Вестник Брянского государственного технического университета. 2009. № 1 (21) Общественные наукиУДК 159.923:316.6 А.В. ХолодовскаяНекоторые социально-психологические механизмы формирования конформизмаРассмотрены социально-психологические механизмы – пассивность, «социальная маска», комплекс неполноценности – формирования личности – конформиста. Ключевые слова: конформизм; пассивность; социальная лень; социальная роль; «социальная маска»; комплекс неполноценности.Понимание природы конформизма как специфической формы социальной адаптации не может быть достаточно полным и целостным без исследования механизмов формирования данного феномена. Существенной характеристикой конформизма, также проявляющей себя и как социально-психологический механизм его формирования, является пассивность. Конформизм определяют как пассивное принятие человеком (группой) требований, норм, ценностей, навязываемых извне. Ч. Кули также включает данную характеристику в понятие конформизма, определяя его как пассивное подражание. «Конформизм, - отмечает он, - это добровольное копирование общепринятых способов деятельности, отличающееся от соперничества и иных агрессивных форм подражания своей относительной пассивностью, нацеленное на то, чтобы быть как все, а не выделяться, и придающее основное значение всему внешнему и формальному»[1]. Пассивность – явление многогранное. Оно выражает и личностную особенность человека, и его социальную позицию, отношение к ценностям и нормам сосуществования индивидов. Пассивность характеризует отсутствие у человека инициативы, созерцательность, бездеятельность, невмешательство, леность, равнодушие. Психологическую основу внутренней детерминации данного феномена составляют невыраженность индивидуального источника активности, ограниченность внутренних ресурсов, низкий уровень волевой саморегуляции. В исследованиях К. Левина, Д. Аткинсона, А.Н. Леонтьева и других установлено, что проявления пассивности связаны с неразвитостью мотивации и слабой включенностью индивида в деятельность. Пассивный созерцатель жизни довольствуется, как правило, немногим, круг его интересов достаточно узок и неприхотлив. Ограниченность внутренних ресурсов, таких, как физические, интеллектуальные и иные способности, знания, умения, навыки, не позволяет индивиду превращать мотивацию в реальное поведение. Пассивность часто сочетается с покорностью, поскольку и то и другое обусловлено слабым уровнем волевой саморегуляции и контроля. Феномен пассивности как проявление определенной жизненной позиции людей связан с проблемой социального вмешательства и невмешательства. С. Милграм, рассматривая вопрос о возможности группы своим бездействием индуцировать пассивное поведение и безразличие у отдельных индивидов, показал, что «уровень нашей взаимной ответственности и сострадательности – вещь ненадежная, зависящая от состояния тех социальных макроструктур и компонентов окружающей среды, на которых зиждется … жизненный уклад»[2]. Он отмечает неизбежное ограничение моральной и социальной вовлеченности индивидов в жизнь группы по мере увеличения ее численности. Иными словами, люди в условиях массового окружения склонны проявлять преступную пассивность по отношению к другим. Наглядным подтверждением тому может служить трагический эпизод из жизни современного Санкт-Петербурга, произошедший в марте 2008 года [3]. Девушке при выходе из вагона метро стало плохо, и она провалилась между вагонами. Идущие следом за ней подружки смотрели 6 секунд вслед упавшей девушке. Но вместо того, чтобы позвать на помощь, они отходят в сторону (решили «не заморачиваться»). Люди в метро равнодушно ждали 15 секунд, пока девушку переедет поезд, и никто на платформе даже не подумал броситься к ней на помощь. Эмпирические исследования С. Милграма, Гарнера, Б. Латане и других по проблеме мотивации вмешательства позволили им сделать следующие выводы: вмешательство или невмешательство – это не только показатель нравственности или безнравственности личности, но и следствие определенного расклада многочисленных ситуационных переменных; по мере того как увеличивается общее количество информации, ограничивается возможность ее переработки, растет дефицит социальной ответственности; многочисленность и разнородность членов группы, с одной стороны, порождают значительно большую терпимость к поведению, одежде и этическим принципам, но с другой – способствуют тому, что люди воздерживаются от оказания помощи; «в больших городах не просто нарушаются традиционные правила учтивости, скорее, в них формируются новые нормы, предписывающие