Нюренбержский процесс

План 1. Коротко об исторической обстановке в период процесса. 2. Нюрнбергский процесс и современность. 3. Дорога в Нюрнберг. 4. В судебном зале. 5. Червь возвращается к червям. 6. Последняя резиденция гитлеровского правительства. 7. Доказательства. 8. Исповедь ханжей и лицемеров.

9. Трое оправданы. 10. Последнее заседание трибунала. 11. Исполнение приговора. 12. По материалам процесса. 13. «Помните уроки истории, господа! Не забывайте Нюрнберг». Едва успели отгреметь залпы Великой Отечественной войны и угроза фашизма перестала быть реальной для империалистических государств, агрессивно настроенные правящие круги

США и Англии развязали холодную войну против СССР, изменив курс политики от сотрудничества к конкуренции, с целью умалить значение СССР в победе над фашисткой Германией, остановить рост его влияния и не допустить демократического преобразования в странах, избавившихся от военного ига. Выдающимся событием в истории человечества явилась победа над Германией во второй мировой войне. «Разгром фашизма победоносное завершение войны стали событием переломного,

всемирного исторического значения, открывшим перед человечеством новые пути социального прогресса, перспективу справедливого и прочного мира на планете. Наша Победа не ушла в прошлое. Это живая Победа, обращенная в настоящее и будущее» говорил М.С. Горбачев на торжественном заседании в Кремлевском Дворце съездов, посвященном 40-летию Победы советского народа в

Великой Отечественной войне, 8 мая 1985 года. Логическим завершением пути к ней стал Нюрнбергский процесс. Хотя пять с половиной десятилетия и отделяют нас от тех дней, но по-прежнему Суду народов над главными нацистскими преступниками уделяются большое внимание. Историческое значение акции четырех держав, осуществляющих законное возмездие за преступления против человечества и вскрывших причины появления фашизма, возрастает в наши дни.

Приговором Международного трибунала в Нюрнберге впервые в истории были осуждены не только нацизм, но и милитаризм. В приговоре указывалось, что «развязывание агрессивной войны является не только преступлением международного характера. Оно является тягчайшим международным преступлением». В XVII веке в войнах на европейском континенте погибло 3 млн. человек; в XVIII – 5,2 млн. человек; в XIX веке – 5,5 млн. В XX веке первая мировая война унесла около 10 млн.

человек, а вторая – 50 млн причем только советский народ потерял 26 млн. своих сынов и дочерей. Вторая мировая война сопровождалась совершением нацистами массовых злодеяний. Так, в концентрационных лагерях содержалось 18 млн. человек, 11 из которых были уничтожены. Ранее лишь в теоретическом плане ставился вопрос об ответственности за агрессивную войну и сопровождающие ее злодеяния.

В XIX веке аргентинский писатель Х. Альбреди утверждал, что науке международного права принадлежит исследовать и законодательные возможности и принципы, способные более эффективно защищать семью народов от преступлений войны. Однако тогда подобные идеи не могли быть осуществлены. Перед началом второй мировой войны существовала реальная возможность сохранить мир. Это обуславливалось укреплением экономического и оборонного могущества

СССР, его миролюбивой политикой, необходимой для осуществления планов пятилеток, ростом национально-освободительного движения. С учетом этих факторов Советское государство решительно выступило за обуздание фашисткой агрессии, отстаивая интересы и безопасность не только своего народа, но и всего человечества. Сейчас, спустя более полвека, очевидно, что вторая мировая война могла быть предотвращена совместными усилиями стран, которым угрожала фашистская агрессия.

