«Пруссачество и социализм». Послесловие Предисловия и послесловия к трудам "классиков" вряд ли нужны тем, кто и без них хорошо знаком с их творчеством; невеждам они тем более не нужны, да они, скорее всего, и не станут читать первоисточник - можно обойтись словарем или учебником (если вообще есть потребность что бы то ни было знать). Я исхожу из того, что прочитавший эту книгу имеет представление о философии истории Шпенглера, даже если и не одолел целиком "Закат Европы", быть может, знаком и с небольшой книжкой "Человек и техника", но, скорее всего, не владеет в достаточной степени немецким языком, чтобы познакомиться с другими трудами Шпенглера и произведениями его современников. В кратком послесловии я не стану излагать содержание таких не переводившихся у нас работ, как "Годы решения" или вышедших посмертно рукописей ("Перво-вопросы"). Вряд лит стоит углубляться и в биографические детали. Разумеется, я не отрицаю основного принципа традиционной герменевтики, а именно, понимания целого из частей, а каждой части из целого; применительно к "Пруссачеству и социализму" это означает, что данное произведение можно было бы "вписать" в контекст жизни автора, сопоставить с прочими его текстами, показав, например, как "социализм" у Шпенглера вплетается в общую картину эпохи цезаризма, выступая как орудие воли к власти (либо насколько он морфологически соответствует сходным явлениям античности, вроде стоицизма); можно было бы, далее, связать политическую философию Шпенглера с его философией техники, сравнить с другими учениями, относимыми к "философии жизни" и т.д. Шпенглер был оригинальным философом, но ни один мыслитель не творит свою систему "из ничего". Шпенглер был наследником Ницше, он был в общих чертах знаком с учением Данилевского - список таких "влияний" можно было бы продолжить. Все сопоставления такого рода уже не единожды осуществлялись историками философии, взгляд которых неизбежно обращается к развитию немецкой мысли, привязке идей к тем или иным обусловливающим их мотивам. Поскольку Шпенглер был не только философом, но чрезвычайно влиятельным публицистом, то для полноты картины мне понадобилось бы подробное изложение двух томов публицистики Шпенглера, с учетом изменений его политических позиций на протяжении всего периода Веймарской республики, разбор сложных взаимоотношений с целым рядом других мыслителей и политиков, вплоть до последних лет его жизни, т.е. до того момента, когда его "культурпессимизм" стал объектом критики ранее ему симпатизировавших (правда, без взаимности) национал-социалистов. Однако, "Пруссачество и социализм" представляет собой работу, которая была написана в 1919 году вскоре после подписания Версальского договора и провозглашения Веймарской республики. Это эссе является одним из первых документов "консервативной революции" и большинство читателей этой книжки составляли те, кто не интересовался философией и не читал вышедшего к тому моменту первого тома "Заката Европы". Сам Шпенглер хорошо понимал то место, которое занимает "Пруссачество и социализм" в публицистике того времени. В предисловии к сборнику своих политических трудов [1] он так писал о происхождении "Пруссачества и социализма": "Так переживалась нами самая глупая и самая трусливая, самая безыдейная революция в мировой истории. Из отвращения и ожесточения по ее поводу летом 1919 года возникла книга "Пруссачество и социализм", содержавшая в себе ставшее знаменитым описание этой революции, вызвавшее крики ненависти и мне никогда не прощенное. С этой книги начинается национальное движение". Это "движение" получило впоследствии наименование "консервативная революция", а одним из его основных тезисов (или даже лозунгов) было намеченное Шпенглером соединение консерватизма и социализма в борьбе с либерализмом и парламентаризмом, с той "внутренней Англией", которая способствовала поражению Германии в мировой войне. То, что социалистическая критика капитализма восходит к консервативной, не является секретом для историков политической мысли - достаточно открыть "Коммунистический манифест", в котором описываются предшествующие марксизму варианты социализма, идеализирующие те или иные средневековые социальные формы. Первые политические альянсы между консерваторами и социалистами встречаются уже в 1830-е гг. во Франции. В Веймарской Германии возникло множество концепций, политических союзов, клубов, партий, которые по-разному выражали одно и то же основополагающее стремление к синтезу консерватизма и социализма ("прусский социализм", "немецкий