БОГОСЛУЖЕНИЕИ ТАИНСТВА
Литургическаяреформа: Дебаты
В. ЖардинГрисбрук
Литургическоебогословиеи литургическаяреформа: некоторыевопросы
ПротопресвитерАлександрШмеман
Литургическоебогословие, богословиелитургии илитургическаяреформа
В. ЖардинГрисбрук
Литургическоебогословиеи литургическаяреформа: некоторыевопросы
КомментарииДома Ботта «Олитургическомбогословии»и «Краткийответ» на нихотца АлександраШмемана поднимаюттак много важныхвопросов, чтоостается тольконадеяться, чтодиалог этихвидных ученых-литургистовпродолжится, и они еще нераз поделятсяс нами своимимыслями поэтому предмету1.В особенностиприятно читатьрасширенныйвариант ответао. АлександраШмемана навопрос, поставленныйДомом Боттомв последнемпараграфе егокомментариев.
«Задачалитургическогобогословия,- пишет Дом Ботт,- заключаетсяв том, чтобывернуть наиболееважное и поставитьвторостепенноена свои места.Подразумеваетли это литургическуюреформу? Именноэтот путь былизбран в случаес римской литургией.Возврат косновополагающимпринципампривел к „чистке“и к новомутворчеству.Было обнаружено, что жесткиеформы пересталисоответствоватькак смыслулитургии, таки нуждам христианскогонарода. Возможноли и подобноеизменениевизантийскойлитургии ижелательноли оно? Я не могудать компетентногоответа на этотвопрос. Здесьситуация отличаетсяот ситуациис римской литургией, где „рубрики“имеют абсолютнуюжесткость.Восточнаяцерковь всегдасохраняланекоторуюгибкость, хотясвобода византийскогопредстоятеляне беспредельна.Нуждается лиВосток в реформе? Настало ли длянее время? Колебанияи сопротивлениетут очень понятны.Римская реформаготовиласьоколо половиныстолетия, нодо сих пор можнопоставитьвопрос — не слишкомли быстро развивалисьсобытия? Изменениябыли слишкомвнезапными, и эта манияэкспериментаторствавыливаласьто здесь, тотам в анархию.Понятно, чтотакой опытпитает колебаниявосточных.Незрелые иодносторонниереформы могутпринести большевреда, чем пользы.И тем не менее- должна ли идеяреформы бытьокончательноотвергнута? Не должно лилитургическоебогословиеподготовитьфундаментальныепринципы такойреформы, котораяуважала быПредание иследовала быему? На этотвопрос отецАлександрШмеман можетответитьболееквалифицированно».
«Чтокасаетсянеобходимостилитургической»реформы" вПравославнойцеркви, отвечаетотец АлександрШмеман, то мнекажется, чтоэта идея должнабыть проработана.Поскольку есличто и было доказанолихорадочнымиреформами иизменениямина Западе, тотолько то, чтосами по себеи сами в себеони не могутдостичь того, что представляетсяих целью. Литургия- это живое предание, и здесь хирургическоевмешательство- метод неподходящий.Прежде всегонам нужно пониманиеэтого предания, понимание«сущности»литургии. Этопонимание, кактолько онобудет достигнуто, само приведет- органически- к необходимойчистке и изменениям, но все это произойдетбез разрывацелостности, без какого-либокризиса. Несмотряна глубокоукоренившеесяобщее представление, литургия всегдаменяется, потомучто она живет.Одно из различиймежду западными восточнымменталитетомзаключаетсяв западной верев планированиеи реформированиесверху. Да, конечно, наша литургиянесет в себемного несущественныхэлементов, много «археологических»пережитков.Вместо того, чтобы осуждатьих во имя литургическойчистоты, мыдолжны постаратьсяраскрыть lex orandi, который ни одиниз этих случайныхэлементов несмог затмить.Таким образом, настало времяне для внешнейреформы, нодля богословияи благоговейногочерпания вновьи вновь из вечныхи неизменныхисточниковлитургическогопредания".
Этомупоследнемупараграфу, какмне показалось, не хватает тойлогики и прозрачности, которые какправило отличаютвсе, что пишетотец АлександрШмеман. Я всецелосогласен с тем, что «если чтои было доказанолихорадочнымиизменениямина Западе, тотолько то, чтосами по себеи сами в себеони не могутдостичь того, что представляетсяих целью. Литургия- это живое предание, и здесь хирургическоевмешательство- метод неподходящий.Прежде всегонам нужно пониманиеэтого предания, понимание»сущности"литургии". Ноя не в состояниипроследитьдальнейшийход его рассуждения.
