариях, то значение двух последних необходимо пояснить. Трансформирующаяфункция нарратива состоит в том, что он задает модели переописания реальности(акцентирует одни события и замалчивает «неуклюжие вопросы»): в интересахсвязности, полноты и живости нарратив предлагает больше информации, чем строгонеобходимо для выражения смысла — в итоге разрозненные события объединяются водну означающую структуру[35]. Темпоральная функция нарратива выражается в том,что, выделяя различные моменты во времени и устанавливая связь между ними, вчастности, намекая на финал уже в начале истории, нарратив вносит«человеческие» смыслы в течение времени и позволяет понять значение самихвременных последовательностей. Время в нарративе выполняет двойную функцию — «является одним из средств репрезентации (языка) и конституируетрепрезентируемый объект (события истории)», и включает в себя три аспекта –порядок (когда?), длительность (как долго?) и частоту (как часто?)[39, с.528].
Иная классификация функций нарратива строится наоснове прагматических характеристик повествования[8]: 1) социальные функции — идентификационная (рассказчик идентифицирует себя как члена определенногосоциума), репрезентативная (взаимное самопредставление рассказчиков в ситуациизнакомства), дидактическая (рассказчик как член социума обучает «новичков»общей этике и системе ценностей), регулятивная и ориентационная (ценностиобщества проецируются через событие-медиатор на социальное пространство); 2) психологическиефункции — психотерапевтическая («совместное обдумывание» и «сравнение опыта» вкритической ситуации) и прогностическая (слухи, толки); 3) коммуникативныефункции — развлекательная и информационная. Важнейшей функцией нарративаявляется «самопредъявление» рассказчика, хотя актуальные цели самопрезентации,действие защитных механизмов психики, стремление соответствовать образцамсоциальной желательности и т.д. приводят к значительным искажениямповествования[19].
Одной из проблем социологического рассмотрениянарратива является определение его истинности — «проблема истинности нарративане является лингвистической – она возникает тогда, когда нарративрассматривается как отражение социальной реальности»[39, с.534]: одниисследователи считают, что нарратив воспроизводит реальные события; другиеполагают, что нарратив конституирует действительность — рассказывая, человеквыделяет «реальные» события из потока сознания; третьи утверждают, чтоинформанты неизбежно приукрашивают историю, привнося в нее свои интересы иценности. Безусловно, одни и те же события предстают в разном свете взависимости от ценностных приоритетов рассказчика: семиосоциопсихолингвистыподсчитали, что собственно смысловую нагрузку несет не более 20% любого текста,а все остальное – словесная мишура, либо ненужная вообще, либо выполняющаясовсем другие, не смысловые функции. Ситуация усложняется тем, что прошлое –всегда избирательная реконструкция, из которой люди стремятся исключить опыт,угрожающий утверждаемой ими сегодня идентичности. Более того, отделить факт отвымысла практически невозможно, так как само представление факта предполагаетопределенную интерпретативную работу, то есть «вымысел», но, сохраняющий «сходство»с реальным миром[9, с.96]. Фактографическая канва нарратива соотносима собщезначимыми историческими событиями как определенными контрольными точками;что же касается интерпретации, или «вымысла», то к нему не применим критерийистинности/ложности, ибо любая интерпретация имеет свое субъективноеобоснование, и уже в силу этого обстоятельства истинна[5, с.78].
Для нарративного анализа установление историческойистинности индивидуального объяснения не является главной задачей. Посколькунарратив есть самоописание субъекта, в котором акты рассказывания о себеявляются фундаментальными для реальности субъективного существования,нарративный анализ рассматривает язык не как инструмент отражения внешнегомира, а как способ и условие конструирования смысла. Иными словами, нарративыстремятся не к объективности, а к истинам опыта, которые раскрывают себя толькопосле интерпретации нарратива с точки зрения оформивших его контекстов иповлиявших на него мировоззрений: «изучение реальных людей, имеющих реальныйжизненный опыт в реальном мире, происходит в нарративном анализе при помощиистолкования смысла, которым люди наделяют переживаемые события»[38, с.44]. Этахарактеристика нарратива заставляет социолога отказаться от безопасной ролиинтерпретатора извне, поскольку его социальное положение оформляет те смыслы,которые он извлекает из нарративов.
