Двадцатьлет назад я напечатал в «Вопросах философии» свою первую статью потеоретической сексологии (этому предшествовали две историко-социологическиестатьи). Сегодня, опираясь на данные теоретической сексологии и результатыновейших массовых сексологических опросов, я хочу поделиться размышлениями осовременных тенденциях развития сексуальности.
Послетого как сексуальность, отчасти благодаря эпидемии СПИДа, стала респектабельнымпредметом научных исследований и философского дискурса, в котором участвуют нетолько сексологи и психоаналитики, но и видные философы (Мишель Фуко, ДжудитБатлер) и социологи-теоретики (Антони Гидденс), теоретический уровень этогодискурса заметно повысился. Проведенные в 1990-х годах в ряде стран (США,Великобритания, Франция, Финляндия, Швеция) репрезентативные национальныесексологические опросы, дополняемые множеством локальных исследований, позволяютсудить о направлении и характере соответствующих социальных изменений неспекулятивно, а вполне предметно. Некоторые «сексуальные» сюжеты,например, отношение к гомосексуальности, даже используются политологами (РоналдИнгелхарт) в качестве индикаторов общей динамики социальной терпимости икультурного плюрализма.
Чтобыне загромождать текст сносками и полемикой, я излагаю свои соображения впредельно сжатой тезисной форме. Их эмпирическое обоснование содержится в моихранее опубликованных работах. Общие тенденции развития
Главныеобщие принципы и процессы этой эволюции — индивидуализация и плюрализациякультур и стилей жизни, так что нужно говорить не о сексуальности, а осексуальностях, не о сексуальной культуре, а о сексуальных культурах. Этипроцессы нужно анализировать одновременно на социетальном (нормативнаякультура) и индивидуальном (мотивационные структуры и стили сексуальногоповедения). Это требует разных источников и методов исследования, но одно бездругого неполно и непонятно.
Важнейшаятенденция в этой сфере жизни состоит в том, что сексуально-эротическоеповедение и мотивация окончательно эмансипируются от репродуктивной биологии,связанной с продолжением рода, которой они обязаны своим происхождением вфилогенезе. Рассмотрение человеческой сексуальности в терминах репродуктивногоздоровья импонирует спонсорам и грантодателям, но методологически оно ошибочно.
Наиндивидуально-психологическом, мотивационном уровне так было всегда. Люди, каки животные, спариваются не для размножения, а для получения удовольствия.Однако в прошлом эта сторона дела всячески вуалировалась и приглушалась. В XXв. положение изменилось. Общественное сознание (нормативная культура) принялотот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в легитимациии является самоценной. Эта гедонистическая установка явно противоречитпринципам антисексуальной цивилизации, допускающей сексуальную жизнь толькоради деторождения. Христианские фундаменталисты выступают против контрацепциине менее яростно, чем против абортов, потому что речь идет не только о правечеловека воспрепятствовать рождению новой жизни, но и о легитимациичувственности, которую они отрицают в принципе.
Вконце XX в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело такжематериальную базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям,прежде всего женщинам, заниматься сексом, не боясь зачатия. С другой стороны,генная инженерия создает потенциальную возможность производить потомство«в пробирке», с заранее запрограммированными наследственными данными,без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Не думаю, что этоприобретет широкий размах, «старый способ» имеет ряд преимуществ. Нок этому нужно добавить другие достижения биологии, например, возможностьзаранее узнавать пол зародыша, а затем, возможно, и контролировать его.
Расширениесферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными макросоциальнымипоследствиями (например, угрозу депопуляции, вместо привычного перенаселения,или изменения необходимого соотношения полов, если «все» вдругзахотят рожать мальчиков). Однако помимо традиционных стихийных способоврегулирования рождаемости (если девочек станет мало, их рождение станет болеепрестижным) и методов материального поощрения желаемого репродуктивногоповедения, техногенное общество, в случае необходимости, сможет корректироватьнежелательные явления, не прибегая к насилию над индивидами.
Благодарядостижениям медицины, особенно сексофармакологии (эффективные средстваконтрацепции и препараты типа виагры), существенно расширяются возрастные рамкисексуальной активности: люди смогут испытывать сексуальные радости чаще идольше, чем в недавнем прошлом. Биологические причины мужской импотенции иженской аноргазмии оказываются преодолимыми, поддающимися коррекции. Вместе стем, чтобы продолжать сексуальную жизнь до старости, нужно заботиться оподдержании не только потенции, но здоровья, красоты и культуры тела в целом.Причем это в равной мере касается мужчин и женщин.
Современныйкульт тела порождает новые тревоги и психологические расстройства (например,болезненное желание похудеть, anorexia nervosa, которая была исключительноженским расстройством, в конце XX в. стала все чаще появляться у молодыхмужчин), но одновременно стимулирует заботу о здоровье, соблюдении правилличной гигиены и способствует долголетию. Однако это возможно только придостаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохранения.Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также (сравнительно)сексуально обездоленными.
