Личность как субъект социально-политической психологии

Дилигенский Г.
Впредыдущих главах книги рассмотрены два блока процессов — познавательные имотивационные, — образующие в своем постоянном взаимодействии непосредственноесодержание социально-политической психологии. Анализируя эти процессы, мысталкивались с трудностью описания каждого из них и их взаимодействия, таксказать, в «чистом» виде, абстрагируясь от других воздействующих на них сторонпсихической жизни. Мы, например, почти не упоминали об эмоциональной сторонепсихики, которая, совершенно очевидно, пронизывает все ее компоненты и играетгромадную роль в социально-политической психологии. Не касались мы подробно итех психических явлений, которые возникают в ходе коммуникативных отношенийлюдей — как их непосредственного общения, так и их «общения» с массовымикоммуникациями — таких процессов, как влияние одних людей на других, ихвзаимное притяжение и отталкивание, сопротивление убеждению (контрсуггестия) ит.п. Наконец мы лишь мимоходом затрагивали важнейшую проблему соотношения междувнутренними психическими образованиями — мотивами, знаниями — и реальнымобщественно-политическим поведением людей.
Подобноеодностороннее изложение предмета, к сожалению, неизбежно, когда этот «предмет»,с одной стороны, крайне сложен и потому подлежит внутреннему расчленению, а сдругой — его внутренние компоненты не расположены в какой-либо однолинейнойпоследовательности, но являются взаимопроникающими и взаимопереплетающимися.Именно так организована структура психики. Чтобы избежать искажения реальнойкартины, которым чревато дифференцированное описание отдельных еепроцессуальных компонентов, существует лишь один способ: не ограничиваясьтакого рода описанием, попытаться затем, используя его данные и результаты,представить предмет, т.е. в нашем случае социально-политическую психологию вприсущем ему единстве.
Сформулировавзадачу таким образом, мы тут же оказываемся перед новыми вопросами. Что,собственно, представляет собой единство социально-политической психологии, кольскоро оно, как следует из только что сказанного, не может быть сконструированопутем простого сложения различных ее компонентов? В чем проявляется этоединство? Каким образом очертить то психическое пространство, которое можетрассматриваться как единое, т.е. сцементированное внутренними взаимосвязями «населяющих»его явлений и процессов?
Какпоказывает опыт психологической науки, ответ (или, точнее, путь к ответу) навсе эти вопросы содержится в понятии субъекта психики. Внутреннее единство (привсей его возможной противоречивости и неустойчивости) есть органическоекачество субъекта, именно в субъекте объединяются в систему разнородныепсихические процессы и функции. Анализ психики на уровне ее субъекта неозначает, что нас больше не интересуют эти процессы и функции, и мы занимаемсяпоисками лишь некоей общей, интегрирующей субъектной характеристики. Мы меняемне объект анализа, но угол зрения: в центре нашего внимания оказываются теперьне отдельно взятые психические процессы, но механизмы их взаимосвязи,формирующие единство субъекта.
Определениесубъекта психики вообще, субъекта социальнополитической психологии в частности-это особая и также связанная с немалыми сложностями проблема. Ранее мыстолкнулись с ней, когда анализировали потребности социального существованиялюдей и их проявления в сфере социально-политической психологии. Мы пришлитогда к выводу, что эти потребности трансформируются в социальнополитическиемотивы не непосредственно, но лишь воплотившись в социально-исторические типыличности, в тенденции личностной психологии. Тем самым мы фактически призналиличность, взятую в ее социально-исторической определенности субъектомсоциально-политической психологии. В предыдущей главе мы рассмотрели эту еероль главным образом с точки зрения проявления в личностисоциальноиндивидуальной природы человека и исторической динамики соотношения вней социальности и индивидуальности. В данной главе личность в качествесубъекта социально-политической психологии будет рассмотрена полнее иконкретнее. Уже не в плане общих онтологических и исторически эволюционирующихсвойств человеческой природы, но с точки зрения тех личностных образований имеханизмов, которые формируют психические свойства личности как субъектаобщественно-политической жизни. Однако прежде чем обратиться к решению этойзадачи, необходимо еще раз вернуться к самому понятию субъекта.
Признаниеличности субъектом социально-политической психологии вроде бы не нуждается вособых доказательствах. Оно вытекает из того очевидного факта, что обществосостоит из людей и поскольку каждый из них является социально-индивидуальнымсуществом, все они участвуют в общественно-политической жизни (в активной илипассивно-приспособительной форме) именно как личности. Следовательно, исоциально-политическая психология складывается из выражающих отношение к обществупсихических образований личности. Ведь ничего из того, что существует ипроисходит в сфере этой психологии, не может существовать и происходить внепсихологии личности.
Стройную,на первый взгляд, логику этого рассуждения нарушает, однако, весьма существеннаятрудность. Состоит она в том, что любые события и явленияобщественно-политической жизни, в том числе и явления сознания, психологии(взгляды, представления, убеждения и т.д.) представляют собой продуктпсихической, интеллектуальной или практической деятельности той или инойчеловеческой общности, Причем общности, представляющей собой не простомеханическую сумму изолированных и почему-то мыслящих и действующих одинаковоиндивидов, но объединение людей вокруг какой-то общей цели, мнения или ценности.
Дажетакой, казалось бы не требующий каких-то совместных действий или общения актполитического поведения, как голосование на выборах, не является подобноймеханической суммой. Люди голосуют за одну и ту же партию или кандидата потому,что под влиянием тех или иных социальных факторов (взаимного общения,сложившихся ранее или усвоенных в процессе социализации идейнополитическихпозиций, политической пропаганды, осуществляемой по каналам массовой информациии т.д.) они фактически объединились в определенную неформальную политическуюобщность. Когда же мы имеем дело с любым более активным, чем голосование,общественнополитическим действием, его коллективный характер еще болееочевиден. Социально-индивидуальная природа человека — феномен чрезвычайно многогранный,многообразный по формам своего проявления, и одно из его проявлений состоит втом, что отношение человека к общественной действительности (интеллектуальное,эмоциональное или практическое), с одной стороны, складывается в недрах егособственной индивидуальной психики, с другой — никогда не бывает абсолютноиндивидуальным, изолированным от мнений и поступков других людей (конкретныхиндивидов или «обобщенного другого»). Это отношение складывается в процессеобщения людей и выражается в общих для какой-то их группы взглядах и поступках,в групповых психологии, сознании и поведении.
Изсказанного очевидно, что в признании личности субъектом социально-политическойпсихологии содержится правда, но не вся правда. В действительности этапсихология формируется, воспроизводится и эволюционирует на двух уровнях:индивидуально-личностном и групповом. Двойственная социально-индивидуальнаяприрода психики человека выражается в двойственности субъекта той сферы этойпсихики, которая наиболее непосредственно регулирует отношения между человекоми обществом. Субъектом социально-политической психологии является одновременноличность и большие (т.е. функционирующие в макросоциальных масштабах) группы,представляющие собой социально-психологические общности1. Поскольку же, какубедится читатель, основные структурные компоненты социально-политическойпсихологии восходят к структурным компонентам психологии личности ивоспроизводятся в психологии группы, анализ этих компонентов удобно начинатьименно с индивидуально-личностного субъекта.
1. Социальные и социально-политические установкиличности
Понятияустановки и аттитюда
Реальнаяпсихология личности представляет собой продукт взаимодействия и взаимоналожениямотивационных, познавательных (когнитивных), аффективных (эмоции) икоммуникативных (общение) процессов. Первые два из этих психологических блоковбыли рассмотрены в предшествующих главах книги, два последних упомянуты вовведении к данной главе. Для понимания результатов взаимодействия и интеграцииразличных психических процессов, т.е. в конечном счете целостности субъектапсихики особый интерес представляют те как бы «вторичные» (ниже мы убедимся вусловности этого термина) психические образования, которые являются продуктамитакого взаимодействия. Подобные образования в современной психологическойлитературе иногда называют «гибридными», имея в виду, что их можнорассматривать как смесь «первичных» (мотивационных, познавательных и т.п.)психических компонентов. Данный термин также условен, так как «родители» биологическогогибрида существуют независимо от него самого, а в производных психическихобразованиях «родительские» компоненты находятся в отношениях необходимоговзаимодополнения и сплошь и рядом могут функционировать лишь объединившись другс другом. Мы видели это на примере взаимодействия потребностей и знаний впроцессе формирования мотивов. Из различных «гибридных» образований наибольшеевнимание психологической, в особенности социально-психологической наукипривлекают установки, или аттитюды. Термин «установка» в русскоязычнуюлитературу ввел глава грузинской психологической школы Д.Н. Узнадзе,определявший ее как предшествующую любым, в том числе психическим актамсубъекта готовность осуществлять именно те акты, которые адекватны даннойситуации. Концепция Узнадзе была направлена против характерного для современнойему психологической науки «постулата непосредственности» — представления о том,что «объективная действительность непосредственно и сразу влияет насознательную психику»2. Он доказывал, что реакция субъекта на ситуациюобусловлена не только самой ситуацией, но и его внутренней, неосознаннойпредрасположенностью реагировать на нее определенным образом. В рамкахгрузинской психологической школы теория установки разрабатывалась в теснойсвязи с категорией потребности: функция установки состоит в том, что она как бы«указывает» потребности ее предмет, способный реализовать ее в данной ситуации,сокращает объем поисковой активности, необходимой для выявления предмета3. Надозаметить, что грузинская школа связывала установку в основном с биологическимипотребностями.
Сточки зрения теории мотивации, понятие установки важно прежде всего тем, чтооно раскрывает механизм формирования такого важного качества потребностей имотивов, как относительная устойчивость их предметной формы. Благодаряустановкам субъекту не нужно постоянно определять, в чем состоят егопотребности и способы их удовлетворения: они уже зафиксированы в егоустановках.
Понятиеаттитюда, интенсивно разрабатывавшееся в американской социальной психологии,родственно понятию установки, поскольку ключевым словом в его определении такжеявляется «готовность». Г. Олпорт еще в 1935 г., объединяя различные определения аттитюда, сформулированные к тому времени социальными психологами,интерпретировал его как «состояние сознания и нервной системы, выражающееготовность и организованное на основе предшествующего опыта; аттитюд оказываетнаправляющее и динамическое влияние на реакции индивида относительно всехобъектов, к которым он (аттитюд) имеет отношение«4. Это определениеоказалось настолько емким с точки зрения синтеза различных подходов, выносящимза скобки все разногласия и неясные вопросы, что и 50 лет спустя с негоначинались главы об аттитюдах в учебниках по социальной психологии5.
Будучиродственными, установка и аттитюд в то же время отнюдь не аналогичные понятия.Со времен знаменитой работы У. Томаса и Ф. Знанецкого «Польский крестьянин вЕвропе и Америке» (19181920), в которой категория аттитюда была впервыеиспользована для изучения социальных явлений, его стали рассматривать какважнейший компонент социальной психологии и характеристику личности. Если приизучении аттитюда главное внимание уделяется его функциям в социальныхотношениях и социальном поведении людей, то установка исследуется в общейпсихологии прежде всего с точки зрения ее роли и места в структуре психики6.Далее, аттитюд чаще всего рассматривается как явление сознания, выражаемое вязыке, в вербальном поведении7 (на чем основаны и многие методы его изучения),а установка, как показано в частности в работах Д.Н. Узнадзе, имеетнеосознанный характер. В русскоязычной литературе английский термин «аттитюд»чаще всего не переводится или же выражается понятием «социальная установка».
Мыне имеем здесь возможности останавливаться на весьма сложной истории изученияаттитюдов и установок, на тех теоретических и методологических проблемах, скоторыми оно столкнулось8.
Вамериканской социально-психологической литературе, где аттитюды — одна изцентральных тем, их исследование пошло по пути все более детальногоструктурирования этого понятия, формализации и математизации исследовательскогоаппарата, в особое направление выделилось измерение аттитюдов. Возникшие приэтом многочисленные трудности и противоречия подчас побуждали ставить подвопрос саму правомерность данной категории. Для нас важно прежде всего выделитьте результаты изучения аттитюдов и установок, которые полезны для пониманияструктуры и динамики социально-политической психологии, ее индивидуально-личностногосубъекта.
Сэтой точки зрения наиболее непосредственное отношение к нашей проблематикеимеет социально-психологическое изучение аттитюдов, ибо именно оно выявляетотношение индивидов к социальным объектам и ситуациям. Это, однако, не означает,что, изучая социально-политическую психологию, можно пренебрегатьобщепсихологическими концепциями установки: ведь в этих концепциях раскрываютсясвязи различных психических процессов, в особенности мотивационных ипознавательных, а только через такие связи может быть достигнуто пониманиеединства и структурной организации субъекта этой психологии.
Функциисоциально-политических установок
Установкии аттитюды обладают двумя главными функциональными свойствами, которыеопределяют их значение в психологии социальнополитических отношений. Первое изних можно назвать свойством относительной устойчивости. В общепсихологическомсмысле функция установки состоит в том, что она обеспечивает человекаспособностью реагировать на ситуацию и внешние объекты (например, на ситуациюнеудовлетворенной потребности и объекты, способствующие или препятствующие ееудовлетворению) на основе прошлого опыта. Установка приводит в действиепсихические процессы и практические действия, адекватные ситуации и объектам,потому что в ней содержится предшествующая ситуации готовая «модель» этихпроцессов и действия. В обыденной жизни, например в труде, потреблении,межличностных отношениях, она закрепляет те привычки и навыки, без которых этажизнь была бы невозможной. Установки обеспечивают устойчивость личности, еедиахроническое (сохраняющееся на продолжении более или менее длительноговремени) единство. Вместе с тем тот опыт, который формирует «обыденные»установки, более или менее постоянно присутствует ч воспроизводится в жизнилюбого человека, знания, черпаемые из этого опыта, могут противоречить другдругу, вызывать внутренние психические конфликты, но они во всяком случаеотносительно доступны и способны систематически подкреплять установки иливносить в них необходимые по жизни модификации.
Социально-политическиеопыт и знания людей, как мы уже видели, отличаются значительно большейудаленностью от их непосредственного восприятия и практики, фрагментарностью иразорванностью, с гораздо большим трудом поддаются адекватному освоению ивоплощению в «модели» реакции на явления и события, происходящие в обществе.Поэтому социально-политические установки (независимо от того, каким образом онивозникли) играют, в отличие от общепсихологических и социально-психологических,специфическую роль компенсатора когнитивного дефицита. Иными словами, онимоделируют реакцию людей, не только на знакомые, но и на неясные, непонятныесоциально-политические ситуации. Одна из функций этих установок — минимизировать риск, опасность, содержащуюся в таких ситуациях. Закрепленное втаких установках отношение к определенным классам макросоциальных объектов иситуаций, явлений и событий, их «оценка» с точки зрения потребностей субъектапозволяет ему поддерживать минимальные мотивационно-психологические связи смакросоциальной средой, психически, интеллектуально или практически реагироватьна исходящие от нее импульсы.
Характерныйпример этой роли установок — реакция экономического поведения людей наполитические события, воспринимаемые как угроза стабильности положения в странеили мире. В моменты обострения международной напряженности многие стараютсязапастись продуктами — выстраиваются длинные очереди в продовольственныемагазины. Люди не могут знать, перерастет ли очередной конфликт в войну и сопряженныйс ней дефицит необходимого, но аккумулирующая прошлый опыт установкаподсказывает им поведение, ориентирующееся на такую возможность. Известно, какчутко реагируют курсы валют и ценных бумаг на бирже на политические изменения исобытия, подчас происходящие в очень далеких странах и не имеющие явной связи сэкономической конъюнктурой, в которой живут вкладчики и владельцы капитала.Установка экономических агентов на общую политическую стабильность заменяетотсутствующее знание о последствиях конкретных событий, поэтому нарушениестабильности включает поведение, минимизирующее их возможные негативныепоследствия.
Врассмотренных примерах мы имеем дело с установками, которые социальныепсихологи называют ситуационными (точнее, «установки на ситуацию»). Изкомпонентов, формирующих установку, — потребность, прошлый опыт и ситуация — втаких случаях решающую роль играют два последних: включаемые в установкупотребности (например, в продуктах питания, стабильном или растущем капитале идоходе) самоочевидны, не нуждаются в каком-то особом осознании и«опредмечивании».
Вдругих случаях решающую роль в формировании установки играет, напротив, именнофиксация предмета потребности: в социальной психологии ее называют тогда«установка на объект». Такие установки чаще всего связаны с потребностями,предмет которых «выбирается» самим субъектом, не является чем-то само собойразумеющимся, что, как мы видели, более всего характерно для потребностейсоциального существования. По отношению к одним и тем же явлениям у одних людеймогут преобладать установки на ситуацию, у других — на объект, и это различие,отражающее структуру и иерархию их потребностей, оказывает существенное влияниена их сознание и поведение. Например, в 1992-1993 гг. подавляющее большинствороссиян испытывали весьма тяжелую для них ситуацию быстрого роста цен, закоторым не поспевали их доходы. Многие из них реагировали на нее подобно однойпожилой москвичке, спрашивавшей: «Когда же они (правительство) перестанутповышать цены?» На возражение, что правительство здесь не при чем, цены — свободные, она отвечала новым вопросом «а на что же в этом случае нужноправительство?»
