А.П. Медведев Городецкая культура на Дону и тиссагеты Геродота (Herod.IV.22) К середине I тыс. до н.э. на обширных пространствах Восточной Европы, в пограничье зон широколиственных лесов и лесостепи от Волги на востоке до Дона на западе получает распространение городецкая культура. По характерной посуде и обилию костяного инвентаря она, несомненно, принадлежит кругу лесных культур так называемой текстильной керамики, являясь ее наиболее южным образованием. Самым ярким диагностическим признаком го-родецкой культуры считается обработка поверхности сосудов отпечатками ткани или их имитация в виде неглубоких квадратных вдавлений, покрывающих снаружи всю или большую их часть. Основными типами ее археологических памятников являются городища и открытые поселения, как правило, очень небольших размеров (Смирнов, Трубникова, 1965). Городецкие погребальные памятники до сих пор достоверно неизвестны, что уже давно заставило ученых допустить распространение здесь каких-то неординарных форм погребальной обрядности, не оставлявших сколь-нибудь заметных следов в земле. Эта предельно краткая характеристика городецкой культуры в полной мере относится и к не так давно ставшему известным ее верхнедонскому варианту. Его открытие связано с именами В. П. Левенка и В.Г. Миронова (Ле-венок, Миронов, 1976). В последнее десятилетие верхнедонские городецкие памятники, кажется, изучались активнее, нежели другие. Сейчас на Верхнем Дону известно не менее 200 поселений с текстильной керамикой, главным образом «рогожной». Их хронологический анализ позволил выделить три этапа в развитии этого варианта городецкой культуры (Медведев, 1999. С. 42-44). Отмечу, что этому благоприятствовало как наличие четкой стратиграфии на городищах (Пекшево), так и успехи в хронологической разработке лепной скифоидной керамики, в последнее время коррелируемой хорошо датированными находками, в том числе и античным импортом. Наиболее ранний этап представлен памятниками типа нижнего слоя Пекшевского городища VIII-VII вв. до н.э. Его керамический комплекс характеризуется сочетанием текстильной и гладкостенной тычковой посуды примерно в соотношении 1:3. Орудия труда почти исключительно костяные, тех же типов, что и в древнейших слоях дьяковских и городецких городищ. Железные изделия отсутствуют. Нет данных о жилищах. Второй этап VI-V вв. до н.э. характеризуют памятники типа Студеновки-3. Они представлены как стоянками, так и городищами (Сырское, Дубики, Перехваль II). Этот этап диагностирует появление классической «рогожной» керамики с четким крупноячеистым штампом всегда в сочетании со скифоидной посудой архаического облика. Последнюю отличает высокий процент сосудов с проколами под венчиком. Часто встречаются «гибридные» формы, сочетающие городецкие и скифоидные признаки. По-прежнему доминируют костяные орудия труда и оружие, хотя появляются первые железные вещи, правда очень редкие. Третий этап IV - III вв. до н.э. включает большинство верхнедонских поселений раннего железного века. Среди них преобладают кратковременные сезонные стоянки, городища немногочисленны и отличаются очень неболыпи-1 ми размерами (0,2-0,5 га). Этот этап выделяется по находкам «рогожной» кера-1 мики с неглубокими, часто еле заметными оттисками мелкозубчатого штампа,1 иногда прямоугольной формы. Однако везде по числу находок она сильно уступает гладкостенной скифоидной посуде, но уже как правило без проколов под венчиком. К концу этого периода, видимо, выходит из употребления «рогожная» керамика. Орудия труда представлены как костяными, так и железными изделиями небольших размеров, обычно ножами. Ввиду полного отсутствия надежных датирующих материалов верхний хронологический рубеж существования Городецких памятников на Верхнем Дону пока точно не установлен. Но уже к концу I тыс. до н.э. присутствие этого населения здесь никак не ощущается. Видимо, оно было вытеснено за пределы региона новой волной переселенцев с юга - носителей традиций средне-донской культуры, отступивших после III в. до н.