Кемдолжно бытьдостигнутоэто пониманиелитургическогопредания? Вероятно, всеми верными, равно клирикамии мирянами.Какими средствамиэто должно бытьдостигнуто? Очевидно, черезнаучение — духовноеи интеллектуальное- тем меньшинством, которое ужепросвещеноили просвещается; т. е. теми учеными-литургистами, которые достиглипониманияпредания (илинаходятся впроцессе егопостижения), а впоследствиитеми, кого онинаучат: «мыдолжны постаратьсяраскрыть lex orandi, который ни одиниз этих случайныхэлементов несмог затмить».
Необнаружит лисразу же каждыйлитургическиобразованныйприходскойсвященник, — ана практикев основномименно на такихсвященниковляжет эта задача- стараясь помочьсвоей паствена этом пути, что эти «случайныесоставляющие»смогли «затмить»lex orandi? Если же онине смогли, топочему возниклотакое непонимание, зачем нужновновь раскрыватьутерянныйсмысл?
Являетсяли сам lex orandi чем-тонастолькослабым, что егопонимание илинепониманиецеликом зависитот внешних поотношению кнему влияний? Если это так, то об «органическом»восстановленииправильногоего пониманияне может бытьи речи: как ещеможет бытьтогда достигнутоэто понимание, если не посредством«внешней литургическойреформы»? Еслиже это не так, то как этовосстановлениеможет бытьдостигнуто, если не черезисправлениетого, что былоискажено всамом lex orandi? И кактогда мы можемговорить о«неизменныхисточникахлитургическогопредания»? Илиже эти источникиявляются внешнимипо отношениюк lex orandi, и если этотак, то что жеименно они изсебя представляют, и как lexorandi с ними соотносится? Возможно ливосстановитьистинноелитургическоеблагочестие, не убрав изсамой литургиите искажения, которые быливнесены в нееиз-за упадкаэтого благочестияво временапозднегоСредневековья? Если нет, то«внешняя литургическаяреформа» необходимауже совсем вдругом смысле, не правда ли? Если же этовозможно, томожем ли мывообще послеэтого говоритьо lex orandi? Не будетли это, пользуясьпроницательнымвыражениемДома Ботта, сведением самойлитургии кслучайному«протоколуобщественныхотношений сБогом»? Что есть«литургическоебогословие»и «литургическоеблагочестие», если не богословиеи благочестие, основанныена литургии? И как они могутбыть восстановленыили возрождены, если не черезвосстановлениеили возрождениеполноты самойлитургии? Конечно, эти два процессаидут рука обруку, но должноли это движениебыть обязательнодвусторонним?
Возьмемпростой пример.Предположим, приходскойсвященник хочетпривести своихприхожан кдействительномупониманиюзначения «малоговхода» — предмета, о котором о.АлександрШмеман такпроницательнои поучительнописал в другихсвоих публикациях.Как же он (священник)может это сделать, не указываяна недостаткисовременнойформы «малоговхода»- не «осуждаяих во имя литургическойчистоты»? Какон может этосделать, неосознав и непризывая другихосознать тотфакт, что историческоеразвитие привелок такому затемнениюlex orandi, что теперьон почти неразличим? И придя к подлинномуи духовно значимомуего пониманию, будет ли он иего пастваудовлетворены, по-прежнемусовершая богослужениев его бессмысленнойупадочнойформе?
Нет, очевидно нет, но они не должныничего делатьв поисках изменения, потому что этоизменениепроизойдетне путем «внешнейлитургическойреформы», являющейсярезультатом«планированияи реформированиясверху», но«органически».«Пониманиеlex orandi приведет — »органически"- к необходимойчистке и изменениям, но все это произойдетбез разрывацелостности, без какого-либокризиса".
Чтоименно этозначит? Этозвучит впечатляюще, но что это значит, что это будетозначать напрактике? Можетли изменениене быть изменением? Если же нет, точем оно можетбыть, если не«разрывомцелостности»в каком-то смыслеи какой-то мере? Если же отецАлександрШмеман имеетв видупод «разрывомцелостности»что-либо другое, то что именно? Имеет ли он ввиду под литургическойреформой реформустоль кореннуюпо типу и стольбольшую повлиянию, чтоона приведетк полному переворотуlex orandi? Если да, токак он представляетсебе осуществлениеэтого? Имеетли он в видулитургическуюреформу, которуюнекоторые людибудут восприниматькак полныйпереворот? Еслида, то почтинеизбежно, чтолюбая мера поосуществлениюреформы где-тообязательнобудет рассматриватьсяименно так. Неприведет лиэто неминуемок какому-то«кризису», независимоот того — где, кем и какимобразом этареформа будетначата илиосуществлена?
