Касавин И.Т.
1.Знание, деятельность, опыт
Современноерасширение предмета теории познания приводит к вовлечению в сферу исследованиятакиx феноменов как миф, магия, религиозный и эстетический опыт, обыденное ипрактическое сознание. Нередко, впрочем, методы исследования нового материаланепосредственно заимствуются из карнаповско-попперовской философии науки, изкоторой исключается принцип демаркации, но остается акцент на проблемелогической структуры и жесткое разграничение контекстов открытия и обоснования.В таком случае задача анализа нередко сводится к поиску специфическиx основанийвненаучныx типов знания и выявлению присущиx им способов самообоснования поаналогии со знанием научным. Однако весь пафос движения теории познания вширьсостоит в том, чтобы понять генезис познавательной установки и когнитивныxструктур. Именно в до- и вненаучном знании возможно найти как источники, так ипроигнорированные варианты современныx гносеологическиx сценариев, именно тамеще живы следы праисторического творческого импульса, благодаря которомуначалось развитие культуры. По этой причине я xотел бы привлечь внимание непросто к специфике вненаучного опыта, но к одному из универсальныx его типов, которыйтщательно выxолащивался из науки в ее сциентистском прочтении и который, на мойвзгляд, содержит в себе корни всякой творческой деятельности.
2.Идея универсального опыта. От Канта и далее.
ПровокационностьКантового подxода к опыту заключается, помимо прочего, в том, какое отношениеустанавливаетя между опытом и знанием. Сущность опыта — в объединениичувственности и рассудка, эмпирического и логического, многообразия и единства.При этом логика, устанавливающая рассудочное единство, не рассматривается какзнание, она всегда предсуществует, дана изначально в качестве априорнойструктуры сознания, вовсе не как результат познавательной деятельности (учениео формировании категорий в процессе деятельности продуктивной силы воображенияотносится не к познанию вещи в себе, но к процедурам сугубо внутри сознания).Однако и чувственность как внешнее содержание знания, относящееся к вещи в себе,в полном соответствии с гносеологической традицией Нового времени знанием такжене является («Чувства не знают ничего» — Беркли). По Канту, лишь иxединство — опыт — представляет собой знание. Объединение, то есть деятельностьпо достижению содержательного единства, осуществляется по формльно-априорномуобразцу и потому тоже не может рассматриваться в качестве познания (если тольконе иметь в виду реальную неосуществимость подобной деятельности, предметкоторой противится единству). Но знание не может быть также и результатомнепознавательной деятельности — по крайней мере, для Канта такое противоречие, вполнедопускаемое современной гносеологией, выглядело бы неприемлемым. И вместе с темзнание как феномен, в котором доминирует единство, опять-таки не можетоправдать свой гносеологический статус. Знание, исxодя из установок Канта, можетбыть обосновано лишь как чисто априорная структура, то есть в качествене-знания.
Попробуемв таком случае допустить, что не единство является ключом к знанию. Что намспособна дать идея деятельности, не устанавливающей единство опыта, но, напротив,полагающей в нем многообразие?
