ИВАН АНТОНОВИЧ ЕФРЕМОВ22.9.4.1907/9.4.1908-5.10.1972А.С.Раутиан"Самое замечательное, что может быть в человеческой жизни – это человеческая жизнь, даже если она не твоя" (А.М.Абрамов. Выступление на вечере, посвященном 100-летию со дня рождения А.Н.Колмогорова 29 апреля 2003 г.)"Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная" (А.С.Пушкин. "Арап Петра Великого"). Ты как бы сам проживаешь жизнь вместе со своим героем. Это и есть самое привлекательное и поучительное в беллетристике. Таким способом мы постигаем виртуальный жизненный опыт, не переживая все непосредственно. Как это важно становится ясно, когда вспоминаешь многие эпизоды из, в целом, счастливой жизни И.А.Ефремова, которые лучше не переживать наяву. Недаром Н.И.Вавилов любил говорить: "Жизнь трудна, но к счастью коротка". Однако жизнь реального человека, в отличие от литературного героя, познавательно неисчерпаема, как и всякая реальность. Углубляться в жизнь человека и сопутствующие события, которые, в соответствии с принципом обратной связи, взаимно разъясняют друг друга,- можно бесконечно. Для человека любящего историю (а служа в Палеонтологическом институте ее не любить невозможно) биографический путь познания прошлого необходим. Эпический аспект истории затмевает, не позволяет увидеть, оценить, почувствовать, хотя и косвенно, аромат эпохи органами чувств живого человека. В этом смысле у историко-биографического жанра нет альтернативы. Между реалистической литературой и научной биографией нет жесткой границы. Поэтому возникают промежуточные жанры художественной биографии и биографической прозы.Часто говорят, что история оставляет для нас только судьбы ярких людей вовсе не характерные для своей эпохи. Здесь две неправды.Во-первых, нам никто не запрещает выбрать себе несколько разных героев или посмотреть глазами яркого человека (а только такой взгляд действительно интересен) на его, пусть даже серое окружение, ведь все познается в сравнении.Во-вторых, мы сильно переоцениваем эфемерность нашей жизни. Это только кажется, что мы уходим в небытие, что вся "жизнь,- как писал Иван Антонович в "Туманности Андромеды"- уходит сквозь пальцы, как песок". Это только кажется, что мы не увидим будущего своими глазами. Как известно, человек Человеком не рождается, а становится в процессе общения с себе подобными (родителями, учителями, друзьями, соратниками, случайными встречными). Следовательно, только нашими глазами это будущее могут увидеть наши генетические и духовно близкие нам потомки. Вы можете возразить, что потомки будут смотреть на мир не совсем нашими глазами. Конечно, но и мы сегодняшние не совсем те, что были вчера и будем завтра.Духовная прежде всего близость может связывать людей даже разных тысячелетий. Не случайно Иван Антонович в своих видениях обращался не только к возможному будущему, но к отдаленному прошлому ("Таис Афинская": Собр. соч., 1989, т. 5. кн. 3). И не случайно этим прошлым была античная Греция. Первые шаги в настоящей науки сделали древние греки, и нам, продолжающим их дело, жизнь наших предшественников не может быть не интересной (Плавильшиков, 1941; Кудрявцев, 1974; Гайденко, 1980; Рожанский, 1980, 1982; Ван дер Варден, 2006;Колмогоров, 2006; Яглом, 2006; Дорфман, 2007). Они наше собственное зеркало. И "нечего на зеркало пенять, коли рожа крива".Иван Антонович несомненно один из ярчайших людей не палеонтологии, не геологии, не беллетристики. Он один из самых ярких людей советской эпохи, которая потому так многогранно, так голографически отражается в нем, лишь оттеняя одни грани эпохи больше других. Он был сыном купца и чиновника средней руки, гимназистом младших классов, "сыном полка" в Красной Армии, учеником школы II ступени, грузчиком, автомехаником, шофером, стал штурманом каботажного плавания, но плавал матросом, затем был путешественником, коллектором, препаратором, студентом-биологом Ленинградского университета, но окончил Горный институт, работал геологом и горным инженером, палеонтологом, стал писателем приключенческого жанра и, наконец, писателем-фантастом. Наконец он был просто сильным, добрым, умелым "на все руки человеком", умным, иногда даже чересчур честным и бесстрашным человеком. Бесстрашие ему, как это ни странно, по большому счету с рук сошло, а вот честность и искренность - не очень. Умея делать почти все, что мужику полагается, в качестве главного всегда выбирал то, что требовало творческой индивидуальности, то, что без него просто не было бы сделано или было бы сделано иначе. Избегал тривиальщины и рутины, насколько только жизнь это позволяла.