CодержаниеВместо введения 7 Пионеры forever 10 Мои первые джинсы 14 Каникулы, любимый лагерь 18 Жвачка 23 Буратино, Незнайка, Ёжик, или Старые добрые времена 25 Как распознать родившихся в 70-е 34 Герои нашего времени 39 Коммуналка (1) 43 Стеклопункт, или На что можно потратить рубль 48 Штирлиц, советский Джеймс Бонд 49 Ульянов, Ленин, или Просто Ильич 53 «Ява» 58 Любовница революционера 59 Секс в СССР (1) 62 Фанни Каплан 64 Школа, политвоспитание и другие занятия 66 12 апреля 1961 года: «Поехали!» 68 Reclama versus Propaganda в СССP 71 Стиляга 77 Что пьет советский гражданин 81 80-е годы: марш триумфальный, марш похоронный 87 КВН, или О Клубе веселых и находчивых 90 Горбачёв, или Необычный генсек 93 Антиалкогольный указ 98 Шахматы 101 Чапаев 105 Мосфильм 109 Советское приключение вещей 113 Советский презерватив 121 Секс в СССР (2) 123 Урок географии 129 Танец в СССР 134 Повседневная музыка и советский рок 136 Весёлая хрущевская оттепель 150 Ода советскому туалету 159 Советская наука: между «роковыми яйцами» и «собачьим сердцем» 166 9 мая, День Победы 175 Маёвка – это больше чем 1 Мая 182 Homocus, политруки, диссиденты и интеллигенция 187 «Орленок»&«Зарница» и другие развлечения 194 От кухни до очереди 200 Советский еврейский вопрос 204 Советский анекдот – лучший анекдот в мире 208 Крылатые выражения 212 Остап Бендер, мой любимый герой 221 Коммуналка (2) 224 Кремленологи 228 Путч 231 Что делать? 233 P.S. 237Вместо введенияЯ покинул эту страну в 1991-м. Перефразирую Маяковского: «Смотрите и удивляйтесь: я был гражданином Советского Союза». СССР – это страна, родина, где я родился и жил. Это такая страна, которая не может оставить тебя равнодушным – независимо от отношений между вами, независимо от того, ненавидел ли ты ее или любил. Надеюсь, то, что я расскажу дальше, – это и не любовь, и не ненависть (если между ними действительно есть разница), – а уж безразличия в моем повествовании точно не будет. Советский Союз был не только страной. Он нечто большее: самый большой утопический проект современности. Он заставляет удивляться, поражаться, и это поражение оставляет следы и глубокие раны. Как сказала бы после 1918 года революционная интеллигенция: там не искусство подражает жизни, а жизнь должна стать искусством. Там мы все жили в самом грандиозном политическом (о)писании ХХ века – с подвигами, нечеловеческими усилиями, с эпохальными трагедиями, победами и кровавыми битвами. Там мы жили в описании, где мы все были современниками друг другу. Наши герои, личности и персонажи, слова и вещи, независимо от реального времени их рождения и существования, – все они жили рядом с нами в одной и той же коммуналке, называемой СССР, будучи одновременно и нашими предтечами и нашими же современниками. Я был свидетелем одного из самых утопических проектов человечества, свидетелем проекта незавершенного, и я видел славу и упадок этой утопии. Об этой утопии я и попытаюсь рассказать. Мое повествование строится исходя из двойного опыта, не обязательно уникального. С одной стороны, это непосредственный опыт гражданина, жившего в советском пространстве, а с другой – опыт рефлексированный, культурно опосредованный. Как продукт «made in USSR» меня определило совместное воздействие и того, и другого опыта. Для меня почти невозможно разделить их. В то же время свое повествование я раскрываю из перспективы homo soveticus как продукта этой страны и этой культуры. И стараюсь не прибегать к интеллектуальному инструментарию, приобретенному позже. То, что я пытаюсь сделать, – это своего рода археология повседневной жизни в Советском Союзе. Именно эта повседневность и была метафорой советской культуры и цивилизации. Написанный в манере genus eclecticus, дальнейший текст – это попытка объединить темы, героев, обстоятельства, воспоминания, вещи и ключевые слова так, как если бы эти тексты – фрагменты пазла. Хотя каждый фрагмент-текст можно прочитать и в отдельности, целое, однако, невозможно увидеть, не соединив все эти фрагменты. Это соединение пазлов не претендует на создание исчерпывающего, объективного и точного образа советской культуры. Это – субъективная, личная археология, которая лишь очерчивает контуры, состояние духа, способ мышления и высказывания, – это набросок советской культурной ментальности. Эта археология не предлагает ключей к пониманию, морального или ценностного