Начало формыКонец формы Алексей Викторович Иванов. Сердце Пармы Алексей Иванов давно не считает себя фантастом, более того, довольнонервно реагирует на попытки отнести эту книгу к жанру фэнтези. Однакоистория Перми XV века (как подсказывают специалисты, истории во многом"альтернативной") в его пересказе полна сверхъестественного, чудесного,мистического. Граница языческого мира и православной Руси, гдеразворачивается действие романа, превращается в настоящий фронтир, накотором сосуществуют деревянный резной Христос и "Золотая Баба"-Вагийрома светхозаветным лицом, где стоят бок о бок церкви и капища, где сталкиваютсямировоззрения и боги. Алексей Викторович Иванов Сердце Пармы роман-легенда^ * ЧАСТЬ 1. 6963 ГОД * "Вы -- свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы." Матфей, 5.14. Глава 01. Мертвая парма Зеленое золото Вагирйомы тускло отблескивало сквозь прорези в кожаномшатре, расшитом понизу багрово-красными ленточками. Шатер стоял на помосте,укрепленном на спинах двух оленей, что устало шагали за конем хонтуя. Позадиостался длинный извилистый путь от родного Пелыма: через многие хонты своейземли, через священное озеро Турват, на жертвенники у Ялпынга, по отрогамОтортена и на полдень по Каменной Ворге до самых Басегов. Хаканы встречаликараван, меняли быков, помогали тянуть лодки вверх по рекам, тащили черезперевалы и прощались, отправляя вместе с хонтуем по два-три воина от своихселений. К тому времени, как Вагирйому довезли до Чусвы, у Асыки ужесобрался сильный отряд в семь десятков манси. Оставив плоты у последнегопавыла перед устьем Туявита-Сылвы, хонтуй повел караван лесами напрямик кМертвой Парме. Вековой ельник заслонил небо растопыренными космами, и только вдали,перед Пармой, вспыхивали слепящие пятна заката среди разошедшихся вершин. Натропе, заросшей орляком, загроможденной обомшелым валежником, было холодно исумрачно. Сумрачно было и на душе у князя. Прежде чем везти сюда Вагирйомуон объехал свои владения, и теперь с ним лучшие манси, сын Юмшан и сыновьяхаканов, с ним пурихумы-жертвы и благословение Ялпынга. Но нет в его отряделюдей северной Югры, нет ернов и саранов, нет нагаев, башкортов, казани,сибиров, печоры... Некогда их ждать. Омоль уже вбил свой кол. Древней тропой от Сылвы на Мертвую Парму давно, видно, никто непользовался. Папоротник, буреломы... Заплыли белой смолой вырезанные наеловых стволах сопры. Затянуло корой вбитые в деревья тамги, что указываютпуть. Может, и лесные духи уже покинули Парму? Шаман дремлет на спине оленя,держась за подпиленные рога и покачивая шест, на котором тихо звякаетбубенчик, отгоняющий духов в тайгу. Но вот конь под хонтуем вздрогнул, мотнул головой и фыркнул. Зверьраньше человека учует куля, который, почти невидимый, увяжется за путником.Успокаивая, Асыка ласково потрепал коня между ушами. Хороший конек. Нята --Олененок. Два года назад он спас князю жизнь, когда на переправе черезвздувшуюся Бур-Хойлу его сбило с ног... Шаман встрепенулся и затряс колокольчиком, качая рогами мохнатой шапки.Караван выходил к брошенному городищу. С болотистой опушки открывался вид наМертвую Парму. Огромная, похожая на медведя гора заросла могучими деревьями,но все они умерли, стояли сухие, голые, без коры, без хвои, без листьев. Отзаката лес-покойник пожелтел, как Мамонтова кость. Брошенное городищетемнело у подножия горы, одним краем затонув в болоте. Сквозь чахлое, кривоередколесье князь разглядывал его, на ходу отмахиваясь от комаров еловойлапкой. Валы заросли дремучей и серой от паутины малиной, из которой торчаликривые зубцы частокола. Постройки обрушились. Из сырых ям высовывалисьгнилые, осклизлые бревна. Тонкие березки, словно птичья стая, разлетелись погородищу. Заплесневев по шею, идолы-охранители косо чернели среди белыхстволов. Ярко горели мухоморы, и пучки поганок дрожали на трухлявых пнях. Легкий озноб обметал виски князя, заставив вздрогнуть монеты на шапке.