ПелипенкоАндрей Анатольевич -доктор философских наук, кандидат искусстнинедения, ведуиишнаучный сотрудник Государственного института искусствознания.
Вгуманитарных науках есть области, проникновение в которые требует не толькоинтеллекта, но и мужества. Здесь объективность — первое правило всякогочестного исследователя — становится невыносимо тяжким бременем. Не выдерживаяэтого бремени, многие казалось бы сильные умом и духом, сворачивают с тропыобъективной науки, укрываясь в спасительных кущах комфортных мифов. Спор осудьбах и перспективах нашего многострадального отечества — это та область, гдеобъективность способны сохранить лишь единицы. Лишь те, чей дух в силу тех илииных обстоятельств оказывается в счастливой (?) точке равновесиясамоотожде-ствлсния и отстранения, притяжения и отталкивания, любви и неприятияпо отношению к российской культуре как объекту исследования. Самоотождествление(природнение) вырастает из глубокого и безотчетного вживания в родную культуруи рождает ее видение и понимание исключительно изнутри. Отстранение же,напротив, реализует внешнюю точку зрения. Чуть больше природнения — ианалитические идеи оказываются в плену духовной зависимости. И тогда в тканьисследовательского дискурса невольно вплетаются мифологические конструкции иритуальные тезисы вроде «возрождения России» (какой?), хотя вреальной, а не мифологической истории никогда и ничего не возрождалось. Чутьбольше отстранения — и исследовательская мысль упускает что-то главное,корневое, трудно объяснимое, но пронизывающее собой все. Так пишут о Россиииностранные авторы или те, кто прожил долгие годы в эмиграции. За множествомверных и глубоко интерпретируемых деталей у них, как правило, мерцает какое-тоорганическое непонимание самого главного. Обычно это проявляется в тех выводах,которые они делают из материала своих исследований.
Примерподобного равновесия — недавно появившаяся книга И. Яковенко [I], в которойглубинное понимание сути развития российской государственности сочетается сжесткостью и беспристрастностью объективного анализа. Последнее особенно важно,ведь чтобы адекватно воздействовать на реальность, сначала необходимо научитьсясмотреть на нее открытыми глазами. От неумения и нежелания считаться с фактамив истории уже погибло не одно государство и не один народ сошел с историческойсцены, анестезируя смертельную боль и обиду наркотиком утешительных мифов.Поистине надо любить предмет своего исследования, чтобы набраться мужестваписать о нем с беспощадной беспристрастностью. Это — ответ всем«патриотически» настроенным критикам книги, коих наберется немало.
Выходиз набившего оскомину спора славянофилов и западников (с приставным стулом дляевразийцев) автор находит на путях широко понимаемых цивилизационныхисследований. Пространство взаимодействия цивилизаций — это та область, гдемасштаб философского видения обязан сочетаться с конкретностью знания историка,где одна пропущенная ступень анализа уводит интуицию исследователя в сторону отистины. Сколько грандиозных объяснительных систем рухнули из-за этого прямого«напяливания» сверхобщих философских тезисов на живой и дискретныйматериал истории. Яковенко не философ и не историк в узком смысле. Онкультуролог в самом глубоком и серьезном понимании этого слова, яркийпредставитель той культурологии, которая не просто связывает, но и синтезируетполюса абстрактного и конкретного гуманитарных дискурсов. Здесь философия изсамодовлеющей интеллектуальной игры вновь становится инструментарием объяснениямира в целом и методологическим каркасом предметных наук, а сам материал этихнаук делается как бы прозрачным и обнаруживает за конгломератом единичных дискретныхявлений и фактов глубинные течения общих закономерностей и тенденций.
Локальныйсрез цивилизационных процессов, рассматриваемых в книге, интерпретируется спозиций определенной теоретической модели. Ключевыми понятиями в этой моделивыступают понятия лимитрофа, мембраны и колебательного контура. Хотя понятие«лимитрофа» использовалось и ранее, но столь содержательное егоприменение встречается впервые. А главное, здесь обнаружена одна из чрезвычайноважных промежуточных ступеней, ведущих от абстрактных диалектических оппозицийк миру единичных фактов и явлений. И на этой ступени кипит своя самостоятельнаяжизнь. Формируются детерминирующие факторы жизни цивилизаций. «Лимитроф можнорассматривать как специфическую сухопутную мембрану, разделяющую Европу иАзию… Он также выполняет функции разделяющего и связывающего начал. Современем на лимитрофе формируется особое мировосприятие, а вслед за ним игосударственное образование, которое дистанцирует его жителей от соседних ядер.Самосознание лимитрофа — самосознание нетождественности, «другого»,не равного ни Западу, ни Востоку. Осознавая себя, лимитроф формирует качествобытия, противопоставленное ядрам. Здесь происходит самовыделение лимитрофногокосмоса как «иного», отличного от ядер, дросселирование (управлениедвижением. — А.П.) разнообразных потоков, пространственное ограждение,ограничение ядер локальных цивилизаций. В то же время лимитроф исполненнапряженного стремления получать значимые инновации, вожделенные товары, идеи ит.д.» [1, с. 24].