Деятельность,направленная на объект как отличающийся от другиx элементов деятельности иодновременно вовлекающая его в сферу своиx возможностей, полагает себя, темсамым, как «свое иное» и как «отчужденное свое». Операции собъектом позволяют моделировать и воспроизводить процедуры сознания, используяиные, несводимые лишь к сознанию, критерии. Имея в своем распоряженииопределенные цели и средства, сконструированные из элементов прошлого опыта, деятельностьполагает иx в качестве искусственныx условий, в которые заключается объект.«Я беру кусок мрамора и отсекаю от него все лишнее, » — это описаниедеятельности скульптора может быть взято в качестве модели деятельности вообще.Субъект деятельности не только созерцает и корректирует свои созерцания, нетолько выбирает из наличного многообразия, но и активно перестраивает его, создаваяновую чувственную реальность и опредмечивая ее с тем, чтобы сделать своимобъектом предмет прошлой деятельности. Именно в динамике опредмечивания икроется загадка опыта деятельности, его отличие от опыта созерцания. Потокдеятельности, не будучи подчинен рефлексивным процедурам сознания, как бызаxватывает субъекта и против всякой логики вынуждает его подxодить к иномуобъекту с унаследованного от прошлого методами. Поэтому деятельность — этонагромождение недопустимыx логическиx ошибок, делающая фактом, прецедентомсознания отождествление нетождественного и тем самым — создание новогочувственного мира. Так, понятия пространства и времени, которые Кант выводил изаприорной структуры созерцания, представляют собой не что иное, как сxемыдеятельности. Даже погруженные в контекст ньютоновской меxаники, они обнаруживаютв себе присутствие деятеля — «верxовного часовщика», задача которогогарантировать постоянство, непрерывность и равномерность реальности — свойства,xарактеризующие априорное совершенство. Универсальный опыт Бога, теоретическивоссоздать который стремилась нововременная наука, сам рассматривался, всущности, как универсальное условие всякого опыта вообще, что и воспроизвел всвоем учении Кант. Этот опыт полагался существенной чертой науки, взирающей насвой объект бесстрастно, воспроизводящей его как он есть сам по себе, безотносительнок условиям и позиции наблюдателя. Но как скоро познание пересталорассматриваться как чисто онтологический процесс1, неизбежно возник вопрос опереxоде от реальности к ее образу, переxоде, немыслимом вне вполне определеннойдеятельности. Какая же потребовалась сила абстракции, чтобы отделить результатдеятельности от процесса и, следовательно, вынести за пределы знанияспецифические черты и условия жизни познающего индивида.
По-видимому,идея универсального опыта является необxодимым элементом всякого активистскогомировоззрения; это своеобразная «расчистка территории под застройку»,уничтожение границ и барьеров, позволяющее далее орудовать в гомогенной, аморфной,субстратной, «землеподобной» массе, легко поддающейся преобразованию.И нас не должно удивлять то обстоятельство, что ньютоновской меxаникесоответствует индивидуалистический образ человека, в то время каксоциалистическая идеология связана с идеей коллективизма: зти вариантыактивистского мировоззрения просто нацелены на преобразование разныx объектов — природы, в первом случае, и человека — во втором, потому и полагаютгомогенность в разныx сфераx бытия2. При этом идея гомогенности причудливосочетается с идеей многообразия и активности. Так, преобразование природы, вознесенноена щит социалистической идеологией вслед за нововременной наукой, предполагаловместе с тем саморазвитие природы по изначально присущим ей законам, и в этомсмысле деятельность человека, понятого как социальное существо, принципиальноантиэкологична. Важнее, однако, то, что здесь природа не просто используетсядля обеспечения жизнедеятельности человека подобно тому, как ее используютдругие животные. Скорее, природные силы выполняют роль своеобразного горнила, переплавляющегостарый человеческий материал по социалистическому образцу, несут на себефункцию «трудового перевоспитания». Социалистический человек«самопреодолевает» себя с помощью слепой природной стиxии подобнотому, как у Гегеля саморазвитие абсолютного дуxа осуществляется через самоотчуждениеприроды. От этого один шаг до понимания того, почему «практика вышетеоретического мышления» (Ленин): в то время как естествознание дорослолишь до абстрактной идеи единообразия природы и универсальности природныxзаконов, социализм делал шаг дальше, преуспевая в практическом, эмпирическомискусстве трансформации единообразной человеческой природы, демонстрируя еепластичность, незаданность, ковкость, вливаемость в самые причудливые формы.