Дурное место. Так и чудится желтый, немигающий взгляд куля откуда-нибудь изболота. Ночами духам нравится приходить в покинутые людьми селения и игратьтам в свою любимую игру -- в людей. Они сидят в ямах, как в домах, ходят вгости, роют землю, таскают бревна, но потом забывают смысл игры и дикоскачут по обвалившимся частоколам, вылезают в окна, прыгают с крыши накрышу, висят гроздьями на ветвях и оголившихся стропилах... Князь сплюнул всторону городища и положил ладонь на тамгу, нашитую на грудь кожаной рубахи. Караван не спеша двигался вдоль склона Мертвой Пармы. "Гляден -- такназывают ее русы",-- думал князь. Понизу гору охватывала ветхая изгородь,клонящаяся то наружу, то внутрь. Трава зелено-белесыми языками забираласьвверх, но чахла, сменяясь прелой хвоей и мхом. Скелеты деревьев неподвижнотопорщили изломанные ветви над этой странной, застрявшей на отмели временигорой. Обогнув плечо Пармы, караван миновал ворота со столбами-идолами, чьиостановившиеся глаза налились кровью камского заката. Невдалеке стрельнулаискрой темная полоса речушки. Асыка, обогнав шамана, первым вывел Няту ктравянистому берегу. Правее на песчаном обрывчике стояли балбаны родов -- исовсем старые, побелевшие, треснувшие вдоль волокон, и новые, еще желтеющиесвежей древесиной. Зверолицые, птицеголовые, рогатые, с человечьимиличинами, глубоко врезанными в деревянную грудь... Воины караванаспешивались, заходили по колено в воду, умывались. Звеня удилами, шумно пиликони и олени. Дождавшись, когда Нята напьется, князь тронул его и тихо поехал вдольберега вниз по течению. Проплыло по правую руку устье Юрчима, и с пригоркаоткрылся Шаманский город. Он стоял посреди широкой вырубки, ощетинившисьчастоколами и мачтами, и над ним огненным крылом Торума взметнулся закат. По утоптанной земле Священной дороги хонтуй медленно приближался квысоким валам с гребнем тына, к сторожевым вышкам на длинных и тонких ногах.По обе стороны дороги из кустов торчали черные головы истуканов. МогучиеПеры-защитники высились над стенами, свирепо и невидяще впялившись впутников выжженными дырами глаз. За частоколом виднелись острые углыодноскатных пермяцких керку. Над ними густо и враскось взлетали ввысь шестыс колокольчиками, фигурками духов, пучками лент, лисьими и волчьимихвостами, птичьими колодинками. Навстречу хонтую из раскрытых ворот с лаемпокатилась орава разномастных косматых псов, запрыгавших вокруг Няты. Сквозьсобачий брех в городе слышалось отдаленное позвякиванье молотков и шорохзернотерки. Князь остановил коня у помоста, переброшенного через ров. Трещаликузнечики, орали вдалеке лягушки, отфыркивался Нята. В проеме ворот появилсячеловек. Он тоже остановился и молчал. Князь не произнес ни слова,разглядывая шамана и поджидая свой отряд. До темноты пришельцам нужнособлюдать молчание, чтобы духи, немые для обычных людей, могли хорошеньковызнать их, а ночью, когда для них наступит время говорить, дали ответ. Отряд постепенно собирался за спиной князя. Собаки метались под ногамилошадей и оленей, клацали зубами у подошв всадников, но их никто не гнал ниокриком, ни плетью, ни палкой. Асыка ждал, щурясь на закат и рассматриваягород. Не таким уж и неприступным выглядел он вблизи. Валы начали оплывать. Вщелях частокола видны были подпорки, изнутри приставленные к бревнам. Давноне чищенный ров заполняла черная вода с ряской, над которой дрожали комары.Сторожевые вышки обветшали и рухнули бы под тяжестью двух-трех лучников, алестницы, ведущие на боевые площадки, недосчитывались ступеней. Толькочерепа на кольях -- оленьи, медвежьи, человечьи -- выглядели устрашающе. Настрах и полагались шаманы, оберегая свой город. Но тот враг, который придет,не испугается ни черепов, ни идолов, ни богов. Он устрашится лишь того, чтосейчас принес сюда в своей груди князь Асыка. Город шаманов умел многое. Он восходил к богам и нисходил к ящерам,изгонял демонов и призывал духов, он знал, как направить умершего кПолуночному морю и как вернуть его обратно, он считал звезды, предугадывалбудущее и помнил прошлое, он умел лечить людей и добывать металл, сочинятьпесни и вырезать идолов, он ссорил и мирил народы. Но шаманы не умели двухсамых простых вещей в этой жизни -- кормить себя и бороться с судьбой. Он,князь Асыка, пришел сказать, что сделает это за них, если они поверят ему,поймут его и передадут его волю Вагирйоме. Последний