Федеральноеагентство по образованию Российской Федерации
Государственноеобразовательное учреждение
высшегопрофессионального образования
Белгородскийгосударственный университет
Кафедравторого иностранного языка
Курсоваяработа
тема: Психология народов Вильгельма Вундта
Белгород –2010
Введение
В 1900 г. Вундт выпустил первую часть своего труда – двухтомную психологию языка. Этот труд сильноповлиял на языковедов, которые критиковали идеи Вундта. Некоторые лингвистыговорили, что благодаря Вундту психологическая система начала соприкасаться слингвистикой.
Основной задачей трудаВ.Вундта считается создание системы психологии народов, которая продолжит идополнит индивидуальную психологию. Лацарус и Штейнталь утверждали, чтопсихология народов не выдерживает критики, потому что она неделима с понятием оприроде души. А лингвист Герман Пауль говорил, что все психические процессыпроисходят только в душе у каждого человека.
Психология народоввключает в себя психические явления, представляющие продукты совместногосуществования и взаимодействия людей. Она не может захватывать такие областикак, например, литературу, так как в них сказывается преобладающее влияниеличностей. Следовательно, объектом психологии народов являются язык, мифы иобычаи.
Психология народов,пытается, опираясь на этнологию и сравнительное изучение религий, выяснитьобщие условия тех или иных форм веры и культа.
«Психологиянародов» может служить отличным введением в изучение основного трудаВундта по психологии языка, а также дает возможность читателю впервыеориентироваться в трудных и спорных вопросах новой и интереснейшей отраслипсихологии.
Вундт выделял в науке о«национальном духе» две дисциплины: «историческую психологию народов» и«психологическую этнологию». Первая является объяснительной дисциплиной, авторая — описательной.
Актуальность данной работы заключается в том, чтобыдонести всю важность работ и достижений Вильгельма Вундта, а также психологиинародов.
Объектом исследования является психология народов.
Предметом исследования является проблемы психологиинародов.
Цель данной работы заключается ввыявлении такого явления как психология народов, оценки общего отношенияпсихологии народов к историческим наукам путем анализа некоторых проблем языковеденияи философии религии.
Для реализациипоставленной цели необходимо решить ряд задач:
1) исследовать происхождениепсихологии народов;
2) изучить задачипсихологии народов;
3) определить главныеобласти психологии народов.
1. Происхождениепсихологии народов
Романтизм выступаетпротив индивидуализма предшествующей эпохи и проводит мысль, что народ,порождающий язык, нравы и право, сам представляет собою личность. В то же времяв этом кроется основа понятия «национального духа», который у Гегеляи у представителей исторической школы права служит дополнением и завершениемтрадиционного понятия индивидуальной души. В особенности Гегель употреблял вприменении к человеческому обществу общее слово «дух», котороезаставляет нас отвлечься мысленно от телесной основы душевной жизни. При этомон не думал, что материальные условия в данном случае совершенно отсутствуют.Он ясно высказывается в том смысле, что общество составляется из индивидуумов,а национальный дух - из отдельных душ. Но чем больший круг охватываетдуховная жизнь, тем более её идеальное содержание возвышается по своей ценностии непреходящему значению над неизбежным материальным субстратом жизненныхпроцессов.
Следовательно, общийнациональный дух противополагается отдельным душам не в смысле качественногоразличия, но в смысле измененного предиката ценности; равным образом ипредставители исторической школы права пользуются этим термином в том жезначении. При этом в понимании государства они все еще оставались замкнутыми врамках старой теории договора, так что идея национального духа оставалась у нихпогруженною в мистический полумрак. Тем более что как раз право, в силу тоговыдающегося значения, которое имеет отдельная личность для точного определенияюридических понятий, легко вело к слишком тесному сближению того индивидуумавысшей степени, которого считали носителем национального духа, с действительныминдивидуумом. Эта неопределенность понятия повлияла и на зачатки новойпсихологии народов. В обосновании этой новой дисциплины Штейнталь исходил изфилософии Гегеля и сродных с нею идей Вильгельма Гумбольдта. Когда онвпоследствии сошелся с гербартианцем Лацарусом, то счел нужным подчиниться всвоих суждениях своему более сведущему в философии коллеге. Таким образом, ислучилось, что мысль Гегеля о национальном духе была облечена в одеяниясовершенно неподходящей к ней философии.
