[вернуться к содержанию сайта]Космодемьянский А.А."Константин Эдуардович Циолковский. 1857–1935"(М.: Наука, 1987. – фрагменты из книги)стр. 155(ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, глава 8. Знаменитый деятель науки)Вся история науки на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих утверждениях, чем целые корпорации учёных или сотни и тысячи исследователей, придерживающихся господствующих взглядов.В.И. Вернадскийстр. 168 Широта научного кругозора Циолковского может быть отчасти охарактеризована названиями его статей, написанных в период с 1916 по 1930 г. Вот примерно одна шестая часть опубликованных в эти годы работ: «Горе и гений» (Калуга, 1916); «Вне земли» (фантастическая повесть, публиковалась в журнале «Природа и люди», 1918); «Монизм Вселенной» (Калуга, 1925); «Причина космоса» (Калуга, 1925); «Исследование мировых пространств реактивными приборами» (Калуга, 1926); «Моя пишущая машина» (Калуга, 1928); «Ум и страсти» (Калуга, 1928); «Растение будущего» (Калуга, 1929); «Звездоплавателям» (Калуга, 1930); «Реактивный аэроплан» (Калуга, 1930); «От самолёта к звездолёту» (Калуга, 1930); «Научная этика» (Калуга, 1930). Приведём здесь некоторые из высказываний К. Э. Циолковского. Как справедливо заметил академик И. Д. Крачковский, для хорошего понимания человека вовсе не обязательно знать его непосредственно: книги, письма, фотографии открывают его не хуже, а иногда, может быть, и непринуждённее, чем личное общение. В небольших отрывках, взятых из основных работ и писем Константина Эдуардовича, виден большой оригинальный ум и человеческое благородство, его целеустремлённость и одержимость научными исканиями. Он говорил: «...Трудно предвидеть судьбу какой-нибудь мысли или какого-нибудь открытия: осуществится ли оно и через сколько времени — десятилетия или столетия для этого нужны, — как осуществится, в какой форме, к чему оно поведёт, насколько изменит и улучшит жизнь человечества, не преобразует ли оно в корне наши взгляды и нашу науку». «...Сколько было ложных открытий, на стороне которых были люди и правдивые и авторитетные. И... — скольким пренебрегалось, что потом стало великим». «...Только наша Советская власть отнеслась ко мне человечно. Новая и настоящая родина создала мне условия для жизни и работы. В 1932 г. крупнейшее капиталистическое общество металлических дирижаблей прислало мне письмо, просили дать подробные сведения о моих дирижаблях. Я не ответил на заданные вопросы, я считаю свои знания достоянием СССР. Я горжусь своей страной, да, горжусь! Комсомольцы и молодёжь, учитесь ещё больше, делайте это с радостью, ни на один час не забывайте о будущем нашей великой родины». «...Есть действительно вещи и дела несвоевременные, но они падают сами собой без всякого насилия над ними. В то же время известно, что все великие начинания оказывались несвоевременными и хотя но запрещались, но, не находя сочувствия, гасли или проникали помалу, с большими усилиями и жертвами. Так, несвоевременными оказались железные дороги. Комиссии известных учёных и специалистов не только находили их несвоевременными, но даже вредными и губительными, например, для здоровья. Пароход сочли игрушкой». «...Радио — одно из современных чудес. Счастливы вы (Циолковский обращается к юным техникам. — А. К.), что занимаетесь таким делом. Со временем короткие радиоволны проникнут за атмосферу и будут основанием для небесных сообщений». «...Сколько среди нас людей в разные времена было гениев, двигающих земное человечество по пути к познанию и счастью! Во всякий момент земной жизни найдутся такие необыкновенные, драгоценные для земли люди. Сколько их забыто людским неведением, сколько не узнано и погибло, не проявив своих благодетельных свойств! Будущий порядок земли устранит это несчастье, эту безмерную убыль для человечества, и во главе управления, на самом деле, будут наиболее полезные, наиболее совершенные люди». «...Мы должны быть мужественными и не прекращать своей деятельности от неудач. Надо искать их причины и устранять их». В 1912 г. в письме к Б. Н. Воробьёву (известному собирателю научного наследства К. Э. Циолкопского) он писал: «Вы видите, что... моя жизнь исключительно состоит из работы, что я всё ещё надеюсь быть полезным, хотя бы и после смерти». «...