Анисимов А.П.,Рыженков А.Я., Черноморец А.Е.Об отраслевой принадлежности залога сельскохозяйственных земель Поводом для нашего обращения к этой злободневной теме послужили три обстоятельства. Во-первых, внесение в федеральный закон от 16 июля 1998 г. «Об ипотеке (залоге) недвижимости» изменений, в соответствии с которыми допускается передача в залог земельных участков и земель сельскохозяйственного назначения.1 Во-вторых, появление в научной литературе далеко небесспорной интерпретации некоторых положений законодательства о залоге, в том числе, земельных участков.2 И, наконец, в-третьих, появление на сайте Государственной думы РФ проекта федерального закона «Об особенностях ипотеки (залога) сельскохозяйственных земель», внесенного группой депутатов (15 человек), с пояснительной запиской к нему. В свете трех выше приведенных обстоятельств нам представляется весьма своевременным высказаться по обсуждаемому вопросу в надежде на то, что внесшая проект закона группа депутатов Госдумы и другие ее депутаты смогут как-то учесть наше мнение в своей ориентации при дальнейшем продвижении проекта на стадиях его обсуждения и принятия. Но прежде чем приступить к анализу проекта указанного закона, мы считаем крайне важным затронуть некоторые теоретические вопросы.^ Конституционный аспект проблемы залога сельскохозяйственной земли. Сразу отметим, что залог является исконно институтом гражданского права. Но залог земли сельскохозяйственного значения – это проблема не только, а точнее, не столько гражданского законодательства и права, а в первую очередь и главным образом аграрного, земельного и других природоресурсовых подотраслей, а также экологического законодательства и соответствующих отраслей права. Речь идет о комплексной многоотраслевой материи, основа которой «соткана» в Конституции Российской Федерации. Правда, в Конституции РФ ничего не говориться ни о сельскохозяйственной или аграрной деятельности, ни о законодательстве, регулирующем складывающиеся здесь общественные отношения (сельскохозяйственном, аграрном). В Конституции вообще отсутствуют данные понятия. Зато в ней названы земельное, водное, лесное законодательство, законодательство о недрах, об охране окружающей среды, которые в соответствии с п. «к» ч.1 ст.72 Конституции отнесены к предметам совместного ведения Федерации и ее субъектов. Все названные отрасли законодательства регулируют общественные отношения, которые имеют самую тесную непосредственную связь с сельскохозяйственным производством. Такая связь проходит через «сердце» охраны окружающей среды. Сельскохозяйственное производство оказывает влияние на всю околоземную экологическую систему, поскольку основано на биологических процессах. Поэтому охрана природы, обеспечение экологической безопасности населения в значительной мере зависит от того, как организовано сельскохозяйственное производство. Причем, экологическая безопасность людей на фоне сельскохозяйственного производства находит выражение в двух взаимосвязанных факторах: во-первых, при соблюдении природоохранных мер в животноводстве и растениеводстве как базовых отраслях сельскохозяйственной деятельности, и, во-вторых, потреблении экологически чистой продукции этого производства. Вместе они определяют содержание экологической безопасности населения страны и продовольственной безопасности государства. Поэтому советское законодательство, а в нынешних условиях все федеральное законодательство России и законодательство субъектов РФ о развитии сельского хозяйства и агропромышленного комплекса в целом (АПК) развивалось и продолжает развиваться с учетом требований по охране окружающей среды от негативного воздействия на нее сельскохозяйственного производства. В неразрывной связи развивается сельскохозяйственное (аграрное) и экологическое право, имевшие различные названия в разные исторические периоды. Это обусловлено тем, что сельское хозяйство является главным природопользователем и потребителем окружающей среды и одним из загрязнителей природы. Глубоко исследовав проблему взаимосвязи сельскохозяйственного (аграрного) и экологического права, сельскохозяйственного законодательства и законодательства об охране окружающей среды (экологического) как их источников, С.