Для созданиядействительно оправдывающей возлагаемые на нее надежды психологии народовнеобходимо было претворить гегельянскую диалектику понятий в эмпирическую психологиюактуальных душевных процессов. Гербартианская же атомистика души и«национальный дух» Гегеля относились друг к другу, как вода и огонь.Индивидуальная субстанция души в её косной замкнутости оставляла место лишь дляиндивидуальной психологии. Понятие о ней могло быть перенесено на обществоразве лишь с помощью сомнительной аналогии. Подобно тому, как в своей механикепредставлений Гербарт выводит душевную жизнь из игры воображаемыхпредставлений, так по этому образу, можно было мыслить отдельных членовобщества, как нечто аналогичное представлениям в индивидуальном сознании.[1]
В смысле этойсомнительной аналогии можно было говорить о «душенарода» - аналогия, разумеется, столь же бессодержательная ивнешняя, как и аналогия представлений с членами человеческого общества. Такимобразом, и более глубокое основание безрезультатности психологии народов в еёпервоначальном виде можно усматривать в этом соединении непримиримых друг сдругом предпосылок. А так как Лацарус в сущности никогда не шел дальшеневыполненной пока программы будущей науки, то и Штейнталь — как ученый,несравненно более значительный и влиятельный, чем Лацарус, — оставался всегда вграницах индивидуально-психологических исследований, с которыми его занятия вобласти языковедения и мифологии не имеют никакой связи. Герману Паулюпринадлежит заслуга выяснения внутренней невозможности соединения Гербартовоймеханики души с имеющей свои корни в романтизме идеей национального духа,следовательно, и безрезультатности оперирующей с таким сочетанием психологиинародов. Будучи сам сторонником гербартианской психологии, вооруженный в то жевремя основательным знакомством с историей языка, Пауль, более, чем кто-либодругой, был способен заметить несоединимость принятой Лацарусом и Штейнталемпсихологической точки зрения с программою будущей психологии народов. Поэтомукритика их программы была вполне подходящим в свое время введением длявышедшего в 1880 г. первого издания «Prinzipien der Sprachgeschichte»Пауля. Но Пауль удержал этот взгляд без изменений во всех последующих изданияхсвоего произведения. Несколько вновь прибавленных примечаний прямоподтверждают, что автор продолжает стоять на той же точке зрения, которой онпридерживался и тридцать лет тому назад. Конечно, он имеет на то полное право.Однако мне кажется, что Пауль погрешает при этом в двояком отношении:во-первых, современная психология в его глазах все еще тождественна спсихологией народов в духе Лацаруса и Штейнталя: во-вторых, по его мнению,психология Гербарта, в существенных чертах, все еще является последним словом впсихологии вообще. Я отрицаю и то и другое. Не только я лично защищаю новейшуюпсихологию народов: она представлена в целом ряде этнологических ифилологических работ, обращающих внимание на психологическую сторону проблем.Но эта психология народов не будет уже тождественна с этнопсихологиейЛацаруса-Штейнталя; а Гербартова механика представлений принадлежит прошлому.Она - только интересная страница в истории развития новой психологии.Но стоять на точке зрения её предпосылок для объяснения фактов душевной жизни внастоящее время столь же недопустимо, как и отрицать психологические проблемытолько потому, что они не согласуются с этими предпосылками. И не только психологиянародов и общая психология стали в настоящее время иными, чем были в то время,когда Герман Пауль впервые высказывал свои мысли о невозможности психологиинародов: — многое с тех пор изменилось и в филологии. «Wörter undSachen» - таково знаменательное заглавие одного нового журнала,девиз которого - исследование прошлого, распространяющееся на все стороныкультуры. Таким образом, как мне кажется, всюду начинает постепенно проникатьубеждение, что языковед должен трактовать язык не как изолированное отчеловеческого общества проявление жизни; наоборот, предположения о развитииформ речи должны до известной степени согласоваться с нашими воззрениями опроисхождении и развитии самого человека, о происхождении форм общественнойжизни, о зачатках обычаев и права. Никто в настоящее время не станет ужепонимать «национальный дух» наподобие подсознательной души илисверхдуши современных психологов-мистиков - в смысле бестелесной,независимо от индивидуумов пребывающей сущности, как полагали в свое времяоснователи исторической школы права. Даже рационализация этого понятия надиалектической канве Гегелем стала для нас неприемлемой. Но послужившая основойдля этого понятия национального духа мысль, что язык - неизолированное явление, что язык, обычаи и право представляют собой неразрывносвязанные друг с другом проявления совместной жизни людей, — эта мысль и внастоящее время остается такой же истинною, как в то время, когда Яков Гриммсделал ее путеводной звездой своих всю область прошлого германского народа охватывающихработ. Кто утверждает, что общий язык возник путем слияния известного числаиндивидуальных языков, тот волей-неволей должен также вернуться к фикциямпрежнего рационализма о уединенно живущем первобытном человеке, который путемдоговора с ближними создал правовой порядок и осознал государство.[2]
Индивидуалистическаятеория общества Фомы Гоббса не устрашилась этого вывода. В вопросе опроисхождении языка она имела дело с задачей, которую в те времена вообще можнобыло решить лишь с помощью произвольных конструкций. Однако в настоящее времяусловия работы, в значительной степени благодаря развитию филологии,существенно изменились. Разве лишь один язык, да и то с натяжкою, можнотрактовать таким конструктивным способом, так как он является древнейшим инаименее доступным для исследования генезиса продуктом совместной жизни людей.Но и в исследовании языка это возможно лишь в том случае, если мы, опираясь настоль далеко идущее в наши дни разделение труда, будем рассматривать языковедение,как совершенно обособленное царство, управляемое по собственным историческим«принципам»: тогда языковед так же мало может заботиться об историикультуры, как и о психологии. Впрочем, Ф. Кауфман на нескольких примерахблистательно показал, что индивидуалистическая теория терпит крушение уже приобъяснении тех явлений истории языка, которые касаются вышеуказанных болеешироких областей совместной жизни людей. Если мы сравним друг с другом вистории немецкого языка первоначальные значения таких слов, которые выражаютвзаимные отношения членов общества, например, gemein (общий) и geheim (тайный),Geselle (товарищ, первоначально в смысле домашний, свой человек, Hausgeselle) иGenosse (товарищ вообще), то заметим, что не только, как это наблюдается и вдругих случаях, бледнеет и ослабляется некогда живое, наглядное значение слова,но вместе с тем всюду происходит и изменение смысла, при котором понятие,прежде выражавшее более тесную связь членов общества, допускает теперь болеесвободное взаимоотношение их.[3]
В истории человеческогообщества первым звеном бывает не индивидуум, но именно сообщество их. Изплемени, из круга, родни путем постепенной индивидуализации выделяетсясамостоятельная индивидуальная личность, вопреки гипотезам рационалистическогоПросвещения, согласно которым индивидуумы отчасти под гнетом нужды, отчастипутем размышления соединились в общество.[4]
2. Задачи и методыпсихологии народов
2.1 Задачи психологиинародов
Вполне понятно, что новыеобласти знания или — если новой области в строгом смысле слова еще нет — новыеформы научного исследования некоторое время должны бороться за своесуществование; до известной степени это, может быть, даже полезно: такимобразом вновь возникающая дисциплина получает могущественнейший толчок к тому,чтобы обеспечить свое положение приобретениями в области фактов и точнееуяснить себе свои задачи путем разграничения с близкими к ней областями знания,причем она умеряет слишком далеко идущие притязания и точнее отграничиваетпритязания правомерные.