Моя работа далеко не рассматривает всех сторон дела и совсем не решает его практической стороны относительно осуществимости; но в далёком будущем уже виднеются сквозь туман перспективы, до такой степени обольстительные и важные, что о них едва ли теперь кто мечтает». «...Исполнению предшествует мысль, точному расчёту — фантазия», «...Радость делает добрым». «...Новые идеи надо поддерживать, пока они не осуществятся или пока не выяснится полная их несостоятельность, зловредность или неприменимость. Немногие имеют такую смелость, но это очень драгоценное свойство людей». В трудные моменты своей жизни Циолковский писал своим последователям и друзьям горькие (пессимистические) слова о своих настроениях: «...Старость и работа дали мне знание, опытность осторожность, но лишили энтузиазма и веры в какую бы то ни было теорию, до проверки её в жизни». «...В этом году (1927 г.) мне исполнится 70 лет. Качусь быстро под гору. Страшно устал, падаю духом и ослабел в стремлении жить и работать». «...Никогда я не претендовал на полное решение вопроса. Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка; за ними шествует научный расчёт, и уже в конце концов исполнение венчает мысль». Ещё юного Циолковского увлекала возможность космических путешествий, преодоление силы притяжения Земли. Циолковский много мечтал, размышлял, вычислял, проектировал. Он говорил: «...Астрономия увлекала меня потому, что я считал и считаю до сего времени не только Землю, но отчасти и Вселенную достоянием человеческого потомства». «...Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели». «...Человечество не останется вечно на Земле, но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе всё околосолнечное пространство». «...Чем больше я работал, тем больше находил разные трудности и препятствия. До последнего времени я предполагал, что нужны сотни лет для осуществления полётов с астрономической скоростью (в диапазоне 8–17 км в секунду). Это подтверждалось теми слабыми результатами, которые получены у нас и за границей. Но непрерывная работа в последнее время поколебала эти мои пессимистические взгляды: найдены приёмы, которые дадут изумительные результаты уже через десятки лет9. Внимание, которое уделяет наше Советское правительство развитию индустрии в СССР и всякого рода научным исследованиям, надеюсь, оправдает и утвердит эту мою надежду». «...Всё, о чём я говорю, — слабая попытка предвидеть будущее авиации, воздухоплавания и ракетоплавания. В одном я твёрдо уверен — первенство будет принадлежать Советскому Союзу. Капиталистические страны также работают над этими вопросами, но капиталистические порядки мешают всему новому. Только в Советском Союзе мы имеем мощную авиационную промышленность, богатство научных учреждений, общественное внимание к вопросам воздухоплавания и необычайную любовь всех трудящихся к своей Родине, обеспечивающую успех наших начинаний». «...Наша молодёжь должна учиться ещё больше, как можно больше приобретать знаний и вести самостоятельную деятельность — без неё вы ничего не сможете дать Родине. Мы должны понимать наше будущее и будущее своих изобретателей. Мы должны работать во имя нашей славной Родины. Вы, молодые друзья, должны гордиться Родиной так же, как горжусь ею я, старик». «...Желаю вам радостной, роскошной жизни, у вас всех счастливое время и вы доживёте до ещё более счастливых дней в нашей социалистической стране». Он писал в 1928 г.: «Будем смелы. Не будем бояться кары авторитетов, хотя бы за ними были тысячелетия. Мы охотно за ними пойдём, если они с точки зрения несомненных знаний пришли к верным, хотя и недоказанным ими выводам. Как мы можем быть виновны, если мы следуем своему разуму? Что же может быть выше его? Конечно, возможны существа сильнее нас по разуму. Но где они? Они не приходят к нам на помощь. Когда придут, тогда и послушаем их. Сейчас мы имеем только указания наиболее даровитых своих собратий. Разум же неба молчит. Через тысячи лет наука расширится, усовершенствуется и сам человек преобразится к лучшему. Но пока этого нет, нам приходится довольствоваться имеющимся. Наши выводы, наверное, будут неполны, даже ошибочны. Но что же делать, если нет сейчас того, что будет через 100, тысячу, миллион лет и что даст нам более верные выводы!» 10 Из письма в Ассоциацию изобретателей (от 29.Х 1927 г.): «Честь для меня дороже всего, даже успеха». «...