Все перечисленное разнообразие качеств отразилось в нем. Поэтому трудно найти более разностороннее и в этом смысле адекватное и при этом личностно окрашенное зеркало эпохи. Но и воспользоваться этим зеркалом непросто. Иван Антонович прожил большую и насыщенную событиями жизнь, писали о нем много и до меня. Поэтому я хотел бы ограничиться главным образом его палеонтологическим амплуа, хотя когда обращаешься к биографии такого крупного человека, то такой односторонний взгляд на него может показаться даже оскорбительным. Тем не менее, именно роль исследователя ископаемых земноводных и пресмыкающихся конца палеозоя и мезозоя, особенно пермского и триасового возрастов - была самой устойчивой, продолжительной и несомненно самой любимой.Я отношусь к тому поколению сотрудников лаборатории, которой в 1937-1959 г.г. заведовал Иван Антонович Ефремов, но которым не посчастливилось работать с ним самим. Он ушел их Палеонтологического института, когда мне было 10 лет. Поэтому основная биографическая канва была заимствована мной из литературы, главным образом книги "Иван Антонович Ефремов" (М.: Наука. 1987) и статей П.К.Чудинова, близко знавшим его, начиная с 1951 г. Петра Константиновича уже нет с ними. Только этим можно объяснить просьбу моих товарищей написать нижеследующее."Один отец значит больше, чем сто учителей"«Только то в человеке прочно и надежно, что всосалось в природу его в первую пору жизни» Ян Каменский (1592-1670). Афоризмы.., 2000, с. 283По поздним документам Иван Антонович Ефремов родился 22 апреля 1907 г. в деревне Вырица Царскосельского уезда, расположенной к югу от Петербурга на пересечении р.Оредеж (правый приток р.Луги) с Витебской железной дорогой. Однако в метрической книге Суйдинской Воскресенской церкви Царскосельского уезда записано, что он родился 9 апреля, а крещен был 18 мая 1908 г. В своей краткой автобиографии Иван Антонович по этому поводу писал: "В те годы при отсутствии паспортного режима, многие и я в том числе, несколько прибавляли себе года". Иными словами, в этом году мы отмечаем 100-летие Ивана Антоновича по монгольской традиции (т.е. от зачатия), а через год мы можем снова отметить, но уже по русской традиции.Его отец Антип (не позже декабря 1910 г. он сменил свое имя и стал Антон) Харитонович был купцом, занимался лесоторговлей и имел чин титулярного советника. Он был выходцем из заволжских крестьян-староверов (Чудинов, 1987, с. 12; 1994, с. 6-7). Их страну, жизнь и быт "В лесах" и "На горах" лучше всех описал П.И.Мельников(Андрей Печерский) - старший чиновник особых поручений при нижегородском губернаторе по вопросам раскола (Ежов, 1955, с. 4). В армии служил в лейб-гвардии Его Императорского Величества Семеновском полку - старейшем в русской гвардии, основанном в 1687 г. Петром Великим из потешных подмосковного с.Семеновского. Полковниками Семеновского полка традиционно были русские императоры. Одной их традиций этого полка был ежегодный прием у Государя не только для офицеров, но и для нижних чинов. Все это происходило в Петергофе. Офицеров принимали во дворце, а нижним чинам накрывали в парке. Антип Харитонович вполне мог чокаться с Государем Николаем Александровичем, когда тот спускался к ним в парк. В Семеновцы специально отбирали рослых и крепких парней. А это, насколько можно судить, было фамильной чертой Ефремовых. Антип Харитонович хаживал на медведя с рогатиной. В семье деда – Харитона Ефремова - было десять сыновей, на редкость рослых и могучих, с которых, по мере возмужания, он перед иконой брал клятву никогда не участвовать в кулачных боях и драках. Не подумайте, что боясь за их здоровье... (Достаточно вспомнить с каким упоением описывал кулачные бои в Турове и Серпухове И.Д.Сытин в своих воспоминаниях "Жизнь для книги"). Такая традиция в крестьянской семье наверняка означала, что кто-то из родственников по причине буйного характера и непомерной силищи уже тронулся в Сибирь-матушку (вообще-то по Сибири много разных Ефремовых...). Высокий рост, богатырское телосложение, огромную силу, неуемный, вспыльчивый и прямой, но отходчивый характер унаследовал и Иван Антонович, хотя, по его собственным словам, безусловно уступал в силе отцу и лишь с трудом разгибал подковы. Как это по ныне часто бывает в России с деревенскими парнями, после службы на родину не вернулся, выстроил в Вырице дом-пятистенку и твердо решил "выбиться в люди". Жену - Варвару Александровну (урожденную Ананьеву) - взял себе из села (ныне город) Тосно Царскосельского уезда (ныне Тосненского района)(Чудинов, 1994, с. 7), расположенного на пересечении р.