э. в глубинные облесенные районы по Воронежу и Верхнему Дону под давлением усиливающейся сарматской угрозы. Сопоставление материалов верхнедонских городецких поселений с синхронными среднедонскими скифского времени позволило не только выявить многочисленные свидетельства культурного взаимодействия этих двух, явно различных по происхождению трупп населения, но и весьма существенные различия в их хозяйственно-культурных типах. Большинство верхнедонских поселений не были укреплены. По топографии и другим признакам они чаще всего представляли остатки кратковременных стойбищ. Исследованные стационарные поселения типа Студеновки 3 или Сырского городища впервые позволили ознакомиться с основным типом городецкого жилища середины 1 тыс. до н.э. По устройству и основным параметрам оно оказалось весьма близко слабо углубленным прямоугольным домам каркасно-столбовой конструкции лесостепных скифоидных городищ. По мнению большинства современных исследователей, скифоидные племена, представляли различные варианты ХКТ лесостепных земледельцев и скотоводов (Шрамко, 1971. С. 92; Моруженко, 1989. С. 31). В экономике же городецких племен еще очень большую роль продолжали сохранять традиции присваивающего хозяйства, в первую очередь охоты и рыболовства. Это заключение в полной мере относится даже к обитателям верхнедонских поселений и городищ с «рогожной» керамикой, испытавших очень сильное культурной воздействие их южных среднедонских соседей. Несомненный архаизм культуры верхнедонского городецкого населения просматривается в широком использовании костяного инструментария. Как указывалось, находки изделий из железа единичны. На поселениях середины I тыс. до н.э. доминируют костяные орудия труда (кочедыки для плетения сетей, проколки, иглы, гарпуны) и даже оружие (наконечники стрел и дротиков). Сам набор и облик костяных изделий свидетельствует о сохранении и даже возрождении традиций охотничье-рыболовецкого хозяйства. На такую хозяйственную ориентацию указывает и топография большинства городецких поселений Верхнего Дона и Воронежа, которые чаще всего находились в облесенной пойме большой реки, поблизости от воды. Нижний культурный слой Пекшевского городища с характерной текстильной и тычковой керамикой отличался нали- чием большого количества находок костей диких животных и чешуи рыб. В то же время на городецких поселениях Верхнего Дона практически не встречаются орудия труда, связанные с земледелием. Здесь не найдено ни одного железного топора - орудия, без которого трудно представить занятие подсечным земледелием, которое предполагалось у городецкого населения (Смирнов, 1952. С. 43; Монгайт, 1961. С. 66). Всего одним обломком представлены находки серпов, причем, последний происходит с городища Дубики, где явственно фиксируется культурный контакт лесостепных скифоидных и лесных по происхождению городецких племен. Да и на остальной территории Городецкой культуры серпы практически неизвестны. Крайне редки на городецких памятниках даже находки каменных орудий для переработки продуктов земледелия типа зернотерок и пестов, обычные на синхронных скифоидных поселениях. Наконец, верхнедонские городецкие поселения заметно отличаются практически полным отсутствием хозяйственных ям, по форме и размерам соответствующих зерновым, десятками, а то и сотнями представленных на любых, даже самых малых среднедонских городищах и поселениях скифского времени. Первые палеопочвенные исследования также не выявили следов занятия земледелием у обитателей городецких городищ Верхнего Дона (Александровский, Гольева, 1995. С. 34). В свете имеющихся на сегодняшний день материалов представляется, что городецкие племена, в том числе и на Верхнем Дону, были прежде всего охотниками и рыболовами. Знали они скотоводство и какие-то простейшие формы земледелия, скорее всего пришедшие к ним с юга из лесостепи*. Однако вряд ли эти последние отрасли хозяйства доставляли им основное пропитание. Весь облик материальной культуры городецкого населения, в целом довольно примитивной, очень небольшие размеры поселений и даже городищ, а также данные о хозяйстве свидетельствует о длительном сохранении у него весьма архаических, лесных по происхождению традиций и о явно замедленных темпах их культурно-исторического развития, которое особенно заметно при