Я всю жизнь рвусь к новым победам и достижениям, вот почему только большевики меня понимают. Я бесконечно благодарен партии и Советскому правительству». С 1939 г. автор книги изучал всё напечатанное в трудах К. Э. Циолковского и достаточно внимательно познакомился с архивом Константина Эдуардовича, хранящимся в Академии наук СССР. Нам хочется высказать некоторые мысли об оригинальности и самобытности творческого стиля этого выдающегося учёного, мыслителя и человека. Он, конечно, был энциклопедистом и работал плодотворно во многих областях науки и техники: аэронавтике, ракетной технике, астрономии, космонавтике, биологии, философии и социологии. Циолковский писал в одном из вариантов своей автобиографии («Черты из моей жизни» 11): «По моей чрезвычайной любознательности я энциклопедист... Моя натурфилософия, которую я вырабатывал в течение всей жизни и ставил выше всякой другой своей деятельности, также требовала сведений во всех отраслях знания...Я всё время искал, искал самостоятельно, переходил от одних трудных и серьёзных вопросов к другим, ещё более трудным и важным. Сдерживались мои мысли и фантазия только наукой» (Курсив мой. — A. К.)12. Константин Эдуардович был неистовым мечтателем. Его душа кипела множеством идей. Он размышлял о неиспользуемой человечеством колоссальной энергии Солнца, о законах движения ракет, о создании грандиозных цельнометаллических дирижаблей и хорошо управляемых аэропланов, о новых формах государственного устройства, о межпланетных искусственных островах, населённых смелыми потомками людей, уже превративших своим трудом нашу планету в цветущий сад, о новом научном интернациональном языке вместо средневековой латыни и множестве других вопросов. Строгий математический анализ, обязательная количественная оценка — число — обуздывали эти полёты фантазии. Девизом его исканий был научный расчёт, который шествовал за мечтой, фантазией, сказкой. Он стремился показать своим современникам новые неизведанные пути научных исканий, новые неоткрытые миры, новые человеческие отношения, иную жизнь. Он тревожил умы, звал к созиданию великого, возбуждая желание размышлять, искать, творить. Он был могуч в своих свершениях и даже заблуждениях. Он был обаятелен в своей страстной и горячей вере в силу разума, силу науки, силу неукротимого стремления человека к лучшему.^ Он учился созидая. Нередко тернистыми путями приходил к открытому ранее другими, но это не огорчало учёного, а лишь убеждало в правильности выбранного метода познания нового. Его неудержимо увлекал процесс интеллектуального творчества. Радость созидания согревала и питала его воображение. Многие ученые его не понимали. Он публиковал свои статьи в журналах, редко привлекавших внимание официально признанных научных деятелей. Его больше знали инженеры-изобретатели, люди, чуткие к новому, неожиданному. В конце XIX в. и первой четверти XX в. для большинства учёных был неактуален сам предмет основных исследований Константина Эдуардовича. С «общего согласия» боевые пороховые ракеты были похоронены в 80-х годах XIX столетия. Ленивым и холодным умам казалось, что Циолковский пишет о несбыточном, ужe отвергнутом ходом истории. Форма и стиль его статей часто раздражали педантов. Новые русифицированные обозначения, применявшиеся Циолковским для записи привычных с гимназических лет формул, считали блажью умирающего славянофильства. Отсутствие ссылок на опубликованные результаты предшественников называли гордыней и игрой в гениальность. Горестная жизнь почти всех дореволюционных открытий Циолковского поднимала в душе его бурю протеста. Он мысленно листал великую книгу истории науки и сопоставлял свои открытия с открытиями великих мужей естествознания и техники. Ему импонировали многие сравнения и аналогии. Он говорил в предисловии к работе «Ракета в космическое пространство»: «...