АРТУР ШОПЕНГАУЭР: ЭРИСТИКА ИЛИ ИСКУССТВО ПОБЕЖДАТЬ В СПОРАХ
перевод с немецкаго Н.Л. д'Андре.
С. — ПЕТЕРБУРГЪ.
1900
Эристика
Слова «логика»и «диалектика» уже в древности употреблялись и считались синонимами,хотя глагол обсуждать, думать, соображать и беседовать два совершенно различныхпонятия. Подобное употребление этих выражений существовало в средние века идаже встречается иногда и по сию пору. В новейшие времена слово диалектикаупотреблялось некоторыми учеными, в особенности Кантом, в отрицательном смысле,которые называли ее«софистическим способом вести прения» и по этойпричине выше ставили слово «логика», как более невинное выражениеданного понятия. Собственно же говоря, эти оба слова имеют совершенноодинаковое значение, поэтому за последние годы на них опять стали смотретьзачастую, как на синонимическая выражения.
Такоеположение вещей меня насколько стесняет и не дает возможности так, как хотелосьбы оттенить и отделить эти две науки: логику и диалектику. По моему мнению,логик можно дать такое определение: «наука о законах мышления или способыдеятельности разума» (от глагола обдумывать, обсуждать, происходящего всвою очередь от слова разум или слово); диалектика же, употребляя это выражениев современном значении есть «искусство вести прения и споры или разговоры».Всякий разговор основан на приведении фактов или взглядов, то есть один разбывает историческим, — другой раз что-либо разбирает или рассматривает. Отсюдаочевидно, что предмет логики дан целиком a priori, без всякой примеси чего-либоисторического или, что в область этой науки входят общие законы мышления,которым подчиняется всякий ум в тот момент, когда он предоставлен самому себе,когда ничто ему не мешает, следовательно в период уединенного мышления разумногосущества, которого ничто не вводить в заблуждение. Наоборот, диалектикарассматривает одновременную деятельность двух разумных существ, которые думаютв одно и то же время, откуда, — конечно, возникает спор, то есть духовнаяборьба. Оба существа обладают чистым разумом, и потому они должны бы былисогласиться друг с другом; на самом деле такого согласия нет и это несогласиезависит от различных индивидуальностей, присущих субъектам и потому должно считатьсяэлементом эмпирическим. Таким образом логику, как науку мышления, то естьдеятельности чистого разума, можно было бы построить совершенно a priori; диалектикуже по большей части только a posteriori, после практического уразумения техперемен, которым подвергается чистая мысль, как результат индивидуальныхразличий при одновременном мышлении двух разумных существ, а также послеознакомления со средствами, которые употребляет каждый из них для того, чтобывыставить свои индивидуальные мысли чистыми и объективными. А это происходитьпо той причине, что всякому человеку свойственно при совместном мышлении, тоесть стоить ему только узнать, при взаимном обмене взглядов (кроме историческихразговоров), что чьи-либо мысли относительно данного предмета разнятся от егособственных, то он вместо того, чтобы прежде всего проверить свою мысль, всегдапредпочитает допустить ошибку в чужой мысли. Другими словами, всякий человекуже от природы желает всегда быть правым; то именно, что возникает из этойособенности людей, учить нас одна отрасль науки, которую я хотел бы назвать«диалектикой» или для устранения могущего произойти недоразумения (эристическойдиалектикою). Таким образом это наука о стремлении человека показать, что онвсегда бывает прав. «Эристика» — только более резкое название данногопредмета. «Эристическая диалектика» следовательно, есть искусствовести споры, но таким образом, чтобы всегда оставаться правым, то есть per fas et nefas. В конце концов, объективно, можно быть правым и неказаться таковым другим, а даже очень часто и самому себе; это бывает в томслучае, когда противник опровергает наши доводы и когда это сходить заопровержение всего спорного тезиса, в доказательство которого можетсуществовать много других, не приведенных нами в данную минуту доводов. В такихслучаях противник окружает себя ложным светом, кажется человеком, имеющим резон,а на самом деле кругом неправ. И так истина спорного вопроса, взятаяобъективно, и сила правоты или резона в глазах спорящих и слушателей — вещисовершенно различные; эристическая же диалектика всецело основана на последней.
Если бы вприроде людей не существовало зла, если бы мы были совершенно честны при каждомобмене мыслей, тогда безусловно мы единственно старались бы добиться правды и необращали внимания, чей взгляд справедлив высказанный ли первоначально намисамими, или же нашим противником. К этому последнему взгляду мы отнеслись бы совершенноравнодушно, или по крайней мере не придавали бы ему такого важного значения. Теперьже, наоборот, это составляет вещь первостепенной важности. Наша дума весьмараздражительна во всем, что касается интеллектуальных сил и никак не хочет согласиться,чтобы было ошибочно то, что мы сказали первоначально, а то, что сказали противник- справедливо. Имея в виду это обстоятельство, следовало бы каждому человеку высказыватьтолько правильные мнения, а потому сперва думать, а потом говорить. Но кромеврожденного мышления большинству людей еще свойственна болтливость и врожденнаянедобросовестность. Говорим о чем-нибудь, совершенно не подумавши, и потомдаже, если мы вскоре заметим, что наше мнение ложно и лишено основания,все-таки стремимся доказать во что бы то ни стало совершенно противное. Любовьк правде, которая в большинстве случаев была единственным побуждениемпостановки тезиса, кажущимся правдивым, совершенно уступает место любви ксобственному мнению; так что правда таким образом кажется ложью, а ложь правдой.
Однако и этанедобросовестность, эта настойчивая защита тезиса, фальшь, которую мы самисознаем отлично, имеет достаточное основание. Очень часто при начале разговорамы бываем глубоко убеждены в справедливости нашего суждения, но потом аргументпротивника настолько силен, что опровергает и разбивает нас; если мы сразуоткажемся от своего убеждения, то весьма возможно, что впоследствии убедимся,что мы были правы, но что наше доказательство было ошибочным.
Для защиты нашеготезиса может быть и были веские доводы и доказательства, но как раз на нашенесчастие такой избавитель — аргумент не пришел нам в голову. Таким об разом мысоздаем себе правило ведения споров с аргументами основательными и доказывающимипредмет и в то же время допускаем, что резонность противника только кажущаяся ичто во время спора можем случайно попасть на такой довод, который или разобьетокончательно аргумент противника или каким либо иным образом обнаружитьсправедливость мнения противника.
Благодаряэтому, если мы и не принуждены непременно быть в споре недобросовестными, то покрайней мере легко очень можем случайно сделаться ими. Так взаимно поддерживаютдруг друга: немощь нашего суждения и превратность нашей воли. Отсюдапроисходит, что ведущий диспут борется не за правду, но за свой тезисы, как proаrа et focis, ведет дело per fas et nefas и, как я раньше заметил, нелегкоможет освободиться от этого. Всякий стремится одержать верх даже в том случае,когда отлично сознает, что его мнение ложно и ошибочно или сомнительно.
Макиавеллисоветует князю пользоваться каждой минутой слабости своего соседа, чтобынапасть на него потому, что в противном случае этот же сосед можетвоспользоваться минутной слабостью. Совсем иное дело, если бы господствовалаправда и искренность; но нет возможности ни рассчитывать на них, нируководствоваться этими принципами, потому что за такие хорошие качестванаграда бывает весьма плохая. Таким же образом следует поступать в споре. Весьмасомнительно, отплатить ли тебе противник тем же, если ты в споре отдашь емусправедливость, когда эта справедливость только кажущаяся; почти наверно можносказать, что он не будет великодушничать, а поведет дело per nefas; а отсюдавывод, что и ты должен поступать так же. Легко соглашусь с тем, что всегда надостремиться к правде и что не надо быть пристрастным к собственным взглядам; нооткуда знать, будет ли другой человек придерживаться того же мнения, что и мы.