Так, на протяжениидевятнадцатого столетия, мы наблюдали отделение сравнительной анатомии отзоологии, языковедения от филологии, антропологии отанатомическо-физиологических наук и от этнологии. Но и эти, уже признанные внастоящее время, области не везде вылились в законченную форму. Так, визложении сравнительной анатомии по большей части все еще придерживаютсяметодов зоологической системы. Как ни несомненным кажется объект исследования вязыковедении, однако, лингвисты далеко не единодушны во мнениях об отношенииего к другим объектам исторического исследования. Наконец, антропология лишь снедавнего времени признала своей специфической областью естественную историючеловека и неразрывно связанную с ней историю первобытного человека. Во всякомслучае, все эти области знания располагают уже в настоящее время относительнообеспеченным достоянием. Если мнения относительно их значения и задачи ещемогут колебаться, — зато едва ли уже возможно сомнение в их праве на существованиеи относительной самостоятельности.
Совершенно иначе обстоитдело с той наукой, название которой довольно часто упоминается, хотя не всегда сним связывается ясное понятие — с психологией народов. Уже с давнего времениобъекты её - культурное состояние, языки, нравы, религиозныепредставления - не только являются задачей особых научных отраслей,как-то: истории культуры и нравов, языковедения и философии религии, — новместе с тем чувствуется уже давно потребность исследовать эти объекты в ихобщем отношении к природе человека, почему они по большей части и входят, каксоставная часть, в антропологические исследования. В особенности Причард всвоем устаревшем в настоящее время, но сделавшем в своем время эпоху вантропологии сочинении обратил должное внимание на психические отличиярас и народов. Но так как антропология исследует эти отличия лишь в ихгенеалогическом и этнографическом значении, то при этом упускается из виду единственнаяточка зрения, с которой можно рассматривать все психические явления, связанныес совместной жизнью людей, — психологическая. А так как задачей психологииявляется описание данных состояний индивидуального сознания и объяснение связиего элементов и стадий развития, то и аналогичное генетическое и причинноеисследование фактов, предполагающих для своего развития духовныевзаимоотношения, существующие в человеческом обществе, несомненно, также должнорассматриваться, как объект психологического исследования.[5]
Действительно, Лацарус и Штейнтальпротивопоставили в этом смысле индивидуальной психологии - психологиюнародов. Она должна была служить дополнением и необходимым продолжениеминдивидуальной психологии и, следовательно, лишь в связи с нею исчерпыватьвполне задачу психологического исследования. Но так как все отдельные областизнания, проблемы которых при этом вторично затрагивает психология народов, — языковедение, мифология, история культуры в её различныхразветвлениях - уже сами давно старались выяснить психологическиеусловия развития, то отношение психологии народов к этим отдельным дисциплинамстановится до известной степени спорным, и возникает сомнение, не позаботилисьли уже раньше другие о всестороннем разрешении той задачи, которую она себеставит. Чтобы взвесить основательность этого сомнения, присмотримся преждевсего поближе к программе, созданной Лацарусом и Штейнталем.
В самом деле, программатак обширна, как только можно: объектом этой будущей науки должны служить нетолько язык, мифы, религия и нравы, но также искусство и наука, развитиекультуры в общем и в её отдельных разветвлениях, даже исторические судьбы игибель отдельных народов, равно как и история всего человечества. Но всяобласть исследования должна разделяться на две части: абстрактную, котораяпытается разъяснить общие условия и законы «национального духа»,оставляя в стороне отдельные народы и их историю, и конкретную, задачакоторой - дать характеристику духа отдельных народов и их особыеформы развития. Вся область психологии народов распадается на «историческуюпсихологию народов».
