«ПРАВДА» И «ИСТИНА» (языковая концептуализация мира и тематическое своеобразие русской философии) © С. А. Лишаев В статье предпринимается попытка осмысления тематического своеобразия русской философии ХIХ-ХХ веков, а также характерных для нее способов оценки философских и социальных доктрин посредством прояснения того влияния, которое оказало на отечественную мысль специфическое для русской языковой модели мира распределение истинностных значений между концептами правда и истина. Исследование семантических полей слов «правда» и «истина» осуществляется диахронически, что позволяет сосредоточить внимание на динамике изменений смысловых потенций этих концептов и осмыслить влияние исторической трансформации соотношения значений правды и истины на развитие отечественной философии в широкой историко-культурной перспективе. ^ Ключевые слова: правда, истина, язык, семантика, картина мира, языковая концептуализация действительности, история, русская философия. ^ I. Семантика правды и истиныAmicus Plato, sed magis amica veritas! «”Никто не знает настоящей правды”, — думал Лаевский… В поисках правды люди делают два шага вперед, шаг назад. Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад, но жажда правды и упрямая воля гонят вперед и вперед. И кто знает? Быть может, доплывут до настоящей правды…»^ А. П. Чехов. «Дуэль»Одна из интенсивно развивающихся областей современной лингвистики — исследование специфики языковой концептуализации мира в различных культурных и национальных традициях. Изучение семантики русской речи в перспективе ее лингвоспецифических характеристик создало почву для первых опытов реконструкции «русской языковой модели мира»1. Очевидно, что результаты логического анализа языка могут быть использованы (и используются) в разных областях гуманитарного знания, в том числе и в исследовании истории отечественной философии. К сожалению, историки отечественной мысли редко обращаются к анализу семантики русской речи и недооценивают эвристические возможности применения материалов семантических исследований к «истории идей». Можно предположить, что использование результатов лингвистического анализа языковой концептуализации мира только тогда станет эффективным инструментом изучения истории отечественной философии, когда историки русской мысли обратятся к этим материалам напрямую, руководствуясь собственными (то есть историко-философскими) интересами. При этом максимальная эффективность применения семантического анализа языка в исследовании общекультурных оснований русской мысли может быть достигнута там, где историк не только использует уже имеющиеся результаты семантического анализа, но сам проводит его, руководствуясь историко-философским интересом и опираясь на лингвистические исследования. В предлагаемой вниманию читателя работе исследуется семантика таких лингвоспецифических концептов как «правда» и «истина» и делается попытка использовать полученные в ходе их рассмотрения результаты для углубления нашего понимания путей развития отечественной философии ХIХ-ХХ веков, в частности, ее тематического своеобразия. * * *^ Правда и истина тeт-a-тет Слово в словаре. Передавая смысл высказываний, содержащих немецкое Wahrheit, английское truth или французское verite, на русском языке, переводчики обращаются не к одному, а сразу к двум словам: к слову «правда» и к слову «истина». Любое вербальное «расширение» («сужение») в речевой презентации той или иной предметной области можно рассматривать как симптом лингвистической спецификации национально-языковой концептуализации мира. «Правда» и «истина» — весьма важные и притом ценностно маркированные концепты, их значимость для философии очевидна. Следовательно, есть смысл рассмотреть конфигурацию семантических полей вербальных носителей этих концептов с тем, чтобы расспросить правду — об истине, а истину — о правде в надежде на прояснение смыслового горизонта каждого из этих слов в отдельности и на выявление общих для них значений. Для начала воспользуемся толкованием правды и истины в словаре Ожегова и Шведовой.«Правда - ы, ж. 1. То, что существует в действительности, соответствует реальному положению вещей. ^ Сказать правду. Услышать правду о случившемся. Правда глаза колет (посл.). 2. Справедливость, честность, правое дело. Искать правды. Стоять за правду. П. на твоей стороне. Счастье хорошо, а п. лучше (посл.). 3. То же, что правота (разг.). Твоя правда (ты прав). Бог правду видит, да не скоро скажет (посл.). 