воин нагнал поджидающий караван, и князь движением коленнаправил Няту по мосту. Человек в воротах отступил в сторону, пропускаякнязя, и пошагал вслед за ним рядом с шатром Вагирйомы, звоном бубенчика нашесте отгоняя тени зла от ее зеленого золота. Глава 02. Хумляльт Верховный шаман -- пам -- проснулся словно от толчка. Значит, где-то надругом краю Вышкара в это время проснулся князь Асыка. Тонкие нити ужесвязали пама с хаканом, хотя они еще и не видели друг друга. Пам тяжелоподнялся на низком лежаке и прикрыл ладонями глаза, останавливая бешеноемельтешение миров, сквозь которые навстречу пробудившемуся разуму несласьиздалека душа. Опираясь на посох, пам встал, нашарил на столе бронзовуюрукоятку огнива, высек искру на трут из бересты и, поддувая, запалил о негоострый конец лучинки, пропитанной горючей смолой. "Пусть хакан видит свет вмоем окне и приходит сюда",-- подумал пам, опуская лучину в горшок наплоском блюде, залитом водой. Посохом открыв дверь, пам вышел из керку во двор. Над землей, надВышкаром, дико лучилась полночь. Луна висела над Мертвой Пармой, превращаябелый сухостой в колючие кристаллы хрусталя, которыми гора обросла, какизморозью. В страшной дали, опустив голову, созвездие Сохатого пилоЧусвинскую воду, а над Камой распахала вечную тьму Звездная Ворга. Памподошел к низкой ограде двора и остановился, подперев посохом грудь. Легкийкамский ветер забросил на лицо длинные белые волосы шамана, оплел запястьяпрядями бороды. Вышкар спал, только у ворот тлел костер караульных, да на кузнечномдворе в щелях домничной землянки то вспыхивал, то гас багровый отсвет ивздыхали меха. Воины хакана тоже спали в отведенных им гостевых керку. Дом,где поместили князя и троих княжат, находился рядом с загоном. Пам увидел,как, задумчиво поправив полог на проеме входа, высокий человек направился кизгороди. "Нята, Нята!" -- шепотом позвал он. Разбуженные кони глухопереступали копытами. Между жердей высунулась голова Няты, и Асыка протянулна ладони угощенье. Напрямик, сквозь лопухи и мерцающие во тьме заросли крапивы, мимопустых домов и собачьих шалашей князь зашагал на пригорок, ко двору пама.Шаман в лунном свете молча разглядывал лицо хакана -- узкое, скуластое, какмаска безжизненное, резко очерченное линией сивых волос, натуго стянутых вдве косы. -- Входи,-- сказал пам остановившемуся у калитки князю. Пам знал, что про него говорят, будто он видит людей насквозь. Это былоправдой. Пам видел души человека -- две, три, пять, у кого сколько есть.Душа-ворон живет с предками. Душа-филин -- с духами. Душа-сокол -- с богами.Душа-лебедь -- там, выше богов, где движутся судьбы. А последняя душа,живущая с людьми, у всех разная -- у кого утка, у кого воробей, у когоястреб. В хакане Асыке пам не увидел ни одной души. Он был глух и целен, каккамень. Хакан остановился на пороге и провел пальцем по фигурным пластинамзамка на двери, а затем, прищурившись, оглядел жилище пама. Старый шаманскийкерку был сложен из огромных, уже замшелых бревен с врезанными в нихтамгами. Под самыми стропилами в узком волоковом окне синели звезды. Памзаменил догоравшую лучину в горшке. Огонек осветил кровлю из берестяныхполос, на которой зашевелились причудливые косматые тени от пучков трав,висевших на стропилах. Стол был завален кусочками кожи, обрезками кости,черепками. На чувале, в котором догорали угли, громоздился древнийпозеленевший котел со щербатиной на краю и обломанным ухом. На деревянномгвозде висела траченная молью одежда шамана, расшитая амулетами и бахромой.В изголовье низкого лежака под шкурой, служившей покрывалом, желтел медвежийчереп. Покосившиеся полки были заставлены драгоценными булгарскими,персидскими, арабскими блюдами, туесками и горшочками с зельями. Один уголкерку занимала груда коробов, в другом друг на друга были навалены резныечурки-иттармы, в которых жили души былых шаманов Мертвой Пармы,предшественников пама. В земляной пол были втоптаны угли, обрезки кожи иотщепы костей, перья птиц, уже ответившие на вопросы пама и больше ненужные. Над входом топырились огромные лосиные рога. -- Чего тебе надо, хакан?