А.Е.Зимбули (Санкт-Петербург)ЭТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ЛИЧНОСТНОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИЗаписи в Дневнике В.И.Чапаева:Шестое июня. Мы оттеснили белых. Седьмое июня. Белые оттеснили нас. Восьмое июня. Пришёл лесник и всех прогнал. Старинный анекдот про ЧапаеваТот факт, что никакие внеземные цивилизации не вступают с нами в контакт, с достоверностью подтверждает наличие разума во Вселенной Из газетМне может многое не нравиться в этой жизни, но ни другой Родины, ни другой Земли у меня нет. Андрей Зимбули^ КТО Я – когда маленьким мальчиком тихо сижу на коленях у мамы, а она мирно беседует с папой?КТО Я – когда увлечённо читаю легенды и мифы Древней Греции, сказки «Тысячи и одной ночи»?^ КТО Я – когда спокойно прохожу по центру Петербурга, где соседствуют храмы самых разных конфессий и самые различные архитектурные стили?КТО Я – когда радуюсь, что в моём городе проходят фестивали искусств, международные конференции, дни дружбы?КТО Я – когда по радио и с телеэкрана сообщают: человек по имени Юрий Гагарин, преодолев земное притяжение, впервые облетает Землю на космическом корабле?^ КТО Я – когда мама и папа выясняют между собою отношения?КТО Я – когда жена моего доброго знакомого апеллирует ко мне в своих обидах на мужа?КТО Я – когда грузинские футбольные болельщики на своём столичном стадионе дружным свистом заглушают звуки российского гимна?КТО Я – когда политики или газовщики стравливают между собой Украину и Россию (в особенности, если учесть, что отец мой родом с Украины, и в жилах моих течёт немножко украинской крови)?КТО Я – когда американский (слава Богу, не мой!) президент рассуждает о возможности нанесения ракетно-бомбовых ударов по Ирану (стране тоже вовсе не моей)?КТО Я – когда в передачах российской радиостанции «Маяк» две трети песен звучит на английском языке? Где ощущаемое мною «Я» оборачивается гордостью, признанием, желанием стать ещё лучше? А где – чувством неловкости, вины, стремлением, как говорят, под землю провалиться, бежать, куда глаза глядят? Где моё «Я» переключается на «МЫ»? Как это новое состояние переживается, и в какой степени я в ответе за всё, что со мною и вокруг меня происходит? Чем определяется поворот к сопричастности или к отторжению, симпатии/антипатии, содействию/противодействию? Поддаются ли эти процессы волевому управлению? Сверке с совестью? Всегда ли разные МЫ обречены на конфликтные противостояния? Да и как быть с МЫ, если люди, составляющие это самое МЫ, до умопомрачения неодинаковы! Работяга и лодырь, простофиля и мудрец, школьник и академик, миллиардер и бродяга… Кстати, высказываются достаточно радикальные суждения (например, Г.Гурджиевым) о том, что даже отдельно взятый человек не тождествен сам себе: не помнит про вчерашние слова и не отвечает за завтрашние поступки… Впрочем, подобный радикализм, видимо, следует отнести скорее к риторическим фигурам или психологическим эскападам. Культура в целом, наука, религия, право, обыденная жизнь основываются на признании единства действующего (хотелось бы, чтобы и разумно действующего!) субъекта. Я включаюсь в МЫ благодаря погружению в общий опыт. Не в силу сходных пространственно-временных параметров, не из-за физического или конституционального подобия, но главным образом благодаря испытанию общих с кем-то переживаний, благодаря общим мыслям, а также действиям сообща. Пару лет назад в Петербурге произошло малосимпатичное событие. Футбольные болельщики клуба «Зенит», обсуждая результаты спортивного сезона, передрались между собой. Но когда к месту потасовки прибыла милиция, и драчунов стали разнимать, болельщики сообща накинулись на милиционеров, пытавшихся остановить драку… Это происшествие ещё более упрочило меня в мысли, которую иногда высказываю студентам: если бы на Землю напали, допустим, марсиане, то живо представляю себе, что Бен Ладен и Джордж Буш могли бы оказаться в общем окопе. То есть, единству самым прямым и живым образом способствует прямая внешняя угроза. Но вдумаемся: неужели петербуржцам, европейцам, землянам для того, чтобы жить в мире, так и не обойтись без внешних угроз! Между прочим, и внешняя угроза вовсе не панацея: вспомним про то, как во время войн находятся и перебежчики, коллаборационисты всех мастей. Кроме того, перспектива уголовного преследования, могу предположить, оказывает сплачивающий эффект на криминальные сообщества. Думаем дальше. Собственно, а так ли уж бесспорно, что идентификация, единство – это ценность? Да, дружба лучше вражды. Но мудрый Хайям небезосновательно утверждал: «Лучше не есть ничего, чем есть, что попало, Лучше уж быть одному, чем с кем попало дружить». Ценностью культурная идентификация однозначно становится лишь при сопоставлении с неподлинным