Понятиемембраны автор раскрывает следующим образом: «Мы имеем в видупротянувшуюся от Гибралтара до Трапезунда систему образующих единое целоеморей, а также тяготеющие к Средиземноморью территории. Характер и историческиесудьбы этих земель специфичны. Причем специфика региона задана морем.Средиземноморская система являет собой морскую границу Европы, ограждая ее отафриканского и азиатского континентов. Она обеспечивает дистанцированностьЕвропы от остального мира, но в то же время и связь с этим миром. Моментразграничения — большая вода — дросселирует потоки, обозначает естественнуюграницу, оказывается границей расселения. Момент связывающий — морем идут люди,товары, технологии, представления и т.д. Иными словами, с одной стороны, мореявляет собой барьер, с другой — достаточно проницаемую структуру. В цитологиисходный класс систем называют мембранами. Разумеется, речь не идет о простомпереносе понятия, имеющего отношение к биологии и физической химии, в сферуобщественных наук. Речь идет о структурно-функциональном подобии, о системнойаналогии, просматривающейся в этих столь различающихся срезах бытия» [1,с. 9].
Чтоже касается колебательного контура, то здесь автор также отталкивается отаналогий в мире естественных наук. «В рамках элементарного курса физикиили радиоэлектроники описываются особого рода объекты, которые называютсяколебательным контуром. Они представляют собой структуру, включающую дваэлемента, скомбинированные таким образом, что возбуждение (придание энергии)одного из них запускает в системе колебательный процесс. Система Европа-Азия,рассматриваемая в большом временном масштабе, обнаруживает характеристикиколебательного контура» [1, с. 30].
Авторне касается специально вопросов методологии цивилизационных исследований. Онавырастает из материала книги и столь же оригинальна, сколь и сам ракурсисследования. Но некоторые выводы методологического характера напрашиваютсясами собой. В противоположность модному сегодня постмодернистскомуиндетерминизму Яковенко придерживается, нигде, впрочем, об этом не заявляя,выраженного детерминистского подхода. Но это совершенно не тот детерминизм,который хорошо известен нам по многочисленным «классическим»концепциям истории. В рамках монотеистической парадигмальной матрицы и обыденное,и научное сознание оперирует неким образом отстраненного от мира абсолюта,природа которого в конечном счете иррациональна. Этот абсолют — божественныйметасубъект — организует и контролирует исторический процесс, либо проявляясьчерез него, либо отстранение наблюдая за ним. Воля этого метасубъекта, дажеесли он принимает вид безличного социального закона, непосредственновоздействует на рядовых участников исторического процесса. Иначе говоря, междутворцом истории и ее исполнителями существует прямая и непосредственнопостигаемая связь.
Причтении книги Яковенко возникают иные ассоциации, вспоминается совершенно немонотеистическое наставление адептов Вуду неофитам, которое сводится кследующим постулатам. Верховный бог есть. Может быть. Но к вам это не имеет никакогоотношения. Ему в любом случае не до вас. У него есть дела поважнее, которые выпросто не в состоянии постичь. Но вот тут поблизости есть всякие демоныпомельче и если с ними правильно поговорить, то они, может быть, займутсявашими проблемами. Каждая из локальных подсистем культуры — это своего родадемон, живущий своей собственной жизнью и преследующий свои собственные цели. Аисполнителями выступают те самые исторические субъекты, которые, упираясьвзором в границы владений демона, то бишь локальной подсистемы культуры, мнят,будто видят горизонт вселенной и выполняют императив того самого единственногои абсолютного.