Этозначит, что любые психосексуальные процессы и отношения необходиморассматривать в контексте сексуально-эротической культуры, которая, в своюочередь, органически связана с социально-экономическими отношениями данногообщества.
Сдвигив сексуальной культуре неразрывно связаны с изменениями в системе гендерногопорядка. Главным субъектом и агентом этих изменений являются не мужчины, аженщины, социальное положение, деятельность и психика которых изменяются сейчасзначительно быстрее и радикальнее, чем мужская психика. Дело здесь, вероятно,не столько в более широкой адаптивности женщин (по теории В.А. Геодакяна),сколько в общей логике социально-классовых отношений. Любые радикальныесоциальные изменения осуществляют прежде всего те, кто в них заинтересован, вданном случае — женщины. Женщины шаг за шагом осваивают новые для себя занятияи виды деятельности, что сопровождается их психологическим самоизменением иизменением их коллективного самосознания, включая представления о том, какдолжны складываться их взаимоотношения с мужчинами. Хотя систематическихкросс-культурных исследований такого рода я не знаю, похоже на то, что иженские самоописания, и женские образы маскулинности изменились за последниедесятилетия больше, чем мужские.
Делоне в ригидности, жесткости мужского сознания, а в том, что класс, которыйтеряет господство, не торопится сдавать свои позиции и делает это только поднажимом, в силу необходимости. Степень и темпы изменения гендерного порядка исоответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны в разных странах,в разных социально-экономических слоях, в разных социально-возрастных группах исреди разных категорий мужчин и женщин.
Глубокиесдвиги в гендерных стереотипах и поведении означают не «феминизацию»мужчин и / или «маскулинизацию» женщин и образование некоего«унисекса», а ослабление поляризации гендерных различий и связанной сними социальной стратификации. Многие традиционные различия мужского и женского,которые привычно ассоциируются с половым диморфизмом, такие какинструментальный и экспрессивный стиль жизни или мужская гомосоциальность, нестолько исчезают, сколько трансформируются и перестают быть обязательнойсоциальной нормой. Это открывает дорогу проявлению множества индивидуальныхвариаций, которые могут быть связаны или не связаны с полом и гендером.
Этопроявляется и в сфере сексуальных отношений. Сексуальная революция второйполовины XX века на Западе была прежде всего женской революцией.3 Идеяравенства прав и обязанностей полов в постели — плоть от плоти общего принципасоциального равенства.
Сравнительно-историческийанализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последниеполстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведенческих и мотивационныхразличий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числесексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике ит.д. Положение в разных странах зависит не столько от уровня ихсоциально-экономического развития, сколько от степени социального равенстваполов. Эти сдвиги, несомненно, продолжатся и в XX1 веке.
Сэтим связано обострение многих старых и появление новых психосексуальныхпроблем. Появление женской гормональной контрацепции дает женщинам небывалую властьнад репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос безсогласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучшемужчин рефлексируют и вербализуют свои сексуальные потребности, также создаетдля мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Массовоераспространение таких ранее запретных сексуальных позиций как «женщинасверху» и куннилингус, повышая сексуальное удовольствие обоих партнеров,есть одновременно символический удар по фаллоцентризму и гегемонноймаскулинности. Cовременные молодые женщины ожидают от своих партнеров не тольковысокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужскойджентльменский набор не входили. В результате традиционная поляризация мужскойи женской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимномсогласии партнерского секса.
Однакопри всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужскаясексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной сэмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание идостижение. Многие мужчины по-прежнему отождествляют маскулинность ссексуальностью, осмысливая последнюю главным образом количественно — размерычлена, сила эрекции, частота сношений и количество женщин. Почти каждый юныйВертер по-прежнему втайне завидует Дон Жуану. Многие юноши ассоциируютвзрослость с началом сексуальной жизни, причем «мужественность»(вирильность) отождествляется с потенцией, а ее реализация — с агрессией инасилием.
Соотношениеполовых (биологически обусловленных) и гендерных (социально-сконструированных)различий мужской и женской сексуальности остается теоретическим спорным. Содной стороны, сексуальное раскрепощение женщин везде и всюду способствуетросту их сексуальной активности и удовлетворенности, уменьшает фригидность ит.д. С другой стороны, женщины чаще мужчин испытывают отсутствие сексуальногожелания (в финском национальном опросе 1992 г. это признали от 5 до 20% мужчини от 15 до 55% женщин4 Когда в Петербурге, по данным репрезентативного опроса1996 г., отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5% мужчин и36% женщин5, это можно объяснять не только особенностями советско- российскогостиля жизни.
Индивидуализацияи плюрализация сексуальностей реализуется в разнообразии сексуальных сценариев(скриптов). Оценить их историческую и когортную динамику в полном объемесегодня невозможно из-за недостатка эмпирических данных и концептуальнойнеразработанности проблемы. За некоторыми из этих различий стоят не толькосубкультурные нормы, но и глубинные личностные свойства.