существованием «человека-овоща», с конфессиональной и межпартийной рознью, с растерянностью маргинала, с бесцельностью и цинизмом. Ренегат, оппортунист, оппозиционер, сектант, в самом широком культурологическом смысле, – это типы по существу деструктивистские. Другое дело, что наряду с названными типами имеются ещё идентифицирующие себя с общностью конформисты. А есть – искатели, творцы, пионеры. Причём последние категории личностей цельность общности отнюдь не отрицают, они её подтягивают, или подталкивают, к совершенству. Можно ли типизировать, аргументировано определить условия, в которых «МЫ» – звучит гордо? И мобилизует составляющих общность субъектов на позитивную для себя и для окружающего мира активность. Кстати, а обязательна ли тут гордость? «Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей», – справедливо заметил Н.А.Некрасов. Да, общеизвестна язвительная фраза Сэмюеля Джонсона: «Патриотизм – это последнее прибежище негодяя». К сожалению, истина гораздо сложней. Прежде всего, негодяи есть очень и очень разновариантные. И исповедовать они могут далеко не только патриотизм. Потому-то близость патриотизма к шовинизму, групповой гордыне и недоброжелательству – это лишь одна из опасностей, связанных с перспективой групповой идентификации. А с другой стороны, отсутствие патриотизма – это не что иное, как неблагодарность и безответственность. Пожалуй, непатриотичные жизненные установки человека, чурающегося своего происхождения, своей среды, можно было бы назвать своего рода «диссоциофобией» (по аналогии с дисморфофобией, болезненным негативизмом в адрес собственной внешности). В русской традиции подобных неуважительных людей именовали «перекатиполе», «иван, не помнящий родства». Словом, патриотизм естествен. И как всё естественное, он разнороден. Подвиды его разнятся, прежде всего, корнями – ущемлёнными интересами, страхом, обидой, завистью, общей верой, гордостью, надеждой на лучшую участь. Признаться, не очень-то хотелось бы испытывать патриотические чувства, которые подпитывает внешняя угроза. Но покуда складывается впечатление, что наиболее мощная патриотическая мотивация рождается не в пору сытой-мирной-спокойной жизни, а в моменты коллективных испытаний, когда историей ставится на кон сама судьба сообщества. Более того, даже самое светлое нравственно-психологическое наполнение общего опыта имеет тенденцию всячески омрачаться. Вслед за героическим энтузиазмом первых христиан приходят крестовые походы и инквизиция. За самоотверженностью красногвардейцев и народным подъёмом следуют застенки НКВД, культ личности Сталина. Символичен и исторически правдоподобен (пусть, может, и несколько нарочит) сюжет отечественного кинофильма «Бакенбарды»: на почве любви к творчеству выдающегося русского поэта Александра Сергеевича Пушкина люди поначалу объединяются для самосовершенствования и духовного общения, а потом дело как-то незаметно доходит до социально разрушительных форм… В целом можно видеть, что серьёзная общая опасность сплачивает. Непосильное испытание – рассоривает. Заслуженная победа – сдруживает. Непомерная удача – ведёт к разложению. Так или иначе, варианты согласования индивидуальной, групповой и глобальной идентификации могут быть в предельном упрощении условно представлены в виде простенькой диаграммы: Я (индивид) МЫ (группа)^ ЦЕЛОСТНАЯ ОБЩНОСТЬИнтересы МЫ (особенного) могут утверждаться или за счёт попрания интересов Я (отдельного), и/или в ущерб интересов ЦЕЛОСТНОЙ ОБЩНОСТИ (всеобщего). А могут – в сочетании с интересами того и другого. Именно последний вариант следует признать единственно верным – как с точки зрения перспектив культуротворчества, так и в плане галактической справедливости. Причём вектор МЫ, строго говоря, не един – и его, и вектор ^ ЦЕЛОСТНОЙ ОБЩНОСТИ можно дробить, уподробнивать, поскольку рядом с МЫ Европы располагаются векторы МЫ Азии, Америки, Африки. Или – МЫ многих и многих стран, конфессий, страт. Стратегия идентификации может развиваться по любому из пространственно представленных вариантов – по модели перетягивания одеяла в ту или иную сторону, или в воронку братоубийственного противостояния, или в целях культуротворческого сотрудничества. Поиски наиболее приемлемой стратегии не следует препоручать ни политикам, ни бизнесменам, ни богословам или моралистам. Сложится она как равнодействующая всех предпринимаемых усилий. Хорошо бы, чтоб в этих усилиях принимали участие не только люди, рвущиеся к власти или к богатству, и не только экстремисты. ((Опубликовано: Реальность этноса: образование и гуманитарные технологии интеграции этнической, этнорегиональной и гражданской идентичности: Сб. статей по материалам Х международной научно-практической конференции. – СПб.: РГПУ, 2008. – С. 309-312))