Помощникамив проведении тезиса могут служить в известной степени собственная ловкость ипронырливость. Этому искусству поучает человека ежедневный опыт, так что каждыйимеет собственную, природную диалектику, как и собственную логику, с тою толькоразницею, что первая не такая верная, как последняя. Люди редко думают и выводятзаключения, противные законам логики, ложные суждения весьма часты, но ложныезаключения очень редки. Вот почему редко можно найти человека с недостатком собственнойприродной логики и так часто с недостатком природной диалектики. Диалектика — дарприроды, распределенной неравномерно, и потому она похожа на способность судитьо вещах, способность, распределенная весьма неровно, между тем как здравыйразум, собственно говоря, распределяется довольно равно мерно. Очень частобывает, что кажущаяся аргументация сбивает и опровергает то, что по существусвоему совершенно справедливо и резонно и наоборот, вышедший из спора победителемочень часто не столько обязан справедливости суждения при защите своего мнениясколько искусству и ловкости. Врожденный талант здесь, как и во всем, играетпервую роль. Однако упражнение и рассматривание различных способов, при помощикоторых можно опровергнуть противника или которые сам противник употребляет длядоказательства своих мыслей, служат хорошей руководительницей в данном искусстве.Вот почему логика не имеет никакого практического значения, а наоборотдиалектика обладает им в значительной степени. По моему мнению, Аристотельпостроил свою логику, то есть аналитику, исключительно таким образом, чтобы онаслужила основой и вступлением к диалектике. Логика занимается только формойутверждений, диалектика же исследует их суть и материю; поэтому исследованиеформы, как общей вещи, должно предшествовать исследованию сути или подробностей.Аристотель не оттеняет так сильно, как я, цели диалектики: правда, он указываетна диспут, как на главную цель, но в тоже время, как на стремление к отысканиюправды. Далее, он говорит: «Надо рассматривать утверждения с философскойточки зрения, согласно с их правдой и с точки зрения диалектической, согласно сих очевидностью и мышлением других людей». Правда, Аристотель признает не зависимостьи разницу между объективной правдой тезиса и чьим-либо подтверждением этоготезиса, но делает это признание только вскользь, дабы приписать это значение исключительнодиалектики. Вот почему его правила, касающаяся диалектики, часто смешиваются стакими правилами, цель которых отыскивание правды. Поэтому мне кажется, чтоАристотель не вполне выполнил свою задачу, стараясь в своей книжке: «de elenchis sophisticis» выделить диалектикуот софистики и эристики, причем разница должна была состоять в том, что диалектическиевыводы истинны по отношению к форме и сути, а эристические или софистическиенить. Последние разнятся между собою только целью: в эристических выводах этацель определяется желанием быть правым, в софистических же, стремлениемдобиться таким путем почета или денег). Истинны ли суждения, что касается сути,вещь весьма сомнительная, потому что всегда отсюда же можно вывести основания,при помощи которых можно сделать их различными; менее всего могут быть увереныв этом сами спорящие, даже результат спора может дать только сомнительноезаключение. По этой-то причине мы должны под диалектикой Аристотеля пониматьтакже софистику и эристику и определять ее, как искусство всегда быть правым вовсех спорах. Само собою разумеется, вся помощь заключается в том, чтобыдействительно иметь резон. Но это условие, исключая все остальные, конечнонедостаточно для людей; с другой стороны, имея в виду слабость их рассудка, этоне необходимая вещь. Следовательно, здесь необходимы другие искусственныеприемы, которые, независимо от объективной правды, можно употреблять и приотсутствии объективного резона, о действительном существовании которого почтиникогда нельзя судить с полной уверенностью. Таким образом, по моему мнению,логика и диалектика должны быть отделены друг от друга большею отчетливостью иочевидностью, чем это сделал Аристотель; логика должна заняться объективнойправдой, насколько эта правда может быть формальной, а диалектика должнаограничиться сдерживанием побед в спорах. Кроме того, не следует отделятьдиалектику от софистики и эристики, как это делает Аристотель, ибо это различиеосновано на объективной, материальной правде, относительно которой мы не можемсудить с полной уверенностью прежде времени, но только можем повторить заПилатом «что такое истина? », ибо: «veritas est in puteo»Очень часто после оживленного спора, в конце концов каждый из спорящихвозвращается к мнению своего оппонента. Таким образом попросту меняютсясобственными взглядами.
Не штукадоказывать, что в спорах надо иметь в виду только выяснение истины; именно всясуть заключается в том, что неизвестно, где эта правда, когда аргументыпротивника и наши собственные вводят нас в заблуждение. Наконец: re intellecta,in verhis simus faciles;раз на диалектику смотрят, как на науку равнозначную логике, то, как былосказано раньше, назовем свою науку «dialectica eristica» — «эристическойдиалектикой». Главное правило, что предмета каждой науки надо строговыделить от остальных наук. Применяя это правило к диалектике, следует еерассматривать исключительно, как искусство быть всегда правым, независимо отобъективной истины, чего, само собою разумеется, в сто раз легче достигнуть, когдамы действительно бываем правы. Диалектика, как таковая наука, должна нас учить,как должно защищаться от всякого рода нападков, а в особенности несправедливых,затем, как нужно самому нападать на других, не противореча себе самому, ивообще не рискуя быть разбитым другим.
Необходимосовершенно отделить стремление к отысканию объективной правды от искусстваустраиваться таким образом, чтобы наши суждения казались весьма справедливыми. Первоестремление совсем другая работа: это дело рассудка, способности рассуждать,опытности, чему неспособно научить никакое искусство: последнее же, наоборот,составляете цель диалектики. Ей дают определение: «логики очевидности».Это ошибочно, потому что в таком случае ею можно было бы пользоваться толькопри защите ложных суждений. Диалектика же необходима тогда, когда мы правы длятого, чтобы мы могли защищать эту правоту; с этою целью необходимо знать всё некрасивые,искусственные приемы, чтобы суметь отражать их, а даже очень часто пользоватьсяими, чтобы сокрушить противника его же собственным оружием. Вот почемуобъективная правда совершенно не должна рассматриваться в диалектик, илирассматривается, как нечто исключительное; задача этой науки состоит в том,чтобы учить, как следует защищать собственные суждения и как опровергать сужденияпротивника. Часто сам спорящий положительно не знает, прав он или нет; а оченьчасто вполне убежден, что прав, а на самом деле заблуждается; еще чаще бывает,что оба спорящие думают, что каждый из них прав, а тут именно; «veritas est in puteo». В начале споракаждый из противников убежден, что правда на его стороне во время же спора обаначинают колебаться конец же спора должен выяснить правду подтвердить ее. Поэтомусамой диалектик нечего заботиться об этой правде, подобно тому как учителюфехтования нечего заботиться, кто был прав в ссоре, которая привела их обоих кпоединку. Наносить и отражать удары — вот что больше всего интересует учителя. Тоже самое мы замечаем и в диалектике, в этом фехтовании умов. Только такимобразом понимаемая диалектика может составить одну из ветвей науки. Как скоромы поставим себя целью единственно объективную правду, сейчас же вернемся кчистой логике, если же, наоборот, докажем эту правду при помощи фальшивых иложных суждений, вступим в сферу настоящей софистики. И в том и в другом случайобыкновенно допускается, что мы заранее знали, где правда и ложь — что оченьредко бывает известно раньше. Поэтому самое настоящее определение диалектикито, которое я привел раньше; диалектика — есть ничто иное, как умственнаяфехтовка для доказательства правоты в спорах.
Название«эристика» ближе определяет данное понятие, чем «диалектика»,больше же всего, по моему мнению, подходить название «эристическаядиалектика».
Такпонимаемая диалектика является только систематическим, правильным сочетанием ивыяснением различных искусственных приемов к которым прибегает в спорахбольшинство людей, когда замечает, что правота не на их стороне, а в то жевремя желает во что бы то ни стало ее добиться. Поэтому было бы отсутствиемвсякой последовательности иметь в виду в научной диалектике объективную правдуи ее выяснение, между тем как в основной, натуральной диалектике этого нет, всяцель основывается единственно на том, чтобы одержать победу в споре. Научнаядиалектика, в том смысле, как мы ее понимаем, заключает изложение и анализискусственных приемов, употребляемых в недобросовестном споре для того, чтобы всерьезных спорах можно было сразу их распознать и опровергнуть. Поэтому тоглавной и сознательной целью диалектики должно быть желание одержать верх иостаться в глазах противника и посторонних слушателей правым, а не объективнаяправда.
По моемумнению, сколько я не наблюдал и не следил, но этому вопросу почти еще ничего несделано. Поэтому поле представляется вполне необработанным. Чтобы достигнуть желаннойцели, приходилось пользоваться опытом, наблюдением, как применяется в спорахтот или другой способ, наконец обобщать повторяющиеся под различными формамиприемы и таким образом создать некоторые общие уловки, которым могли бысослужить службу; как для доказательства своих мнений, так и для того, чтобыопровергнуть чужие. На следующий отдел надо смотреть, как на первый опыт в этомотношении.
Основание всякой диалектики
Вот на чемосновывается сущность диспута публичного, академического, в судах или, наконец;в обыкновенных разговорах: Ставится тезис, который должен быть опровергнуть; дляэтого существуют два способа и два пути:
1) Способыбывают ad rem и ad hominem. При помощи первого мы опровергаем, абсолютную илиобъективную истину тезиса доказывая несогласие с настоящими чертами, отличающимипредмет, о котором идет речь. При помощи же второго, мы опровергаем относительнуюистину тезиса, доказывая, что эта последняя противоречит другим суждениям иливзглядам противника; или же доказывает несостоятельность его аргументов, причем объективная истина предмета остается в конце концов невыясненной. Например,если в спор о философских или естественнонаучных предметах противник (который втаком случай наверняка англичанин) позволяет себе цитировать библейскиеаргументы, то мы имеем полное право опровергнуть его при помощи тех жеаргументов, хотя такие аргументы только ad hominem, не выясняющие существа дела.Это похоже на то, как если бы кто-либо стал платить долги фальшивыми деньгами,которые были получены им от того же кредитора. Такого рода modus procedendisможно во многих случаях сравнить с представлением на суд подложного обязательства,на которое ответчик с своей стороны отвечает подложной квитанцией; хотя заеммог существовать на самом деле. Так же как в последнем случае, аргументация adhominem имеет преимущество краткости, ибо очень часто правдивое и толковоевыяснение правды потребовало бы слишком много труда и времени.