суждения, а лишь дает приближение, которое может помочь нам лучше понять, чем был Советский Союз и что означает его отсутствие. Естественно, рассказывая о жизни ушедшей эпохи, есть риск невольно впасть в некоторую ностальгию. Но ностальгия как концепт в первую очередь входит в прямое противоречие с природой homo soveticus. По той простой причине, что ностальгия – это утопия, направленная в прошлое, тогда как homo soveticus трудится во имя утопий, направленных в будущее. Во-вторых, ностальгия как форма возвращения домой невозможна, потому что для нас, homucus’ов, дома уже не существует. А если все же ностальгия и присутствует в моем тексте, то в той ее разновидности, которая не стремится переделать прошлое, а – лишь рассказать воспоминание, прошедшее. И поскольку, теоретически, ностальгия недалека от иронии (обе имеют дело с двойным размыванием объекта и субъекта), то я сочетаю их и оглядываюсь назад ностальгически-иронично. Оглядываясь назад, я отдаю себе отчет, что с исчезновением Советского Союза нечто было утрачено. Я не могу сказать, что именно. Может быть, утратился особый пафос или особый взгляд на вещи, может – повседневная жизнь (уклад), а может – энтузиазм, необходимый для веры в идеалы, или особый способ страдать. Я не способен определить потерю и лишь ощущаю грусть от этой утраты. С некоторой долей уверенности я считаю, что утратилось нечто существенное и значимое для нашего человеческого опыта. Но эта потеря не может быть ни заменена, ни оправдана. Все, что можно сделать с этой потерей, – при некотором усилии, – только понять ее. Время от времени мне хочется купить билет в СССР, и каждый раз я вспоминаю, что билетов туда не продают. Нет ни одного поезда, ни одного самолета, и ни одна дорога не ведет в СССР. По той простой причине, что Советского Союза больше не существует. Единственная возможность для меня побывать в этой стране – память. Дальнейший текст – это рассказ памяти об этом невероятном приключении. Пионеры foreverЧестное пионерское, не вру! В день, когда меня должны были принять в октябрята, в первом классе, я по какой-то причине отсутствовал в школе. Как вы понимаете, я страдал из-за того, что не участвовал в ритуале, после которого становишься внуком Ильича. Но меня вписали автоматически в ряды октябрят, и я с гордостью и честью носил красную звездочку с кудрявым, белокурым, ангельским образом мальчика Володи Ульянова. «Ленин – всегда живой, Ленин всегда с тобой, в горе, надежде и радости, в каждом счастливом дне Ленин в тебе и во мне». Октябрятский период я прошел отличником, был лучшим учеником, с примерным поведением, и в результате меня награждали из года в год почетными грамотами. Я вырос, и подошел следующий этап: нужно было стать пионером. Другой уровень, другая ответственность. У нас было столько примеров пионеров-героев, пожертвовавших собой во имя Родины! Каждый бывший пионер знает, по меньшей мере, пять-семь имен пионеров-героев: Володя Дубинин, Марат Казей, Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков. А так как пионерами мы были все, эти имена мы знаем, разбуди нас хоть ночью. Какой торжественный момент, какие эмоции, когда мы должны были принести клятву! Сколько подготовки. «Я, Василий Ерну, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации, перед лицом моих товарищей торжественно клянусь: любить Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия…»Октябрятский значок был заменен другим значком, на котором маленький Володя Ульянов уже был взрослым Владимиром Ильичем Лениным. «Понятно, что ответственность возрастет», – подумал я, и в этот момент вокруг шеи мне повязали алый пионерский галстук. Зазвучали горны и барабанная дробь. Председательница совета отряда, поднеся руку ко лбу, прокричала: «Пионеры! К борьбе за дело Ленина будьте готовы!» – и мы, с тем же жестом, прокричали хором в ответ: «Всегда готовы!» И запели песню о кострах и синих ночах, о том, что мы дети рабочих, и о том, что мы счастливы и всегда готовы. Первые дни с пионерским галстуком были ничего. Нам даже нравилось. По утрам наши мамы гладили галстуки, но потом нам пришлось делать это самим. Затем мы повязывали галстук безупречным узлом. Это было великое искусство – уметь повязывать галстук идеальным узлом. Некоторые из нас, самые смекалистые, умели завязывать галстук ковбойским узлом. Нас за это наказывали. Постепенно