И где, кем и какимобразом онаможет бытьначата и осуществлена? Не путем «реформированияи планированиясверху», но«органически».Я еще раз спрашиваю, что же именноозначает«органически»? Означает лиэто, что однаждыутром все прихожанепроснувшись, обнаружат, чтоих пониманиелитургическогопредания заночь созрело, и автоматически, без какого-либорассуждения, ничего заранеене планируя, пойдут в церковьи будут совершатьлитургию абсолютноиначе чем, скажем, на прошлойнеделе? Нужноли для изменениялитургии ждать, пока каждыйотдельный членприхода придетк осознаниюего необходимости? По-видимомунет, посколькув таком случаени этого, ничего-либо похожегоникогда неслучится: подобнаяситуация допредела невероятна.Но если ждатьне нужно, то небудут ли такиеизменения, произведенныепо решениюприходскогосвященникаи приходскогосовета, дажеесли это соответствуетжеланиям большинстваприхожан, практически- и, безусловно, в глазах несогласных- в какой-то степениочевидносоответствовать«реформированиюи планированиюсверху»?
И опятьже, чьей властьюэти изменениямогут бытьосуществлены? Должны ли онибыть сделаныв каждой церкви, священник иприхожанекоторой пришлик выводу, чтодля них этонеобходимоили желательно, без консультацийс какой-либовышестоящейвластью? Но этовызовет настоящуюлитургическуюанархию. Этоприведет такжеи к каноническойанархии, которойи без того ужеболее, чемдостаточно.Если такиеизменениядолжны осуществлятьсябез епископскойи синодальнойвласти, то чтоже это за организм- Церковь? Но, может быть, напротив, онимогут осуществлятьсятолько этойвластью тогоили другогоуровня? Тогдаповторяютсяте же самыевопросы. Непроснется лився епархия, или митрополия, или даже всяавтокефальнаяцерковь однаждыутром убежденнойв необходимостиизменений и, более того, сполным безотчетнымсогласием втом, какие именноизменениянеобходимыи как их осуществлятьна практике? Нужно ли дляэтого ждать, пока каждыйверный в пределахданной юрисдикциине будет убежденв их необходимости? Если ответ наэтот вопрос«нет» — а утвердительныйответ представляетсядо смешногоневероятным- тогда, по-видимому, изменениядолжны бытьсделаны и ихдетали должныбыть определеныепископскойи синодальнойвластью. Новедь это подразумевает«планированиеи реформированиесверху», не такли? Некоторыеиз тех, что «внизу», непременнотак или иначес ними несогласятся: предполагатьобратное — значитигнорироватьчеловеческуюприроду.
Неопределяетсяли на самомделе позицияо. АлександраШмемана страхом, что реформа, как только ееотпустят, собьетсяс пути и приведетскорее к разрушению, чем к обновлениюlex orandi и истинноголитургическогоблагочестия, основанногона нем? Этодействительноприходит наум в свете того, что он пишето современныхреформах вРимской католическойцеркви:
Несмотряна то, что литургическоедвижение, покрайней мерев своих лучшихпредставителях, было ориентированона возрождениетех начал подлинногопредания христианскойleitourgia, начал, которыебыли затемненыили даже совершенноутрачены втечение веков, то «литургическоеблагочестие», которое стоитза современным«экспериментированием»и «анархией», вдохновленоодновременноочень разнообразными глубокопротиворечащимПреданию рядомстремлений.
Этоправильно, ноэто никоимобразом не всяправда. Однакодо какой степениэто правда, почему это так? Почему такаяситуация возникла? Дом Ботт пишет:«Колебанияи сопротивлениетут очень понятны.Римская реформаготовиласьоколо половиныстолетия, нодо сих пор можнопоставитьвопрос — не слишкомли быстро развивалисьсобытия.» Кому-тоони действительнопонятны, а кому-тонет. Кто-томожетзадать вопрос, не слишком лимедленно ониразвивалисьв течение стольдолгого времении не стало лиименно эторешающим факторомв этой ситуации, не есть ли этодействительнаяпричина того, что «изменениебыло слишкомвнезапным, иэта манияэкспериментаторствавыливаласьто здесь, тотам в анархию»? Не являетсяли именно этореальной опасностью, которой о. АлександрШмеман долженстрашиться?«Реформа впреемственностии уваженииПредания», основы которойзаложили богословыи литургистылитургическогодвижения, была так затянута, что теперь онасмешалась ив некоторойстепени исказилась«одновременноочень разнообразными глубокопротиворечащимПреданию рядомстремлений», о которых говорито. АлександрШмеман. Органичномуимпульсу живогопредания — изменитьсяв соответствиисо своей собственнойприродой -былперекрыт кислородна столь длительныйсрок, что теперьизмененияпроизводятсяпод влияниемвнешних факторов, которые этойприроде несоответствуют.Если бы реформа, действительноследующаяПреданию, былапроведена ранееи если бы онаобладала временем, чтобы принестиплоды, то этистремления, направленныепротив Предания, могли бы никогдане возникнуть, не говоря ужео том, чтобыдостичь такойсилы и власти.Не являетсяли это тем важными злободневнымуроком, которыйПравославнаяцерковь должнаизвлечь изсовременногобеспорядкав Римскойкатолическойцеркви?
