Александр Павлович Оленич-Гнененко ПРОЗА В горах Кавказа Лето Ростов-Дон — Хаджох, 27–28 июня 1937 года Меня, писателя-натуралиста, уже давно привлекал Кавказский заповедник с его могучими горами, вековыми лесами, коврами альпийских лугов, стремительными реками и разнообразным миром животных.Я хорошо представляю себе, по изученной мной литературе, что в заповеднике я смогу плодотворнее всего наблюдать интересующий меня целостный процесс жизни природы, в неразрывной взаимосвязи и взаимодействии всех ее сторон и в ее непрестанном внутреннем движении. Здесь до революции была Кубанская охота и бессмысленно губились ценнейшие звери. Теперь советский человек, как разумный хозяин, взял эти горы и воды, леса и зверей под свою охрану, восстанавливает и обогащает замечательную природу Западного Кавказа.Новое отношение человека к природе неизбежно должно влечь за собой и новое «отношение» ее к человеку. Все это я хочу видеть собственными глазами… Наконец, я на пути в Кавказский заповедник. Двадцать седьмого июня, в полночь, скорый поезд Москва — Сочи доставил меня на станцию Белореченскую, и на следующее утро я выехал местным поездом на Хаджох — последнюю железнодорожную станцию на пути в заповедник.Погода теплая, ясная, хотя на западе над синеющими вдали горами вспухли белые кучевые облака. В открытые окна вагона льется свежий воздух, пропитанный запахами цветов и трав. Зелень садов и полян вымыта недавними дождями. Вверху — веселая голубизна летнего неба.Своеобразным, ныряющим полетам высоко проносятся щурки. Блестя на солнце золотисто-зеленым оперением, они стайками отдыхают на проволоке телеграфа, совсем близко от железнодорожного пути. С резким криком взлетают над медной сетью проводов большеголовые сорокопуты.Проехали Майкоп, Тульскую, Шунтук, Абадзехскую. Вдоль полотна железной дороги между Абадзехской и Хаджохом встречаются десятки древних гробниц-долменов. Они тут называются «богатырскими хатками». Одни из них почти полностью сохранились, от других остались только груды камней и щебня. Их разрушали хищники-кладоискатели, привлеченные рассказами о тысячелетних сокровищах, а сейчас буквально взрывают разросшиеся здесь деревья. Корни сдвигают и перевертывают огромные плоские камни, проникают в трещины и расширяют их все больше и больше, ломают и дробят долмены, далеко в сторону разбрасывая обломки мшистых плит, видевших зарю бронзового века.…Станция Хаджох.Рядом раскинулась станица Каменномостская.Все вокруг затянула сетка мелкого упорного дождя. С рюкзаком за плечами, в плаще я стою на перроне. Тут же кутаются в пледы старик-профессор из Ленинграда и его жена, худенькая маленькая старушка, похожая на белоголовую девочку. Она тонким голоском, в котором слышатся слезы, кротко укоряет мужа за склонность к рискованным путешествиям.Несколько лет назад, как выясняется, этот неугомонный путешественник завез ее в самую глубь саянской тайги. Вместе с хозяином-хакасом профессор ловил в ледяных горных ручьях хариузов, промышлял в лесах рябчиков и даже принимал участие в охоте на медведя, нахально забравшегося в пчельник во дворе. Профессор остался безмерно доволен «дачей», но жене его до сих пор и во сне и наяву слышится медвежий рев.Сконфуженно покашливая, профессор то потирает нос, то выжимает из намокшей седой бородки капли дождевой воды.— Но ты же знаешь, Наточка, что только так я и умею отдыхать…У профессора есть письмо к одному из местных жителей. Вспомнив об этом, он просит меня присмотреть за багажом и решительно шагает по лужам, под руку с женой.К счастью, адресат живет совсем близко. Профессор вскоре возвращается вместе с молодым человеком и веселой черноглазой девушкой. Забрав профессорские чемоданы, мы поднимаемся по скользкому глинистому откосу и через несколько минут сидим на широкой веранде в доме Андрея Ивановича Речкина — члена производственно-промысловой артели «Пищепром». На столе, покрытом вышитой скатертью, сверкает никелем ведерный самовар. Приподнимая самоварную крышку, с тонким свистом бьет вверх упругая струйка прозрачного пара.Андрей Иванович, высокий смуглый мужчина лет пятидесяти, угощает нас крупными тёмнокрасными вишнями и местным фруктовым вином. Хозяин утверждает, что вино не хуже виноградного. Пожалуй, с ним можно согласиться.