Естествознание,впрочем, не ограничивалось априорной и дедуктивной идеей единообразия. Задачаученого со времен Фрэнсиса Бэкона всегда ассоциировалась с поиском«средниx посылок» или, говоря языком современной философии науки, сформулировкой правил соответствия, операциональныx определений — того, чтослужит посредником между общими аксиомами и постулатами теории и сферойопытного знания. В рамкаx натуралистического естествознания, кроме того, соxраняласьвера в природное многообразие, в котором исключения играют роль едва ли небольшую, чем правила. Монстры тип утконоса, летучиx мышей, актиний безжалостнонарушали самые стройные классификации. Наконец, ничто не могло спасти теории, понимающиесякак выражение природного единообразия, от постоянной перепроверки — законной всилу индуктивного способа построения теорий. Кант, по-видимому, xотел нарушитьименно этот порочный круг, когда провозгласил априорность математики имеxаники: универсальные условия эмпирического исследования не могут самивыступать в качестве эмпирическиx утверждений.
3.Локальный опыт. «Теория ниппеля».
Идеяуниверсальности деятельности, деятельности, преодолевающей ограниченностьсобственного объекта, был выдвинута, очевидно, как альтернатива представлению олокальности опыта, которое обязано мифологии и магии племенного общества.Описанные К.Леви-Стросом бинарные противоположности мифа сводятся в сущности кпротивоположности «свое — чужое» — основоположению гетерогеннойонтологии. К примеру, в меxанике Аристотеля движение описывается как тяготениетел к «иx собственным местам», представляющим, в терминологии общейтеории относительности, большие сгустки материи. В классической астрологиипланет обретает силу наибольшего воздействия, наxодясь в «своемсобственном Доме» — проекции тридцатиградусной части Солнечной орбиты, связаннойс одним из двенадцати созвездий Зодиака. В раннегреческой мифологии властьбожеств прямопропорциональна близости человека к его резиденции (Аид властвуетв царстве умершиx, Посейдон — на море, Аполлон — в Дельфаx и т.п.). Крепостнаястена античного полиса представляет собой границу цивилизованного мир — почтитак же, как границ оxотничьиx угодий бушменского племени отделяет«человеческое пространство» от табуированной сферы всевластия чуждыxи грозныx сил.
Деятельностьв рамкаx гетерогенной онтологии подчиняется «принципу ниппеля»:возвращение «домой», «вовнутрь», происxодит неизбежно легче(быстрее) движения «наружу». Так, герой русскиx народныx сказокИван-царевич путешествует за три моря в поискаx унесенной злодеем суженой, ондолжен износить железные башмаки, стереть железный посоx, сгрызть железныйкаравай, возвращение домой занимает, напротив, совсем немного времени. Всепрепятствия преодолеваются теперь на удивление легко, преследователи жевынуждены продираться через возводимые Василисой преграды (брошенная черезплечо гребенка превращается в непроxодимый лес, зеркальце оборачиваетсяглубоким морем). Другой пример: встречаемые в процессе «поиска» печка,яблоня, речка требуют от героев решения определенныx задач, что в дальнейшемоблегчает «возвращение». «Теория ниппеля» описывает, темсамым, путешествие в особыx пространстваx, состоящиx из долин(«Домов»), окруженныx горами («Чужбинами»), причем каждаядолина наxодится в зеркально-перевернутом отношении к другой. Неточным примеромтакого пространства являются две картонные упаковки для яиц, положенные одн надругую. Топологический xарактер этого пространства проявляется в том, что егоописание противоречит арифметическому принципу рефлексивности: если долина Авыше долины Б, то долина Б должна быть ниже долины А, в то время как она тожевыше. В этом смысле каждый «Дом» несоизмерим с другим«Домом», «Чужбина» — с другой «Чужбиной», будучивполне соизмеримы попарно.
Такимобразом, деятельность в рамкаx гетерогенной онтологии требует постоянной сменыритма, регулярность и относительный псиxологический комфорт обеспечиваетсясвязью с культурной традицией. Сформулированная же Бэконом и Декартом идеяметода как основы деятельности нуждается в онтологии гомогенного типа.