невмешательство, стремление остаться в стороне; предельным случаем адаптации к перегруженной социальной среде является полное пренебрежение к нуждам, интересам и требованиям тех людей, которых человек не считает непосредственно связанными с удовлетворением его личных потребностей»[2]. Социальная анонимность, равнодушное невмешательство выглядят как пассивность, подчинение, бездеятельность ради личных целей. Как личностная характеристика пассивность в значительной мере является результатом социализации и влияния культуры, задающих соответствующий тип поведения человека. Как известно, М. Вебер выделял четыре типа социального поведения: целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное и традиционное. Последний тип поведения, с его точки зрения, является максимально деиндивидуализированным, социально типичным, с минимальной дозой активного личностного начала. Человек, подчиненный обычаям и традициям, лишает себя возможности выбора, не задумывается о целях и средствах достижения цели, становится запрограммированным конформистом. Многие социологи рассматривают пассивность как массовый феномен, противопоставляя его активному индивидуальному творческому началу отдельных личностей (герой, лидер, вождь). Так, Н. Михайловский в своей известной работе «Герой и толпа» говорит о пассивности как готовности массы увлечься идеями и примером героя, способного повести ее на общее дело. Х. Ортега-и-Гассет противопоставил элиту, творящую культуру, массе людей, которые довольствуются бессознательно усвоенными стандартными понятиями и представлениями. В типологии политической культуры, предложенной С. Вербой и Г. Алмондом, пассивность выступает как массовый социальный феномен, характеризующий традиционную и подданническую культуры, которым присущи покорность власти, ожидание от нее благодеяний, отсутствие суждений и знаний о государстве, отстраненность и равнодушие к общественной жизни. Пассивность – антипод инициативы и самостоятельности. Г. Гегель связывал данный феномен с уровнем осознания человеком свободы. Он отмечал, что «возможность пассивно придерживаться ложной точки зрения и сознательно или преднамеренно отстаивать ее связана с наличием у субъекта свободы» [4]. В этой связи пассивность представляет собой акт ухода от свободы, права выбора, а следовательно, и от ответственности. Ряд социологов (К. Маркс, Э. Фромм, Г. Маркузе) связывают феномен пассивности людей с состоянием общественной системы, порождающей отчуждение человека от человека, от условий и обстоятельств его жизнедеятельности. Характеризуя отчуждение, К. Маркс и Ф. Энгельс [5] отмечали, что оно проявляет себя как внешняя для субъекта сила, подавляющая его волю и регламентирующая его поведение и деятельность. В этом аспекте пассивность представляется следствием отсутствия возможностей влияния человека из массы на систему производства и распределения, на власть, другие политические институты. В исследованиях Э. Фромма, Т. Адорно, Г. Маркузе пассивность, как проявление конформизма, рассматривается как явление, порожденное, с одной стороны, неудовлетворенностью существующим уровнем и возможностями реализации потребностей, а с другой - насаждаемым обществом культом потребления. Согласно Э. Фромму, пассивность обывателя-конформиста как «бегство от свободы» является следствием товарного фетишизма, трансформирующего личностное начало в бездуховное, одномерное существование. В условиях политических режимов социальной несвободы складываются жесткие ограничения проявления общественной активности людей. Репрессивная бюрократическая система значительно затрудняет осознание человеком себя как личности, собственных интересов и потребностей. Высокая мера подчиненности, неразвитая личностная автономия в условиях предоставления гарантий удовлетворения стандартного комплекса индивидуальных потребностей способствует формированию особого типа социальной пассивности - иждивенчества. Социальное иждивенчество, как выражение смиренной выжидательной позиции людей по отношению к властям, является показателем негибкости сознания и определенного интеллектуального консерватизма. Оно стало естественным продуктом длительного периода социальных ограничений и угроз, в условиях которого у людей атрофируется активная социальная позиция, инициатива и индивидуальная ответственность. Пассивность находит свое специфическое выражение в феномене социальной лености. Ее слагаемые – отсутствие цели, нравственное рабство, бездействие, слабая воля. Социальная лень, как и пассивность, связана с низким уровнем волевой саморегуляции