Переднами типичный случай установки на ситуацию, опирающейся на сформированноепрежним («социалистическим») опытом представление о государстве как команднойинстанции всех экономических процессов. В установке зафиксирован привычныйспособ удовлетворения потребностей физического существования — государственноераспределение благ по доступным ценам. Другие люди, испытывавшие те же тяготы,продолжали неизменно поддерживать политику реформ Ельцина-Гайдара. Далеко невсегда эта поддержка была основана на ясном понимании стратегии и возможныхблагоприятных последствий реформ, часто ее стимулировала просто позитивнаяустановка на определенную политическую силу (демократов, реформаторов, Ельцинаи ельцинистов), включенная в политические убеждения человека. В политическомсознании и поведении таких людей преобладала установка на объект, воплощавшаяих потребность социального существования — в интеграции в определеннуюобщность, в идентификации с ней. «Объектом» в социально-политической психологииможет быть все, что способно удовлетворить соответствующие потребности: группа,организация, политический лидер, система идеологических ценностей.
Фиксацияв установках предметного содержания потребностей подводит к пониманию второгоих функционального свойства. Оно состоит в их способности не толькоопредмечивать — в результате поисковой активности субъекта — его возникшие набессознательных глубинах психики потребности, но и практически выступать вкачестве относительно самостоятельных потребностей и мотивов. Еще К. Левинвыделил особый класс потребностей, которые возникают не из внутрипсихических,но из внешних, не имеющих физиологического или глубоко личностного содержанияимпульсов. Например, намерение человека позвонить кому-то по телефону илиопустить письмо в почтовый ящик может формировать актуальную потребностьсостояние напряжения, стимулирующее определенное действие и не угасающее, покадействие не будет завершено (или не натолкнется на непреодолимые барьеры).Чтобы отличить возникающие таким образом мотивы от тех, которые имеютвнутрипсихические источники, (таковыми Левин считал только биологическиепотребности), он назвал их «квазипотребностями». Фактически они представляютсобой принятые субъектом установки на определенное действие, превратившиеся впотребности9.
Впсихологии Левина речь идет в основном о ситуационных квазипотребностях,возникающих в его опытах из стремления завершить решение какой-либопоставленной экспериментатором задачи. Однако сфера действия подобныхустановок-потребностей чрезвычайно широка и в реальной жизни. Весьма большуюроль играют они в общественно-политических отношениях и массовом поведении.Когда толпы жителей средневековой Европы устремлялись в крестовые походы во имяосвобождения Гроба Господня, это трудно объяснить одними лишьдуховно-религиозными потребностями, неустроенностью жизни и авантюристическиминаклонностями их участников: всего этого было бы мало, если бы их всех неохватила общая идея, внушившая им страстное стремление изгнать мусульман изИерусалима. Не менее бурные идейные и политические страсти движут поведениеммногих людей в наше время — страсти, которые ни по своему «предмету», ни понакалу не могут быть объяснены только потребностями, возникшими из реальныхжизненных отношений. В этом, собственно, и проявляется относительнаянезависимость установок, принятых людьми, от соответствующих им потребностей.
Проявляетсяона также и в том, что средства, предлагаемые для осуществления широкихобщественно-политических целей, тоже превращаются в самостоятельные установки,в самоцель, отодвигая психологически на задний план, а то и вовсе заставляяпредать забвению конечную цель. Такое происходит, например, во время революций,когда победа революции, ниспровержение существующей власти и защищаемых еюпорядков оказываются чем-то гораздо более важным, чем конструктивные цели, воимя которых была задумана революция.
Общественно-политическаяжизнь, как уже отмечалось выше, во многих своих параметрах развертывается науровнях, далеких от непосредственно осознаваемых интересов и пониманиябольшинства членов общества. В этих условиях установки-потребности, имеющиеотношение к политике и общественному устройству, служат необходимым средствомпсихологического включения массы в общественно-политическую жизнь. Так, многиеизбиратели в любой стране настолько плохо представляют себе возможную политикуразличных партий или кандидатов, своеобразие их платформы по сравнению ссоперниками, что они просто не могли бы участвовать в выборах, если бы не имелипозитивных или негативных установок в отношении определенных партий и лидеров.
Независимостьустановок от потребностей мы определили как относительную. Любая установкасоответствует той или иной потребности в том смысле, что она способнапредупреждать возникновение какого-то психического дефицита или напряженности.Независима же она потому, что предметное содержание потребности с самого началаопределяется именно установкой, ее усвоению не предшествует непосредственнопереживаемое состояние дефицита, вызывающее поисковое поведение и процесс«опредмечивания» потребности. Подобный способ формирования потребностей изустановок (а не наоборот) возможен лишь при определенных условиях. Во-первых,установка не вырабатывается и не отбирается индивидом в процессесамостоятельной психической активности, но усваивается в готовом виде изобщественного сознания — через процессы социализации и коммуникации. Во-вторых,установка укрепляется вначале в сознании субъекта, приобретает вербальноевыражение и лишь потом укореняется в аффективной и бессознательной сферахпсихики. В этом сказывается хорошо известный психологам факт: хотя сознание неконтролирует целиком все психические явления и процессы, оно способно взначительной мере регулировать лежащие ниже сферы психики.
Установки,приобретаемые в готовом виде из социального опыта и культуры — один изважнейших компонентов социально-политической психологии. Индивид вообще оченьредко вырабатывает свое совершенно уникальное отношение к общественной иполитической действительности; поскольку она в отличие от частной жизниохватывает множество людей, свои установки в отношении этой действительностииндивид сплошь и рядом заимствует от других, от той или иной социальнойобщности. Такой путь усвоения социально-политических установок в определенномсмысле сближает их со стереотипами, и действительно качество стереотипностичасто присутствует в установках. Неправильно было бы, однако, отождествлять этипонятия: стереотип — в основном когнитивное образование, разновидностьсоциального знания, установка же помимо когнитивных имеет еще мотивационную, атакже, как увидим ниже, и другие функции. Кроме того, в отличие от стереотипаустановка не обязательно отличается неподвижностью, особо стойкойустойчивостью: установки, особенно социально-политические, способны меняться,особенно под влиянием изменений в потребностях, в мотивах, в знаниях и опытелюдей.
Еслиподытожить все сказанное об отношениях между потребностями исоциально-политическими установками, можно сделать вывод о двойственноймотивационной основе этих установок. Одни из них, как отмечалось во второйглаве книги, представляют собой продукт экстраполяции в сферусоциально-политической психологии «обыденных» и личностных потребностей людей,сложившихся вне этой сферы. Подобные потребности и выражающие их установкивоплощаются в требованиях, которые люди предъявляют обществу и его институтам.Другие потребности и установки рождаются непосредственно из социально-политическихотношений людей, причем в процессе их формирования и воспроизводства первичнымзвеном часто являются социальные и политические установки (аттитюды), усвоенныеиндивидом из общественного сознания. Из приведенных примеров легко убедиться,что такого рода часто самостоятельными установками-потребностями являются,например, политические цели — если, разумеется, они интериоризированы тем илииным множеством людей, превратились в мотивы их суждений и действий.
Теперьнам предстоит разобраться в том, как именно из социальнополитических отношенийвозникают соответствующие им (а не экстраполированные из других сфер)потребности, мотивы и установки. А также в том, почему и каким образом онивключаются в психологию личности.
Установкии феномен идентификации
Социально-политическиеотношения — это в самом общем виде отношения трех уровней. Вопервых, междуиндивидами и большими социальными группами различных типов и масштабов.Во-вторых, отношения между самими этими группами. И, наконец, в-третьих,отношения между людьми (выступающими в качестве индивидов или будучиобъединенными в группы) и социальными институтами. Ограничиваясь покаотношениями первых двух уровней (внутри- и межгрупповыми), можноконстатировать, что необходимым условием их функционирования является большаяили меньшая степень психологической интеграции индивидов в большие социальныегруппы. С точки зрения изложенной выше (см. главу II) концепции психологиимотивации, такая интеграция есть проявление одной из базовых мотивационныхтенденций человека — потребности в связях с другими людьми, в общности с ними.
Впсихологических теориях личности социально-интегративная тенденция человеческойпсихики характеризуется и анализируется поразному. Например, в концепции А.Маслоу она выделяется, как мы видели, в особую инстинктоидную потребность в«принадлежности» (к человеческой общности). В других теоретических контекстах,например в психоаналитическом, эта тенденция рассматривается вне связи смотивационной проблематикой, но как одно из проявлений полифункциональногопсихического феномена идентификации — присущего человеку бессознательногоотождествления себя с кем-то другим, переживание тождественности другому.Российский психолог Е.З. Басина считает разновидностью идентификации эмпатию — способность человека переживать, чувствовать за другого, как за самого себя10.
Идентификацияили эмпатия яснее всего проявляются в межличностных отношениях — семейных,любовных, дружеских, микрогрупповых. Труднее понять, как люди могутидентифицировать себя с «другими», которые в основной своей массе находятся внезоны их непосредственных контактов — с большой социальной группой илиинститутов (нацией, государством, классом, конфессией, политическим течением ит.д.). Такого рода «обобщенные другие» присутствуют в психике индивида в видеболее или менее абстрактного образа, а идентификация, «сопереживание» сабстракцией по всей видимости, дело психологически достаточно трудное. Вопрос,собственно, и состоит в том, какая «сила» позволяет преодолеть эти трудности. Атакже в том, какие факторы обусловливают индивидуальный выбор того или иного изналичествующих в социальной действительности «обобщенных других», большую илименьшую степень идентификации с ними.
Ответына эти вопросы, очевидно, кроются в социальной природе бытия и психическойжизни человека. В принципе эта природа вообще не предполагает каких-либоограничений масштаба практических и психологических связей между людьми:единственное предельное ограничение — это принадлежность к человеческому роду. Реальныеи гораздо более узкие ограничения накладываются не человеческой онтологией, ноисторией, географией и возможностями взаимного познания. История становлениячеловека проходила в социальном плане через эволюцию стай его ближайших предковв родо-племенные общности, вынужденные соперничать между собой за доступ кприродным благам, необходимым для их существования. Масштабы человеческихобщностей диктовались условиями, оптимальными для выживания и организациисовместной производственной деятельности, эволюционировали и расширялись винтересах защиты этих условий и их улучшения. Познание людьми их собственныхсоциальных связей основывалось вначале на совместной жизнедеятельности инепосредственном общении; у многих первобытных племен общее понятие «люди» совпадалос именем племени. Для первобытного человека характерен высокий уровеньидентификации со «своей» общностью; люди, находившиеся за ее пределами,воспринимались либо как реальные и потенциальные враги и соперники, либо какнейтральные «чужие». Так возник психологический и лингвистический — выраженныйв местоимениях первого и второго-третьего лица дуализм «мы» — «они (вы)».
Знаменитомушвейцарскому психологу К. Юнгу — наиболее значительному после 3. Фрейдапредставителю психоаналитического направления — принадлежит идея архетипов — коллективных представлений, выработанных человечеством на ранних стадиях егоистории и сохраняющихся на бессознательном уровне до наших дней. Юнгподчеркивал, что архетипы соответствуют типичным жизненным ситуациям и что онивоспроизводятся «не в форме образов, наполненных содержанием, но… только какформы без содержания, репрезентирующие просто возможность определенного типавосприятия и действия»11. Можно полагать, что противостояние «мы-они» относитсяк числу таких архетипов. Конкретное содержание «мы» и «они» разнообразно иизменчиво; весьма устойчивой, если и не полностью неизменной является именноструктурная форма восприятия и дифференциации социальных связей людей.
Этуформу можно рассматривать также как исторически первичное проявление техтенденций к автономии, выделению и к интеграции, объединению, о которыхподробно говорилось во второй главе книги. На ранних стадиях человеческойистории, когда практическая и психологическая возможность индивидуальноговыделения была еще крайне узкой, субъектом выделения было не столькоиндивидуальное, сколько коллективное «я» (мы)»; индивид выделялся из массычеловеческих существ как бы в составе той группы, с которой он себяидентифицировал. Подобный способ выделения является, однако, не толькоархаичным. В трудах упоминавшегося уже французского социолога П. Бурдьепоказано, какую большую роль в повседневной жизни современного человека играетповедение, демонстрирующее и символизирующее его принадлежность к определеннойсоциальной группе.
Подобное«коллективное выделение» предполагает в то же время присутствие в психикеобраза других, не принадлежащих данной группе людей — образа, который можетбыть вполне конкретным, «эмпиричным», если речь идет о «соседних», находящихсяв поле непосредственного восприятия группах, или относительно абстрактным,когда такое восприятие невозможно. Материал мифологии и истории религиипоказывает, что восприятие этого абстрактного «обобщенного другого» необязательно подчинялось тесному противостоянию «мы-они». Если в однихантропогонических (описывающих происхождение человека) мифах, как отмечаетфилолог и культуролог В.В. Иванов, «не всегда отчетливо различимо происхождениевсего рода человеческого и отдельного народа», то в других сотворенный божественнойсилой человек — родовое понятие, не имеющее этнических или племенныххарактеристик12. Библейские Адам и Ева — это люди вообще, их потомки живут всевместе и говорят на одном языке, и лишь когда сыны человеческие начали строитьВавилон и вавилонскую башню, «смешал Яхве языки всей земли, и оттуда рассеял ихЯхве по всей земле» (Быт. 11,1-9). В библейской легенде отражено представлениео первичности всеобщего родового человеческого «мы» и вторичности частных,объединяющих и противопоставляющих друг другу различные племена и народы «мы».Новое пронизанное гуманистическими морально-этическими ценностями воплощениеидея общечеловеческого единства получила в христианстве.
Установкина идентичность с макросоциальной общностью тех или иных масштабов — от родоплеменнойдо национально-государственной, социально-классовой и общечеловеческой — образуют таким образом специфический класс социально-политических аттитюдов,обусловленных социальными отношениями личности и социэтальными межгрупповымиотношениями. Комплементарными (дополняющими) по отношению к этим аттитюдамявляются установки на другие «чужие» общности, которые могут быть однозначнопозитивными, дружественными, однозначно негативными, враждебными,индифферентными или носящими более сложный амбивалентный характер.
Какуюже роль играют подобные установки в психологической структуре личности?Очевидно, что они прежде всего ориентируют ее психологические и поведенческиереакции на ситуации, которые возникают в сфере межгрупповых отношений.Возникновение и острота международных конфликтов, возможности их перерастания ввойну так же, как устойчивость мирных или дружественных отношений междусоседними государствами зависят от многих экономических, политических игеополитических факторов. А также в большой мере — от психологическоговзаимовосприятия народов, выраженного в соответствующих аттитюдах. Если,например, отношения между Францией и Германией во второй половине XIX — первойполовине XX в. характеризовались напряженностью, трижды на протяжении 70 лет перераставшейв войны, то это объяснялось не только столкновением государственных интересов,наличием спорных территорий, агрессивностью германского райха и т.п.обстоятельствами. Напряженность и войны вряд ли были бы возможны, если бы внациональной психологии обеих стран не было бы устойчивых антинемецких воФранции и антифранцузских в Германии установок. После же второй мировой войныпод влиянием ряда факторов, в том числе становления «атлантическойсолидарности», западноевропейской интеграции, раскола Германии и устойчивойдемократизации западногерманского общества эти установки в значительной меребыли вытеснены другими, выражавшими идентификацию французов и западных немцев с«Западом», «свободным миром», «Европой». Соответственно растворилась не толькополитическая, но и психологическая напряженность в отношениях между соседниминародами.
Неменее велика роль групповых установок в межэтнических и социально-классовыхотношениях внутри отдельных обществ. Она ярко проявилась, например, в техпроцессах, которыми сопровождался распад многонациональных государств,испытавших в конце 80 — начале 90-х годов крах «социалистического»тоталитаризма. В Чехословакии он принял форму мирного «развода», на территориибывшего СССР возник ряд острых межэтнических и межреспубликанских конфликтов,которые однако не переросли (во всяком случае до 1994 г.) во всеобщую войну и относительно слабо затронули подавляющее большинство этническихобщностей. Совершенно иначе пошло развитие событий в бывшей Югославии, гдекровавые войны между наиболее крупными этническими, а точнее, религиознымиобщностями — православными сербами, католиками-хорватами имусульманами-боснийцами приняли перманентный характер. Югославская ситуация внемалой степени обусловлена тем, что этно-религиозная взаимная отчужденность ивраждебность — психологический феномен, издавна укоренявшейся в этой частиБалкан. Ни в дореволюционной России (за исключением некоторых регионов), ни вСоветском Союзе этот феномен не проявлялся в столь жестко агрессивной форме.