А. Боголюбов обоснованно выражает озабоченность тем, что «в подготавливаемых дополнениях и изменениях земельного, водного, лесного кодексов РФ и иных федеральных законов прослеживаются снижение экологических требований в угоду экономики, уход от зарекомендовавших себя десятилетия природоохранных стандартов, в том числе в сельском хозяйстве, сокращение и размывание публичного экологического контроля и надзора в области сельского хозяйства».3 Есть полные основания выразить озабоченность в том, чтобы находящийся в стадии разработки закон «Об особенностях ипотеки (залога) сельскохозяйственных земель» в угоду свободному рыночному обороту земельных участков как недвижимого имущества забыл об охране земли как природного объекта, важнейшей составной части природы, природного ресурса, использование которого в сельском хозяйстве в качестве средства производства нуждается в особых мерах защиты. Приоритет охраны земли как важнейшего компонента окружающей среды и средства производства в сельском хозяйстве, охраны жизни и здоровья человека при использовании земель закреплены в числе основных принципов земельного законодательства (ст.1 ЗК РФ). Но эти принципы земельного законодательства и права могут быть легко нарушены при цивилистическом уклоне закона «О залоге сельскохозяйственных земель», где превалирующее значение придается свободе собственника земельного участка во владении, пользовании и распоряжении им по своему усмотрению. А такая опасность существует потому, что институт залога по своей природе является гражданско-правовым, а некоторые из современных цивилистов причастных к разработке ГК РФ имеют влияние на законодательный орган. Они давно готовы распрощаться с земельным правом как самостоятельной отраслью в системе российского права, превратив регулируемые им отношения в предмет гражданского права, которое, к тому же, без веских серьезных обоснований отождествляют с правом частным, не дав ему четкого однозначного определения кроме усиленной пропаганде его противопоставления праву публичному. На этом вопросе мы еще остановимся ниже, а здесь вернемся к аграрному праву по другому поводу. В научно-теоретическом и законодательно-прикладном плане существование агарного права (раньше колхозного, а затем сельскохозяйственного) как отрасли в системе российского права признается всеми учеными юристами-аграрниками. Среди них имеются лишь разногласия по вопросу признания его самостоятельной либо комплексной отраслью права. Не затрагивая здесь данную полемику как не имеющую практического значения, выразим лишь недоумение по поводу того, что эта столь важная отрасль права не охватывается государственным образовательным стандартом высшего профессионального образования как учебная дисциплина в юридических вузах России.4 Такая позиция министерства, утвердившего стандарт, как справедливо отмечается в научной литературе, не отвечает потребностям общества развивать сельскохозяйственное производства, готовить высококвалифицированных специалистов, способных обеспечить его правовое обслуживание.5 Что же касается сельскохозяйственного или аграрного законодательства как источника этой отрасли права, именуемого еще законодательством о сельском хозяйстве или агропромышленном комплексе и тому подобными названиями, то его важное место в системе российского законодательства как особой специфической отрасли законодательства в системе российского законодательства никем из ученых и практиков не отрицалось раньше, признается и сегодня. Отсутствие упоминания об этом законодательстве в Конституции РФ ничуть не колеблет его исключительной роли и важности в регулировании аграрных экономических отношений и влияния на весь процесс экономического развития России в целом. Согласно ст.73 Конституции России, аграрное законодательство не названо в ее статьях 71-72 в качестве предметов федерального или совместного ведения, относится к предметам исключительного ведения субъектов РФ, которые обладают всей полнотой государственной власти на своей территории. В соответствии с ч.4 ст.76 Конституции РФ, они осуществляют собственное правовое регулирование, включая принятие законов и иных правовых актов, а ч.6 данной статьи указывает на то, что в случае противоречия между федеральным законом и нормативно-правовым актом субъектов РФ, изданным в рамках собственного правового регулирования (т.