«Литургия,- говорит о.АлександрШмеман, — этоживое предание, и хирургическоевмешательствоздесь — методнеподходящий».Так ли это? Хирургическоевмешательствовсегда нежелательно, всегда неудобно, но не приходитли однаждымомент, когдаоно необходимо- именно длятого, чтобысохранить жизньпациенту? Иесли литургическоепредание вПравославнойцеркви находитсяв таком тяжеломсостоянии, какэто диагностировалв другом местесам о. АлександрШмеман, то несейчас ли такоймомент?
АлександрШмеман
Литургическоебогословие, богословиелитургии илитургическаяреформа
Я оченьблагодаренгосподину В.Жардину Грисбрукуза его комментариии вопросы, хотяя и не уверен, что мои ответыего удовлетворят2.Дело в том, чтоего замечания, так же как изамечания ДомБотта, основаны, как мне представляется, на достаточносерьезномнепониманиинекоторых моихосновных тезисов, и я не знаю, вчем причинаэтогонепонимания: в погрешностяхмоего объясненияили в болееглубоком разногласиипо вопросусамой природылитургическогобогословия.В первом случаемои ответыпрояснят ситуацию, во втором — бытьможет, толькоуглубят разногласие.
В. ЖардинГрисбрук, вследза Домом Боттом, предполагает, что для меня«Задача литургическогобогословиязаключаетсяв том, чтобывернуть наиболееважное и поставитьвторостепенноена свои места», и таким образомприготовитьпочву длялитургическойреформы, котораявосстановит«сущность»литургии. Еслибы это предположениебыло правильным, то В. Ж. Грисбрукбыл бы, конечно, совершенноправ, упрекаяменя в «недостаткелогики и ясности», и в моем, в этомслучае безусловнобезответственном, нежеланиипризнать крайнююнеобходимостьлитургическойреформы.
Вдействительности, однако, такоепониманиелитургическогобогословияотнюдь не естьмое и поэтомумой подход ксложному вопросулитургическойреформы совсемне обязательноявляется результатом«недостаткалогики». В моейкниге, а такжев других моихпубликациях, я пытался показать, что «сущность»литургии илиlex orandi есть ни чтоиное, как самавера Церкви, или, лучше сказать, проявлениеверы, общениев вере и исполнениеэтой веры. Именнов этом смысленадо понимать, как мне кажется, знаменитоеизречение lexorandi est lex credendi. «Это неозначает сведенияверы к литургииили культу, какэто было вмистериальныхкультах, гдецелью верыявлялся самкульт, а егоспасительнаясила была самимпредметом веры.Это также неозначает смешениямежду веройи литургией, как в известномлитургическомблагочестии, где „литургическийопыт“, опыт»священного", просто заменяетверу и делаетчеловека безразличнымк ее «доктринальному»содержанию.И, наконец, этоне означаетразделенияверы и литургиина две различных«сущности», содержаниеи значениекоторых должныбыть понятыс помощью двухразных и независимыхсредств исследования, как в современномбогословии, где изучениелитургии составляетособую областьили дисциплину:«литургику».Это означаетто, что leitourgia Церкви, термин гораздоболее понятныйи адекватный, чем «богослужение»или «культ», это полная иадекватная«эпифания»- выражение, проявление, исполнениетого, во чтоЦерковь верит, или того, чтосоставляетее веру. Этоподразумеваеторганичнуюи сущностнуювзаимозависимость, в которой одинэлемент, вера, хотя и являетсяисточникоми причинойвторого, литургии, существеннымобразом нуждаетсяв ней для своегосамо осознанияи само исполнения.Ведь это именновера рождаети «формирует»литургию, нолитургия, всвою очередь, исполняя ивыражая веру,«свидетельствует»о вере и такимобразом являетсяее истинными адекватнымвыражениеми нормой: lex orandi estlex credendi.
--PAGE_BREAK--
Нотогда литургическоебогословие- и здесь не можетбыть преувеличения- это не частьбогословия, не «дисциплина», которая, рассматриваялитургию каксвой особыйпредмет, имеетдело с литургией«самой по себе», но, прежде всего, попытка осознать«богословие»как то, чтопроявляетсяв литургии ичерез нее. Яутверждаю, чтосуществуетрадикальнаяи поистиненепреодолимаяразница междуэтими двумяподходами клитургическомубогословию, задача которогоочевиднымобразом зависитот того, какойиз них мы выберем.