Стольже очевидна роль групповых аттитюдов в социально-классовых отношениях. Так,напряженный и перманентно-конфликтный характер отношений между рабочими ипредпринимателями отличал социальную историю стран романской Европы, вплоть до60-70-х годов нашего века. В то же время в англо-саксонских странах они былизначительно более мирными, тяготеющими к компромиссу и партнерству, С этимиразличиями коррелировалось разное восприятие «противоположного класса» и разныетипы групповой идентификации, закрепленные в психологических установкахсоциальных действующих лиц. В истории же Соединенных Штатов особо драматическуюроль играли аттитюды, действовавшие в сфере расовых отношений (между белыми ичерными американцами). Кстати, и американский, и западноевропейские примерыподтверждают отмеченную выше историческую изменчивость аттитюдов. В 80-90-хгодах во Франции и Италии традиционные классовые, а в Штатах расовые установкив значительной мере ушли или уходят в прошлое. Влияние групповых идентификационныхаттитюдов отнюдь не ограничивается сферой межгрупповых отношений. Было бынеправильно думать, что они определяют только отношение индивида кпредставителям своей и других групп, с которыми он сталкивается наобщественно-политической арене или в обыденных бытовых ситуациях. Современнаясоциальная психология изучает воздействие групповой идентификации наотносительно «удаленные» от нее уровни и сферы психической жизни и поведенияличности.
Диспозиционнаяконцепция личности и проблема социальных ценностей
Весьмаплодотворна в этом отношении диспозиционная концепция личности, автором которойявляется известный социолог и социальный психолог В.А. Ядов (выдвинутая вначале в качестве теоретической гипотезы, она подверглась проверке икорректировке в ходе проведенного под его руководством эмпирическогоисследования)13. По Ядову, диспозиции (т.е. «предрасположенности» термин,близкий по смыслу к понятию установки) личности образуют иерархическую систему.На низшем ее уровне располагаются установки, изучавшиеся в частности грузинскойпсихологической школой неосознанные, связанные с удовлетворением витальныхпотребностей в простейших повторяющихся ситуациях. Диспозиции более высокогоуровня — это аттитюды, их формируют, «с одной стороны, социальные потребности,связанные с включением индивида в первичные и другие контактные группы, а сдругой — соответствующие социальные ситуации». Наконец, высший уровеньдиспозиционной иерархии образует система ценностных ориентации на целижизнедеятельности и средства достижения этих целей, детерминированные общимисоциальными условиями жизни данного индивида». Эта система ценностныхориентации, «идеологическая по своей сущности, формируется на основе высшихсоциальных потребностей личности (потребность включения в данную социальнуюсреду в широком смысле как интернализация общесоциальных… условийдеятельности)»14.
Можновыделить два наиболее существенных для нашей темы тезиса диспозиционнойконцепции. Первый из них, вообще говоря, широко признанный и детальноразработанный в социально-психологической науке, состоит в выделении из всеймассы установок личности тех, которые носят ценностный характер, представляютсобой ценности, или ценностные ориентации, выражающие, что в жизни являетсянаиболее важным для человека, обладает для него личностным смыслом, иопределяют поэтому его жизненные цели. Обычно считается, что ценности носятболее или менее осознанный характер, могут быть выражены индивидом в обобщенныхпонятиях и что по своему происхождению они социальны, усваиваются им измакросоциальной среды, из того идейного и культурного арсенала, которымрасполагает общество. Иными словами, ценности принадлежат к тому классуустановок, которые относительно автономны от индивидуальных мотивационныхпроцессов, но в то же время они выполняют в индивидуальной психике весьмаответственные мотивационные функции, выражая те потребности, которые определяютведущие цели, «генеральную жизненную линию» индивида.
Второйтезис диспозиционной концепции значительно более оригинален и гипотетичен. Всущности Ядов предполагает, что способ удовлетворения рассмотренной вышеидентификационной потребности (по его терминологии, потребности включения вданную социальную среду) предопределяет и идеологическую по своему содержаниюсистему ценностных ориентации личности, и ее жизненные цели. Если понимать этоттезис буквально, получается, что от того, с какой социальной общностью себячеловек идентифицирует, прямо зависят и его собственные ценности и цели.Применительно к интересующей нас сфере — социально-политической психологии — это означало бы, что она играет «командную» роль по отношению к психологиииндивидуальной.
Насамом деле подобное буквальное, упрощенное понимание ядовской концепциипротиворечит всему содержанию его исследований, в которых весьма тщательноанализируется влияние на личную психологию и поведение целого ряда иныхфакторов: профессиональной принадлежности и уровня образования людей,должностного статуса, условий и характера труда, возраста и пола; учитываются ииндивидуальные различия. Из исследования выясняется, что доминирующие личныеценности — такие, как творческая интересная работа, материальнаяобеспеченность, семья, «жизнь, полная удовольствий» и т.д. коррелируются скорееименно с этими факторами, характеризующими индивидуальную ситуацию человека,чем с идеологическими ценностями макросоциальной среды или с «общесоциальнымиусловиями деятельности». Да это вряд ли может быть иначе, ибо отношениечеловека к такой среде — к своему классу, нации, обществу и к ее идеологическимценностям — в большинстве случаев гораздо менее психологически значимо длянего, чем отношение к событиям и явлениям собственной жизни, к людям, скоторыми он связан совместной деятельностью и непосредственным общением.
Темне менее, психологическая интеграция индивида в те или иные большие социальныеобщности, интериоризация им выработанных ею ценностей — факт вполне реальный.Реально и влияние этих относящихся к социально-политической психологииценностей на всю мотивационную психологию личности. Но это влияние чаще всегоосуществляется не путем простого преобразования социально-политических илиидеологических ценностей в личные мотивы, но более сложно и опосредовано.
Можнопредположить, что макросоциальные или идеологические ценности, не будучинепосредственным источником ценностей личных, участвуют в их отборе индивидом вкачестве своего рода «социального семафора»: они «поощряют» одни личные цели иориентации, «запрещают» другие, проявляют нейтралитет к третьим. Будучисоциальноиндивидуальным существом, человек не обязательно строго следует этимсигналам, но так или иначе считается с ними, пытается как-то согласовывать своивнутренние побуждения с социально санкционированными, нормативными ценностями.В исследовании Г.И. Саганенко и В.А. Ядова, построенном на сравнениидоминирующих ценностей целей жизни советских инженеров и двух групп американцев(белых и черных), показано, что у советских людей доминируют «ценности широкогочеловеческого общения, а у американских граждан (независимо от цвета кожи) — «индивидуалистическая направленность». Так, у американцев одно из высших мест виерархии ценностей занимает свобода, которая вообще отсутствует в советскомопросе. У советских инженеров соответствующую иерархическую позицию занимает«интересная работа». Семья («безопасность семьи», «счастливая семейная жизнь»)- высшая ценность у белых американцев, но весьма важна и для советскихинженеров (третья иерархическая позиция, после «здоровья» и «интереснойработы»). Материальное благосостояние занимает 4-5-е места у американцев и 7-еместо в советском обследовании, зато психологическая значимость межличностныхотношений в национальных выборках резко различается. У советских людей «любовь»занимает 5-е, а «хорошие», «верные друзья» — 6-е место, у американцевсоответственно 14-15-е и 9-10-е места15.
Бесспорно,эти данные отражают не только «социально-экономические различия образов жизни»(как полагают Саганенко и Ядов), но и своеобразие национальных характеров.Американский индивидуализм и склонность русских людей к самовыявлению в личныхотношениях хорошо известны. Позволительно однако усомниться, что содержательныеразличия в жизненных целях и ценностях американцев и советских людейдействительно столь резки, как об этом говорит сопоставление двух обследований.Ценность интересного творческого труда не была почему-то включена вамериканский опрос, между тем многочисленные эмпирические исследования потрудовой мотивации свидетельствуют о том, что в американском обществе начала70-х годов (к этому времени относятся оба исследования) она имела значение вовсяком случае не меньшее, чем в советском. В условиях низкого жизненного уровнябольшинства советских людей вообще и технической интеллигенции в частности,роста их материальных притязаний, начавшегося именно в 60-70-х годах подвлиянием нового потребительского стандарта, вряд ли материальное благосостояниемогло занимать второстепенное место в их жизненных планах. Приведенные данныеотражают не столько реальные личные «жизненные линии», сколько ценностныйуровень массового сознания, в значительной мере воспроизводящий ценности,господствующие в соответствующих обществах. В Штатах — это ценностииндивидуальной свободы и индивидуального успеха, благосостояния семьи и опорыиндивида на собственные силы. В советской системе — одна из высших официальныхценностей — труд на благо общества, материальные же результаты труда дляработающего — вторичны по сравнению с его самоценностью, абстрактным социальнымзначением.
Вличных системах ценностей эти представления не воспроизводятся буквально, но всоветском случае они побуждают отождествлять смысл труда с самим фактом участияв социальном трудовом процессе, с институциональной принадлежностью к трудовомуколлективу. «Я тружусь, если нахожусь 8 часов на работе и состою в штатепредприятия» — примерно так ощущали свой трудовой статус и ситуацию многиесоветские работники. В то же время высокая ценность труда могла стимулироватьтворческую трудовую мотивацию, установку на «интересный труд», если, конечно,для нее существовали предпосылки в содержании труда, собственных задатках ипотребностях работника. Американец, даже если он любит свой труд, выявляет внем свои творческие потенции, побуждается системой социальных ценностей видетьсмысл труда в его материальных результатах, в обеспечении благосостояния семьи.
Этиособенности ценностного сознания различных обществ парадоксальным образомотражаются на реальной трудовой деятельности.
Всоветском обществе труд был намного менее производителен, интенсивен,эффективен, чем в американском, трудовой процесс изобиловал «перекурами»,производственный брак и низкое качество продукции — типичные болезни советскойэкономики. Все это, разумеется, объясняется институциональными особенностямиэкономической системы, уравниловкой в оплате труда: но имело и своипсихологические корни. Для советского работника высокая социальная ценностьтруда как такового часто оборачивалась равнодушием к его реальным результатам,как для себя лично, так и для общества: он удовлетворялся относительно низкойзарплатой, стабильным положением в производстве и различными социальнымильготами16, а формальное участие в трудовом процессе (своего рода «полутруд»17)нередко был для него достаточным психологическим основанием чувствасобственного достоинства, идентификации с макрообщностью «трудящихся» (или с«рабочим классом»). В США и других странах Запада добросовестный, нередко,качественный труд — условие материального благосостояния человека и общества,поэтому соответствующие ценности выступали как весомый стимул эффективной трудовойдеятельности.
Сложнееобстоит дело с ценностями «широкого человеческого общения», столь важными длясоветских людей. Помимо национальных особенностей, в их высоком иерархическомстатусе, по-видимому, сказывается потребность в психологической опоре на «других»,особо сильная у людей, не привыкших или отученных рассчитывать на собственныеиндивидуальные силы, на личную инициативу и энергию. В соответствии софициальной идеологией, такую опору должно было обеспечивать человекусоциалистическое общество с якобы присущими ему коллективизмом и гуманизмом.Поскольку же на деле социалистические общественные отношения пронизывалбездушный бюрократизм, гарантировавший лишь минимальную стабильностьматериального и социального положения людей, но равнодушный к конкретнымчеловеческим судьбам и потребностям, опора на непосредственные позитивныеличные отношения — дружбу, любовь — приобретала особое значение для поддержанияпсихологического равновесия личности.
Извсего сказанного очевидно, что идеологические или социально-политическиеценности общества, больших социальных групп, в которые психологическиинтегрирована личность, являются лишь одним из факторов, формирующих еемотивацию. Удельный вес этого фактора исторически и социально конкретен. Водних социально-исторических ситуациях он играет решающую роль (что было,например, характерно для массовых слоев советского общества в 20-40-х годах), вдругих идеологические ценности не в состоянии контролировать реальные тенденцииличной мотивации и оказывают на них лишь косвенное воздействие. В такихситуациях люди не столько подчиняют свои мотивы идеологическим ценностям,сколько психологически приспосабливаются к ним, и «продукты» этогоприспособления могут значительно отличаться от самих ценностей, хотя и несут насебе их печать.
Чемболее велик разрыв между господствующими групповыми ценностями и личнымимотивами, тем острее ощущаются ценностно идеологический дефицит и потребность вновых ценностях, более адекватных запросам личности. Иными словами, связь междусоциально-политическими ценностями и личными мотивами носит двустороннийхарактер. Это взаимовлияние социальных ценностей и индивидуальных мотивов яркопроявляется, например, в российском обществе в условиях перехода к рыночнойэкономике. Изменение реальной ситуации в сфере трудовых отношений, угрозабезработицы вызвали у многих работников перелом в их установках, связанных струдовой деятельностью, активизировали мотивы, нацеленные на мобилизациюиндивидуальных усилий и инициативы. По данным социологического опроса рабочих,проведенного в 1991 г., 37% опрошенных готовы в случае обострения проблемызанятости освоить новую профессию, 32 работать над повышением квалификации, 23%- работать гораздо более интенсивно18. Подобные установки находят опору в новых«либеральных» или «рыночных» ценностях, ориентированных на ответственностьиндивида за собственный материальный и социальный статус.
iЦенности и социальные роли
Интериоризацияиндивидом идеологических по своему характеру ценностных ориентации — лишь одиниз механизмов, реализующих групповую идентификацию людей, обеспечивающих связьличной мотивации с общественным или групповым сознанием. В системе такихмеханизмов одно из центральных мест занимают социальные роли, ролевые нормы и ожидания.Понятие роли затрагивалось выше в связи с характеристикой символическогоинтернационализма Дж. Мида (см. главу II). Мид и многие другие социопсихологирассматривают роли преимущественно в контексте непосредственного общения людейи отношений внутри «контактных» групп. Из социально-психологическихисследований, ориентирующихся на этот контекст, вытекает, что ролевые ожиданияи нормы, формируемые такого рода отношениями и усваиваемые членами группы всоответствии с выполняемыми ими ролями, могут преобразовываться в личностныеаттитюды и тем самым — в мотивы личности. В концепции Ядова такого родааттитюды соответствуют диспозициям среднего уровня, «связанным с включениемчеловека в первичные и другие контактные группы». Вместе с тем одно из главныхположений этой концепции состоит в том, что высшие диспозиции, т.е. ценностныеориентации доминируют в процессе внутреннего согласования всей диспозиционнойсистемы19. Если это так, то и в ролях, психологически усвоенных людьми, должнынаходить отражение не только непосредственные отношения между ними, но и ихмакрогрупповая идентификация.
Немалоисследований ролевой психологии фактически подтверждают, что процесс усвоенияролей происходит не только в микрогрупповом, но и в социэтальном, общественномпространстве. Так, представители одного из течений символическогоинтеранционизма М. Кун и Т. Макпартлэнд провели в 1952 г. эмпирическое исследование «установки на себя», или «Я-концепции» (т.е. представлений людей осамих себе) среди студентов одного из американских университетов. Исследованиепроводилось предельно простым методом: испытуемым предлагалось в течениенескольких минут дать 20 различных ответов на вопрос «кто я?» Такой тип опроса,очевидно, был рассчитан на максимальные спонтанность, свободу и искренностьответов.
Одиниз важнейших результатов исследования состоял в том, что при всем разнообразииответов все 288 опрошенных начинали список своих характеристик с определений,которые исследователи отнесли к классу «объективных» — обозначали себя какпредставителей каких-то групп, общеизвестных конвенциальных социальныхкатегорий: «студент», «девушка», «муж», «баптист», «изучающий инженерное дело»,«уроженец Чикаго» и т.п. И лишь затем они определяли себя «субъективными характеристиками»обозначавшими физическое или психологическое состояние («усталый»,«счастливый») или человеческие качества («очень хороший студент», «хорошаяжена», «интересная» и т.д.)20. Подобные исследования, во-первых, подтверждают,что людям свойственно идентифицировать себя с определенными (чаще всегонесколькими) социальными ролями и группами, и что эта идентификация являетсяпервичным элементом самосознания, ощущения собственного Я. Во-вторых, онипоказывают, что группа, категория, роль, с которыми человек себяидентифицирует, существует и известна в масштабах общества (можноидентифицировать себя как чикагца, москвича или одессита, но трудно, есливообще возможно, — как уроженца какого-нибудь маленького, никому не известногопоселка).
Всеэти наблюдения позволяют яснее представить, как общественные ценности иустановки проникают в индивидуальную психику и воспроизводятся в ней, как вэтих процессах взаимодействуют микро- и макроуровни социальных отношений. Людипринимают роли на основе непосредственного общения и совместной деятельности,но содержание принятой роли, выражаемое и закрепляемое в соответствующихценностях, установках и мотивах, не может быть определено только на этойоснове: это усваивается из общесоциального и общекультурного опыта посредствомвыражающих этот опыт обобщенных социальноролевых категорий. Социальнаяидентификация индивида, связанные с ней ценностные ориентации, образуют как быединый «пакет», передаваемый ему обществом. Поскольку идентификация выражаетсубъективное отношение между индивидом и обществом, его социально-групповойструктурой, в этот «пакет» так или иначе входят и социально-политическиеценности. Человек может совершенно не интересоваться общественными илиполитическими проблемами, не думать о них, но ощущая себя главным образом,скажем, главой семьи или ее подчиненным членом (сыном, дочерью), представителемсвоей нации, рабочим, студентом или предпринимателем, он вольно или невольноусваивает общественно признанные ценности и мотивы, «идеологию», которыепридают смысл данной роли. Так, доминирование семейных ролей означает, скореевсего, установки на благосостояние семьи и выполнение норм, принятых в даннойсемейной среде, что предполагает соответствующую направленность личного иобщественного поведения. Ориентация преимущественно насоциально-профессиональные роли соответствует мотивам успеха в собственнойпрофессиональной (трудовой, деловой) деятельности, учебе и т.д. и, возможно,защиты групповых интересов на социально-политической арене. Идентификация снационально-государственной или этнической общностью может предрасполагать кусвоению националистической идеологии и бытового национализма. Таким образом,связанные с ролями установки (диспозиции) различных уровней — как те, которыерегулируют повседневные реакции и отношения людей, так и определяющие ихжизненные цели и мировоззрение — не разделены какими-то резкими гранями,способны взаимно влиять или сливаться друг с другом.