и неразвитостью мотивационной сферы индивида. Ленивый человек испытывает отвращение ко всякому делу. Он не видит достойной цели в жизни и хочет удовлетворять свои желания не собственными усилиями, а за счет других. Такие люди составляют особый слой общества. Л. Гумилев определял их как «супассионариев» – «социальных трутней», альтернативу которым он видел в «пассионариях» – гиперактивных людях, обладающих сверхэнергией и определяющих ход истории. Социальная лень – явление, в значительной мере обусловленное дефектами социализации, теми «тепличными» условиями, созданными окружающими растущего человека людьми, которые стали тормозом в проявлении его активности и самостоятельности. В той или иной мере лень присуща каждому человеку, вопрос заключается в том, какой характер она носит: эпизодический или постоянный. Исследования Б. Латане [6] показали, что проявления данного феномена, а также степень его выраженности существенно зависят от ситуативных и социокультурных факторов. Так, тенденция прилагать меньше усилий проявлялась в ситуации совместной деятельности и отсутствия контроля над индивидуальным вкладом каждого участника в ней. Эффект социальной лени наблюдался в тех случаях, когда у индивида или группы отсутствовали серьезные стимулы для выполнения задачи, когда сама задача не соответствовала интересам и потребностям человека. При высокой сплоченности группы проявления социальной лени значительно снижались и наоборот. Лень мешает самореализации человека, раскрытию его внутреннего потенциала. Как отмечал Ф. Ницше, «леность, лежащая в глубине души деятельного человека, препятствует ему черпать воду из своего собственного колодца» [7]. Она мешает карьерному росту индивида, не позволяет ему ощутить полноту жизни и в конце концов превращает его в «социальный балласт». В русской действительности данный феномен получил название «обломовщина». Таким образом, конформистская пассивность и леность при определенных условиях могут приобретать деструктивный характер и оказывать негативное воздействие на состояние социума, а потому общество должно способствовать их минимизации. Другим важным механизмом конформизации личности является механизм, который определяется как «социальная маска». Это феномен, выражающий способность человека исполнять заранее заданные им самим функции и модели поведения. Данное понятие отражает две важные и взаимосвязанные стороны социальной адаптации: усвоение индивидом социальных ролей и его способность к самопрезентации. Если первый аспект социальной адаптации характеризует естественный и необходимый способ включения человека в социум и становления его как личности, то второй выражает степень ее эффективности. Осваивая соответствующие принятым нормам способы поведения людей, растущий человек учится жить в обществе, быть социальным существом. Р. Мертон, Дж. Мид, А. Халлер и другие сторонники ролевой теории личности придают процессу освоения человеком разнообразных социальных ролей (половых, семейных, гражданских, профессиональных и т.д.) определяющее значение в его формировании как личности. С другой стороны, в воспроизведении ролевых функций проявляется сущность человека, раскрывается его индивидуальность, или «самость». Согласно концепции Дж. Мида [8], личностное самосознание формируется через процесс восприятия других личностей – «обобщенного другого», представляющего собой ценности и стандарты поведения некоторой группы. Индивид в процессе общения как бы встает на место окружающих его людей. Он оценивает свои действия и наружность в соответствии с представляемыми оценками его «обобщенным другим». Осознание «обобщенного другого» развивается через процессы принятия и исполнения роли. Принятие роли – это попытка (претензия) принять на себя поведение личности в другой ситуации или в другой роли. Более высокая ступень – исполнение роли как реальное ролевое поведение. Дж. Мид различал три стадии освоения ребенком взрослых ролей: адаптация, игра, коллективные игры. Первая – подготовительная, связанная лишь с имитацией ребенком поведения взрослых без какого-либо понимания (адаптация). Вторая стадия, игра, характеризуется пониманием детьми поведения тех, кого они изображают, но исполнение роли еще неустойчиво. На заключительной стадии ролевое поведение становится собранным и целенаправленным, оно соотносится с ролями других людей (коллективные игры). Индивид способен видеть собственное поведение во взаимосвязи с другими людьми и ощущать их реакцию на себе. Недостаточная способность принимать на себя роли других индивидов может отрицательно