4. вводн. сл. Утверждение истинности, верно, в самом деле. Я, п., не знал этого. 5. союз. Хотя и, следует признать, что (разг.). Погуляли хорошо, п. устали. 6. частица. Выражает утверждение, уверенное подтверждение. Я правда уезжаю. Говорят, ты женишься? — П. Истина, -ы, ж. 1. В философии: адекватное отображение в сознании воспринимающего того, что существует объективно. Объективная и. Стремление к истине. 2. То же, что правда (в 1 знач.). Его слова близки к истине. 3. Утверждение, суждение, проверенное практикой, опытом. ^ Старые истины. Избитые истины (опошленные частым повторением)»2 . Если следовать словарю Ожегова-Шведовой, значения слов «правда» и «истина» совпадают тогда, когда они используются для обозначения чего-то, что «существует в действительности, соответствует реальному положению вещей», в то время как благодаря другим значениям их семантические поля расходятся. Думаю, что такое толкование не может быть признано точным. 1. Толкование истины, предлагаемое словарем, разводит первое и второе значения слова, хотя на самом деле первое из них («адекватное отображение в сознании того, что существует объективно») полностью поглощается его вторым значением, тождественным первому толкованию слова «правда» («то, что существует в действительности, соответствует реальному положению вещей»). Между двумя первыми значениями истины разница лишь в способе выражения: в одном случае толкование дается с использованием философской лексики, в другом — на профессионально немаркированном языке. Таким образом, выделение особого философского значения в толковании слова «истина» не оправдано, поскольку оно не отличается по смыслу от того значения, которое присутствует в обыденной речи, и есть не более чем его особая формулировка.2. Первое из значений, приводимых авторами словаря в толковании к слову «правда», и второе значение к толкованию слова «истина» («то, что существует в действительности, соответствует реальному положению вещей») явно содержит не одно значение, а два: 1) «то, что существует в действительности», 2) то, что «соответствует реальному положению вещей». Словарная статья явно делает акцент на втором, эпистемологическом значении. И если по отношению к слову «правда» первая часть («то, что существует в действительности») явно не соответствует семантике правды, то в случае с истиной эту часть следовало бы выделить в отдельное значение (пусть и с пометкой «устар.»). Поясняющие толкование примеры иллюстрируют только вторую часть толкования истины (соответствие содержания высказывания реальности3), оставляя первое из них («то, что существует в действительности») без внимания. Правда, истина и высказывание. Что же остается «на фильтре», как говаривал А. П. Чехов, если сопоставить правду и истину на материале словаря Ожегова-Шведовой? Совпадают ли они, и если «да», то где именно, их значения? Семантика правды разворачивается в эпистемологическом и этическом направлениях; семантика истины — в эпистемологическом смысловом пространстве (онтологический же ее смысл остается в тени). Следовательно, правда и истина сближаются друг с другом в тех случаях, когда их используют в значении суждения (описания, рассказа), соответствующего действительности. Судя по порядку, в каком словарь Ожегова-Шведовой помещает значения правды и истины, в современном русском языке на первый план выходит, во-первых, семантическое сходство, а не различие этих слов, и, во-вторых, сходство это обнаруживается в эпистемологической сфере. Этот вывод можно подкрепить, указав на то, что у слов «правда» и «истина» один общий антоним — ложь4. Желание узнать правду и стремление узнать истину предполагают одно: волю к обретению знания, соответствующего тому, что есть на самом деле. Однако ограничиться констатацией синонимичности значений правды и истины в эпистемологической области было бы ошибкой. Стоит заметить, что и в случае сближения слов «правда» и «истина» в значении суждения, соответствующего действительности, сближение это не переходит в полное совпадение, в синонимию. Можно сказать правду, но нельзя *сказать истину. Можно высказать суждение, близкое к истине, но нельзя *высказать суждение, близкое к правде. Эти расхождения в словарной сочетаемости не случайны, они обнаруживают следующее: слово «правда» используется в русском языке для обозначения того, в каком отношении к высказыванию о действительности находится говорящий: сказывает ли он то, что на самом деле думает о том или