сравнении с культурой земледельцев и скотоводов лесостепной зоны. Все это хорошо коррелирует с данными античной традиции и прежде всего Геродота «о живущих охотой» народах к северо-востоку от Скифии. Большинство современных исследователей видят в городецком населении геродотовых тиссагетов (Смирнов, 1952. С .67; Трубникова, 1953. С. 69; Либе-ров, 1969. С. 21; Доватур, Каллистов, Шишова, 1982. С, 245; Нейхард, 1982. С. 136-137; Рыбаков, 1979. С. 192; Погребова, Раевский, 1992. С. 49; Рассадин, 1997. С. 15-23). Практически не осталось сторонников локализации этого народа в более восточных районах, в частности в Прикамье, занятом ананьинскими племенами (Шмидт, 1934. С. 19; Збруева, 1952. С. 1819; Халиков, 1977. С. 258). Не выдерживает критики размещение тиссагетов Л. А. Ельницким в степном Нижнем Поволжье (Ельницкий, 1977. С. 109). Он явно неудачно предложил отождествить этот охотничий народ с населением, оставившим археологические памятники савроматской культуры. Не меньше возражений вызывает локализация. _____________________________________________________________ * На это прямо указывают находки обгорелых злаков из постройки № 7 на стоянке Студеновка 3. Ее керамический комплекс весьма архаичен и носит ярко выраженный смешанный характер. Здесь на одних и тех же сосудах прослеживают») явные скифоидные традиции часто в сочетании с городецким «рогожным» орнаментом. ____________________________________________________________ тиссагетов на Северо-Восточном Кавказе (Гашна, 1970. Карта на с. 8). Вряд ли приживется в науке «будинская» версия этнической принадлежности городец ких племен, которую совсем недавно вновь попытался реанимировать В. И. Гуляев (Гуляев, 2001. Рис.2). Поэтому есть смысл еще раз рассмотреть вопрос о тиссагетах и местоположении их земли. При описании народов, обитающих за Танаисом, Геродот называет три больших народа: савроматов, будинов, тиссагетов. Для уточнения местоположения последних относительно других народов обратимся к источнику. «Если перейти реку Танаис, то там уже не скифская земля, но вначале область савроматов, которые, начиная от самого дальнего угла озера Меотиды, населяют на расстоянии пятнадцати дней пути по направлению к северному ветру страну, лишенную и диких, и культурных деревьев. Выше их живут будины, занимающие другую область, всю поросшую разнообразным лесом. Выше будинов к северу идет сначала пустыня на расстоянии более семи дней пути. За пустыней, если отклониться в сторону восточного ветра, живут тис-сагеты, племя многочисленное и особое; живут они охотой.[2] Рядом с ними в тех же самых местах обитает племя, имя которому иирки. Они также живут охотой... [3] Выше иирков, если отклониться к востоку, живут другие скифы, отложившиеся от царских скифов и по этой причине прибывшие в эту страну» (Herod. IV. 21-22)**. Давно уже установлено, что в основе геродотовой диатезы племен «за Танаисом» лежала древняя периэгеса - описание торгового пути из Гавани борис-фенитов к приуральским аргиппеям и исседонам (Hennig, 1935; Граков, 1947). Теперь у нас имеется редкая возможность проверить степень достоверности сообщений «отца истории» о размещении народов на танаисском участке торгового пути по независимым данным археологии. В его пользу безусловно свидетельствует наличие в Подонье трех сильно различающихся археологических культур скифского времени - савроматской, среднедонской и городецкой. Важно то, что их последовательность точно соответствует трем большим этносам, упомянутым Геродотом: савроматам в степях за Танаисом; будинам в его среднем лесостепном течении; и, наконец, тиссагетам. После открытия на Верхнем Дону многочисленных городецких поселений, вероятнее всего оставленных последними, исключительно важным представляется еще одно свидетельство «отца истории» о том, что из земли тиссагетов берут начало четыре большие реки, в том числе и Танаис (Herod. IV. 123). Однако описанный Геродотом торговый путь из Ольвии к Приуралью, видимо проходил мимо верховий Дона, отклоняясь «в сторону северо-восточного ветра», то есть по междуречью Дона и Хопра. Несмотря на сплошные археологические разведки в Левобережье Дона, здесь до сих пор не удалось обнаружить сколь-нибудь значительного массива памятников скифского времени. Скорее всего эта, не имевшая постоянного населения территория соответствует названию «пустыни» у Геродота, которая, по его словам, разделяла земли будинов и тиссагетов по маршруту знаменитого торгового пути. Как уже указывалось, иная ситуация была на Верхнем Дону, где археологами фиксиру- ____________________________________________________ ** Здесь и далее текст «Истории» Геродота приводится в переводе И.