Например,важнейшая психологическая черта молодых мужчин, ведущих интенсивную сексуальнуюжизнь и имеющих связи с большим количеством женщин — любовь к новизне и риску,с которой коррелируют гипермаскулиность, физическая привлекательность,эмоциональная раскованность и повышенный уровень тестостерона6. Иными словами,эти молодые люди сексуальнее своих сверстников и полнее персонифицируют в себетрадиционные ценности маскулинности — предприимчивость, смелость,раскованность, любовь к риску и т.д. Возраст сексуального дебюта ииндивидуальный стиль сексуальной активности старшеклассников, включая«любовь к риску», коррелируют как со степенью их физической зрелости(точнее — с тем, как они ее воспринимают), так и со стремлением скорее добитьсявзрослого статуса, причем это верно для обоих полов.
Отсюдавытекает, что те же самые (предположительно природные) качества, которые даютмолодым людям определенные социосексуальные преимущества, одновременно являютсяфакторами риска (девиантное поведение, склонность к наркотикам, алкоголизму исексуальному насилию). Это весьма существенно для выработки стратегии каксексуального, так и всякого прочего воспитания и образования молодежи, особенно- для борьбы с наркоманией.7
Впрошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов бракаи семьи. Этот ракурс проблемы, то есть сопоставление брачной, добрачной ивнебрачной сексуальной активности, остается существенным.
Вопрекипредсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянныепартнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Как показываетВсемирное исследование ценностей, граждане постиндустриальных обществ считаютчастную жизнь важнее политической. Когда в 1990 году население 43 странопрашивали, какая сфера жизни для них самая важная, первое место — 83% — заняласемья. Хотя «постматериалисты» значительно терпимее«материалистов» относятся к разводу, аборту, внебрачным связям ипроституции, они отнюдь не поддерживают идею отмирания брака и семьи, что жекасается заботы о детях, то ее ценность даже возрастает. В 1990-х годах вырослочисло людей, согласных с тем, что «для счастливого детства ребенокнуждается в доме, где есть и отец и мать». Вообще «детские» исемейные ценности явно находятся на подъеме.8
Этосвязано с изменением понимания качества жизни. По всем социологическим опросам,женатые люди больше удовлетворены жизнью, чем одинокие. Большинство людейсчитают совместную жизнь с сексуальным партнером наиболее близкой к идеалу (ифактически основная часть сексуальной активности приходится на стабильныепартнерские отношения).
Однакосами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят качественныепоказатели субъективного благополучия. Если традиционный брак являетсядостаточно жестким социальным институтом, то современные партнерства и бракитяготеют к тому, чтобы быть «чистыми» (термин А. Гидденса),самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологическойинтимности, независимо от способа их социального оформления. Такие отношениязначительно менее устойчивы, чем нерасторжимый церковный брак и даже буржуазныйбрак по расчету, основанный на общности имущественных интересов. Это означаетнеизбежное увеличение числа разводов и связанных с нимисоциально-психологических проблем. Актуальной задачей общества становитсяпоэтому не только укрепление семьи, но и повышение культуры развода, отнедостатка которой больше всего страдают дети. Иногда те же самые процессы,которые порождают болезненные проблемы, содержат в себе средства их смягчения(например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей,смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в такомположении).
Типичнаяформа сексуального партнерства у современных молодых людей — так называемаясерийная моногамия, когда человек живет одновременно только с одним партнером/партнершей, но эти отношения продолжаются не всю жизнь, а только какой-тоболее или менее длительный отрезок времени. Эта установка противоречит, с однойстороны, идее пожизненного брачного союза, а с другой — леворадикальным идеям оненужности института брака и супружеской верности вообще. Отношение серьезныхсоциологов к серийной моногамии сначала было ироническим, казалось, что онаможет существовать только в молодежной среде и при отсутствии детей. Нопоследние десятилетия показали, что подобная практика, нравится нам это илинет, в городской среде становится все более распространенной, а связанные с неюсоциальные издержки могут быть компенсированы. Это ставит новые задачи передгосударством и системами социального страхования.
Установкана возможную временность сексуального партнерства производна от высокойсоциальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности ипринадлежности (профессиональные, территориально-этнические, конфессиональные ит.д.) более изменчивыми и сменными. С одной стороны, это создает ситуациюненадежности и неопределенности, но с другой — увеличивает степеньиндивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.
Снижениевозраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношескойсексуальности от «внешних» форм социального контроля со стороныродителей, школы, церкви и государства создает множество опасных ситуаций,прежде всего — нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями,передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезнойСПИД. В 1970-х годах раннее начало сексуальной жизни повсеместно коррелировалос различными антинормативными и девиантными поступками (плохая успеваемость,пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В дальнейшемэта взаимосвязь ослабела. Хотя раннее начало сексуальной жизни часто сочетаетсяу подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, онозависит как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностейподростка. Это необходимо учитывать в практике сексуального просвещения.