сказаться на развитии личности. А. Халлер, развивая идеи Дж. Мида, в своей теории «значимого другого» показал, что индивид стремится принять, прежде всего, роли тех личностей («значимый другой»), одобрения которых он добивается и чьи указания он принимает. Таким образом, через освоение различных социальных ролей в процессе игры, общение, взаимодействие с другими личностями человек входит в общественную жизнь, становится ее равноправным членом. В то же время через исполнение ролей реализуется человеческая личность, раскрывается ее сущность, характер. То, что и как «играет» человек в реальной жизни, выражает разный уровень и формы его адаптации к изменяющимся социальным условиям: конформность, конформизм, нонконформизм. Если исполнение социальной роли в рамках конформного поведения предполагает некое внутреннее согласие человека с самим собой, соответствие принятой модели поведения его внутренним убеждениям, то в конформистском варианте такого соответствия не наблюдается. Именно в конформизме исполнение социальной роли индивидом трансформируется в феномен «социальной маски» в его негативном смысле. «Социальная маска» как внешний способ жизни выражает сознательное конструирование индивидом своей модели поведения, более или менее удачной. Сторонники экзистенциализма (Ж.-П. Сартр, А. Камю) определяли внешнее бытие человека как неподлинную экзистенцию – фальшивую и конфликтную, в которой он теряет свою свободу и самостоятельность. Конформистский вариант феномена «социальной маски» наглядно проявляется в лицемерии. И. С. Кон рассматривает лицемерие как внешнее подчинение, при котором «индивид не меняет своих взглядов, но и не высказывает своих разногласий вслух, делая вид, что принимает позицию группы. В этом случае, как только давление прекращается или как только индивид выходит из-под контроля соответствующей группы, он снова действует в соответствии со своей личной установкой» [9]. Такое поведение определяют как внешний конформизм или феномен «ложного согласия». Как показано в исследованиях С. Милграма [2], в иерархических группах, где участники наделены разными правами, наблюдается феномен «ложного согласия», состоящий в соглашательстве, часто противоречащем личным убеждениям и предпочтениям, и отсутствии аргументированной собственной позиции. Работы А. В. Петровского [10] и его последователей в этой области свидетельствуют о том, что данный феномен не ограничен взаимодействиями в иерархических правовых группах, он может наблюдаться в отношениях любой группы, с которой индивид по тем или иным соображениям хочет интегрироваться. Более того, «ложное согласие» проявляется в отношении как к «обобщенному другому», так и к «значимому другому» – отдельному значимому лицу, чья позиция выгодна индивиду, хотя и противоречит его личным убеждениям. У К. Юнга [11] понимание и оценка феномена «социальной маски» неоднозначны. С одной стороны, маска как способ освоения социальных ролей отражает необходимую ступень становления человеческой личности, ее приобщения к социуму, составляет базу социализации под воздействием «самости». Однако как характеристика взрослой личности данный феномен приобретает у него негативный оттенок. «Социальная маска», по мнению ученого, - это «вынужденная необходимость играть отведенную человеку в этом мире роль, маскировать ахиллесову пяту своего индивидуального Эго при столкновении с безжалостным внешним миром» [11]. В своей теории личности К. Юнг противопоставлял личность «собственную» (Я) – публичной (Персона). Я, в его концепции, – лишь субъект сознания, комплекс представлений, обеспечивающих адаптацию человека к окружающей среде. Персона есть комплекс функций, создавшихся на основе приспособления или необходимого удобства, феномен психики, никак не отражающий индивидуальность. Это внешний характер и установка. Стержень личности – «самость», субъект всей психики человека, включая ее бессознательные проявления. «Самость» удерживает все архетипы и системы психики вместе, обеспечивая ее равновесие и стабильность. Поведение человека раскрывается через соотношение Я и Персоны. Если Я тождественно Персоне (ослабление «самости»), то личность предстает в виде конформистского, отчуждаемого существа, играющего определенную социальную роль, навязанную обществом. Индивидуализация Персоны означает нормальное (конформное) приспособление личности к социальному окружению без утраты своего способа быть, когда наблюдается «процесс выявления особенного, но не искусственно создаваемые особенности». Таким образом, конформизм связывается К. Юнгом с неспособностью