Слово и «Дело» Мандельштама К 70-летию со дня гибели великого поэта Мандельштам — один из самых знаменитых гулаговских узников. В этом году в России поставлены два памятника О. М. — в Воронеже и в Москве. В воронежском памятнике большая заслуга акционера «Новой» Александра Лебедева. Другим памятником стала книга «Слово и «Дело» Осипа Мандельштама» (составитель — Павел Нерлер, авторы — П. Нерлер, Н. Поболь, Д. Зубарев, В. Зарубин). В ней — все собранные «Мандельштамовским обществом» документы по репрессивным действиям властей против гения. Эта книга стала основой нашего проекта.^ Олег ХлебниковВ 1933 году Осип Мандельштам написал стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…» и еще несколько, значительно повышавших его шансы быть арестованным. ОГПУ не упустило этой возможности, и арест последовал — в мае 1934 года, но то, чем отделался О. М. в этом случае — всего-навсего тремя годами ссылки, — было воспринято всеми как чудо, автором которого был лично Сталин, а адресной аудиторией — творческая интеллигенция.В 1938 году О. М. арестовали во второй раз и вроде бы за пустяки — за нарушение паспортно-административного режима, но времена решительно переменились.За время, прошедшее между первым и вторым арестами Мандельштама, численность заключенных в ГУЛАГе выросла почти вдвое — с 510,3 тысячи в 1934-м до 996,4 в 1938 г. Особенно разительна разница между этими двумя годами по статистике осуждений по политическим мотивам: в 1934 году их было 78 899 — самый низкий уровень после 1929 года. В 1938 году число осужденных по 58-й статье превысило 554 258 человек. На 1937—1938 гг. приходятся и максимальное число (более 680 тыс. за два года!), и максимальная доля расстрельных приговоров (42,3% в 1937-м и 59,3% в 1938 году — против 2,6% в 1934 году). Наиболее массовой мерой наказания была именно жизнь вГУЛАГе, то есть содержание в тюрьмах, лагерях и колониях. Из 78 899 репрессированных в 1934 году 2056 чел. были расстреляны, 59 451 направлены в ГУЛАГ, а к ссылке и высылке приговорены были 5994 чел. — едва ли не самый «гуманный» год из всего десятилетия. Одним из этих 5994 сосланных оказался и Осип Эмильевич Мандельштам, так что с годом первого ареста ему, можно сказать, повезло.Формально «повезло» ему и в 1938 году, когда число осужденных по 58-й статье составило 554 258 человек, и каждых троих из пяти расстреляли. Будучи приговоренным к отправке в ГУЛАГ (а таких было 205 509, или 37,1%), он — со своим здоровьем и со своими «пятью годами лагерей» на Колыме — также получил фактически смертный приговор, но с переносом места и с отсрочкой времени его исполнения.С момента ареста до дня смерти пройдет всего шесть с половиной месяцев: большего Мандельштам вынести не смог и 27 декабря 1938 года умер.Взгляд на поэта и на его «слово» через его «дело» — довольно неожиданный ракурс. Особенно если посмотреть из-за плеча палачей: дружеское знакомство с кем-то предстает тогда антисоветским проступком, а написанное стихотворение — гнусным контрреволюционным пасквилем. Несколько неожиданно, но иногда «дело» может иметь и текстологическое значение для «слова», коль скоро иных беловых автографов, кроме записанных в кабинете следователя, у некоторых стихотворений не существует. Тут мы «обязаны» чекистам, кроме упомянутого, еще и стихотворением «Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым…».Написать «эпиграмму» на Сталина Мандельштама заставили самые высшие стимулы — укорененное в русской литературе сознание «Не могу молчать!» и необоримая поэтическая правота.Мандельштаму было мало написать эти стихи — не менее важно ему было сделать так, чтобы они дошли до Сталина! Но он не мог просто снять трубку и позвонить кремлевскому горцу. Ведь и Пастернаку, которому благодаря Мандельштаму Сталин позвонил сам, было выделено лишь на те самые полразговорца!