-- спросил пам, деревянной кочергой шевеляголовни в чувале. -- Я хочу увидеть Канскую Тамгу. -- У меня ее нет. Она там, где и должна быть,-- на иттарме последнегокана. -- Проводи меня туда, старик. -- Ты увидишь ее завтра, во время жертвоприношения. Хакан помолчал, наблюдая, как шаман бронзовой ложкой на длинном черенкевылавливает из котла угольки. -- Я хочу увидеть ее сейчас. Проводи меня. Я тебя прошу. Пам подумал и опустил ложку в котел. Они медленно шагали по Священной дороге. Трещали кузнечики, во рву уВышкара пели лягушки, в реке изредка всплескивала рыба. Неприкаянные духибродили по лесу, шумели ветвями, вздыхали, перешептывались. Только МертваяПарма горбилась, как глыба подземной тишины. Для старого шамана она быласловно бы мускул огромного сердца земли, которое обнажилось из-под почвы имедленно бьется вместе с высоким ходом судеб, что как тучи плывут над памоми князем, над Мертвой Пармой, над народами, богами и звездами. -- Скажи мне, хакан, ведь посвящение молодых князей -- это только поводпривезти Вагирйому туда, где находится Канская Тамга, так? -- Так,-- согласился Асыка.-- Я хочу получить Канскую Тамгу. -- Но ведь с тобой нет ни хакана, ни хонтуев от Югры. И наш князь вЙемдыне служит русам за пьяную воду, как собака за кость. И о намерениитвоем не знают другие народы, родственные нашим. И те, кто считает себянашими хозяевами, не давали на это своего разрешения. И даже твойсобственный народ не подозревает, зачем ты поехал к Мертвой Парме... -- У меня нет хозяев, чтобы я выпрашивал позволенья,-- жестко ответилАсыка.-- А мой народ и другие народы пойдут за мной, когда у меня будетТамга. -- Откуда ты знаешь? Ты умеешь читать будущее? -- Я знаю, пам. Для этого знания мне не нужно гадать по перьям, ненужно следить за полетом священных птиц, не нужно выпускать кишки жертвеннымкозам. Я знаю, пам. И поэтому я хочу, чтобы ты отдал мне Канскую Тамгу безсомнений. "Хумляльт",-- понял пам. Князь Асыка -- хумляльт. Человек, идущийнавстречу. Человек призванный, человек одержимый. Князь Асыка, убивший отца,живущий без старости, изгнавший жену-ламию,-- хумляльт. Он не вершит судьбынародов и земли, ибо судьбы эти вершатся сами собой по законам, которымподчиняются даже боги. Но если судьбу народа уподобить обвалу, камнепаду, токнязь будет в нем самым большим камнем, что катится впереди всех, расшибаетпреграды и торит путь, по которому вслед за ним несутся прочие валуны. Незря пам увидел князя глухим, как скала. У хумляльта нет ни одной души. -- Канская Тамга дается только общим решением людей наших гор... -- Неправда. Ты сам это знаешь, старик. Кан Куцым получил ее от своегоувтыра. Кан Реда получил Тамгу от тех, кто потом, изгнав соплеменников,назвал себя "вису". Кан Атыла взял ее себе сам. Еще нужно вспоминать,старик? Шаман долго молчал, сокрушенно качая головой. -- Но тебе не удержать ее, хакан,-- наконец сказал он. -- Почему? -- Я помню историю про сына хакана Кероса. Он ведь поменял свою тамгурусскому мальчику на серебряный крест... Асыка недобро усмехнулся. -- А когда Керос хотел за это лишить сына родства, сын убил отца и вдвенадцать лет сам стал хаканом, завладев его тамгой,-- закончил историюкнязь.-- Но это было давно, старик. Я думал, что у тех событий на Мамыльскомпороге осталось только три свидетеля: я сам, русич Калын и моя жена Айчейль,ламия... -- Свидетелем тому был не я, а мой брат. Он уже состарился и умер, хотябыл младше меня. Смотри, хакан, какой я дряхлый -- ноги меня не слушаются,глаза слепнут, волосы поседели... А ведь я тебя моложе. Почему же ты нестареешь? Ты и вправду бессмертен, хакан, как все хумляльты и ламии? -- Ты ведь лучше меня знаешь порядок вещей в мире, старик. Бессмертенлюбой, кто не доделал своего дела. Глава 03. Канская тамга Два высоких идола -- богатыри Играмшор и Шавельшор -- держали тяжелуюбалку ворот, ведущих в пределы Мертвой Пармы. За воротами стеной стоялпогибший лес. Наверное, такие же леса растут на проклятых островах Пети-Ур вледяном полуночном океане, по которым в вечной тьме, стеная, скитаются душипредателей. Пам чувствовал, что в этих высохших и окаменевших стволах нетничего и никого -- ни духов, ни кулей, ни демонов. Разве что злая мансийскаяведьма Таньварпеква заглядывала сюда, но сразу же мчалась дальше на своемседом волке-людоеде Рохе. "Холатур -- так манси называют Мертвую Парму",--вспомнил шаман. -- Зачем тебе Канская Тамга, князь?