Припервом подходе, который и ДомБотт и В. ЖардинГрисбрук считаютмоим, рассматриваетсяспецифическая«сущность»литургии вцелом или жекаждого из ееосновных элементов: таинств, Божественнойлитургии, цикловбогослуженияи т. д. В этом случаелитургия понимаетсяпрежде всего, а на самом делеисключительно, как богословиелитургии, какпоиск последовательногобогословиябогослужения, которому, кактолько онобудет сформулировано, литургия должнабудет «последовать», в случае необходимости, посредствомлитургическойреформы.
Наданном этапея могу тольконастойчивоутверждать, что отрицаниеэтого подхода, уверенностьв том, что онявляется неправильными пагубным идля литургии, и для богословия, является, безвсякого преувеличения, основным побуждениеммоей работы.В подходе, которыйя отстаиваюкаждой строчкой, которую я когда-либонаписал, вопрос, обращенныйлитургическимбогословиемк литургии ико всему литургическомупреданию — этовопрос не олитургии, ноо «богословии», т. е. о вере Церкви, выраженной, переданнойи сохраненнойв литургии.Здесь литургиярассматриваетсякак locus theоlogicus par exellence, ибов этом ее настоящеепредназначение, ее leitourgia в первоначальномзначении этогослова — выявлятьи исполнятьверу Церкви, и выявлять еене частично, не «дискурсивно», а как живуюполноту и соборныйопыт. И именнопотому, чтолитургия естьэта живая полнотаи этот соборныйопыт веры Церкви, она есть истинныйисточник богословия, условие, котороеделает еговозможным.Потому что еслибогословие, как утверждаетПравославнаяцерковь, неявляется простымрядом болееили менееиндивидуальныхтолкованийтой или иной«доктрины»в свете и посредствомформ той илииной «культуры»или «ситуации», но попыткавыразить самуИстину, найтиадекватныеразуму и опытуЦеркви слова, то у него неизбежнодолжен бытьсвой источник, в которым вера, разум и опытЦеркви имелибы свое живоесредоточиеи выражение, где вера в обоихважнейшихсмыслах этогослова — как Истина, данная в откровении, и как Истинапринятая и«переживаемая», имела бы своюэпифанию, иименно в этоми заключаетсяфункция литургии(leitourgia).
Отсюдадолжно статьясным, что татрагедия, окоторой я говорюи о которойскорблю, заключаетсяне в каком-либочастном «дефекте»литургии — иБог знает, чтотаких дефектовбыло много вовсе времена,- но в чем-то гораздоболее глубоком: в разделениимежду литургией, богословиеми благочестием, разделении, которое характеризовалопослесвятоотеческийпериод историинашей Церквии которое изменило- не веру и нестолько литургию- но богословиеи благочестие.Другими словами, кризис, которыйя пытаюсьанализировать, это кризис нелитургии, ноее понимания- в ключе липослесвятоотеческогобогословияили в ключеболее позднего, но считающегосятрадиционным, литургическогоблагочестия.И именно потому, что корни кризисаскорее богословскиеи духовные, нежели литургические, никакая литургическаяреформа самапо себе и самав себе его неразрешит.
Возьмем, например, органичные, и для раннейцеркви самоочевидные, связь и взаимозависимостьвнутри lex orandi ДняГосподня, Евхаристиии Экклесии(собрания верныхкак «церкви»).Если это былосамоочевидными настолькоцентральным, что действительносформировалолитургическуютрадицию Церкви, то потому, чтоэто было вместеи выражением, и исполнениемчего-то одинаковоцентральногои существенногодля веры Церкви: единства ивзаимозависимостив этой верекосмологического, эсхатологическогои экклезиологического«опытов».Оно было рожденоиз христианскоговидения и опытаМира, Церквии Царства и изих фундаментальныхвзаимоотношений.Теперь ясно, что, с однойстороны, этасвязь до сихпор литургическисуществует, но настолькоже очевидно, что, с другойстороны, этоне понимаетсяи не переживаетсятак, как этопереживалосьи понималосьв ранней Церкви.Почему? Потомучто известноебогословиеи известноеблагочестие, сформированноеэтим богословием, навязав своикатегории исвой собственныйподход, изменилии наше пониманиелитургии, и нашлитургическийопыт. В нашемконкретномслучае онисделали это, лишив ее этой«связи» космологического, эсхатологическогои экклезиологическогозначений иоттенков. Связьэта сама посебе осталасьчастью lex orandi, ноперестала бытькак-либо связанас lex credendi, и уже нерассматриваетсякак богословскийdatum, и ни один богословни разу не удосужилсяупомянуть еекак имеющуюхоть какое-тобогословскоезначение, какоткрывающуюкакой-то «опыт»Церкви о себесамой, о Миреи Царстве Божием.Таким образом, День Господеньпревратилсявсего-навсегов христианскийвариант субботы, Евхаристиястала однимиз «средствполученияблагодати», а Церковь — институтом, где таинстваесть, но которыйне сакраменталенпо самой своейприроде и«устроению».Но тогда можетвозникнутьвопрос: какаялитургическая, т. е. внешняя, реформа способнавосстановитьэтот опыт, вернутьизначальноезначение этой«связи»? Онавсе еще здесь, с нами. Она всееще являетсянормой, мы жеее не видим.Она звучит вкаждом словеЕвхаристии- мы же ее не слышим.Как будто кто-тоодел на нашиглаза очки, сделавшие насслепыми к очевидному, и вставил внашиуши слуховыеаппараты, сделавшиенас глухимик самому явственному.