Всеэти взаимосвязи между различными компонентами мотивационно-ценностной структурыличности не образуют какой-то механически и единообразно функционирующейсистемы. Конкретные установки различаются по своей «силе», по удельному весу ииерархическому статусу в психике личности, по влиянию на ее мысли, чувства ипоступки, и все эти их характеристики динамичны, меняются в зависимости отситуации. В этом отношении показателен пример психологических сдвигов,обусловленных особо резкими непосредственно затрагивающими массы людейпереломами в политической ситуации — скажем, втягиванием страны в большуювойну, вторжением агрессора на ее территорию. У многих людей патриотическиеценности-установки, которые в мирное время представляли собой пассивный, маловлияющий на их психическую жизнь, практические дела компонент сознания, вобстановке такой войны становятся доминирующими. На фронте они проявляютхрабрость и презрение к смерти, которые вовсе не были присущи им в мирнойжизни, в тылу самоотверженно трудятся для победы, подчас забывая о собственныхжизненных нуждах. У других людей, «теоретически» разделяющих те или иныепатриотические ценности, во время войны, напротив, обостряется инстинктсамосохранения: совершая постыдные с точки зрения общественной морали поступки,они всеми правдами и неправдами стараются не попасть на фронт и нередкоухитряются устроить себе изобильную и уютную жизнь в каких-то тыловых «норах».
Былобы неверно объяснять подобные типы поведения только врожденными различиямимежду храбрыми и трусливыми, честными альтруистами и лицемерными эгоистами.Такие различия реальны, но подобные черты личности далеко не всегда носятпостоянный и абсолютный характер, нередко они зависят от ситуации. Вхудожественной литературе и кинематографе многократно описан достаточнотипичный казус: человек, бесстрашно сражавшийся на фронте, рисковавший жизнью,чтобы выручить товарищей, в мирной жизни оказывается трусливым мещанином иконформистом, дрожащим перед начальством и неспособным прийти на помощь другомучеловеку.
Ссоциально-психологической точки зрения проще всего случай человека,празднующего труса и поглощенного самовыживанием во время войны. Егосоциально-политические «патриотические» установки носят чисто конвенциональный(т.е. лишь формально соответствующий общепринятым нормам, и слабоинтериоризированный), вербальный характер, они практически не связаны с еголичной мотивацией, в которой доминирующее положение занимают элементарныевитальные потребности. Храбрость и самоотверженность людей на войне питают«сильные» социально-политические, мировоззренческие установки, основанные наидентификации со своей страной; важно, что они подкрепляются ещеидентификационными установками среднего, т.е. микрогруппового уровня — солидарностью с боевыми товарищами. Эта психологическая ситуация точно выраженапоговоркой «На миру и смерть красна». В нормальной мирной жизни эта ситуацияменяется: «высшие» социально-политические и мировоззренческие ценности, которыена войне актуализирует угроза своему «мы», чаще всего трудно связать сусловиями повседневной деятельности, идентификация с контактной группой в этихусловиях часто (особенно в трудовых группах, организованных по иерархическому ибюрократическому принципу) имеет совершенно иное значение: она предполагает несильный альтруизм и взаимную выручку, но соблюдение ролевых норм, во многихслучаях, требующих совершенно иных качеств. Подобный анализ отнюдь не отрицаетзначения индивидуальных характерологических черт (в том числе и генетических),он лишь показывает, что в психике эти черты проявляются во взаимодействии ссоциальными ситуациями и социально-психологическими механизмами.
Структураустановок
Многообразиеи подвижность связей между установками различных уровней, их неодинаковыемотивационные функции во многом объясняются сложной, «гибридной» структуройсамих установок. В современной социальной психологии широко признана концепцияих трехчленной структуры. В соответствии с ней установка (аттитюд) включаеткогнитивный (знание об объекте установки и о ситуации), аффективный(положительное или отрицательное эмоциональное отношение к ним) и конативный,т.е. поведенческий (готовность действовать определенным образом, по отношению кобъекту и ситуации) компоненты. При этом в литературе высказывались различныемнения по вопросу о взаимоотношениях между компонентами установки. Если одниавторы утверждают, что между ними существует весьма теснаявзаимосогласованность, то другие считают, что это не подтверждаетсяэмпирическими данными. Противоречия вызывает и вопрос о роли различныхкомпонентов: является ли центральным звеном установки эмоция по поводу ситуацииили объекта, а отбор и мобилизация знаний производится в соответствии сэмоциональным переживанием, как бы по его «заказу» или, напротив, в установкедоминирует именно знание. В.А. Ядов исходит в своей диспозиционной концепции изпредположения, что познавательные, эмоциональные и поведенческие диспозиции«образуют относительно самостоятельные подсистемы регуляции активностисубъекта»21.
Этопредположение, на наш взгляд, соответствует реальному многообразию типовмотивационных процессов. Рассмотрим в качестве примера установки, относящиеся кпринципам общественного устройства и их влиянию на судьбу отдельного индивида.Значение таких установок очевидно: в них выражается взаимодействие междуобобщенным восприятием общественных условий жизни людей, оценкой ими собственныхжизненных возможностей и их личной мотивацией.
Переднами данные различных опросов, проведенных в СССР и в России в начале 90-хгодов и так или иначе выявляющих установки по названному кругу вопросов. Навопрос анкеты ВЦИОМ (конец 1990 г.) «Что нужно прежде всего, чтобы достичьхорошего общественного положения?» наибольшее число опрошенных выбралопротивоположные по смыслу ответы: «знания, умения, способности» (38%) и«знакомство, связи» (37%). «Упорный труд» ответило 27, «деньги» 20 и«напористость, умение пробиваться» 23%. Очевидно, что в данном случае опросвыявляет установки, выражающие определенные социальные представления, т.е.преимущественно познавательные. Те из них, которые восходят к конвенциональным,принятым в обществе ценностям (добросовестного труда, знаний), несомненно,имеют положительный эмоциональный смысл: упорно трудиться и иметь знания нетолько полезно практически, но и «хорошо», «правильно» в моральном ипсихологическом отношении. Этого не скажешь о более «циничных» и«прагматических» неконвенциональных установках, отводящих решающую роль всоциальной ситуации индивида связям, деньгам, личной напористости. Люди, давшиесоответствующие ответы, могут по-разному относиться к роли таких факторов: осуждатьих или считать в порядке вещей. И столь же по-разному могут соотноситься этипредставления с реальным поведением. Признание решающей роли упорного трудаможет реально мотивировать трудовую деятельность человека, содержатьсоответствующий ценности и знанию поведенческий компонент. Но оно может иметь ичисто «идеологический», вербальный характер, не оказывать существенноговоздействия на мотивационно-волевую сферу личности.
Когнитивнаясоставляющая таких установок, очевидно, включает различные иерархические уровнидиспозиций. Высший наряду с «идеологическим» представлением (принимающим илиотвергающим господствующую идеологию с ее ценностями труда и знаний) выражаетопределенное представление об общественной действительности. Одним она кажетсяпостроенной на справедливых принципах (вознаграждение достойных), другим — чем-то вроде джунглей, где не преуспеешь без ловкости, «пробивной силы»,третьим — построенной на власти денег и неравенстве, определяемом социальнымисвязями людей. Подобные обобщенные представления могут быть заимствованы изобщественного опыта, т.е. просто воспроизводить общеизвестные идеологическиеили «житейские» истины, но могут в то же время подкрепляться собственным опытомчеловека и его отношениями с непосредственным социальным окружением на работе ив быту. В последнем случае одна и та же когнитивная установка имеет различныеиерархические составляющие, включает в себя знания об обществе в целом и о техсоциальных ситуациях, которые непосредственно переживает человек.
Вцелом получается, что как различные в функциональном отношении компонентыустановки (когнитивные, эмоциональные, поведенческие), так и установки,функционально однородные, но ориентированные на ситуации различных уровней(макро- и микросоциальные) могут или соответствовать друг другу и сливаться вединое целое, или расходиться, проявляя большую или меньшую самостоятельность.Вместе с тем относящиеся к разным социальным объектам и ситуациям установкичеловека обнаруживают тенденцию к взаимному согласованию, к формированию единойсистемы.
Навопрос всесоюзной анкеты ВЦИОМ (опрос проводился также в конце 1990 г.) «почему некоторые люди живут намного богаче других?» лишь меньшинство (10-18%) опрошенныхдало ответы, основанные на положительной оценке индивидуальных качеств«богатых»: талант, целеустремленность, деловая хватка, трудолюбие. Большинствоже ответов исходило из представления, что богатство несправедливо и достигаетсянеправедным путем (65%: «большинство наживает деньги нечестным путем», 33%:«доходы в нашем обществе вообще распределяются несправедливо»; 28%: «богатымистановятся потому, что имеют богатых родителей, родственников»)22. По даннымобщероссийских опросов фонда «Общественное мнение», в октябре 1992 г. 45, а в августе 1993 г. 40% респондентов согласились с суждением «каждый человек сам, своимтрудом должен обеспечить себе достойный уровень жизни». Соответственно 44 и 43%- придерживались мнения, что «обеспечивать гражданам достойный уровень жизнидолжно государство»23.
Общество«реального социализма» своей официальной идеологией формировало у людейценности добросовестного труда и знаний как условия социального продвижения. Иодновременно своей практикой опровергало эти ценности, прививая установки насоциальное иждивенчество и индивидуальное приспособление к бюрократическойсистеме распределения материальных и социальных статусов. Хаотичный инепоследовательный переход к рыночной экономике создал новую ситуацию, в которойвозможности обогащения и продвижения стали определяться иными факторами.Развитая, последовательная (т.е. включающая поведенческий компонент) установкана упорный труд, реализацию собственных способностей, приобретение знаний моглапослужить тем психологическим «материалом», который помогал адаптироваться кновым условиям: люди, настроенные на интенсивный труд и преуспевшие (илирасчитывавшие преуспеть), беря дополнительную работу или перейдя в частныйсектор экономики, были склонны надеяться на собственные силы и видели вбогатстве достойную награду за напряженную трудовую активность. Те же, кто несмог адаптироваться к «рыночной» ситуации по объективным обстоятельствам илисубъективно, во многих случаях прилагали к переходным условиям привычные представленияо несправедливости или случайности распределения социальных благ иактуализировали в своем сознании укоренившуюся установку на ожидание защиты отгосударства.
Конечно,между различными установками могли складываться и иные соотношения. Нам лишь важноподчеркнуть, что регулируемые ими реакции человека на различные социальныеситуации, объекты и ценности взаимосвязаны некой единой психологической «осью».Существует далеко не механическая и достаточно индивидуализированнаявзаимосвязь между самыми «интимными» глубинами личной психологии (потребностямии мотивами) и представлениями человека об общественном устройстве, егоидеологической и политической ориентацией.
Разумеется,приведенные данные массовых опросов — это лишь весьма косвенное отражение личностныхустановок: содержание ответов задано формулировками вопросов анкеты и совсем необязательно адекватно воспроизводит мысли и чувства, реально переживаемыереспондентами. Тем не менее выбор из предлагаемого набора суждений производитсякаждым из них самостоятельно и, следовательно, в той или иной мересоответствует тому — часто не вполне осознанному выбору личной и общественнойпозиции, который является продуктом собственной психической активностичеловека. Сопоставляя данные различных анкет, можно выделить — с большой долейвероятности психологические «оси», объединяющие различные установки вполнеконкретных живых людей, достаточно типичных для советского и российскогообщества начала 90-х годов.
Можно,например, представить себе энергичного преуспевающего предпринимателя,создавшего собственный бизнес в производственной, научно-исследовательской илибанковской сфере, и достаточно уверенно утверждать, что ему близки ценностиупорного труда, представление о заслуженности и моральной оправданности частногобогатства, отрицательное отношение к вмешательству государства всоциально-экономическую жизнь. Зная современную российскую действительность,нетрудно реконструировать и другой тип «частника» — дельца, который легконаживается на спекулятивных операциях и, разделяя, скорее всего, «либеральные»установки по отношению и богатству и роли государства, уповает не столько наупорный труд и знания, сколько на ловкость, умение пробиваться или связи. Судяпо данным опросов, среди респондентов с подобными установками особенно многомолодых людей, еще не реализовавших их практически, но ориентирующихся на них всвоих жизненных проектах. И, наконец, приведенные данные отражают реальностьпсихологического типа человека, выбитого из колеи, «взрывными» процессами в социально-экономическойжизни. Такой человек может быть добросовестным тружеником, связанным сиспытывающей упадок и кризис отраслью хозяйства или культуры. Он может быть ичеловеком, привыкшим к не требующему особых личных усилий спокойномусуществованию в одной из ниш административно-командной распределительнойсистемы. И в том и в другом случае он негативистски воспринимает окружающуюдействительность, не верит в связь личного успеха с какими-либо положительнымикачествами преуспевающих и видит единственный способ восстановлениясправедливости и стабильности в активном вмешательстве государства вэкономические и социальные процессы. Наряду с такими целостными системамипредставлений и установок в жизни достаточно типичны случаи рассогласованиямежду установками различных уровней. Например, идеологически человек разделяет«либеральные» ценности (установку на собственную активность личности), но, несумев материализовать их в собственной деятельности, не видит в напряженномтруде, знаниях и способностях реальной основы успеха в жизни.
Всистеме установок личности те из них, которые относятся к сфересоциально-политической психологии, выполняют специфические функции. Во-первых,они фиксируют определенный образ общественной действительности, те «законыжизни» в данном обществе, которые служат индивиду ориентиром в осуществляемойим оценке возможностей, в определении своих собственных мотивов и целей.Во-вторых, они являются источником ценностей, которые либо непосредственноформулируют эти мотивы и цели, придают им осознанный характер, либообосновывают и оправдывают их в глазах индивида. Если ориентировочную функциювыполняет преимущественно познавательный компонент социально-политическихустановок, то в их ценностной функции существенную роль играет эмоциональныйкомпонент: эмоциональная привлекательность, «комфортность» избираемых целей иценностей.
Индивидуальныесистемы социально-политических установок различаются по удельному весу в нихпознавательно-ориентационных и ценностно-эмоциональных компонентов. У большинствалюдей в большинстве «нормальных» жизненных ситуаций, по-видимому, преобладаеториентационный компонент этих установок; они играют в основном служебную роль вфункционировании мотивационно-волевой сферы. Ценностные и эмоциональные ихкомпоненты особенно важны для людей, активно включенных психологически вобщественно-политическую жизнь: для них избранная ими общественная илиполитическая цель и ценность сами становятся личным мотивом. У общественноиндифферентного и пассивного человека («обывателя») ценностно-эмоциональныйакцент социально-политических установок выступает отчасти в скрытом виде: взначительной мере он трансформирован в эмоции, объектом которых является необщественно-политическая действительность, но сфера собственной деятельности такогочеловека. Так, предприниматель в обществе рыночной экономики еще в процессесвоей социализации усваивает выработанную этим обществом ценность свободногопредпринимательства и позитивное эмоциональное отношение к занятию бизнесом.Однако в качестве сложившейся личности он любит свое дело не только и нестолько потому, что в обществе оно признано ценным и почетным (хотя и это имеетнемалое психологическое значение), сколько потому, что ему нравится и выгодноим заниматься, оно является объектом и средством удовлетворения его личныхпотребностей.
Былобы, разумеется, нелепостью утверждать, будто у людей, далеких от общественнойжизни, она вообще не вызывает никаких эмоций, отражающих их отношение к тем илииным социальнополитическим ценностям. Хорошо известно, насколько сильными могутбыть массовые эмоциональные реакции на определенные общественные и политическиесобытия. Однако в таких реакциях часто проявляются не столькосоциально-политические установки как таковые, сколько установки,ориентированные на объекты и ситуации, с которыми люди имеют дело в своейсобственной повседневной жизни. Так, сильную массовую реакцию вызывает решениеправительства, затрагивающее жизненный уровень людей, или политическиеперемены, которые рассматриваются как потенциальная угроза подобным жизненныминтересам. Эмоциональный аспект социально-политических установок как таковыхпроявляется на массовом уровне в особых ситуациях, в которых решаются судьбыстраны, например, в момент угрозы большой войны или во время выборов, на которыхсталкиваются силы, выдвигающие противоположные альтернативы внутри- ивнешнеполитической стратегии. В таких ситуациях психологическую значимостьприобретают не только непосредственные частные и социально-групповые интересы,но и социально-политические установки, выражающие интеграцию индивидов внационально-государственную общность. У многих в такие моменты пробуждаются иактуализируются, приобретают эмоциональный характер те компонентысоциально-политической психологии, которые в обычных условиях находятся в«спящем», пассивном состоянии.