2) Чтокасается того, как следует поступать, то стремиться к достижение цели можнодвояким путем: прямым или косвенным. При помощи первого пути мы нападаем на первоосновутезиса, а при посредств второго на его результаты. Первым путем мы доказываем несправедливостьтезиса, вторым, что такой тезис не можешь быть правдивым. Рассмотримвышесказанное подробнее:
а) Опровергаяпрямым путем, то есть нападая на основания тезиса, мы или показываем, что самиони неверны, говоря nego maiorem или nego minorem, и в обоих случаях нападая наматерию, служащую основанием заключения; или же мы допускаем эти основания, нопоказываем, что тезис не вытекает из них и говорим следовательно: nego consequentiam,нападая таким образом на форму заключатиля.
3) Опровергаякосвенным путем, то есть нападая на тезис при помощи его следствий, наосновании неточности этих последних, выводим заключение о неточности иневерности самого тезиса по закону a falsitate rationati ad falsitaiem rationis valet consequmtia, при этом мы можем воспользоваться или прямой инстанциейили апогогией. Instatitia есть только exemplum in contrarium, она опровергает тезис, показывая предметы илиотношения, содержащиеся в положении и вытекающие из него, к которым однако неможет быть применима, а следовательно не может быть правдивой. Апогопейпользуемся в том случае, когда временно признаем правильность тезиса, но потомсвязываем с ним какое-то другое, признанное истинным или безусловно истинноеположение, так чтобы взятые вместе они сделались бы посылками того заключения,которое с полною очевидностью для всех было выведено ошибочно; ибо оно илипротиворечит самому существу вещей или свойству предмета, о котором идет речь,признанному достоверно, или же наконец другому положению лица, котороевыставило тезис. Отсюда апогога может быть ad hominem и ad rem. Если выводпротиворечит несомненным истинам, достоверность которых очевидна всем дажеa'priori, то это доказывает, что мы довели противника ad absurdum. В каждом изэтих случаев ложность заключения противника должна зависеть от его тезиса; раз достоверностьоставшихся посылок не подлежит сомнению, то тезис не может быть верен. Всякаяпридирка в спор может быт всегда подведена под один из приведенных выше формальныхспособов и потому в диалектик эти способы играют ту же роль, что при фехтованииудары, наносимые противнику по правилам. Приведенные дальше уловки можносравнить со стратегическими хитростями и увертками, а особенные придирки в спорахс тем, что учителя фехтования называют «свинскими ударами».Уловки
Уловка 1. Распространение.Необходимо вывести положение противника из естественных, натуральных пределов,обсуждать его в самом общем и обширном смысле и расширить его как можно больше.Чем общее утверждение, тем больше открывается поле действия и тем более открытодля нападения и придирок. Вспомогательным средством служить точная и подробнаяпостановка puncti или status controversiae.
Пример 1. Ядоказывал, что «первою считается английская драма». Противник хотелвоспользоваться инстанцией и заметил, что, «насколько всем известно,англичане не создали ничего выдающегося ни в музыке, ни в опере». Явозражаю, что музыка не входить в составь понят о драме; последняя обозначаеттолько трагедию и комедию, о чем противник отлично знал, только хотел обобщитьмое положение, распространив его на театральные представления, а следовательнона оперу и музыку, с тою целью, чтобы наверняка разбить меня впоследствии. Наоборот,спасти свое положение можем, если станем его как можно больше суживать и,конечно, если сумеем соответственным образом выразить свои мысли.
Пример 2. Ламарк (Philosophie zoo-logique, vol. I,p. 206) утверждает, что полипы лишены всякого ощущения на том основании, что уних совершенно нет нервов. Между тем не подлежит ни малейшему сомнению, чтополипы ощущают, так как идут на свет, осторожно перемещаются с веточки на ветку,чтобы схватить добычу. Отсюда следует предположение, что нервная система полиповравномерно распределена в общей массе всего организма, как будто слилась с нимв одно целое, ибо совершенно очевидно, что эти животные получают раздельныевпечатления, не обладая отдельными органами чувств. Так как только чтосказанное достаточно ясно опровергает гипотезу Ламарка, то этот ученыйприбегает к следующего рода диалектической выкрутки: в таком случае всесоставные части организма полипа должны быть приспособлены ко всяким ощущениям,а также к движению, к воле и мышление; тогда полип имел бы в каждом пунктесвоего тела все органы наиболее совершенных животных, а следовательно каждыйпункт мог бы видеть, обонять, слышать и т.д., даже думать, соображать и делатьзаключения; каждая часть его тела была бы совершенным животным и сам полип сталбы существом даже более высшим чем человек, ибо каждая частичка его телаобладала бы всеми теми качествами, которыми человека обладает только в целом. Затемне было бы никакого препятствия распространить все то, что было сказано ополипах, и на монады, эти самые несовершенные существа, а затем и на растения,которые также живут, и т.д. Употреблением такого рода диалектических уловокавтор сам выдает себя и показывает, что он сам признает себя в душ неправым. Изутверждения, что целое тело полипа способно к восприниманию светового ощущенияЛамарк делает заключение, что целое тело полипа думает...
Уловка 2. Воспользоватьсяомонимией с целью распространения положения на то, что или ничего, или вовсяком случае очень мало имеет общего, кроме идентичности самого слова спредметом, о котором идет речь, потом искусно отразить это и сделать вид, чтоопровергнуто само положение.
Примеp. Японосил издавна сложившееся мнение, что по нанесении кому-либо оскорблениячесть этого пострадавшего субъекта запятнана до тех пор, пока ocкорблениe небудет смыто кровью противника или своею собственною. Как на главное основаниемоего мнения, я указывал на то, что честь не может быть запятнана тем, чточеловек выносит и терпит от других людей, но только своими собственнымипоступками, потому что никто не может ручаться ни за что и ни от чего не можетбыть вполне гарантирован. Противник заметил, что если какого-нибудь купца неправильнообвиняют в надувательств, нечестности и безалаберном ведении дела, то такоеобвинение оскорбляет его честь, приносить материальные убытки, и что в такомслучае, чтобы восстановить свое честное имя, он должен призвать клеветника кответственности и заставить его взять свои слова назад. Таким путем при помощиhomonimii он подставил мещанскую честь или доброе имя, обесславленное клеветой,на место рыцарской чести, иначе называемой «point d'honnour», котораяможет быть опорочена простой обидой. Далее, так как оскорбление первого родачести в целях чисто утилитарных не может быть оставлено без последствия, нодолжно быть опровергнуто гласно, публично, то на основании того же самогооскорбления рыцарской чести не может быть оставлено без мести, но должно бытьсмыто и опровергнуто еще более сильной обидой и поединком. Благодаря хомонимии,в слове «честь» происходить смешение двух совершенно различныхпонятий.
Уловка 3. Утверждение,выставленное только относительно, relative, принимается вообще, simpliciter,absolute или по крайней мере, понимается в совершенно ином смысле, и затем вэтом именно смысле опровергается. Вот пример Аристотеля: «Мавр черен, ночто касается зубов-бел; и таков, он в то же время черен и не черен». Этовымышленный пример, который на деле никого не обманет; возьмем другой издействительной жизни.
Пример. Водном философском разговоре я признал, что моя система защищает и хвалитквиетистов; вскоре после того речь зашла о Гегель и я утверждал, что он большеючастью писал ерунду или, что автор ставить слова, а читатель должен добавить имсмысл. Противник не стал опровергать этого ad rem, но ограничился тем, чтовыставил аргумент ad bominem: «вы только что хвалили квиетистов, а онитоже писали много ерунды». Я согласился с этим, но сделал поправку в том отношении,что хвалю квиетистов не как философов и писателей и потому не за ихтеоретические произведения, а как людей за их поступки в практическом отношении.Что же касается Гегеля, то речь идет о теоретических произведениях. Такимобразом нападение было отражено. Первые три уловки имеют много общего, а именно:Противник говорить не о том, о чем начали спорить. Кто позволить, чтобы егоопровергли одного из этих уловок, тот доказывает ignoratio elencbi. Все, что говорить противникв этих уловках справедливо; но между его положением и поставленным тезисом нетдействительного противоречия, а только кажущееся, а потому тот, на когонаправлена атака, должен отрицать заключение, а именно вывод неверности тезисаиз верности положения противника, а это составляет прямое сбивание доводов егособственного сбивания доводов per negationem consequientiae.
Уловка 4. Недопускать верных посылок, предвидя заключение. Есть два средства: а) Когда желаешьвывести заключение, не надо обнаруживать его слишком рано, но во время разговорадобывать посылки поодиночке, ибо в противном случай противник может пробовать ипользовать всякого рода придирками. Когда сомнительно, согласится ли противникс твоими посылками, следует поставить посылки посылок, построить просиллогизмы,затем ловко выманить, без всякого определенного порядка, посылки некоторыхпросиллогизмов, прикрывая таким образом свою игру до тех пор, пока несогласятся с тем, что тебе нужно. Такое правило предлагает Аристотель (Top. lib.YJII, с.1). Примеры излишни.