человека в социальных условиях отчуждения людей сохранить свою «самость», целостность и индивидуальность. Человек – конформист растворяется в социальных ролях, навязанных ему обществом. В соответствии с концепцией драматического ролевого исполнения И. Гофмана, феномен «социальной маски» заключается в проявлении сознательного усилия к исполнению роли так, чтобы создать желаемое впечатление у других (самопрезентация). Главное в «социальной маске» – «личный передний план», или «представительный фронт», включающий внешний вид, манеры, статусные символы, осанку, выражение лица, жесты. Сама жизнь похожа на драматическое представление, где «обыкновенное общение между людьми само организовано как театральная сцена, благодаря обмену драматически взвинченными действиями, контрдействиями и заключительными репликами» [12]. Поведение регулируется путем согласования не только с ролевыми требованиями, но и с ожиданиями социального окружения. Согласно этому подходу, каждый человек является актером, имеющим свою аудиторию, и ведет себя, учитывая специфику окружающих его социальных общностей, а потому по-разному преподносит себя. Самопрезентация – неотъемлемый элемент игры, т.е. исполнения роли. И неважно, какая она: искренняя или фальшивая, - важно, чтобы люди исполняли свои роли успешно. «Если исполнение удалось, - замечает И. Гофман, - то его свидетели, в общем, должны поверить, что исполнители были искренними» [12]. В то же время «некоторые исполнения достигают успеха при полной бесчестности исполнителя, другие вполне честно, но вообще говоря, для исполнений ни одна из этих крайностей несущественна»[12]. Получается, что неважно, какой человек на самом деле, важно, как он исполняет роль, как представляется аудитории. «…Существует лишь жизненная игра бакалейщика, официанта, портного, аукционера». При этом И. Гофман считает, что «честное, искреннее, серьезное исполнение менее прочно связано с миром надежности и солидарности, чем можно было бы предположить с первого взгляда». Феномен «социальной маски» как самопрезентации приобретает у И. Гофмана характер исполнения определенной роли. Все люди играют, неважно - искренне или фальшиво, лишь бы это было успешно, т.е. создавало желаемое впечатление у других. В процессе самопрезентации человек активно приспосабливается к окружающим людям с тем, чтобы они восприняли его так, как это выгодно индивиду. Конформистское поведение становится средством влияния и манипуляции, которое оценивается И. Гофманом как нормальное состояние общества. Таким образом, феномен «социальной маски» имеет неоднозначный смысл: позитивный - как усвоение человеком социальных ролей, что является необходимым условием становления его как личности и самореализации в обществе, и негативный - как конформистское поведение, проявляющееся в лицемерии, соглашательстве, стремлении через создание ложного представления о себе влиять на людей и манипулировать ими. Данный феномен становится механизмом конформизации личности в социальных условиях, насаждающих культ потребления, удобства, выгоды, поощряющих стремление людей «казаться, а не быть». В результате общественная жизнь теряет естественность, непосредственность, самобытность, становится более искусственной, фальшивой и стандартизированной. Определенную роль в конформизации человека может сыграть так называемый комплекс неполноценности. Комплекс неполноценности – это совокупность ощущений, чувств, представлений человека о себе, которые в сравнении с другими людьми оцениваются им как нечто менее успешное, достойное, значимое, привлекательное, как проигрышное. Данный феномен представляет собой форму уничижительного самосознания, порожденного неуверенностью в себе и низкой самооценкой. Психолог А. Адлер [13], который ввел в науку это понятие, полагал, что все дети испытывают чувство неполноценности, являющееся следствием их малых размеров и недостатка сил и возможностей. Однако и во взрослом состоянии людям может быть присуще данное ощущение вследствие целого ряда причин, связанных с жизненными неудачами и потерями – в любви, семье, работе, профессиональном росте. Чувство неполноценности усугубляется негативными оценками окружающих человека людей. Так, ребенок, которому постоянно напоминают о его недостатках, негативно оценивают его внешность и поведение, постепенно начинает осознавать себя хуже, чем другие. Недаром народная заповедь гласит: «Предположить порок – значит создать его». А. Адлер описывает следующие ситуации детства, которые могут породить данный комплекс. Во-первых, это ситуация органической