Лацарус и Штейнтальотнюдь не просмотрели тех возражений, которые прежде всего могут прийти вголову по поводу этой программы. Прежде всего они восстают против утверждения,что проблемы, выставляемые психологией народов, уже нашли свое разрешение вистории и её отдельных разветвлениях: хотя предмет психологии народов и историив её различных отраслях один и тот же, однако метод исследования различен.История человечества - «изображение прошлой действительности вцарстве духа», она отказывается от установки законов, управляющихисторическими событиями. Подобно тому как описательная естественная историянуждается в дополнении объясняющего природоведения — физики, химии ифизиологии, так и история, в смысле своего рода естественной истории духа, нуждаетсяв дополнении со стороны физиологии исторической жизни человечества, а это какраз - психология народов. Поскольку историки, в особенности историкикультуры, филологи, языковеды пытаются достичь психологического пониманияисследуемых ими фактов, они дают ценные предварительные работы.[6]Эти рассуждения, имеющие целью защитить право на существование психологиинародов и её самостоятельность, в свою очередь весьма легко наводят навозражения. Едва ли представители истории и различных других наук о духеудовольствуются уделенной им в подобном рассуждении ролью: в сущности, онасведена ведь к тому, что историки должны служить будущей психологии народов иработать на нее. На деле же это, предложенное с целью обеспечить за психологиейнародов особую область, разделение труда не соответствует действительнымусловиям научной работы. Конечно, всякая история, если угодно, представляетсобой «изображение прошлой действительности в царстве духа». Но такоеизображение отнюдь не может отказаться от причинного объяснения событий. Всякаяисторическая дисциплина стремится поэтому, наряду с возможно широким захватомвнешних побочных условий, к психологическому объяснению. Конечно, вполневозможно сомнение в том, удастся ли когда-либо найти «законы историческихсобытий» в смысле законов естествознания. Но если бы это было возможно,историк, конечно, никогда не отказался бы от своего права вывести их извозможно широкого знания самих исследуемых им фактов. Сравнение с естественнойисторией не выдерживает критики уже потому, что противопоставление чистоописательной и объяснительной обработки того же самого объекта или состояния несчитается в настоящее время правильным, пожалуй что, ни одним изестествоиспытателей. Зоология, ботаника, минералогия не менее, чем физика,химия и физиология, стремятся объяснить объекты своего исследования и,насколько возможно, понять их в их причинных отношениях. Различие между этиминауками заключается скорее же в том, что зоология, ботаника, минералогия имеютдело с познанием отдельных объектов природы в их взаимной связи, а физика,химия и физиология - с познанием общих процессов природы. С этимиболее абстрактными дисциплинами можно до известной степени сопоставить общееязыковедение, сравнительную мифологию или всеобщую историю, а с болееконкретными дисциплинами - зоологией, ботаникой,минералогией - систематическое исследование отдельных языков,отдельных мифологических циклов и историю отдельных народов. Но здесь сейчас жеприходит на ум возражение, что столь различные по своему характеру области, всущности, совсем не допускают сравнения между собою, так как возникают иразвиваются они в совершенно различных условиях.[7]
В особенности яснопроявляется это, в данном случае, в несравненно более тесной связи общихдисциплин со специальными в науках о духе. Эволюция отдельных языков,мифологических циклов и история отдельных народов являются столь неотъемлемымисоставными частями общего языковедения, мифологии и истории, что общие иконкретные дисциплины предполагают друг друга, причем абстрактные дисциплины вособенности зависят от конкретных. Можно быть хорошим физиком или физиологом,не обладая особенно глубокими познаниями в минералогии и зоологии, ноконкретные области здесь требуют знания общего. Напротив, нельзя изучать общееязыковедение, всеобщую историю без основательного знакомства с отдельнымиязыками и отдельными историческими эпохами, — здесь скорее возможен дажеобратный случай: исследование частного до известной степени не нуждается вфундаменте общего. В развитии душевной жизни частное, единичное несравненноболее непосредственным образом является составною частью целого, чем в природе.Природа распадается на множество объектов, которые, наряду с общими законами ихвозникновения и распадения, и должны служить объектами самостоятельногоисследования, духовное же развитие в каждой из главных своих областей постоянноразлагается лишь на большое число частичных процессов развития, образующихинтегрирующие составные части целого. Поэтому и объект, и способ исследованияостаются теми же самыми как в отдельных областях, так и в общих, основывающихсяна них науках. Неудовлетворительное уже с точки зрения естественных наукпротивоположение чисто описательного и объяснительного исследования явлений внауках о духе совершенно, таким образом, не выдерживает критики. Где дело идетне о различном содержании, но лишь об ином объеме исследуемых объектов, там ине может уже быть и речи о различии главнейших методов или общих задач. Общаязадача всюду заключается не просто в описании фактов, но в то же время и вуказании их связи и, насколько это в каждом данном случае возможно, в ихпсихологической интерпретации. К какой бы области, следовательно, ни приступиласо своим исследованием психология народов, всюду она находит, что её функцииуже выполняются отдельными дисциплинами.[8]