е. ч.4 настоящей статьи), действует нормативно-правовой акт субъекта РФ. Данное конституционное положение имеет чрезвычайно важное значение. За более чем десятилетний период действия Конституции России субъектами РФ принято бесчисленное множество законов и подзаконных актов, регулирующих общественные отношения в сельском хозяйстве и АПК в целом. Нет необходимости повторяться в том, что содержащиеся в них установления по аграрным вопросам имеют самостоятельное регулятивное значение и в случае противоречия с нормами федерального закона по тем же вопросам, будут действовать именно эти положения закона субъекта РФ, а не федерального закона. Многими субъектами РФ приняты также законы и другие нормативные акты по залогу земли. Но они создавались в рамках совместного ведения РФ и ее субъектов. Чаще всего законодательство субъектов РФ по залогу земли принималось в порядке «опережающего нормотворчества», поскольку те или иные вопросы не регулировались федеральными законами, а жизнь требовала их решения. Но акты субъектов РФ по залогу земли в соответствии с ч.5 ст.76 Конституции РФ не могут противоречить федеральным законам. В случае противоречия между ними действие федеральный закон. Такая субординация характерна только в отношении участков несельскохозяйственного назначения, когда они используются в качестве пространственного базиса для размещения на них соответствующих объектов, но не в целях сельскохозяйственного производства. Земли сельскохозяйственного назначения – это особый объект ипотечных отношений, который используется и охраняется (о чем уже выше отмечалось) как основное средство сельскохозяйственного производства и предмет труда. Складывающиеся в процессе этого производства общественные отношения уже являются предметом в первую очередь аграрного, и земельного права. Из этого следует, что в законе об ипотеке сельскохозяйственных земель должна учитываться аграрная составляющая, то есть производство сельскохозяйственной продукции на прошедших «горнило» ипотеки землях, то есть того биологического процесса, который составляет его природно-технологическую основу и самым непосредственным образом связан с этой системой в целом. На первый план здесь выдвигается охрана окружающей среды, соблюдение экологических норм и требований, дабы избавить сельскохозяйственное производство от пагубного влияния на природу, а состояние природы – на производство сельскохозяйственной продукции. И если в законе «Об особенностях ипотеки сельскохозяйственных земель» вступят в чем-то в противоречия с требованиями аграрной составляющей в ипотечных отношениях, то субъекты РФ будут вынуждены принимать свои акты, в которых иным образом получат разрешения соответствующие вопросы, чем они регулируются в федеральном законодательстве. Противоречия между федеральным законодательством и законодательством субъектов РФ по поводу залога сельскохозяйственных земель нам представляются неизбежными по той причине, что залог как способ обеспечения исполнения обязательств по традиции, как известно, является институтом гражданского права. Его источник – гражданское законодательство – относится к предмету исключительного ведения РФ. Цивилистическая наука естественно изучает и интерпретирует всю проблематику залога земли под углом зрения принципов гражданского законодательства, сформулированных в ст.1 ГК РФ. Притом многие ее представители рассматривают гражданское право не иначе как синоним частного, то есть намечает тенденция частноправового уклона в регулировании отношений, попадающих в сферу его действия, в том числе складывающихся на основе использования природных ресурсов. Аграрное законодательство относится по остаточному принципу (то есть не поименованному) к предметам ведения субъектов РФ. Возможно, что и это обстоятельство послужило в какой-то мере причиной исключения сложившегося на его базе аграрного права из государственного образовательного стандарта юридических вузов России. Но как бы то ни было, но сопротивляться аграрному праву с его принципами гражданскому праву слишком сложно. Это разновесные категории. Вот и попадет сельскохозяйственная земля под вольницу цивилистической частноправовой свободы в сферу ипотечного кредитования, где об охране природы, учете общественных и государственных интересов уже никто не будет вспоминать. Мы убеждены в том, что избежать таких коллизий между гражданским и аграрным (это касается хоть и в меньшей мере всего