Реальнаяпроблема поэтомузаключаетсяне в «литургическойреформе», но, прежде всего, в столь необходимом«примирении»и взаимопроникновениилитургии, богословияи благочестия.Здесь, однако, я должен покаятьсяв собственномпессимизме.Я не вижу вправославномбогословиии вообще вправославнойцеркви дажепризнания этойпроблемы и мнеясно, что покапроблема непризнана, еерешение либоневозможно, либо это будетневерное решение.Такимобразом, например, я не ожидаюбольших результатовот «возвращенияк отцам», о которомтак много говоряти в которомнекоторые видятпанацею от всехбед. Потомучто, по моемумнению, всезависит оттого, как «возвращаться»к отцам. У менясоздаетсявпечатление, что, за редкимисключением, это «святоотеческоевозрождение»по-прежнемусковано рамкамистарого западногоподхода к богословию, что это возвращениескорее к святоотеческимтекстам, чемк мышлениюотцов, как будтоэти святоотеческиетексты являютсясамодостаточнымии само-объясняющими.Настоящий«первородныйгрех» всегоразвития западногобогословияименно в том, что оно сделало«тексты» единственнымloci teologici, внешними«авторитетами»богословия, оторвав богословиеот его живыхисточников: литургиии духовности.
Парадокснекоторыхсовременныхправославныхбогословскихтечений заключаетсяв том, что ихавторы могутосуждать — воимя отцов — всевиды западныхересей, приэтом оставаясьглубоко «западными»в том, что касаетсяосновных предпосылоки самой природыбогословия.Они могут издатьболее или менееинтересные, более или менееученые монографиио святоотеческих«идеях» или«доктринах»на ту или инуютему, создаву нас впечатление, что отцы былипрежде всего«мыслителями», которые, подобносовременнымбогословам, работалиисключительнонад «библейскимитекстами» и«философскимиконцепциями».Что игнорируеттакой подход, так это собственноэкклезиологическийи литургическийконтекстсвятоотеческоймысли. И онигнорируетего — и в этомсуть вопроса- потому чточерез те западныенаучные принципы, методы и критерии, которые ужедавно былиусвоены нашимибогословамикак единственноправильные,- этот контекстосознаетсяне сразу. Отцыочень редкоссылаются нанего явно, ихтексты его неупоминают, иученый, занимающийсяпатристикойи с уважениемотносящийсяк этим текстами тем «данным», которые проявляютсяв форме «сносок», оказывается, благодарясамому своемуметоду, не всостоянии егоуловить. Существуютбогословы, исключительнохорошо начитанныев писанияхотцов и абсолютноуверенные всвоей верностиПреданию, ирассматривающие, например, идеюорганическойсвязи междуэкклезиологиейи Евхаристиейкак не соответствующуюотцам и Преданию, потому что«тексты» формальноне выражаютэтой идеи. Идействительно, если богословскоеисследованиеa priori ограничено«текстами»,- какими бы тони было — текстамиПисания, святоотеческимиили даже литургическими- эти богословыправы. Но реальноезначение этогоargumentum in silentio другое.Для отцов этасвязь есть нечто-то, что должнобыть богословскиустановлено, определенои доказано, ноисточник, делающийвозможным самобогословие.Они редко говорято Церкви илио литургии вявных выражениях, потому что дляних это не «предмет»богословия, но его онтологическоеоснование, эпифания, самоочевидностьтого, о чем они«свидетельствуют»в своих писаниях.Это именно иделает их отцами, т. е. свидетелями«разума» Церкви, выразителямиее соборного«опыта». Отделенныеот этого источникаи этого контекста, отеческие«тексты», такжекак библейскиетексты, могутбыть истолкованымножествомспособов, так, что с их помощьюможно доказатьпрактическивсе, что угодно.В лучшем случаеони остаются«идеями» или«доктринами», доступнымилишь академическимкругам и настолькоже чуждымиреальной жизницеркви, как истарое богословиесеминарскихучебниковзападногообразца. Здесь, как и в случаес lex orandi, можно запростосмотреть и невидеть, слушатьи не слышать.Выражаясь вмодных сегоднятерминах, успехбогословиязависит от«герменевтики», которая определенноявляетсяосновополагающимвопросом контекстаи семантики.Я утверждаю, что для православногобогословия, и в этом оносущественноотличаетсяот западного, ее sui generis герменевтическоеоснованиедолжно бытьнайдено в lex orandi: в эпифании иопыте Церквио самой себеи о своей вере.Именно это мыимеем в виду, когда утверждаем, в соответствиис нашим Преданием, что Писаниетолкуется«Церковью», и что отцы являютсясвидетелямисоборной верыЦеркви. И, такимобразом, чемдольше этаправославная«герменевтика»не будет осознана, заново найденаи введена впрактику, исследованиенаиболее важныхтекстов преданияостанется, увы, так же бесполезнодля нашейлитургическойситуации, каки в прошлом.