мы начинали оставлять галстук дома, в спортзале, в ранце или скомканным в кармане. За это тоже наказывали. Пионеры должны были уважать свои законы, должны были быть примером в поведении. Все должно было быть как в книгах и фильмах, которые так сильно нас впечатляли. Сколько раз я перечитывал книгу Аркадия Гайдара «Тимур и его команда»! Это библия советского пионера. А фильм я смотрел бессчетное количество раз. В повседневной жизни тяжело идти по стопам этих героев. Но все же жизнь пионера имела свое очарование. Мы пытались подражать этим героям. Мы шли и помогали старушкам вскопать сад или сложить дрова в поленницу, организовывали сбор макулатуры, металлолома, акациевых семечек, цветов ромашки. Это было настоящее соревнование. По макулатуре и металлолому наш класс был впереди всех. Почему? В моем случае мой отец заведовал снабжением магазинов, и поэтому нам была доступна макулатура из всех магазинов района, а отец одного одноклассника был заведующим мастерской по ремонту грузовиков. Понимаете, сколько бумаги и железа у нас было? Мы были непобедимы по всем планам. Мы были маленькими стахановцами. С одной стороны, мы выиграли соревнование, с другой – я понял, насколько важно иметь своих людей. Партия тебя не забудет. А спортивные соревнования? Настоящий праздник. Или военно-патриотическая игра «Зарница»? Я был капитаном и со своей командой дошел до областных соревнований. А КВН? Мы столько играли! А маршировка с песней на 23 февраля, День Красной армии – что сказать! « Отряд, рравняйсь!», «Отряд, смир-но!!», « Напра-во!». Утомительно, но мне нравилось. А когда наступало лето, мы все организованно отправлялись в пионерлагеря. Там мы оставались без родителей. Разумеется, у нас были пионервожатые, но я открою вам секрет. Они всегда были юными студентками, проходившими педагогическую практику, и не обижать их было одно удовольствие. Все они были как на подбор, и даже снились мне по ночам. Был я и в пионерском лагере, но, к сожалению, не в «Артеке». Мои первые джинсыМои первые джинсы были связаны с вторжением Советского Союза в Афганистан. Это случилось в 1979 году. Советские войска ввели, чтобы защитить социалистическую революцию в Кабуле. Игра была проста. Если освобождали мы, для западных стран это было оккупацией, а если освобождали США, – это было оккупацией для нас. Ради бога, мы говорили на разных языках или, скорее, на одном языке, но каждый понимал все, как хотел, в зависимости от интереса. Моего брата забрали в армию в 1980 году. В армию призывали в 18 лет – на два года в обычные войска и на три – в морские. Место предстоящей службы было неизвестно, и ты мог узнать, куда попал, только по прибытии в воинскую часть. В случае удачи можно было попасть в Венгрию, Восточную Германию, Чехословакию, а когда везло не очень – в удаленные районы Сибири. Как говорил один из моих соседей: «Я служил там, где запрягают собак». Это был другой мир, туда нужно целый день лететь на самолете. Но самый жесткий вариант по тем временам – попасть в Афганистан. Шансы не вернуться были велики. И моего брата отправили именно туда. Несколько месяцев в узбекском городке Термез, на границе с Афганистаном, а потом – прямо в Кабул. Сражаться с моджахедами – совсем не простое дело. Фотографии были устрашающими: сожженные машины, сожженные села, трупы, а солдаты – вооружены до зубов. Зато там, в Афганистане, в этой нищей и забытой богом стране, в отличие от СССР были товары, которые у нас можно было достать только с большим трудом и с большой переплатой. Соблазнительных вещей было много – от солнечных очков до магнитофонов «SONY», но ни один товар не был таким вожделенным и уважаемым, как джинсы. Джинсы были самым желанным товаром для советского гражданина того времени. Солдаты бесстрашной Красной армии промышляли контрабандой этого добра. Таким образом, в весьма нежном возрасте я оказался обладателем того, что имели только дети «очень хорошо устроившихся», – то есть работников, связанных с заграницей, или спекулянтов. Из-за того что моему брату не дали отпуска, который обычно полагается советским солдатам, мой отец поехал в Термез повидаться с ним и вернулся оттуда с джинсами для меня. В лучших моих мечтах я не видел ничего более прекрасного! Только представьте: я, десятилетний мальчик, носил штаны, которых не было ни у сына директора школы, ни даже у сына первого секретаря