ином предмете, или же он что-то скрывает и вводит собеседника в заблуждение. Слово «истина», напротив, указывает на то, в каком отношении к истине-как-действительности находится говорящий (к тому, что существует само по себе). Истина — это и то, что открывается человеку, и то, что он открывает для себя и для других; а правда — это то, что человек знает (полагает, что знает) о действительности, и то, что он открывает другим людям (или в чем признается самому себе). Семантика истины ничего не сообщает об отношении человека к имеющемуся у него знанию о действительности, о направленности его воли (о намерении скрыть или раскрыть реальное положение вещей). Суждение о действительности может быть истинным (соответствующим истине) или ложным (неистинным), то есть таким, в котором мир открывает себя людям или, напротив, скрывается от них. Истина — то, что открывается человеку как присутствующее, суждение о котором (о том, что «есть») может давать ему истинное (соответствующее тому, что есть, истине, настоящему) или ложное представление. Слово «истина», как и слово «правда», соотнесено с фундаментальными ценностями, но ценности эти — не этические, а онтологические и гносеологические (эпистемологические).Концепт правда, в отличие от истины, несет в себе, помимо гносеологической оценки высказывания (соответствует ли высказывание тому, что есть), еще и его оценку как искреннего, откровенного. Характеризуя высказывание как «правдивое», тем самым обращают внимание на откровенность и искренность говорящего. Использование слова «истина» предполагает, что речь идет не об отношении высказывания к тому, насколько субъект речи или ее реципиент на самом деле знают о «действительности», а о самой действительности, о самих вещах в их предстоянии человеку. То есть использование слова «истина» акцентирует внимание на реальности и на соответствии ей высказывания. Правду высказывают (выслушивают), истине — внимают, правды допытываются, дознаются, истину — обнаруживают, понимают, формулируют (правду же не понимают, а знают). Правда замкнута на субъекта речи; истина отсылает к чему-то внеположному человеку, — к реальности. Одним словом, правда в значении истинного суждения — это знание, предполагающее не преодоление незнания или заблуждения, а победу над нежеланием знать (открыть) правду, над волей к ее незнанию или сокрытию5.И правда, и истина говорят о чем-то, что есть в действительности, но при этом правда дает не только знание того, о чём идет речь, но еще и характеристику того, кто «держит слово». Говорящий правду — это человек, откровенно говорящий о том, что знает. Он честен, откровенен, правдив. В «правде» содержится оценка говорящего, а не только оценка истинности или ложности высказывания6. Очевидно и то, что знать правду не совсем то же, что знать истину. По своему содержанию понятие «истина» значительно шире, чем понятие «правда». Правда в значении истины (того, что соответствует действительности) — это истина, касающаяся только человеческого мира. Можно, например, стремиться к тому, чтобы знать правду о потерях России в Великой Отечественной войне, но не к тому, чтобы *знать правду о причине внезапной гибели динозавров. В этом последнем случае правильнее будет сказать, что ученые пытаются установить истину, найти истинную причину события (например, причину гибели динозавров). Истина объективна, она суть «то, что есть», о ней говорят тогда, когда «то, что есть» (как предмет знания) рассматривают безотносительно к человеческой судьбе7. Итак, наш анализ показал, что толкование, которое дает словарь Ожегова-Шведовой, не вполне корректно. В то же время оно симптоматично и может рассматриваться как свидетельство изменения семантики концептов «правда» и «истина». В нем можно видеть проявление тенденции к эпистемологизации семантических доменов этих слов. Онтологический аспект в семантике истины («то, что существует в действительности») подчиняется Ожеговым-Шведовой ее эпистемологическому толкованию: на первый план выходит представление о «соответствии» действительности ее отображению в сознании (то, что «соответствует реальному положению вещей»). Эпистемологический уклон в толковании правды дает о себе знать тем, что его этическое значение (соответствие поступка норме) ставится Словарем Ожегова-Шведовой на второе место вопреки языковой практике, в которой и по сей день, не смотря на усиления его истинностного значения (и в этом отношении авторы Словаря точно отражают