Протопресвитер Александр Шмеман
Нам надо вернуться к идее и опыту Великого Поста как духовного странствия, цель которого — перевести нас из одного духовного состояния в другое. В наше время большинство христиан не понимают этой цели Великого Поста и видят в нем только то время года, когда им приходится выполнять определенные религиозные обязательства: причаститься (что делается ими один раз в год!), подвергнуть себя временно некоторым ограничениям в пище, пока не наступят пасхальные дни и будут возмещены полным разрешением поста. Из-за того, что не только светские люди, но и многие священники восприняли такое простое и формальное понимание Великого Поста, его истинный дух почти исчез. Восстановление богослужебного и духовного значения Великого Поста— одна из наших важнейших и насущных задач, но восстановление это возможно только на основе подлинного понимания богослужебного ритма и строя великопостного богослужения.
В самом начале Великого Поста, как тот исходный «тон», которым определяется вся великопостная «мелодия», звучит Великий Покаянный Канон святого Андрея Критского. Он разделен на четыре части, читается за Великим Повечерием, вечером, в первые четыре дня Поста. Его можно описать как покаянный плач, раскрывающий нам всю необъятность, всю бездну греха, потрясающий душу отчаянием, раскаянием и надеждой. С исключительным искусством святой Андрей переплетает великие библейские образы — Адама и Еву, рай и грехопадение, патриарха Ноя и Потоп, Давида, Обетованную Землю и выше всего Христа и Церковь — с исповеданием грехов и раскаянием. События Священной Истории явлены как события моей жизни, дела Божии в прошлом – как дела, касающиеся меня и моего спасения, трагедия греха и измены – как моя личная трагедия. Моя жизнь показана мне как часть той великой, всеобъемлющей борьбы между Богом и силами тьмы, которые восстают на Него.
Канон начинается с глубоко личного вопля:
«С чего начну я оплакивать окаянные дела моей жизни? Какое начало положу я, Христе, нынешнему рыданию?»
Один за другим раскрываются мои грехи в глубокой связи их со все продолжающейся трагедией отношений человека к Богу; история первого грехопадения — это моя личная история:
«Я совершил преступление первозданного Адама; я знаю, что я отрешен от Бога и вечного Его Царства и сладости из-за моих грехов».
Я потерял все божественные дары:
«Я осквернил одежду моей плоти, осквернил то, что было, Спасе, по образу и по подобию. Я омрачил душевную красоту наслаждениями страстей. Ныне я разодрал первую мою одежду, которую мне вначале соткал Зиждитель, и поэтому я и наг».
Итак, в течение четырех вечеров девять песен Канона говорят снова и снова о духовной истории мира, которая в то же время — история и моей души. Слова Канона призывают меня к ответу, ибо говорят о событиях и делах прошлого, смысл и сила которых вечны, поскольку каждая человеческая душа — единственная и неповторимая — проходит тем же путем испытаний, стоит перед тем же выбором, встречается с той же высшей и важнейшей реальностью. Примеры из Священного Писания – не просто аллегории, как думают многие люди, считающие поэтому, что Великий Канон чересчур перегружен именами и происшествиями, не относящимися к ним. Такие люди спрашивают, зачем говорить о Каине и Авеле, о Соломоне и Давиде, когда проще было бы сказать: «я согрешил»? Они не понимают, что самое понятие слова «грех» в библейском и христианском предании имеет глубину и насыщенность, которых современный человек просто не в силах понять, и что поэтому исповедание им своих грехов глубоко отлично от настоящего христианского раскаяния.
Действительно, та культура, в которой мы живем и которая образует наши современные взгляды, по сущности, просто исключает понятие греха. Потому что грех это, прежде всего, – падение человека с неизмеримой духовной высоты, отказ его от своего высокого призвания. Но какое значение это может иметь для культуры, которая не знает и отрицает эту «духовную высоту», это «призвание» и оценивает человека не «сверху», а «снизу», — для культуры, которая если и не отрицает открыто Бога, то фактически вся, сверху донизу, материалистическая и потому рассматривает жизнь человека только с точки зрения материального благополучия, не признавая его высокого, трансцендентального призвания? В ней грех рассматривается главным образом как естественная «слабость», происходящая в корне от социального неустройства и поэтому исправляемая лучшей социальной и экономической организацией. Поэтому современный человек, если он и исповедует свои грехи, он уже не раскаивается в них. В зависимости от того или иного понимания им своих религиозных обязанностей, он либо формально перечисляет свои прегрешения и нарушения обрядовых правил, либо же говорит с духовником о своих проблемах, ожидая от религии своего рода терапии, лечения, которое вернет ему счастье и спокойствие. Ни в том, ни в другом случае мы не видим раскаяния, потрясения человека, который, узрев себя как образ неизреченной славы, сознает, что он изменил этому образу, запятнал и отверг его своей жизнью. Ни раскаяния как печали о грехе, исходящей из самой глубины человеческого сознания, как желания вернуться, как отдачи себя Божьему милосердию и любви. Вот почему недостаточно просто сказать: «я согрешил». Эти слова приобретают свое подлинное значение и действенность только тогда, когда грех воспринят и пережит во всей его глубине и горести.
Значение и цель Великого Канона именно в том и состоят, чтобы явить нам грех и тем самым привести нас к раскаянию. Но он являет нам грех не определениями и перечислениями, а неким глубоким созерцанием библейской истории, которая поистине есть история греха, покаяния и прощения. Это созерцание вводит нас в совершенно иную духовную культуру, призывает нас принять совершенно иное понимание человека, его жизни, его целей, его духовных «мотиваций». Канон восстанавливает в нас то духовное мироощущение, внутри которого раскаяние становится снова возможным.
«Я не уподобился, Иисусе, Авелевой правде, никогда не принес Тебе приятного дара, ни дел божественных, ни жертвы чистой, ни безгрешной жизни».
Когда мы слышим эти слова, мы понимаем, что история первого жертвоприношения, так кратко упоминаемая в Библии, открывает нам нечто основное и в нашей собственной жизни, основное в самом человеке. Мы понимаем, что грех, прежде всего, есть отказ от жизни как приношения и дара, как жертвы Богу, или, другими словами, — отказ от жизни для Бога и по-Божьему. Мы понимаем, что корень греха — это отклонение нашей любви от высочайшего ее объекта. И благодаря этому откровению становится возможным произнести слова, бесконечно отдаленные от современного опыта жизни, но которые звучат глубочайшей правдой.
«Из праха создав жизнь, Ты вложил в мою плоть и кости, и дыхание, и жизнь; но, о Создатель мой, Избавитель мой и Судия, приими меня, кающегося».
Для того, чтобы по-настоящему «услышать» Великий Канон, требуется, конечно, знание Библии и способность усваивать значение библейских образов для нас. Если в наши дни столь многие находят его скучным и не относящимся к нашей жизни, это происходит оттого, что вера их не питается из источника Священного Писания, которое для Отцов Церкви было именно источником их веры. Мы должны вновь научиться воспринимать мир таким, каким он открывается нам в Библии, научиться жить в этом библейском мире; и нет лучшего способа научиться этому, как именно через церковное богослужение, которое не только передает нам библейское учение, но и открывает нам библейский образ жизни.
Вот почему постный путь начинается с возврата к «исходной точке», к Творению мира, Грехопадению, Искуплению, к тому миру, где все говорит о Боге, все отражает Божью славу, где все, что происходит, все события непосредственно связаны с Богом, где человек находит настоящие измерения своей жизни, и, найдя их, кается.