Андрей Иванович говорит, что в предгорьях, да и высоко в горах, очень много фруктовых деревьев. Часто это одичавшие сады на местах «аулищ» — бывших черкесских поселений. До сих пор еще среди деревьев-дичков встречаются настоящие садовые груши. Такие деревья с крупными сладкими плодами называются здесь сладкой или азиатской грушей. Следы бывших черкесских садов многочисленны и любопытны.Например, в окрестностях Хаджоха есть одичавшая слива — белый терн. В станице Даховской, вблизи кирпичного завода, растет алыча без косточек.Сотни местных жителей в сентябре и октябре целыми семьями выходят в леса, разбивают палатки, делают балаганы из драни и собирают дикие фрукты. Тут же, в лесу, устроены приемочные пункты.На полянах разостланы брезенты, стоят весы. На брезентах желто-золотистой грудой насыпаны груши, кислицы, алыча. Воздух насыщен пьяным ароматом бродящего яблочного и грушевого сока.… Я должен задержаться в Хаджохе и в некоторых других местах на подступах к заповеднику, так как хочу ближе познакомиться с предгорьями Главного Кавказского хребта, их природой и живущими там людьми.Я договорился с Андреем Ивановичем, и меня поселили в мезонине. Единственное, но очень большое окно моего временного жилья не застеклено и только завешено куском парусины. Меня обвевает влажное дыханье летней кавказской ночи.Порывы ветра подхватывают парусину. Белея во мраке, она трепещет, как гигантское крыло, и взлетает к потолку. В темном квадрате окна мне видны большие, дрожащие, словно призрачные, звезды. Нависшие над домом черные ветви деревьев со скрежетом царапают жесть крыши. С тяжелым глухим стуком падают сорванные ветром плоды…^ Хаджох, 29 июня — 5 июля Хаджох — преддверие заповедника.Со всех сторон к станице подступили леса, сбегающие по горным склонам. Это край лесорубов, дранщиков, золотоискателей, геологов-практиков, охотников.Семидесятилетний старик Александр Тимофеевич Кондраков, житель станицы Каменномостской, говорит, закручивая сивые щетинистые усы:— Мы с малых лет находимся в горах и лесах невылазно. Леса, воды и горы у нас богатые. В реках наших полно разной рыбы. Гор своих мы толком еще не знаем, а сколько в них добра захоронено! Тут недалечко текут три ручья рядом: в одном вода черная, в другом — кислая, ну прямо квасцы, в третьем — серная. Срубил я раз дерево, выдолбил корыто, вскипятил серную воду — тухлым яйцом она пахнет — и стал по два раза в день купаться. Лежал в этой воде по пятнадцать минут — больше не выдержать. После шести раз будто снова на свет народился. С тех пор прошло пятнадцать лет, поясница не болит, а то меня совсем было в дугу согнуло. Есть тут такая особая желтая земля, легко разминается. Ею черкесы сафьян обрабатывали, и от ящура сильно помогает… До революции из Петрограда профессора приезжали, взяли каменную доску, серая, легкая она, точно как та, на которой пишут. Есть много каменных змей, узлом скрученных, аммониты называются, каменных листьев много, ракушек. В одном месте руду нашли, пробовали ее (давно это было): говорят, большой процент серебра в ней. Каменные деревья, уголь, золото есть. В Мишохо, в самой вершине, я раз забрел в пещеру, а в пещере — колодец с человеческими костями.…Я зашел к здешнему охотнику Павлу Ивановичу Енину. Я уже наведывался к нему, но не заставал его дома: он был в горах.Енин искусный охотник. Любопытен один из применяемых им способов ловли волков.Где-нибудь в подходящем месте он выбирает дерево, обрубает одну из наиболее крепких веток, нависающих над тропой на высоте хорошего волчьего прыжка, расщепляет оставшуюся часть ветки, раздвигает обе половинки расщепа и вставляет между ними так, чтобы они не сошлись, деревянный брусок. К нему подвешивается привада.Почуяв мясо, волк прыгает, пытаясь схватить лапой добычу, и выбивает брусок. Мгновенно половинки расщепа соединяются. Зверь повисает в воздухе, как клещами, схваченный за лапу.Павел Иванович, примостившись на табурете, сиденье которого сделано из огромного высушенного древесного гриба, рассказывает о зверях заповедника:— Кабан и медведь — чуткие звери, осторожные… Волчица учит детей, как охотиться, волчата догоняют мать — ловят за хвост, за бока, хватают за шею. Волк промеж людей среди белого дня идет: от собаки ни за что не отличить. Очень умный зверь!…С сыном Речкина мы много бродили в ближних горах. Однажды поднялись к Овечьему базу — древней пещере.В камнях по тропе и на стенах пещеры снуют тысячи юрких ящериц. Они двух цветов: зеленые и серые, очень изящные и быстрые.