природоресурсного законодательства) законодательством невозможно до тех пор, пока они будут находиться на разных ступенях иерархической структуры предметов ведения. Объективно напрашивается вывод о необходимости поставить их в равное положение, для чего требуется внести изменения в Конституцию РФ согласно которым должно получить легальное закрепление аграрное (сельскохозяйственное) законодательство (аграрная, сельскохозяйственная деятельность) как предмет совместного ведения РФ и ее субъектов. Также необходимо отнести к совместному ведению гражданское законодательство. Можно привести бесчисленное множество нормативно-правовых актов субъектов РФ, в которых содержаться нормы гражданского права, регулирующих общественные отношения, попадающие в сферу его действия, но не затронутые федеральным законодательством. Формально они антиконституционны, но жизненно важны и нуждаются в разрешении. Особо выделяются в этом отношении акты природоохранного характера. Например, 14 мая 2003 г. в Волгоградской области был принят закон № 820-ОД «О возмещении (компенсации) вреда окружающей среде на территории Волгоградской области». Его значение и положительную роль трудно оценить, но с формально-юридической точки зрения он вступает в противоречие с конституционным закреплением предметов ведения гражданским законодательством. Поскольку институт обязательств из причинения вреда издревле рассматривается как институт гражданского права. Столь же широкое распространение получили положения гражданского права в нормативно-праоввых актах субъектов РФ по сельском хозяйству. Их здесь не перечесть, да в том и нет необходимости, поскольку они являются результатом их собственного правового регулирования общественных отношений в сельском хозяйстве. Исправить существующую коллизию между федеральным и субъекта РФ законодательства можно лишь признанием и конституционным закреплением гражданского законодательства предметом совместного ведения РФ и ее субъектов. Гарантию согласованности гражданско-правовых норм, содержащихся в законодательстве субъектов РФ, с ГК РФ, а в будущем вероятно. С Основами гражданского законодателсьтва, вполне обеспечит п.2 ст.3 ГК РФ, в соответствтии с которым нормы гражданского права, содержащиеся в других законах, должны соответствовать ГК РФ. Это указанипе ГК ИРФ в равной мере относится и ко всему федерлаьному законодательству. Аналогичную позицию федеральный законодатель также занял при разработке Градостроительного кодекса РФ (далее – ГрадК РФ), принятого в декабре 2004 г. В ч.3 ст.3 его указывается, что законы и иные нормативные правовые акты субъектов РФ, содержащие нормы, регулирующие отношения в области градостроительной деятельности, не могут противоречить настоящему кодексу. Отличие состоит только в том, что в ГК РФ названы другие законы, а в ЗК РФ говорить о федеральных законах и законах субъектов РФ, нормы которых должны соответствовать этим кодексам. В ГрадК РФ упоминаются лишь акты субъектов РФ. Это обусловлено тем, что гражданское законодательство – предмет ведения только РФ и ГК РФ должны соответствовать только федеральные законы, акты субъектов РФ здесь исключаются. Земельное законодательство – предмет совместного ведения, а потому названы акты РФ и субъектов РФ. Градостроительное законодательство в Конституции РФ вообще не упоминается. Это означает, что такое упущение относит его по остаточному принципу к предметам ведения исключительного ведения субъектов РФ. Принципы ГрадК РФ свидетельствуют о полезном «вторжении» федерального законодательства в полномочия органов государственной власти субъектов РФ по собственному правовому регулированию градостроительных отношений. Данный факт свидетельствует о том, что в настоящий момент градостроительная деятельность – уже предмет совместного ведения Федерации и ее субъектов. И исследователи ГрадК РФ правильно пришли к выводу о необходимости отнесения градостроительного законодательства к числу предметов совместного ведения РФ и ее субъектов (ст.72 Конституции РФ).6 Говоря о новелле ГК РФ, внедренной законодательством и в иные кодифицированные акты, мы должны выразить сожаление о том. Что она не получила закрепления в Федеральном законе «Об охране окружающей среды» от 10 января 2002 г. Данный закон конечно не кодекс, но сформулированные в нем положения по своей антропологической, социальной, и