В итоге некоторые исследователи говорят онеобходимости отказаться от анализа содержания нарратива и рассматривать в немисключительно формы презентации индивидуального и социального опыта. Такойподход не совсем верен – более корректно было бы говорить о направленииисследовательского интереса[23]: если социолога интересуют оценки и восприятиереспондентами тех или иных явлений социальной действительности, то его вниманиебудет направлено на способы конструирования повествования. В этом случаенарратив выступает не как свидетельство, а как социальная практика иликонструкция, помогающая понять и объяснить механизмы производства ивоспроизводства социальных представлений. Если исследователю необходимоопределить наличие или отсутствие конкретных явлений в жизни респондента, то,видя в нарративе лишь отображение реальности, он будет пытаться «снять»интерпретации слой за слоем и расшифровывать текст, чтобы постичь «подлинную»реальность. Язык здесь рассматривается как посредник, передающий неизменные иединственные значения, поэтому, исследуя то, о чем написано, – сами описываемыепрактики, – социолог реконструирует когнитивно-нормативные схемы повседневнойжизни.
Полное понимание нарративного эпизода как«окончательное узрение и полное обобщение того способа, каким человеческоесущество соотносит слово с делом»[3, с.178], невозможно, поскольку потребовалобы полного слияния читателя с автором. Чтобы в определенной степенигарантировать понимание «текста», процесс «перевода» повествовательныхконструктов респондента в теоретические положения исследователя долженпроходить по следующей схеме: 1) акт доверия (текст рассматриваетсяисследователем как полновесный, ожидающий и заслуживающий раскрытиясимволический мир); 2) агрессивное вторжение исследователя в чужой мир,схватывание конкретного смысла текста; 3) структурирование содержательногобогатства текста респондента в соответствии с критериями социолога; 4)исследователь берет на себя ответственность за «локализацию» автора, то есть занахождение или придание ему неких типических характеристик.
Итак, несмотря на некоторую «функциональную» специфику- в психологии нарративы помогают понять идентичность, в истории позволяют наделятьсмыслом прошлое, в психоанализе предоставляют материал для анализа, в философиислужат основой для формирования нового видения мира и организациисообществ[43], в социологии объединяют все характеристики качественнойметодологии — нарративный подход в современных социальных науках предполагаетповсеместный характер рассказывания «историй»[39, с.517], то есть рассматриваетнарративы как формы человеческого поведения или социальные действия,возникающие в определенных условиях и ориентированные на других. Посредствомнарратива жизнь каждой личности превращается в осмысленное целое, а жизньсоциума формируется переплетением индивидуальных повествований[27].
Список литературы
Барт Р. S/Z / Пер. с фр.; под ред. Г. К. Косикова. — М., 2001.
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструированиереальности: трактат по социологии знания. — М., 1995.
Бибихин В.В. Слово и событие. — М., 2001.
Бодрийяр Ж. Система вещей. — М., 1999.
Божков О.Б. Биографии и генеалогии: ретроспективысоциально-культурных трансформаций // Социологический журнал.– 2001.– № 1.
Брокмейер И., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещанияодной альтернативной парадигмы // Вопросы философии.– 2000.– №3.
Бутенко И.А. Постмодернизм как реальность, данная намв ощущениях // СОЦИС.– 2000.– №4.
Веселова И.С. Нарратология стереотипной достовернойпрозы // www.folk.ru/propp/rech/veselova.html.
Воробьева А.В. Текст или реальность: постструктурализмв социологии знания // Социологический журнал.– 1999.– №3/4.
Гуревич А.Я. Историк конца ХХ века в поисках метода //Одиссей: Человек в истории. — М., 1996.
Девятко И.Ф. Модели объяснения и логикасоциологического исследования. — М., 1996.
Декомб В. Современная французская философия / Пер. сфр. — М., 2000.
Добрякова М.С. Исследования локальных сообществ вконтексте позитивизма, субъективизма, постмодернизма и теории глобализации //Социология: 4М.– 2001.– № 13.
Жорняк Е.С. Нарративная терапия: от дебатов к диалогу// Журнал практической психологии и психоанализа.– 2001.– №4.
Журавлев В. Ф. Анализ коммуникаций в качественноминтервью // Социология: 4М.– 1996.– №7.
Зарубежная лингвистика: II. Пер. с англ.; общ. ред.В.А. Звегинцева и Н.С. Чемоданова. — М., 1999.
Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив:проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей: Человек вистории. — М., 1996.
Исупова О.Г. Конверсационный анализ: представлениеметода // Социология: 4М.– 2002.– №15.