СССР даже выдвинула план создания системы коллективной безопасности. Однако в ответ на это западные страны встали на путь поощрения агрессии, надеясь политикой «умиротворения» направить ее острее против Советского Союза. Задолго до начала агрессии против СССР Гитлер говорил одному из своих приближенных Раушнингу: «Мы должны развить технику обезлюживания. Если вы спросите меня, что я понимаю под обезлюживанием, я скажу что имею в виду устранение целых расовых

единиц, и это то, что я намерен осуществить, это, грубо говоря, моя задача. Природа жестока, поэтому и мы можем быть жестокими… Я имею право устранить миллионы людей низших рас, которые размножаются как черви». Во имя этой каннибальской программы были созданы быстродействующие препараты умерщвления людей, как «циклон А» и «циклон Б», сконструированы такие машины смерти, как газенвагены, или «душегубки», агрегаты

для дробления человеческих костей, аппаратура для производства из них химических удобрений, разработаны особые методы выделки для промышленных целей человеческой кожи. Во имя этого же создавались специальные фирмы, которые проектировали различные типы кремационных печей для лагерей уничтожения. Форма судебного процесса, проведенного в строгом порядке и соответствии с общепринятыми процессуальными нормами правосудия, в том числе с предоставлением обвиняемым защиты, не только давала

возможность тщательно и объективно исследовать доказательства виновности конкретных лиц, но и имела громадное значение для разоблачения всех гнусностей фашизма, порожденного германским монополистическим капиталом. Боязнь справедливого возмездия заставила покончить самоубийством Гитлера, Гиммлера и Геббельса. Эта боязнь привела к самоубийству уже в конце в камере нюрнбергской тюрьмы душителя германских профсоюзов Лея. Однако большинство наиболее активных соучастников

Гитлера не ушло от ответственности. Суду предавались: 1. Герман Вильгельм Геринг – рейхсмаршал, главнокомандующий ВВС фашисткой германии, уполномоченный по четырех летнему плану, ближайший помощник Гитлера с 1922 года, организатор штурмовых отрядов (СА), один из организаторов поджога рейхстага и захвата власти фашистами; 2. Рудольф Гесс – заместитель Гитлера по фашисткой партии, министр без портфеля, члена

тройного совета, член совета министров по обороне империи; 3. Иоахим фон Риббентроп – уполномоченный фашистской партии по вопросам внешней политики, затем посол в Англии и министр иностранных дел; 4. Вильгельм Кейтель – фельдмаршал, начальник штаба верховного главнокомандования Германии (ОКВ); 5. Роберт Лей – один из видных фашистских руководителей, главарь так называемого «трудового фронта»; 6. Эрнст Кальтенбрунер – обергруппенфюрер

СС, начальник главного имперского управления безопасности (РСХА) и начальник полиции безопасности, ближайший помощник Гитлера; 7. Альфред Розенберг – заместитель Гитлера по вопросам «духовной и идеологической» подготовки членов фашистской партии, имперский министр по делам оккупированных восточных территорий; 8. Ганс Франк – рейхслейтер фашисткой партии по правовым вопросам и президент германской академии права, затем

имперский министр юстиции, генерал-губернатор Польши; 9. Вильгельм Фрик – имперский министр внутренних дел, протектор Богемии и Моравии; 10. Юлиус Штрейхер – один из организаторов фашисткой партии, гаулейтер Франконии (1925 – 1940 г.г.), организатор еврейских погромов в Нюрнберге, издатель ежедневной антисемитской газеты «Дер

Штюрмер», «идеолог» антисемитизма; 11. Вальтер Функ – заместитель имперского министра пропаганды, затем имперский министр экономики, президент рейхсбанка и генеральный уполномоченный по военной экономике, член совета министров по обороне империи и член центрального комитета по планированию; 12. Яльмар Шахт – основной советник Гитлера по вопросам экономики и финансам; 13. Густав Крупп фон Болен унд Гальбах – крупнейший промышленный магнат, директор и совладелец заводов

Круппа, организатор перевооружения германской армии; 14. Карл Дениц – гросс-адмирал, командующий подводным флотом, затем главнокомандующий военно-морскими силами Германии и приемник Гитлера на посту главы государства; 15. Эрих Редер – гросс-адмирал, бывший главнокомандующий военно-морскими силами Германии (1935 – 194 г.г.) адмирал-инспектор военно-морского флота;