Таксубъект имперского сознания полагает, что трудится над воплощением божьегозамысла на Земле1. То есть над осуществлением самого великого исамого высокого проекта, который должен раз и навсегда установить на Земле,причем непременно на всей (!), единственно правильный божественный порядок,который, разрешив раз и навсегда все экзистенциальные проблемы человека,возвысится над потоком времени и пребудет в веках. И демон империи какавтономного самоорганизующегося историко-культурного организма великолепнознает, на какие кнопки надо нажать, чтобы идеалы империи стали притягательны ичтобы транс-цендирующая партисипация к имперской идее стала витальным стержнемчеловека. Но на следующем структурном уровне исторического целого выявляетсявременная, пространственная и функциональная ограниченность великого имперскогопроекта. Есть на свете демоны поглавнее. Эти демоны, оказывается, использовалисвоего младшего имперского коллегу со всеми его подчиненными в своихсобственных целях. Они втянули его в более сложную игру, и получается, чтоглавной сутью империи было, к примеру, формирование некоей цивилизационнойоппозиции другой, не имперской парадигме в рамках общего рисунка, обозретьконтуры которого действительно не дано ни одному смертному. Ну, может быть,единицам, не боящимся скорби познания, да и то «очень потом». Лишь впоследнем акте исторической драмы истерзанному мировым злом имперскому субъектунемного приоткрываются вид за сценой и приготовления к новому спектаклю. Новидит он мало и поздно. Вспомним критериальное поведение имперской власти вситуации «без пяти двенадцать» — ее действия всегда неэффективные изапоздалые. Объективное научное сознание способно выйти за пределыподсистемного локуса культуры (точнее говоря, субъект всегда пребывает не водном локусе, а в их сложной конфигурации) посредством отстранения иабстрагирования, а сознание обыденное вынуждено дожидаться эрозии границ, чтобыполучить сквозь них сигналы из следующего структурного подразделения. И тогдавдруг становится очевидной кровная близость, к примеру, фашизма и коммунизма.Сегодня это публицистический трюизм, а было ли это столь ясно году этак в1941-м?
Кстати,уровень культуролога определяется, среди прочего, способностью видеть проблемув тех слоях обыденной реальности, где другие проблемы не видят. Казалось бы, обимпериях написано уже все, что можно. Однако построить типологию империй — простую, ясную и убедительную — до Яковенко никто не смог. А ведь разница междуколониальной и теократической империями, казалось бы, столь очевидна. Чтообщего между предприятием по ограблению колоний и реализацией на Землебожественного проекта? Только терминологический синкретизм и инерциясловоупотребления заставляют называть и то и другое империей.
Яковенкозанимается историософией средних звеньев цивилизации. Он не задаетсяметафизическими вопросам о природе последнего, самого высокого уровняисторических детерминации. Ему хватает работы в мире опосредований. В этом нетолько интеллектуализм, но и мудрость, изжившая инфантильный ригоризмсамонадеянного сознания, небрежно пробегающего промежуточные ступени в своемрвении поймать Бога за бороду. Чем глубже сознание постигает историческиемеханизмы среднего уровня, тем менее интересной становится метафизика историикак таковая. И тогда уже совершенно неважно, есть ли там наверху кто-то главныйи что он собой представляет. Погрузившись в постижение промежуточных уровней,человек видит всю тщетность этих вопросов, не говоря уже о наивности линейныхиерархий.
Еслиучесть, что европейское сознание на протяжении всей своей истории неуклоннодвигалось в сторону последовательной имманентизации всего трансцендентного, тонет ничего удивительного в тезисе, что бог есть культура. Это бог неметасубъект, трансцендентно отстраненный от мира. Это сложно организованныйконгломерат самоорганизующихся подсистем, каждая из которых ведет себя поотношению к человеку как полуимманентный субъект, детерминирующий тот или инойаспект его социокультурной и ментальной активности. А в целом эти подсистемыобразуют систему, общие контуры которой скрыты от познающего сознания рядомперегородок-горизонтов, в принципе непреодолимых для человеческого субъекта,локализованного в дискретной точке исторического времени и пространства2.Об этой системе, как и о старом Боге, можно с уверенностью сказать только то,что она есть. Но есть и различия. Бог-культура в известном смысле имманентен и,следовательно, не всемогущ. Он детерминирован необратимостью времени, и егосвобода ограничена его же собственными предшествующими действиями. Культураничего не создает из пустоты и не берет назад исторические ходы. Что есть, тоесть, и изменить это можно лишь настолько, насколько позволяет имманентнаяприрода исторического материала. Иначе говоря, рисунок истории, если мы решилиотойти от примитивно детерминистских и монотеистических представлений,формируется характером отношений подчинения и консенсуса между структурнымиподсистемами целого, которые рассматриваются как самостоятельно действующиесубъекты.
Всвоей книге Яковенко впервые набросал несколько портретов этихсубъектов-демонов, показав их скрытую от непосвященного взгляда жизнь иотношения.