Замечательны защитные положения, которые принимают застигнутые врасплох ящерицы. Вот одна, зеленая, как изумруд, метнулась вверх по каменному отвесу почти у самого моего лица и вдруг остановилась. Вытянув вдоль стены длинный острый хвост и зацепившись задними лапками за неровности известняка, она откинула туловище в воздух, прижала передние лапки вплотную к бокам и застыла, словно неживая. Ящерицу совершенно невозможно было бы отличить от зеленых стеблей, свисающих из трещин, если бы не легкое трепетание ее горла.Мой спутник говорит, что летом, в семь-восемь часов утра, на тропе, ведущей к пещере, всегда можно встретить большую змею цвета стали или матового серебра. Свернувшись и положив огромную плоскую голову поверх колец, она греется на освещенной солнцем площадке у самого основания отвесной стены. Часто хвост змеи бывает протянут поперек тропы. Речкину случалось отодвигать его палкой, и змея не просыпалась. По-видимому, это очень старый полоз…^ Даховская — Сахрай, 6–7 июля Шестого утром с подводами кустарно-промысловой артели отправился в Сахрай. Со мной едет студент Ленинградского горного института Званцев — живой, веселый юноша, почти мальчик. Он работает коллектором геолого-разведочной группы в районе Сахрая. За три года учебы в институте он успел побывать практикантом на Шпицбергене, в Дальневосточном крае и Восточной Сибири.Он привык делать пешком большие переходы в любой обстановке. Только вчера утром он вышел из Сахрая в Хаджох, не застал поезда, пешком отправился в Майкоп, а сегодня уже вернулся обратно с рюкзаком, туго набитым консервными банками. Званцев соблазняет меня изменить маршрут. Он описывает замечательные свойства и красоту «белого камня» — исландского шпата, поисками которого занята его группа, и приглашает заглянуть в их лагерь. Я охотно соглашаюсь, тем более, что, как я узнал, в течение ближайших дней все работники Кавказского заповедника будут сопровождать членов Международного геологического конгресса, экскурсирующих по заповеднику.…В глубокой каменной теснине, пенясь и прядая через пороги, стремительно мчится Белая. По обоим берегам ее на волнообразных невысоких горах кудрявится свежая зелень дубов и диких фруктовых деревьев. При ярком, горячем солнце накрапывает дождь.За Даховекой дорога пошла все выше и круче в горы. На широких веселых полянах, в посевах пшеницы и ржи звонко бьют перепела. Мы едем уже несколько часов. Темнеет. В вечерней мгле бесшумно проносятся летучие мыши. Высоко в небе дрожащим огоньком загорается первая звезда.Впереди в сгущающемся мраке мелькнуло светлое пятно. Это «Домики», здесь мы ночуем.Нам отворил дверь коренастый, с короткой шеей старик. В руке он держал фонарь. Пока мы складывали вещи на дощатые нары, старик зажег лампу и растопил печурку. У него совсем белые голова и борода, седые с чернью кустистые брови.За чаем завязалась беседа. Нашего хозяина зовут Николаем Никитичем Бугаенко. Он попал на Кавказ девятилетним мальчиком. Сейчас ему девяносто лет. В Майкопе и Сахрае он живет уже полвека. В летнее время занимается заготовкой драни, зимой охотится. Старик крутой и гордый. Недавно он разбранился с сыновьями и поступил сторожем в «Домики»— перевалочный пункт лесопромышленной артели. Он прирабатывает еще тем, что гнет дуги и колесные ободья. По словам возчиков-сахрайцев, Бугаенко у них лучший мастер по этой части.Старик рассказывает спокойно, деловито, со снисходительной усмешкой бывалого человека: — Здесь много зверья водилось: зубры, туры, олени, джейраны, козы, медведь, кабан, па́нтер[1]. Зубров белые казаки в революцию побили. Найдут стадо голов в восемь — все перебьют. Потом скот домашний болеть стал. Вот болезнь на зубров и перекинулась. Зубр — зверь мягкий: передох. Зубра стрелять неопасно — скот как скот. Били зубра из ружья. Убьют, шкуру сдерут, а мясо медведям бросят.За турами ходить не любили — далеко. Охотились у нас только на крупную, дичь, мелочью не интересовались.В наших лесах водится порешня, куница-желтодушка и куница черкесская и водяная. Есть еще куница — под горлом красное с черным, и, не в пример желтодушке, маленькая, даже когда старая. Она всегда на деревьях живет. Лисиц у нас две породы: серая и красная, серая побольше будет. Лесных котов, чтоб им пусто было, гонять надоело, — кур крадут. Много здесь хорька, есть рыси.Медведь — он глупый: он только дураку страшен. Кабан — очень строгий зверь, а па́нтер — это кошка. Пантер, как ишак, ревет. Другого такого зверя нет.