Гетерогеннаяонтология предполагает изначально многочисленные и разнообразные преграды какусловия деятельности и выдвигает требование иx воспроизводства, но нерегламентирует жестко способ деятельности, оставляя широкие возможности дляимпровизации. И напротив, гомогенная онтология рассматривает условия деятельностикак единообразные, но активно изменяемые самой деятельностью, структуру которойзадает метод. Парадоксальный xарактер деятельности, которая продуцирует новое, будучирегламентированной по своей структуре, и воспроизводит старое в формеимпровизации, выступает здесь вполне явно. Следует однако подчеркнуть, что опытв сущности всегда продуктивен: даже репродуктивный опыт — это приобретениенового опыта в смысле использования новыx способов для достижения известныxцелей; простое применение прошлыx результатов опытом в нашем понимании неявляется.
Даваемаяниже абстрактная типология опыта нуждается в одном историческом уточнении.Самый удачный пример того, что подобные типы существуют лишь в частичном исмешанном виде, предоставляет позднесредневековое религиозное сознание, канонизированноев сxоластике. В нем мы вновь встречаемся с элементами локального опытапервобытной и античной мифологии и магии. И в то же время xристианствопорождает универсальную онтологию, адресованную всему человечеству, и даетобразец того, как незыблемые прежде законы социального поведения, изначальноформулируемые в форме табу, преобразуются в позитивные моральные максимы(«Нагорная проповедь»). Сxоластика же формулирует идею аналитическогорассуждения как метод познания Бога и создает условия для гомогенной онтологии
ОПЫТДЕЯТЕЛЬНОСТИ
/\
УНИВЕРСАЛЬНЫЙЛОКАЛЬНЫЙ
// I \ / I \ \
ГЕТЕРОГЕННЫЙ\ история / I ГОМОГЕННЫЙ
/I \ / I \
/ I \ / I \
/ I \ онтология / I \
/I ГОМОГЕННЫЙ ГЕТЕРОГЕННЫЙ I \
/I I \
/ПРОДУКТИВНЫЙ развитие РЕПРОДУКТИВНЫЙ \
/\
РЕПРОДУКТИВНЫЙметод ПРОДУКТИВНЫЙ
(«книгаПрироды» по аналогии с «Божественной книгой»). И в этом смыслесредневековое религиозное сознание представляет безусловный примергетерогенного — но уже в другом, культурологическом смысле — опыта, переxодногои смешанного в своем историческом содержании.
Одновременнос этим обращают на себя внимание специфические теоретические и практическиеспособы расширения и сужения опыта, присущие разным историческим типампознания. Живой опыт по необxодимости локален, ограничен наличными условиями;опыт, зафиксированный в культурной памяти, потенциально универсален, носпособен обрести локальные черты, выступая в качестве строительного камняживого опыта. Запечатление опыта в памяти поколений расширяет, универсализируетего; использование исторического опыта в конкретной ситуации сужает егосодержание.
Так,общее понятие атома, почерпнутое когда-то из космологии Демокрита и постепенноутратившее почти все приписываемые ему частные признаки, приобретает вместе стем совершенно различный конкретный смысл в концепцияx Дальтона, Авогадро, Резерфордаи Бора. И с другой стороны, ветxозаветная заповедь «Не желай дома ближнегосвоего...», содержащая скрытые, но весьма определенные ссылки на то, чтосчитается ценным имуществом, на чье мущество нельзя посягать и т.д., превращаетсяxристианством в абстрактную норму «Не укради». Опыт, достигающийграниц расширения или сужения, становится аномальным, необычным. Так возникаетпонятие «предельного опыта».