б) Длядоказательства своего тезиса можно пользоваться и ложными посылками, если противникне соглашается с верными, или если он не убежден в их верности, или если замечает,что из них прямо вытекает нужный для твоего доказательства вывод. Тогда надо воспользоватьсяположениями, по существу своему ложными, но верными ad hominem, иаргументировать, исходя из способа мышления противника, ex concessis. Правду можно доказать припомощи ложных посылок, хотя никогда наоборот. Можно также опровергать ложныеположения при помощи ложных же положений, если противник считает их верными, ипотому надо так поступать, что бы всегда применяться к его взглядам. Если, например,противник — последователь какой-нибудь секты, которую мы отрицаем, то мы имеемправо употребить, как principia против него изречения этой секты (Arist. Top. VIII, с.9). Уловка 5. Сделать исподтишкаpetitio principiiпо отношению того, что следует доказать, или:
1) под другимназванием (например, вместо честь говорить доброе имя, вместо девственностьговорить добродетель,
2) когда вспоре дело касается подробностей, требовать общего допущения; например,доказывая несостоятельность и неуверенность медицины, требовать допуститьнесостоятельность всей науки людей;
3) когда,наоборот, два положения вытекают одно из другого и надо доказать первое,домогаться допустить второе;
4) когда,требуется доказать какой-нибудь предмет в общем, требовать, чтобы согласилисьпо очереди со всеми подробностями (Arist. Top. VIII, с.3). Что касается упражнений в диалектике, то оченьхорошие указания можно найти в последнем отделе «Topica» Аристотеля.
Уловка 6. Когдаспор ведется серьезно и со всеми формальностями, и один непременно хочет совершеннопонять другого, тогда тот, кто поставил тезис и желает его доказать, долженпостоянно обращаться к противнику с вопросами, чтобы из его допущений заключитьоб истине утверждения. Эта эротематическая метода была во всеобщем употребленииу древних (иначе она называется сократовскою). К этой метод можно отнести настоящийспособ и некоторые другие из последующих, обработанных по теории Аристотеля (de elenchis sophisticis с.15). Задавать вопросовнадо много и долго для того, чтобы скрыть то, на что ожидаешь и желаешь подтверждения.Кроме того, наоборот, надо быстро излагать свою аргументацию из допущенного,ибо кто быстро схватывает мысли, тот не может и не имеет времени заметитьвозможные ошибки и погрешности в доказательствах.
Уловка 7. Старатьсяраздражать противника ибо под влиянием гнева он не в состоянии следить за собоюи высказывать правильный мнения, ни даже заметить свою правоту. Гнев же можновызвать постоянными придирками и явным недобросовестным отношением.
Уловка 8. Задаватьвопросы, не в том порядке, как того требует заключение, но с перерывами. Втаком случае противник не знает, к чему относятся эти вопросы и потому не можетпредупредить их результатов, а вследствие этого можно воспользоваться егоответом для различных выводов, даже для прямо противоположных, смотря по тому, каковымиони окажутся. Такой способ похож на 4-ую уловку, где точно также надомаскировать свои действия.
Уловка 9. Когдазамечаешь, что противник намеренно отвечает отрицанием на вопросы там, где мымогли бы воспользоваться утверждением для нашего положения, надо спрашиватьобратное, тому, чего требует положение, как бы желая его утверждения или, покрайней мере, предоставляя ему то и другое на выборе, так чтобы он не замечал,какого утверждения мы добиваемся.
Уловка 10. Когдамы строим индукцию и противник соглашается с отдельными случаями, при которыхона может быть поставлена, не следует задавать ему вопроса, соглашается ли онтак же с общей истиной, вытекающей из этих случаев, но ввести ее какокончательно признанную, так как иногда и самому противнику может показаться,что он признал ее, и посторонним слушателям, помнящих вопросы об отдельныхфактах, которые должны бы были привести к этой цели.
Уловка 11. Еслиречь идет о таком общем понятии, которое не имеет особого названия, а должнобыть обозначено фигурально при помощи сравнений, то мы должны избрать такое сравнение,которое больше всего соответствовало бы нашему утверждению. Так, например,имена; которыми обозначаются в Испании обе политические партии, serviles иliberales, придуманы и выбраны, без всякого сомнения, этими последними. Имяпротестантов избрано, конечно, ими самими, равно как и название евангелическойцеркви, имя еретиков дано им католиками. То же можно сказать относительно болееточных названий вещей. Так, например, противник предложит какое-нибудь изменение:его называют «нововведением», так как это слово выражает антипатию; ипоступают наоборот, когда сами делают предложение. То, что человек совершенно незаинтересованныйназовет «культом» или «общественным вероисповеданием», другойназывает «богобоязнью», «набожностью». В сущности это ничтоиное, как деликатное petitio principii: то, что желают доказать, то наперед какбудто помещают в слово, в название, из которого оно затем вытекает посредствомпростого аналогического суждения. То, что один называет «подвергнуть личномузадержанию, взять под стражу », противник его называет «запереть».Говорящий нередко заранее выдает свое намерение теми именами, которыми называетвещи. Один говорить, «духовенство », другой — " попы ". Извсех уловок эта самая употребительная, инстинктивная. Ревность религиозная — фанатизм.Галантность — прелюбодеяние. Двусмысленность — сальность. Плохое ведение дел — банкротство.Посредством влияния и связей — при помощи подкупа, непотизма. Справедливая признательность- хорошая плата.
Уловка 12. Дабызаставить противника согласиться с тем или другими утверждением, надо поставитьпрямо противоположное положение и предоставить ему выбор причем надо выразитьэто последнее положение так ясно, чтобы противник, избегая обвинения вь парадоксальности,принял наш тезис. Например, мы желаем, чтобы противник согласился с тем, чтотакой-то из наших знакомых должен во всем повиноваться своему отцу, что бы он емуне приказывал. Мы задаем вопрос: следует ли слушать родителей — или нет? Или,когда говорим о чем-нибудь: «часто» — спрашиваем, много или малослучаев надо подразумевать под словом «часто». Совершенно аналогичнотому, как, если бы кто-либо положил серый предмет, рядом с черным. В такомслучае этот предмет можно назвать белым: если же положить его рядом с белым,назовут его черным.
Уловка 13. Нечестнуюштуку устраиваем тогда, когда после нескольких заданных вопросов, на которыепротивник ответил так тонко, что мы не можем ими воспользоваться, для выведенияжелаемого заключения. Оно состоит в том, что мы делаем заключение, которое какбудто доказано этими ответами противника и провозглашаем его с триумфом. Еслипротивник застенчив, несмел или прямо глуповат, а сами мы обладаем порядочнойдолей бесстыдства нехорошей глоткой, это может очень легко удаться. Такого родаспособ принадлежит к «falla-cia non causae ut causae».
Уловка 14. Еслимы поставили парадоксальный тезис и затрудняемся доказать его, тогда предлагаемпротивнику какой-нибудь другой верный, хотя и не совсем очевидный тезис для того,чтобы почерпнуть из него материал для доказательства. Если же в уме противникавкрадется подозрение и он отбросит этот последний тезис, то надо довести его adabsurdum и тогда торжествовать; если же он согласится с нами, то следовательно,как бы то ни было, мы сказали нечто разумное и потому можем поискать чего-нибудьдругого, или же, наконец, присоединяем еще предыдущую уловку и утверждаем, чтотаким путем мы доказали свой парадоксы. Конечно, это доказывает полноеотсутствие его стыда, но тем не менее в обыденной жизни встречается очень часто;есть даже люди, которые поступают таким образом совершенно инстинктивно.
Уловка 15. Argumenta ad hominem или ex concessis. Приутверждении противника необходимо посмотреть не противоречить ли оно таким илидругим образом, хотя бы с чем-нибудь, что доказывал, или с чем он согласилсяраньше. Далее, не противоречить ли оно тезису школы или секты, которую онхвалил и одобрял, деятельности последователей этой секты, хотя бы ныне и не существующихно только кажущихся, наконец тому, что он сам делает или не делает. Например,если противник защищает самоубийство, обязательно надо спросить его, почему онсам до сих пор не повесился, или если утверждает, что Берлин нехороший город ичто в нем не возможно жить, спроси его, почему он не уезжает оттуда с первымпоездом. Придирку можно найти всегда и во всяком случае.
Уловка 16. Еслипротивник теснит нас обратным доказательством, мы можем спастись каким-нибудьтонким различением, о котором прежде мы не думали, правда, если только предметдопускает двойное значение или двойной случай.