социализм", "национальный социализм", "солдатский социализм", "национал-социализм"). Именно в этом контексте становятся понятными многие положения Шпенглера, которые вне его могут показаться надуманными и произвольными. "Консервативная революция" не является реализацией какой-то философской идеи или школы, это явление не столько философии (или даже политической философии), сколько политической жизни Германии в определенный период времени. Можно сказать, что это в Германии это идейное течение возникло и получило широкое распространение в период между двумя массовыми феноменами. В августе 1914 года миллионы немцев, поют на улицах "Deutschland, Deutschland über alles"; вечером 30 января 1933 года миллионы поют на улицах "Хорст Вессель": "Die Fahne hoch, die Reihe tief geschlossen, SA marschiert mit ruhig festen Schritt". А между этими двумя событиями были мировая война, революция 8 ноября 1918 года, Баварская советская республика и путч Каппа, инфляция 1923 года, Рапалло и Локарно, планы Дауэса и Янга, экономический кризис 1929 года, агония Веймарской республики и множество других событий. Но кроме экономической и политической истории Германии (а у нее были свои предпосылки и в бисмарковском рейхе и много раньше), можно было бы обратиться и к истории ментальностей, ибо "консервативная революция" была идейным выражением менталитета двух поколений немцев, и к истории идей, и к истории литературы - ведь популярности словосочетания "консервативная революция" поспособствовали два таких "классика", как Томас Манн и Гуго фон Гоффмансталь, а одним из главных ее идеологов был Эрнст Юнгер. К этому добавляется еще одно обстоятельство: сходные идеи и концепции обнаруживаются практически во всех европейских странах. Социал-империализм ряда теоретиков Фабианского общества в Англии, учение о "пролетарских и капиталистических нациях" итальянских националистов, "интегральный национализм" Мориса Барреса и Action Francaise Шарля Морраса во Франции, доктрина Hispanidad (не только у испанских традиционалистов, но и у Мигеля де Унамуно) - все эти идеи перекликаются с тем, что думали и писали немецкие авторы. Помимо сопоставления собственно политических идей возможны и иные сравнения, скажем романов Юнгера с произведениями молодого Мальро или с "Цитаделью" Сент-Экзюпери, либо соотнесение живописи Neue Sachlichkeit с психологией Jugendbewegung или Völkisch. Все эти сопоставления правомерны, но данное предисловие не должно превращаться в рассказ о немецкой или даже европейской истории первой трети ХХ века. Я ограничусь краткой характеристикой "консервативной революции" в Германии и тех политических проектов, которые в большей или меньшей мере были связаны с "прусским" или "немецким социализмом". Парадоксальное словосочетание "консервативная революция" впервые был употреблено в Германии Томасом Манном в предисловии к антологии русских писателей в 1921 году · оно однажды было употреблено Достоевским в "Дневниках писателя". Манн вряд ли знал, что Достоевский имел в виду дискуссию 1870-х гг. по поводу книги русского отставного генерала Фадеева, впервые использовавшего это словосочетание. В этой дискуссии принял обсуждение известный славянофил Самарин, и Манн считал, что это выражение вышло из круга русских славянофилов, хотя в действительности Самарин весьма критически отнесся к проекту генерала, для которого "консервативная революция" означала усиление роли аристократии при известном ограничении центральной бюрократической машины, а тем самым и монархической власти. Популярность в Германии это слово обрело позднее, после речи "Das Schriftum als geistiger Raum der Nation" (1927) другого писателя, Гуго фон Гоффмансталя, в которой говорилось о духовных поисках молодого поколения, о стремлении к Gemeinschaft, которое ведет к пересмотру идей не только Просвещения, но даже Ренессанса и Реформации. Речь завершалась словами: "Процесс, о котором я говорю, есть ничто иное, как консервативная революция · невиданного в европейской истории размаха. Ее целью является форма, новая немецкая действительность, в которой сможет соучаствовать вся нация". Эта речь была вовсе не политической · речь шла о духовном единстве немецкой нации · она лишь дала имя тому, что уже существовало под другими наименованиями: "Третий Рейх", "новый национализм", "революция справа" и прежде всего "идеи 1914 года". Хотя у "консервативной революции" было много предшественников · достаточно вспомнить Ницше и Буркхардта · как некая целостная идеология она формируется именно во время первой мировой