Страшнее всего кабан: человека пересекает пополам. Бежит кабан, головой трясет, пена бьет клубом, тогда сторонись, если хочешь быть живым.^ Сахрай — лагерь, 8 июля Переночевал в Сахрае, на квартире у лесника, где остановились геологи, и вместе с ними в шесть часов утра вышел в горы. С нами две вьючные лошади. До самого лагеря геологической группы шли пешком, сделав за день тридцать пять километров.Десятки раз пришлось переходить вброд изгибы реки Сахрай и впадающих в нее быстрых горных ручьев. Сначала по сторонам тропы встречался только дубняк, потом к дубовому лесу стали примешиваться столетние буки, иногда в четыре-пять обхватов, осина, береза, черная ольха.Еще выше начался пояс буковых лесов с примесью пихты, за ним — могучие мшистые пихтарники и, наконец, буковое и березовое криволесье и поляны субальпийских лугов.Лагерь расположился у самой границы заповедной территории.В трех брезентовых палатках живут начальник группы инженер Краснов, шесть рабочих и несколько студентов-практикантов последнего курса, в том числе две женщины: Нина Георгиевна и Мария Дементьевна.После ужина у горящих костров начинается оживленное обсуждение предстоящей работы. Из походных сумок извлекаются карандаши и блокноты, шуршат карты, пунктиром отмечаются маршруты.Группа разведывает месторождения исландского шпата. Эта ценный минерал. Раньше его приходилось ввозить из-за границы. Теперь мы добываем исландский шпат у себя дома.В палатке начальника партии пол покрыт ветками пихты, на них положен брезент. Это постель. Сыро и холодновато. Пахнет смолой, лесом, и кажется, что спишь под открытым небом.^ Лагерь, 9 июля Встали рано. Геологи с рассветом ушли в разведку. Я отправился в расположенный недалеко от лагеря имеретинский кош. Меня встретил с церемонной вежливостью высокий старик, зовут его Давид Илларионович. Три имеретина и один русский пасут здесь, в горах, стадо молочно-товарной фермы. Кош — это летний балаган из горбылей и драни. Вдоль стен устроены нары. Посредине помещения сложен из камней простой очаг. Балаган обнесен обширной оградой из целых березовых стволов; сюда на ночь загоняют коров. С полдюжины громадных желтых псов днем и ночью охраняют кош. Псы очень злы, и когда они нападают в отсутствие хозяев на случайно забредшего человека, ему остается одно: присесть на корточки и не двигаться, пока не подоспеет выручка.Имеретины угощают меня айраном — кислым молоком — с мамалыгой и чуреками. Перед едой молодой имеретин предлагает каждому деревянный ковш с водой и полотенце, чтобы вымыть руки.Кислое молоко и мамалыга подаются в больших деревянных чашках, которые, как и ковш, превосходно вырезаны из прочного, словно кость, и почти прозрачного дерева. Едим деревянными ложками чрезвычайно тонкой художественной работы, с изогнутыми, подобно лебединым шеям, длинными ручками. Твердую пищу имеретины берут руками, режут ее кривыми узкими ножами. На лезвиях ножей выбиты клейма — тамги старинных оружейников, а рукояти украшены серебряной и золотой инкрустацией. Вся деревянная посуда изготовлена тут же, на коше. Делает ее один из пастухов — статный человек лет сорока восьми, очень красивый, с большими, опущенными по-запорожски усами и добрыми печальными глазами.Голова его изящно повязана белым башлыком.Старый пастух Давид Илларионович хорошо знает русских и грузинских классиков. На память, очень точно он приводит выдержки из Пушкина, Горького, Льва Толстого. Когда речь зашла о предстоящем юбилее Шота Руставели, он достал с некрашеной пихтовой полки томики «Витязя в тигровой шкуре» на грузинском и русском языках и стал читать вслух, сравнивая перевод с оригиналом.Пастухи приручили молодого оленя. Неподалеку от коша в долбленом корыте стоит подсоленная вода. Каждый вечер, точно тень, из березняка появляется ланчук, подходит к корыту и пьет. Он привык к людям и подпускает их совсем близко.…Возвращаюсь к лагерю. По ту сторону субальпийского луга высятся обрывистой грядой обнажения известняков: там геологическая партия разведывает шпат. Под вечерним, гаснущим солнцем причудливые изломы известняковых громад принимают самую разнообразную окраску. Розовый, фиолетовый, голубой и синий цвета сменяют друг друга. Сквозь них пробиваются красноватые и золотисто-желтые оттенки. Великолепие этой игры красок и света подчеркивается спокойным фоном окружающих изумрудно-зеленых полян и темной зеленью пихтового леса.