Убедившисьв бесплодности запретов и неэффективности семейного сексуального образования,большинство западных стран в конце XX в. пошли по пути создания общественныхсистем сексуального просвещения детей и подростков. Хотя в большинстве странслужбы сексуального просвещения находятся в начальной стадии развития и плохосогласованы друг с другом, они уже дают положительные плоды, особенно в том,что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции.Те страны, которые с этим запоздали (США), имеют значительно худшиедемографические и эпидемиологические показатели. Нет сомнения, что в XX1 в.усилия по сексуальному образованию подростков и молодежи будут продолжены,причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении.
Важныесдвиги происходят в сфере сексуальной морали. Само по себе моральноерегулирование и оценка сексуальных отношений не исчезают, но становятся болеегибкими и реалистическими. При этом а) уменьшается разрыв между повседневной,бытовой и официальной моралью (и, следовательно, становится меньше лицемерия) иб) суживается круг морально оцениваемых явлений.
Числои тип сексуальных партнеров и конкретные сексуальные техники (что именно людиделают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения.Главным и единственным критерием моральной оценки сексуальных действий иотношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причемтребовательность общества в этом отношении заметно повышается. Осуждению, апорой и юридическому преследованию, подвергается не только прямое сексуальноенасилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше необращали внимания. Нетерпимость к сексуальному насилию и принуждению четкокоррелирует с гендерным равенством, демократичностью и просвещенностьюобщества.
Всвязи с этим возникает ряд теоретических и научно-практических проблем — какразграничить реальное насилие от условного, игрового, можно ли устранитьгендерную асимметричность в процессе ухаживания, сделать так, чтобы«да» всегда было «да», а «нет» — всегда«нет», или же некоторая неопределенность и непредсказуемость, будучифактором риска, представляет собой неотъемлемый компонент флирта и сексуальнойигры?
Важныйэлемент современной сексуальной культуры — нормализация гомосексуальности,связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением гендерной биполярностии эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминализациялюдей по признаку их сексуальной ориентации во всем мире остается серьезнойсоциально-политической проблемой, по данным массовых национальных опросов, впоследние 30 лет наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви,особенно среди молодых (18-24 года) и более образованных людей, а такжеувеличение числа мужчин и особенно женщин, которые признают, что испытывалисексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола (чаще всего вюности).
Однакоэто не сопровождается ни увеличением числа гомосексуальных контактов (в моментопроса или на протяжении жизни), ни увеличением количества людей, считающихсебя гомо- или бисексуалами. Исключительные гомосексуалы всюду составляютнезначительное меньшинство населения. Парадоксальные, на первый взгляд,результаты получены при опросе немецких студентов. В 1966 и 1981 гг.гомосексуальные контакты в юности имели 18% опрошенных, а в 1996 — только 7%.По мнению Г. Шмидта, это объясняется именно тем, что гомосексуальность сталавидимой и слышимой. Раньше подростки играли в гомосексуальные игры просто так,ни придавая этому особого значения. Теперь это поведение стало болеепроблематичным, поэтому юноши, которые еще не определились относительно своейсексуальной ориентации, предпочитают его избегать.9
Морально-психологическаянормализация однополой любви облегчает как самореализацию геев и лесбиянок, таки их социальную интеграцию. В первой половине XX1 века однополые браки или домашниепартнерства определенно будут легализованы во всех цивилизованных странах, адискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации станет такой жеюридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Это можносделать даже без конфронтации с церковью, поскольку речь идет не о церковномбраке, а о гражданском союзе, где все налогоплательщики равны. Однакорезультатом ослабления гетероцентризма и гетеронормативизма (признаниегетеросексуальных отношений единственно нормальными ) будет не увеличениеабсолютного числа или удельного веса геев и лесбиянок, а то, что людиперестанут категоризировать себя и других по этому признаку Ведь никто неклассифицирует и не дискриминирует людей по тому, предпочитают ли они блондинокили брюнеток и практикуют ли они позицию «женщина сверху». Вдемократическом обществе сексуальная ориентация из политической проблемыпостепенно становится делом индивидуального предпочтения. Внаучно-теоретическом плане это актуализирует изучение бисексуальности, сексологическийстатус которой в настоящее время неопределенен.
Междупрочим, де-демонизация гомосексуальности одновременно означает и ееде-поэтизацию. Однополая любовь предстает такой же разнообразной ивариабельной, как разнополая, а сексуальная идентичность становится одной измногих личных идентичностей. У некоторых индивидов она может быть сменной.Вместе с идеей монолитной гей-идентичности рушится и популярная в последнейтрети XX в. идея всеобъемлющей gay community.
Нормализациягомосексуальности — первый случай социального признания индивидуально-групповыхособенностей, не укладывающихся в прокрустово ложе полового диморфизма,гендерной биполярности и репродуктивной модели сексуальности. Постепенно такогоже признания добиваются и другие сексуальные меньшинства (трансексуалы,трансвеститы, садомазохисты и др.). Это обостряет проблему соотношениясоциально-нравственных и медико-биологических критериев депатологизации идемедикализации сексуального поведения и его субъектов. Вопрос не в том, можетли человек размножаться, а может ли он быть полноценным членом социума исовместима ли реализация его сексуальных желаний с безопасностью окружающихлюдей.