горкома. Думаю, что я был одним из первых в нашей школе, надевшим джинсы. Мне завидовали все: от одноклассников и одноклассниц моей сестры из выпускного класса до одноклассников, и особенно одноклассниц, из моего класса. Первые мои джинсы произвели настоящую сенсацию. Позже, уже подростком, я получил в подарок джинсовую рубашку. Это было уже больше чем избалованность шмотками. Такого рода рубашки можно было достать лишь с огромным трудом, и, естественно, стоили они очень дорого. На ее левом кармашке была эмблема c надписью «Lightman». Откуда было знать американским производителям, нашим смертельным врагам, что это название нигде не пришлось бы ко двору лучше чем в СССР? Эти вещи действительно освещали нашу жизнь. А самые первые джинсы, которые я в своей жизни видел, а точнее говоря, припоминаю, что видел, – были джинсы моего старшего брата. После окончание школы мой брат решил купить себе джинсы. Он приобщился к блатным, то есть к смекалистым ребятам, которых все уважали. У него были все козыри. Он был шустрым, обладал лидерскими качествами и, не знаю, каким образом, ему удавалось приструнивать всех, а вдобавок он был еще и спортсменом. У него было все, не хватало только джинсов. Для парней этой категории жизнь автоматически лишалась смысла, если не получалось достать эту вещь. А чтобы добыть джинсы, нужны были деньги и знакомые, которые помогли бы купить их. Он проработал все лето, собрал деньги и поехал в Одессу. Как сказал бы Остап Бендер: «Контрабанда? Вся контрабанда делается на Малой Арнаутской в Одессе». На «толчке» – на черном рынке – в Одессе можно было найти что угодно. Здесь ты видел невидимое лицо страны. Только б деньги были, но если бы советскому гражданину не хватало только денег! Так мой брат вернулся оттуда с джинсами «Made in USA». Их цвет я не забуду никогда. Думаете, сейчас все еще делают такие джинсы? Даже капиталисты стали уже не те. Какая была ткань! Такая плотная, что они «аж сами стояли». Сзади – кожаная этикетка с нарисованным огромным мостом, на котором большими иностранными буквами было написано «Brooklyn». Вероятно, это было название фирмы. Я понятия не имел, что значило это слово и о чем оно говорило, но Brooklyn для меня осталось магическим именем. Слово из другого мира, другая реальность, которую я не мог даже вообразить. Слова, а особенно вещи, обладали для нас необъяснимым очарованием. Сейчас я покупаю себе время от времени джинсы. Покупаю все же очень редко, и не из-за денег. Когда-то я очень хотел джинсовую куртку. Я представлял себя в джинсовой куртке. В ней я был другим существом. Но это происходило в мечтах. Я так никогда и не купил ее. Позже мне ее подарили, но я надеваю ее очень редко. Почему? Когда я вижу в магазинах кучу джинсов, мне становится дурно. Какое обесценивание вещей, которые когда-то были священными для нас! Я покупаю джинсы редко, чтобы «не растоптать мечту моего детства» времен моей жизни при коммунизме. Этот капитализм нас вконец испортил. Он разрушил одно из самых больших удовольствий – удовольствие от вещей, добытых с трудом. Каникулы, любимый лагерьШкола всегда начиналась 1 сентября и заканчивалась в последний день мая. Первое сентября был первым школьным днем и начинался с внушительного празднества. Мы все, красиво одетые и с букетами цветов в руках, шли на линейку, где звучал первый звонок. Девочки с косичками и в коричневой форме с белыми фартуками, а мы – в синих костюмах и белых рубашках. Все в пионерских галстуках, кроме начальных классов, которые были октябрятами, и выпускных классов, – они были уже комсомольцами. Во дворе школы, на спортивной площадке классы строились группами в милитаристском стиле: от младших классов к старшим. Держались речи, а в конце происходил ритуал первого звонка. На плечи двум ученикам из выпускного класса забирались два первоклассника – мальчик и девочка – каждый с колокольчиком в руке, и так они обегали всю линейку, звеня колокольчиками. Трогательный момент. После этого мы вручали цветы учителям – в зависимости от возраста и обязанностей каждого. Начинался учебный год, и в конце его происходил похожий ритуал. Начиналось лето, три месяца игр и развлечений. Все отправлялись в пионерлагеря, особенно те, у кого не было деревенских бабушек и родственников. В лагере начиналось другое развлечение. Летние лагеря в основном располагались в живописных местах: у