семантическую тенденцию), преобладает, как нам представляется, этический смысл правды. Анализ «синонимичности» значений слов «правда» и «истина» как соответствия суждения о реальности самой реальности показал, что толкование истины как «соответствия» отсылает нас в одном случае к ее онтологическому смыслу, а в другом — к поступку и его этической оценке. Такой результат позволяет предположить, что, во-первых, отождествление правды и истины в их эпистемологическом толковании есть сравнительно позднее явление, а во-вторых, ориентирует нас на то, чтобы видеть в этических и онтологических значениях правды и истины их исходные семантические корни, чей долгий исторический рост-ветвление привел в какой-то момент к переплетению этих корней. То, что данное предположение имеет под собой определенные основания, подтверждается обращением к речевой ситуации второй половины ХIХ века, к словарю В. И. Даля, где мы хотя и обнаруживаем тенденцию к гносеологизации правды и истины, но в то же время находим живыми и те их значения, которые в словаре Ожегова-Шведовой выглядят ослабленными, редуцированными. ^ Семантическая биография правды и истины «Правда» и «истина» в ХIХ столетии. Правда Даля: « истина на деле». Если даже в значении соответствующего действительности высказывания правда указывает на человека, готового откровенно сказать то, что он знает, и тем самым заключает в себе этическую оценку субъекта речи (тот, кто говорит правду — правдивый человек), это ясно свидетельствует в пользу фундаментальности этического смысла для семантики правды. Важно отметить и то обстоятельство, что В. И. Даль, толкуя слово «правда», выдвигает на первый план именно этический круг значений, в то время как его эпистемологическая интерпретация дается лишь «четвертой по списку»: «Правда ж. истина на деле, истина во образе, во благе; правосудие, справедливость. ^ Творите суд и правду. Стоять за правду. Нет правды на свете, суда по правде. Небеса возвещают правду Его, Псал. Истина от земли возсия, и правда с небесе приниче, Псал. т. е. правосудие свыше. // Неумытность, честность, неподкупность, добросовестность. ^ Ходяй непорочен и делаяй правду, Псал. Он живет по правде, противплжн. по кривде, кривдою. Правдою жить, палат каменных не нажить. // Правдивость как качество человека, или как принадлежность понятия, или рассказа, описания чего словами, полное согласие слова и дела, истина, пртвпл. ложь. В этом человеке одна правда, нет лжи. Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи! Грибоед. В словах его много правды, он прав, говорит правду. // Праведность, законность, безгрешность. ^ Аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царствие небесное, Матф.// По перв. коренному значенью, правдой зовется судебник, свод законов, кодекс. ^ Русская правда и Правда Ярослава, сборник узаконений, уставник.// Посему же, правда, стар. право суда, власть судить, карать, миловать, суд и расправа. ^ Се князь великий пожаловал есми Дмитрея Аминева (т. е. селами) Утмановым и Яхренгою, с правдою, в прокормленье.// Правда, стар. пошлина, за призыв свидетеля к допросу. // Также самый свидетель, притомный, послух. ^ Судьи велели истцову и ответчикову правду перед себя поставити. Давать на чем правду, присягать.// Правда, как нар. истинно, да, так, согласен, бесспорно. ^ Да, правда — не свои беды, для нас забавы! Грибоед.// В виде союза: хотя, конечно. Оно, правда, и дорого, да любо. Выделенные В. Далем значения слова «правда» можно разбить на три группы: 1) этическую (правда как истина, обращенная к человеческой воле и предполагающая как возможность ее исполнения, так и не исполнения); 2) судебно-правовую (закон в юридическом смысле, правосудие, власть судить, свидетельство на суде); 3) эпистемологическую (правда как истинное знание о действительности). Словарь Даля выдвигает на первый план этическую группу значений. Если в словаре Ожегова-Шведовой судебно-правовая линия в истолковании правды отсутствует (в силу неупотребимости слова «правда» в юридическом смысле в современном русском языке), то у Даля она представлена достаточно широко (хотя эти значения он маркирует как «старые» и иллюстрирует выдержками из древнерусских памятников). Коренное значение слова «правда» (и здесь мы вновь должны согласиться с Далем) — судебник, свод законов. Такое толкование подтверждается этимологическими словарями, которые также отсылают нас к правде как «закону», «своду законов» (таково значение правды и в древнерусском языке, и в других славянских языках (в сербохорватском оно имеет значение «тяжбы», в словенском — «положения, закона, судебного дела»8). Различия в толкованиях, которые дают старый (Даль) и новый (Ожегов-Шведова) словари, со всей определенностью указывают на направление семантической эволюции слова «правда»: от этико-правового толкования через толкование этическое к преимущественно эпистемологической его интерпретации.