Одиниз этих демонов черпает силы в природном ландшафте, другой — в геноме этноса,третий аккумулирует энергию универсалий социальной памяти, четвертыйподстрекает к перманентному выходу за пределы, питаясь силой трансцендирующегопорыва, и т.д. и т.д. А их совместные усилия образуют ту сложную розу ветров,которая и рождает то или иное историческое событие или состояние. Как правило,не только обыденный, но и аналитический ум склонен сводить равнодействующуюсилу к одному-двум «главным» факторам. Яковенко разматывает весь илипочти весь клубок.
Помню,в школьные годы меня донельзя раздражала марксистская фразочка о «слепых истихийных» силах, движущих жизнью социума, вернее, двигавших им допоявления единственно правильного учения. Почему, черт возьми, слепых? Почему стихийных?Пережив крах возомнившего «законодательного разума» и последовавшуюза ним панику иррационализма, научная мысль стала скромнее и глубже. Оказалось,что содержание последнего метафизического уровня исторического бытия не лежитгде-то у Бога в закодированном сейфе, а растворено на сложно структурированныхпромежуточных уровнях реальности. И стоит только всерьез заняться этимиуровнями, как возникает подозрение, что никакого сейфа и вовсе нет. А если иесть, то в нем не лежит ничего нового и интересного.
ИсториософияЯковенко — историософия среднего звена — выражение индифферентна к метафизике.Но зато связь средних уровней с нижним, т.е. с миром единичных фактов, выявленаблестяще. Между теоретическими моделями и пестрым конгломератом историко-культурныхфеноменов протягиваются многообразнейшие прямые и обратные связи. Ни однообобщение не «повисает в воздухе», а ссылки, цитаты, историческиепримеры и иллюстрации складываются в конструктивный, убедительный и не лишенныйэлегантности рисунок.
Современныйгуманитарный дискурс переживает своеобразный пик неосинкретических тенденций.Никто ни с кем не может договориться о терминах, о границах и содержаниипонятий. Постмодернизм подверг саму идею установления границ снобистскомуосмеянию, но легче от этого не стало. В ситуации невозможности общих конвенцийединственным критерием остается убедительность оперирования терминами ипонятиями тем или иным автором в рамках самостоятельного их толкования.
Понятиенации стоит в ряду «резиновых иероглифов», при упоминании которых всеосознают, о чем примерно идет речь, но дать вразумительного им определения не всостоянии. Оно к тому же окрашено привкусом болезненности и нервозных реакций.Еще бы! Больной вопрос. Нужен исключительно трезвый и холодный ум, чтобы спокойнов нем разобраться. Я не вполне согласен с общим определением нации и ееисторических признаков, которые предлагает Яковенко3, но не могуне признать, что выстраиваемая им концепция весьма убедительна. Это необрывочные, хотя и справедливые суждения типа «имперский народ не имеетнации». Это целостная объясняющая модель, которую вполне можно считатьзаявкой на самостоятельную теорию. На фоне полного, объективного и логическивыстроенного анализа исторического генезиса нации и соответственно структуры исодержания национальных интересов становится особенно очевидной наивность инесостоятельность привычных подходов, известных не только по публицистическим,но и по квазинаучным контекстам, обозначающих русский народ как нацию иливводящих понятие «имперской нации».
Иеще. Углубляясь в стройный, подробно развернутый анализ Яковенко вечной русскойтемы «Что делать?», то бишь как реализовать национальные интересы вконкретной политической практике, невольно предаешься чувству полнойбезнадежности. Нет в сегодняшней России таких социальных и политических сил,которые способны выйти на такой уровень понимания. Те, кто понимает, — ничегоне могут сделать, ибо они — частные лица или, в лучшем случае, маргиналыполитической жизни. Те, кто что-то еще может сделать, — ничего не понимают. Непонимают, по словам Макиавелли, даже тогда, когда им объясняют. А массовоесознание и обслуживающая его пишущая братия в упор не видят разницы междуинтересами национальными и имперскими. Многие, впрочем, из идеологических соображенийскорее прикидываются, что не видят. Кого обманывают?