Тем не менее можнополагать, что в одном отношении остается еще пробел, требующий заполнения путемособенно тонкого и глубокого исследования. Каждая из отдельных историческихнаук прослеживает исторический процесс лишь в одном направлении душевной жизни.Так, язык, мифы, искусство, наука, государственное устройство и внешние судьбынародов представляют собою отдельные объекты различных исторических наук. Норазве не ясна необходимость собрать эти отдельные лучи духовной жизни как бы ведином фокусе, еще раз сделать результаты всех отдельных процессов развитияпредметом объединяющего и сравнивающего их исторического исследования? Действительно,уже с давних пор эта проблема привлекала внимание многих исследователей.Отчасти сами представители всеобщей истории почувствовали потребность включитьв свое изложение исторических событий различные моменты культуры и нравов. Вособенности же считали всегда такого рода всеобъемлющее исследование истиннойзадачей философии истории. И Лацарус и Штейнталь отнюдь не просмотрели теснойсвязи предложенной ими программы психологии народов с философией истории; нодело в том, что, по их мнению, в философии истории всегда пытались дать до сихпор лишь сжатое, резонирующее изображение духовного содержания, своего родаквинтэссенцию истории, и никогда не обращали внимания на законы историческогоразвития. Не думаю, чтобы этот упрек был справедлив в столь общей форме. Как Гердер,так и Гегель, о которых мы прежде всего должны вспомнить, когда речь заходит офилософии истории, пытались указать определенные законы развития в общем ходеистории. Если они, на современный наш взгляд, и не пришли к удовлетворительномурезультату, то причина этого крылась не в том, что они не предприняли попыткиобобщить законы, но в несовершенстве или нецелесообразности примененных имивспомогательных средств и методов, т. е. в тех условиях, которые в сущностивсякой попытке в этой столь трудной области придают более или менее преходящийхарактер. Если, с другой стороны, ни Гердер ни Гегель не стремились, вчастности, к тому, чтобы установить чисто психологические законы историческогоразвития, то в этом они, пожалуй, были правы, так как психические силы все жеявляют собою лишь один из элементов, которые нужно учесть для причинногообъяснения в истории: помимо психических сил в историческом процессе играетзначительную роль влияние природы и внешнее влияние.[9]
2.2 Главные областипсихологии народов
По-видимому, конечнымрезультатом рассуждений будет полная неуверенность в ответе на вопрос, чтособственно нужно считать истинной задачей психологии народов. С одной стороны,нельзя не признать, что программа, предложенная Лацарусом и Штейнталем,неприемлема. Допущенное ими полное разграничение описания и объяснения неоправдывается ни в одной науке, и требуемая ими новая дисциплина, куда ниобратится, всюду находит все места занятыми. С другой стороны, нельзя согласитьсяс возражениями против права психологии народов на существование, почерпнутымииз понятия индивидуальной психологии и её задач. Индивидуум не менее, чемкакая-либо группа или общество, зависит от внешних влияний и от процессаисторического развития; поэтому одной из главных задач психологии навсегдаостанется исследование взаимодействия индивидуума со средой и выяснениепроцесса развития. Если мы оставим в стороне непригодное для эмпирическогоисследования метафизическое понятие о душе и связанную с ним фикцию о«законах» и будем понимать под «душою» лишь совокупноесодержание душевных переживаний, а под психическими законами - замечаемуюв этих переживаниях закономерность, то «душа народа» будет столь жеприемлемым и даже необходимым объектом психологического исследования, как ииндивидуальная душа. А так как закономерность заметна и в тех душевныхпроцессах, которые связаны с взаимодействием и взаимоотношением индивидуумов,то психология народов с не меньшим, чем индивидуальная психология, правом можетпритязать на звание «науки о законах».[10]
При таких условиях можнодопустить, что предложенная Лацарусом и Штейнталем программа психологии народовнеприемлема не потому, что вообще не существует такой науки с самостоятельнойпрограммой, но в силу слишком широкого объема программы и несовершенногоограничения задачи этой новой дисциплины.
В самом деле, в последнемотношении справедливые возражения вызывает уже формулировка задачи специальнойили конкретной части психологии народов. Она должна исследовать«действительно существующий национальный дух того или другого народа(Volksgeister) и специальные формы развития каждого из них»,следовательно, дать психологическое описание и характеристику отдельных народов.Но такое предприятие является истинной задачей этнологии, которая сполным правом стремится к одновременному изображению физических и психическихсвойств того или другого народа в их взаимном отношении и в их зависимости отприроды и истории. Конечно, временное выделение психологической части этогоисследования может быть полезным в интересах разделения труда. Но никогданельзя допустить в данном случае принципиального разделения, и даже теисследователи, которые работали преимущественно в области психологической этнологии,положительно высказались против такого разделения. Правда, этнология преждевсего может доставить материал для общей характеристики психических свойствчеловека, почему она во всяком случае является важной вспомогательнойдисциплиной для психологии народов, — однако соответствующей ей общейдисциплиной будет не психология народов, а антропология. Но иантропология занимает среднее место между физиологическим и психологическимисследованием человека, так как она, в качестве естественной истории человека,рассматривает его одновременно в его физических и духовных качествах.[11]