-- спросил он, первым шагая почернеющей во мху тропинке. -- Настало время войны. -- Ты хочешь изгнать русов? Чем они тебе мешают? -- Ты и сам знаешь ответ, старик. Шаман концом посоха сдвинул с пути белую ветку с семью скрюченнымипальцами. -- Рус русу рознь,-- сказал он.-- Новгородцы -- да, это волки, рвущиеживое мясо. Но московиты идут к нам с миром. Они строят здесь свои селения,растят своих детей и, как мы, терпят притеснения от своего кана. Но ведьрусский кан не жаден. Казани мы платим харадж в три танги с лука, а ясакрусов вчетверо меньше -- всего два соболя. Даже самый захудалый охотниксможет за год добыть двух соболей, чтобы откупиться от кана русов. -- Почему на своей земле мы должны откупаться от чужеземцев? -- Лучше откупиться соболями, чем кровью. Тонкие и высокие ели с редкими сучьями и голыми вершинами торчали посклону густо, как копья хонта, воткнутые в погребальный курган его хонтуя. Внеровной россыпи звезд над Мертвой Пармой зияли дыры, словно некоторыезвезды сорвались и упали вниз, будто спелые кедровые шишки. Если Поясовыегоры -- и вправду великан Кам, уснувший после своего подвига, то МертваяПарма -- это его колчан. Весенние ливни и осенние бури ломали умершиедеревья, но те не падали, а зацеплялись за собратьев и так и висели ввысоте. Это остановившееся движение еще больше омертвляло и без того страшныйлес. Кое-где среди стволов из валежника и мха торчали стоймя вкопанныелестницы, чтобы боги могли спуститься по ним на землю к людям. Но памуказалось, что эти лестницы выдвинули из недр подземные человечки сиртя:видно, жить в оцепеневшей горе им стало так жутко, что они бежали из глубинна небо. Пам свернул на боковую тропинку в обход вершины горы, где росласвященная ель -- единственное живое дерево на Мертвой Парме. -- Русы-новгородцы -- давние наши враги,-- сказал Асыка.-- А давниевраги -- это почти друзья. Как и всем прочим, им нужны были наши богатства.За эти богатства они честно платили кровью и уходили. Но московитам, кроменаших сокровищ, нужна еще и вся наша земля. Они шлют сюда своих пахарей сженами и детьми, чтобы те своими трудом и кровью пустили в нашу землю своикорни. Если они сумеют это сделать, выкорчевать их отсюда станет невозможно,потому что земля наша каменная, и их корни обовьются вокруг камней. -- Что ж,-- возразил пам,-- если они так хотят, то пусть платят кровью,пускают корни и живут. Наши предки поступали так же. -- Нет, ты меня не понимаешь, старик,-- с досадой сказал князь.-- Можномириться с набегами врагов, но нельзя мириться с их богами. Враги приносят кнам свои мечи, а московиты принесут нам своего бога. Мечи мы сможем отбить,а с богами человеку никогда не справиться. Если мы покоримся богумосковитов, то у нас уже не будет ни родных имен, ни песен, ни памяти --ничего. Шаман глубоко задумался. Еловые остроги постепенно сменялись остовамиберез, кедров, сосен, лиственниц -- тропа выводила к древней части святилищана том склоне, под которым затонуло в болоте брошенное городище. Появилисьпрогалины, на которых лежали полуистлевшие идолы легендарного народаВелмот-Вор, ушедшего с земли больше тысячи лет назад. Этот народ поклонялсябогам хаканов и хонтуев-страшным звероподобным чудищам с почерневшими отжертвенной крови клювами, рылами, когтями, пастями. -- Почему ты считаешь, что бог московитов погубит наши народы?-- струдом перешагивая идола, спросил пам. -- Ты лучше разбираешься в делах богов... Скажи мне сам: какие они,боги? -- Боги?..-- останавливаясь передохнуть, пам взглянул на огромную голуюлуну, на Звездную Воргу, распахавшую небо.-- Мне трудно ответить так, чтобытебе, воину, это стало понятно... Для каждого нашего народа есть священныеуста, с которых к нам долетают слова вечности. Мертвая Парма у нас, упермов. Пуррамонитур у зырян. Ялпынг у вас, у манси. Лонготьюган у хантов.