Ламарк написал книгу, где разбирал и доказывал постепенное развитие существ от низших организмов до человека. Французская академия во главе с знаменитым Кювье измывалась над этой книгой и публично приравняла Ламарка к ослу. Галилей был пытан, заключён в тюрьму и принуждён с позором отречься от своего учения о вращении Земли. Только этим он спасся от сожжения. Кеплер сидел в тюрьме. Бруно сожжён за учение о множественности миров. Французская академия отвергла Дарвина, а русская — Менделеева. Колумб, после открытия им Америки, был закован в цепи. Майер был доведён измывательством учёных до сумасшедшего дома. Химик Лавуазье казнён. Коперник лишь на смертном одре получил своп печатные труды. Работы Менделя обратили внимание на себя только через десятки лет после их издания. Гальвани, открывший динамическое электричество, был осмеян. Изобретатель книгопечатания — Гутенберг — умер в нищете, так же как (недавно) и изобретатель холодильных машин Казимир Пелье Фультон отвергнут самим Наполеоном (первым). Не перечислить сожжённых и повешенных за истину. История переполнена фактами такого рода. И почему это академиям, учёным и профессионалам суждено играть такую жалкую роль гасителей истины и даже её карателей?» Циолковский, после 1917 г., в резких выражениях писал о слепоте академической дореволюционной науки к новому, о её приверженности к дряхлеющему, канонизированному.Он понимал, что находится в первых рядах зачинателей великого, и ему хотелось открыть всем глаза на те богатства, которые ежедневно стояли перед его умственным взором. Иногда его мысли формулировались как откровение гения. В известной философской работе «Монизм Вселенной» 13, изданной в 1925 г., он писал: «В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдёте из этой жизни с горестью в сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания), что вас ожидает непрерывная радость... Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной, от ожидающей всех судьбы, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома». Творчество Константина Эдуардовича протекало в условиях, очень тяжёлых даже для времён царской России. Мизерное жалованье. Большая семья. Тесная и неудобная квартира. Нужда и недоедание. Почти полное непонимание сограждан. Пожары и наводнения неоднократно уничтожали его рукописи и черновые расчёты. Он не имел ни в Боровске, ни в Калуге необходимой научной литературы. О журналах (текущей научной периодике) можно было только мечтать. Грубые насмешки обывателей провинциальной России были единственным «поощрением» учёному. Вряд ли способствовали продуктивности работы жалящие уколы коллег-преподавателей, готовых придраться к мельчайшему методическому нововведению. Все недовольны тем, что бедняк Циолковский печатает на собственные средства научные статьи и рассылает их бесплатно. Автор полагает, что глухота спасла от тины «благонамеренного и толстокожего» мещанства величие этого человека. Содержание научных статей Циолковского в дореволюционной Калуге понимали максимум 10—15 человек. Циолковский писал ленинградскому профессору Н. А. Рынину в 1926 г., характеризуя дореволюционные условия своего научного творчества: «Книг было тогда вообще мало, а у меня в особенности. Поэтому приходилось больше мыслить самостоятельно и часто идти по ложному пути. Нередко я изобретал и открывал давно известное. Я учился творя, хотя часто неудачно и с опозданием. Зато я привык мыслить и относиться ко всему критически. Впрочем, самобытность, я думаю, была в моей природе. Глухота же и невольное удаление от общества только расширили мою самодеятельность». В неопубликованной рукописи Циолковского под названием «Фатум, судьба, рок» (Архив АН СССР, ф. 555, оп. 2, д. 1) можно прочесть: «...Учителей у меня совсем не было, а потому мне приходилось больше создавать и творить, чем воспринимать и усваивать. Указаний, помощи ниоткуда не было, непонятного в книгах было много, а разъяснять приходилось всё самому. Одним словом, творческий элемент, элемент саморазвития, самобытности преобладал (курсив мой. — А. К.). Я, так сказать, всю жизнь учился мыслить, преодолевать трудности, решать вопросы и задачи. Многие науки создавались мной, за неимением книг и учителей, прямо самостоятельно». Он не владел во всех деталях сложной математической техникой XX в. Применяемый им в работах математический аппарат очень прост и доступен каждому, изучавшему обычный вузовский курс высшей математики. Но он видел и предугадывал суть многих явлений, не боясь ошибиться при попытках открыть новые закономерности 14. Математическая техника и символика — это нечто вроде нотной грамоты или правил стихосложения. Можно великолепно объяснять, какие аккорды и последовательности аккордов заложены в менуэтах Гайдна и