Уловка 17. Еслизамечаем, что противник попал на аргументацию, при помощи которой можетопровергнуть наше положение, мы, не допуская до этого, должны прервать спор иперескочить или перенести его на другое положение, одним словом устроить «mutatiscontroversiae» или сразу начать с чего либо совсем другого, как будто оноотносится к делу и составляет аргумент против собеседника. Когда диверсияотносится так или иначе к thema quaestionis, то эта уловка совершается снекоторою cкромностью; с нахальством же и наглостью, когда диверсия касается единственноодного противника и не имеет никакого отношения к самим предметам. Например, яхвалил китайцев за то, что у них нет родового дворянства, и что должности даютсяединственно по выдержании экзаменов. Мой противник доказывал, что образованиестоль же мало способствует получению должностей, как и происхождение (которомуон придавал известное значение). Естественно дело приняло для него дурнойоборот; он немедленно сделал диверсию, что в Китае все касты без исключенияподвергаются наказанию палочными ударами, поставил это в связь с усиленнымчаепитием и в конце концов за то и другое стал ругать китайцев. Если быкто-нибудь вдался в подробное рассмотрение всего этого, слишком далеко удалилсябы от своего предмета и безусловно остался бы побежденным. С полнымбесстыдством ведется спор тогда, когда диверсия совершенно оставляет сущностьвопроса и начинается, например, следующим образом: «ведь еще раньше вытакже доказывали и т.д.», тогда уже надо приспособляться к лицу, с которымведется спор, о чем будет сказано в последней уловке. Собственно говоря, этосредняя ступень между объясняемым там «argumentum ad personam» и «argnmentuni adhominem». Каждый спор,происходящий между людьми, показывает в достаточной степени, насколько этауловка обща и врожденна. Раз один делает замечания, касающиеся личности, адругой их не опровергает, а в свою очередь обращается к своему противнику стакими же замечаниями, оставляя без ответа те, которые сделаны ему самому, тоэтим самим он признает их справедливость. В этом случай он поступает подобноСципиону, который напал на кароагенян не в Италии, а в Африки. На войн подобногорода диверсия может принести пользу, но в спорах и перебранках она совсем негодится, потому что полученные упреки остаются совершенно не опровергнутыми ипосторонний слушатель узнает самые дурные и компрометирующие вещи о той идругой стороне; в снорах употребляется fautede mieux.
Уловка 18. Еслипротивник желает, чтобы мы прямо возразили против того или другого пункта еготезиса, а мы в данный момент не можем ничего ответить подходящего, то мы должнысовершенно обобщить предмет и тогда только начать разбивать его. Например, приходитсявысказать свое мнение, почему та или другая физическая гипотеза не заслуживаетдоверия — тогда начинаем говорить о несостоятельности и вообще о несовершенственауки у людей и как можно длиннее и запутаннее начинаем доказывать это несовершенство.Когда же нам удалось выманить и вытянуть от противника посылки, с которыми онсогласился, не следует спрашивать про заключение, а вывести его самостоятельно идаже, если не хватить той или другой посылки, должны и ее принять за допущеннуюпротивником и делать вывод.
Уловка 19. Еслизамечаем, что противник приводить какой-нибудь фантастический или призрачныйаргумент, можем, правда, легко опровергнуть его, разбирая заключающуюся в немфальшь и фантазию, но чтобы короче и скорее достигнуть желаемого результата, гораздоудобнее ответить таким же ложным и софистическим, прямо противоположнымаргументом, так как вся суть не в правде, а единственно в одной только победе. Например,если противник приводить аргумент ad hominem достаточно парализовать егообратным аргументом ad hominem (ex concessis).
Уловка 20. Противоречиеи запальчивость в споре побуждает только к излишнему преувеличению тезиса. Такимпутем мы можем принудить противника к расширению тезиса, который, переходя заграницу истины, сам по себе правилен; когда нам удается разбить сделанное такимобразом обобщение, будет казаться, что мы опровергнули основной тезис. Инаоборот, мы должны беречься, чтобы сами, увлекшись спором, не впали вобобщение или чересчур широкое распространение нашего положения. Частопротивник старается сам расширить наш тезис дальше, чем мы это сделали; тогдаследует остановить его и ввести спор в известные границы, говоря: «вот чтоя сказал, то отнюдь не больше ».
Уловка 21. Вылавливаниезаключения. Выводим из тезиса противника при помощи ложных выводов и искаженияпонятий такие утверждения, которых в тезисе совершенно нет и которые совершеннопротиворечат взглядам противника. Но так как кажется, что из его положениявытекают другие, которые находятся в противоречии или между собою или с общепринятымиистинами, то это сходит за косвенное опровержение, за апогогу и составляетопять применение fallacia non causac ut causac.
Уловка 22.Апогога при помощи инстанции, exemlum in contrarium.В то время, как inductio требует много случаев, чтобы поставить общий тезисапагоге должна поставить только один случай, к которому тезис не подходить ибывает опровергнуть. Такого рода случай называется инстанцией, exemphim in contrarinm, instantia.Например, тезис: «все жвачные животные имеют рога», опровергаетсяодной инстанцией верблюд. Инстанция, таким образом, есть случай, когда общаяистина применяется к чему либо такому, что должно заключаться в ее основномпонятии и по отношению к которому она недействительна и потому сама падает. Вэтом случае легко впасть в ошибку, а потому надо обращать внимание:
1) Действительноли верен пример; бывают вопросы, во-вторых единственное возможное решениесостоит в том, чтобы случай признать неестественным, например, масса чудес,истории привидений и т.д.2) Действительно ли пример применим к понятию выставленнойистины; очень часто случается, что это только кажется и потому вопрос самымпростым путем решается при помощи простого точного различения.3) Действительноли пример находится в противоречии с выставленною истиной, так как очень частои это противоречие бывает только призрачным.
Уловка 23. Хорошийудар противнику зависит от retorsio argumenti то есть, когда аргумента, которымхочет воспользоваться противник еще лучше может быть употреблен против негосамого. Например, когда говорят: «ведь это ребенок, к нему нельзя относитьсястрого употребляем retorsio — »вот потому-то его и надо учить, чтобы он невырос и не свыкся со своими дурными привычками.
Уловка 24. Еслипри каком-нибудь приведенном удачно аргументе противник начинает видимозлиться, надо усиленно пользоваться этим аргументом и даже злоупотреблять им, нетолько по той причине, что он раздражает и дразнить противника, но и потому,что благодаря такому факту мы можем смело вывести заключение, что нечаяннонапали на слабую сторону и следовательно легко можем поймать его на чем-нибудь.
Уловка 25. Этууловку можно употребить особенно в том случае, когда ведется спор между ученымилюдьми в присутствии неученых слушателей и когда вдруг явится недостаток в argumentumad rem, а даже и ad bominem. Тогда употребляют argumentum ad auditores, то есть дается ответ негодный, но негодностькоторого может определить только человек, хорошо знакомый с существом дела; таковпротивник, но не слушатель. Поэтому в глазах этих последних противник останетсяпобежденным, в особенности же, если ответ выставить его тезис в смешном виде. Вселюди всегда готовы смеяться и те, которые смеются, всегда будут на нашейстороне. Чтобы обнаружить фальшь ответа, пришлось бы прибегнуть к длинномуанализу и к главным основам науки или, наконец, к другим каким-нибудь источникам,а для этого не много найдется охотников слушать. Пример. Противник утверждаетчто при первоначальной формации гор масса, из которой кристаллизировался гранити все остальные горы, была в жидком состоянии от жара, следовательно расплавлена.Жар должен был быть приблизительно в 200° R. Масса кристаллизировалась подприкрывающей ее морской поверхностью. Мы делаем argumentum ad auditores, что при такой температуре и даже раньше при 80°море выкипело бы и носилось бы в воздухе в парообразном состоянии. Слушателисмеются. Чтобы опровергнуть нас, противнику пришлось бы показать, что точкакипения зависит не только от степени тепла, но в равной мере и от давленияатмосферы, а оно в свою очередь до такой степени повышается, как только половинаморской воды носится в парах, что и при 200° не наступает кипения. Но до тогоон не дойдет, так как для не физиков на это потребовалось бы особое рассуждение.
Уловка 26. Argumentum ad verecundiam. Вместо того, чтобыприводить всякие доказательства пользоваться авторитетами, конечно, сообразуясьс знанием противника. Unusquisque mavult credere,quam judicare"- говорит Сенека. По этой причине легко вести спор, когда на своей сторонеимеешь авторитет, которого уважает противник. Чем ограниченнее знание и способностипротивника, тем большее количество авторитетов имеет для него значение. Если жеон обладает очень хорошими способностями, то или мало, или совсем не признаетавторитетов. Само собою разумеется, что он согласится с авторитетнымиспециалистами в мало ему известной или совершенно неизвестной науке, искусстве,ремесле, но и то с известным недоверием. Наоборот, люди обыкновенные относятсяк ним с глубоким уважением и почетом; они совершенно не знают того, что тот,кто делает из предмета ремесло, любит не сам предмет, но выгоду и пользу,вытекающую из него; им также неизвестно, что тот, кто учит чему либо других,сам основательно не знает этого предмета, потому что тому, кто сам изучаетпредмет обыкновенно не остается свободного времени на обучение других. Но утолпы всегда есть много уважаемых авторитетов: поэтому, когда нам недостаетдействительного авторитета, можно взять только кажущийся и привести то, чтосказано в совершенно другом смысле и при других обстоятельствах. Больше же всегоимеют влияние и, большое значение те авторитеты, которых противник совершенноне понимает. Например, люди неученые больше всего уважают латинских и греческихфилософов. С авторитетами можно делать все, что угодно, не только допускатьнатяжки, но даже совершенно искажать смысл. В чрезвычайных случаях можно дажецитировать авторитеты собственного воображения.