Хэбидя-Пэдара у ненцев... Для всех нас священна Солнечная Дева -- Заринь,Мядпухоця, Вут-Ими, Егибоба, а по-вашему Сорни-Най. Ее устами говоритВагирйома. Но, ожидая ответа у этих уст, мы спрашиваем не гору, не предка,не бога, не идола. Мы спрашиваем что-то большее, которое одновременно игора, и предок, и бог, и идол... Все является одним и тем же, все это --одна цепь, а мы видим только ее звенья. Связь между звеньями этой цепи вашишаманы называют "ляххал" -- весть. Судьба -- это весть земли, боги -- вестисудьбы, люди -- вести богов, земля -- весть людей... Ты спрашиваешь менятак, словно возможно дать окончательный, последний ответ, или наоборот,словно бы есть первая, изначальная точка, от которой мы могли бы верноотмерять правду в нашей жизни... -- Не очень ясно, хотя я понимаю тебя, старик,-- кивнул хакан.-- Ноесли ты сравниваешь мир с цепью, скованной в кольцо, то я скажу вот что.Заменив своего бога на чужого, мы разрываем эту цепь, и мир рушится. Они подошли к высокому идолу Торума. Прародитель был изображен сидящим,а на его коленях покоилась чаша с монетами, перемешанными с землей. Хаканотцепил с налобного кольца дирхем и тоже бросил его в чашу. По обеимсторонам Торума сурово возвышались покосившиеся от времени балбаны сульдэ ссучьями-крыльями и лосиными рогами. У их ног, до дыр проклеванные грачами,белели черепа медведей. Пам, кряхтя, наклонился и поправил священнуювыкладку. Пусть дух Великого медведя Оша не оскорбляется небрежением кголовам его детей. -- Почему мир должен разрушиться, если здесь поселится русский бог?--спросил пам, печально глядя на растрескавшийся лик Торума.-- Хакан, ты несуеверный охотник, который видит лишь верс, вуншерих и вакулей. Ты знаешь:пусть сменится облик, имя, обряд -- дух останется прежним. Ничего с миром неслучится. Уж не вообразил ли ты себя Мяндашем, спасающим Солнце от Йомы? Они снова зашагали по тропинке, которая должна была привести к кладбищуканов. За спиной Торума тихо позванивала на ветру целая роща мертвых берез,увешанных бронзовыми и медными фигурками, обвязанных ленточками беременныхженщин. Этот звон звучал в темноте окостеневшего леса очень грустно. -- Бог русов -- не наш бог,-- сказал Асыка.-- Наши боги рождены нашейсудьбой, нашей землей. А их бог рожден даже не их землей, а самой-самойдальней, на краю мира, где садится солнце и почва от его жара бесплодна,суха и горяча, как жаровня. Что делать этому богу у нас, среди снегов,пармы, холодных ветров? -- Мало ли кто где рожден,-- усмехнулся шаман.-- Мы с тобой вышли изчрева матери, а Ен из яйца -- ну и что? -- Наши боги -- это боги судьбы и вселенной. А бог русов -- это богчеловека и одного только человека. Для него ничего нет -- ни земли, нинарода, ни предков. Я слушал русских шаманов. Их бог -- изгой, бродяга, онбросил свою мать. -- А ты убил отца. Князь зарычал сквозь зубы, но шаман даже не оглянулся. Молча они шагалипо тропе дальше. Торчали из земли колья с надетыми черепами. Вырезанныепрямо в деревьях балбаны пялились в звездное небо. Валялись во мхувыброшенные по забвению хозяев, трухлявые иттармы, поваленные ветром древниеистуканы. Деревья топорщились черенками жертвенных стрел и рукоятями ножей,с которых свисали веревочки, некогда державшие кошельки с подношениями. -- Среди наших гор люди и боги одинаково идут дорогами судьбы!-- громкои яростно сказал Асыка.-- Нас ведет воля нашей земли, и нас судят предки! Нилюди, ни боги не могут свернуть со своего пути, помедлить на нем или пойтипо нему вспять! Поэтому мы живем в вечности, и земля наша нерушима! -- Это верно, но это слова хумляльта,-- негромко произнес пам. -- А русы сами выбирают дорогу и идут по ней, куда хотят и как хотят!--не слыша пама, продолжал хакан.-- Они говорят, что волос с их головы непадает без воли их бога! Но ведь ты, пам, знаешь, что голоса богов не звучатв ушах каждого, иначе и нам, и русам не нужны были бы шаманы вроде тебя.