Приведенныйвыше пример с предпринимателем иллюстрирует отношения междусоциально-политическими установками и различными уровнями мотивации человека.Этим отношениям чужда какая-либо однолинейная причинно-следственнаязависимость. Тезис «каковы потребности человека, таковы и его социальные иполитические позиции» так же неверен, как и обратный: «общественно-политическиеустановки человека определяют иерархию его личных мотивов и потребностей».Отношения между этими уровнями психики динамичны, ситуативны, основаны навзаимодействии и взаимоприспособлении. Их можно представить как замкнутую цепь;в одних личностных и социальных ситуациях решающее мотивационное значениеприобретает одно ее звено (например, внутреннее психическое напряжение,порождающее потребность), в других — иное (например, актуализированнаяобщественно-политическая ценность); возникшее здесь возбуждение передается повсей цепи. Но во всех случаях социально-политические установки являютсянеобходимым звеном мотивационной «цепочки».
Социально-политическиеустановки представляют собой один из важнейших механизмов приобщения личности ккультуре общества или социальной группы. Ибо те ценности, верования, идеи, вкоторых запечатлены исторически сложившиеся типы общественно-политическогосознания, органически входят в национальные, региональные (например,западноевропейскую, латиноамериканскую и т.п.) и социально-групповые культуры.
2.Взаимосвязь социальных знаний, ценностей и эмоций в психологии личности
Матрицасоциально-политических установок личности
Сказанноевыше об отношениях между установками и мотивами, между различными компонентамиустановок, входящих в социально-политическую психологию, может быть обобщено иотчасти уточнено в виде некоей рабочей матрицы. При этом, разумеется,необходимо учитывать, что такого рода операция, содействуя в той или иной мерепониманию проблемы, может носить лишь вспомогательный характер, и подобнобольшинству схем или таблиц, применяемых в общественных науках, не претендуетни на полноту, ни на законченность, может дополняться и конкретизироваться взависимости от целей и объекта исследования.
Впредлагаемой матрице (см. таблицу 1) учитываются познавательные, ценностные,эмоциональные компоненты установок. Поведенческий (конативный) компонентпредставляет собой особую и весьма сложную проблему, потому он будет рассмотренотдельно. Исходя из принятого деления установок на относящиеся к объектам иситуациям, мы вносим в матрицу лишь установки на социальные объекты. Тем самыммы ограничиваем содержание матрицы наиболее устойчивыми, долгодействующимиустановками: ситуации можно трактовать как определенное расположение,соотношение объектов (или изменение этого расположения) и ситуационныеустановки рассматривать соответственно как вторичные, производные по отношениюк установкам на объекты. Например, зарубежные страны являются объектомустановок жителей данной страны, отношение к этим странам — положительное иливраждебное, нейтральное или настороженно-подозрительное образует содержаниеустановок. Обострение отношений «своей» страны с другим государством приведет вдействие установку на возникшую ситуацию, и ее содержание будет зависеть отряда установок на социальные объекты (на свою страну и ее интересы, нагосударство, с которым ухудшились отношения, на международные отношения в целоми т.д.). Рассмотрение именно установок на объекты позволяет решить задачуобобщенного понимания феномена установки, так как возможные социальные иполитические ситуации гораздо многообразнее, чем объекты социальнополитическойпсихологии, и поэтому их гораздо труднее вместить в какую бы то ни быломатрицу.
Влевой части матрицы поместим когнитивный компонент установок. Это соответствует«логике» психической активности, первичным звеном которой является восприятиемира, знание о нем. Наиболее обобщенные объекты социально-политическойпсихологии — это общество, в котором живет человек, и человеческое общество(мир, человечество) в целом, воспринимаемые обычно в своих геополитических инационально-государственных измерениях (своя страна и другие страны). Обществопознается людьми как совокупность общественных отношений, в которые онивключены, поэтому различные уровни и виды такого рода отношений образуютцентральный объект когнитивных установок социально-политической психологии.
Таблица1. Структура социально-политических установок Когнитивные компоненты Ценностные компоненты Аффективные компоненты 1. Типология общественных систем: капитализм-социализм, свободное общество-демократия-тоталитаризм, индустриальное и постиндустриальное общество; общество и природная среда Общие идеологические (мировоззренческие) ценности: оптимальный общественный строй, свобода; порядок, стабильность и дисциплина, «естественная» иерархия статусов и власти; демократия представительная и «прямая», равенство, социальная справедливость; материальные (потребительские) и постматериальные ценности; консерватизм, реформизм, радикализм, терпимость — авторитаризм, экологические ценности и приоритеты Доминирующий вектор эмоционального отношения к общественной действительности: удовлетворенность, конформизм, рациональная адаптация, фатализм, умеренный критицизм, нонконформизм, недовольство, протест, радикальный (революционный) негативизм 2. Принципы, регулирующие социальноэкономические отношения: эксплуатация, межиндивидуальная конкуренция, справедливое вознаграждение способностей и усилий; собственность Оптимальные принципы распределения и экономической власти; установки на борьбу за групповые интересы, на социальный мир, компромиссы и сотрудничество; оптимальные формы и уровень государственного вмешательства в экономику и социальную сферу; отношение к богатству и бедности Направленность и интенсивность эмоционального восприятия событий и явлений экономической, социальной, политической жизни, расположенные соответственно по шкалам «любовь, энтузиазм — отвращение, страх; ужас, ненависть» и «страсть — равнодушие»: уровень доверия, страха, ощущение возможности контроля по отношению к институтам власти 3. Принципы, регулирующие социально-политические отношения: демократическое волеизъявление народа, власть сильных и богатых, борьба групповых интересов, социальное партнерство и сотрудничество, правовые нормы, отражающие общие интересы, произвол и насилие, роль и функции государства, партий и других общественно-политических институтов Партийно-политические ориентации; ценностное восприятие политической сферы (заинтересованное, ангажированное, индифферентное, негативное) и институтов власти (представительных, исполнительных, судебных), политических лидеров, общественных институтов (профсоюзов, СМИ и т.д.) 4. Отношения между личностью и обществом, права и достоинство личности Права и свободы как ценности личности Ощущения защищенности-беззащитности, достоинства-униженности, свободы-зависимости личности по отношению к институтам власти 5. Социально-групповая структура общества; социально-классовая идентификация Отношение к основным большим социальным группам: позитивное, негативное, нейтральное, амбивалентное Эмоциональное восприятие представителей собственной и других социальных и этнических групп, государств, народов 6. Национально-государственные и межэтнические отношения: место и роль своего государства на международной арене, структура международных отношений и национальные интересы, «друзья» и «враги»; межэтнические отношения внутри страны, национальноэтническая идентификация, этнические стереотипы, мир, безопасность и военная угроза Патриотизм, национализм, этноцентризм, национальный нигилизм, «интернационализм»: установки на международную солидарность, сотрудничество, взаимопомощь; агрессивно-милитаристские, шовинистические, миролюбивые, антивоенные; отношение к «другим» государствам, этносам, конфессиональным общностям 7. Уровень стабильности макроэкономической и социально-политической ситуации, ее факторы Относительная значимость (иерархия) проблем общества Уровень психологической тревожности по поводу «критических» проблем общества и политики 8. Факторы, определяющие экономический и социальный статус индивида, оценка возможностей Социальные ценности, ориентирующие личностные системы потребностей и мотивационные стратегии Эмоциональные переживания социальных отношений личности, социальных возможностей и барьеров реализации ее потребностей (интеграция в общность — одиночество, свобода жизнедеятельности — подавленность)
Всодержание этого объекта входят иерархия существующих в нем материальных исоциальных статусов, отношения собственности и распределения материальных благ,отношения власти. Когнитивный компонент соответствующих установок воплощается впредставлениях о богатстве и бедности, о благополучии и обездоленности, о тех,кто имеет и не имеет власти, о причинах и основах социальной и имущественнойдифференциации. Их совокупность формирует знания людей о социальном иполитическом устройстве общества, об его социальной структуре, о положении,роли и функции образующих его групп.
Особыйвид таких установок образуют представления о роли и функциях государства — оновыступает как отдельный объект, воспринимаемый как функциональный органобщества, не обязательно совпадающий в социально-психологическом плане сгосударственным аппаратом как персонифицированной социальной группой. Один итот же человек может абстрактно воспринимать государство как необходимоеусловие общественного порядка и стабильности, а в его конкретных представителяхвидеть лишь привилегированную группу, притесняющую и обворовывающую рядовыхграждан.
Вкогнитивный субстрат социально-политических установок входят далеепредставления о национально-этнической дифференциации и национально-этническихотношениях людей. «Пространство», в котором находятся объекты этихпредставлений, охватывает как собственное общество, так и человечество в целом.В ряд таких объектов входят как отношения между «своей» и «другими»национально-государственными общностями, т.е. международные отношения, так имежэтнические отношения внутри данного общества. К этому виду установокотносятся когнитивные основы национального сознания, так называемые этническиестереотипы (представления об особенностях своего и других этносов),представления о взаимоотношениях интересов различных стран, геополитическиезнания. Одним из важнейших источников таких когнитивных установок являетсяисторическая память, в особенности представления об исторических судьбах и ролисобственного народа.
Вомногих странах значительным удельным весом в структуре социально-политическойпсихологии обладают представления о религиозной дифференциации людей имежконфессиональных отношениях. В одних странах (например, в Северной Ирландии)они практически совпадают с национально-этническими, в других (Ливан) имеютсамодовлеющее значение, в-третьих, восприятие этнических различий причудливопереплетается с конфессиональной идентификацией (Индия) или даже формируется ею(в бывшей Югославии православные сербы, католики хорваты и мусульмане боснийцыпринадлежат в действительности к одному этносу, но воспринимают себя как разныенароды).
Совокупностьрассмотренных когнитивных образований представляет собой основу, на которойформируются установки, выражающие социально-групповую ориентацию иидентификацию личности, систему представлений «мы-они». Современный человекидентифицирует себя не с какой-либо одной, а с несколькими большими общностями:с национально-государственной, региональной («Запад»), религиозной, этнической,социально-классовой, локальной («москвич»), профессиональной, культурной,корпоративной, политической, демографической («молодежь», «женщины») и т.д. Длясоциально-политического «слоя» его психологии имеет существенное значение нестолько набор этих идентификаций, сколько их психологическая иерархия,соотносительная «сила», т.е. кем он ощущает себя в большей и кем в меньшеймере.
Продуктомвсей системы социальных представлений и идентификаций является оценка человекомсобственных жизненных возможностей. Она строится на основе его знаний обобщественных отношениях и социально-экономической ситуации в стране, оположении той группы или групп, с которыми он себя более всего идентифицируетили на которую ориентируется, стремясь в нее проникнуть. В эту оценкувключается и представление об уровне стабильности макроэкономической иполитической ситуации, определяемое как внутренними, так и международнымифакторами. Индивидуализированная оценка возможностей складывается в результатевзаимодействия всех этих видов социальных знаний с «уровнем Я», т.е. с оценкойчеловеком собственных сил и способностей.
Вследующем столбце матрицы размещаются ценности, на которые ориентируетсяличность. Необходимость выделения ценностей в особый компонент установокотстаивалась некоторыми авторами, не разделявшими распространенного мнения обих трехчленной структуре и о совпадении ценностей и эмоций24. Этот подход, означающийвключение в структуру четвертого компонента, представляется более адекватнымпсихологическим реалиям.
Есликогнитивный компонент установки как бы представляет в психике реальность миравнешних объектов и ситуаций, то ее ценностный компонент выражает отношениечеловека к этой реальности, которое основано на представлении о должном,желаемом. Знание о том, какова действительность на самом деле, естественноотличается от знания о том, какой она должна или не должна быть.
Выявлениеистинных ценностей личности, особенно социально-политических, — не простоедело: особенностью большинства ценностей является их конвенциональный,общепринятый характер — люди заимствуют их из культуры общества, в которой«хорошее» отделено от «плохого» четкой гранью и сводится к набору истин, скоторыми готов согласиться каждый. Все знают, что лучше быть богатым издоровым, чем бедным и больным, и мало кто в конце XX в. будет отрицать, чтосвобода — это благо, а рабство — зло. При желании нетрудно доказать, что у всехили почти всех людей ценности одинаковы (во всяком случае на вербальномуровне), что означало бы полную бессмысленность работы с данной категорией,коль скоро она никак не отражает реального многообразия психологических типовличности.
Социологии социальные психологи обходят эту трудность, вынуждая респондентов делатьвыбор из двух или большего числа ценностей, например, выбирать между свободой иравенством или между национальным величием и гарантированным международныммиром. Такой выбор нередко носит несколько «навязанный» и искусственныйхарактер: ведь человеку могут быть одновременно дороги и собственная свобода, иравноправные отношения между людьми; он может хотеть утверждения политическогопревосходства своей страны, но не ценой войн с другими странами. Тем не менеепроцедура выбора позволяет в какой-то мере выявить если не всю системуценностей людей, то их иерархические отношения, относительную значимость дляних каждой ценности. Тем более что во многих современных обществах наиболеераспространенные ценностные представления символизируют определенные типыидейно-политических ориентации. Так, «свобода» обозначает экономический,моральный и культурный либерализм, минимальное вмешательство государства идругих общественных институтов в распределение доходов и частную жизнь граждан,терпимость, максимальное ограничение сферы запрещенного (по социологическойтерминологии «норм-рамок»). «Равенство», напротив, предполагает сознательноеограничение имущественного и социального расслоения общества, активную регулирующуюроль государства в распределении доходов и в экономической жизни в целом.Приоритет «национального величия» означает активную внешнюю политику,направленную на укрепление и расширение «зоны влияния» страны за пределами ееграниц, содержание крупной армии, высокие военные расходы.
Аффективныекомпоненты установок, образующие правый столбец матрицы, наиболее полновыражают их «силу», истинную значимость в психологической структуре личности.Эмоция, аффект — наиболее «психологический» и наиболее индивидуальный из всехкомпонентов установки: если знания и ценности могут быть механически усвоенычеловеком из его социально-культурной среды и представлять собой лишь явлениеобщественного сознания, то эмоция по поводу объекта установки означает, чтоотношение к объекту переживается субъектом, что данный объект так или иначезатрагивает сферу потребностей личности. Установка, не имеющая отчетливовыраженного эмоционального компонента, скорее всего, является «слабой», неиграет большой роли в мотивации и поведении человека.
Горизонтальные,пронумерованные от 1 до 8 разделы матрицы отражают различные аспектысоциально-политической действительности, представленные в психологии личности.Они расположены в порядке нисхождения от абстрактного к конкретному — отнаиболее обобщенных представлений об обществе, социальных ценностей и эмоций доустановок, отражающих связь социэтальных реалий с личной судьбой. Ни конкретное«наполнение» этих разделов, ни их дифференциация не претендуют, повторим ещераз, на полноту и бесспорность; каждый из них может быть расширен или сужен,число разделов может быть доведено до 20, 30 или любой другой цифры, Задачаматрицы — наметить возможную модель исследования социально-политическихустановок и формализовать гипотезы о корреляциях как между различнымикомпонентами установок (представленных в матрице как горизонтальные), так имежду различными установками (вертикальные).
Идеологическиепредставления и ценности
Еслирассмотреть, например, первый горизонтальный раздел матрицы, можно заметить,что в его «когнитивном» подразделе представлены различные, существующие всовременном общественном сознании способы типологизации общественных систем: 1)формационный; 2) основанный на критериях свободы и демократии и 3) на уровнетехнико-экономического развития общества. Последний способ типологизации вусловиях современного обострения экологической проблематики и угрозытермоядерной катастрофы все чаще связывается и сливается с критериями«естественности» и гуманности — гармоничных отношений общества и природы,способности общественной системы реализовать приоритеты выживания, физическогои морального здоровья человека. Каждый из этих способов типологизации неявляется чисто объективистским, ценностно нейтральным, предполагаетпредрасположенность к определенной ценностной ориентации. Люди, верящие вформационный принцип классификации обществ, скорее всего, оппозиционныкапитализму и принимают социалистические ценности в том или ином их вариантеили, по меньшей мере, считают равенство и социальную справедливостьприоритетными принципами общественной организации. Для сторонников капитализма,даже если они и признают правомерность понятийной пары «капитализм-социализм»,все же психологически более значимым является противопоставление «свободных» и«тоталитарно-авторитарных» (отождествляемых с социализмом) обществ.
Типологизацияна основе уровня технико-экономического развития общества, на первый взгляд,менее идеологична, но и она коррелируется с определенными ценностнымиориентациями. Правда, в данном случае эта корреляция неоднозначна: один и тотже когнитивный компонент может соответствовать противоположнымидейно-ценностным установкам. Деление обществ на доиндустриальные,индустриальные и постиндустриальные одинаково значимо и для «технократов»,видящих в техническом прогрессе и экономическом росте генеральный путь крешению всех проблем человечества, и для «гуманистов» и «экологов»,акцентирующих антигуманные последствия этих процессов.
Рядценностей, включенных в 1-й раздел матрицы, вообще не имеет явного отношения кабстрактно-теоретической типологизации обществ. Объектом соответствующихустановок является не тип общественного устройства — формы собственности ивласти, но принципы организации, функционирования и развития даннойобщественной системы. Эти ценности фиксируют выбор между приоритетами порядка,дисциплины, стабильности, верности традициям, жест ко иерархической организациивласти и свободной от жестких правил и социального принужденияжизнедеятельности людей, инициативы, добровольности, постоянного обновления,неинституциональной и неформализованной «прямой» демократии. Соответствующиесистемы ценностей на Западе обычно обозначаются как консервативная илиберальная, существуют они и при «реальном социализме». Западные консерваторыи либералы могут быть одинаково привержены принципам частной собственности,свободной конкуренции и парламентской демократии, а «социалистические» — государственной собственности, планированию и «партийному руководству».