неполноценности, частые болезни и слабость ребенка, которые могут привести к тому, что он станет избегать взаимодействия с другими людьми из-за чувства неспособности успешно сравниваться с ними. Во-вторых, это избалованность детей, которым из-за чрезмерной опеки не хватает уверенности в себе. У таких детей, считает А. Адлер, ослабевает социальный интерес, и они испытывают недостаток подлинных чувств. В-третьих, ситуация отверженности, когда ребенок не знает ни любви, ни заботы. Нежеланным детям чрезвычайно трудно развить в себе качества полноценности и самодостаточности. Они не уверены в своей способности быть полезными и получать уважение и любовь окружающих. Чувство неполноценности угнетает, тревожит человека, и он желает от него избавиться. А. Адлер говорит о феномене «сверхкомпенсации» как стремлении индивида восстановить (компенсировать) духовное равновесие с помощью интуитивного или сознательного анализа событий своей жизни или через утверждение личного превосходства. Комплекс неполноценности может иметь неоднозначные последствия для человека. Сильное чувство неполноценности затрудняет позитивный рост и развитие индивида. Однако умеренно выраженный комплекс, наоборот, побуждает его расти, «стать сильным или даже сильнее других», стремиться к совершенствованию и превосходству над другими. Известно много примеров, когда люди с физическими недостатками (Аристотель, Наполеон, Толеран, Суворов и др.) добивались социальных высот в своей карьере. Однако цель превосходства может быть как позитивной, так и негативной. Если она включает общественные интересы и заинтересованность в благополучии других, то она развивается в конструктивном направлении. Но если стремление к превосходству ограничивается реализацией только узкоэгоистических устремлений и человек при этом не гнушается любых, включая насилие и агрессию, средств его достижения, то оно оборачивается трагедией для окружающих людей и общества в целом (Нерон, Гитлер, Сталин и др.). А. Адлер оценивал данное проявление комплекса неполноценности как невротическое извращение, связанное с глубинными нарушениями психики человека. Оно характерно для различных типов преступников, маньяков, извращенцев. Не находя иных способов компенсации своих недостатков, эти люди упиваются властью, добытой ими античеловечным способом. В других случаях сильное чувство неполноценности может привести человека к смирению и согласию с ним. У индивидов развивается защитный механизм социального выживания в форме конформизма – позиции приспособленчества и соглашательства с окружающими людьми. Осознавая (или не осознавая) свою ущербность и беспомощность в этом мире, такие люди стремятся найти покровительство более сильных и самодостаточных. Проявляя активный конформизм, индивиды также могут использовать свою позицию самоуничижения в качестве способа зарабатывания средств существования, занимаясь, например, бродяжничеством, попрошайничеством, проституцией. Таким образом, конформизм как сложный социально-психологический феномен обусловлен совокупностью механизмов, действующих перманентно и взаимосвязанно как на сознательном, так и на бессознательном уровне. Каждый из них имеет свои особенности и способствует конформизации личности при определенных условиях.^ СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Кули, Ч. Человеческая природа и социальный порядок: [пер. с англ.] / Ч. Кули. - М.: Идея-Пресс,2000. – С.210. Милграм, С. Эксперимент в социальной психологии / С. Милграм. - СПб.:Питер, 2000. - C. 29, 39, 161. Комсомольская правда от 8 апреля 2008 г. Гегель, Г. Философия религии: в 2 т. / Г. Гегель.- М., 1976.- Т.1.- С. 208. Маркс, К. Немецкая идеология: избр. пр.: в 3 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс. - 1979. – Т.1. - С. 26. Социальная психология группы: процессы, решения, действия / Р. Бэрон, Н. Керр, Н. Миллер. – СПб.: Питер, 2003. - С. 66-67. Ницше, Ф. Сочинения: в 2 т. / Ф. Ницше. - М.: Мысль,1990.- Т.1. - С. 391. Кон, И.С. Социология личности / И.С. Кон. - М.: Политиздат, 1967. – С. 84. Петровский, А.В. Психология в России: 20 век / А.В. Петровский. – М.: УРАО, 2000. – С.65. Юнг, К. Психология бессознательного: [пер. с нем.] / К. Юнг. – М.: Изд-во АСТ-ЛТД, 1998. - С. 158-164. 11.Гофман, И. Представление себя другим в повседневной жизни / И. Гофман; пер. с англ. А.Д. Ковалева. – М.: Канон-Пресс-Ц, 2004. - С. 45, 47. 12. Адлер, А. Наука жить. Комплекс неполноценности и комплекс превосходства: [пер. с англ.] / А. Адлер. – Киев.: Port-Royal, 1997. - С. 57-62. Материал поступил в редколлегию 3.10.08.