А. Шитовой (Доватур, Каллис-тов, Шишова, 1982. С. 109). _____________________________________________________ ется широкая контактная зона в виде поселении с «рогожной» керамикой, на которых выявлены многочисленные следы влияния или даже присутствия лесостепного скифоидного населения. Практически полное соответствие наблюдается в культурно-хозяйственной характеристике геродотовых тиссагетов - «живут они охотой» - и населением городецкой культуры, у которого были широко распространены охота и рыболовство. В античной традиции может быть сохранилось еще одно любопытное свидетельство, связанное с ХКТ тиссагетов. Римский эпический поэт Валерий Флакк, создавший в «Аргонавтике» яркий образ тирсагета (искаженная греческая форма этнонима «тиссагет»), перечисляет его явно фантастические атрибуты вроде вакхического тимпана и тирса (Place,Val. VI. 135- 140). Появление последнего у далекого лесного народа, обитавшего на краю ойкумены, скорее всего обязано простому созвучию слов thyssagetai и thyrsagetae. Но далее у Валерия Флакка идет интересное упоминание одеяний «молчаливого тирсагета» -он «опоясан за спиной развевающимися шкурами». Может быть, здесь содержится указание на обычную охотничью одежду, сшитую из меха. Археологические материалы о пушной охоте городецкого населения, в том числе, поворотные гарпуны для бобрового промысла и специальные костяные наконечники стрел с тупыми бойками, хорошо известны (Медведев, 1999. С. 38. Рис. 11,7). Как представляется, Геродот далеко не случайно обратил внимание на занятие тиссагетов охотой. Тем более не случаен его интерес к необычной охоте иирков - другого народа, по его мнению, проживавшего в тех же самых местах, что и тиссагеты. «Они также живут охотой, занимаясь ею следующим образом. Охотник сидит в засаде, взобравшись на дерево, а деревья там в изобилии растут по всей стране. У каждого наготове конь, обученный ложиться на брюхо, с тем, чтобы стать ниже, и собака. Как только охотник увидит с дерева зверя, он, выстрелив из лука и сев на коня, устремляется, в погоню, а собака следует за ним» (Herod. IV. 22). Это описание целиком находится в русле научных интересов «отца истории», определявших особенности отбора исторического и этнографического материала. Как известно, в занятиях и обычаях разных народов его в первую очередь привлекало все необычное с точки зрения эллинов. Именно рассказ об «удивительном» был одной из основных целей его труда (Борухович, 1972. С. 493; Vernan, 1987. Р. 81). Как видно, этому требованию в полной мере отвечал приведенный выше рассказ об «охоте иирков», что дополнительно может свидетельствовать в пользу его этнографической достоверности. Вопреки недавно высказанному мнению С. Е. Рассадина (Рассадин, 1997. С. 18) в этом пассаже Геродот не объединил искусственно два различных способа лесной и степной охоты. Кажется, он очень точно передал все то, что ему о ней рассказывали информаторы. Дело в том, что сцена такой конной охоты в лесу запечатлена на двух ажурных золотых пряжках из Сибирской коллекции Петра I (Артамонов, 1971. С. 82). Исследователи давно уже обратили внимание на то, что подобный способ охоты можно было практиковать скорее всего в южной подзоне широколиственных лесов или в северной лесостепи, где дубравы чередовались с обширными открытыми пространствами. Подходящие природные условия были на большей части территории, занятой городецкими племенами, что еще раз косвенно свидетельствует в пользу предлагаемой их идентификации с тиссагетами и иирками. М. Н. Погребова и Д. С. Раевский обратили внимание на то, что нет никаких оснований выделять последним отдельную территорию и приписывать им