Ещеменьше надеждя питаю по поводулюбого видалитургических«возрождений», которые периодическивстряхиваютсамодовольствоцерковного«истеблишмента»и неизбежноведут к дискуссиямо литургическихреформах. Поэтомулитургическаяреформа (надобностькоторой я, кстати, не отрицаю)должна иметьразумное обоснование, согласованныйнабор предпосылоки целей, и этообоснование, я не устануповторять, может бытьнайдено тольков lex orandi и в органическойсвязи с lex credendi. Ноя не обнаруживаюни малейшегоинтереса ктакому обоснованиюсреди тех — аих много — длякого литургияявляется основнымобъектом ихзабот. Мы видим, с одной стороны, романтическийи ностальгическийпафос литургическойреставрации, настоящеепристрастиек рубрикам иправилам, приполном отсутствииинтереса к томуотношению, которое онимогут иметьили не иметьк вере Церкви.Не удивительно, что при такомподходе объектыи избираемыецели такойреставрацииварьируютсяпочти ad infinitum. Существуютфанатики русскоголитургическогоблагочестия- старинногоили современного- и такие же фанатикигреческогостиля, есть итакие, для которыхвсе зависитот восстановленияопределенного«распева» илисохранения«малых ектений», как это предписаноправилами.Когда людиэтого сортаузнают, что врусской (впрочем, достаточнонедавней) практикеЦарские вратабыли закрытыв течениеевхаристическогоканона, ониобъявляютеретиками имодернистамитех, кто защищаетту точку зрения, что они должныбыть открыты.С другой сторонымы видим противоположнуютенденцию: одержимых тем, чтобы сделатьлитургию «болеепонятной»,«актуальной»,«близкой кнароду». В этомслучае наборпристрастийи средств, рассматриваемыхкак немедленнаяпанацея, прямопротивоположен: убрать иконостас, читать всемолитвы громковслух, сократитьслужбу, отменитьвсе, что не относитсяк «общности», ввести общеепение, перевестивсе богослужениена самый популярныйи простой английский, бороться совсеми «этническими»обычаями и т.д. Но каков быни был подход, никакая сколько-нибудьсодержательнаядискуссияневозможна, поскольку вобоих подходахотсутствуетинтерес именнок смыслу литургиикак целого, смыслу lex orandi в егоотношении кlex credendi, потому чтолитургиярассматриваетсясама в себе, ане как «эпифания»веры Церкви, ее опыта воХристе о самойсебе, о Мире иЦарстве.
Возьмем, например, сегодняшнююполяризациювнутри церквипо вопросу«частого причастия».Вот поистинестранный спор, в котором обестороны, т. е.те, кто защищает«частое причастие», и те, кто выступаетпротив него, никогда необращаютсяк тому единственномувопросу, который, как ни парадоксальноэто звучит, состоит в следующем:«Что такоепричастие?», или скорее — «Чему и комумы причащаемся?»Я говорю «парадоксально», потому что обестороны считают, что ответ наэтот вопросабсолютно ясен, что это дажене вопрос. Ониответят: ТелуХристову, «СвятымТайнам». Вседело, однако, в том, что разныепрактики причастия, в пользу каждойиз которыхможно найтиаргументы в«предании», являются, всвете приведенноговыше анализа, следствиемразличных«богословий»и «благочестий», разных взглядовна Евхаристиюи на саму Церковь, каждый из которыхдолжен бытьподвергнутпереоценкев свете истинногоlex orandi. Таким образом, противники«частого причастия»не обязательноменее «благоговейны», чем его защитники, так же как ипоследние необязательноотстаиваютего по правильнымпричинам. Трагедиявсех этих спорово литургии втом, что ониостаются замкнутымив пределахкатегорий«литургическогоблагочестия», которое самоявляется следствиемразрыва междулитургией, богословиеми благочестием, разрыва, о которомя упоминалвыше. И покатакое литургическоеблагочестиегосподствуети формируетэти споры, самоупоминаниелитургическойреформы можетбыть не толькобесполезным, но даже опасным.