Буквально как катастрофу воспринял эти стихи Пастернак: «Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал и прошу вас не читать их никому другому».Уже после перестройки Б. Сарнов и А. Кушнер, каждый на свой лад, повторили версию Пастернака: по Сарнову выходило, что это чистая «биография» — просчитанная, как шахматный этюд, комбинация Мандельштама — запрограммированного на самоубийство профессионального камикадзе, а по Кушнеру — что это все же чистая «литература», но такая, что понравиться Сталину никак не могла — и именно поэтому стихотворение это равносильно самоубийству.Ну а коли так, то зачем тогда попытки самоубийства физического? Ведь в камере Мандельштам вскрыл себе вены, а в Чердыни выпрыгнул из окна. Ведь тогда он сам как бы перепоручал свою смерть «людям из железных ворот ГПУ»? А если он искал смерти, то почему же тогда так боялся «казни петровской»?Шиваров (следователь, который вел «дело» О. М. — Прим. ред.) и вообще чекистывоспринимали эти стихи иначе: не эпиграмма, а пасквиль и даже хуже — что-то вроде теракта.Иные не исключают того, что стихотворение Сталину просто понравилось: согласно О. Лекманову — по мотивам сугубо политическим: «Может быть, Сталину польстило, что в мандельштамовской эпиграмме он предстал могучей, хотя и страшной фигурой, особенно — на фоне жалких «тонкошеих вождей». Впрочем, сам Лекманов называет эту мысль «фантастической версией».Мне именно она всегда казалась наиболее реалистичной: стихотворение, прочтенное Сталину Ягодой, необычайно понравилось вождю, ибо ничего всерьез более лестного о себе и о своем экспериментальном государстве он не слыхал и не читал. И фоном его персоне служили не тонкошеие вожди, а весь российский народ, не чующий, слава богу, под собою страны — эпическое, в сущности, полотно.Кто из интересующих нас людей в интересующее нас время у Сталина побывал — и не раз, — так это Ягода. Визиты Ягоды в Кремль пришлись на 10, 16 и 25 мая, то есть на один из дней накануне ареста и в точности на обе даты допросов Мандельштама!Резонно предположить, что дело об антисталинском пасквиле было у Ягоды на особом контроле. В таком случае свежие результаты допросов быстро поднимались наверх.Предположим, что именно так все и произошло 16 мая, после первого допроса у Шиварова: получив текст эпиграммы и признание Мандельштама в авторстве, Ягода познакомил вождя с мандельштамовским «пасквилем». Всего за неделю это ясное как слеза — расстрельное — «дело» было закончено, и 25 мая, после последнего допроса, Ягода снова пришел к Сталину — с новодобытыми и отягчающими данными о пасквилянте, пришел, чтобы доложить их и выслушать сталинское решение, не сомневаясь при этом, что оно будет самым суровым: ведь одной только «груди осетина» для грузина вполне достаточно, чтобы отправить неучтивца к праотцам.Но Ягода ошибся.Сталин решил все совершенно иначе — в сущности он помиловал дерзкого пиита — за творческую удачу и за понравившиеся ему стихи. Разве не лестно, когда тебя так боятся, — разве не этого он и добивался?!«Ассириец», он понимал, что к вопросу о жизни и смерти можно будет при необходимости и вернуться, а пока почему бы не поиграть с пасквилянтом в кошки-мышки, почему бы не сотворить маленькое чудо, о котором сразу же заговорит вся Москва?Итак, 25 мая 1934 года Сталин подарил Мандельштаму жизнь — пусть всего «один добавочный день», но день, «полный слышания, вкуса и обоняния». И это — самая высшая и самая сталинская из всех Сталинских премий, им когда-либо присужденных!Еще одну историю следует рассказать. Про то, как за Мандельштама вступился Бухарин, написавший Сталину по этому поводу очень хорошо продуманное письмо:^ Дорогой Коба,На дня четыре-пять я уезжаю в Ленинград, так как должен засеcть за бешеную подготовку к съезду писателей, а здесь мне работать не дают: нужно скрыться (адрес: Акад[емия] Наук, кв. 30). В связи с сим я решил тебе напи¬сать о нескольких вопросах: 3)^ О поэте Мандельштам