государственной значимости таковы, что должны соблюдаться во всем российском законодательстве. Философия данного закона должна стать азбукой законодателей всех уровней и пронизывать все принимаемы ими акты. Но ее прочтение будет обязательным только тогда, когда в законе об охране окружающей среды как стержневом акте, не отличающимся практически по своей систематизации и юридической технике от кодексов, будет сформулировано императивное требование о том, что нормы всех законов и других нормативных актов, принимаемых в России, должны соответствовать данному закону. Без такой формулировки в данном законе создаются предпосылки для всех нормотворческих органов всех уровней обходить, а то и преступать экологические нормативы и требования в угоду экономическим и иным соображениям. Авторы постатейного научно-практического комментария к Градостроительному кодексу РФ весьма аргументировано обосновали тезис о том, что при разработки новых законопроектов и внесении изменений в действующее законодательство, обусловленных принятием ГрадК РФ, должны соблюдать требования природоохранного законодательства.7 Все они должны строиться в соответствии с нормами Федерального закона «Об охране окружающей среды» от 10 января 2002 г. Такое требование должно стать альфой и омегой нормотворческой деятельности органов власти всех уровней, как равным образом и правоприменителей и принятых ими актов. Мы относимся положительно к нововведениям в российское законодательство, которое было положено в ГК РФ, и считаем, что оно имеет принципиально важное значение, поскольку большинство общерегулятивных актов, принимаемых в России на всех уровнях государственно-политического устройства, являются, как правило, комплексными, и содержат в себе установления различной отраслевой принадлежности. Они безусловно должны соответствовать общим принципам и философии кодифицированного и другого стержневого федерального акта, какую-то область (часть, строну и т.д.) отношений из сферы действия которого они затрагивают. В этом, на наш взгляд, кроется залог научно-обоснованного построения системы российского права.8 В рамках теоретического аспекта нашей статьи целесообразно рассмотреть и второе обстоятельство, послужившее поводом для обращения к теме ипотеки сельскохозяйственных земельных участков. Тем более, что оно также из области субъективных теоретических сентенций.^ Критика законоположений и их интерпретация Профессор Г.Е. Быстров, о статьях которого идет здесь речь, является представителем аграрно-правовой науки, и относится к числу тех ученых, кто глубоко исследует аграрно-земельные преобразования в России на рубеже 20-21 веков. На фоне соотношения частноправовых и публично-правовых начал в регулировании земельных отношений он справедлив, на наш взгляд. Критикует ту часть земельного законодательства, в которой игнорируется опыт зарубежных рыночных стран, в котором используются различные меры для борьбы против чрезмерной концентрации земель в одних руках и создания латифундий. По его мнению, вопреки требованиям ч.2 ст.8 Конституции России, гарантирующей признание и защиту равным образом всех форм собственности на землю, оно устанавливает привилегии и преимущества собственности юридических лиц, государственной и муниципальной собственности по сравнению с общей долевой собственностью участников (членов) сельскохозяйственных коммерческих организаций и закрепляет принцип правового обезземеливания крестьян. Законодательство отказывается от ограничений максимальной площадь земельной собственности граждан и юридических лиц, оставляя открытым вопрос о механизме перехода от права общей собственности к собственности крупных агрохолдинговых компаний, не защищает от обезземеливания не только собственников земельных долей, но и сельскохозяйственные коммерческие организации, крестьянские (фермерские) хозяйства.9 Поддерживая его позицию по данному вопросу, мы не можем согласиться по ряду других суждений автора, относящихся к обороту земельных участков в целом, к отдельным сделкам с ними, в том числе при передаче в залог. Не состоятельность некоторых его научных постулатов проистекает, на наш взгляд, из противоречивости его внутренней философии. Ее суть заключается в том, что утверждая правильно о приоритете земельного перед гражданским законодательством.10 На деле Г.