Если мы выделим этиэтнологические и антропологические проблемы, то все же в том, что, по Лацарусуи Штейнталю, составляет содержание общей части психологии народов, останутсяеще такие области, которые, как мне кажется, должны быть исключены, по крайнеймере, из основных, общих её исследований. Прежде всего сюда относится всеобщаяистория. Психология является для неё важным вспомогательным средством, таккак психологическая интерпретация необходима для всякого более глубокогопроникновения в связь исторических событий. Напротив, история, взятая сама посебе, ни в коем случае не может быть — в силу сложной природы историческихпроцессов — причислена к основным областям психологии народов. Историческиесудьбы отдельного народа имеют столь своеобразный характер, что допускают лишьаналогии между различными эпохами, а не наведение общезначимых психологическихзаконов развития. При исследовании в области всеобщей истории духовные мотивысочетаются, напротив, с массой естественноисторических и социологическихусловий, далеко выходящих за сферу задач психологического анализа, так как всеэти элементы, взятые в целом, стремятся перейти уже в философскоеисследование. Поэтому всегда и во всех попытках формулировать общие законыисторического развития, последние, независимо от степени удачности ихформулировки, в силу внутренней необходимости носят характер философскихпринципов. В тех случаях, когда в установке этих законов принимает участие ипсихология народов, — что неизбежно, если мы не хотим, чтобы философия историяпошла по ложному пути умозрительных конструкций, — обсуждению будут подлежатьнепременно частные проблемы. Так, проблемы выяснения законов эволюцииобщества, обычаев и права, искусства, религии и т. д. прежде всего относятся кпсихологии народов и затем уже в более общей связи - к философииистории. Но предметом рассмотрения со стороны психологии народов эти отдельныепроцессы развития становятся лишь поскольку в них — в силу общих всем народамсвойств человеческой природы — проявляются совпадающие по существу черты. Этоприложимо прежде всего к начальному периоду общественной жизни, тогдакак на позднейших ступенях развития, вместе с ростом внешних и внутреннихчастных влияний, разнообразие процессов эволюции все более и более оттесняетобщезначимые психические мотивы и заставляет их растворяться в совокупностиисторических условий; поэтому всеобщая история и психология народов соприкасаютсялишь в том смысле, что обе эти дисциплины должны соединиться друг с другом,чтобы достигнуть философского исследования исторического человечества. Носущественно уклоняется от эволюции в истории развитие искусства и науки.[12]
Искусство в своихначатках не представляет собою самостоятельной области общественной жизни; ононастолько тесно еще сливается в первоначальном периоде развития с мифами иобычаями, что отграничить его от них возможно лишь по общим формам, а не поосновным мотивам его возникновения и первоначальной эволюции. Если наряду свнешними природными условиями и существуют технические и рано ужесамостоятельные эстетические мотивы, определяющие художественное творчество, тосами они отчасти из потребности в мифологии, которая должна объективироваться вмимических и пластических представлениях или в песне и повествовании, чтобыдостигнуть самобытного развития. И наука первоначально совершенно сливается смифологическим мышлением, и оно долго еще воздействует на нее. Еще более продолжительноевремя остается, наконец, связанной с мифами третья область общественнойжизни - религия, почему проблема развития её из мифологии являетсявообще одной из важнейших проблем психологии народов, совпадающей в то же времявполне с проблемой развития самой мифологии. Всем этим трем областям убще то,что с момента их выделения из мифов и обычаев и начала самостоятельногосуществования отдельная личность решительнее начинает воздействовать на общееразвитие, и в то же время все более резко начинают проявляться отличительные,характерные признаки отдельных циклов эволюции. Вместе с тем и исследования,относящиеся специально к психологии народов, выделяются из общего историческогоисследования. Но так как и в психологии народов нет недостатка в общих мотивах,которые по большей части можно рассматривать, как прямое продолжениедействующих в начальном периоде духовного развития человечества сил, то передэтой новой дисциплиной вырастает новая задача - указать пути, по которымможно перейти к этим историческим дифференциациям общего духовного развития.Здесь психология народов опять-таки соприкасается поэтому, с одной стороны, сэстетикой и философией религии, с другой – с философией истории.[13]
Согласно с этим остаются,в конце концов, три большие области, требующие, по-видимому,специального психологического исследования, — три области,которые - в виду того, что их содержание превышает объеминдивидуального сознания - в то же время обнимают три основныепроблемы психологии народов: язык, мифы и обычаи.
Эти три области такжеявляются объектами чисто исторического исследования, и психологическоеобъяснение в этом исследовании, как и во всякой истории, принимается вовнимание лишь как вспомогательное средство интерпретации. Но от истории всобственном смысле слова эти три области отличаются общезначимымхарактером определенных духовных процессов развития, проявляющихся в них.Однако отнюдь не во всех фактах проявляется этот характер: каждый язык, каждыйнациональный мифологический цикл и эволюция обычаев находятся в зависимости отсвоеобразных, несводимых ни к каким общезначимым правилам, условий. Но наряду спроявлением этого своеобразного характера, присущего им, как и всякомуисторическому процессу, они подчиняются, в отличие от продуктов историческогоразвития в тесном смысле этого слова, общим духовным законом развития.