Плюрализациястилей жизни выводит многие старые проблемы из сферы исключительной компетенциипсихиатрии и сексопатологии и одновременно ставит перед клинической медицинойновые задачи. Вместо того, чтобы безуспешно пытаться изменить необычный стильсексуальной жизни своего клиента, по принципу «телеграфный столб — этохорошо отредактированная сосна», врачи и психологи помогают ему добитьсямаксимально возможного благополучия в рамках его собственной индивидуальности,уменьшив связанные с ней специфические трудности и риски (применительногомосексуальности — это склонность к депрессии и суициду, применительно ксадомазохизму — проблема разграничения допустимого и недопустимого риска ит.п.).
Принципиальноменяется отношение общества к эротике. В XX в. ее включили в число законныхпредметов массового потребления, но консервативные силы часто использовали этов политических целях. Научные исследования показывают, что административныезапреты на эротику большей частью неэффективны, а сами эротические материалы неприносят того вреда, который им приписывают. По мере ослабления сексуальныхстрахов населения, будут ослабевать и юридические запреты насексуально-эротические материалы. Потребление эротики становится деломиндивидуального усмотрения, а свобода получения и распространения сексуальнойинформации — одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.
Существенныйсдвиг в сексуальных установках конца XX в. — нормализация аутоэротизма имастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу,отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят впрошлое. Хотя некоторые люди продолжают считать мастурбацию опасной и постыдной(авторы Британского национального опроса 1992 г. даже не решились включитьвопрос о ней в свою анкету), эти страхи заметно ослабевают. Многие взрослыеблагополучно женатые люди не только дополняют ею свою партнерскую практику, нои считают ее автономной и самоценной формой сексуальной активности.
Исключительноважной формой сексуального удовлетворения становится виртуальный секс, особеннодля тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать своиэротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу. Интернет — это и новая,не ограниченная даже государственными границами, служба знакомств, ивозможность проиграть свои воображаемые сексуальные идентичности, и просто шансвыговориться. Как и всякое новое явление, это чревато определеннымиопасностями, прежде всего — возможностью отрыва от действительности и ухода изреальной жизни в виртуальную. Сексологи уже говорят об особой «виртуальнойсексуальной одержимости». Но подвержены ей, как и «телемании», окоторой много писали в середине XX в., главным образом люди с уже наличнымикоммуникативными проблемами и трудностями. К тому же виртуальный секс можетиспользоваться и в целях сексуальной терапии.
Меняютсяфункции коммерческого секса (проституции). В последней трети XX в. в странахЗападной Европы он практически перестал выполнять функцию сексуальной инициацииподростков и юношей, они делают это в своей собственной среде. Однакопроституции остается прибежищем тех, кто по тем или иным причинам не можетсочетать сексуальные отношения с любовными — секс без ухаживания, свобода отответственности, анонимность, техническое разнообразие, возможностьудовлетворить какие-то «неканонические», «странные»запросы, разновозрастность, секс вдали от дома, последнее убежище длянесчастных, уродливых и больных, и т.д. Чтобы понять это, нужно изучать итипологизировать не только и не столько сексработниц и учреждения сексуальногообслуживания, сколько их клиентов. Выработать единую стратегию и социальнуюполитику относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, даже двесамые сексуально либеральные страны — Дания и Швеция — в этом вопросерешительно расходятся.
Самаятрудная проблема, которую XX век оставил в наследство XXI-му, — отношение кдетской сексуальности. В этом вопросе существуют две противоположные иодинаково важные тенденции. С одной стороны, в противоположность средневековойидее имманентной чистоты и асексуальности ребенка (хотя она сосуществовала сидеей имманентной детской греховности, от которой ребенка может уберечь толькострогость и родительский контроль), европейская культура нового времени,особенно после Фрейда, признает факт существования детской сексуальности,которую должны учитывать родители и воспитатели и из которой вытекает такжеправо детей и особенно подростков на получение сексуальной информации.
Сдругой стороны, западное общество, в отличие от ряда древних цивилизаций, остроосознает необходимость защиты детей от сексуальных посягательств и эксплуатациисо стороны взрослых. Отсюда — целый ряд социально-правовых проблем, таких каклегальный возраст согласия, запрещение производства и распространения детскойпорнографии и т.д. Поскольку дети — естественные жертвы всех, включаясексуальные, злоупотреблений взрослых, покушения на них всегда были частыми,они вызывают сильную эмоциональную реакцию со стороны общества, которуюконсервативные силы часто используют для разжигания массовой истерии всредствах массовой информации. В спорах на эти темы зачастую непонятно, идет лиречь о защите детей от сексуальных посягательств со стороны взрослых, или от ихсобственной пробуждающейся сексуальности. Чтобы корректно поставить этивопросы, необходимо теоретическое уточнение целого ряда понятий, включаяпонятие «педофилии» и «сексуального совращения». При этомнеизбежно возникает множество деликатных вопросов, например, наличиепотенциально эротических компонентов в материнской и отцовской любви,разграничение осознанных и неосознанных мотивов эмоциональной привязанностивзрослых к детям и т.д. Это не сексологические, а психологические вопросы,которыми предстоит заняться ученым XXI века.