Тосны (левого, самого крупного притока р.Невы) и московской железной дороги. Жену взял молодую и красивую. Восемнадцати лет она родила ему сына Ивана, а его старшая сестра Надежда родилась годом раньше. В молодые годы Иван Антонович, говорят, был похож на мать (Чудинов, 1987, 12-13). Перефразируя Н.В.Гоголя, можно сказать: был и ладно скроен, и крепко сшит.Дома все было подстать мощи и вкусам отца. В комнатах стояла дубовая резная мебель. В громадных, под потолок шкафах полисандрового дерева теснились кожаные переплеты книг. По двору, вымощенному деревянным торцом, вдоль натянутой проволоки вместо собаки передвигался цепной медведь. Воспитанный в патриархальной среде отец имел крутой и деспотичный нрав. Детьми занимался мало. Дело – торговля лесом - занимало всю жизнь этого целеустремленного человека. Младший брат - Василий - рос болезненным мальчиком (не в Ефремовых пошел), и все внимание матери было приковано к нему.Детские впечатления Ивана были ограничены окрестностями своей деревни и недалекими (около 50 верст) поездками к бабушке (со стороны матери) и жизнью в ее доме. Моря, по словам самого Ивана Антоновича, он в эти годы не видывал, значит, скорее всего, не бывал даже в Петербурге. Не удивительно, что предоставленный самому себе мальчик при остром дефиците впечатлений, столь важных в детском возрасте, рано научился читать и к шести годам сделался главным читателем отцовской библиотеки. Среди мещанского быта "Восемьдесят тысяч верст под водой" и другие романы Жюля Верна оставили неизгладимый след на всю жизнь. Так прошли дошкольные годы Вани Ефремова.Болезнь брата Василия заставила семью перебраться на юг, в курортный город Бердянск, один из самых солнечных городов Российской Империи (Энциклопедия.., 1993, с. 183), расположенный на берегу Азовского моря (ныне Запорожская область Украины)(Краткая.., 1960, с. 222). Здесь прошло отрочество и гимназические годы Ивана.У городском парке Бердянска стояла трофейная английская пушка, поставленная в память о Крымской войне (русскую пушку, поставленную в память о том же событии мы с М.Ф.Ивахненко видели в городском (бывшем генерал-губернаторском) парке г. Ланцестона в Тасмании). В 1916 г. Иван с ватагой мальчишек выстрелил из этой пушки. Здесь он впервые увидел море, хоть и Азовское, но все же море. В небольшом море свои прелести: накат меньше, зато волна круче. С конца XIX в. Бердянск уже был прежде всего курортным городом, но был в нем настоящий порт, торговые суда, настоящие рыбаки. Старый город стоит на берегу Бердянского залива и отрезан от моря намывной косой, которая позволяет увидеть порт со всех сторон и на разном удалении. Если выйти на самый юг Бердянской косы (в те годы совершенно пустынной) и стать спиной к городу, то кажется, что море плещется вокруг тебя со всех сторон. Коса заканчивается длинной отмелью, уходящей в море, и, когда море спокойно, по ней можно еще долго идти вброд, пока берег не исчезнет из виду. Тут можно грезить об открытом океане, кораблях и моряках, неведомых странах. А пока окном в мир путешествий, приключений и совершающих их героев были книги. К Ж.Верну добавились Г.Р.Хаггард ("Копи царя Соломона", "Дочь Монтесумы"), Ж.Рони-старший ("Борьба за огонь", "Пещерный лев"), Г.Дж.Уэллс ("Машина времени", "Человек-невидимка", "Война миров"), А.Конан-Дойл ("Затерянный мир"), Джек Лондон ("Зов предков", "Белый Клык", "Смок Белью", "Смок и Малыш", "Время не ждет"). В зрелые годы Иван Антонович считал, что Г.Уэллс во многом определил его мировоззрение.В 1917 г. родители Ивана развелись. В 1919 г. мать с детьми переехала в Херсон, вышла замуж за командира Красной Армии и уехала с ним. Дети остались на попечении дочери отца от первого брака, но вскоре дети лишились и ее поддержки. Дети перебивались продажей вещей и вели полуголодное существование. Дальнейшую заботу о них взял на себя Херсонский Отдел Наробраза (народного образования).Иван же прибился к расквартированной рядом 2-й автороте 6-й армии и стал ее воспитанником, т.е. "сыном полка". С ней он дошел до Перекопа. Во время артобстрела Очакова был контужен. Легкое заикание осталось на всю жизнь. Поэтому Иван Антонович был не очень разговорчивым человеком и профессором, который никогда систематически не преподавал. В автороте Ваня до тонкостей постиг устройство автомобиля и научился его водить. То и другое пригодилось в дальнейшей экспедиционной жизни, а увлечение автомобилем продолжалось всю жизнь."Ищите и обрящите, толците и отверзится"Ветер гасит свечу, но раздувает пламя Герцог Ф.