Калмыкова Е.С., Мергенталер Э. Нарратив впсихотерапии: рассказы пациентов о личной истории // Журнал практическойпсихологии и психоанализа.– 2002.– №1-2.
Карасик В.И. Языковые концепты как измерения культуры(субкатегориальный кластер темпоральности) // Научная библиотекаЦентроконцепта: Концепты.– 1997.– Выпуск 2 (2).
Кассирер Э. Опыт о человеке: введение в философиючеловеческой культуры // Избранное: опыт о человеке. — М., 1998.
Козлова Н.Н. «Повесть о жизни с Алешей Паустовским»:социологическое переписывание // СОЦИС.– 1999.– №5.
Козлова Н., Садомирская И. «Наивное письмо» ипроизводители нормы // Коллаж: социально-философский ифилософско-антропологический альманах / Под ред. В.А. Кругликова. — М., 1997.
Копосов Н.Е. Замкнутая вселенная символов: к историилингвистической парадигмы // Социологический журнал.– 1997.– № 4.
Кузнецов А.М. Антропология и антропологический поворотсовременного социального и гуманитарного знания // Личность. Культура.Общество. 2000 Т.II. Вып.1 (2).
Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н.А.Шматко. — СПб., 1998.
Нарратология: основы, проблемы, перспективы: Материалык специальному курсу / Сост. Е.Г. Трубина // www2.usu.ru/philosophy/soc_phil/rus/courses/narratology.html.
Огурцов А.П. Истоки постмодернизма // Человек.– 2001.–№3–4.
Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросыфилософии.– 1991.– №6.
Романова И.А. Основные направления исследованиясамопонимания в зарубежной психологии // Психологический журнал.– 2001.– №1.
Рустин М. Размышления по поводу поворота к биографиямв социальных науках // «ИНТЕР».– 2002. – №1
Сердюк Т.Г. К вопросу об отношении истории к искусству// Преподавание истории в школе.– 1998. – №5.
Современная западная философия: словарь. — М., 1998.
Сыров В.Н. Нарративное производство и современноесоциальное познание // Социальное знание в поисках идентичности:фундаментальные стратегии социогуманитарного знания в контексте развитиясовременной науки и философии. Сборник научных статей по материаламВсероссийской научной конференции, проведенной философским факультетом ТГУ25–26 мая 1999. — Томск, 1999.
Сыров В.Н. Современные перспективы философии истории:поворот к нарративу // siterium.trecom.tomsk.ru/Syrov/s_text12.htm#Up.
Цветаева Н.Н. Биографический дискурс советской эпохи// Социологический журнал.– 1999.– №1/2.
Янков И.В. Нарратив в историческом освоениидействительности: феномен обновления и социокультурный смысл: Дис. канд. филос.наук. — Екатеринбург, 1997.
Ярская-Смирнова Е. Р. Нарративный анализ в социологии// Социологический журнал.– 1997.–№3.
Franzosi R. Narrative Analysis – or Why(and How) Sociologists should be Interested in Narrative // Annual Review ofSociology. – 1998.– Vol.24.
Gerhardt J., Stinson Ch. The Nature ofTherapeutic Discourse: Accounts of the Self // Journal Of Narrative and LifeHistory.– 1994.– Vol.4.
Labov W. Some Further Steps in NarrativeAnalysis // Special issue of The Journal of Narrative and Life History. 1997.
Labov W., Waletzky J. Oral Versions ofPersonal Experience: Three Decades of Narrative Analysis // Special Volume of aJournal of Narrative and Life History.– 1997.– Vol.7.
Maines D.R. Narrative’s Moment andSociology`s Phenomena – toward a Narrative Sociology // SociologicalQuarterly.– Vol.34.– №1.– P.17–37.
Richardson L. Narrative and Sociology //Journal of Contemporary Ethnography.– 1990.– Vol. XIX.– №1.
Rusen J. Narrativity and Objectivity inHistorical Studies // www.ruf.rice.edu/~culture/papers/Rusen.html.
Socor B.J. The Self and its Constructions// www.iona.edu/academic/arts_sci/orgs/narrative/SOCOR.HTM.
Suoninen M. Microhistory as an Answer tothe Dilemma in Historical Sociology // Sosiologia.– 2001.– №1. – Vol.38.
Для подготовки данной работы были использованыматериалы с сайта www.ecsocman.edu.ru