Причина этого явлениялежит в том, что эволюция этих общих всему человечеству созданий еготворческого духа основывается на общности духовных сил, проявления которых такжепоэтому согласуются в известных общих чертах. В истории аналогичное отношениенаблюдается лишь в известных индивидуальных мотивах поведения, которые равнымобразом всюду повторяются в силу общей всему человечеству организации нашей.Однако в этом случае индивидуальные мотивы, в силу многократного перекрещиванияинтересов, никогда не могут обеспечить обусловленным ими поступкамуниверсального значения для общего хода исторического развития: и в техрезультатах, которые получаются из них в области психологии народов, мотивы этисохраняют свой индивидуальный характер. Таким образом, индивидуальнаяпсихология по отношению к внешней истории народов всегда играет рольвспомогательного средства, и в истории нигде не находится объектовсамостоятельного психологического исследования.[14]
Напротив, междупсихологией и тремя вышеуказанными областями исследования (язык, мифы, обычаи)взаимоотношение этого рода осуществляется в полном объеме. И в этом случаепсихология естественным образом служит для разъяснения отдельных явлений; сдругой стороны язык, мифы, обычаи сами представляют собой духовные продуктыразвития, в порождении которых проявляются своеобразные психологические законы.Хотя в свойствах индивидуального сознания уже содержатся последние мотивы квозникновению этих законов, однако нельзя сказать, чтобы самые законы эти былиуже предопределены в мотивах. Поэтому все возникающие из общности духовнойжизни процессы эволюции становятся проблемами самостоятельного психологическогоисследования; и для него вполне целесообразно удержать название психологиинародов по той причине, что нация является важнейшим из тех концентрическихкругов, в которых может развиваться совместная духовная жизнь. Психологиянародов, со своей стороны, является частью общей психологии, и результаты еёчасто приводят к ценным выводам и в индивидуальной психологии, так как язык,мифы и обычаи, эти продукты духа народов, в то же время дают материал длязаключений также и о душевной жизни индивидуумов. Так, например, строй языка,который, сам по себе взятый, является продуктом духа народа, проливает свет напсихологическую закономерность индивидуального мышления. Эволюциямифологических представлений дает образец для анализа созданий индивидуальнойфантазии, и история обычаев освещает развитие индивидуальных мотивов воли. Какиндивидуальная психология, с одной стороны, служит для освещения проблемпсихологии народов, так, в свою очередь, и факты, почерпнутые из психологиинародов, приобретают значение ценного объективного материала для объяснениясостояний индивидуального сознания.[15]
Психологиянародов - самостоятельная наука наряду с индивидуальной психологией,и хотя она и пользуется услугами последней, однако и сама оказываетиндивидуальной психологии значительную помощь. Против такой постановкипсихологии народов можно было бы возразить, что язык, мифы и обычаи в такомслучае одновременно служили бы объектами различных наук: истории языка, мифов инравов с одной стороны, психологии народов - с другой. Однако такоевозражение не выдерживает критики. Такая двойственность исследования обычна и вдругих областях знания. В геологии и палеонтологии, анатомии и физиологии,филологии и истории, истории искусства и эстетике, в системе знания и егометодологии,- во всех этих областях объекты координированных друг с другом формнаучной обработки или совершенно или отчасти общи, и различие междудисциплинами сводится лишь к той или иной точке зрения, с которой обсуждаютсяпроблемы. Даже жизнь индивидуума может в подобном же смысле быть предметомдвоякого способа рассмотрения: ее можно рассматривать в её индивидуальной,неповторяемой природе и в её своеобразном, лишь ей свойственном ходе развития,и тогда она будет служить предметом биографии, этой наиболее узкой иограниченной формы истории, весьма важной тем не менее, если изображаемая в нейжизнь человека значительна по своему содержанию. Но можно исследоватьиндивидуальные переживания также с точки зрения общего их значения илипроявляющихся в них общих законов душевной жизни; — это будет уже точкой зренияиндивидуальной психологии, совершенно игнорирующей специфическую ценность этойиндивидуальной жизни, так как в индивидуальных переживаниях она видит лишьматериал, в котором проявляются общие законы духовного развития.[16]
В языке, мифах и обычаяхповторяются, как бы на высшей ступени развития, те же элементы, из которыхсостоят данные, наличные состояния индивидуального сознания. Однако духовноевзаимодействие индивидуумов, из общих представлений и влечений которыхскладывается дух народа, привносит новые условия. Именно эти новые условия изаставляют народный дух проявиться в двух различных направлениях, относящихсядруг к другу приблизительно, как форма и материя - в языке и в мифах.Язык дает духовному содержанию жизни ту внешнюю форму, которая впервые дает емувозможность стать общим достоянием. Наконец, в обычаях это общее содержаниевыливается в форму сходных мотивов воли. Но, подобно тому как при анализеиндивидуального сознания представления, чувствования и воля должнырассматриваться не как изолированные силы или способности, но как неотделимыедруг от друга составные части одного и того же потока душевных переживаний,-точно так же и язык, мифы и обычаи представляют собою общие духовные явления,настолько тесно сросшиеся друг с другом, что одно из них немыслимо без другого.Язык не только служит вспомогательным средством для объединения духовных силиндивидуумов, но принимает сверх того живейшее участие в находящем себе в речивыражение содержании; язык сам сплошь проникнут тем мифологическим мышлением,которое первоначально бывает его содержанием. Равным образом и мифы и обычаивсюду тесно связаны друг с другом. Они относятся друг к другу так же, как мотиви поступок: обычаи выражают в поступках те же жизненные воззрения, которыетаятся в мифах и делаются общим достоянием благодаря языку. И эти действия всвою очередь делают более прочными и развивают дальше представления, из которыхони проистекают. Исследование такого взаимодействия является поэтому, на ряду сисследованием отдельных функций души народа, важной задачей психологии народов.