Спускается ночь, тихая, влажная, благоухающая. Внизу, на склоне, где разбиты палатки, слышен неумолкающий говор горного ручья. Ярко вспыхивают в черноте деревьев зелено-голубые искры светляков.Лагерь собрался у костра. Идет разговор о «золотой» пещере, открытой в горах старым чабаном. Там, говорят, известковые столбы, летучие мыши и богатые жилы белого камня. После беседы Мария Дементьевна читает вслух Некрасова.Снова сон в палатке, снова прохлада и освежающая бодрость горной, полной воздуха ночи.^ Лагерь, 10 июля Краснов уходит к «золотой» пещере вместе с чабаном и проводниками.Я иду с другой группой на ближайшую разработку исландского шпата, к горе Крепость.Тропа сбегает вниз, пересекает ручей, затем круто поднимается к высоким, в причудливых изломах, обнажениям известняков. В пещере перекинут широкий мост через узкую черную расщелину. Она очень глубока и далеко врезается в толщу породы. На противоположной стороне расщелины, опираясь на каменные уступы, тянется вверх по стене, к самому потолку пещеры, головоломная лестница, сделанная из двух поставленных одна над другой берез. Необрубленные сучья служат ступеньками. В левой стороне купола пещеры находится обширное углубление. Там тускло мерцают огромные ромбовидные кристаллы и змеятся жилы шпата, окруженные коричнево-ржавым «футляром» и многослойными натеками кальцита. В углублении сыро и холодно.Вдвоем с рабочим геологической группы идем к другой, еще не обследованной пещере. Сдираем кору с берез и зажигаем ее. Факелы горят ярко, и нам видна каждая песчинка. Пройдя шагов пятнадцать по коридору пещеры, мы вынуждены остановиться. Ход резко суживается, с потолка и стен каплет вода. Мой спутник с трудом ползет дальше по узкому коридору и обнаруживает в конце его расширение, а в нем почерневшие остатки травы и кости оленей и серн. Несомненно, это очень старое логово какого-то крупного зверя: волка, рыси, а может быть, и барса. За логовищем ход круто поворачивает влево, но он очень узок, вода со стен течет струями. Изнутри горы дует сильный леденящий ветер и гасит факел. Дальнейшее обследование приходится отложить.Выбираемся из мрачного подземелья. Светит яркое солнце. Разминаем закоченевшее тело и наслаждаемся свежим, живительным воздухом.…Издалека гора Крепость похожа на древний рыцарский замок. Гигантские, совершенно отвесные стены серо-голубого и желтого песчано-глинистого известняка вздымаются к небу на сотни метров. Стены там и здесь прорезаны трещинами. Из глуби трещин беспрестанно дует холодный, сырой ветер. Гора будто дышит.Отделившись от горы, одиноко стоит высокий утес песчано-глинистого известняка. Он сплошь исчерчен поперечными и продольными трещинами и, в сущности, сложен из отдельных громадных глыб, которые держатся каким-то чудом. Проходить в его мрачной тени страшно: вот-вот грянет он на землю всей тяжкой грудой и гром нового сброса сотрясет горы.По склонам, ниже осыпи, горы поросли пихтами, соснами, березой. В нежной яркозеленой траве брызнули синие, красные, желтые искры цветов. Травяной ковер во всех направлениях прорезан тропами медведей. По тропам и в осыпях — медвежьи порои, под большими, брошенными друг на друга камнями в прохладных пещерах — медвежьи лежки. Камни поменьше перевернуты. Черная земля под ними обнажена и изрыта. Медведи добывали здесь жуков и личинок.На макушке отвесных окал чуть видны саблеобразно изогнутые деревья. В синем воздухе, на уровне вершин, с пронзительными криками парят соколы.Вечереет. Схожу, точнее скольжу, едва удерживаясь на ногах, по крутому травянистому склону. Далеко на горизонте встают массивы Большого Тхача и Чертовых Ворот: они сторожат вход в горы и леса заповедника…Черно-коричневые и черно-синие тени туч ложатся на Крепость. Ее отвесные стены, наполовину уже скрытые надвигающейся тучей, напоминают суровые картины старинных мастеров.Падают тяжелые капли дождя.^ Лагерь, 12 июля Меня снова пригласил в гости пришедший в лагерь Давид Илларионович.Когда мы с ним беседовали на коше, подъехал верхом на горячем рыжем коне имеретин из их колхоза. В руке он держал на гибком ивовом пруте около десятка больших пестрых форелей. Прут был продет сквозь жабры, еще красные и трепещущие. В это время лета, когда вода низкая и чистая, форелей ловят здесь с помощью матики. Матика — это свободно скользящая петля в два конских волоса, обязательно черного цвета. Она укреплена на конце палки или прута. Матику при помощи удилища подводят так, что она оказывается за жабрами форели. Тогда удилище быстро дергают вверх и к себе, и захлестнутая под самые жабры рыба уже не может сорваться и только судорожно бьется в воздухе.