Действительно, печальный уроксовременнойлитургическойнеразберихина Западе недолжен пройтидля нас даром.Эта неразбериха, особенно вРимской церкви, вызвана именноотсутствиемясного и последовательногообоснованиялитургическойреформы. Поистинедостойно сожаления, что около 50-тилет конструктивнойработы Литургическогодвижения былипросто сведенына нет необдуманнымпринятием такихпринципов, какзнаменитые«актуальность»и «неотложныенужды современногообщества»,«служение жизни»или «социальнаясправедливость».Результатомоказалосьразрушениелитургии, и этонесмотря нанекоторыевеликолепныеидеи и высокийуровень литургическойкомпетентности.
Наконец, может возникнутьвопрос: но чтоже вы предлагаете, чего же вы хотите? На него я отвечу, признаюсь, безособой надеждыбыть услышанными понятым: намнужно литургическоебогословие, рассматриваемоене как богословиебогослуженияи не как сведениелитургии кбогословию, но как медленноеи терпеливоесоединениетого, что в течениеочень длительноговремени из-заочень многихфакторов былоразрушено иизолировано- литургии, богословияи благочестия, их воссоединениевнутри единогофундаментальноговидения.В этом смыслелитургическоебогословиеявляетсянезаконнорожденнымребенком разбитойсемьи. Оносуществует, или, может быть, я должен сказать, вынужденосуществоватьтолько потому, что богословиепересталоискать в lex orandi свойисточник ипищу, потомучто литургияпересталаприводить кбогословию.Мы должны научиться- а это нелегко- задавать правильныевопросыолитургии, а дляэтого мы должнывновь открыть- и это, опять-таки, нелегко, истинныйlex orandi Церкви. И преждевсего мы должныпоставить подвопрос сам дух, организациюи метод нашегобогословияи весь процессобразования, который мынекритично, слепоперенялиот пост-тридентскогоЗапада и которыймы сейчас выдаемза православныйи следующийПреданию.Определеннымзападнымибогословскимпредпосылкамможет соответствоватьпопытка разбитьбогословиена несколькопрактическиавтономныхи самодостаточных«разделов»или «дисциплин»- библейскоебогословие, систематическоебогословие, патристика, литургика, каноническоеправо. В православнойже церкви такоеразбиение нетолько ведет, в конечномсчете, в никуда, но, что еще хуже, очень тонкимобразом искажаетсаму богословскуюработу, навязываяей вопросы, категории ипроблемы, просточуждые «разуму»Церкви.
Всеэто, я повторяю, не только нележит в полезрения, но напротив, складываетсявпечатление, что никто непонимает, гденаходитсянастоящаяпроблема. Иногдамне кажется, что настоящиесекуляристы- это не те «секулярные»люди нашеговремени, которыхмы постоянноупрекаем иобвиняем в ихсекуляризме, но многие нашипрофессиональныебогословы, клирики и«благочестивые»миряне. Секулярныелюди по крайнеймере проявляютзнаки неудовлетворенностисобственнымсекуляризмом, все больше ибольше связаннымс ностальгиейпо священнойглубине и полноте.Кажется, толькомы принимаем, даже не замечаяэтого, разбитостьнашего христианскоговидения и опытана узкие инесвязанныемежду собойотсеки, принимаемкак нормальныйлегализованныйи институтиализированныйразрыв, в рамкахкоторого нилитургия, нибогословиене могут действительнобыть победой, побеждающеймир… Но в настоящеевремя голостех, кто этовидит и призываетк воссоединению- именно в этомвидя задачулитургическогобогословия- кажется рискуетостаться vox clamansin deserto.
------------------------------------------------------------------------
1 Оригиналопубликованв St. Vladimir's Theological Quarterly 13, 1969, стр.212 — 217.
2 Этотответ господинуВ. Жардин Грисбрукупоявился в томже выпуске St.Vladimir's Theological Quarterly 13, 1969, стр. 217- 224.
ПереводИрины Волковой
www.chat.ru/~favor/liturg.htm