При этом не следуетсовершенно упускать из виду основное отличие истории языка, мифов и обычаев отдругих процессов исторического развития. По отношению к языку отличие этодумали найти в том, что развитие его представляет собою будто бы неисторический, но естественноисторический процесс. Однако выражение это несовсем удачно; в основу его положено признание того, что язык, мифы и обычаи вглавных моментах своего развития не зависят от сознательного влиянияиндивидуальных волевых актов и представляют собою непосредственный продукттворчества духа народа. Индивидуальная же воля может внести в эти порожденияобщего духа всегда лишь несущественные изменения. Но эта особенностьобусловлена не столько действительною независимостью от индивидуумов, сколькотем, что влияние их в этом случае бесконечно более раздроблено и поэтомупроявляется не так заметно, как в истории политической жизни и более высокихформ развития духовной жизни. Но в силу этой незаметности индивидуальныхвлияний каждое из них может быть продолжительным лишь в том случае, если оноидет навстречу стремлениям, уже действующим в общем духе народа. Таким образом,эти восходящие к самым зачаткам человеческого существования процессыисторического развития действительно приобретают известное сродство спроцессами в природе, поскольку они кажутся возникающими из широкораспространенных влечений. Волевые импульсы слагаются в них в цельные силы,обнаруживающие известное сходство со слепыми силами природы также в том, что,влиянию их невозможно противостоять. Вследствие того что эти первобытныепродукты общей воли представляют собою производные широко распространенныхдуховных сил, становится понятным и общезначимый характер, свойственныйявлениям в известных основных их формах. Становится понятным что характер этотделает их не только объектами исторического исследования, но в то же времяпридает им значение общих продуктов человеческого общего духа, требующихпсихологического исследования.[17]
Если на первый взгляд иможет показаться странным, что именно язык, мифы и обычаи признаются нами заосновные проблемы психологии народов, то чувство это, по моему мнению,исчезнет, если читатель взвесит то обстоятельство, что характер общезначимостиосновных форм явлений наблюдается преимущественно в указанных областях, востальных же - лишь поскольку они сводятся к указанным трем.Предметом психологического исследования — которое имеет своим содержаниемнародное сознание в том же смысле, в каком индивидуальная психология имеетсодержанием индивидуальное сознание, — может быть поэтому, естественнымобразом, лишь то, что для народного сознания обладает таким же общим значением,какое для индивидуального сознания имеют исследуемые в индивидуальнойпсихологии факты. В действительности, следовательно, язык, мифы и обычаипредставляют собою не какие-либо фрагменты творчества народного духа, но самыйэтот дух народа в его относительно еще незатронутом индивидуальными влияниямиотдельных процессов исторического развития виде.[18]
Заключение
Вильгельм Вундт считаетсяосновоположником экспериментальной психологии. Он был разносторонним исследователем,как и многие другие выдающиеся психологи, его современники. Вильгельм Вундтизвестен как языковед, физиолог и философ. Но его имя обессмертило создание в1878 году первой экспериментально-психологической лаборатории, которая стала«Меккой» для психологов всех стран. Вундт считал, что внешние психическиепроцессы недоступны экспериментальному изучению и предложилкультурно-исторический метод.
В течение 1900—1920 гг.В. Вундт предпринял издание грандиозной 10-томной «Психологии народов». Главнымпроявлением «народного духа» он считал языковую деятельность (в отличие отязыковой системы — предмета исследования лингвистов). Этот труд наряду с«Основами физиологической психологии» стал основным вкладом В. Вундта впсихологию. «Проблемы психологии народов» является сборником статей,представляющих краткое изложение исследовательской программы В. Вундта ипослужила введением в многотомную «Психологию народов».
Законы «психологиинародов» — суть законы развития, а основа ее — три области, содержание которых«превышает объем индивидуального сознания: язык, мифы и обычаи». В. Вундтаменьше всего интересовало массовое поведение и проблема «личность и масса», абольше — содержание «национального духа», что впрочем, соответствовалопредставлению о психологии как «науке о сознании». Он подчеркивает генетическийприоритет «национального духа» перед индивидуальным. В. Вундт на примерахусвоения индивидуумами двух языков показывает, что подражание есть не основной,а лишь сопровождающий фактор при взаимодействиях в человеческом обществе,аналогичной критике он подвергает и «теорию индивидуального изобретения». Наместо их он ставит процессы «общего творчества», «ассимиляции» и«диссимиляции», но до конца не раскрывает их природу.
Несомненно, Вундт обладалмощнейшим организаторским и критическим интеллектом, а также способностью кпорождению исследовательских программ. Однако содержательное интуитивноетворчество не было его стихией. И, на мой взгляд, сегодня глубокие имногословные труды Вундта читаются с меньшим интересом, чем более «публицистичные»,но и более «креативные» работы ряда его современников. Но все же, психологивсегда будут чтить Вильгельма Вундта как «отца-основателя» экспериментальной икультурно-исторической версий психологии.
Список использованнойлитературы
1. Вундт В. Введение в психологию. — М.: 1912.
2. Крысько В.Г. Этническая психология. — М.: Издательскийцентр «Академия», 2002.
3. Павленко В.Н., Таглин С.А. Общая и прикладнаяэтнопсихология. — М.: 2005.
4. Сигеле С. Преступная толпа. Опыт коллективной психологии —Рим: 1892.
5. Сухарев В.А., Сухарев М.В. Психология народов и наций. —Д.: 1997.
6. Ярошевский М.Г. Психология в XX столетии. — М.: 1974.