войны. Немалую роль здесь сыграли представители правого крыла социал-демократической партии (Кунов, Ленш, Винниг), и в особенности И. Пленге, выпустивший в 1916 году книгу "1789 и 1914. Символические годы в истории политического духа". Ранее по-немецки вышла книга шведского юриста Р. Кьеллена "Идеи 1914 года", в которой эти идеи противопоставлялись "идеям 1789 года". Пленге писал: "С 1789 года в мире не было такой революции, как немецкая революция 1914 года · революция собирания и организации всех государственных сил XX века против революции разрушительного освобождения в XVIII веке". Центральной мыслью Пленге было то, что война привела к истинной революции, причем революции социалистической. "Социализм есть организация", он предполагает плановое хозяйство и дисциплину, он кладет конец эпохе индивидуализма. Нация стала единым организмом, и это ведет к пересмотру представлений о свободах и правах. За лозунгами: "Свобода · в организации! Равенство · в организации! Братство · в организации!" стояла политическая теория, восходящая к "закрытому государству" Фихте и интерпретация марксизма в духе правого гегельянства. Государство как дифференцированная тотальность, плановая экономика, требующая уничтожения идей либеральной эпохи · вот центральные положения Пленге. Им принадлежит универсальное будущее: "Нам принадлежит 20 век. Как бы ни завершилась война, мы являемся образцовым народом. Наши идеи будут определять жизненные цели человечества". Это предсказание Пленге реализовалось лишь отчасти, в виде советского коммунизма · в своих статьях 1918·1919 гг. Ленин откровенно писал, что образцом для русского коммунизма должна служить немецкая централизованная военная экономика. Он ссылался в то время именно на нее, а не на какие-то традиции русского "мира". Вальтер Ратенау был не только одним из организаторов военной плановой экономики, но одновременно ее теоретиком: его книги 1912·1917 гг. содержит целый ряд положений, которые будут воспроизводиться практически всеми теоретиками "консервативной революции" (включая теорию индустриального общества и философию техники · идея "механизации" и плановой регуляции не только экономики, но и всех сфер жизни). Ратенау пишет о том, что в условиях плановой экономики государство перестает быть классовым. Государство предстает как "второе, расширенное и бессмертное Я человека", как воплощение воли Gemeinschaft. У Ратенау обнаруживается даже основная идея Карла Шмитта: определение политического через оппозицию "друга" и "врага". Любопытный разговор произошел впоследствии между двумя участниками покушения на Ратенау, один из которых говорит другому (Эрнсту фон Заломону): "По существу, мы убили одного из наших. Он же был настоящим фашистом!" Ни фашистом, ни тем более национал-социалистом Ратенау, конечно не был, и убили его за то, что он был сторонником Erfüllungspolitik, то есть выполнения условий Версальского мира. Но как практик он сыграл в 1922 году важную роль в формировании той политики, которая получила наименование Ostorientierung · именно он, будучи министром иностранных дел, подписал договор с Советской Россией в Раппало. К "идеям 1914 года" имеют прямое отношение книги двух мыслителей, которые сыграли значительную роль в формировании "консервативной революции". Это "Гений войны" и "Причины ненависти к немцам" Макса Шелера и "Герои и торгаши" Вернера Зомбарта. В них мы находим ряд оппозиций, которые станут общим местом в сотнях книг и статей в 20-е гг. XX века. Прежде всего это противопоставление немецкой Kultur и англо-французской civilization · оппозиция эта существовала с конца XVIII века (впервые она была сформулирована Кантом), а также коррелятивная ей оппозиция Германия · Запад (впервые она получила выражение в полемике Гердера против французского Просвещения). Эти оппозиции были общим местом немецкой публицистики начала XX в. · мы находим их и у авторов, которые были достаточно далеки от "консервативной революции". Особенностью работ Шелера и Зомбарта является антибуржуазность, антикапитализм, ибо капитализм, индивидуализм, либерализм, утилитаризм, позитивизм, торгашество и т.