Е. Быстров исповедует в своей доктрине цивилистической уклон. Так, говоря о сделках с земельными участками, требующих государственной регистрации в соответствии со ст.25 ЗК РФ, он оптимистично трактует п.2 ст.26 ЗК РФ, предусматривающий договоры с земельными участками, заключенные на срок менее одного года и не подлежащими государственной регистрации, за исключением случаев, установленных федеральными законами. В состоянии эйфории утверждает, что «не обязательно государственная регистрация и ряда других указанных в федеральных законах письменных сделок, например, для договоров доверительного управления, оформленных вместо договоров аренды земельных долей, которые были заключены до введения в действие закона об обороте земель сельскохозяйственного назначения».11 Надо ли доказывать что институт доверительного управления не применим к земельным отношениям. Признал возможным передачу земельных участков, - а если речь идет о земельных долях, то имеются в виду земли сельскохозяйственного назначения, - в доверительное управление не предусмотренное земельным кодексом РФ, Г.Е. Быстров показал свое преемственность гражданскому законодательству. В той же статье он дает положительную оценку приватизации земли несельскохозяйственного назначения под приватизируемыми объектами по указам президента РФ начала-середины 90-х годов прошлого столетия. Такая оценка дается в контексте совершения сделок с земельными участками. Особую роль в формировании и развитии рыночных земельных отношений, по мнению автора, сыграли ныне утратившие юридическую силу «Основные положения государственной программы приватизации государственных и муниципальных предприятия в РФ после 1 июля 1994 г», утв. (ныне не действующими) указами Президента РФ от 22 июля 1994 г. и от 16 мая 1997 г. «О гарантиях собственникам объектов недвижимости в приобретении в собственность земельных участков под этими объектами».12 Автор не удосужился пояснить в чем же конкретно выразилась роль указов президента РФ того периода. Между тем, они получили глубокий критический анализ и показана их негативная роль в экономике России.13 Ратуя за расширение гражданского оборота земельных участков, Г.Е. Быстров заявляет следующее: «несмотря на то, что участки лесного фонда не могут быть неотчуждаемы, незакладывамые, они признаются предметом ограниченных частных прав, так как в соответствии с федеральным законом от 29 декабря 2004 г. № 19914 разрешается передача по договору аренды лесхозам федерального органа исполнительной власти в области лесного хозяйства, или осуществляющей ведение лесного хозяйства организацией органа исполнительной власти субъекта РФ лесопользователю (арендатору) участка лесного фонда за плату на срок от 1 года до 90 лет».15 Без критического отношения к такому нововведению может отнестись только ученый, готовый положить на алтарь частной собственности и оборота природных ресурсов интересы своего народа и жаждущий как можно быстрей пустить всю землю без оглядки в гражданско-правовое блуждание. Его негативное отношение к людям земли российской и приверженность к гражданскому праву особо отчетливо проявляется там, где речь идет в том или ином контексте о предприятии. Причем, в его рассуждениях это понятие выражает собой и субъект и объект гражданского права. Трудно, конечно, подозревать ученого в непонимании того факта, что субъект и объект права – это не одно и тоже. Но как можно расценивать его следующие слова. «Особый порядок установлен для приватизации стратегических предприятий и акционерных обществ: федеральных государственных унитарных предприятий, осуществляющих производство продукции (работ и услуг), имеющих стратегическое значение для обеспечения обороноспособности и безопасности государства, защиты нравственности, здоровья, прав и законных интересов граждан Российской Федерации».16 Государственные унитарные предприятия, как известно, помещены в главе «юридические лица», то есть являются субъектами права (ст.113-115 ГК РФ), там же помещены и акционерные общества (ст.96-104). Следовательно, они рассматриваются ГК РФ вместе с людьми как субъекты права. Как же их можно приватизировать вместе с людьми и какова тогда роль этих предприятий в защите нравственности, здоровья, прав и законных интересов граждан России, если люди в их составе приватизируются как любое имущество? Можно было бы предполажить, что Г.