Закатимперии всегда печален. Печальны и судьбы имперских народов, так и не ставшихнациями. В последний момент будто некая пелена застилает и без того не слишкомдальновидный взор тех, кто принимает решения, и тогда они отказываютсявоспринимать очевидное и оказываются неспособны извлекать уроки изхрестоматийно ясных исторических ситуаций. Что тогда делать пророку, которыйвсе понимает и предвидит, но не может ни до кого достучаться? Демоны знают своедело. У них есть множество способов скрыть от человеческого интеллекта истинноеположение вещей и не выпустить его из-под своего господства. Когдапрофессиональные ученые начинают вдруг говорить сказочными сюжетами имифологемами вроде того, что империя тоже содержит потенциал развития личностии т.п., то это и смешно и страшно одновременно. Тогда субъективное поведениесамоорганизующихся локальных подсистем культуры предстает во всей своейдемонической образности. Вот как локальная культура зомбирует людей, вот какнамертво привязывает она их к себе нерефлектируемыми экзистенциальнымиценностями, вот какие шоры надевает она на них! И все это ради чего? Радидуховного роста самого человека? Ради вечных метафизических ценностей? Ничутьне бывало! Просто огню нужен материал, чтобы гореть — вот и все. Локальнаякультура ведет себя как субъект, а следовательно, как живое существо. Этозначит, что она прежде всего должна выжить, затем по возможности расшириться идобиться максимального господства. А люди, включенные во владения демона, — суть материал, обеспечивающий реализацию этих задач. Ни больше, ни меньше. Авот тех, кто видит слишком много и часто пересекает границы владений, демоны нелюбят. Даже стоя на краю пропасти, их добродетельные подданные находятвозможность кинуть камень в «отщепенцев». Вот почему самых умных ипроницательных никогда не слушают.
Намчасто, с умудренным видом журя обыденное сознание, говорят, что в нынешнейситуации нет простых решений. Истинная правда! Но, что характерно, любаяисторически напряженная ситуация всегда требует непростых решений, но всегдаполучает именно простые. Почему-то предлагающих непростые решения (а такиевсегда есть) никто никогда не слушает. Будто кто-то специально следит, чтобыконкретные поворотные решения исторических коллизий не выходили за пределыопределенного уровня простоты. Видимо, историческое и логическое вращаютсявсе-таки по разным орбитам. Отрезвление и удивление приходят потом, когдастановится очевидной примитивность намерений и действий, но вернуться кисходной ситуации уже невозможно. Нет сомнений, что и теперь все будет именнотак. Пророк-интеллектуал бессознательно исходит из того, что совокупныйисторический субъект внутренне столь же свободен в выборе ценностей и жизненнойстратегии, как и он сам. Это и понятно — каждый, кто достиг определенногоуровня самости и внутренней свободы, волей-неволей начинает подразумеватьналичие такого же уровня в другом. Если мыслитель — личность, то и в народе,исторические судьбы которого он рассматривает, он склонен усматриватьколлективную личность. Если народ дорос до буржуазной нации, то такиепредставления небеспочвенны. А если нет, то увы! И вот здесь нельзянедооценивать силу исторической инерции, т.е. того, насколько настоящее ибудущее народа определяется его прошлым. Интеллектуал может построитьвсестороннюю, последовательную и кристально ясную концепцию наиболее разумныхдействий, но история все равно выберет простое решение, т.е. не «каклучше», а «как всегда». Демон не собирается уступать своивладения без боя и будет стоять до последнего. А самое грустное, что под конецон утаскивает в историческое небытие всех своих подданных.
Причтении книги Яковснко становится предельно ясно, что российский народ долженлибо развиться до буржуазной нации, либо уйти с исторической сцены, как этослучилось со всеми имперскими народами. И времени остается критически мало, ибоЗапад — авангард буржуазной цивилизации — сам стоит на пороге глобальныхсистемных изменений, ибо цивилизация буржуазной личности уже решила все своизадачи и исчерпала свой исторический потенциал. Разделенные одной историческойфазой цивилизации еще могут существовать в одном культурном пространстве. Двумя- вряд ли. Постбуржуазной (или уж не знаю, как ее назовут) цивилизации не о чемговорить с постфеодальной империей, а точнее, с ее обломками. Поэтому одна изключевых тем в книге Яковенко — это тема модернизации. Но и здесь, читая книгу,ловишь себя на том, что ясность и убедительность разворачиваемой авторомконцепции разбавляется пессимистическим голосом интеллектуальной интуиции,внушающим ощущение полной безнадежности. Ах, как хочется вспомнить иперечислить все положительные тенденции сегодняшнего дня, чтобы убедить себя ввозможности модернизационного прорыва.
Но,к сожалению, честный исследователь, каковым несомненно является автор, обязанвидеть не отдельные тенденции, а общую картину. А она, увы, не радует.Имперский эгрегор, как проклятье истории, прочно завис над Россией и, похоже,не «рассосется», пока последняя не перестанет существовать как целое.Но и тогда модель национальных интересов, по Яковенко, не потеряетактуальности. Более того, может быть, именно тогда, когда власть демонаослабнет и мифологический туман хотя бы частично рассеется, она и станет болееосуществимой в политической практике и принимаемые историей решения станут хотьчуточку менее простыми.
Список литературы
1.Яковенко И.Г. Российское государство: национальные интересы, границы иперспективы. М.,1999.
2.Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М., 1998.