Значит, русы сами объединяют себя и своего бога и всегда несут его в себетаким, каковы они сами! Это не вера, пам, а безверие! Это не воля земли, ажелание человека! Русы не принесут нам другого бога, как думаешь ты,-- онипросто уничтожат всех богов, и будет пустота! Они бренны, и все, что онисотворят, рано или поздно погибнет, и земля их погибнет тоже! Я не хочу,чтобы наша земля стала их землей и погибла вместе с ними! Почему же тыспокоен? Русов надо гнать, пока еще не поздно, надо убить их жен и детей,стереть их города, изжить даже память о них! Ты говоришь: пусть приходят,если не помешают. Но каждый их кол, вбитый в нашу землю,-- это кол Омоля!Вспомни: когда Ен и Омоль делили землю, Омоль выпросил себе кусочек ширинойв один шаг, чтобы хватило только вбить кол. Но из дыры от него вылезли вседухи зла, которые и сейчас льют реки крови! Шаман резко остановился и, выбросив руку, указал под гору. Там, внизу,топорщился густой и плотный колок мертвых елей, обнесенный высоким тыном. -- Видишь это, хакан?-- спросил пам.-- Два века назад на нашей земленасмерть бились люди вису и люди угру, пока великий кан Реда не изгнал угрупрочь. Он уже и сам не знал, из-за чего началась эта война, что не поделилина этой огромной земле два маленьких народа. Когда он победил, он плакал отгоря! Босой, он прошел от Мертвой Пармы до Хэбидя-Пэдары. Он целый годмолчал и молился у Зарини, у Сорни-Най, чье дитя ты привез к нам вчера. Апотом он взял войну, положил ее в горшок и горшок оставил в этой роще. Ирощу обнесли частоколом, чтобы война оттуда не убежала, и поставилиохранителей, и никто с тех пор не входил в эту рощу а если с дерева зачастокол падала хоть ветка, хоть шишка, хоть еловая иголка, то шаманыподбирали их и бросали за колья обратно. Ты же, хакан, просишь КанскуюТамгу, чтобы выпустить войну на волю. Не русы со своим богом, каким бы он нибыл, а ты -- слепой хумляльт, пробьешь колом Омоля первую дыру, из которойхлынет нескончаемый поток крови! Старый шаман, задохнувшись, схватился за сердце и словно обвис на своемпосохе. Хакан стоял рядом, стискивал в кулаке свою тамгу и упрямо глядел всторону, на Звездную Воргу. -- Ты слишком стар, пам,-- презрительно сказал он.-- Твое сердцеодряхлело. Ты не мужчина. Ты боишься крови. -- Бессмысленной крови должен бояться даже мужчина,-- пробормоталшаман. Он медленно распрямился и поковылял вниз по тропе. Шаман и князь шли мимо проклятой рощи, мимо жертвенных ям и болванов сзолотыми блюдами вместо лиц, мимо огромных клубков из искривленных ипереплетенных воедино еловых стволов на могилах шаманов -- древние умелигнуть не только кости, но и целые деревья, свивая их в змеиные узлы. Наконецза изгибом склона блеснула под луной речка, и пам вывел хакана к кладбищуканов. Чамьи -- погребальные домики на высоких столбах -- обозначализахоронения самых великих вождей Каменных гор. Кое-какие могилы были пусты-- не все каны обрели покой на родной земле. Но чамьи хранили их иттармы какзалог того, что души канов вернулись в отеческие горы. -- Вот чамья последнего кана Судога, который двести с лишним лет назадразметал монгольские тумены в устье Чусвы, в битве при Чулмандоре,-- сказалпам.-- Канская Тамга на его иттарме. Ты можешь взять ее, Асыка. Но помни,что я тебе ее не давал. Хакан молча поднял валявшуюся неподалеку лестницу и приставил ее ковходу в чамью. Поднявшись на несколько ступеней, он откинул кожаный полог ипо пояс всунулся в амбарчик. Через несколько мгновений он уже выбралсяобратно, бережно держа в руках большую, облаченную в соболью ягу деревяннуюкуклу-иттарму. С шеи иттармы на цепочке свисала позеленевшая от времени,обломанная по краям священная Канская Тамга. -- Может быть, нашим народам судьбою как раз и уготовано покинуть своихбогов?..-- почти умоляюще спросил шаман, все еще надеясь остановитьхумляльта.-- Можно отречься от всего, но ведь это не изменит ход вещей вмире, ибо вещи эти превыше любого человека и целого народа... -- Замолчи,-- велел хакан. Луна над Мертвой Пармой ярко освещала жесткое лицо князя, с иттармой вруках стоявшего над шаманом на лестнице. Князь долго глядел в лицочурку-Судогу словно хотел что-то понять. А потом спокойным и уверенным движением хакан Асыка положил иттарму напорог амбарчика, снял с нее Тамгу и снял тамгу со своей шеи. Держа обе тамгина ладонях, будто взвешивая, какая из них тяжелее, он поднял лицо к небу.