Е. Быстров для сокращения назвал здесь объектом приватизщации не имущество государственных предприятий, а само предприятие, понимая под ним не субъект права, а имущественный комплекс без людей. Но несколькими строчками ниже он повторяется о том, что «в особом порядке на основании федерального закона осуществляется приватизация федеральных государственных унитарных предприятий, являющихся субъектами естественных монополий в сфере железнодорожных перевозок и находящихся в ведении федерального органа исполнительной власти в области управления».17 Как видим, все таки в устах ученого приватизируется предприятие как субъект права, а не как объект (имущественный комплекс). Просто юридический нонсенс – по другому трудно выразиться. К анализируемой здесь статье Г.Е.Быстрова мы еще вернемся при исследовании чисто земельных вопросов. А сейчас посмотрим еще одну его статью, опубликованную в следующем девятом номере того же журнала «Аграрное и земельное право» за 2005 год, где он окончательно запутался в понятии предприятие. А она, кстати, посвящена договору залога земельного участка и иным сделкам. Говоря в ней об ипотеке предприятия как имущественного комплекса, автор пишем, что «договор о таком залоге может заключать как предприятие, являющееся собственником такого имущества, так и предприятие, которому передано имущество в хозяйственное ведение или оперативное управление (с разрешения собственника или уполномоченного органа)».18 Такая мешанина словоупотреблений не поддается научному анализу, поскольку выходит за рамки формальной и диалектической логики. К Ней невозможно приспособить аппарат логического мышления. В самом деле, если предприятие – имущественный комплекс, то как этот имущественный комплекс может быть одновременно и субъектом права, и заключать какой бы то ни было договор. Вступать с Г.Е. Быстровым в дискуссию по данной его сентенции нет никакого смысла, поскольку она содержит рассуждения, в которых концы с концами не вяжутся, что в квалификации С.Кара-мурзы называется «некогерентными умозаключениями».19 Можно лишь напомнить ему, о чем он знает не меньше нас, что все аграрное, земельное, экологическое законодательство федерации и субъектов РФ под предприятием понимает только субъект права (за исключением конечно приватизационного законодательства). Можно было бы отнестись к рассуждениям ученого-правоведа снисходительно, если бы он назвал хоть один нормативный акт из всей многоотраслевой системы природоресурсного или экологического законодательства, в котором предприятие рассматривается как объект права. Нам такой акт не приходит в голову. Все аграрно-земельное и экологическое законодательство рассматривает предприятие как субъект права, а не объект, ошибочно названный в ГК РФ. Между тем, Г.Е. Быстров специализируется именно в данной сфере научных знаний свои статьи посвящает правовому режиму объектов природы. Его попытку «пофорсить» в цивилистическом мундире едва ли можно признать удачной. Теперь коснемся взглядов ученого на сам земельный участок как тот объект, сделки с которым его волнуют больше всего. Похоже, что он лишен возможности видеть в законодательстве серьезные недостатки и заостряет особое внимание на совершенно несущественных моментах, не имеющих практического значения. Вот пример: «договор залога земельного участка (ипотеки) в том смысле, в каком он закреплен действующим законодательством Российской Федерации, может быть заключен залогодателем, сдающим в залог находящийся в его собственности земельный участок или часть его, либо право аренды земельного участка, и залогодержателем, который выдает залогодателю в обеспечение получаемого предмета залога оговоренную в договоре денежную сумму».20 И вот что он отмечает, не вдаваясь, по его выражению, в подробный анализ содержания договора залога земельных участков в качестве важных моментов: во-первых, на практике наибольшее распространение имеет договор, оформляемый в виде закладной. Во-вторых, в условиях рыночных отношений повышается роль локальных правовых актов коммерческих банков и других кредитных учреждений, регулирующих на основе действующего гражданского, предпринимательского, банковского, земельного законодательства залог земельных участков.21 Автор этой прокламации увидел муху и не заметил слона. Закладная как форма ипотечных отношений, и локальные нормативные акты коммерческих банков по значимости несравнимы с тем фактом, что федеральное законодательство предусматривает возможность передачи в залог части земельного участка и права его аренды. Г.