«Независимость»консервативно-либерального спектра ценностей от обобщенных представлений отипах общественного устройства вместе с тем далеко не полная. «Социалистическиеценности» Горбачева — нечто существенно иное по сравнению с социализмом Сталинаи Суслова, Брежнева. Те, кто хочет реформировать существующие институты иотношения, нуждаются в каких-то когнитивных ориентирах реформирования, и вкачестве таких ориентиров нередко выступают идеи или опыт альтернативныхобщественных систем. Западные либералы и реформаторы в те времена, когдасоциализм был еще не общественным строем, но идеологическим проектом исоциальным движением, исходили из необходимости ответить на «социалистическийвызов». А позднее придумали теорию конвергенции — объединения «сильных сторон»капитализма и социализма. Хрущев и Горбачев, проводя свои реформы, призывалиучесть «положительные стороны» западного опыта. Соответствующие тенденциипроявлялись и на уровне массового сознания. Характерно, что в ситуациях, когдазнаний об альтернативных системах и соответствующих им ценностям по тем илииным причинам не существует, социально-политическая психология испытываетдезориентацию, возникает острый дефицит общественных целей.
Психологиякризиса
Послекраха «реального социализма» и надежд на его гуманизацию, на конвергенциюпротивоположных систем такой дефицит ощущает западное общество. С ним связаныконцепции «конца истории»: в обстановке относительного экономическогоблагополучия и беспрепятственного технического прогресса, краха «формационного»соперника теряется цель дальнейшего исторического движения. Впостсоциалистических обществах, особенно в республиках бывшего СССР когнитивныйкризис носит намного более острый характер. Потерял былое значение выбор междусоциализмом и капитализмом: социализм изжил себя, а ориентация на «капиталистические»ценности свободного рынка, экономической и политической демократии, как бы онини были привлекательны для многих, не приносит и, очевидно, не принесет вобозримом будущем «капиталистического» процветания; пока она сопряжена длямногочисленных групп общества с лишениями и бедствиями. В этих условияхустановки высшего уровня, обобщающие основные принципы общественногоустройства, в большой мере обессмысливаются. Понятия «капитализм-социализм»,«демократия — диктатура» слабо воспринимаются в основной толще общественногосознания, ибо никак не соотносятся с реалиями повседневной жизни. Эти реалии — цены и доходы, богатство и бедность, власть сильных и богатых, произвол,насилие и преступность, этнические противоречия и конфликты — вытесняют изобщественной психологии знания и ценности абстрактно-идеологического ряда.Ускорение деструктивных, энтропийных процессов во многих сферах экономической исоциальной жизни сосредоточивает познавательные интересы людей на проблемахстабильности и порядка, решающее ценностное значение приобретает преодолениеэтих процессов, угрожающих их безопасности, жизненному уровню исоциально-профессиональному статусу.
Вноябре 1993 г. 82% опрошенных россиян назвали наиболее тревожащей их проблемойроссийского общества рост цен, 64,7 — рост числа уголовных преступлений, 47,2 — кризис экономики и спад производства, 38% — рост безработицы. По сравнению сэтими проблемами все, что удалено от повседневной жизни, — как общие принципысоциально-экономической системы, так и политическая сфера — представляетсянамного менее значительным. Так, уход от идеалов социальной справедливоститревожил лишь 8,6% респондентов, обострение национальных отношений — 14,4,конфликты в руководстве страной 19,8, конфликты на границах России — 15,2%. Всобственно политической области наиболее значимой для россиян была проблемаслабости, беспомощности государственной власти (ее выделили около 28%).
Еслиотдельно рассмотреть центральную для массовой психологии россиян установку настабильность и порядок, ее структура будет выглядеть примерно следующимобразом. «Силу» этой установки определяет психологическое состояние людей,порождаемое повседневным жизненным опытом, а также пессимистическим и тревожнымсоциальным «климатом», поддерживаемым, в частности, средствами массовойинформации. О том, каким в рассматриваемый период было это состояние,свидетельствуют данные тех же опросов. В октябре 1993 г. 69% опрошенных испытывали неуверенность в завтрашнем дне, 67,8% — не чувствовали себя вбезопасности на улице, в ноябре у половины респондентов в предшествующие опросудни преобладали настроения напряжения, раздражения или страха, тоски. Отсюдаострая потребность в надежности, уверенности в жизни, которая выразительноподчеркивается выявленными тем же опросом предпочтениями и психологическими«дефицитами». Большинство опрошенных было в октябре удовлетворено своимположением в обществе, семейной жизнью, здоровьем и кругом общения, 43% — работой (неудовлетворено — 22), жизнь большинства (62,5%) осложнена низкимидоходами и 68,7% не надеялись на улучшение своего материального положения вближайшие полгода. Если бы можно было выбирать, половина предпочла быгарантированные, стабильные, но невысокие доходы и лишь пятая часть высокиедоходы, но без гарантий на будущее.
Ведущаядля большинства личная потребность в экономической стабильности и физическойбезопасности порождает соответствующую ей приоритетную социально-политическуюценность. Она усиливает традиционную для советского общества когнитивнуюустановку, возлагающую основную ответственность за макроэкономические имакросоциальные явления на государственную власть. В октябре 1993 г. на вопрос о силах, способных вывести Россию из кризиса, 42% опрошенных ответили «сильное,властное руководство страной», 11% указали на местные власти и еще треть несмогла найти в российском обществе таких сил. Лишь незначительное меньшинство(немногим более 10%) сочли, что страну могут вывести из кризиса собственноэкономические действующие лица (руководители государственных предприятий,предприниматели, «такие люди, как мы»).
Былобы неверно думать, что россияне полностью равнодушны как к проблематикесоциально-экономического строя общества, так и к его влиянию на переживаемуюситуацию. Однако по причине упомянутого выше когнитивного вакуума,дискредитации старых (социалистических) и абстрактно-декларативного характерановых (рыночных) ценностей уверенный и необратимый выбор между ними крайнезатруднен. В октябре 1993 г. на вопрос «Какая экономическая система на Вашвзгляд лучше?» одна треть респондентов не смогла ответить и еще по одной третидали альтернативные ответы: экономика, основанная на государственномпланировании и на рыночных отношениях. Эти данные показывают, что у большинстваобщие мировоззренческие (социалистические и рыночно-капиталистические)установки слабо соотносятся с видением причин кризиса и путей выхода из него.Если допустить, что группа сторонников рыночной экономики в значительной мересовпадает с тем меньшинством, которое в ходе опросов относительно оптимистичнооценивает свое экономическое положение и психологическое состояние, тобольшинство настроенных пессимистически и негативистски, колеблется междумировоззренческим вакуумом и ностальгией по социализму.
Черпаяпредставления о способах выхода из кризиса из старого когнитивного багажа,большинство россиян не находили в сегодняшней политической действительностиникого, кто мог бы осуществить этот выход. В ноябре 1993 г. лишь пятая часть опрошенных считала, что выходу из кризиса способствует деятельностьпрезидента страны, 19% — правительства, 12% — местных властей25- Таким образом,когнитивный и ценностный компоненты установки на сильную государственную властькак гаранта социально-экономической стабильности вступили в конфликт со знаниемо реальной власти. Наряду с накопившимся протестом и возмущением этот конфликт,видимо, был одной из важнейших причин массированного голосования на декабрьскихвыборах 1993 г. за Жириновского. Решающими преимуществами этого деятеля передсоперниками были, во-первых, успешно сформированный им образ «силы»,«решительности» и, во-вторых, афишируемая несвязанность с нынешней «слабой» иликакой-либо прошлой властью.
Посравнению с этими преимуществами собственная идейно-политическая платформаЖириновского не имела особого значения для большинства избирателей.
Междуэмоциями и сознанием
Изложенныенаблюдения позволяют высказать предположение о ведущей роли ценностных иаффективных компонентов установок в психологических реакциях насоциально-политические события и ситуации. Когнитивный компонент играет роль«поставщика» материала для формирования содержания ценностей, но в процессеэтого формирования происходит отбор знаний, подгонка их под некий«психологический заказ». Этот «заказ на знания» представляет собой не что иное,как выражение потребностей субъектов психики. Ценности потому и играют роль«заказчика» по отношению к знаниям, что они суть осознанное выражениепотребностей. Однако и сами ценности, чтобы выполнить эту роль, должныподвергнуть себя сортировке и структурированию, выделить в себе компонентыболее и менее значимые для субъекта, отбросить в осадок то, что является длянего механическим заимствованием от других и не коренится в его собственных,переживаемых им потребностях.
Критериемтакой сортировки и отбора являются эмоции субъекта по поводу объектов, ситуацийи событий. В некоторых современных психофизиологических концепцияхподчеркивается роль эмоций как «сигнализатора» потребностей, наиболеенепосредственного и непроизвольного, т.е. не контролируемого сознанием ихвыражения в психике26. Получается, что в определенном смысле аффективные компонентыустановок «главнее» ценностных и когнитивных. Подобная направленностьвнутренних структурных связей компонентов установки, очевидно, не являетсяединственно возможной. Она действует прежде всего в тех случаях, когдаисточником потребностей является физиологический или психологический дефицит,не зависящий от сознания субъекта. Но бывают ситуации, в которых вполнеосознанные идеологические и политические установки глубоко интериоризированысубъектом, выражающие их ценности и знания образуют содержание его собственныхпотребностей. В таких случаях сами эти ценности и знания являются источникомэмоционального отношения к явлениям общественно-политической жизни.
Именнопо такой схеме строилась психология многих сторонников российской «непримиримойоппозиции», для которых любое негативное явление в экономической исоциально-политической жизни было свидетельством пагубностиантисоциалистической или «антипатриотической» политики властей.Социалистические и националистические ценности, обслуживающие их когнитивныеустановки (о превосходстве социализма и «великом социалистическом прошлом», осамобытности, историческом призвании и имперских национальных интересах России,о «жидо-массонском заговоре» и т.п.) у идейных противников либеральных реформпервичны по отношению к их эмоциональным реакциям на происходящее в стране.
Вместес тем массовая неидеологическая оппозиция либерально-реформистскому курсу,переросшая в ностальгию по социализму и Советскому Союзу, питалась взначительной мере именно эмоциональными реакциями. Для сторонников же этогокурса, в особенности из более образованной и интеллектуально развитой средыпервичным звеном политических установок часто был когнитивный компонент — знание об экономической и социальной эффективности свободных рыночных отношений.
Свободаили равенство?
Указанныетеоретические предположения трудно подтвердить строго формализованным иквантифициированным эмпирическим материалом. В научной литературе едва ли можноотыскать эмпирические исследования, в которых социально-политические установкии их компоненты были бы представлены с такой степенью охвата и детализации, какэто предусматривается предлагаемой матрицей. Скорее, можно найти работы, данныекоторых корреспондируют с теми или иными ее фрагментами. Так, эмпирические исследованияценностей могут быть использованы для изучения вертикальных связей различныхуровней матрицы — между ценностями, входящими в различные установки.
Вмасштабном исследовании ценностей западноевропейцев, выполненном в 1981 г. под руководством известного французского социопсихолога Ж. Стотзеля, выявляются корреляциимежду массовыми политическими ориентациями и общей системой ценностей. Длялюдей с правыми политическими взглядами наиболее значимыми являютсянационально-патриотические ценности, для левых — свобода, справедливость, мир.Левые чаще правых активно интересуются политикой. Наименьший интерес к ней ивообще приверженность какойлибо из «высших» общественно-политических ценностейиспытывают люди, не имеющие четко выраженных правых или левых взглядов. Придвижении от левой к правой части политического спектра возрастает доверие кбольшинству политических и социальных институтов.
Всеэти данные более или менее предсказуемы: для западных правых приоритетны защитаи укрепление существующего строя, что предполагает социально-политическийконформизм и его оправдание национальными интересами и традициями. Столь жеестественно критика этого строя, присущая левым политическим ориентациям,ведется с позиций социальной справедливости и антимилитаризма.
Сложнееобстоит дело с ценностями свободы и равенства. С одной стороны, данныеисследования, да и весь опыт политической жизни Западной Европы показывают, чтоприоритет свободы типичен для людей правых взглядов, а равенства — для левых.Это соответствует и особенностям общественных систем, образующих идеалыпротивоположных политических течений: «свободное общество» воспринимается каксиноним существующего, т.е. капиталистического строя, с которым идентифицируютсебя люди право-консервативных взглядов; левые являются сторонниками социализма(чаще всего воображаемого, «демократического») или по меньшей мере «смешанногообщества», сочетающего рыночные механизмы и политический плюрализм суравнительным «социалистическим» распределением.
Сдругой стороны, выбор между ценностями свободы и равенства не оказывает влиянияна другие уровни ценностей, регулирующих практическое отношение людей кразличным аспектам социальной действительности. Парадоксальным образом правыесторонники свободы оказываются адептами жесткого порядка, дисциплины,беспрекословного подчинения начальству, а левые адепты равенства, казалось бы,означающего нивелирование положения и поведения людей в соответствии суравнивающим их всех стандартом, в действительности являются поборникамимаксимальной свободы индивида. Так, правые чаще левых поддерживают принципбеспрекословного и бездумного подчинения приказам начальника в процессе труда,выступают за воспитание детей в духе послушания. Выбирая между альтернативнымиприоритетами развития общества, левые западноевропейцы отдают предпочтение«развитию индивида», а правые «укреплению уважения к авторитетам». В качествеглавных национальных целей левые чаще выбирают реализацию демократическихценностей таких, как свобода самовыражения, возможность для граждан выражатьсвое мнение по поводу важных решений правительства, правые же предпочитают«поддержание порядка». Великобритания, превзошедшая все другие страны поприверженности к свободе (ее выбрало здесь 62% опрошенных, равенство — только23), одновременно дала рекордную долю поклонников добродетели послушания (37%)и наименьшую — независимости (16%; средние цифры по Западной Европесоответственно 25 и 27%).
Комментируяэтот парадокс, Ж. Стотзель замечает, что «выбор между порядком и неподчинениеми основополагающий для альтернативы левая-правая выбор между свободой иравенством относительно независимы друг от друга»27. Сходный феноменотносительной взаимной независимости более общих и абстрактных, касающихся типаобщественного устройства ценностей, с одной стороны, более конкретных — консервативных и либеральных — с другой, уже затрагивался выше.
Природупарадокса в какой-то мере помогают понять корреляции между политическимивзглядами и личными аффективно-психологическими характеристиками опрошенных.При движении справа налево уменьшается доля «очень счастливых» и «счастливых»людей и увеличивается доля тех, кто ощущает чувства бессмысленности жизни иодиночества. Среди левых наименьшая доля тех, кто гордится своим трудом и испытываетудовольствие, приступая к работе в понедельник; тех, кто ощущает возможностьсвободно принимать решения, и больше воспринимающих себя как объектэксплуатации. Удовлетворенность жизнью в целом и конкретными ее аспектами:семейными отношениями, профессиональным и материальным положением тем выше, чем«правее» политические взгляды человека28. Корреляция между личнойнеудовлетворенностью и социальным протестом, или критицизмом, которые питаютлевые взгляды между удовлетворенностью и социальным конформизмом, стимулирующимправые ориентации, логична и естественна. Особого объяснения, видимо, требуютлишь парадоксальные «связки» между неудовлетворенностью, стремлением к личнойсвободе и второстепенным значением свободы как общественной ценности, с однойстороны, удовлетворенностью, предпочтением порядка личной свободе и ееприоритетным значением на макросоциальном уровне — с другой.
Ключевыммоментом такого объяснения может послужить характерное для неудовлетворенных (итяготеющих к левым взглядам) западноевропейцев переживание собственнойнесвободы. Зависимость от чужой воли и решений, невозможность управлятьсобственной судьбой, ощущение социальной слабости — весь этот аффективныйкомплекс — знаменует — так же, как чувства одиночества и бессмысленности жизни- неудовлетворенность потребностей социального существования личности,обусловленную одновременно дефицитом позитивных связей с другими людьми,социально осмысленной деятельности и индивидуальной автономии. Поскольку длясоциально слабых, образующих основную базу левых политических течений,психологически наиболее характерен именно дефицит свободы, переживаниесоциальных связей и отношений как зависимости от сильных и охраняемого имипорядка, неудовлетворенность обостряет потребность в свободе. Удовлетворенныеже, ощущая себя социально сильными или, по меньшей мере, защищенными, нуждаютсяне столько в свободе, сколько в порядке, который гарантирует удовлетворяющие ихусловия жизни.
«Перевертывание»ценностей на логически противоположные, которое происходит при выборе междусвободой и равенством, в сущности является продуктом тех же потребностей, ноопосредованных эксплицитными или имплицитными (явными или неявными) «теориями»общественного порядка. Предпочтение нормативного порядка в повседневной социальнойпрактике сочетается с апологией свободы как принципа общественного устройствапотому, что «теоретически» свобода признается неотъемлемым компонентомохраняемого порядка. Свобода, которой располагает сильный, предоставлена емуэтим порядком, равенство же означало бы его принудительное приравнение кслабым. Для слабого равенства — опять же «теоретически» — есть общественноеусловие расширения поля свободы.