В основе трех групп значений, которые описывает В. Даль, не трудно обнаружить семантическое «зерно» правды: «Правда, — пишет русский лексикограф, — это истина на деле», то есть то, что само по себе, без участия субъекта воли (без дела) осуществиться не может. Правды нет без того, кто следует ей, уклоняется от нее, карает за отклонение от нее, то есть правда, с одной стороны, немыслима без исполняющего ее человека, а с другой стороны, она мыслится как нечто, данное ему, как то, с чем он соотносит свои действия. В этих (судебно-правовой и этической) сферах человек относится к реальности не как к самосущей (не предметно, не созерцательно), а как к вовлеченной в человеческие действия и отношения, а потому подлежащей не просто пониманию, познанию, но еще и суду. Истине соответствует истинное суждение, правде — правый (праведный, справедливый) суд. И в правовом, и в моральном смысле суд предполагает оценку действия (свершившегося, свершающегося, ожидаемого) на предмет его соответствия должному как истине практического разума. Судебная и моральная правда (как закон, которому должен подчинить себя человек) есть постольку, поскольку она утверждается человеком, то есть в меру его усилия следовать ей, добиваться ее свершения. О правде в ее исходном значении говорят в том случае, когда обнаруживается соответствие/несоответствие того, что есть, тому, что должно быть. В той мере, в какой знание действительности затрагивает интересы людей, его открытие (или сокрытие знания) имеет не только эпистемологический, но также юридический и моральный смысл. Обязуясь говорить «правду и только правду» на суде, откровенно (правдиво) отвечая на вопросы коллег, друзей, человек вовсе не берет на себя горделивое притязание открыть истину о предмете разговора, но лишь выражает готовность честно, без утайки говорить о том, что он знает (или думает, что знает) как истину. ^ Истина Даля: « благо во образе». «Истина ж. — противоположность лжи; все, что верно, подлинно, точно, справедливо, что есть* (Все что есть, то истина; не одно-ль и то же есть и естина, истина?); ныне слову этому отвечает и правда, хотя вернее будет понимать под словом правда: правдивость, справедливость, правосудие, правота. Истина относится к уму и разуму; а добро или благо к любви, нраву и воле // Встарь истина означала также наличность, наличные деньги, ныне истинник, м. капитал. // В игре в бабки, козны, истина пск. две пары бабок, два гнезда. Благо во образе (т. е. доступное понятию) есть истина. Свет плоти — солнце; свет духа — истина. Истина хороша, да и правда не худа»9. Как видим, Даль толкует термин «истина» близко к тому, что мы находим у Ожегова-Шведовой: истина — это и верное, точное суждение о том, что есть, и, собственно, то, что есть. Однако в подстрочном примечании к этому толкованию (у нас оно приведено в скобках) Даль акцентирует внимание на онтологическом значении истины, производя ее от «естины»10. Таким образом, хотя для русского лексикографа онтологический смысл истины находится в тени ее эпистемологического значения, но он сознает его и отличает от значения истины как «верного», «точного» отображения «того, что есть» в уме. Исходя из чего мы можем предположить, что в девятнадцатом столетии онтологическое значение истины как того, «что есть», что «присутствует», ощущалась ярче, отчетливее, чем в конце века ХХ-го. Если онтологическое значение истины сегодня отчетливо проявляет себя в использовании прилагательного истинный (истинный друг, истинный шедевр), то во времена Даля это значение отчетливо прослушивалось и в форме номинатива. Следует отметить, что В. Даль специально обращает внимание на сближение истины и правды в значении верного знания о действительности, следовательно, воспринимает его как сравнительно новое явление в семантике правды и считает такое сближение не вполне корректным. Следовательно, во второй половине ХIХ столетия «эпистемологизация» правды была уже свершившимся фактом, но не принималась еще как что-то само собой разумеющееся. В. И. Даль, изучавший