де Ларошфуко (1613-1680). Афоризмы. 2000, с. 353В начале 1921 г. в связи окончанием Гражданской войны в Европейской России часть была расформирована, а Иван - демобилизован. В Херсоне узнал, что отец забрал детей и уехал в Петроград. Там его встретили не очень приветливо. Видимо, отец считал, что в 13 лет (про то, что по будущему паспорту ему будет считаться 14 лет, тогда еще никто не знал) сын может уже сам решать свои проблемы. "В промежутках между тяжелыми работами на всяческих погрузках и разгрузках", автомехаником и шофером в ночную смену (очевидно для этого понадобилось "стать хотя бы на год старше"),-"пробовал писать свой первый роман", но "очень быстро увидев свою беспомощность, прекратил занятия литературой на добрых восемнадцать лет...". От холода "забирался в громадную пальмовую оранжерею Ботанического сада и там, сидя на чугунной скамейке, вдыхая влажный и теплый воздух, грезил о тропиках..." (из письма от 1.02.1957 г.: "Знание-сила", 1982, N 3, с. 44), которых увидеть наяву так и не пришлось.Хотел учиться. До революции окончить гимназию не успел. Конечно в 9-то лет. Поступил в школу II ступени. В это время навсегда приобрел уважение и любовь к учителям. Без их помощи за два с половиной года школу не закончил бы. Особенно Ване запомнился В.А.Давыдов – его учитель математики.Конечно, продолжал читать. От этой "заразы" после отцовской библиотеки и гимназии излечиться было невозможно. Прочел, в частности, "Вымерших животных" Э.Р.Ланкастера и "Превращения животного мира" Ш.Депере, как раз недавно переизданных: Депере - в 1921 г., Ланкастер - в 1924 г. Оказалось, путешествовать можно не только в пространстве, но и во времени. В Предисловии к книге Ланкастера А.А.Борисяк упомнил о раскопках проф. В.П.Амалицкого на Малой Северной Двине. Значит путешествуют во время и у нас в России, а охотники за ископаемыми работают где-то тут рядом, на Васильевском острове. Причем эпоха географических открытий явно заканчивается, а путешествия на "машине времени" по настоящему начались только в эпоху Ч.Дарвина. А со дня его смерти к тому времени всего-то 40 лет прошло. Много лет спустя Иван Антонович писал: "Не грустите, что милая старая романтика непознанной Земли ушла от нас. Вместо нее родилась романтика, требующая гораздо большего напряжения сил, гораздо большей подготовки, психологической и физической,- романтика проникновения в значительно более глубокие тайны познания" (цит. по: Медведев, 1982, с. 245; Чудинов, 1987, с. 29).В России тогда систематические палеонтологические исследования только начинались, а история Вселенной была еще впереди... Она казалась бесконечной и стационарной. Прозрение истории Земли, сквозь толщу ее слоев связано с той же романтикой путешествий и приключений... Понимание же истории земной жизни - окно в мир жизни космической. Позже Иван Антонович был уверен в принципиальной однотипности устройства и эволюции жизни и разума по всей Вселенной. Об этом он недвусмысленно писал в повести "Звездные корабли" (Собр. соч, 1987. Т. 3) и сказал в интервью журналу "Техника - молодежи" в 1959 г. (N 12, с. 6). Разделявшая эту точку зрения Р.Л.Берг (самый крупный популяционный генетик России после С.С.Четверикова и дочь Великого русского натуралиста Л.С.Берга, автора "Номогенеза" и "Географических зон Советского Союза") в своих лекциях в Ленинградском и Новосибирском университетах подчеркивала, что самые общие проблемы космической биологии надо решать на Земле, поскольку жизнь в других мирах вряд ли будет отличаться от земной больше, чем, скажем, жизнь морская от жизни сухопутной. Но вернемся к Ване Ефремову в 20-е годы.Для любознательного юноши эти две книги особенно поучительны в сравнении. Книга Э.Р.Ланкастера посвящена прежде всего романтике "охотника за ископаемыми", а книга Ш.Депере учила, что путешествия в прошлое совершаются силой ума. Только после долгих лет раскопок, препарировки, сравнительного исследования в тиши кабинета перед нами оживают картины геологического прошлого. Здесь совсем другая, но тоже своя романтика - романтика постижения сущности и исторического смысла бытия. Но ум должен быть изощрен образованием. Книга Депере уже не была легким "чтивом". В Предисловии к этой книге А.А.Борисяк рекомендовал читателям свой же "Курс палеонтологии" (М.: Изд. М.и С.Сабашниковых. 1905-1906), тоже недавно завершенный (последняя третья часть была опубликована лишь в 1919 г.; Петроград: Изд. М.и С.Сабашниковых).Иван обратился за помощью к председателю Русского Палеонтологического общества проф. Н.Н.