Е. Быстрову не мешало бы задуматься над этим фактом. Как он себе представляет передачу в залог части земельного участка? Ведь сам же здесь пишем, что предметом залога может быть земельный участок с зафиксированными границами (местоположением) в документах, удостоверяющих права на землю, и в государственной регистрации этих прав…, к договору ипотеки участка должна быть приложены копия чертежа границ этого участка, выданная правомочным органом.22 Все это означает, что если из существующего земельного участка выделяется какая-то часть его для передачи в залог, то после прохождения всех предусмотренных специальными правила стадий разделения эта часть регистрируется как самостоятельный земельный участок с собственным регистрационным номером. Он и передается в залог. Где же логика в рассуждениях автора, когда он отождествляет земельный участок и его часть? Части земельного участка в юридическом значении данного слова не бывает, как не бывает части доски. Распилив доску на две или несколько частей, получается несколько досок, но меньших размеров. Так и на основе разделенного участка земли получается несколько самостоятельных земельных участков. Критерием возможности деления земельного участка на части служит минимальный размер земельного участка для целевого и разрешенного использования, предусмотренного законодательством. О части земельного участка можно говорить лишь в рамках внутрихозяйственного использования его субъектом так сказать в практическом обиходе. Столь же критического анализа заслуживает возможность передачи в залог права аренды земельного участка. Предусмотренное п.5 ст.22 ЗК РФ право арендатора подвергнуто аргументированной научной критике в специальной монографической литературе.23 Но в силу особой значимости данного вопроса мы вынуждены остановиться на нем более подробно, заострив внимание лишь на залоговой части. Заметим, что указанным пунктом ст.22 ЗК РФ предусмотрено передача в залог арендатором участка только своих прав. Об обязанностях здесь не говориться, да это и понято, так как передавать в залог обязанности арендатора было бы верхом глупости. Но права без обязанностей в договоре аренды не существуют: на каждой стороне лежат права и корреспондирующие им обязанности. Совершенно непонятно, как их можно разорвать, оставив обязанности у арендатора (он же залогодатель), а права передав залогодержателю. И для чего практике нужна такая юридическая абракадабра. Надо полагать, что данную норму законодатель воспринял в ст.615 ГК РФ. Там, правда, предусмотрена возможность арендатора передать свои права другому лицу с согласия арендодателя, а ЗК РФ закрепил такое право уже «без согласия собственника земельного участка при условии его уведомления». ГК РФ по нашему мнению допустил ошибку, которую ЗК РФ удвоил. Юридический нонсенс заключается еще и в том, что законодатель разрывает связь земельного участка как объекта материального мира природного происхождения с правом на него как явлением социальным, что недопустимо: земельный участок и права на него в обществе с государственным устройством теснейшим образом связаны. При буквальном толковании норм указанных статей ГК РФ и ЗК РФ можно с полным основанием предположить, что арендатор передает в залог другому лицу только свои арендные права – в отличие от субаренды (поднайма), когда передается и само арендованное имущество, и права и обязанности другому лицу (перенаем), - только арендные права причем без корреспондирующих им обязанностей, а земельный участок остается в собственности у арендодателя. Но кому нужны такие права без материального объекта, который они выражают? Право олицетворяет в данном случае земельный участок, они находятся в такой диалектической взаимосвязи, как форма и содержание. Земельный участок – это содержание, представленное материально-вещественным субстратом природного происхождения, а право – форма данного содержания. Проще говоря, земельный участок – это такой объект, без наличия которого в натуре право на него – есть голое право. Ошибка законодателя в том, что он разделил форму и содержание, «раскроил» отделенное от содержан