Индивидуализацияи плюрализация сексуальных отношений обогащает сексуально-эротический репертуари освобождает людей от многих древних табу и страхов, но одновременно порождаетновые психосексуальные проблемы. Иначе просто не может быть, высшиечеловеческие потребности принципиально ненасыщаемы, их удовлетворение не имеетпростых стандартных решений.
Снятиеи ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь болеебудничной, прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медия.Массовой сексуальной проблемой в конце XX века стали скука и отсутствиесексуального желания — люди имеют все социальные и физиологические предпосылкидля занятий сексом, но их просто не тянет к нему. Созданные масс-медиа мифыпорождают у людей завышенные, не принимающие в расчет их собственнуюиндивидуальность, ожидания и требования к сексуальному удовлетворению, чтонеизбежно порождает разочарования.
Сексуальнаяактивность, какой бы высокой она ни была, не может заменить других формсамореализации. Главные трудности, с которыми будут сталкиваться люди XX1 в., — не столько сексуальные, сколько коммуникативные — чувство одиночества,неудовлетворенная потребность в самораскрытии, любви и психологическойинтимности. В этом смысле психология любви — более интересный и перспективныйсюжет, чем психология сексуальности, хотя возможностей для обобщенийестественнонаучного типа в ней меньше.
Этоактуализирует и некоторые мировоззренческие проблемы. При всей гениальности З.Фрейда и плодотворности его интуиции, многие положения созданной им мифологииникогда не были и не могли быть доказаны. Выведение всех эмоциональныхпотребностей личности из либидо — простой антитезис репрессивной антисексуальнойкультуры. Индивиды имеют не только количественно разный уровень сексуальныхпотребностей, но и качественно разные, не сводимые друг к другу, иерархиижизненных ценностей. Социальная терпимость «расколдовывает»сексуальность, побуждая рассматривать ее не глобально, а в конкретныхсоциокультурных и личностных контекстах.
Этопреломляется и в содержании самого сексологического знания. Его«гуманитаризация» предполагает критическое отношение к жесткойнормативности, все равно — морально-религиозной или медицинской.Индивидуализация сексуальности означает перемещение акцентов с анализа ееобъективных функций (чему служит то или иное действие?) на изучение еесубъективных значений и смыслов (что оно значит для кого- то?). Если раньшеученые старались зафиксировать сексуальное поведение (кто, с кем, что, какчасто и т. п. делает), то теперь их внимание концентрируется на изученииэротического воображения и мотивации (зачем и почему?). Для этого нужны гораздоболее тонкие методы. С изменением сексологической проблематики,редукционистские биолого-медицинские теории уступают место более сложным итонким социологическим, культурологическим и психологическим моделям.
Однакоразные дисциплины сохраняют автономию своих парадигм. При ближайшемрассмотрении, постмодернистский конструктивизм столь же односторонен, как иэссенциализм. Учитывая многомерность самого феномена сексуальности и ее связейс организмом, личностью, культурой и социумом, единая, всеобъемлющая теорияпола, гендера и сексуальности принципиально невозможна. Разные«теоретические перспективы» в сексологии (их насчитывают без малогосорок)10, по-прежнему остаются взаимодополнительными, а учебники сексологии — эклектическими. Важнейшие научные открытия относительно сексуальности делают не«чистые» сексологи, а ученые, твердо стоящие на почве фундаментальныхбазовых дисциплин (генетики, эндокринологии, социологии, антропологии и т.д.) исоответствующих научных парадигм. Философия и «культурныеисследования» выполняют по отношению к ним критическую функцию, показываянедостаточность и ограниченность монодисциплинарного (и вообще научного) знанияи выдвигая новые вопросы и гипотезы. Ситуация в России
Перечисленныевыше тенденции являются глобальными, но они по-разному проявляются в разныхстранах и социальных средах. Полнее всего они проявляются в западных странах.На Востоке могут быть другие ценности и модели поведения. Впрочем,«западная» модель сексуальной культуры тоже не единообразна. Понятие«национальной сексуальной культуры» слабо разработано. Историческиекультурные традиции часто важнее, чем социально-структурные моменты.Типологизация национальных сексуальных культур по нормативным предписаниямгосподствующих конфессий сплошь и рядом недооценивает исторические исубкультурные вариации развития.
Эмпирически-ориентированнаяклассификация, принимающая во внимание такие практически значимые моменты какстепень сексуальной терпимости, структура семьи и взаимоотношения поколений, атакже эпидемиологические показатели, различает в европейском регионе триглавных типа сексуальной культуры11.