Яковлеву и получил разрешение пользоваться библиотекой Горного Института. Однако "Курс палеонтологии" и даже личная встреча с А.А.Борисяком – тогда профессором Горного института (Владимирская и др., 1984) и заведующим Остеологическим Отделом Геологического музея Академии Наук (Борисяк, 1924; Сысоев, 1980, с. 14) - у него дома скорее поколебали юношу в правильности выбранного пути.Читатель вероятно уже догадался, что Иван Антонович всю жизнь, по крайней мере с отрочества, был неисправимым романтиком. Именно поэтому он сперва стал моряком, затем палеонтологом, геологом и горным инженером, писателем приключенческого жанра и наконец писателем-фантастом. Это все этапы одного романтического пути. Не случайно первые его еще вполне реалистические литературные произведения имели общее заглавие "Рассказы о необыкновенном" (1944). Обыкновенное - скучно для романтика. Свои последние путешествия, которые в силу ограниченности человеческой жизни, возраста и здоровья он уже не мог, но мечтал, совершить наяву, и, как научила его палеонтология, совершал силой ума.Недаром уже на закате жизни (письмо от 25 мая 1971 г.) он видел в переходе "своих книг...из разряда необыкновенности в обыкновенность" меру изменения "бэкграунда"...жизни" и считал, что даже "взгляд в прошлое должен находить отзвук в настоящем, иначе историческую вещь будет скучно читать, как то и случилось с романами Мордовцева, Лажечникова, Загоскина" (Собр. соч., 1988, т. 4, с. 666).А в молодости юноше грезились картины природы далекого прошлого, населенные допотопными чудовищами, о которых писали сэр А.Конан-Дойль и Э.Р.Ланкастер, законы развития жизни на Земле, о которых писал Ш.Депере и которые постигали титаны биологической, палеонтологической и геологической мысли. Меньшее не соответствовало ни размерам его тела, ни широте его души, ни масштабам претензий молодости. Большая же часть двух томов учебника А.А.Борисяка по традиции состояли из "бухгалтерской книги" расположенных в систематическом порядке очерков найденных и описанных групп организмов, большая часть которых была представлена небольшими и мало вразумительными (особливо для неподготовленного юноши) фрагментами. Но даже тоненькая тетрадочка третьей части, посвященной "Палеофаунистике", скорее напоминает списки руководящих ископаемых, расположенных в геохронологическом порядке, чем драму исторических смен фауны. Даже в зрелые годы Иван Антонович, отдавая дань этим необходимым, технически трудоемким описательным работам отнюдь не в них видел смысл своей палеонтологической деятельности. А во время устного разговора с молодым человеком А.А.Борисяк, вероятно, развернул перед ним свой идеи создания филогенетического направления в палеонтологии и необходимости подведения под него прочного биологического фундамента, путь к которой лежит через сравнительные анатомию, физиологию и экологию. Наверняка он говорил, что путь к новым вершинам палеобиологии лежит через глубокое профессиональное освоение какой-нибудь ограниченной группы организмов. Эти новые идеи тогда очень увлекали Алексея Алексеевича: достаточно вспомнить его беседы этого периода с Е.И.Беляевой, Р.Ф.Геккером, Д.М.Федотовым, А.В.Мартыновым, а позже - с тем же Иваном Антоновичем, но уже сложившимся палеонтологом, Т.Г.Сарычевой, Е.А.Ивановой, В.Е.Руженцевым и мн.др. Однако к восприятию романтики идей Алексея Алексеевича едва заканчивающий в 1923 г. школу II ступени Иван Ефремов едва ли был готов. Переоценил Алексей Алексеевич его, хотя и провинциальное, но гимназическое прошлое: гимназию Иван конечно проходил, но ведь не закончил...Однако в библиотеку Горного института ходить продолжал. В начале 1923 г. прочел в "Природе" (N 3-5) за 1922 г. статью П.П.Сушкина "Эволюция наземных позвоночных и роль геологических изменений климата". В ней вновь упоминалось "знаменитое местонахождение пресмыкающихся и земноводных пермского периода на р. Северной Двине у г.Котласа, открытое В.П.Амалицким. Могучая мысль ученого,- писал позднее Иван Антонович,- восстанавливала большую реку, переставшую течь 170 [по современным представлениям - 250, прим. А.Р.] миллионов лет назад, оживляла целый мир странных животных, обитавших на ее берегах, раскрывала перед читателем необъятную перспективу времени и огромное количество нерешенных вопросов - интереснейших загадок науки... Это проникновение в глубины прошлых времен поразило меня." ("Природа", 1954, N 3, с. 51). Опять популярная статья (а не университетский учебник А.А.Борисяка) произвела впечатление на Ваню Ефремова. От избытка чувств он написал письмо П.П.