Моцарта, но не уметь написать самостоятельно ничего. Можно по-разному трактовать структуру и ритмику стихов Пушкина, Блока и Есенина, но с грустью убеждаться, что в этом нет ни гроша истинной поэзии. Вы можете воспроизводить на память все чудесные открытия по математике, сделанные до вас, но не уметь применить их к самому простому делу. Есть какой-то логический неуловимый скачок в нашем сознании, когда мы начинаем идти от известного к неизвестному, когда открытое великими предшественниками не мешает вам видеть в этом мире новое, ещё не открытое, бывшее до вас незамеченным. Самое трудное в подлинном научном воспитании и состоит в том, чтобы обучающийся не попадал под обаяние известных, часто более могущественных предшественников, а сохранял творческое, своё понимание действительности. Циолковский не любил просматривать до деталей пути-дороги предшественников. Он обычно схватывал «изюминку» нового в любой научной работе, а доказательства придумывал сам. Поэтому даже известные в науке результаты излагал Циолковский по-своему, неожиданно, свежо, оригинально. Он умеет мечтать и видеть «обольстительные и важные перспективы» ракетной техники, он мудр и точен в своих формулировках и выводах, он тревожит ваш ум и находит дорогу к самому лучшему в вашем сердце, когда ставит новые проблемы. В предисловии к своей работе «Растение будущего» Циолковский так характеризует свой творческий почерк. «Почему я часто не упоминаю об источниках и не угощаю читателей мудростью энциклопедических словарей? Да потому, что это страшно увеличит размер работ, запутает и утомит читателя, заставит его бросить книгу. Времени и сил так мало! Моя цель — в малом и доступном объёме дать много. Горю стремлением внушить всем людям разумные и бодрящие мысли (курсив мой.—А. К.). Притом, я тружусь самостоятельно и ново, только основы научны, стары и известны. Множество имён, мнений и дат мешает главному — усвоению истины. Дело специалистов и исторических наук давать эти даты, имена и их противоречивые мнения. Я же выбираю из всего материала то, что считаю наиболее вероятным. Компиляции требуют, конечно, иного изложения. Мои же работы не компиляции» 15. В одном из сохранившихся вариантов автобиографии Константин Эдуардович пишет: «Вся моя жизнь состояла из размышлений, вычислений, практических работ и опытов. Меня всегда сопровождала домашняя мастерская» 16. Он, конечно, хотел публикации своих работ и стремился к обсуждению своих произведений по существу. Но он признавал для себя только суд народа. И потому неоднократно писал: «Мне бы только хотелось избежать предварительного суда специалистов, которые забракуют работы, так как они опередили время (курсив мой.— А. К.); также и по общечеловеческой слабости: не признавать ничего оригинального, что так несогласно с воспринятыми и окаменевшими уже мыслями. Вообще я хочу избавиться от всякого суда и контроля, кроме общественного, после издания моих работ. Если рукописи не будут изданы, то легко могут затеряться после моей смерти (мне 65 лет). Кроме того, обнародование их придаст мне бодрости закончить остальные работы и изобретения. Государство же от своей маленькой жертвы не разорится, так как таких, как я, немного» 17. Циолковский часто говорил: «Основной мотив моей жизни: сделать что-нибудь полезное для людей, не прожить даром жизнь, продвинуть человечество хоть немного вперёд. Вот почему я интересовался тем, что не давало мне ни хлеба, ни силы, но я надеюсь, что мои работы, может быть скоро, а может быть и в отдалённом будущем — дадут обществу горы хлеба и бездну могущества (курсив мой.—А. К.)» 18. Константин Эдуардович хорошо понимает важность и оригинальность своих работ. Он страстно желает их публикации. Но он не хочет посылать их на отзыв специалистам, он не хочет, чтобы его работы кто-нибудь редактировал и рецензировал. Он пишет: «Как жаль, что я не имею возможности издавать мои труды. Единственное спасение для этих работ — немедленное, хотя и постепенное их издание, здесь в Калуге, под моим собственным наблюдением. Отсылать рукописи на суд средних людей я никогда не соглашусь. Мне нужен суд народа. Труды мои попадут к профессионалам и будут отвергнуты или просто затеряются. Заурядные люди, хотя бы и учёные, как показывает история, не могут быть судьями творческих работ. Только по издании