моря или в горах, у реки или в лесу. Все четыре лагеря, в которых я побывал в мои школьные годы, имели простую структуру и логику организации. Прежде всего, лагерь был четко отграниченным пространством. Он был маленькой праздничной деревней. На территории лагеря были спальни (палаты), в которых стояло два ряда кроватей, и там помещалось большое количество детей – девочки отдельно, мальчики отдельно. Баня и душ были общими, но тоже разделенными по половому признаку. На двери у мальчиков была большая буква «М», у девочек – «Ж». Лагерь был оборудован спортивными площадками, в основном для командного спорта, а также кинотеатром, летним театром и множеством других мест. По комнатам нас расселяли официально по географическому или возрастному принципу, после чего начиналось настоящее внутреннее соревнование за то, кто и где будет жить, и рядом с кем. А один день из жизни пионера в лагере выглядел примерно так. Подъем, кажется, был в 7 утра. Полотенце, кулек со всем необходимым для утреннего туалета – и бегом в умывальник. Дело происходило летом, и поэтому все умывальники в основном были на улице. Своего рода длинная стена, по которой были протянуты трубы с кранами. Умыться, почистить зубы – и бегом на утреннюю зарядку. Там – немного движений, гимнастика, «физподготовка», простейшие упражнения – и бегом опять в палату. Hаступало время поесть. Кажется, в 8.00–8.30 мы шли в столовую. Все перемещения происходили организованно, группами по две шеренги. Чаще всего мы передвигались маршем и с песнями – запевая, как говорили мы, или – громко декламируя речевки, – больше всего это было похоже на то, что мы теперь видим в американских фильмах про армию. «Раз-два!» (выкрикивает председатель отряда, выбранный нами), «Три-четыре!» (выкрикиваем мы все хором), «Три-четыре!» (председатель), «Раз-два!» (мы), «Кто шагает дружно в ряд?» (председатель), «Пионерcкий наш отряд!» (мы). Это было целое рифмованное представление, которое до сих пор не стерлось из памяти. В достаточно вместительной столовой столы были закреплены за отрядами. После еды у нас было либо свободное время, либо что-нибудь организовывалось: игры, рыбалка, диспуты и много других занятий, которые дети придумывали сходу. В 13.00, обессиленные, мы направлялись в столовую, чтобы пообедать, а после этого наступал «тихий час». Это было невыносимо, потому что мы должны были спать или хотя бы тихо лежать в кроватях. Тяжелое испытание для целого отряда детей, находящихся в одной комнате. После «пробуждения» и небольшой суеты следовал еще один стол, который мне казался очень странным. Мы опять шли в столовую – на этот раз на полдник. Полдник – это что-то вроде файф’о’клок, но в 16. 00. Нам давали чай или кисель с печеньем или пряниками. Как бы там ни было, полдник не был частью нашего обычного распорядка питания и поэтому казался чем-то из иного мира. После этого у нас опять было свободное время, в которое обычно что-то опять организовывалось, и затем – ужин в 18.30. После этого – какой-нибудь фильм, игра или дискотека, и наступала ночь, объявляли отбой, и пионервожатая просила нас лечь спать. Уснуть было трудно по многим причинам. Во-первых, потому что никто не хотел ложиться первым. Это считалось западло. И потом, как было уснуть, если с товарищами так весело и каждый хотел что-нибудь рассказать! Да и не в последнюю очередь из-за того, что заснуть первым давало тебе все шансы проснуться с лицом и животом, вымазанными зубной пастой. Уверяю вас, очень жжет, а к тому же, все, кроме тебя, умирают со смеху. Это был один из священных ритуалов пионерлагеря. Вопреки соглашению, по которому только в День Нептуна, когда устраивали маскарад, можно было использовать зубную пасту, чтобы извозить ею товарищей, засыпавших раньше остальных, это правило совершенно не соблюдалось. Ту карнавальную ночь мы предназначали девочкам. Все лагеря были скроены по одной модели, но был один пионерлагерь – идеальная модель для идеальных пионеров. Этот лагерь назывался Артек, и каждый советский ребенок мечтал попасть туда. Этот лагерь находился на берегу Черного моря в Крыму. Тогда он был международным лагерем, куда приезжали дети из многих стран, в основном из республик СССР и стран соцлагеря. Чтобы попасть туда, кроме отличных результатов в учебе и поведении, нужно было много внешкольных рекомендаций. Думаю, что из нашей школы в Артек попали