По большейчасти у противника нет под рукой книжки, а если и есть, то он не умеет с нею справляться.Вот самый лучший пример какой только можно найти. Один французский священник, чтобыне мостить улицу перед своим домом, как того требовали от всех домовладельцев,привел следующую фразу из Библии: «paveantilli, ego non pavebo» чем совершенно убедилпредставителей городского управления. Наконец можно выдавать за авторитеты общиепредрассудки, потому что большинство людей соглашается с мнением Аристотеля Неттакого самого бессмысленного взгляда, которого бы люди легко не усвоили себе,раз им удается вразумить, что он общепринята и везде распространен. Примертакже благотворно действует на умы людей, как и на их поступки. Как бы то нибыло, странно, что общепризнанное мнение имеет на них такое влияние раз имизвестно, как эти мнения принимаются людьми на веру, без всякого со своейстороны обсуждения, только на основании чьего либо примера. Происходит это повсей вероятности от того, что большинство людей лишено самопознания. Тольковесьма немногие повторяют за Платоном: толпа имеет много причуд, и если бы ктозахотел сообразоваться с ними, взял бы на себя непосильную работу. Всеобщностьмнения, серьезно говоря, не доказательство, ни даже вероятное основание его правильности.Утверждающие противное, должны допустить:
1) чтоудаление во времени лишает силы эту всеобщность, иначе им пришлось бы вернутьсяко всем старым заблуждениям, некогда признававшимся всеми за истину, например ксистеме Птоломея или к восстановлению католицизма в христианских странах.
2) То жесамое можно сказать и относительно отдаленности в пространстве. Иначе всеобщностьмнений поставила бы в затруднительное положение последователей буддизма, христианстваи ислама (Bentham, Tactique des assemblees legislatives,vol. p.70). To, что называютобщим мнением, оказывается, составляет меньше двух-трех особ; мы убедились бы вэтом, если бы могли присутствовать при истории возникновения какого-нибудьтакого мнения. Тогда бы мы нашли, что первоначально приняли его, выставили и утверждалидва-три человека, некоторые же были настолько добры, что поверили, будто первыеего вполне основательно исследовали. На основании предрассудка этих последних одостаточных способностях первых, приняли то же мнение другие. Этим в своюочередь поверили еще многие, которым леность подсказывала совет поверить наслово и не тратить время на испытание.
Так со дняна день возрастало количество этих ленивых и легко верных последователей,потому что как только мнение получало за себя достаточное число голосов,следующие уже полагали, что оно могло достигнуть этого лишь благодаря прочностисвоих оснований. Остальные должны были допустить то, что допускалось всеми,чтоб их не считали беспокойными людьми, восстающими против общественногомнения, и дерзкими мальчишками, которые хотят быть умнее всех на свете.
Тогда уженемногие, способные к суждению, должны молчать, а те, которые могут говорить,совершенно неспособны иметь собственное суждение, а представляют толькоотголоски чужих мнений, которые они защищают с большею ревностью инетерпимостью. Они ненавидят в думающем иначе не столько другое мнение,которого он придерживается, сколько нахальство благодаря которому он судит самостоятельно,на что они никогда не отважатся и что в душе отлично сознают. Короче сказать,мыслить станут очень немногие, а свое мнение хотят иметь все поголовно. Что жеим при таком положении вещей остается, как не зазубрить и голословно повторятьготовые чужие мнения, вместо того, чтобы составлять их самим! Если делопроисходить таким образом, то что же значить голос ста миллионов людей? То же,что какой-нибудь исторический факт, который встречаешь повторяющимся у сотниисторических писателей, когда потом оказывается, что все они описали его друг сдруга, так что в конце концов все сводится к сообщению одного и того же (Bayle. Pensees sur les cometes. Vol. I, P.10). Dicoego, tu dicis, sed denique dixit et ille: Dictaque post tot ties, nil nisi dictavides. Тем не менее в cnopе с обыкновенными людьмиможно пользоваться общим мнением, как авторитетом. Вообще, когда спорят междусобою две заурядные головы, оказывается, что избираемое ими обеими оружиебольшею частью сводится к авторитетам; авторитетами они тузят друг друга. Еслиболее способной голове приходится иметь дело с плохой, то и для этой последнейсамое благоразумное взяться за тоже оружие, выбирая его сообразно слабымсторонам противника. Против оружия логических оснований противника exhypothesi, окунувшись в пучину неспособности к мышлению и суждению, достаточнокрепко закален, как Зигфридт. При законодательстве, в судах диспутыпроизводятся только при помощи авторитетов, авторитета твердо установленного закона.Для осуждения достаточно отыскать и привести соответствующую статью закона, тоесть такую, которая применительно к данному случаю. Но и здесь остается большоеполе действия для диалектики, потому что, в случай надобности, данный случай изакон, хотя они собственно и не подходят друг к другу, переворачиваются на всестороны до тех пор, пока не окажутся подходящими или наоборот.
Уловка 27. Когдане знаешь, что отвечать на утверждения противника, то можно с деликатнойиронией признаться в своей не компетентности: «То, что вы говорите недоступномоему слабому уму; может быть вы и правы, но я не понимаю этого, потому отказываюсьвысказать какое-либо мнение». Таким образом слушатели, у которыхпользуешься уважением, вполне убеждены, что твой противник говорить ужасныйабсурд. Так, например, по выходу в свет «Критики чистого разума» или,вернее сказать, в самом начале того периода, когда оно стало интересовать и волноватьлюдские умы, многие профессора диалектической школы объявили: «мы этого непонимаем», думая, что таким путем им удалось очень тонко и хитроотделаться от этого. Но когда некоторые последовали новой школы доказали им,что они вправь были это сказать, так как действительно ничего не поняли, то этиученые старой школы страшно рассердились. Этой уловкой можно пользоватьсятолько в том случае, когда вполне сознаешь, что пользуешься в глазах слушателейбольшим авторитетом, чем твой противник; например, когда спорят профессор истудент.
В сущностиэтот прием принадлежит к предыдущей уловке и составляет особенно коварныйспособ замены достаточных оснований собственным авторитетом. Опровергать этууловку можно следующим образом: «Простите, но при вашей проницательности,вам не составить ни малейшего труда понять это; виноват, конечно, я, так какслишком неясно изложил предмет», а потом следует разжевать и положитьпротивнику в рот, вопреки его собственному желанию, для того, чтобы он сампришел к убеждению, что, действительно, сначала ничего не понял.
Такимобразом уловка возвращена обратно. Противник этим хотел внушить слушателяммысль, что мы принимаем за тезис «абсурд», между тем мы доказалитолько всю его «непонятливость». И то и другое не переступает границ вежливостии приличия.
Уловка 28. Оченьлегко можно устранить или по крайней мере сделать подозрительным, некоторыевыставленные против нас утверждения противника. Надо только свести их к какой-нибудьпрезираемой всеми или неуважаемой категории, конечно, если эти утвержденияимеют какую-нибудь, хотя самую слабую связь с ними. В таком случае обыкновенновосклицают: «э, голубчик, да ведь это манихейство! это арианство! Это пелапанство!Это идеализм! это спинозизм! это натурализм, пантеизм! рационализм! Этоспиритизм! Это мистицизм! и т.д. При этом можно допустить следующее:
1) Чтоутверждение есть действительно идентично с приведенной категорией, или покрайней мере в ней заключается, тогда мы кричим: „о, это уже давно всемизвестно!“
2) Чтокатегория эта совершенно опровергнута и что в ней нет ни на йоту правды.
Уловка 29.»Может быть это справедливо в теории, но на практике совершенно ложно. Припомощи этого софизма люди в принципе соглашаются, но в то же время опровергают выводы,вопреки правилу: a ratione ad rationitum valet consequentia. Подобное утверждениедомогается и требует невозможного, ибо что всем известно, то, что верно втеории, должно быть верно и на практике, в противном случае надо предположить,что в самую теорию вкралась какая-то ошибка, которую в данную минуту незаметили.
Уловка 30. Когдапротивник не дает никакого прямого ответа на вопрос или приведенный аргумент, ауклоняется посредством косвенного ответа, или задает в свою очередь вопрос, иликаким-нибудь совершенно другим путем, не относящимся к делу, стремясь в то же времяперескочить на какую-нибудь другую тему разговора, — то это именно служитьлучшим доказательством, что мы коснулись случайно его слабой стороны, иначе,что он умышленно умалчивает об этом. Поэтому надо все время напирать на этотпункт и не выпускать противника даже тогда, когда мы сами еще не знаем, в чемименно заключается эта слабая сторона, которой мы коснулись.
Уловка 31. Даннаяуловка, если только ею можно воспользоваться, заменяет собою все остальные. Вместотого, чтобы производить влияние на ум противника основаниями, надо при помощимотивов действовать на волю противника и слушателей. Ничего, если слушатели склоняютсяна сторону противника, они сейчас вернутся к нашему мнению, хотя бы онопроисходило из дома умалишенных. Обыкновенно один лот воли гораздо больше имеетзначения, чем целый центнер понимания и убеждения. Конечно, так поступать можноне всегда, но только в известных случаях, например, если можно дать понятьпротивнику, что если он своему взгляду будет придавать большое значение, тосильно повредит своим интересам. И он моментально откажется от своего взгляда,с такой быстротой, как обыкновенно бросают неосторожно взятый рукамираскаленный кусок железа. Если, например, духовное лицо защищает какой-нибудьфилософский догмат, то стоить только ему напомнить, что он таким образом грешитпротив основного догмата своей церкви, как он моментально от него отступится. Еслиземлевладелец распространяется и доказывает громадную пользу машин в Англии,где паровая машина исключает почти совершенно людской ручной труд, дайте ему понять,что скоро паровые машины заменят упряжных лошадей, причем он понесет большойубыток, так как упадет цена на лошадей всех заводов, а следовательно и егомногочисленного и благоустроенного завода, и увидите, что из этого выйдет. Quam temere in nosmet legem sancimus iniquam. То же происходить, если слушатели принадлежать кодной с нами секте (роду занятия, оружия, клубу и т.д.), а противник к другой. Пустьего тезис будет верен, но раз мы намекнем, что он противоречить общиминтересами" упомянутого цеха, все слушатели станут считать его аргументы слабымии жалкими, хотя бы даже они были превосходны, наши же — на самом деле самые фантастическиекажутся им верными и хорошими. Присутствующие хором подадут за нас голос, апобежденный противник сойдет, понура голову, со старта.