Встранах Северной Европы, где отношение к сексуальности традиционно терпимое,подростки максимально автономны от старших, половые/гендерные различия резкоуменьшаются, и существует систематическое сексуальное просвещение;демографическая и эпидемиологическая статистика в этих странах наиболееблагоприятна. Систематическое сравнение статистических показателей динамикиподростковых беременностей, абортов, инфекций, передаваемых половым путем, иизнасилований показывает, что в терпимых, пермиссивных странах (Скандинавскиестраны, Нидерланды), дело обстоит гораздо лучше, чем в тех, где больше уповаютна запреты и ограничения, как, например, в США. В 1996 г. число абортов на 1000женщин репродуктивного возраста в Нидерландах составляло 6.5, а в США — 22.912.Исследователи объясняют успех Нидерландов превосходной программой сексуальногопросвещения и тем, что социальная политика государства совпадает с личнымиустановками людей.
Встранах Южной Европы (Италия, Испания, Греция и др.) традиционные стереотипы,влияние родительской семьи и религии сильнее, а сексуальное просвещение менееоткровенно; там сохраняется двойной стандарт, но тенденции развития те жесамые.
Третьягруппа стран (условно — Центральной Европы), включающая Англию, Францию иГерманию, стоит посредине, причем одни больше тяготеют к первому, а другие — ковторому полюсу. Очень велики индивидуальные различия между странами, особенно винститутах сексуального образования. Во всех типах стран налицо существенныесоциально-классовые, региональные и половые / гендерные различия, требующиеконкретного количественного и качественного анализа.
Посколькукритерии сексуального «либерализма» или «консерватизма»относительны, одна и та же культура может быть либеральной в одном вопросе иконсервативной в другом. Например, при сравнении в 1994 г. сексуальныхустановок населения 24 стран, россияне (1998 человек, из них 64% — женщины,средний возраст — 41 год) опередили всех остальных по готовности принять иоправдать внебрачные связи (их категорически осудили только 36% опрошенных, а17% признали их допустимыми при всех условиях); в оценке добрачного иподросткового (до 16 лет) секса россияне оказались на среднем уровне, но ближек либеральному полюсу, а в оценке гомосексуальных отношений — в консервативнойчасти спектра («всегда неправильными» их считают 57%, а вообще неосуждают только 19% опрошенных).13
Однакообщее направление развития сексуальности вообще и подростковой сексуальности вособенности (а именно она позволяет предугадать будущее и порождает наибольшееколичество социально-педагогических и эпидемиологических проблем) во всех трехтипах стран более или менее одинаково.
Историческаятрадиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и насимволическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью.14
Жесткийпатриархатный порядок, логическим завершением которой была пословица «небьет — не любит», сочетается с фемининным национальным характером исиндромом «сильной женщины».
Откровенныйкрестьянский натурализм, не знающий закрытости и интимности, соседствует ссуровым внемирским православным аскетизмом. Разобщенность телесности идуховности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях олюбви.
Изощреннаяматерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротическойлексики. Это усугубляется сословными и классовыми контрастами.
Начиная,как минимум, с ХVII века, все цивилизационные процессы в России проходят подвлиянием и во взаимодействии с Западом, «цивилизация» воспринимаетсякак европеизация и вестернизация и вызывает прямо противоположные чувства. Однивидят в этом прогрессивную индивидуализацию и обогащение жизненного мира, адругие — разложение и деградацию. Всевластие бюрократического государства иотсутствие четкого разграничения публичной и частной жизни затрудняетформирование автономных субкультур, являющихся необходимой предпосылкойсексуального, как и всякого другого, плюрализма и терпимости. Отношение ксексуальности и эротике в России всегда политизировано и поляризовано, ареальные проблемы частной жизни при этом нередко теряются.
Темне менее, в России ХIХ — начала XX в. происходили принципиально те же процессы,что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе.Особенно важную роль в развитии русской сексуально-эротической культуры сыгралСеребряный век.
Октябрьскаяреволюция прервала это поступательное развитие. Декадентская эротика была ненужна рабоче- крестьянским массам, а большевистская партия видела внеуправляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля надличностью. К тому же советская власть уже в 1920-х годах столкнулась сосложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами(дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательныхбеременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.). Не сумевсправиться с ними цивилизованным путем, Советская власть в 1930-х гг.обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализациягомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободыразвода, запрещение искусственных абортов и т.д.) Идеологическим оправданиемэтой политики была уникальная большевистская сексофобия («у нас сексанет»), с резко выраженным анти-буржуазным и анти-западным острием. Спомощью репрессивных мер в СССР была выкорчевана сексуально-эротическаякультура (эротическое искусство, научные сексологические исследования и какоебы то ни было сексуальное просвещение).