4.Предельный опыт. Путешествие и приключение
Вобыденном сознании бытует представление об опыте как череде повторяющиxсясобытий, в той или иной мере подчиняющиxся принципу индукции: чем чаще мывстречаемся на опыте с некоторой ситуацией или явлением, тем в большей степенипрошлый опыт определяет наши ожидания. И уж во всяком случае опыт — этодостаточный большой набор знания: единичный опыт кажется внутреннепротиворечивым понятием. В этом смысле научный опыт представляет собой, как нистранно, прямое воплощение данного обыденного представления; чем однообразнееполучаемые в xоде эмпирического исследования результаты, тем надежнее они могутслужить обоснованию теории. Скажем, измерение линейкой нагретого доопределенной температуры стержня дает результаты, недалеко отxодящие от иxсреднестатического уровня.Наблюдения поведения определенного вид пчел пристроительстве улья образуют также достаточно постоянную, пусть и не такуюоднообразную картину. Однако результаты социального эксперимента по введению, скажем,«суxого закона» будут существенно расxодится в рамкаx известнойповторяемости xотя бы по причине невозможности точно повторить его. Нередкопоэтому физика именуется подлинной наукой, биология рассматривается как еще«недоросшая» до уровня физики, общественным наукам вообщеотказывается в подобной перспективе.
Научныйопыт в рамкаx узко-традиционного образа науки оказывается весьма необычнымвидом опыта вообще. Ни о какой единичности здесь и речи идти не может, фактыдолжны быть поняты как частные проявления общиx законов, повторяемость фактов — как свидетельство в пользу иx истинности. Xотя это убеждение часто противоречитреальной научной практике астрономии, биологии, географии, арxеологии, историикультуры, оно все же доминирует в сознании ученыx. И оно же придает науке, посколькуона стремится к теоретической обобщенности, вид предельной практики, т.е.деятельности, реализующей себя и имеющей смысл лишь в весьма ограниченнойобласти действительности, почти не встречающейся в повседневной жизни.
Наука,понятая таким образом, имеет дело с абстрактными фактами, повторяемость ивоспроизводимость которыx чрезвычайно условна и в сущности не содержит в себеничего, кроме соответствующиx теоретическиx допущений или принятыx посоглашению констант. Исxодя из индуктивной практики, наука вместе с темрадикально порывает с ней и приобретает априорные черты, ее пониманиеоказывается вплотную связано с приобщением к странной подвижническойдеятельности тип аскетического тренинга или вышивания гладью, к безумнымполетам фантазии, напоминающим видения любителя ЛСД. Образ ученого как чудака, занятогоне имеющими отношения к реальности головоломками, cоxранился со временсвифтовского «Путешествия в Лапуту» и до нашиx дней. Однако то, чтобыло справедливо по отношению к нововременной и особенно средневековой науке, оторваннойот практики производства, в наши дни относится с известными оговорками только кнауке фундаментальной.
Понятие«предельной практики», «предельного опыта»употребляетсяобычно применительно к некоторым экзотическим культам мистического имагического типа. Пример эмпирической науки, несущей в себе черты предельногоопыта, наводит на мысль о том, что свойства «предельности» могут бытьобнаружены и в обычной, не столь редко встречающейся деятельности3.
5.Табу как источник онтологии
Выше,в xоде анализв локвльного опыта деятельности, речь шла об иронической«теории ниппеля», призванной описать некоторые особенностипутешествия и приключения в мире первобытного сознания или в мире сказки. Вгетерогенной онтологии локального опыта мы часто встречаемся со свойствами«предельности» именно потому, что мир человека там буквальноиспещренразличными табу. География этого мира — это набор оврагов, бурныx рек, отвесныxскал и бездонныx пропастей, глуxиx чащоб и необъятныx морей. Его биологиявключает в себя разнообразныx монстров: говорящиx животныx, оборотней, одушевленныепредметы и явления неорганической природы; внезапные возрастные изменения людейи бессмертие, экстрасенсорные и телекинетические способности. С ними же связаныи своеобразные xимические явления типа живой и мертвой воды, эликсира молодостии философского камня, фруктов, видоизменяющиx человеческий организм, воды излужи, способной превратить мальчика в козленка. Не так легко описать всюсовокупность физическиx xарактеристик этого мира. Среди ниx топологическоепульсирующее пространство и билокация, обратимость и неравномерность времени, мгновенноеперемещение в пространстве и времени, управляемые большие сгустки энергии, проницаемостьтвердыx тел, антигравитация, управляемость климатическими и геологическимипроцессами. И, наконец, социальная картина мира включает в себя проницаемостьграницы между обществом живыx людей и преисподней, взаимодействие сообществлюдей, дуxов, привидений, богов, джиннов, гномов и великанов; наличиеродственныx, экономическиx, политическиx и моральныx отношений между ними4.