Выбормежду свободой и равенством обусловлен, разумеется, и непосредственнымисоциальными интересами. Среди сторонников правых взглядов, по данным того жеисследования, больше людей, обладающих высоким доходом и собственностью, средилевых — рядовых наемных работников, не имеющих ни того, ни другого. Выборотражает, следовательно, борьбу социальных групп вокруг распределения доходов.Однако не только ее, но и определенный уровень психологии личности — тот, накотором вырабатываются и воспроизводятся ее абстрактно-теоретические социальныепредставления и ценности. Эти процессы теоретического выражения потребностей имотивов происходят на основе заимствования из общественного сознания «готовых»теорий или самостоятельной рациональной рефлексии индивида, или сочетания тогои другого. Однако во всех случаях подобные представления и ценности являютсяпродуктами сознания.
Данныео различных, даже противоположных значениях свободы в рамках одной и той жеиндивидуальной психологии позволяют несколько развить и конкретизироватьизложенные выше соображения о структуре установок. Установки, характеризуемыеВ.А. Ядовым как диспозиции высшего уровня, относящиеся к системе общественныхотношений и относительно протяженным во времени историческим ситуациям,являются установками сознательными. Точнее было бы сказатьсознательно-культурными, ибо они в значительной мере черпаются из культурынации или большой социальной группы. На более низких уровнях системы установокв их формировании возрастает роль мотивационных стимулов, идущих из сферыбессознательного (или менее поддающихся контролю сознания). Объектом этихустановок, напомним, являются более преходящие жизненные ситуации инепосредственные (связанные с общением) социальные и межличностные отношения всемье, на работе и т.п. Такие упоминающиеся в западноевропейском исследованииценности, как послушание, порядок, уважение к авторитетам, свободасамовыражения, независимость личности и т.п., относятся именно к этим уровням ипредставляют собой вербально-ценностное оформление подобных внутреннихстимулов.
Еслииспользовать трехчленную структуру личности, разработанную 3. Фрейдом,установки-ценности высшего уровня восходят к «сверх-Я», низших — относятся киндивидуальному Я и представляют собой результат аккультурации(«окультуривания») бессознательных стимулов, порожденных «Оно». Установки,выработанные таким образом, глубже, вернее выражают психологию личности, чемпринятые ею из «сверх-Я». Потребность в свободе, которую испытывает человек,практически ощущающий гнет чужой воли, сильнее и «истиннее», чем та жеустановка, привнесенная из общепринятой системы ценностей, выполняющей по сутидела охранительные (по отношению к существующему порядку) функции.
Еслиоценивать истинное психологическое содержание собственно политическихустановок, то более специфической и органичной для левых ориентации окажетсявсе же мотивация свободы, а для правых охраны порядка. Поэтому вряд ли можнопризнать оправданной ту терминологическую перестройку, которая была произведенав российском политическом языке в посттоталитарный период.Либерально-реформаторские, демократические идейно-политические течения, ранееназываемые левыми, из-за их теоретической близости к западному неоконсерватизмус его апологией свободного рынка, частной собственности, антиэтатизма иантикоммунизма стали именовать правыми, а коммунистов и им подобных — поаналогии с их западными политическими тезками — левыми. В действительности же вРоссии 90-х, с точки зрения политического этоса и ценностной иерархии, правымиявляются именно защитники государственного социализма, означающегожестко-авторитарную структуру социально-политических отношений и апелляцию к«старому», к традициям. Особенно наглядно их «правизну» выражает сближение снационал-»патриотами», агрессивный имперский национализм во всем мире — родовой признак правоконсервативных позиций.
3.Установки и социальное поведение
Словои дело
Напомним,что установка есть заложенная в психике готовность к определенной реакции наопределенные объекты и ситуации. Реакция может быть только психологической — интеллектуальной или эмоциональной или выражаться в действиях.
Однимиз событий недавней российской истории, в котором ярко проявилось значениеполитических установок, были вооруженные конфликты в Москве 3-4 октября 1993 г. После того как президент Ельцин указом 21 сентября распустил Верховный совет, в столице и встране нарастала конфронтация между сторонниками и противниками президента, вБелый дом (резиденцию Верховного совета), блокированный милицией, подчиненнойисполнительной власти, стягивались хорошо вооруженные боевики — «защитники парламента».3 октября антипрезидентская оппозиция организовала манифестации и публичныебеспорядки, а затем, не встретив особого сопротивления милицейскихподразделений, перешла к вооруженным действиям. Было захвачено здание мэрии,всю ночь продолжался штурм телецентра в Останкино, оборонявшегося военнымичастями. На следующий день в город по приказу президента были введены танковыечасти, но защищавшие парламент боевики продолжали активные действия, наприлегающих улицах велась снайперская стрельба. Защитникам Белого дома былпредъявлен ультиматум, и после их отказа сдать оружие по зданию парламента былаоткрыта артиллерийская стрельба, которая и решила исход сражения.
Беспрецедентныйхарактер событий (в Москве не было вооруженных боев со времен Октябрьской революциии гражданской войны), оставленный ими кровавый след (сотни убитых и раненых) немогли не вызвать острой реакции общественного мнения. Однозначные оценки былизатруднены запутанной предысторией вооруженного конфликта долго нараставшейконфронтацией законодательной и исполнительной власти. Тяжелое впечатление налюдей производил сам факт артиллерийского обстрела парламента, полуразрушенное,закопченое здание Белого дома. И все же, как показывают данные опросов,большинство москвичей и россиян одобрило действия президента. Вина возлагаласьна тех, кто первыми открыл стрельбу, начал убивать людей, разрушать изахватывать здания. Но многие обвиняли в пролитой крови Ельцина и демократов.
Неудивительно, что антиельцинскую позицию разделяли сторонники оппозиционных — коммунистических и националистических течений. Однако среди осудивших действияисполнительной власти было и немало людей, политически чуждых этим течениям, втом числе и искренних сторонников демократии. Мне довелось немало разговариватьс такими людьми; все они как бы отталкивали от себя противоречащие их мнениюфакты: организованные и целенаправленные вооруженные действия, боевиков, в томчисле фашистовбаркашовцев, невозможность прекратить их мирными способами. Илиоправдывали эти действия — убийства милиционеров и мирных граждан — предшествующим «антипарламентским» указом президента. В ходе всех этих встреч иразговоров я убедился в том, что при всем различии политических взглядов такихлюдей их объединяет одно: еще до сентябрьских и октябрьских событий все онирезко отрицательно воспринимали фигуру Б.Н. Ельцина. Одни — простые граждане — потому, что возлагали на него вину за тяжелое экономическое положение в стране;другие — политики и чиновники, связанные с Горбачевым или с союзными структурамии не вписавшиеся в новый истеблишмент потому, что Ельцин прервал ихполитическую карьеру. И наконец, третьи — особенно из числа гуманитарнойинтеллигенции — потому, что его деятельность противоречила их весьмаабстрактному и умозрительному идеалу парламентской демократии. У всех них оченьсильная аффективная негативная установка на «объект» (политического деятеля)обусловила реакцию на политическую ситуацию, в которой этот «объект» игралцентральную роль. Даже если бы президенту удалось действовать значительномягче, их реакция была бы примерно такой же.
Досих пор речь шла об эмоциональных и рефлективных проявлениях установок; уактивных участников событий реакция на них не ограничивалась оценками иэмоциями. Тысячи противников Ельцина пришли к Белому дому, чтобы защищать его соружием в руках. Другие тысячи вышли на улицы 3 октября, готовые сражаться смилицией, а затем хлынули штурмовать мэрию и телецентр. Подавляющее большинствомосквичей, сочувствовавших президенту, переживали события у радиоприемников иэкранов телевизоров, но было и активное меньшинство, которое, последовавпризыву Е. Гайдара, в ночь с 3 на 4-е пришло к Кремлю и Моссовету, чтобыпротивостоять боевикам, а затем захватывало здания районных советов.Политические установки всех этих людей проявились, говоря языком социальнойпсихологии, на поведенческом (конативном) уровне. На примере рассматриваемойситуации видно, что поведенческий акт (если под ним иметь в виду нечто большее,чем чисто «языковое» поведение — действие, направленное на социальные объекты икаким-то образом меняющее ситуацию) представляет собой возможный, но необязательный компонент многих установок. Здесь мы подходим к одной из самыхсложных проблем психологической науки: соотношению между психологическипереживаемыми, осознанными и высказываемыми мотивами (установками, ценностями,убеждениями и т.д.), с одной стороны, практическим поведением — с другой. Или,говоря проще, между словом и делом.
Опсихологической регуляции поведения
Вовсе учебники социальной психологии в качестве своего рода классической моделисоциального поведения вошла так называемая загадка Лапьера. В начале 30-х годовЛапьер в течение почти двух лет путешествовал по США вместе с двумякитайцами-студентами, останавливаясь с ними во многих отелях, посещал кафе,рестораны и везде (за одним исключением) встречал нормальный прием и хорошееобслуживание. После завершения путешествия он разослал письма в те кафе,рестораны и отели, которые только что посетил, с вопросом: согласны ли ихвладельцы принять его и группу друзей, в том числе китайцев. 93% владельцевресторанов и 92% владельцев отелей ответили отказом...29 Данные Лапьера позднеебыли подтверждены многими сходными исследованиями. В таких случаях проявляетсяне столько противоречие между словом и делом, сколько между реакциями на один итот же объект в различных жизненных ситуациях: расистская установка определяетповедение в одной ситуации и никак не воздействует на него в другой.
Подобныепротиворечия — одно из наиболее типичных явлений человеческой психики вообще,социально-политической психологии в частности. Парадокс Лапьера положил началоосмыслению этого явления с позиций социальной психологии; начиная с 50-х годовбыл предложен целый ряд теорий, объясняющих рассогласование аттитюдов и поведения.Многие авторы сосредотачивали внимание на разработке методик, которые позволялибы более точно выявлять и измерять установки, надеясь, что более совершеннаятехника исследований снимет проблему или, по меньшей мере, сделает ее менеезагадочной. Другие шли по пути более углубленного понимания самого феноменаустановки и ее поведенческого компонента. Не имея здесь возможности рассмотретьэту специальную литературу, остановимся лишь на выводах и положениях, которыеимеют наиболее принципиальное значение для понимания проблемы.
Какзамечает Дж. Джаспарс, проблема состоит не в том, что люди не всегда делают то,что говорят. Реальный вопрос в том, являются ли «вербальные» и поведенческиеответы действительно выражениями одного и того же аттитюда. Автор ссылается надругого исследователя — А. Уикера, полагавшего, что на пути отвербально-выражаемых компонентов аттитюдов к поведению вступают в действиепомехи, «препятствующие факторы»30. Этими «препятствующими факторами» могутбыть другие аттитюды, соотносимые, как и вербально высказанные, осознанные сданной ситуацией, но обладающие по сравнению с ними большей силой, способностьюопределять поведение.
Вказусе Лапьера таким конкурирующим с расистским (не пускать китайцев!)аттитюдом могла быть ролевая, коренящаяся в навыках профессиональнойдеятельности владельцев отелей и ресторанов установка на оптимальноеобслуживание клиентов, предупредительность по отношению к ним. Но тогдавозникает вопрос, почему же эта установка не проявилась при заочном заказе? Кответу на этот вопрос подводят ряд концептов, разработанных в рамках изученияпроблемы американскими социопсихологами (М. Дефлер и Ф. Уэсти, Л. Линн, М.Рокич, М. Фишбайн)31. Так, Рокич подчеркивал, что поведение определяется нетолько аттитюдом на объект (например, расистской антикитайской установкой), нои аттитюдом к ситуации (в гостиницу вошли гости и просят номер). Линн ввел вмеханизм функционирования аттитюда параметр социальной вовлеченности, по егоопределению, «уровень согласованности между расовым аттитюдом и расовымповедением есть функция от устойчивости аттитюдной позиции и степенисоциального вовлечения между индивидом и объектом аттитюда». Одно делоотказывать заочно некоему абстрактному представителю презираемой расы и другое- делать то же в ситуации непосредственного межличностного контакта, в которыйвовлечены сам хозяин отеля, студенты-китайцы и еще сопровождающий их белыйамериканец. Чтобы расовый аттитюд реализовался в этой ситуации, он долженобладать очень сильным эмоциональным зарядом, свойством агрессивности,способным перевести ординарное миролюбивое деловое общение в острый конфликт.
«Социальноевовлечение» может быть и фактором, усиливающим поведенческий компонентаттитюда. Например, уличные беспорядки, бунты, погромы и тому подобные агрессивныемассовые действия активизируют индивидуальные установки (негативное отношение квласти, полицейским или какой-либо иной «враждебной» группе), которые в обычныхусловиях проявляются лишь в вербальных оценках или настроениях. Усиливающимдополнительным фактором в подобных ситуациях является изучавшийся в социальнойпсихологии феномен эмоционального заражения, возникающий в больших скопленияхлюдей, в толпе.
Вслучаях рассогласования когнитивных, ценностных, словом, так или иначеосознанных компонентов аттитюдов с поведенческими, поведение направляется ужене данным аттитюдом, а каким-то другим психологическим фактором. М. Фишбайнназвал его аттитюдом к выполнению данного действия, отличающегося от аттитюдана объект. Поведение, по его мнению, определяется этим аттитюдом, а такжеиндивидуальными и социальными нормами, которыми руководствуется субъект, егомотивацией к выполнению этих норм. Думается, что данная концепция скорее точнееочерчивает проблему, чем решает ее.
Онауказывает (как и идея социальной вовлеченности) на наличие, кроме определенногоаттитюда на объект, ряда других психологических факторов, воздействующих наповедение, но не объясняет, почему этот аттитюд влияет или не влияет наповедение.
Ответ,по-видимому, кроется в многозначности конкретных социальных объектов длякаждого субъекта, в том, что в действительности в психике по поводу каждогообъекта, а также многих ситуаций заложена не одна, а несколько установок.
В70-е годы во Франции обострилась проблема миграции. В условиях ухудшения общейэкономической ситуации и роста безработицы многочисленные иммигранты (главнымобразом арабы и африканцы) начали представлять серьезную конкуренцию дляфранцузов в борьбе за рабочие места и различные социальные льготы. В рабочейсреде получили распространение националистические настроения; опросыпоказывали, что многие рабочие-французы высказываются за ограничение иммиграциии прав иммигрантов. В то же время, как отмечали социологи, подобные настроениянаходили слабый отзвук на предприятиях и в цехах, здесь между рабочими разногоцвета кожи сохранились нормальные товарищеские отношения. Более того, рабочийкласс оказал энергичное сопротивление активизировавшему в этот периодрасистскому движению под лозунгом «Франция для французов», многие рабочиеприняли участие в массовых антирасистских акциях, проходивших под характернымдевизом «Не трогай моего приятеля!». Очевидно в отношении к одному и тому же«объекту» — иностранным рабочим столкнулись два противоположных аттитюда — один, рациональнопрагматический, основанный на знании о конкуренции за рабочиеместа и роли в ней иностранцев и другой, более эмоциональный, коренящийся втрадициях рабочей солидарности и интернационализма и подкрепленный «социальнойвовлеченностью» — тем «чувством локтя», которое возникает у людей, работающих водном коллективе.
Проявлениеаттитюдов на поведенческом уровне может происходить только при «встрече» его срелевантной ситуацией -такой, в которой возможно или необходимо действие.Установка на ситуацию, как отмечалось, зависит от установок на участвующие вней социальные объекты. Из аттитюдов, запечатленных в психике субъекта, он«выбирает» тот, который больше «подходит» к ситуации. На этот выбор влияютиерархия реальных мотивов субъекта, нормы, на которые он ориентируется в своемповедении, интенсивность его психологических связей с социальной средой, вкоторой развертывается ситуация («социальная вовлеченность»). В результатевозникает установка на выполнение (или невыполнение) определенного действия. Посвоему содержанию она может расходиться с той из установок на объект илиситуацию, которая ранее наиболее явным образом присутствовала в сознаниисубъекта, выражалась им вербально (обычно именно такие установки полнее всего«улавливаются» социально-психологическими исследованиями). Рассогласованиемежду установками и поведением, как правило, имеет отношение именно к такимнаиболее осознанным, вербальным установкам. Примерно так выглядит проблемаотношения «слова и дела» в свете специальных социально-психологических исследований.
Вомногом близки к этим положениям выводы специального эмпирического исследованияаттитюдно-поведенческих рассогласований, выполненного коллективом социологовпод руководством В.А. Ядова. Авторы подчеркивают, что «рассогласование междудиспозициями и фактическим поведением личности есть результат как социальных,так и индивидуальных факторов. Со стороны социальных условий основной источниктаких рассогласований — множественность и подчас противоречивостьсоциально-нормативных предписаний, относящихся к различным сторонамжизнедеятельности людей (и, добавим, запечатлеваемых в принимаемых имиустановках). Со стороны субъекта деятельности, подчеркивают социологи, причинойнесоответствий являются, вопервых, разнообразные препятствия, возникающие на путиреализации диспозиций, и, во-вторых, уровень их осознания, не соответствующийих реальному психологическому «весу». В исследовании вводится понятие«актуальная диспозиция», соответствующая масштабу действия в данной ситуации — «роль ведущего принимает на себя тот компонент и тот уровень диспозиционнойсистемы, который наиболее полно соответствует данным условиям и целидеятельности именно в этом масштабе»32. Актуальную диспозицию, очевидно, можнорассматривать как установку, «выбранную субъектом» применительно к ситуации.