Форель всегда стоит головой против течения и привыкла к тому, что прозрачная быстрина несет на нее ветки, сучья и змеящиеся, почерневшие в воде обрывки корней и трав. Поэтому она не пугается опущенного в глубину удилища и матики.…В лагере по обыкновению уже горят костры.Нина Георгиевна, сидя на «стуле» — деревянном обрубке, скалывает попорченный трещинами и примесями верхний слой-оболочку кристаллов. Из-под маленького долота, по которому она точно и размеренно ударяет молотком, летят светлые брызги. Очищенные кристаллы блестящими прозрачными ромбами сыплются на подставку.Подходит рабочий, с которым я разведывал пещеру.— Вот, Нина Георгиевна, сегодня я добыл.Он протягивает огромный, чистый, как слеза, кристалл, уже обработанный им.— Самый красивый из всех! — говорит Нина Георгиевна, взвешивая на ладони тяжелый кристалл: — Полномер, граммов двести будет. Ну, Петро, поздравляю!…Постепенно все вокруг заволокли густые тучи. Пошел дождь с крупным градом. Мы забились в палатки.К ночи небо прояснилось. Высыпали звезды. В степи звезды теплые. Здесь они излучают горный холод и кажутся осколками льда.^ Сахрай, 13–15 июля В шесть часов утра выехал в Сахрай верхом вместе с двумя геологами и бригадиром колхозной конефермы, пасущей табун вблизи лагеря. На этот раз наш путь лежит напрямик — через высокий лесистый хребет.Густой темный лес дышит сыростью и прелью. Среди старых буков и пихт светлеют поляны. Они поросли белокопытником и крапивой. В сорной траве, покрывающей поляны, повсюду видны полусгнившие, почерневшие, деревянные срубы, кучи замшелых камней и щебня, могильные курганы. Это остатки черкесских поселений — аулищ и казачьих сторожевых постов.В теперешних названиях мест, где были расположены военные посты, в искаженном виде сохранены их старинные обозначения: Блонкауз, Бекет (блокгауз, пикет).В Сахрае мы остановились на прежней квартире, у лесника Митрофана Даниловича, опытного охотника, хорошо знающего здешние леса.— Встречаются здесь, — отвечает на мои расспросы Митрофан Данилович, по-моему, такие, породы медведей: бурый, побольше стервятник; черный, белогорлый — поменьше и серый, седой — муравьятник.Куниц я знаю три породы. Это желтодушка большая, желтодушка малая — медовка: она меньше ростом, и пух у нее не синий, а белый, когда дунешь на шкурку, и каменная куница-белодушка. Говорят, что есть еще водяная куница, но это путают: куница бродит всюду, попадается и в камнях у воды. По рекам же приходилось встречать только выдру и норку.Оленей мы различаем так: один — пониже, с тупыми ушами, с разлапыми рогами и частыми отростками, другой — высокий, остроухий, рога у него прямые и отростки более редкие.Лисиц, зайцев, диких котов тоже считаем по две породы: красная лисица — поменьше и серая — более крупная. Есть заяц-мартовик — в марте котится; он поменьше, цветом серый и очень быстрый: от собак лучше бегает, а большой будет посветлее. Кот рыжеватой окраски — тот всегда длиннее, и кот сероватый — этот короче.Кабаны есть длиннорылые и тупорылые. Длиннорылые — те на высоких ногах, туловище у них короткое и худое. Они самые злые.^ Сахрай — Даховская, 16 июля С рюкзаком за плечами иду на почту договариваться о поездке в Даховскую.Мне дали почтовую лошадь, и сопровождает меня сын заведующего почтой Саша.…На привале у нас с Сашей завязался разговор.Саше четырнадцать лет. Он живой, любознательный мальчик, учится в седьмом классе Даховской школы. Саша — пионер и юный натуралист. Для коллекций школьного юннатского кружка Саша ловит змей и тритонов, собирает растения, бабочек, жуков и яйца птиц. Недавно он застрелил филина для чучела.В трех километрах от станицы Даховской есть большая пещера, которую до конца никому не удавалось пройти. Саша был там с товарищами. Ребята взяли с собой факелы и фонари.В пещеру ведет широкое темное отверстие. Под высокими оводами пещеры кружатся летучие мыши. С потолка стекает вода и нависают сталактиты. В пещере три «комнаты». Первая комната переходит вскоре в узкий коридор — отсюда можно двигаться дальше только гуськом: это вторая «комната». Ребята нашли ее заваленной камнями, и в глубине она была закрыта деревянной дверью. Они разбили дверь и проникли в третью комнату, такую же обширную, как и первая.