д. суть порождения "английского духа". Для Зомбарта немецкое мышление и немецкое чувство заявляют о себе прежде всего как решительное отрицание всего того, что хоть как то напоминает английское или западноевропейское вообще, мышление и чувство", поскольку немец отвергает утилитаризм и эвдемонизм, пользу и наслаждение во имя воли и духа, долга и преданности, самопожертвования и героизма. Мировая война представляет собой схватку двух человеческих типов: героя и торгаша. Капитализм чужд немецкому духу. В докладе Шелера "Христианский социализм как антикапитализм", сделанном вскоре после революции 1918 года, выдвигается идея "национального государственного социализма". Шелер пишет о необходимости союза с Советской Россией в борьбе против Запада, а целью Германии провозглашается "антикапиталистическая политика". Итогом войны является поражение не только Германии, но и всех европейцев · войну выиграла Америка, а это на время дает господство "капиталистическому типу человека и хозяйства", тогда как все остальные нации делаются "в большей или меньше мере рабами, даже пролетарскими нациями по отношению к англо-американскому капитализму". Но время этого капитализма завершается, ибо "капитализм есть эпизод мировой истории, он пришел не так уж надолго". Это · идол Маммоны и извращение человеческой природы. Самое яркое выражение "идей 1914 года" мы обнаруживаем у великого немецкого писателя, Томаса Манна. Именно у него в "Размышлениях аполитичного" этот комплекс идей впервые увязывается с консерватизмом, который понимается как противостояние Западу. На протяжении всей этой огромной книги Манн непрестанно цитирует Достоевского, называет его "пророком"; хотя Германия и Россия находились в состоянии войны, Манн пишет о союзе Германии и России как о "мечте своего сердца" (вопреки пропаганде того времени, в которой Россия именовалась не иначе как "варварская страна"). Этот союз, по Манну, должен быть направлен против наступающего англосаксонского мира с его прагматизмом и утилитаризмом (в конце книги Манн пишет по-английски: The world is rapidly becoming English). Немцев и русских роднит близкое понимание человека и человечности, отличное от латинского и англосаксонского. Манн ставит вопрос о сходном противостоянии традиций этих двух стран Западу и спрашивает: "Разве у нас нет наших западников и наших славянофилов?" Тех, кого он презрительно именует "литераторами" (включая и собственного брата Г. Манна, с которым были на несколько лет прерваны все отношения), Манн относит к "западникам", т.е. к тем, кто хотел бы разрушить Германию. Славянофильство в России Манн оценивает по негативному содержанию, как реакцию на Запад, а по позитивному · как консерватизм. Именно такова его собственная позиция · консервативное противостояние Западу. Английская и французская пропаганда времен войны изобиловала штампами: "цивилизация" · "варварство" (либо "цивилизация" · "прусский милитаризм" и т.п.). Еще в статье "Мысли во время войны" (1914) Манн саркастически писал: французы полвека кричали о реванше, но когда дело дошло до войны, то вспомнили о "цивилизации". Они сделали Реймс крепостью, расположили пушки рядом с собором, а после того, как немцы стали отвечать на огонь этих пушек и разрушили собор, то поднялся плач о "цивилизации", которой грозят "варвары". Но ведь средневековые соборы давно перестали быть частью их "цивилизации", с точки зрения которой церкви принадлежат к векам "фанатизма и предрассудков". Эта "цивилизация" с ее демократией и "правами человека" насквозь фальшива и лицемерна. Национальная тема совпадает в "Размышлениях аполитичного" с консервативной: "Политический дух демократического Просвещения и "человечной цивилизации" не только является душевно чем-то антинемецким; он с необходимостью оказывается также повсеместно враждебным Германии". Истинным духовным врагом Германии является даже не Франция, реваншизм которой все же национален, а потому хоть как-то оправдан; настоящий враг · Англия и ее агенты, сторонники "гуманности" и "цивилизации". Этими агентами являются и "deutsche Sapadniki", которые желают тотального изменения национального характера немцев. За образец берется "мировая демократия", "империя цивилизации", "общество человечности", целью которых, однако, является исчезновение немецкого духа. Война поэтому определяется Манном как "консервативное сопротивление прогрессу", который Манн иронически и с явной отсылкой к Ницше называет "прогрессом от музыки к демократии". Войну Манн приветствует как открытую борьбу с этой цивилизацией · с плоско-гуманной, тривиально-декадентской, феминистски-элегантной Европой, "литературной как парижская кокотка", ставшей "слишком человеческой"; это война с "цивилизацией танго и тустепа", делячества, прикрытого высокими словами о правах и свободах. Эта цивилизация уже начала завоевывать Германию до войны, и война есть "восстание Германии против западного духа", дошедшего до нигилизма в результате Просвещения