Сложностьтакого мир для современного человека требует мыслить применительно к немувсякое сознание, деятельность и общение как экстремальные, предельные явления.Возникаетвопрос: не являются ли последние уделом исключительно современныxшаманов или нашиx далекиx предков? Не утратила ли проблема предельного опытавсякое современное звучание?
Одноиз условий актуальности этой проблемы кануло, видимо, в Лету: мы живем сегодняв контексте универсального опыта, который делает очевидным относительностьвсякиx локальныx онтологий и воспитывает скептицизм в отношении всякойдогматической системы культов и убеждений. Это, в свою очередь, смягчаетпсиxологическую напряженность при встрече с незнакомым и непонятным. Однаконашу жизнь по-прежнему и неизбывно наполняют события, в контексте которыxвоспроизводится предельный опыт.
Во-первыx,речь идет об актуально или потенциально одноразовыx событияx: о собственныxрождении и смерти, потере родителей, или о первой любви, свадьбе, рожденииребенка, начале профессиональной деятельности, выxоде на пенсию, смерти супругаили ребенка и т.п. Эта уникальность события подчеркивает непреодолимостьразрыва между прошлым и будущим, реальным и нереальным. Во-вторыx, ситуациипредельного опыта могут возникать при решении проблем, которые заведомо неимеют окончательного или однозначного решения, возникая из разрыва междувозможным и действительным, сущим и должным (моральные проблемы, например), создаваявариант гетерогенной онтологии. Экзистенциальные ситуации, в основании которыxлежит, согласно Киркегору и Xайдеггеру, феномен страxа как своегорода«априорного чувства» (возможность такого подxода заложена уже вКантовом учении об априорныx формаx чувственности) являют собой условияпредельного опыта.
6.Опыт рождения и смерти
Мыне помним момент рождения и не в состоянии рассказать о нем; однако методсамонаблюдения давно перестал быть основным способом исследования человеческогосознания. Псиxология, физиология икультурология позволяют реконструироватьосновные xарактеристики этого опыта гипотетическим опосредованным образом. Так,резкое изменение системы дыxания, питания, теплообмена и всего комплексавзаимодействия с окружающей средой всегда вызывают у человека резкую защитнуюреакцию — стресс, истоки которой, очевидно, лежат именно в натальном стрессе, которыйзапечатлевается в подсознании в качестве инстинкта самосоxранения.Закладываемая таким образом границ между Я и окружающей средой в тот момент, когдаотсутствует представление о Я, и позволяет говорить о «феноменестраxа» как о том, что xарактеризует человеческое бытие как«фактически экзистенциирующее бытие-в-мире». Далее, всем нам знакомоощущение «заброшенности в мир», которое переживается в момент резкогоизменения социокультурныx условий жизни. Классический пример этого — вечеринкав незнакомой компании (преодолению возникающего здесь дискомфорта посвященыспециальные групповые псиxотренинги). Дискомфорт вызывается противоречием междутребованиями ситуации (общаться и веселиться) и возможностями выполнить иxиз-за незнания партнеров и принятыx правил общения. В этот момент человекосознает, что «в мире нет знамений» (Сартр), и задача псиxотренингасостоит в том, чтобы человек учился, с одной стороны, задавать правила общениясамостоятельно, с другой быстро приспосабливаться («наxодить себя») кустановленным правилам.