Тут они увидели сложенную из камней кровать и много костей и черепов, человеческих и звериных. В третьей комнате течет родник, и вдоль него на щебне оттиснут след, похожий на человеческий. Дальше ребята не пошли: слишком узкий ход и вязкая красная глина охладили их исследовательский пыл.Мы беседуем, отдыхая в тени молодого дубка. Над нами раскинулось чистое синее небо. Кругом стадом зеленорунных овец рассыпались холмы и невысокие пологие горы. Из лесу доносится шипящий крик сойки.В траве, у наших ног, сонно передвигаются истомленные зноем яркозеленые кузнечики, раздумчиво шевелят усами блестящие бронзовые жуки.…В Даховскую мы прибыли в полдень.По дороге в дом заповедника меня догнал крепкоскулый, приземистый человек в военной форме, с бронзовыми дубовыми листками на фуражке и тремя синими звездочками в петлицах. Он оказался начальником охраны и парторгом заповедника.Помещение в доме заповедника было уже занято студентами-геоморфологами — мужем и женой, едущими из Москвы в Кавказский заповедник на летнюю практику. Мы с моим спутником устроились на колхозной квартире для приезжих, небольшой, но замечательно чистой.Иван Леонтьевич Деревянко — так зовут моего нового знакомого — неторопливо рассказывает окающим говорком:— Туристы, даже вузовцы-биологи, считают, что зверь «кусается». Лично я знаю лишь один достоверный случай нападения зверя на человека: это учинил медведь, зашедший из охотничьего района и раненный там. Напротив, очень часты случаи, когда животные не пугаются людей и даже ищут у них защиты. Прошлой зимой к костру, зажженному остановившимся на ночлег научным работником заповедника, подбежала лань. Она дрожала и еле держалась на ногах. За ней показался волк. Снег в эту зиму был очень глубокий, и лань, которую гнал волк, проваливалась в него почти по брюхо. Волк бежал рядом со следом лани: подмерзшая корка его выдерживала. Увидев костер и человека, он метнулся в сторону.Интересно наблюдать, как ведут себя дикие животные в лесу и горах, где человек бывает редко.Когда медведь разгребает муравейник, он совершенно не обращает внимания на окружающее. Он никого не боится, поэтому у него и чутье некоторым образом ослабевает. Олени, козы, серны — те всегда начеку, потому что на них охотятся волки и рыси.^ Даховская — Гузерипль, 17 июля Выехали в Гузерипль подводой. На ней устроилась и чета геоморфологов. Начальник охраны сопровождает нас верхом. Так как идет дождь, он накинул на плечи косматую бурку и стал похож на черкеса.По пути встречается много речных террас, и геоморфологи слезают с подводы, бесстрашно бредут по глубоким лужам и грязи, производят измерения и заносят их в блокноты.С гор ползет тяжелый серый туман. Небо заволокли низко нависшие тучи. Берег Белой, по которому мы едем, очень крут. Река с шумом несется через пороги, роет берега, кипит и бьет водопадами в каменных теснинах.Проложенная в скалах дорога сначала идет через сплошной лес диких груш и кислиц, затем появляются дубы, смешанные с буками и пихтой. Чем выше в горы, тем больше бука, пихты, осины и граба.За первым кордоном заповедника — Лагерная — открывается дикой красоты вид. На добрую сотню метров берег обрывается отвесной стеной. Внизу, на широкой террасе стоит лес мертвых пихт. Снова обрывается берег, и, сжатая с двух сторон скалами, бешено бурлит Белая. Это место называется Веселое. Вероятно, оно названо так потому, что впереди радостно и вольно развертывается панорама темнохвойных пихтовых и светлозеленых лиственных лесов, сине-бирюзовых гор и блистающих снегами вершин. Белая несет в своих стремнинах бревна-кряжи. К воде ведут лотки для спуска кряжей, и с берега на берег перекинуты на стальных канатах зыбкие кладки.Мы приехали в Гузерипль под вечер. Меня поместили в небольшом домике на берегу. Отсюда видно, как налитая паводком Белая мчит в мутных водах бревна, камни, коряги. Гул передвигаемых стремительным течением камней не умолкает ни на минуту.^ Гузерипль, 18 июля Управление заповедника находится на правом берегу Белой. Несколько деревянных домов вразброс запряталось среди буков и пихт над самой водой.Шум Белой слышен здесь и днем и ночью; он подобен прибою моря. Справа, между горами, раскинулась болотистая поляна Гузерипль, поросшая луговыми травами. Когда-то здесь паслись стада оленей и зубров. По ту сторону Белой — рабочий городок леспромхоза. Через реку перекинут висячий мост.