Уловка 31. Озадачитьи сбить противника с толку бессмысленным набором слов и фраз. Эта уловкаосновывается на том, что «люди, если что-нибудь слышат, привыкли думать,будто под фразами скрывается какая-нибудь мысль». Если противник такойчеловек, который в душе сознает свою слабость и привык слышать много непонятныхвещей и делать вид, что все отлично понимает, то можно импонировать ему,засыпая его с совершенно серьезным выражением лица ученым или глубокомысленнозвучащим абсурдом, от которого у него онемеют слух, зрение и мысль; все этоможно выдавать за бесспорное доказательство своего тезиса. Всем известно, что подобнуюуловку употребляли в последнее время немецкие философы с поразительным успехом,когда имели дело даже с большим скоплением публики. Но так как exempla были быodiosа, то сошлемся на старый пример, приведенный Гольдсмитом (Vicar of Wakefield, p.30).
Уловка 33. (Этууловку надо употреблять одной из первых). Когда противник на самом деле правь,но на счастье приводить плохие доказательства, легко бывает опровергнуть это доказательствои приписать это опровержение опровержению всего тезиса. Вся суть заключается втом, что мы выдаем аргумента ad hominem за аргумент ad rem. И если противникуили слушателям случайно не придет на ум настоящее доказательство, тогда мыпобедили. Например, если кто-нибудь, доказывая, что Бог существует, приведет онтологическоедоказательство, которое легко опровергнуть. Вот путь, благодаря которому плохиеадвокаты проигрывают хорошие дела и стремятся оправдать их законом, который неприменимв данном случае, и не находят соответствующей статьи. Отсюда заключительныйвывод: между спором in colloquio privatоs. familiaris и disputatio solemnis publica нетсущественной разницы, разве только та, что в последнем случай требуется, чтобытот, кто отвечает (Respondens), непременно оказался прав против возражающего (Opponens)и потому, в случай надобности, председательствующий (Рrаeses) спешит к нему напомощь. Кроме того аргументация производится более формально при чем эти аргументыочень охотно облекают в форму сурового, строгого вывода. Последняя уловка. Когдазамечаешь, что перед тобою более сильный противник, придирайся к нему при первомудобном случае, будь с ним груб и двуличен. Придирка состоит в том, чтобы удалитьсяот предмета спора (так как здесь дело проиграно) и перейти на личную почву, т.е.таким или другим путем напасть на личность спорящего. Этот прием можно было бы назватьargnmentum ad personam, чтобы отличить от argumcntum ad hominem. Этот последний аргументвозвращается к объективному предмету и заставляет придерживаться того, чтопротивник сказал или какого мнения придерживался о данном предмете раньше; когдаже дело доходить до личности, то предмет уходит совершенно на задний план и нападениенаправляется на личность противника язвительно злобно и грубо. Такой переходможно назвать скачком от сил духовных к силам физическим или животным. Этоизлюбленный прием всех людей, так как большинство из них обладает способностьюк выполнению его. Возникает вопрос: как надо поступать противной сторон, чтобыотразить это нападение? Если эта сторона захочет воспользоваться этим жеорудием или тем же приемом, неизбежно произойдет драка, возникнет дуэль илисудебный процесс об оскорблении. Ложно мнение, будто совершенно достаточно необращать на это внимания и самому не переходить на личность противника. Гораздобольше можно разозлить противника, доказывая ему совершенно хладнокровно, чтоон неправ, а потому неправильно рассуждает и высказывает мнение (подобноевстречается при всякой диалектической победе), чем грубым и оскорбительнымвозражением. Почему? А потому, что так говорить Гоббес: De cive, cap.
1) «Omnis animi voluptas omnisque alacritas in eo sita est, quodquis habeat, quibuscumque conferense, possit magnifice sentire de se ipso».Для человека нет ничего выше удовлетворения его тщеславия, и не однарана не болит сильнее той, которая нанесена ему самому. (Отсюда происходятподобного рода мнения, что «честь дороже жизни» и т.д.) Удовлетворениетщеславия возникает главным образом из сравнения самого себя во всех отношенияхс другими, в особенности же по отношению духовных сил. Это действительно всильной мере замечается во время спора. Отсюда понятно озлобление побежденного,хотя бы к нему и не отнеслись несправедливо; вот отчего он хватается запоследние средства, за эту последнюю уловку, которой нельзя избегнуть припомощи простой вежливости. Однако ж хладнокровие может помочь и здесь. Стоитьтолько, когда противник переходить на личную почву, заметить ему, что это кделу не относится, и, возвратившись опять к предмету, продолжать доказывать, необращая внимания на нанесенное оскорбление, то есть, сделать нечто в роде того,что Фемистокл сказал Эврибиаду: (Бей, но выслушай). Правда, не всякий способентат поступить. Поэтому единственно верное правило то, которое указывает ужеАристотель в последней главе своей Topicа: Не спорить с первым встречным, атолько с тем, о ком знаешь, что у него достаточно ума для того, чтобы не сказатькакого-нибудь такого нелепого абсурда, что потом самому же станет стыдно: стем, кто может спорить основаниями, а не сентенциями, выслушивать доводы,вникать в них и, наконец, с тем, кто ценит истину, охотно выслушивает доводыдаже из уст противника и достаточно справедлив, чтобы быть в состоянии,оказавшись неправым, если истина на стороне противника, мужественно вынести это.Отсюда следует, что из ста людей едва один достоин того, чтобы с ним начатьспор. Что же касается остальных, то пусть они говорят, что им угодно, так как dcspirerc cst juris gentium, и следует подумать над тем, что говорить Вольтер:«la paix vaut encore mieux que la verite» и чему учит однаарабская пословица: «На дереве молчания висит плод его мир».Добавление
О значениилогики и редкости ума. По моему мнению, значение логики исключительнотеоретическое, как науки, необходимой для познания существа и правильноготечения умственной деятельности и вследствие этого должна быть толькоаналитикой, а отнюдь не диалектикой. Никакой практической пользы по отношениюправильного мышления и к отысканию истины логика не дает. Большой вопрос,поможет ли кому-нибудь в спорах это знакомство с диалектикою? Нет сомнения, чтоодержит победу в спорах всегда тот, кто от природы одарен остроумием и быстройсмекалкой, а не тот, кто отлично выучил правила диалектики. Если кто захочетприобрести навык в ведении споров, то по моему мнению, он достигнет гораздоскорее успехов, читая диалоги Платона, из которых многие представляютпрекрасные образцы диалектической ловкости, в особенности же в тех местах, гдеСократ строить ловушки софистам и потом ловит их, чем тщательным изучениемдиалектических трудов Аристотеля, так как его правила слишком далеки от каждогоданного случая для того, чтобы можно было применить их и для того, чтобыподбирать их и приноравливать к случаю нет времени. Логика должна и можетпривести единственно к формальной истине, но не к материальной. Онарассматривает понятия, как данную вещь и единственно поучает, как с ними надообращаться, при чем всегда остается в сфере понятия; но существуют ли действительноin rerum natura вещи, соответствующим этим случаям, согласуются ли понятия снастоящими вещами или к вещам самовольно вымышленных, это до нее совершенно некасается. Вот почему при самом серьезном и при самом правильном мышлении можетбыть полнейшее отсутствие содержания, или содержание может блуждать и кружитьсяоколо абсолютных призраков. Так было в схоластике, так бывает во многих важныхрассуждениях при произвольных тезисах, особенно же в философии. Выводить мненияиз мнений — вот все, чему поучает логика и что может сделать ум,предоставленный самому себе. Но, чтобы как следует и безошибочно исполнить это,ум вовсе не требует никакой науки о законах своей деятельности, но действуетправильно совершенно самостоятельно, лишь только ему предоставлен, полныйпроизвол и коль скоро он предоставлен самому себе. Совершенно неосновательнодумать, что от логики можно иметь какую-нибудь практическую выгоду и что онаможет научить правильному мышлению: в таком случав следовало бы вывестизаключение, что тот, кто не учился логике, всегда противоречиво мыслить, непризнает закона исключенного третьего, то есть, что между двумяпротивоположными положениями не может быть третьего или же соглашается свыводами подобными следующему: Всё гуси имеют две ноги: Хай имеет две ноги, СледовательноХай-гусь. Тогда пришлось бы думать, что только благодаря логике человек узнает,что думать и выводить такие заключения, как мы сейчас привели, нельзя. Конечно,в таком случае логика была бы необходима, но человечеству пришлось бы оченьплохо. На деле, разумеется, это не так; совершенно неправильно говорить ологике там где разумеет здравый ум. Приходится иногда читать такого родапохвалы «писателю»: в сочинении много логики", вместо того чтобысказать: «Оно содержит правильное суждение и выводы»; или частослышишь: «ему бы следовало прежде поучиться логике», вместо: «емубы следовало поработать умом и подумать прежде чем писать». Многовстречается ошибочных суждений, ошибочных же заключений, когда дело касаетсячего-нибудь серьезного, встречается замечательно редко; можно сделать ошибочныйвыводы только второпях, но стоит немного подумать и ложность этого вывода сразуобнаруживается и исправляется. Здравый разум настолько же всеобщ, насколькоредко правильное и серьезное суждение. Но логика дает указание только того, какследует заключать, то есть, как обращаться с суждениями уже готовыми, а нетого, как получить первоначально эти суждения. Возникновение их лежит внаглядном познании, которое находится вне сферы логики. Суждение переноситнаглядное познание в абстрактное, а на — это в логике мы не встречаем правил. Взаключении никто не ошибется, потому что оно состоит только в том, что там, гдеему даны всё три термина, оно правильно определяет их соотношения, а в этомникто не ошибется. Самая большая трудность и опасность ошибки лежит вустановлении и распределении посылок, а не в извлечении из них заключений: последнееделается неизбежно и само собою. Другое дело отыскание посылок, а здесь как разлогика покидает нас: отыскать сначала propositio major есть дело рефлектирующегорассудка, например, сказать: «Bсе животные, имеющие легкие имеют голос».