Сушкину. В ответ получил записку: "Приходите, но не на квартиру, а в Геологический музей. Мы побеседуем, а кстати, вы кое-что увидите...". Эту записку Иван Антонович хранил всю жизнь (цит. по: Чудинов, 1987, с. 18).Встреча состоялась 18 марта 1923 г. Беседа проходила большей частью в Музее. Иван увидел не только собранные скелеты парейазавров и иностранцевий из Северо-Двинской галереи, но и слепок скелет диплодока, присланный еще до революции из Carnegy Museum (Питтсбург, САСШ - Северо-Американские соединенные штаты, ныне США), скелет и реконструкции индрикотерия, описанного А.А.Борисяком в 1915 г., и мн.др. (Чудинов, 1987, с. 18). Глаза молодого человека горели. Это не мудрено. Скелеты - не разрозненные кости, они говорят сами за себя. А кто в тот день был его собеседником Иван смог осознать лишь с годами. Впрочем, П.П.Сушким тоже вряд ли догадывался, что перед ним стоит будущий продолжатель его дела на ниве палеонтологии.Проф. П.П.Сушкин (1868-1928) был любимым учеником и последователем проф. М.А.Мензбира (1855-1935), почетного академика и первого выборного (после Февральской революции 1917 г.) ректора Московского университета, основателя самой мощной ветви крупнейшей в России московской зоологической школы, пустившей корни по всей стране. Петр Петрович оставил классические труды в области сравнительной анатомии и эмбриологии (1997б, 1899), фаунистики (1992, 1997а, 1907, 1914, 1925в) и исторической зоогеографии птиц Северной Евразии (1922в, 1923а, 1925а, 1938), систематике соколов (1900, 1902, 1905) и палеонтологии палеозойских низших позвоночных: рыбообразных, амфибий и рептилий (1922а,б; 1923б,в,б,г; 1924, 1925б, 1926, 1927а,б,в,г, 1928а, 1935, 1936). Ему же принадлежит оригинальная гипотеза о происхождении человека в горных ландшафтах (1928б). Судя по воспоминаниям современников, он был прекрасным и остроумным рассказчиком, блестящим и опытным лектором, его педагогическая деятельность началась в 1897 г. в Московском университете под руководством М.А.Менбира. В 1909-1918 г.г. он был профессором в Харьковском, а в 1919-1920 г.г.- в Таврическом университетах (Дементьев, 1940; Мазурмович, 1960, с. 210-212). Думаю, именно этот опыт подсказал ему пригласить юношу в Музей, а не на квартиру, и выбрать правильный тон беседы.Палеонтологией Петр Петрович занялся лишь под конец жизни, после переезда в Петроград. С 1 августа 1921 г. он возглавил Орнитологический отдел Зоологического музея Российской Академии наук (Биологи, 1984, с. 605). За короткий период он стал признанным главой советской орнитологии (Мазурмович, 1960, с. 211) и обогатил будущий Зоологический институт (ЗИН) АН СССР именами таких своих учеников как Е.В.Козлова, Б.К.Штегман, Б.С.Виноградов, Л.А.Портенко, А.И.Иванов.Оказавшись рядом с остеологическими коллекциями Геологического музея им. Петра Великого (таким было его полное название до революции), он почти сразу приступил к их обработке. Поэтому уже в конце 1922 г. был приглашен заведовать Северо-Двинской галереей (Ильичев, Симкин, 1999, с. 485), оставшейся без "хозяина" после смерти В.П.Амалицкого в 1917 г. (Ефремов, 1960), и стал председателем Комиссии по северодвинским раскопкам (Геккер, 1980, с. 7). Его исследования этого периода открыли новую страницу в палеонтологии низших наземных позвоночных. Никогда еще в нашем Отечестве сравнительный анатом и зоолог такого класса не брался за палеонтологический материал. Никогда палеонтология в России не знала такого детального морфологического и палеобиологического анализа (Дементьев, 1940, с. 13). Петр Петрович привлек к этим работам А.П.Гартман-Вейнберг - профессионального анатома с медицинским образованием, а в 1925 г.- и И.А.Ефремова (Геккер, 1980, с. 7). Самым крупным его преемником на этом поприще с годами оказался И.А.Ефремов, но и Александра Паулиновна оставила в отечественной палеонтологии глубокий след и в Ленинграде, и в Москве (Сенников, 2003).Вся палеонтологическая часть биографии Ивана Антоновича и большая часть жизни были посвящены именно ископаемым низшим наземным позвоночным: амфибиям пермо-триаса и рептилиям перми и мезозоя. Именно работа рядом с Петром Петровичем привила ему вкус к биологическим аспектам палеонтологии (Чудинов, 1987, с. 21). Но время плотного общения с Петром Петровичем было безнадежно коротким. Всего четыре года: с поздней осени 1924 до осени 1928 г. Петр Петрович считал необходимым срочно поднять уровень препараторского искусства и возобновить систематические полевые раскопочные работы, прерванные войной и революцией. Иван Антонович сумел подхватил и то, и другое. Его ученики (Е.