всего несколько детей, у которых, кроме хороших оценок, были и родители с высоким уровнем политической подготовки. Давайте признаем, что социальная несправедливость была даже в СССР. Как говорил старый революционер, вахтер в общежитии: «Если бы Ленин был жив, он бы всех бюрократов отправил в Сибирь!» Кто знает? В качестве пионера я не попал туда. В смысле – в Артек. Не получилось. Позже, путешествуя по Крыму, я посетил его, чтобы увидеть мечту своего детства. Место выглядело так, как я себе и представлял, – чуть потерто, но так же впечатляюще. Хорошо было бы попасть в Артек в детстве, но, кто знает, с какими друзьями я бы там связался. ЖвачкаПервый раз я попробовал жвачку в 8 лет. Сознаюсь, я был впечатлен, но то, что я жевал, очень отличалось от обычной жвачки по 15 копеек из магазина на углу. В ней было что-то особеное. Чтобы вам было понятно: на ее обертке были не наши буквы, а другие, очень яркого цвета, похожие на те, что стояли в титрах американских фильмов. Мой друг Лева первым смекнул и начал первый свой бизнес во втором классе, покупая жвачку made in USSR, раскрашивал ее и продавал одноклассникам, вернее, выменивал на что-нибудь другое. Он представлял ее под брендом, который побил бы любую рекламу того времени: inostrannaia. Наверное, у Левы тогда все и началось. Сейчас у него бизнес в США. Изредка он звонит мне и рассказывает, что хотел бы приехать попить вина. В садике, например, когда товарищ воспитательница спрашивала нас, кем мы хотим быть, у Левы был стандартный ответ, от которого он так никогда и не отказался: «Когда я вырасту, я стану дипломатом». «Почему, боже мой, ты хочешь стать дипломатом, Лева?» – спрашивала Зинаида Васильевна. И Лева отвечал с чувством превосходства, пытаясь вызвать у нас зависть: « Чтобы привозить много-много жвачек!» И, кстати, когда Лева добрался до Нью-Йорка, первыми вещами, которые он купил, были автоматы для продажи жвачки и кока-колы. Но больше всего впечатляла меня жвачка в виде сигарет, подаренная в третьем классе моим братом, служившим в Афганистане. Эта жвачка была круче всего. Она произвела фурор. Разбитые сердца, зависть, восхищение и неприятности из-за простой, сегодня уже слишком банальной вещи, которую мы называли «жвачка». Буратино, Незнайка, Ежик, или Старые добрые времена«Те старые, добрые времена!» – так говорим мы обычно в своих воспоминаниях о стране, которой уже нет. Времена, когда нам было хорошо, счастливо, и которые с большим удовольствием вспоминаешь. Сколько бы невзгод ты ни пережил, давние времена всегда кажутся чудесными. К таким временам относится детство. И ничто в такой степени не сделало счастливым наше детство, как герои детских книг и мультфильмов. Я расскажу о некоторых из них, моих маленьких советских друзьях и героях, которые были со мной в счастье и в горе. Буратино! Может быть, вы зaбыли, кто такой Буратино, но каждый советский ребенок и гражданин знает этого героя. Мы читали и перечитывали бессчетное количество раз книгу, бесконечно смотрели фильм с этим героем и знали все крылатые выражения и песни из этого фильма. Буратино – советский эквивалент итальянского Пиноккио, адаптированный и пересказанный в советском стиле одним из самых крупных писателей первого периода СССР, Алексеем Толстым. Книга (1936), как и первый вариант фильма (1939), называлась «Золотой ключик», а лучшая экранизация – «Приключения Буратино» (1975). АлексеюТолстому, «серьезному писателю», укорененному скорее в Серебряном веке, чем в новой послереволюционной волне, удалось создать персонаж, которому суждено было стать одним из самых знаменитых героев. Буратино стал культовым персонажем Советского Союза. Прежде всего стоило бы отметить интересную вещь: в СССР благодаря сильному давлению со стороны цензуры родился странный феномен. Много крупных писателей, специализировавшихся в «прозе для взрослых», нашли укрытие в детской литературе. Результатом стало появление превосходной литературы. Так родились Буратино, Чебурашка, Незнайка, Ежик и многие другие герои, любимые в равной степени и детьми, и взрослыми. Как и в сказке Коллоди, Буратино сделан из деревяшки, он – кукла, оживающая в руках папы Карло. Он оживает и идет в мир, в настоящее приключение. Он попадает в кукольный театр, и там ему говорят, кто он такой, открывают ему глаза. Там он понимает, что он – всего лишь кукла. Но это его не