их, после жестокой борьбы, спустя немало времени, отыщутся в народе понимающие читатели, которые и сделают им справедливую оценку и воспользуются ими. И на то уходят века и даже тысячелетия. Если некоторые мои работы не погибли, то только благодаря печати пли отдельным их изданиям. Желательно, чтобы мне дали средства для издания моих трудов здесь в Калуге под моим личным надзором, без предварительной оценки, которая неприемлема для границ науки... Я сделал открытия во многих областях знания, между прочим в учении о строении атома; кто может во всём свете быть тут судьёю? ^ Также и другие мои труды опередили современность. Спасите же их, если желаете себе добра. Зачем повторять жестокие заблуждения, описанные в истории открытий и изобретений! Надо воспользоваться этими уроками и не попирать больше истину». Можно обучить математической технике. Познать созданное другими — это только терпение. Но едва ли можно научить создавать великое. Польза самой лучшей научной школы состоит в том, что она даёт возможность пробудить и усовершенствовать природные данные, если они хороши; но никакая научная школа не может заменить недостающие способности, не может выработать проницательности и остроумия — если их нет. К. Э. Циолковский имел выдающиеся способности, необыкновенно проницательный взгляд на явления природы и техники, колоссальную силу воли и терпение. Работы К. Э. Циолковского по ракетодинамике и теории межпланетных сообщений были первыми строго научными изысканиями в мировой научно-технической литературе. В этих исследованиях математические формулы и расчёты не затеняют глубоких и ясных идей, сформулированных оригинально и чётко. Строгий и беспощадный судья — время — лишь выявляет и подчёркивает грандиозность замыслов, своеобразие творчества и высокую мудрость проникновения в сущность новых закономерностей и явлений природы, которые свойственны этим произведениям К. Э. Циолковского. Его труды по аэронавтике (реактивный аэроплан, скорый поезд на воздушной подушке), ракетодпнамике и космонавтике помогают осуществлять новые дерзания советской науки и техники. Россия может гордиться своим знаменитым учёным, подлинным украшением человеческого рода, зачинателем новых направлений развития науки и техники.^ ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 8:9 В 1957 г. в нашей стране былa получена первая космическая скорость 8 км/сем, а в 1959 г. — вторая космическая скорость 11,2 км/сек.10Циолковский К. Э. Любовь к самому себе, или Истинное себялюбие/Изд. автора Калуга, 1928. С. 4.11Циолковский К. Э. Собр. соч. Т. 5.12 Там же.13 Циолковский утверждал, что «Монизм Вселенной» есть попытка определить судьбу всего живого, основываясь на точных науках (Архив АН СССР. Ф. 555. Оп. 2. Д. 10).14 Константин Эдуардович правильно отмечал: «Элементарность изложения некоторых моих трудов составляет особенное их достоинство» (Архив АН СССР. Ф. 555. Оп. 2. Д. 17).15Циолковский К. Э. Растение будущего. Калуга, 1929. С. 1.16 Архив АН СССР. Ф. 555. Oп. 2. Д. 2.17Циолковский К. Э. Собр. соч.: В 4 т. М., 1964. Т. 4. С. 430.18 Там же. С. 429.стр. 183^ ЧАСТЬ ВТОРАЯНекоторые вопросы научно-технического творчества К. Э. ЦиолковскогоГлава 1К. Э. Циолковский и классическая механика в России ...законы мышления и законы природы необходимо согласуются между собою, если только они правильно познаны.^ Ф. Энгельс К. Э. Циолковский изучал теоретическую механику самостоятельно. Основным учебником, которым он пользовался, была книга «Теоретическая механика» Н. Д. Брашмана. Все основные результаты в своей книге Брашман получал, исходя из аксиом движения Ньютона, закона независимого действия сил и закона всемирного тяготения. В своей автобиографии Циолковский указывал, что он был знаком также с содержанием гениальной работы Ньютона «Принципы натуральной философии». К. Э. Циолковский полностью воспринял и разделял основные положения, изложенные Ньютоном в его знаменитой книге. В 70–80-е годы XIX в. все выводы механики Ньютона считались абсолютно верными, и к аксиомам механики стремились свести закономерности более сложных форм движения. В те годы многие учёные считали, что в любой науке истинных утверждений столько, сколько в них механики. Анализ работ К. Э. Циолковского, посвящённых цельнометаллическому дирижаблю и аэроплану, одноступенчатым