Если суждения эти правильны и находятся на лицо, то вывод заключения есть детскаяигра, а к нему только и относятся логические правила. Правильность суждений логикапредоставляет рассудку, и в этом вся трудность. Итак, нечего бояться ложных заключены,а только ложных суждений, как это и подтверждается на каждом шагу опытом. Нетолько рефлективный рассудок, которому обязаны все великие открытия и важнаяистины, оказывается исключительным в единичных личностях и вообще совершенно несоставляет принадлежности человека, но даже рассудок, имеющий уже правило,понятие, абстракцию и массу отдельных случаев, данных ему наблюдением, — рассудок,все задачи и цель которого основывается единственно на том, чтобы убедиться,подходят ли известные случаи под данное правило; даже субсумирующий, как яутверждаю, рассудок едва ли можно приписать обыкновенному человеку; по крайнеймере у большинства людей он чрезвычайно слаб. Мы видим, что даже там, гдесуждение людей не совсем подкуплено личными выводами и интересами (как по большойчасти бывает), все-таки главным основанием считают авторитет; они идут толькопо чужим следам, повторяют только то, что слышали от других, и хвалят, и ругаютвсе единственно по примеру других. Раздались аплодисменты — они начинают аплодировать,раздается свист — и они начинают свистать. Если видят, что другие бегут за кем-то- и они, не отдавая себе отчета, бегут вслед за ними. Если видят кого-нибудьпокинутым, боятся подойти к нему. В жизни большинства людей, наверно нет ниодного такого случая, о котором можно было бы сказать, что они порешили такпоступить и обсудили единственно на основании собственного рассудка. Они похожив этом случае на овец, идущих за бараном: если он перескочил через забор иличерез ров, скачут все до одного и он; если обошел, обходят и они. Не будьэтого, как можно объяснить факта, что каждая новая, освещенная собственнымсветом, вооруженная вечною силою истина, несмотря на все эти достоинства ипреимущества, всякий раз при своем появлении должна выдерживать такой отпор состороны застарелого заблуждения. Поройтесь в истории науки вы убедитесь, какойбогатырский бой выдерживала всякая важная новая истина при своем появлении. Сначалапринимают ее гробовым молчанием, не обращают на нее никакого внимания, потомпротивопоставляют ей с триумфом божка старого заблуждения в надежде, что онаокаменеет перед ним, как перед головой Горгоны. Но так как подобный опыт,конечно, терпит фиаско, то поднимается отчаянный крик, шум и гам, затемначинают критиковать и поносить ее. Благодаря чему же она остается целой и невредимой?Естественно, благодаря тому, что с течением времени начинают с ней соглашатьсяи принимают ее отдельные лица, добиваются какими-либо путями авторитета и вконце концов переносят свое мнение и прививают толпе. Совершается это весьмамедленно, и окончательный результате получается только тогда, когда человек,сделавши открытие, окончил свое жалкое существование на земле и отдыхает после многотруднойи многострадальной работы. Кому нужны примеры, пусть вспомнить историю Коперника,Галилея, пусть прочитает историю открытия кровообращения Гарвея и признание еевсеми учеными спустя тридцать лет. Насколько всякий человек одарен рассудком,свидетельствует история литературы всех народов. Хотите ли вы нового примера,прогрессивное движение которого и развитие наверно все переживете? Возьмитетеорию Гёте; в этой теории величайший человек, которого в течение многихстолетий произвела Германия — Гёте, опровергает самым ясным, убедительным и доступнымобразом старое заблуждение Ньютоновской теории красок. Книга его написана ужедесять лет; с тех пор я и еще несколько других признали ее справедливость иоткрыто объявили это миру. Остальная часть ученого мира ругала ее и твердодержится до сих пор старого мнения Credo Ньютону. Своим отношением к этомувопросу он готовит потомству прекрасные анекдоты. Так мало принадлежит рассудоксущественным свойствам человека, как такового! Величайшие крикуны — баранывожаки. Благодаря им могут существовать литературные журналы, посредствомкоторых люди позволяют составлять суждения для неизвестных лиц, достаточнобесстыдных, чтобы являться непризнанными судьями, и достаточно трусливых, чтобынападать анонимно на книги, написанные не анонимно; и люди позволяют a priori навязыватьсебе эти суждения. Таким образом, оказывается, что венки эти, символы славы итриумфа, раздают у современников журналисты, венки, зелень которых не увядает, покане вышел из обращения годичный журнал. Но никогда не увядающее венки, украшеныне сусальным золотом и мишурой рождественских елок, а настоящим — венки, которыене увядают и перед которыми одно за другим проходят столетия, эти венкираздаются далеко не журналистами. Недостаток рассудка, заменяемого по большейчасти чужим авторитетом, имеет еще сильного врага в собственной воли и склонности.Воля всегда тайный враг разума. Потому-то чистый рассудок и чистый разумозначают такой рассудок и разум, которые совершенно свободны от влияния воли,то есть склонности и только подчиняются собственным законам. Вследствие этого ядам вам правила, как следует поступать, когда стремитесь убедить кого-нибудь вистине, находящейся в прямом противоречии с заблуждением, которого он крепкопридерживается, а следовательно составляющем для него некоторые интересы. Интересыбывают или материальные (то есть, сущность заблуждений составляет для неговыгоду, например, если он имеет много подданных, а ты стараешься доказать ему варварствокрепостного права), или же единственно формальный (то есть, придерживаетсяошибочного взгляда единственно потому, что один раз уже он согласился с этимвзглядом и отречение от него и вы то же время признавание правоты другогостоило бы ему слишком дорого). Правила, как поступать в данных случаях,чрезвычайно легкие и естественные; а между тем, несмотря на все это, оченьредко применяются. Обыкновенно поступают наоборот: вследствие горячности, поспешностии желания добиться во что бы то ни стало правоты с громким шумом и криком мыоставляем человека, придерживающегося совершенно противоположного заблуждения,согласиться с нашим выводом. Благодаря этому упомянутый человек закусываетудила, напрягает свою волю против всех оснований и суждений, приводимых намивпоследствии, о которых он уже знает, к какому ненавистному для него заключениюони приведут. Благодаря этому приему все сразу рушилось. Согласно же нашемуправилу мы должны, наоборот, хранить свое заключение совершенно in petto,изолировать его и выставлять только посылки, но зато полно, ясно и всесторонне.Отнюдь мы не должны выводить сами заключения, но заставить это сделать того,кого хотим убедить. Признать это он может потом втайне, сам для себя и с тембольшею правдою. Тогда он легче согласится с истиной, так как не будетстыдиться, что его убедили а наоборот — будет гордиться тем, что познал истинуи пришел к такому убеждению сам. Так тихо и незаметно должна проникать истинасреди людей. В торжественных и опасных случаях, где является некоторый риск впротиворечии, освещенном заблуждениями, бывает недостаточно не высказывать искрывать заключения; можно даже вывести совершенно ложное заключение, согласноес освященным заблуждением, когда посылки вполне установлены.
Антоний: Yes, Brutus says he was ambitious — And Brutus is an honorable man.
Как бы обманни был очевиден, он замечается не сразу, так как люди слишком объяты и опутанызаблуждением. Правильное заключение постепенно могут вывести только они сами люди,ибо основа познания, как и всякая основа, влечет за собою неизбежно свое последствиеи истина выходить наружу (так поступал Кант). Вот, каким образом должна в этотмир прокладывать себе путь истина!
К сожалениюв электронной версии пришлось опустить оригиналы цитат на др. греческом, чтовпрочем, не отразилось на смысле высказанного, но все же исчезла возможностьтолкования перевода.