особую, лежащую вне Городецкого ареала культуру ( Погребова, Раевский, 1992. С. 203). В таком случае, не отражают ли ранние памятники с текстильной и «рогожной» керамикой как раз те изначальные племенные различия, которые могли заметить информаторы Геродота, рассказывая ему о двух лесных народах, обитающих в одних и тех же местах, к северо-востоку от будинов, но уже за пределами «Скифского квадрата». При перечислении народов, обитавших по его северной и восточной сторонам, тиссагеты никогда не упоминаются (Herod. IV. 100,102-110,119,123-125). Из весьма широкого спектра этнической идентификации геродотовых тиссагетов и иирков, предложенных исследователями за два столетия их изучения, сейчас наиболее вероятной представляется гипотеза о принадлежности этих народов одной из групп древних волжских финнов (Борухович, 1972. С. 245; Herrmann. 1936. Coll.1386-1390]. Для верхнедонского варианта городецкой культуры она хорошо подтверждается и гидронимией. В верхнем течении Дона и по Воронежу выявлен древнейший пласт речных названий явно финнс-кого происхождения [Медведев, 1999. С. 143; рис. 64). Для нашей темы немаловажно то, что позже в I тыс. н.э. на этой территории неизвестны археологические культуры, связанные с лесным финно-угорским миром. Сами же этнонимы тиссагетов и иирков продолжают оставаться загадочным, несмотря на многочисленные попытки их истолкования, в том числе, и самые последние (Исмагилов, 1989.С.137-141). Список литературы Александровский А. Л., Гольева А.А. Палеоэкология восточноевропейской лесостепи в голоцене но данным междисциплинарного анализа новых археологических памятников. Тез. докл. науч. конф., посвящ. М. П. Трунову. Липецк, 1995. Артамонов М. И. Композиция с ландшафтом в скифо-сибирском искусстве // СА. 1971. № 1. Борухович В. Г. Научное и литературное значение труда Геродота // Геродот. История в 9-ти книгах. Л.,1972. Ганша О. Д. Античнi бронзи з Пiщаного. Киiв, 1970. Граков Б. Н. Чи мала Ольвiя торговельнi зносини з Новолжьям i Приураллям в архаiчну i класичну епохи? // Археологiя. 1947. Т.1. Гуляев В. И. Общие проблемы археологии Среднего Дона скифского времени // Археология Среднего Дона в скифскую эпоху / Труды Потуданской археологической экспедиции И А РАН 1993 - 2000 гг. М., 2001. Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шишова И. А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982. Ельницкий Л. А. Скифия Евразийских степей. Новосибирск, 1977. Збруева А. В. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху // МИА. 1952. № 30. Исмагилов Р. Б. К этимологии Massagetae и Physsagetae // Маргулановские чтения. Алма-Ата, 1989. Левенок В. П., Миронов В. Г. К вопросу о новом районе городецкой культуры // СА. 19765. № 2. Либеров П. Д. Проблема будинов и гелонов в свете новых археологических данных // МИА. 1969. № 151. Медведев А. П. Ранний железный век лесостепного Подонья (археология и этнокультурная история 1 тысячелетия до н.э.). М., 1999. Монгайт А.Л. Рязанская земля. М., 1961. Моруженко А. А. Историко-культурная общность лесостепных племен междуречья Днепра и Дона в скифское время // СА. 1989. № 4. Нейхард А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982. Погребова М. Н., Раевский Д. С. Ранние скифы и Древний Восток. М., 1992. Рассадин С. Е. Племена и народы «заскифского» Северо-Востока. Минск, 1997. Рыбаков Б. А. Этногеография Скифии. М., 1979. Смирнов А. П. Очерки древней истории народов Среднего Поволжья // МИА. 1952. № 28. Смирнов А.П., Трубникова Н.В. Городецкая культура /,/ САИ. Вып. Д1-14. 1965. Трубникова II. В. Племена городецкой культуры // Труды ГИМ. Вып. ХХП. М.,1953. Халиков А. X. Волго-Камьс в начале эпохи раннего железа. М., 1977. Шмидт А. В. Очерки но истории Северо-Восточной Европы в эпоху родового общества на территории СССР. Л, 1934. Шрамко Б. А. К вопросу о значении культурно-хозяйственных особенностей Степной и Лесостепной Скифии // МИА. 1971. № 177. Hermig R. Herodots Handelsweg zu den sibirischen Lssedonen // Klio. 1935. № 28; Herrmann A. Thyssagetai // PW RE. 2-е Reihe. Hbd.l 1. Stuttgart, 1936. Vernan J.- P. Commentary on Meier and Konstan // Aretusa Vol. 12. New-York, 1987