и многоступенчатым ракетам, показывает, что Циолковский не сомневался в справедливости и всеобщности законов механического движения Ньютона. Приведём некоторые примеры. В работе «Свободное пространство» (1883) Циолковский неоднократно ссылался на закон сохранения количества движения системы, а также на второй закон Ньютона для материальной точки. Он широко пользовался законом всемирного тяготения Ньютона в «Исследовании мировых пространств реактивными приборами» (1911—1912). В этой работе, а также в «Исследовании мировых пространств реактивными приборами» (1903) при выводе основного уравнения движения ракеты Циолковский использовал третий закон Ньютона. В работе «Свободное пространство» К. Э. Циолковский рассматривает задачу о вращении твёрдого тела в среде без действия внешних сил и указывает на существование трёх свободных осей вращения для тела, у которого центральный эллипсоид инерции имеет неравные оси (c>b>a). Он отчётливо понимал и широко использовал закон независимого действия сил, изучал относительное движение материальной точки и анализировал проявление невесомости при полётах в космическом пространстве. Рассматривая перегрузки, возникающие при действии реактивной силы на активном участке полёта ракеты, Циолковский использовал в неявном виде принцип Даламбера. Рассматривая неоднородное поле сил тяготения Ньютона, Циолковский вычислял значения первой и второй космических скоростей, время для достижения ракетой заданной высоты и предполагал, что учёт потерь скорости на преодоление сопротивления атмосферы можно осуществить независимо от интегрирования полного дифференциального уравнения движения ракеты, когда учитываются одновременно все основные действующие силы. Таким образом, он допускал, что скорость ракеты v в конце активного участка можно определить по следующей формуле:v=v1–v2–v3, где v1 — скорость ракеты, определяемая по формуле, выведенной Циолковским; v2 — скорость, потерянная ракетой на преодоление сил тяготения; v3 — скорость, потерянная ракетой на преодоление сопротивления атмосферы. Приведённая формула для скорости ракеты имеет приближённый характер, так как хорошо известный в математике принцип суперпозиции решений имеет место только для линейных дифференциальных уравнений. Уравнение прямолинейного движения ракеты в поле силы тяжести и реальной атмосферы Земли будет нелинейным. Циолковский умел пользоваться приближением, схватить доминанту изучаемого явления. Циолковского занимал принципиальный вопрос: что даёт технике реактивный способ сообщения движения? Поэтому и в «Исследовании мировых пространств реактивными приборами» (1903), и в знаменитом исследовании «Космические ракетные поезда» Циолковский не учитывает влияния на скорость ракеты аэродинамических сил (в ряде случаев он пренебрегает влиянием и силы тяжести) 1. Циолковский считал законы Ньютона справедливыми и для более сложных процессов движения и изменений, наблюдающихся в динамических процессах природы. В отзыве И. М. Сеченова на одну из ранних работ Циолковского «Механика подобно изменяющегося организма» (1882—1883) имеются следующие строки: «Труд Циолковского, несомненно, доказывает его талантливость. Автор солидарен с французскими биологами-механистами. Жаль, что он не закончен и не готов к печати...» 2 Циолковский не изменил своего отношения к классической механике, основанной на законах Ньютона, до конца жизни. Так, в письме в Издательство Академии наук СССР от 4 февраля 1935 г. он утверждает, что является «сторонником механистического мировоззрения XIX столетия и механики Ньютона» 3. В рукописи «Гипотеза Бора и строение атома» (1923), сохранившейся в Архиве АН СССР, Циолковский делает попытку объяснить явления микромира на основании законов механического движения. В хорошо известной философской работе «Монизм Вселенной», выводы которой он считал важнейшим своим открытием, Циолковский утверждает: «Я — чистейший материалист. Ничего не признаю, кроме материи. В физике, химии и биологии я вижу одну механику. Весь космос только бесконечный и сложный механизм (курсив наш.— А. К.) » 4. Константин Эдуардович, говоря об учёных — «двигателях прогресса», подчёркивал, что наиболее драгоценной категорией учёных являются «люди, открывающие законы природы, раскрывающие тайны Вселенной, свойства материи. Объясняющие космос, как сложный автомат, сам производящий своё совершенство» (курсив наш.