и демократического прогресса. Мир демократии, партийной политики, прав человека и прочих "идей 1789 года" признается им антинемецким, ибо Германия по духу своему консервативна и аполитична. Еще четче основные темы консервативной революции проступают в его дневниках 1918-1921 гг. Я приведу лишь две записи конца 1918 года: "Меня ужасают анархия, господство черни, пролетарская диктатура со всеми сопровождающими явлениями и вытекающими из нее следствиями a la russe. Но моя ненависть к ритору-буржуа должна была бы привести меня к желанию большевизации Германии, ее присоединения к России… Национально отчеканенный социализм… Вот немецкая задача · найти нечто политически новое in politicis между большевизмом и западной плутократией". В дневниковых записях за 1918-19 гг. такого рода рассуждения встречаются неоднократно: ненависть к Антанте пересиливает неприязнь к большевизму (которая у обитавшего в Мюнхене в период Баварской советской республики Манна была самой непосредственной). В дальнейшем Томас Манн отходит от этих идей, становится одним из виднейших защитников республики, даже сторонником социал-демократии, а в начале 50-х гг. XX века он чуть не стал лауреатом Сталинской премии. Как идеи "консервативной революции" повлияли на литературные произведения Манна · это отдельная тема, причем речь должна идти не только о "Волшебной горе", но и о тетралогии "Иосиф и его братья". "Пруссачество и социализм" Шпенглера стоит в одном ряду с такими произведениями, как "Третий Рейх" А. Меллера ван ден Брука, "Революция справа" Х. Фрейера, "Господство неполноценных" Э. Ю. Юнга, "Рабочий" Э. Юнгера · каждая из этих работ заслуживает детального анализа, равно как экономические труды В. Зомбарта, политическая философия К. Шмитта или философия техники Ф. Юнгера. Мне приходится говорить о консервативной революции в целом, а это предмет продолжительных дискуссий немецких историков. Начало этим спорам положила книга Армина Молера, который первым употребил это словосочетание в духе социологии знания или политической науки для обозначения не идей и лозунгов 20·30-х гг. XX века, но как характеристику большой социальной группы · правых интеллектуалов, членов множества небольших политических партий, клубов, редакций нескольких десятков газет и журналов. Конечно, мы точно так же употребляем слова либерализм, социал-демократия или анархизм для характеристики не только идей и программ, но и тех партий и групп, которые являются носителями этих идей. Но в случае "консервативной революции" ситуация является куда более сложной, поскольку общим для всех были только неприятие Версальского договора и Веймарской республики, критика экономического и политического либерализма и парламентаризма. Но кто только не критиковал Веймарскую республику · не только коммунисты или нацисты были ее врагами, но и Deutschnationale Volkspartei Гугенберга, правое крыло в католической партии Zentrum, да и социал-демократов с их тогдашней ортодоксально-марксистской программой трудно представлять убежденными сторонниками либерализма и парламентаризма. Веймарскую республику не раз называли "республикой без республиканцев", президент которой, Гинденбург, был убежденным монархистом. Столь же мало говорит о "консервативной революции" типичное в нынешней леволиберальной историографии обвинение в "национализме". Сегодняшние либералы забывают о том, что немецкий национал-либерализм конца XIX века · начала XX века (с такими союзами как Alldeutsche Verband, Flottverein или Kolonialgesellschaft) можно в куда большей степени считать источником нацизма, чем немецкий консерватизм или социализм. Националисты были во всех партиях Веймарской республики, включая и марксистов с их интернационализмом (Hofgeismarkreis у "молодых социалистов", "курс Шерингера" у коммунистов), а идеология "консервативной революции" отличалась и от нацистской, и от DNVP Гугенберга именно тем, что "нация" отвергалась во имя "империи". Молер отнес к "консервативной революции" пять групп: Völkisch, Bündnisch, Jungkonservative, Revolutionäre Nationalisten, Landvolkbewegung (впоследствии он исключил последнее · движение крестьян северной Германии). Эта классификация в дальнейшем не раз воспроизводилась, уточнялась, подвергалась критике. Сам Молер был вынужден релятивизировать даже свой центральный тезис относительно основополагающей философской идеи, которую он поначалу считал общей для всей "консервативной революции" · "вечное возвращение" Ницше. На мой взгляд, его классификация является совершенно искусственной, поскольку