Несколькоиначе подходит к проблеме аттитюдов и их рассогласования с поведением B.C.Магун. Этот автор рассматривает аттитюд как «эгоистический» компонент психики,как оценку только индивидуальной ценности объектов и действия и противопоставляетему признаваемые индивидом ценности других людей и социальных систем. Еслисубъект действует в соответствии с этими социальными ценностями, его поведениерасходится с аттитюдом33. Трудность, возникающая при таком подходе, состоит втом, что вряд ли можно найти достаточно ясный критерий выделения чистоиндивидуальных аттитюдов: ведь глубоко интериоризированные индивидом социальныеценности тоже становятся его установками. Нередко бывает и так, что именнотакие нормативные, принятые в данной социальной среде ценности выступают вкачестве аттитюдов, лучше всего сознаваемых индивидом, а действует он вопрекиим, под влиянием каких-то своих собственных индивидуальных побуждений.
Механизмрассогласований, описанный B.C. Maryном, тем не менее вполне реален. Например,он весьма типичен для советского человека с его обусловленным тоталитарнымтипом общественных отношений «двойным стандартом», двоемыслием. Этот человекбыл вынужден демонстративно принимать и в какой-то мере разделять официальныеидеологические нормы, но чаще всего не следовал им в своем реальном поведении.Так, официально провозглашаемый коллективизм, по данным отечественнойэмпирической социологии, вообще не обнаруживается в его реальной психологии иповедении34. По формулировке авторов известной монографии о советском человеке,главная особенность его нормативных установок «состояла в том, что они никогдане могли быть исполнены, более того, эта неосуществимость была условиемсуществования советских людей»35.
Другаясторона ситуации двоемыслия заключалась в том, что внешне, демонстративноподчиняясь практически невыполнимым официальным нормам, люди вырабатывали своисобственные индивидуальные установки, служившие им реальным ориентиромповедения. Однако эти установки, например морально-нравственные или культурные,сплошь и рядом расходились с требованиями системы — уже не столько официальнодекларируемыми, сколько принудительно навязываемыми, прежде всего снеобходимостью беспрекословного подчинения власти и диктуемым ею «правиламигры». Такое диктуемое или вынужденное поведение — типичная для советскогообщества причина рассогласования индивидуальных аттитюдов с поведенческимистандартами. В 1992 г. только 19% опрошенных заявили, что им никогда неприходилось поступать вопреки тому, что они считают правильным, справедливым.Такая же доля опрошенных призналась, что совершали «неправильные» поступки «поддавлением начальства», 6% — «под давлением коллектива», 11% — «из-засобственной слабости», 22% — «для пользы дела».
Последняякатегория ответов особенно характерна для психологии двоемыслия. Люди, давшиеэтот ответ, вполне сознательно «держат в уме» два параллельных и противоречащихдруг другу ряда установок: один, выражающий их собственные, индивидуальныепредставления о «правильном и справедливом», другой — интериоризированные имисоциальные требования и в своих действиях руководствуются именно этимитребованиями. Характерно, что такое осознанное двоемыслие типично дляпредставителей социальных групп, наиболее интегрированных психологически вгосподствующую систему — членов компартии, военных, подписчиков «Правды»36.
Вцелом, любая из социально-психологических концепций конфликта поведения иустановок раскрывает те или иные возможные причины такого конфликта, но дажевся совокупность этих концепций не дает целостного удовлетворительного, т.е.пригодного для всех случаев, решения проблемы. Самое большее,социально-психологическая теория позволяет выделить несколько наиболее типичныхситуаций рассогласования поведения и осознанных установок. Назовем некоторые изтаких ситуаций, относящихся к сфере социально-политической психологии.
1.Существующие общественные и политические отношения и положение человека в этихотношениях ограничивают возможности свободного выбора типа индивидуальногоповедения; человек по объективным причинам не в состоянии реализовать своиубеждения и ценности, выработанные им в процессе осмысления действительностиили заимствованные от других. В результате он вынужден руководствоватьсяактуальной установкой, противоречащей этим убеждениям. Такие ситуации возникаютотнюдь не только в условиях прямого давления властных институтов наиндивидуальное поведение, сопровождающегося принуждением, санкциями и т.д. Сначала 70-х годов большинство жителей западных стран убедились, судя по даннымопросов, в антигуманном характере так называемого общества потребления,лишающего личность содержательных жизненных целей и грозящего истреблениемприродной среды. Тем не менее подавляющее большинство продолжало участвовать в«гонке за потреблением», ибо не находило в доступных ему видах деятельноститаких, которые соответствовали бы идеалам гармонии с природой и полноценногоразвития личности. В момент российских выборов декабря 1993 г. многие избиратели, разделявшие демократические убеждения, предпочли не участвовать вголосовании (фактически содействуя тем самым успеху антидемократических сил),ибо не находили среди партий, блоков и кандидатов, фигурировавших визбирательных бюллетенях, таких, которых они могли бы считать носителямиподлинного демократизма.
2.В психике индивида сосуществуют различные или противоположные установки вотношении одного и того же объекта либо ситуации (что объясняется в конечномсчете противоречивостью сознания и социального и индивидуального опыта); однаиз установок актуализируется под влиянием конкретного сочетания ситуационныхфакторов. Так, люди, в принципе отрицательно относящиеся к забастовкам, нередкотем не менее участвуют в них, поскольку в то же время видят в забастовкахнеизбежный способ действия в определенных экстремальных ситуациях.
3.Непосредственной причиной рассогласования является вовлеченность индивида всоциальную группу или межличностный контакт (как в казусе Лапьера), в интересы«других», побуждающая его действовать в соответствии с ролевой функцией вгруппе или с групповыми ожиданиями.
Вжизни бывают и такие ситуации, когда внутригрупповые и межличностные отношения,напротив, являются источником нонконформистского (по отношению к группе) индивидуальногоповедения, противоречащего также усвоенным индивидом групповым установкам. Вподобных ситуациях проявляется глубинное стремление личности к автономии,самостоятельности суждений.
Помню,как меня и моих однокурсников по историческому факультету МГУ поразил один изстудентов — в будущем известный писатель и историк Н. Эйдельман, — когда накомсомольском собрании он оказался единственным из нас, не проголосовавшим заисключение из комсомола студента, чьи прегрешения «против коммунистической морали»казались совершенно очевидными. Пытаясь объяснить свою позицию, наш товарищговорил, что у него вызвала сомнения именно та легкость, с которой собраниедостигло полного единодушия, решая судьбу человека.
«Список»ситуаций рассогласования является открытым — он может быть продолжен на основеанализа практически неограниченного числа конкретных казусов. Но его расширениене решает названной выше проблемы: формулирования обобщающей, интегральнойконцепции. Эта трудность связана с более широкой проблемой стимуловчеловеческого поведения. Если можно с уверенностью утверждать, что такимистимулами являются потребности и мотивы, обычно закрепляемые установками, тофакторы индивидуального «выбора» между соперничающими потребностями едва липоддаются интерпретации и исчерпывающему научному анализу. А ведь именно изтакого «выбора» и рождается поступок, действие.
Всамой общей форме есть основания утверждать, что в конечном счетеиндивидуальное поведение обусловлено совокупностью самых разнообразных — биогенетических, интеллектуальных, волевых, эмоциональных, характерологических,моральных — человеческих свойств, которая может быть определена как психическийресурс личности. Сама уникальная индивидуальная личность является высшей,решающей инстанцией, направляющей ее, личности, поведение (что, как былопоказано выше отнюдь не противоречит ее социальной природе). Даже в описанныхвыше ситуациях предельного ограничения внешними по отношению к личности силамивыбора форм ее поведения человек может (как это чаще всего бывает) подчиняться,но может и не подчиняться этим силам. Примеры найти нетрудно. Именноуникальность любой человеческой личности делает столь трудным анализ еепсихических ресурсов, применимый к «человеку вообще».
Уникальностьресурса личности состоит в частности в том, что индивидуально-неповторимым внем является конкретное соотношение и конфигурация рациональных испонтанно-иррациональных, контролируемых сознанием и неосознанных стимуловповедения.
Всоциологической науке для объяснения социального поведения широко используетсякатегория групповых и личных интересов: именно в интересах наиболее четкое изаконченное выражение получают потребности и ценности людей. Оспаривать ведущеезначение интересов в общественно-политической жизни было бы абсурдом, однакопсихологи используют эту категорию с большей осторожностью, чем социологи.Проблема состоит в том, что интерес, используя терминологию М. Вебера,категория целерациональная, но в реальной жизни осознание интересовпредставляет собой достаточно самостоятельный и сложный процесс, в которомкроме рационального мышления участвуют, как мы видели, когнитивные,эмоциональные и социально-культурные факторы. Относительно самоочевидны ибесспорны лишь те интересы, которые выражают наиболее элементарные потребностифизического существования — в физической безопасности, пище, тепле, вопределенном денежном доходе и т.п. Потребности же второго порядка, фиксирующиесредства удовлетворения первичных потребностей и тем более потребностейсоциального существования, воплощающие их предметное содержание, весьмамногозначны и многовариантны; поэтому люди, находящиеся в аналогичнойобъективной ситуации, часто поразному представляют себе свои интересы.Владельцы отелей и ресторанов из эксперимента Лапьера, отказываясь принятьзаочно заказ от китайцев, действовали вопреки своим материальным интересам.
Умногих людей наиболее сильными стимулами социального поведения в ряде ситуацийявляются убеждения, сознательно принятые ценности и установки, у многих — малопонятные им самим «внутренние» импульсы. На качество ресурса личности, а темсамым и на ее социальное поведение весьма существенно влияет уровень егоорганизованности — то, насколько четко соподчинены между собой различные мотивыи установки. Чем ниже этот уровень, тем более случайны, непредсказуемы длясамого человека и связанных с ним людей его действия и поступки.
Социально-политическаяжизнь дает примеры и таких ситуаций, в которых те или иные ограничения впсихическом ресурсе личности лишают ее возможности реализовать собственныеценности и убеждения. В экстремальных случаях такие ситуации порождаютподлинные личные трагедии. В 60-70-е годы в одной из стран Латинской Америкируководитель подпольной партии, борющейся против господствующей в странетеррористической диктатуры, попросил своих товарищей освободить его отзанимаемого поста, ссылаясь на то, что он «физический трус» и в случае арестане сможет выдержать пыток. Подобные случаи, когда человек сам отчетливо сознаетпределы своих психологических ресурсов, скорее всего — редкое исключение.Гораздо чаще такое сознание отсутствует и люди усваивают установки и берутся задела, не соответствующие их волевым или интеллектуальным возможностям, реальнойструктуре их мотивов. В результате у них происходит сдвиг в первоначальнопринятых целях деятельности, сознаваемые человеком установки вытесняютсясовершенно другими, которые он подчас скрывает от самого себя. Так происходит сиными политическими деятелями, начинающими с борьбы за высокие общественныеидеалы, а кончающими беспринципной «борьбой» за собственную карьеру и доходы.
Длясоциально-политической психологии особый интерес представляют особенностипсихической, деятельности личности, зависящие от уровня ее вовлеченности вобщественную жизнь. По этому критерию члены любого общества могут бытьразделены на три группы: вопервых, людей, для которых политика или работа вобщественных организациях является основной сферой профессиональнойдеятельности («профессионалы» и «лидеры»); во-вторых, тех, кто, будучи занят вдругих сферах профессиональной деятельности или принадлежа к несамодеятельнымкатегориям населения (взрослая учащаяся молодежь, пенсионеры, домашниехозяйки), систематически и активно участвует в общественно-политической жизни(«активисты»), и, в-третьих, то подавляющее большинство общества, котороетакого систематического активного участия в ней не принимает («масса»).Особенности социально-политической психологии и поведения представителей этихгрупп рассматриваются в следующих главах.
Список литературы
1Группа как социально-психологическая общность не обязательно совпадает сгруппой, выделяемой на основании объективных социально-экономических критериев:место в системе производства, уровень доходов, правовой статус и т.д. Например,класс или слой может быть, но может и не быть социально-психологическойобщностью.
2Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки // Психологическиеисследования. М., 1966. С. 158.
3 См.: Прангишвили А.С. Потребности, мотивы, установки // Проблемы формирования социогенныхпотребностей. Тбилиси, 1974.
4 Allport G.W. Attitudes // Murchison С.Handbook of social psychology. Worcester, 1935. P. 810.
5 Jaspars J.M. The Nature and Measurement of Attitudes //Introducing Social Psychology // Ed H. Tajfel, C. Fraser. Harmondsworth,1984. P. 56.
6 См.: Асмолов А.Г., Ковальчук М.А. О соотношении понятия установки в общей и социальной психологии// Теоретические и методологические проблемы социальной психологии / Под ред.Г.М. Андреевой, Н.Н. Богомоловой. М., 1977. С. 145.
7 См.: Шихирев П.Н. Исследование социальной установки в США // Вопр. философии. 1974. №2. С. 166.
8 См.: Бозрикова Л., Семенов А. Аттитюды и их связь с поведением (обзор исследований в США) //Социальная психология за рубежом. М., 1974. Вып. 1.
9 Arkes H.R., Garske J.P. Psychological Theories of Motivation. Monterey, 1977. P. 173.
10 Bassina E. Identification: reality or a theoretic construct? //Dynamische Psychiatrie / Dynamic Psychiatry. West Berlin, 1990.
11 The Portable Jung. Harmondsworth, 1977. P. 66.
12 См.: Иванов В.В. Антропогонические мифы // Мифы народовмира М., 1980. Т. 1. С 87.
13 См.: Социально-психологический портрет инженера. М., 1977; Саморегуляция и прогнозированиесоциального поведения личности. Л., 1979.
14Социальная психология / Под ред. Е.С. Кузьмина, В.Е. Семенова. Л., 1979. С.109110.
15 См.: Саморегулирование и прогнозирование социального поведения личности. Л., 1979. С. 90,91, 100.Далее: Саморегулирование и прогнозирование.
16В условиях перехода к рыночной экономике и ослабления былых гарантий занятостиэта психологическая черта проявилась в пассивном отношении значительной частиработников к угрозе потери работы и ухудшения жизненного уровня. Как показано вотносящемся к началу 90-х годов исследовании B.C. Магуна и В.Е. Гимпельсона,около половины (48% опрошенных) рабочих обнаружили неспособность к такимактивным формам индивидуального «сопротивления обстоятельствам», как освоениеновой профессии, повышение квалификации или более интенсивный труд. См.: Магун B.C.,Гимпельсон В.Е. Стратегии адаптации рабочих на рынке труда // Социол. исслед.1993. № 9. С. 81-82.
17В 1989 г. лишь 27% опрошенных рабочих-мужчин советской промышленности считали,что они работают с полной отдачей сил (Там же. С. 74).
18 См.: Магин B.C., Гимпельсон В.Е. Указ. соч. С. 75.
19 См.: Саморегулирование и прогнозирование. С. 108.
20 См.: Кун М., Макпартлэнд Т. Эмпирическое исследование установок личности на себя // Современнаязарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984. С. 180-187.
21Саморегуляция и прогнозирование. С. 24.
22 См.: Общественное мнение в цифрах: Информационный бюллетень ВЦИОМ. М., 1991. Вып. 10.
23 См.: Фонд «Общественное мнение»: Спектр. 1993. № 1 янв.; В поле зрения. 1993. №37 авг. С. 8.
24 Rokeach M. Beliefs, attitudes and values. San Francisco, 1968. P.121-122.
25Все данные опросов октября-ноября 1993 г. см.: Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1994. № 1. С. 36-65.
26 См.: Симонов П.В. Высшая нервная деятельность человека: Мотивационно-эмоциональные аспекты. М., 1975.
27 Stoetzel J. Les valeurs du temps present; une enquete europeenne.P., 1983. P. 40, 49-55, 79.
28Ibid. P. 83, 86, 170.
29 См.: Бозрикова Л., Семенов А. Аттитюды и их связь с поведением: обзор исследований в США//Социальная психология за рубежом. М., 1974. Вып. I. С. 71.
30 Jaspars J.M.F. Nature and Measurment of Attitudes // IntroducingSocial Psychology / Ed.H. Tajfel, C. Frasers. Harmondsworth, 1978. P. 274;Wicher A.W. Attitudes versus actions // Journal of Social issues. 1969.N 25. P. 41-79.
31 См.: Бозрикова Л., Семенов А. Указ. соч. С. 78-91.
32Саморегулирование и прогнозирование. С. 193, 194.
33 См.: Магун B.C. Потребности и психология социальной деятельности личности. Л., 1983. С 121, 126.
34 См.: Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов / Отв. ред. Ю.М.Левада. М., 1993. С. 26.
35Там же. С. 30.
36 См.: Там же. С. 39.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.gumer.info