— А. К.)»5. В последней редакции своей автобиографии (1935) Циолковский неоднократно подчёркивает горестные условия творческой работы, страшную бедность быта, непонимание почти всех окружающих сограждан, неожиданные безжалостные удары судьбы (ему пришлось хоронить двух сыновей, Игнатия и Ивана, и дочь Анну). Но Циолковский был страстным (при взлётах воображения — даже одержимым) искателем нового, ранее неизвестного в науке. Он писал в автобиографии: «Вся моя жизнь состояла из размышлений, вычислений, практических работ и опытов»6, а немного позже: «Всю жизнь я пылал в огне моих идей. Всё же остальное я считал чересчур незначительным» 7. Признание ценности и глубины его исследований пришло очень поздно, только к концу жизни. И, наверное, в минуты слабости он писал 4 мая 1928 г. своему другу В. В. Рюмину: «Ваш, всегда теперь усталый, Циолковский... Писательство обо мне прессы — одна случайность. Я одинок и бессилен, как был» 8. Подчеркнём, что Константин Эдуардович до последних, сентябрьских дней 1935 г. сохранил горячее сердце, любовь к людям и твёрдое убеждение, что его работы дадут человечеству «горы хлеба и бездну могущества». И автор этой статьи, наблюдавший проявления быстротекущей жизни на разных географических и служебных широтах, солидарен с мыслью Анны Ахматовой: «От счастья (лучше: самодовольства.—А. К.) и славы безнадёжно дряхлеют сердца»9. К. Э. Циолковский, так же как и Н. Е. Жуковский, весьма критически относился к результатам специальной теории относительности Эйнштейна. В письме к В. В. Рюмину от 30 апреля 1927 г. Циолковский отмечает: «Меня очень огорчает увлечение учёных такими рискованными гипотезами, как эйнштейновская, которая теперь поколеблена фактически (Миллер, Тимирязев) » 10. «Что я читал в Москве и чем увлекался? Прежде всего — точными науками. Всякой неопределённости и „философии" я избегал... Я сейчас отверг, например, Мпнковского, назвавшего время четвёртым измерением. Назвать-то можно, но слово это нам ничего не открывает и не прибавляет к сокровищнице знаний. Я остался сторонником механистических воззрений XIX столетия – и думаю и знаю, что можно объяснить, например, спектральные линии (пока только водорода) без теории Бора, одной ньютоновской механикой. Вообще, я ещё не вижу надобности уклоняться от механики Ньютона, за исключением его ошибок» 11. В 1977 г. автора ознакомили с неизвестным историкам механики письмом Циолковского к студенту Лютершпгелю (от 7 февраля 1935 г.) 12. В этом письме Константин Эдуардович утверждает: «Эйнштейн в своей теории относительности (релятивности) приходит, между прочим, к следующим выводам. Вселенная имеет ограниченные размеры: примерно 200 миллионов световых лет. Теперь это опровергнуто уже фактически астрономиею. Размеры Вселенной, по мере развития науки, всё более и более расширялись и в настоящее время перешли эйнштейновские пределы. Указание на пределы Вселенной так же странно, как если бы кто доказал, что она имеет в поперечнике один миллиметр. Сущность одна и та же. Не те же ли это шесть дней творения (только поднесённые в другом образе). Мы не знаем ограниченности во времени. И сам Эйнштейн признаёт его неограниченность в прошедшем и будущем. Но раз время беспредельно, то как же может быть ограничено пространство! Второй вывод его: скорость не может превышать скорости света, т. е. 300 тыс. километров в секунду. Это те же шесть дней, якобы употреблённые на создание мира» 13. В этом письме есть краткое изложение философской концепции Циолковского: «На каждом шагу мы видим однообразие, или монизм Вселенной: всюду довольно сходные солнца, похожие между собой галактики (млечные пути) и даже их группы; везде одно и то же вещество (родоначальник его водород или более простое тело); везде один и тот же солнечный свет, остывшие или неостывшие шарообразные тела; везде движение, сила тяжести и проч. Почему же тогда наша солнечная система будет исключением, чудом природы? Одни и те же силы распоряжаются в космосе» 14. «Дело Ньютона, — писал С. И. Вавилов, — выдержало испытания веков в изумительной степени. Всё основное, созданное Ньютоном, сохранило для нас своё значение и актуальность почти полностью. Ньютоновская наука — не историческая реликвия, а основа естествозн