Д.Конжукова, Н.И.Новожилов, М.Ф.Лукьянова,А.К.Рождественский, Б.П.Вьюшков, Е.А.Малеев, П.К.Чудинов) в разное время и каждый по-своему продолжили его дело.Но главное достоинство самого Петра Петровича было не в этом, а в грамотной кабинетной работе крупного сравнительного анатома. К этому уровню Иван Антонович и его непосредственные ученики никогда даже не приближались, хотя, безусловно, работали не хуже большинства современных им палеонтологов, как отечественных, так и заграничных. Исключение составляет только Н.Н.Иорданский, встречавшийся с Иваном Антоновичем в студенческие годы. Но в годы его аспирантуры Иван Антонович в ПИН'е уже не работал. В дальнейшем Николай Николаевич стал выдающимся сравнительным и функциональным анатомом, но рано отошел от палеонтологии, хотя всегда продолжал ею интересоваться. Одним словом, это именно "то исключение, которое подтверждает правило". Из ПИН'овских сотрудников лаборатории низших тетрапод (которой в 1937-1959 г. заведовал Иван Антонович) труды и общение с Николаем Николаевичем особенно сильное влияние оказали на В.Р.Алифанова и меня.Сильнее других брешь, возникшую после кончины П.П.Сушкина, чувствовал Ю.А.Орлов. Биологическое образование в Петербургском университете не прошло даром. Будучи директором Института (1945-1966), Юрий Александрович изо всех сил старался эту брешь залатать. Вот его протеже: Е.А.Малеев (1947 г.), Л.П.Татаринов (1954 г.), В.Б.Суханов (1956 г.) - все трое ученики Б.С.Матвеева, у которого учились все московские сравнительные анатомы теперешнего старшего поколения, М.А.Шишкин (1958 г.) - единственный окончивший кафедру палеонтологии Геологического факультета МГУ. И это при том, что сам Юрий Александрович заведовал именно кафедрой палеонтологии, а на кафедре зоологии и сравнительной анатомии позвоночных Биолого-почвенного (ныне Биологического) факультета читал лишь небольшой спецкурс в предпоследнем семестре. Е.А.Малеев начинал с Иваном Антоновичем, а дальше пошел больше по административной линии (Палеонтологический.., 2000). Но трое других не только закрыли брешь, зиявшую после смерти П.П.Сушкина, но преумножили славу русских сравнительно-анатомических исследований на палеонтологическом материале, восходящую к основателю эволюционной палеонтологии В.О.Ковалевскому. В нашем поколении с ними можно сравнить разве только М.Ф.Ивахненко, выпускника кафедры палеонтологии Ленинградского университета, протеже Н.Н.Каландадзе и ученика проф. И.А.Коробкова (по Питеру) и в особенности акад. Л.П.Татаринова (в ПИН'е).Но вернемся в 1923 г. Вскоре после беседы с Ваней Ефремовым, П.П.Сушкин был избран действительным членом (академиком) Российской Академии наук, а в 1927 г. стал академиком-секретарем Отделения физико-математических наук АН СССР (Биологи, 1984, с. 605). Он был одним из инициаторов и готовил организацию Палеозоологического (с 1937 г. Палеонтологического) института (ПИН) биологического профиля, а так же избрание в академики его будущего директора А.А.Борисяка (Дементьев, 1940, с. 8, 13; Геккер, 1980, с. 7). Избрание А.А.Борисяк состоялось в 1929 г. (Сысоев, 1980, с. 14; Биологи, 1984, с. 86). Общее собрание АН СССР 1 февраля 1930 г. приняло постановление о разделении Геологического музея на три отделения: геологии, палеозоологии и петрографии. Заведующим палеозоологическим отделением был назначен А.А.Борисяк (Кордэ, 1980, 15). Институт палеозоологии АН СССР был утвержден Ученым Комитетом ЦИК СССР 20 июня 1930 г. Я думаю, что П.П.Сушкина не часто вспоминают, наряду с А.А.Борисяком, среди инициаторов организации ПИН'а, по причине его смерти, последовавшей 17.IX.1928 г., т.е. почти за два года до создания Института.И.А.Ефремов в 1930-1959 г.г. работал в этом Институте, в котором до 1944 г. А.А.Борисяк был директором (Чудинов, 1987).Не удивительно, что П.П.Сушкин - человек столь выдающихся достоинств - произвел на Ивана Ефремова неизгладимое впечатление. Но до реализации мечты казалось далеко. Как водится, в Геологическом музее, в котором была Северо-Двинская галерея, которой заведовал П.П.Сушкин, не было ставки. (Если помните, когда во время Второй мировой войны американцы вывезли Н.Бора из Дании в США, то даже для него у А.Эйнштейна в Принстоне ставочки не нашлось). Петр Петрович советовал поступать в Университет на Биологическое отделение.