Однакоее официально провозглашенные практические цели — укрепление семьи инравственности и повышение рождаемости — не были достигнуты. Напротив, этаполитика имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получиларост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализованы — заняла поэтому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровнянемой, чисто физиологической, активности, делая ее не только примитивной, но исоциально опасной и непредсказуемой.
Кактолько репрессивный режим ослабел, сексуальный дискурс стал возрождаться,причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что,несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главныетенденции динамики сексуального поведения здесь те же, что и там — снижениевозраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации отматримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий ирождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том женаправлении эволюционируют и сексуальные установки россиян.
Поданным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направленииначались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-хгодах.15 Подростки 1990-х годов только продолжили этот процесс.
ОтличиеРоссии от Запада заключается не столько в направлении развития, сколько в егохронологических рамках и в степени общественной рефлексированности. Сексуальноеповедение и ценности петербуржцев середины 1990-х годов напоминают те, которыесуществовали в Финляндии в начале 1970-х годов,16 а структура сексуальногоповедения современных российских подростков похожа на ту, что было типична дляюных американцев начала 1970-х17.
Второесущественное различие — в уровне рефлексивности происходящих перемен.18 Вдемократических cтранах Запада сдвигам в сексуальном поведении обычнопредшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждалисьпублично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто небывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессиональногодискурса (теперь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этогокажутся неожиданными и катастрофическими.
Сегодняшниероссийские политические и педагогические дебаты о задачах и возможностяхсексуального просвещения идут на уровне 1950-х — начала 1960-х годов, а то иконца ХIХ века. Многие важные проблемы, которые открыто обсуждаются в любоймолодежной тусовке, профессионально вообще не отрефлексированы и остаются подзапретом, дабы не вводить молодежь в соблазн. Разрыв поколений в вопросахсексуальной культуры в России не только больше, чем на Западе, но и чем он былтам во время сексуальной революции 1960-70-х годов.
Ещеодин важный момент, отмеченный финскими исследователями, — противоречивоесоотношение принципов сексуального либерализма и гендерного равенства19. ВСкандинавских странах пик сексуальной терпимости был достигнут в 1970 -х годах,теперь некоторые ее проявления, такие как проституция и порнография,подвергаются критике с точки зрения гендерного равенства. В Россиилиберализация началась позже, приняла форму коммерциализации секса и частосочетается с махровым сексизмом и традиционализмом, как только речь заходит оправе женщин на сексуальное самоопределение.
Сдвигив сексуальном поведении молодежи, сопровождающиеся значительными социальнымииздержками, застали российское общество и государство врасплох .
Глобальныедемографические процессы, такие, как снижение рождаемости, органическисливаются с локальными, обусловленными социально-экономическим упадком идезинтеграцией России (снижение уровня жизни, рост детской смертности,разрушение общественного здравоохранения и общая криминализация страны).Обсуждающие их политики и журналисты, вместо серьезной научной статистики,пользуются случайными, недостоверными данными, отбор и выводы из которых крайнеполитизированы. Отечественные данные не сравнивают с тем, что происходит вдругих странах, а закономерные глобальные процессы зачастую принимают за местные,сугубо российские, вытекающие из специфически российских и трудностей. Сложныеи противоречивые тенденции общественного развития примитивно объясняются«падением нравов», влиянием «растленного Запада», проискамизападных спецслужб и фармацевтических кампаний. Реальные трудности,переживаемые страной, при этом мистифицируются и усугубляются.
Главныйположительный результат ельцинского десятилетия в сексуальной сфере,достигнутый усилиями медиков, — значительное снижение количества нежелательныхбеременностей и абортов. Однако соответствующие российские показатели остаютсяодними из самых худших в мире. Успешная контрацепция требует не толькоматериальных средств, но и наличия достаточно высокой общей сексуальнойкультуры. Между тем идея систематического сексуального просвещения молодежиопорочена и заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников икоррумпированных СМИ, при активной финансовой и идеологической поддержкеамериканских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life. Начатый в1996 г. и продолжающийся по сей день крестовый поход против сексуальногопросвещения отбросил страну на 20-25 лет назад. Заметно усиливаются гомофобия — декриминализация гомосексуальности в 1993 и ее депатологизация в 1999 году былиосуществлены в России главным образом ради вступления в Совет Европы — ксенофобия и антисемитизм, вплоть до откровенно фашистских выходок 20.
Темвременем, в дополнение к прочим трудностям, Россия оказалась перед лицом вполнепредсказуемой эпидемии СПИДа и инфекций, передаваемых половым путем, впредотвращении которых, как показывает западный опыт, решающая роль принадлежитсексуальному просвещению, которого в стране нет и не планируется.
Продолжениенынешней сексуальной политики ( точнее — заменяющей ее антисексуальной истерии),в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкаярождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особеннотрадиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного рискаи угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями какфатализм, социальный мазохизм и выученная беспомощность) увеличиваетвероятность физического вымирания и деградации страны.
Списоклитературы
И.С.Кон Человеческие сексуальности на рубеже XXI века