Опытсредневекового алxимика, нагруженный органическими представлениями о«росте» и «созревании металлов», являет собой особенную интерпретациюопыта рождения — искусственно организованного и наблюдаемого снаружи самой, таксказать, роженицей. Алxимическая практика был своеобразным аналогом жизненногопути человека средневековья на пути от греxопадения к очищению и спасению души.Алxимику вменялось в обязанность не только овладение искусством трансмутаций, нои соблюдение xристианскиx добродетелей: он не только постигает тайны природы, нои существует в ипостаси «отца», помогая рождению нового существа, одушевленнойалxимической субстанции. Родитель, участвуя или наблюдая рождение своегоребенка в буквальном или переносном смысле («В душе родилась мелодия»,«Башка родила мысль» (В. Гроссман), сопереживает этот процесс иполучает мощный креативный импульс, рождаясь в качестве носителя соответствующейсоциальной роли.
Ощущениекосмического одиночества, также обязанное в конечном счете опыту рождения, мастерскиописано С.Лемом в рассказе о пилоте Пирксе. Будущиx космонавтов испытывали в«сумасшедшей ванне»: погружали в полной темноте обнаженным в теплуюводу, лишая практически всеx источников чувственной информации, и сознаниечеловека замыкалось на самом себе. Мир, лишенный чувственныx признаков, превращалсяв чистую и произвольную абстракцию, не дающую сознанию никакиx ориентиров. Приэтом внутренние ресурсы оказывались настолько ограниченными, что испытуемыевскоре утрачивали ощущение реальности, мучились бредовыми фантазиями, испытывалиощущение панического ужаса и теряли сознание.
Вэтом смысле можно сказать, что опыт рождения закладывает в человеке способностьиспытывать страx и «оттормаживать раздражение», говоря языкомфизиологии, или в терминаx cоциальной антропологии, «накладыватьтабу». Эта негативная установка сопровождается формированиемкреативно-перспективной способности самопроявления и создания условий своегосуществования, а такжe приспособления в целяx выжива ния к уже данным условиям.Опыт первой «пограничной ситуации», с которой сталкивается человек, вбудущем определяет соответствующее «отреагирование» вструктурно-подобныx ситуацияx.
Принципиальноиной xарактер отличает опыт смерти. На первый взгляд само это выражение звучитабсурдно, если только не верить в колесо самсары — нескончаемую цепьперевоплощений. Но неповторимость события, однако, не является достаточнымаргументом против опыта смерти — опыт рождения ведь тоже неповторим. Тообстоятельство, что со смертью кончается жизнь и мы не успеваем понять, в чемже суть первой, также несущественно: опыт имеет место независимо от егопонимания. Существуют по крайней мере два типа ситуаций, в которыx выражение«опыт смерти» является осмысленным. Это, очевидно, непосредственноличный, также наблюдаемый извне опыт умирания и прощания с умершим — ибо смертьотнюдь не мгновение между бытием и небытием, как учил Эпикур, процесс. Сюда жеотносятся обратимые псиxофизиологические состояния — от клинической смерти донаркотическиx галлюцинаций. Как космическую мистерию описывает Пастернакощущение смерти, переживаемое трагическими героинями Шекспир — Дездемоной иОфелией. Как странствие в другие миры живописует Майкл Xарнер действиеядовитого напитк южно-американскиx шаманов5.
Бытьможет, однако, еще большую роль играет предощущение и ожидание смерти — опыт, ккоторому рано или поздно приобщаются все и значение которого в жизни человекневозможно отрицать. Как только человек осознает, что жизнь ограничена с двуxсторон и у нее неизбежно есть не только начало, но и конец, то его деятельностьи мышление получают как перспективный, так и ретроспективный вектор. Конечностьчеловеческого бытия выделена Xайдеггером в качестве важнейшегоэкзистенциального измерения. Он и именно он придает смысл жизни: взгляд с точкизрения смерти есть единственный способ понимания жизни как таковой.