Звездная Ворга Каменным Поясом пересекала небосвод. И хакан Асыка, словно вводу родника, окунул голову в кольцо цепочки древней Канской Тамги. Глава 04. Станица Демьян Ухват спал на карауле. Он ушкуйничал уже три десятка лет, ичутье на опасность не подводило его даже во сне. Русская станица на Гляденовской горе пряталась в проклятой роще, гдекан Реда оставил горшок с войной. Калина говорил, что не стоит тревожитьздесь лиха, но Ухват плевал на все его страхи. Пермяки сюда не сунутся --вот что главное. В станице было девять человек: пятеро новгородцев во главе с Ухватом,три ратника из чердынской полусотни Полюда и проводник -- неясный человекВаська Калина. Весной епископ Питирим от какого-то своего соглядатаяпрознал, что в конце лета вогулы привезут на Гляден Малую Золотую Бабу ибудут при ней короновать -- или чего они там делают?-- своих княжичей.Золотая Баба -- добыча сказочная. Но ратников за ней ни епископ, ни Полюд,ни князь Ермолай послать не могли. Попадется княжья станица в когти вогулам,так ничем потом кашу не расхлебать будет. Ну, а ушкуйники -- люди вольные.Коли влипнут, так князь здесь не при чем. Дескать, я -- не я, и лапа не моя.К тому же в лихом промысле новгородцы половчее будут, чем полюдовы витязи,распухшие от чердынских пельменей. Но чтобы ушкуйники с хабаром мимо князя, епископа и сотника восвояси неутекли, владыка и навязал им этих троих Иванов -- дядю Ваню, Вагаоху Окуняда Ивашку Меньшого. А в проводники -- храмодела Калину. Неизвестно, как тамКалина церквы ставит, но в дремучем чудском чародействе понимает не хужешамана, разве что сам не камлает. После Петрова дня станица вышла из Чердыни, а вчера ночью, спрятавнасаду в кустах, прокралась мимо городища к Глядену и спряталась в проклятойроще. Широко раскинув ноги в татарских ичигах, Ухват ничком лежал средигнилых сучьев у самого частокола. Солнце перевалило заполдень и пекло егопрямо в лысину. Расклеив мутные глаза, Ухват заворочался, вытащил из-запазухи колпак и нахлобучил на голову. В это время где-то внизу, у ворот наМертвую Парму, забренькали шаманские бубенцы. Ухват приник глазом к щелкемежду кольями. Ему хорошо была видна здоровенная проплешина на склоне Глядена. Здесьстояла толстая, как колокольня, священная ель. Ободранная понизу, расколотаяпополам обугленной трещиной, сверху ель еще зеленела редкой хвоей. Вся голаяполяна вокруг была изрыта жертвенными ямами, откуда торчали пережженныекости, была утыкана большими и малыми, новыми и старыми истуканами,обвешанными разными побрякушками и бусами. На каменных плитах-алтарях что-топоблескивало, а на блюда и горшки в ручищах, на коленях и подле ног идоловУхват хитро щурился, накручивая бороду на палец. Под звон колокольцев из ворот повалили пермяки. Впереди шли шаманы сбубнами и дарами; потом дюжие воины с косицами вели троих измученныхпленников; дальше шагал князь, за ним -- три княжича; наконец, волосатыелюди в красной одежде и в берестяных личинах тащили на носилках маленькийшатер. Шаманы остановились возле трех новых истуканов, рядом с которымисвежей, сырой землей темнели недавно выкопанные ямы. Ухват изогнулся, чтобыудобнее было разглядывать, чего там пермяки станут вытворять. Шаманы долгозавывали, плясали кругами, то почти распластываясь по земле, то подпрыгивая,звенели бубнами, жгли какую-то дрянь на палках. Потом выпустили целую тучуголубей и на четвереньках, с поклонами поползли к истуканам, толкая передсобой по земле блюда и горшки. Воины поставили пленников ногами в ямы,заткнули рты кляпами и привязали к идолам. Те, что были выряжены в красныесермяги, бережно сняли с носилок тяжелый шатер и перетащили в дупло,выжженное молнией в священной ели. "Хоть бы полсть-то откинули, собаки,--азартно подумал Ухват.-- Посмотреть на Бабу-то... Много ли в ней золота илитак, на три наперстка..." Наконец толпа потянулась обратно. Ухват перевел взгляд на оставленныхпленников -- старика, парня и девку. "Больно схожи старик с парнем,--подумал он.-- Небось, отец, сын и невестка. Значит, вогулы где-то по путипочинок разорили... На заклание, чай, людишек приготовили... Жаль душихристианские, ну да ничего не поделать. Коли отвязать их да отпустить, то исамим без хабара нужно уматывать, а днем далеко не уйдешь.