русский язык в живой стихии народной речи, не мог не ощущать расхождения в использовании слова «правда» в народной среде и в кругу образованных людей. В народной речи этический смысл слова «правда» доминировал11, а тенденция к сближению правды с истиной на почве эпистемологизации сознания «образованной части русского общества» не зашло еще настолько далеко и не распространилась еще настолько широко, чтобы Даль выдвинул на первый план в толковании слова «правда» его гносеологическое значение. Он, напротив, соотносит правду прежде всего с волей, добром и любовью, и только потом — с умом. Благодаря лексикографическим данным словаря В. И. Даля, мы можем зафиксировать в семантической биографии правды и истины общее направление в эволюции их смысловых полей: семантика правды и истины сближается постольку, поскольку в них начинают видеть понятия, служащие для оценки актов сознания и речевых актов в плане соответствия их содержания действительности, а это предполагает ослабление тех значений, которые связывают истину и правду с тем, «что есть», или с тем, что «должно быть». В одном случае это «есть» понималось 1) как «то, что есть в наличности», как «сущее», как «реальность», в другом, 2) как закон, правило, которому должен следовать человек (необходимость подчинения закону вытекает из признания его действительности, то есть того, что он есть, существует, признан в качестве нормы). Эпистемологизация правды и истины на почве формального принципа «соответствия» не могла, конечно, вдруг отменить те смысловые структуры, которые лежат в основании их эпистемологических значений. И сегодня правда и истина в их онтологическом и онто-этическом значениях или активно используются носителями языка, или легко обнаруживаются при фиксации на них внимания. Эпистемологический поворот в истории правды и истины есть важный симптом, объективное свидетельство постепенного смещения смысловой доминанты в их семантике. Если первоначально слово истина использовалось в значении, выдвигавшем на первый план реальность саму по себе, а вопрос о действительности «самой действительности» для человека оставался «в тени», то позднее (в послепетровский период русской истории) конфигурация семантического поля истины стала меняться и на первый план в его толковании со временем вышла уже не действительность сама по себе, а человек в его отношении к действительности. Истина-как-действительность, обнаруживающая себя через воздействие на человека, отходит на второй план перед истиной-как-отношением-человека-к-действительности (субъект-объектная, новоевропейская парадигма сознания). Аналогичный сдвиг мы фиксируем в семантической биографии слова «правда». Модернизация русской жизни вела к тому, что смыслопорождающее ядро слова «правда» постепенно смещалось 1) с незыблемой, надиндивидуальной данности закона (предписанного свыше), служащего отделению правильного от неправильного в человеческих деяниях к 2) представлению о правде а) как частному мнению о должном, фундированному свободным выбором собственной идеальной модели поведения, и к представлению о правде б) как адекватном знании о действительности и б*) как о соответствии содержания высказывания о действительности тому, что человеку о ней известно. Можно предположить, что первоначально — в наивном сознании — истина как сущее и истина как сознание истины не различались. Истина мыслилась как то, что есть, что присутствует явно, необманчиво. Этимологи производят истину от слова истый, истовый (настоящий, подлинный), связывая его с др.-рус. и старо-славянским истъ, истовъ (истинный, сущий, тот же самый, действительный)12. Быть — значит именоваться, быть открытым для именующего. В дальнейшем, в результате события «открытия сознания», истину-как-знание (как представление, согласное с тем, что есть) начинают отличать от истины-как-присутствия-чего-либо (от того, что есть само по себе, сущего). В той мере, в какой верное знание становится обоснованным, доказанным суждением, а не просто именованием и повествованием о вещах и событиях, истина как «правильное» знание вещи отделяется от вещи как она есть «сама по себе». Когда это происходит, тогда, вероятно, слово «истина» и начинает впервые использоваться в значении верного, «соответствующего действительности» знания о чем-либо. Итак, истина отсылает к действительности всего присутствующего. Истина предполагает незаинтересованное созерцание действительности как она есть сама по себе (в рамках