Но жажда романтическая приключений не может ждать своего удовлетворения так долго. В том же 1923 г. Иван сдал экзамены на штурмана каботажного плавания при Петроградских мореходных классах, а следующей весной уволился из гаража и на скудные сбережения отправился на Дальний Восток. Там он нанялся матросом на парусно-моторное судно "III Интернационал" и до поздней осени 1924 г. плавал у берегов Сахалина и по Охотскому морю. В конце года он вернулся в Ленинград. Сделать решающий выбор между морем и наукой было трудно. На сей раз Иван отправился к капитану Д.А.Лухманову - автору морских рассказов. Беседы с ним позже (1942-1943 г.г.) были использованы Иваном Антоновичем в большом рассказе (почти повести) "Катти Сарк", впервые опубликованном в 1944 г., где рассказчик - хозяин дома - выведен под именем капитана Литханова, а сам Иван Ефремов -"молодого штурмана" (Собр. соч. 1986. Т. 1. с. 124)."Мы сидели у него дома на Шестой линии, пили чай с вареньем,- вспоминал Иван Антонович.- Я говорил, он слушал. Внимательно слушал, не перебивая, знаете, это большой дар - уметь слушать!- потом сказал: "Иди, Иван, в науку! А море, брат...что ж, все равно ты его уже никогда не забудешь. Морская соль въелась в тебя". Это и решило мою судьбу" (цит. по: Чудинов, 1987, с. 17).По рекомендации П.П.Сушкина Иван Ефремов поступил на Биологическое отделение Физико-математического факультета Ленинградского университета, сперва вольнослушателем, а затем студентом. Летом 1925 г. он по заданию того же Сушкина отправился в Талыш для сбора орнитофауны. Но море не отпускало. Выполнив задание, с ним случился последний "рецидив" (по выражению П.К.Чудинова, 1987, с. 17). В Ленкарани он нанялся капитаном небольшого гидрографического катера. Его дальневосточные и каспийские морские впечатления спустя годы (1942-1943 г.г.) нашли отражение во "Встрече над Тускаророй" (Собр. соч. 1986. Т. 1. С. 16-41), впервые изданной в 1944 г.Здесь на Каспии его нашла телеграмма П.П.Сушкина о вакансии препаратора в Геологическом музее АН СССР. Подозреваю, что вакансия появилась в связи с подготовкой Музея к празднованию 200-летия Российской Академии наук (ср.: Геккер, 1980, с. 5). Иван спешно возвращается в Ленинград, становится препаратором в Северо-Двинской галерее."Учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учатся"Я никогда не позволял, чтобы мои школьные занятия мешали моему образованию Марк Твен (1835-1910). Афоризмы.., 2000б, с. 11Коллекции галереи В.П.Амалицкого препарировались главным образом в Варшаве, где он был профессором Университета. В качестве препараторов он нанимал кладбищенский каменотесов. Один из них - Гадомский, переехавший из Варшавы вместе В.П.Амалицким,- продолжал работать и при П.П.Сушкине (Геккер, 1980, с. 7). В результате многие ценнейшие морфологические детали оказались частично или полностью разрушены. Владимир Прохорович - геолог по образованию - не всегда мог полностью оценить размеры бедствия. П.П.Сушкин первым в России поставил работу препараторской лаборатории на научную основу (Дементьев, 1940, с. 13). Вот "откуда есть пошла" слава ПИН'овских препараторов и традиция самостоятельного препарирования научными сотрудниками наиболее ответственных и трудных для обработки образцов. Из Северо-Двинской галерии пришли в ПИН: классик препараторского искусства М.Г.Прохоров, автор первой в нашем Отечестве "Инструкции для раскопок, препарировки и монтировки ископаемых позвоночных" (Л.: Изд-во АН СССР. 1929. 75 с.; 2-е изд. 1931. 81 с.), изданной под редакцией А.А.Борисяка (Орлов, 1935, с. V-VI), и скульптор-модельер от палеонтологии, выпускник Академии Художеств Я.М.Эглон, непревзойденный резчик (он вырезал из липы недостающие части скелетов: Геккер, 1980, с. 7), монтировщик, препаратор, лучший монолитчик ПИН'а и музейный экскурсовод. Таким образом, Ваня Ефремов был среди первых профессиональных препараторов, научившихся работать терпеливо, аккуратно и с пониманием дела. Это была нелегкая наука. Видимо, к этому периоду относится ефремовский афоризм, ужасный в своей двусмысленности: "Не страшно кость поломать, страшно контакт потерять". Особенно, когда вспоминаешь другой его афоризм из "Часа Быка" (Собр. соч. 1989. Т. 5. Кн. 2): "Не бывает героев, бывают только неумелые палачи".Петр Петрович как знал, что жить ему осталось не долго. И он торопится возобновить систематические поиски и раскопки местонахождений наземных позвоночных, едва начатые В.П.Амалицким перед войной (в СССР ее называли Империалистической, но современники помнили, что Государь Николай Александрович объявил ее Отечественной, прямо как в 1812 г.).Уже в 1926 г. Иван Антонович отправился в свое первое палеонтологическое поле на гору Большое Богдо в Прикаспийской низменности (ныне Астраханская обл., Нижнебаскунчакский