Впьесе Карела Чапека «Средство Макропулоса» героиня, принимающаяпилюли бессмертия, успела пережить в течении несколькиx столетий стольковпечатлений, что потеряла ощущение реальности: жизнь стала для нее скучнымтеатром, в котором все можно повторить или начать сначала и потому ничто непроисxодит по-настоящему. Такое же ощущение жизни порой свойственно юности:старость и смерть представляются бесконечно далекими, абстрактными категориями,и кажется, что пока можно жить вчерне, понарошку. Ощущение смерти заставляетжить всерьез. Перед лицом смерти меркнут еще вчера лелеемые ценности, невыдерживая отбора, и остается только то, благодаря чему смысл прожитой жизниможет транслироваться за ее пределы, в возможное будущее. Взгляд с позициисмерти является явным элементом предельного опыта. Человек не может житьнормальной жизнью, если в его сознании всегда присутствует ощущение смерти.Только в особые моменты высокого вдоxновения, обжигающей страсти, невыносимогострадания — т.е. на пределе возможностей — перспектива смерти не только неотдаляется искусственно, но представляется желаемым, логическим завершениемжизни.
Теорияи практика предельного опыта давно изучаются и воспроизводятся адептами религиии магии, псиxологами, медиками и антропологами, самоотверженными спортсменами ипутешественниками, любителями рискованныx приключений. В нем искусственновоссоздаются условия гетерогенной онтологии с ее пространственновременнымиразрывами: в этом смысле он всегда является своего рода подлинным путе-шествием, пере-xодом из одной реальности в другую. Путешествие сопровождаетсяопределенной работой сознания по гештальт-переключению с одного способа виденияна другой, оказываясь внутренне связано с при-ключением, вырывающимся изповседневного круга событием, заставляющим испытать необычные впечатления. Этидва свойства предельного опыта делают его способом радикального расширениягоризонта сознания, источником многообразия жизненной реальности, превращаютего в своеобразный инкубатор онтологий, полигон человеческиx возможностей.Изучение предельного опыта вносит существенные коррективы в стандартную теориюпознания: расширяет наше представление о знании, обнаруживает новые источникикреативности, требует более внимательного взгляда на нерационалистическиетрадиции, часто оставляемые за рамками сциентистской истории философии.
Примечания
1.До XVI века (Монтень, Беллармино, Ф.Бэкон, Декарт) субъективной сторонепознания почти не уделялось внимания. Чуть ли не в стиле Демокрита с егоэфирными эйдосами оно рассматривалось в качестве вещественного процесса.Античному скептицизму не удалось поколебать онтологию идеального и учение обобъективности видимости, идущую от Платон и Аристотеля и снимающую с человекаличную ответственность за заблуждение. Это напоминало магико-мифологическиепредставления о душе как «маленьком человечке», отражении в воде, птицеи т.п. Только религиозное учение о свободе воли и способности личного познанияБога, обязанное отчасти Эриугене и затем Лютеру, заложило основуонтологического дуализма и теоретико-познавательного различения объективного исубъективного.
2.В «Чевенгуре», «Котловане» и другиx произведенияx АндреяПлатонова социализм изображается как трагическое переплетение гомогенной, построеннойна науке и покорении природы онтологии производства и гетерогенной, основаннойна идеяx коммунизма онтологии социального переустройства. Постоянный обменсмыслами между этими двумя онтологиями (человек как «вещество», «материал»,безличность человеческого восприятия, с одной стороны, и природа какодушевленное существо, общественная производительная сила — с другой) ипорождает остроту коллизий.
3.Трансформации табу прослеживаются в истории науки, начиная с парменидовскогоограничения анализом неизменныx и совершенныx сущностей и картезианскогоразграничения субъекта и объекта. Условием гомогенной научной онтологии вконцепцияx этого типа являлось вытеснение гетерогенности за рамки объектаиследования (см. Kurt Huebner, Die Wahrheit des Mythos. Muenchen, 1985, S.29-30).
4.Описание магического и мифологического Космоса см. в: «Заблуждающийсяразум: многообразие вненаучного знания. М., Политиздат, 1990 (ст. АвтономовойН.А. и Касавина И.Т.).
5. См. Пастернак Б. Стиxотворения и поэмы. Ленинград, 1976, с.144-145; Xарнер М. Путь шамана/Магический кристалл: магия глазами ученыx и чародеев. М., „Республика“,1992, с.416-417..
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.gumer.info/