научно-теоретического познания) и аналитическую работу над полученным в процессе наблюдения (в результате эксперимента) материалом. Истина, взятая «в себе», — это «то, что есть», истина, взятая в ее отношении к человеку («для другого»), — это (со)знание «того, что есть», причем (со)знание созерцательное, теоретическое. Как истинное знание истина есть цель предметного познания и содержание общения на почве познания. Правда отсылает к закону (правилу, праву), следование/не следование которому определяет присутствие человека в качестве человека, то есть в качестве существа, подчиняющегося не только законам природы (своей собственной и среды обитания), но и законам, свободно им признаваемым. Признание человеком правды как правящей силы, которой, однако, нет как «истоты» (сущности) вещей, указывает на некий метафизический порядок, реальность которого обнаруживается самой его готовностью считаться с правдой, принять ее как должное для себя. В этом порядке человеческие действия (поступки, мысли, высказывания) только и могут получить этическую (или юридическую) оценку. Они разделяются на правильные и неправильные, на те, что утверждают то, что должно быть, и те, что мешают утверждению должного. Нет правды без человека, признающего ее правдой и подчиняющего себя ее установлениям, следовательно, она определяет человеческую, а не природную действительность. Суждение о правде — это всегда практическое, оценочное суждение, оно эмоционально окрашено и обращается не только к разуму, но также к сердцу и воле. В основе семантики правды лежит представление о законе, заповеди (о своде законов или заповедей). Следование правде или ее преступление есть предмет внешнего (суд, правосудие, свидетель на суде, судебник) и внутреннего суда (суда совести). Со временем правда перестает мыслиться как извне налагаемый на человека закон (кодекс законов) и превращается в регулятивную идею, в моральный императив, начинает пониматься как «истина на деле» (Даль). К началу ХХ века смещение смысла слова «правда» в этическую часть его семантического спектра в основном завершается: правда теперь обозначает не внешний суд13, а суд внутренний, моральный. Правда обращена к человеку-как-свободному-деятелю, а потому она апеллирует к его нравственному сознанию, то есть к его разуму и его воле. Если истину достаточно знать, то правду следует знать и руководствоваться ей на деле. Истина связана с теоретическим (созерцательным) отношением к миру, правда — с практическим. Правда и истина в древнерусской речи. Историческая динамика в семантике правды и истины, которую мы исследовали в ходе сопоставления данных толкового словаря конца ХХ века и словаря третьей четверти ХIХ-го столетия, может быть осмыслена только в том случае, если мы рассмотрим состояние семантических полей правды и истины в древнерусскую, то есть культурно отдаленную и от ХХ, и от ХIХ века эпоху. Погрузившись в рассмотрение интересующего нас вопроса, мы обнаруживаем, что древнерусское сознание в противоположность светскому сознанию послепетровского времени знает одну Правду и множество условных истин. Истины «поврежденного грехом» мира воспринимались как нечто релятивное, временное (мир в его нынешнем состоянии — следствие первородного греха) по сравнению с Правдой «от Бога». Правда (этимологически, через корень *prav- связанная с «обетом», «обещанием», «заповедью», «правилом», «договором», «законом») несет в себе идею божественного миропорядка, она (в тех случаях, когда ее противопоставляли одной из истин «мира сего») важнее и онтологически исходнее, чем «то, что есть в наличности», чем «реальный мир» с царящей в нем «неправдой». Правда ставилась выше истин окружающего мира потому, что она — «от Бога» (то есть от высшей истины), а «действительность» и истины условного (сотворенного и падшего) мира14 — «не все от Бога»: не все, что есть, — Правда (от Правды исходит), а потому верующий христианин, признавая действительность (то есть истину) тех или иных явлений, не должен мириться с ними, но должен следовать, вопреки соблазнам падшего мира, узким путем правды. Именно потому, что истина в древнерусском сознании использовалась прежде всего для обозначения того, что есть, а также для именования верного (правильного) знания о нем, она связывалась им не только с единой Истиной (с Богом), но и с данностью как таковой, «с тем, что есть» — пусть это «есть» и несовершенно, временно, тленно. В отличие от истины, правда рассматривалась прежде всего