расстраивает, он всегда весел и полон энтузиазма. Буратино становится своего рода Сталкером (в версии Стругацких, а не Тарковского) мира нашего детства. Нищий духом, не блистающий интеллектом, но скромный, полный куража, творческий и очень живой. Появляется ниоткуда, или из бревна, без предшествующего воспитания, без заученных законов добра и зла. Он становится маленьким сорванцом, который ставит под сомнение все существующие правила. Он дает нам урок очаровательной жизни. Он не убивает чудовищ, он не супергерой, не спасает от гибели все человечество. Он становится любимым героем благодаря жестам простым, скромным, обычным. А такие фразы, как: «бедный Буратинка», «богатый Буратинка», «у меня есть такие мысли – маленькие-маленькие-маленькие!» – стали употреблять все советские граждане, от детей до бабушек. Тортила, одна из героинь сказки, беседует с Буратино: «– Какой ты глупый! Бросил школу и даже не умеешь считать. – Нет, умею! Но сейчас мне нечего считать. Но когда у меня были деньги, я умел считать до пяти! – Значит, ты хочешь стать богатым? – Да нет, совсем не хочу! – Тогда, прости за любопытство, зачем тебе деньги? – Чтобы купить себе театр! – И ты думаешь, что сможешь купить себе театр? – А ты разве не знаешь, что за деньги можно купить все?!»С появлением фильма «Золотой ключик» началась настоящая эйфория. Буратино, Мальвина, Карабас-Барабас – все стали героями, которые обрели голос, а бойкий писклявый Буратино стал неподражаемым героем советской культуры. По версии фильма Буратино при помощи наивности в сочетинии с некоторым нахальством удается лучше всех сразиться со стереотипами и повседневной глупостью. В связи с Буратино интересно еще кое-что. Он стал, как и следовало ожидать, героем первого разряда и в советских анекдотах. Большинство анекдотов, в которых он стал протагонистом, носят сексуальный характер. Буратино, наивная деревянная кукла, твердая и длинная, становится секс-символом Советского Союза. Советским интеллигентам нравилась хохма: «Казанова – это перевернутый Буратино». Очень любопытно. Еще один писатель из «серьезных» принялся создавать «несерьезного» героя, который в короткие сроки побьет все книгоиздательские рекорды. В 1957-м выходит книга Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей», и герой Незнайка становится настоящим Остапом Бендером для детей. Носов укрывается в детской литературе и изобретает сказку. Своего героя он помещает в утопический мир, описанный достаточно дидактично. Но герой необычен, он, скорее, антигерой, очень желанный для детей. Взрослые же будут читать эту сказку совершенно в другом ключе. Кто такой Незнайка? Он известен и за границей, а тем, кто не в курсе, я немного расскажу о нем. Представьте себе сказочного героя 60-х годов, который не кто иной, как эквивалент «неформальных элементов», называемых тогда стилягами. Он одет по последнему писку моды, осуждаемой властями: носит большую голубую шляпу, канареечные брюки и оранжевую рубашку с зеленым галстуком. Он никак не соответствует прототипу воспитанного и послушного героя, борющегося за бог весть какие идеалы. Ровно наоборот. Незнайка не делает усилий для того, чтобы учиться или работать и не очень вписывается в «хорошее общество». Он учится на ходу, быстро приспосабливается, самодидактичен и чудесным образом всегда со всем справляется. Он настоящий: он пробует, ошибается, и иногда у него получается. Он несовершенный герой, и, наверное, поэтому был так любим. Вечные ссоры между Незнайкой и Знайкой скорее похожина то, что было специфичным для советской культуры: борьба между официальным и неофициальным. Его музыка звучит странно, его живопись карикатурна и непонятна, потому что лишена черт «настоящего» искусства. Слова, которые он выбирает для рифм, далеки от «реализма», что сердит Знайку. Когда Знайка слышит, что в стихотворении он перепрыгивает через овечку после того, как перепрыгнул через речку, он возмущается: «Почему ты говоришь неправду обо мне?!» Незнайка отвечает: «Не кричи, это просто слово для рифмы!»