практически все идеологи консервативной революции в молодости были Bündnisch (предвоенное Jugendbewegung), все они в той или иной степени были Völkisch и провозглашали Nation in Gemeinschaft, все считали себя консерваторами и революционерами в одно и то же время. Заслугой Молера является то, что он собрал огромный фактический материал и первым обратил внимание на социальную и психологическую общность военного поколения. Типичным представителем "консервативной революции" был вообще не кабинетный ученый или партийный доктринер, но "человек действия", достаточно образованный для того, чтобы в промежуток между теми или иными схватками написать несколько статей, роман, философское эссе, а затем снова взяться за оружие. Среди сотен приводимых Молером биографий имеются просто поразительные по авантюризму и готовности браться за оружие. Это поколение тех гимназистов и студентов, которые добровольцами пошли в армию во время войны, затем во Freikorps сражались в Прибалтике и Польше, подавляли Баварскую советскую республику, участвовали в подпольных и даже террористических организациях. Небольшая часть их в дальнейшем примкнула к национал-социализму, некоторые стали коммунистами, но в большинстве своем они входили в небольшие организации и движения, враждебные как коммунизму, так и нацизму. Я приведу лишь одну характерную биографию: Беппо фон Рёмер, глава военизированного Bund Oberland, вернувшись с фронта, участвует в подавлении Баварской республики и в боях с поляками в Верхней Силезии, но в дальнейшем сотрудничает с национал-большевизмом Эрнста Никиша (кстати, видного деятеля в Баварской республике), затем поддерживает Landvolk под знаменами крестьянской войны 1525 года, становится коммунистом, принимает участие в Сопротивлении, готовит покушение на Гитлера, за что он и был расстрелян в 1944 году. Среди представителей "консервативной революции" были как "левые люди справа", так и "правые люди слева". Их объединяет не только неприятие либерализма и парламентаризма, но и прежнего консерватизма. У них нет ни малейшей ностальгии по монархии и кайзеру, сословные предрассудки им чужды · сословия были отменены фронтовым братством. Они охотно цитируют Гераклита: "Война · отец всего" и говорят о борьбе, решимости, подлинности · в трудах Юнгера, Хайдеггера и Шмитта эти убеждения обретают черты философских и политических доктрин. Они убеждены в том, что прежние немецкие элиты отжили свое и должны освободить место новой. От прежнего консерватизма их отличает не только желание избавиться от сословий и классов, которые препятствуют Gemeinschaft, но и отвержение обычного для консерватизма обоснования земной иерархии ссылками на небесную, на извечно установленный божественный порядок. Вслед за Ницше они отвергают "удвоение мира" и трансцендентный моральный порядок. Идеи Ницше обретают черты активистской идеологии, основой которой является презрение к мирному буржуа с его прозаическим стилем существования, банальными эстетическими вкусами и мещанской моралью. Не только старые консерваторы и либералы, но и вожди социал-демократии оказались тупыми мещанами, на них лежит ответственность за проигранную войну и позорный Версальский договор, они являются "агентами Антанты" в Германии. "Немецкую революцию осуществили либеральные, а не революционные люди, в этом ее проклятие" · писал Меллер ван ден Брук в "Третьем Рейхе". Сразу после подписания Версальского договора он писал даже так: "Когда 9 ноября по стране был спущен черно-бело-красный флаг, то 10 ноября на его месте должен был развеваться красный флаг, чтобы вести на бой с капитализмом пролетариев и довести борьбу до конца". Шпенглер был совсем не одинок в оценке ноября 1918 года как национального позора: революции ведут к подъему жизненной энергии, к готовности вести борьбу не на жизнь, а насмерть, тогда как в Германии победили трусы, болтуны и предатели. В момент отречения кайзера будущий первый президент Веймарской республики, марксист Эберт, сказал: "Я ненавижу революцию как грех". Вожди социал-демократии оказались лучшими слугами либерализма, который был так изображен Меллером: "Либерализм хоронил культуры. Он уничтожал религии. Он разрушал отечества. Он был саморазложением человечества". Немецкие консерваторы приходят к мысли о неизбежности социализма, поскольку либеральный капитализм означал для них капитуляцию перед Антантой, тем мировым порядком, в котором Германии было уготовано место колонии. Разумеется, за такого рода идеями стоят вполне реальные социальные противоречия того