как Правда Божия, как Его закон-заповедь15, следовательно, ценностный статус Правды как Закона, которому должен следовать человек, не мог быть умален многочисленными и многообразными отступлениями от него. Правда — одна, и она всегда «чиста» и «свята», так что запутанные пути Кривды ни в коей мере не могут бросить на нее тень. Правда связывалась древнерусским человеком с Царством Божиим и в этом значении стояла столь же высоко, что и Истина в качестве одного из имен Божиих, оставляя далеко «внизу» многочисленные истины «мира сего». Для православного сознания древнерусского человека истина (и как естина-действительность, и как верное знание этой действительности) могла отклоняться от правды, от того, что должно быть, что будет («на земле») и что есть («на небе»). Это отношение правды и истины отражено в древнерусской пословице: «Истина от земли и правда от небеси». Анализируя различия в семантических полях правды и истины в древнерусской культуре, Б. А. Успенский поясняет их таким примером: Церковь не отрицает действительность магической практики и «фактичности» деяний носителей магического искусства (то есть Церковь признает, что деяния волхвов — не обман, не вымысел), но она осуждает их как неправильные, как не соответствующие Правде. Одно и то же (физически и фактически) явление может основываться на правде, а может иметь своим источником силы от нее далекие16. Суждение: «волхвы не творят чудеса» неистинно, поскольку — по убеждению русского книжника — не соответствует действительности; истинным будет суждение: «волхвы творят чудеса, но в них нет правды». На основе действительности (истина) Бог будет судить каждого человека на Страшном Суде, где правда в делах и помыслах будет отделена от кривды. Правда — «не от мира сего», и царство Правды — это Царствие Небесное, в нашем же мире между Правдой и Кривдой идет борьба.В церковнославянском переводе с Псалтыри греческое (алетейя) переводится как истина, а («справедливость, законность, правосудие») как правда17. Исторически смещение семантики правды от обозначения внешнего человеку кодекса правил как основания для вынесения судебного вердикта к правде как моральному императиву, следование которому не подконтрольно внешнему (государеву) суду, связано с ассимиляцией народным сознанием христианского представления о законе как Правде Христовой, следовать которой важнее, чем следовать мир-скому (светскому) закону. Христианская заповедь любви внесла в представление о правде сверхрациональную составляющую (Правда от Бога) и сблизила его с понятием благодати18. Углубление в семантике правды эмоционального начала было обусловлено также тем, что верующий руководствовался не только заповедями Христовыми, но и образом Христовым как образом вочеловечившейся Истины, сошедшей в мир и явившей миру Правду. ^ Христос и есть Истина «во образе», Истина «на деле», то есть… Правда. Отсюда понятен ценностный вес правды, которая воспринималась православным человеком как понятие, означающее нечто более близкое, чем «закон», и нечто более эмоционально заряженное (сердечное), чем «истина» в значении сущего в его земном окоёме. Решающее воздействие на семантическую эволюцию правды и истины оказало их использование в славянском переводе Библии, в богослужебном языке и в церковно-учительской литературе. Из разряда слов, которые использовались для обозначения данностей этого мира (истина как сущее, как «то, что есть», и как наше «знание о том, что есть»; правда как суд, закон, правило, установленное богами, предками, князем), истина и правда попали в разряд слов-избранников, посредством которых стали говорить о трансцендентной миру (но в то же время связанной с ним) духовной реальности, о Боге, Его Правде и Его Воле. Ситуация двоемирия кардинально изменила миросозерцание русских людей; очевидно, что она — за многие века взаимодействия живой древнерусской речи с церковнославянским языком — не могла не изменить и семантические поля многих из слов, использовавшихся для именования реальности «духовного мира». Одними из таких метафизически углубившихся с принятием христианства слов как раз и были слова «правда» и «истина». Истина и правда вместе с «неотмирностью» обрели единственность и универсальность. На первом плане в Библии оказались не истины, а Истина, не правды, а Правда, что, однако, не мешало использовать эти слова (в том числе и в тексте самой Библии) в их привычном («земном») значении, поскольку речь заходила о сущем и его з