Необычным в этой сказке мне казалось то, что она заставила меня поверить в реальность того мира. На самом деле, это был тот мир, которого я ждал, когда был ребенком, и должен был лишь появиться кто-то, чтобы подарить мне его, показать. Когда я впервые читал книгу, мне все казалось знакомым, интимным, и персонажей я словно бы давно знал. Это мир, в котором мы чудесным образом заново находим себя, мир, который мы забыли, а Носов напоминает о нем. Незнайка – совершенный ребенок: если даже у него не получается с первого раза, он не отступает и пробует новые вещи. Он переступает через стереотипы и находится в постоянном поиске нового опыта. Он не зазубривает формулы жизненного успеха, он не знает другого пути, кроме творчества. Этот герой – не уравновешенный и продуманный. (Как говорит мой друг: совершенно уравновешен только мертвый осел.) Незнайка – герой, который никогда не может наскучить, потому что он непредсказуем, как сама жизнь. Еще одно интересное наблюдение в связи с творением Носова. После первого тома он продолжил целую серию приключений Незнайки. Я недавно услышал политическую интерпретацию (В. Губайловский) фрагмента одной из книг Носова. Помните Солнечный город и волшебную палочку Незнайки? Там он, по ошибке, превращает Листика в ослика. Пытается исправить ситуацию, но ему удается лишь превратить ослика в трех Листиков – персонажей, не отличимых от оригинала, но все же других. Клоны, новые персонажи, умудряются нарушить порядок в Солнечном городе. Там ведь жили только правильные граждане, почитавшие законы и обязанности. Но новые персонажи этих законов не знают и ведут себя свободно, не считаясь с установленными правилами: ставят подножки людям, выливают им на голову воду. В итоге город превращается в настоящий хаос. Так как в нем нет структуры, подготовленной на случай чрезвычайных ситуаций, то не предусмотрены и механизмы для преодоления беспорядков. Чтобы вернуть порядок в Солнечный утопический город, прибегают к помощи извне, к силе волшебника. Сказка показывает, что Солнечный город намного более хрупок, чем кажется, и что, в конце концов, такой город невозможен. Конец Солнечного города предсказуем даже для детей. Лишь специалистам это намного труднее предвидеть. Было множество героев, которых я любил в детстве и за которыми я всегда продолжал следить. Например, известнейший мультфильм «Ну, погоди!» (Волк и Заяц), эквивалент капиталистов Тома и Джерри. Волк был жуликом, одетым по последней неофициальной моде, со всегдашней сигаретой в уголке рта и хриплым, как у Высоцкого, голосом. Заяц был воспитанным парнем, которому всегда удавалось обвести Волка вокруг пальца. А музыкальным фоном мультика были шлягеры того времени – от них и сейчас сжимается сердце. Был еще Винни-Пух, герой, занесенный из других краев, но адаптированный и получивший гражданство у нас, как один из «наших». У нас был советский Винни-Пух, который был нам мил и дорог. Он стал настолько любимым героем, что вошел в повседневные анекдоты. Количество анекдотов про него впечатляет. У него я научился производить дедукцию и выстраивать аргументы очень интересной формы. Винни-Пух идет со своим приятелем Пятачком. Винни видит дырку и говорит Пятачку: «Пятачок, если я хоть что-нибудь понимaю, то, кажется, это дыра». «Ага», – отвечает Пятачок. «А если это дыра, то, значит, нора, а если это нора, то здесь должен быть кролик, а кролик – это отличная компания… а отличная компания – это такая компания, в которую нас пригласят и чем-нибудь угостят!» Тук-тук-тук… «Есть кто-нибудь дома?» Да и за исключением «Ну, погоди!» все парочки из наших сказок были в прекрасных дружеских отношениях. Конфликты между ними, скорее, возникали из-за непонимания, недостатков, упущений, которые преодолевались тем, что мы называли дружбой. Когда между двумя происходила стычка, на вопрос: «Кто победил?» – классическим ответом был: «Победила дружба!» В СССР я узнал самых прекрасных друзей детства: Винни-Пуха и Пятачка, Чебурашку и Крокодила Гену, Ежика и Медвежонка. «Ежик в тумане» – это странный мультфильм. Этот пятнадцатиминутный мультик относится к «лучшим мультфильмам всех времен и народов». Насколько он прост, настолько же загадочен и изыскан (элитарен). Его претенциозный текст и всегда туманное изображение скорее подходят для мультфильмов для взрослых. Но текст все же очень тонок. Мне очень нравится история дружбы в еще одном из мультфильмов. В сериях этого мультфильма много историй, много дружб, но дружба между Зайчиком и Медвежонком бесподобна. Вот эта сказка: в одно прекрасное утро Медвежонок решает дать имя своему Ленин и теперь живее всех живых. В. Маяковский «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!», – сказа