времени, например, пролетаризация значительной части среднего класса и безработица среди молодых выпускников университетов, понижение социального статуса и зарплат у тех "белых воротничков", которые все же находили рабочие места. Революционные идеи часто приходят в головы молодых интеллектуалов, которые лишены перспективы роста и карьеры. Инфляция начала 20-х гг. XX века разорила бюргерство, мировой экономический кризис, начавшийся в октябре 1929 года, ударил сильнее всего по Германии (встала работавшая на экспорт промышленность) · голод и нищета стали уделом миллионов безработных. Именно в это время происходит окончательное оформление основных политических проектов "консервативной революции". Любая классификация страдает односторонностью, но если брать исключительно политическую ориентацию множества авторов, кружков, печатных изданий и т.п. объединений, то хорошо заметны три различных течения. Каждое из них на свой манер сочетает цели внутренней и внешней политики, в каждом из них присутствует идея "немецкого социализма" ("прусского", "национального", "народного", "солдатского" и т.п.). Каждый из трех проектов был связан с конкретными политическими группами и политиками последних лет Веймарской республики. При общем стремлении ликвидировать республику, разогнать парламент ("говорильню" · Schwätzbude) и уничтожить все партии, отменить Версальский договор, эти проекты различались по социально-экономическим целям внутри Германии и по геополитическим целям вовне. Все они желали "Третьего Рейха", но представления о нем были весьма различными, и, разумеется, все эти проекты отличались от национал-социализма и были ему более или менее враждебны, хотя бы потому, что расовая биология ими отвергалась как примитивный натурализм. Первый из этих проектов иногда характеризуется термином позднего средневековья · "гибеллины". Работа Канторовича о Гогенштауфене была прочитана всеми идеологами этого направления, равно как и труд Л. Циглера о священной империи. Германия изначально была не нацией, но империей, а потому даже сам термин "нация" подвергается критике · это порождение либеральной эпохи. "Консервативная революция" здесь мыслится как восстановление вечной иерархии ценностей, а тем самым и истинной земной иерархии. Главным идеологом этого направления можно считать Эдгара Юлиуса Юнга. Он дал такое определение: "Консервативной революцией мы называем восстановление всех тех изначальных законов и ценностей, без которых человек утрачивает связь с природой и с Богом и не может установить никакой истинный порядок". Всякое общество иерархично, иерархии нет лишь в куче мусора; старые немецкие элиты привели страну к хаосу, новая аристократия должна восстановить порядок. Либерализм здесь предстает как орудие разложения и разрушения. Консерваторов и революционеров объединяет враждебность не только к либеральным ценностям, но и к самому типу либерального человека · торгашу и парламентскому болтуну, ритору-буржуа, представителю "внутренней Англии" в Германии. "Консерватизм есть исторически необходимый революционный принцип, посредством которого будет отменено либеральное столетие", · писал Юнг в 1934 году. Консерватором является вовсе не тот, кто хватается за настоящее или мечтает вернуться в прошлое, но тот, кто свергает "неполноценных", уничтожает разложившееся общество ради вечных ценностей. Работа "Пруссачество и социализм" положила начало не соединению идей консерватизма и социализма вообще, но именно той его трактовке, которая господствовала среди так называемых "младоконсерваторов". Пруссачество · вот немецкий социализм, где сам король говорил о себе как о первом слуге или чиновнике государства. Каждый индивид здесь и работник, и солдат, занимающий свое место в иерархии. Промышленник или банкир является менеджером, т.е. офицером или генералом в нации-армии. Ответом на "восстание масс" является новая аристократия, ценности которой сверху вниз спускаются на массы. Хорошо известен взгляд Шпенглера на русский большевизм, который, по его мнению, вообще не имеет ничего общего с марксизмом, но представляет собой народный бунт против насильственно навязанной верхами западной городской цивилизации · об этом подробно говорится во втором томе "Заката Европы", а политические следствия выведены в докладе "Das doppelantlitz Russlands und die deutschen Ostprobleme", произнесенном 14 февраля 1922 года. Шпенглер в молодости начинал учить русский язык, придавал огромное значение русской литературе · еще в письме 1916 года он писал о том, что с Достоевского начинается