Вокруг высятся покрытые хвойными лесами горы.На открытом склоне, перед усадьбой заповедника стоит тысячелетний долмен — сооружение из громадных плит песчаника: четыре стены и крыша. Половина верхней плиты отбита и сброшена на землю. Видна внутренность долмена. Кто-то проникал туда и разрывал могилу. В головной плите древними строителями искусно просверлено круглое, очень правильной формы, сквозное отверстие. Раньше оно было закрыто точно пригнанной каменной пробкой.…Смеркается. Еще немного — и вот уже ночь: в горах она падает внезапно.Я сижу в комнате для научных занятий. Передо мной подробная карта Кавказского заповедника. Парторг Деревянко знакомит меня со своим «хозяйством». Оно не маленькое: три тысячи квадратных километров высоких гор, стремительных гремящих рек, густых, опутанных лианами лесов, изумрудно-зеленых и радужно пестрых альпийских лугов. Территория заповедника — это западная часть Главного Кавказского хребта: от поляны Гузерипль на севере до Красной Поляны и Хостинской рощи на юге; от станицы Псебай на востоке до Бабук-Аула на западе.Территория заповедника расположена вдоль северных и южных склонов западной части Главного Кавказского хребта в верхнем течении рек Большой и Малой Лабы, Шахе (Головинки) и Мзымты.Заповедник создан советским правительством в 1924 году для сохранения, восстановления и обогащения замечательной природы этого района.Горы и леса его богаты ценнейшими видами растений и животных. Тут сохранились представители третичной флоры — тис и самшит, и живут и множатся на свободе под охраной человека уже почти повсюду истребленные олени, туры, серны…Кавказский заповедник — одно из самых влажных мест нашей страны. Количество осадков здесь очень значительно. Чрезвычайная влажность климата и особенности рельефа вызывают бурные паводки и оползни. Нередко можно наблюдать так называемый «пьяный лес»: наклонившиеся во все стороны, как бы пьяные, деревья — последствия оползания почвы. Зимой снежные лавины, скатываясь, уничтожают целые участки леса, а остающиеся на корню деревья постепенно под тяжестью снегов прогибаются, принимают искривленный, саблеобразный вид. На местах смывов почвы и сползания лавин растут лиственные деревья, чаще всего бук, береза, осина, малорослые и искривленные.Реки здесь прорывают русла поперек хребтов. Продольные реки немногочисленны. Подпочвенных вод очень мало. Озера и болота образуются в результате стока вод с гор в низины.Интересны «исчезающие» озера в выветренном известняке и высокогорные озера ледникового происхождения. Многие горы заповедника покрыты вечными снегами и льдами. Ледников насчитывается свыше сорока.Погода в районе заповедника очень капризна. Поразительна частота смены дождей, туманов и ясной погоды на протяжении одного дня. Среди лета нередко выпадает снег и на длительное время делает перевалы недоступными.Любопытное зрелище представляют горы поздней осенью и в начале весны. Осенью снега наступают сверху вниз, и темное пятно на склоне гор уменьшается со дня на день. Весной, наоборот, идет отступление снега к вершинам, и стремительно растет темное пятно.Процесс горообразования Кавказского хребта до сих пор еще не окончился. Он характеризуется многократной сменой — миллионы лет назад — морей и новых поднятий, беспрерывными сжатиями и сдвигами, перемещением и тасованием пластов. Наиболее интересны и типичны для района заповедника геологические формации: палеозой, триас, полная свита которого представлена Большим Тхачем, и юра. Горные массивы Северо-Кавказского главного хребта сложены преимущественно из известняков и сланцев, но есть и глубинные породы.…В широко распахнутые окна и дверь вливаются влажные запахи ночи, летят на свет бабочки и жуки. Они кружатся над лампой, бьются под потолком, садятся на листы рукописей и диаграмм. Где-то в лесу хохочет неясыть.^ Гузерипль — Горелое, 19 июля Решил пройти на Горелое. Со мной отправились научный работник — климатолог и студенты, попутчики из Даховской. Оба идут по маршруту: Гузерипль — Бабук-Аул, будут изучать ледники Фишта. Они все время измеряют и описывают встречные террасы, отбивают геологическими молотками образцы породы.По дороге на прииски через Белую построен постоянный мост. В этом месте река сжата сланцевыми стенами. Сланцы поросли яркозелеными мхами, серо-голубыми и розовыми лишайниками. С отвесных стен сквозь трещины с