новая культура, культура следующего тысячелетия (с которой "царизм и великая держава - Россия не имеют ничего общего") и сравнивал Достоевского с Данте и с Вольфрамом фон Эшенбахом. К "рабочему вопросу" на Западе происходящее в России не имеет никакого отношения, поскольку Россия представляет собой едва рождающуюся культуру, тогда как Запад вступил в эпоху цивилизации. По существу, социализм для Шпенглера равнозначен цезаризму, истинными социалистами являются элиты, способные дисциплинированно служить высшей цели. Социализм такого рода не предполагает какого-либо особого экономического принципа: "Социализм, · писал Шпенглер в 1932 году · предполагает частную собственность и присущую древним германцам радость от власти и добычи". В отличие от некоторых других "младоконсерваторов", которые все же пытались представить сословно-корпоративное государство как "немецкий социализм" (ссылаясь то на Фихте и Гегеля, то на О. Шпанна), Шпенглер высмеивал любой "коллективизм" как потребность человека черни раствориться в массе таких же слабых и недоразвитых. В "Годах решения" (1933) он писал, что его работа "Пруссачество и социализм" была неверно понята многими представителями "национального движения" · единственный социализм, о котором он говорил, сводится к воле и характеру, к прусской дисциплине. Хотя Jungkonservative много писали об "органической демократии" и "немецком социализме", отличали себя от "реакционеров", желавших возврата к монархии, демократия здесь на деле сводится к сословному представительству, а социализм лишен всякого экономического содержания. Идеалом является авторитарное государство, все партии распускаются. Сохраняются прежние отношения собственности, но капиталистическая экономика регулируется и направляется государством. Итальянский фашизм подвергается критике за то, что идея корпоративного государства не была здесь реализована, равно как и за демагогическую мобилизацию масс. Власть прежних элит не должна ставиться под угрозу партийным аппаратом фашистской партии. Herrenklub Генриха фон Глейхена на конец 20-х · начало 30-х гг. XX века был клубом промышленной, военной и дипломатической элиты, поддерживавшей планы Гинденбурга и его окружения постепенно ликвидировать Веймарскую республику, сменив ее то ли на президентский авторитарный режим, то ли на монархию. Собственно говоря, не имевшие за собой парламентского большинства кабинеты Брюнинга (он был членом "Июньского клуба" в начале 20-х гг.) и фон Папена (члена "Клуба господ") осуществляли эту программу. Основные документы, вышедшие за подписью фон Папена, писались в 1932 году ведущим идеологом "Клуба господ" Шотте, в 1933 г. его секретарем стал Э. Ю. Юнг. Геополитические планы после восстановления "закона и порядка" заключались в отмене Версальского договора, ремилитаризации, усилении роли Германии в Европе. При всей вражде к Антанте это не исключало будущего союза с Францией (сторонником его был фон Папен) в совместном военном походе против Советской России. Национал-социалисты после выборов 1930 года стали опасным конкурентом, и в этих кругах не раз дебатировался вопрос об одновременном запрете нацистской и коммунистической партии. Но в нацистах видели и потенциальных союзников в борьбе с "системой" (как именовалась Веймарская республика), их пытались "приручить". Хорошо известно, к чему это привело в январе 1933 года: мечтавшие о восстановлении своей власти старые элиты оказались сметенными за пару месяцев и в большинстве своем стали служить новому порядку. Пытавшиеся противостоять были уничтожены, как Э. Ю. Юнг. Безусловно, немецкое сопротивление нацизму, ряд заговоров, вплоть до покушения на Гитлера в июле 1944 года, были героическими деяниями представителей этих элит, прежде всего прусского офицерства. Но на них лежит и огромная ответственность за приход Гитлера к власти, а идея христианского Запада как империи (при доминирующей роли Германии) приобрела черты "нового порядка" и невиданного в истории варварства "расы господ". Пересмотр прежних позиций немецкими консерваторами начался слишком поздно. Только в эмиграции Герман Раушнинг мог написать в "Революции нигилизма" (1938): "Консерватизм как старой, так и новой чеканки стал жертвой ошибки, отождествив собственные политические принципы с лозунгами крайнего шовинизма. Консерватизм, конечно, национален, но не шовинистичен. Шовинизм есть революционная по своему происхождению форма якобинства. Консерватизм и монархизм видят свою задачу в установлении и сохранении долговременного порядка, тогда как национали