16. Бальдур фон Ширах – организатор и руководитель гитлеровской молодежной организации «Гитлерюгенд», гаулейтер фашистской партии и имперский наместник в Вене; 17. Фриц Заукель – обергруппенфюрер СС, генеральный уполномоченный по использованию рабочий силы; 18. Альфред Йодль – генерал полковник, начальник штаба оперативного руководства верховного командования вооруженных сил; 19. Франц фон Папен – крупнейший международный шпион и диверсант, руководитель немецкого

шпионажа в США еще в период первой мировой войны, один из организаторов захвата власти гитлеровцами, был посланником в Вене и послам в Турции; 20. Артур Зейсс-Инкварт – видный руководитель фашистской партии, имперский наместник Австрии, заместитель генерал-губернатора Польши, имперский уполномоченный по делам оккупированным Нидерландам; 21. Альберт Шпеер – близкий друг Гитлера, имперский министр вооружений и боеприпасов, один

из руководителей центрального комитета по планированию; 22. Константин фон Нейрат – имперский министр без портфеля, председатель тайного совета министров и член имперского совета обороны, протектор Богемии и Моравии; 23. Ганс Фриче – ближайший сотрудник Геббельса, начальник отдела внутренней прессы министерства пропаганды, затем руководитель отдела радиовещания;

24. Мартин Борман – руководитель партийной канцелярии, секретарь и ближайший советник Гитлера. Кроме того учредившие Международный трибунал передали на его рассмотрение дела о преступных организациях: «охранных отделах» нацистской партии (СС), тайной полиции-гестапо (включая так называемую «службу безопасности»), руководящем составе нацисткой партии, штурмовых отрядах (СА), имперском кабинете, генеральном штабе и верховном командовании германских вооруженных сил.

Рассмотрение этих дел показало действие сложного и всеобъемлющего механизма, который использовался нацистами для осуществления их злодейских планов. День окончания II-ой мировой войны от дня начала заседаний Международного трибунала отделяло немногим более шести месяцев. За это время были разработаны Устав и правила процедуры Международного суда, собраны и систематизированы основные доказательства обвинения, составлено обвинительное

заключение, налажена и скоординирована деятельность довольно громоздкого аппарата, представившего четыре союзных державы. Несмотря на относительную непродолжительность следствия, объем доказательств, представленных обвинением, оказался весьма велик. Трибунал рассмотрел более 3 тысяч подлинных документов, допросил около 200 свидетелей, включая маршала Паулюса. Этот драматический эпизод сохранился в памяти всех присутствующих на процессе. Все находившиеся на скамье подсудимых считали его погибшим в

Сталинградском сражении, каково же им было увидеть его, да еще дающим показания против них. Несколько сот свидетелей были допрошены по поручению трибунала специальной комиссией, а так же было принято 300 тысяч письменных показаний. Значительную часть доказательств составляли подлинные документы, захваченные союзными армиями в германских армейских штабах, в правительственных зданиях и других местах. Некоторые из этих документов были обнаружены в соляных копиях, в подземных тайниках, за лажными стенами.

Что же представлял собой зал суда? Первое, что бросается в глаза отсутствие дневного света: окна наглухо зашторены. Зал отделан темно-зеленым мрамором. На стенах барельефы – символы правосудия… Судьи и все присутствующие внимательно слушают прокуроров, свидетелей, подсудимых и их защитников. Каждые 25 минут сменяются стенографистки. Кропотливо трудятся фотографы и кинооператоры многих стран мира. Съемки производятся через специально проделанные в стенах застекленные отверстия.

На возвышении – длинный стол для судей. За ним слева направо разместились генерал-майор юстиции И.Т. Никитченко, подполковник юстиции А.Ф. Волочков, англичане лорд Биркетт и лорд Лоренс, американцы Биддл и Паркет, французы Донедье де Вабр и Роберт Фалько. Ниже судебного стола параллельно ему расположился секретариат. Еще ниже стенографистки. Справа большие столы сотрудников прокуратуры четырех держав.

Позади обвинителей – места для представителей прессы. Слева от выхода – скамья подсудимых. Перед каждым заседанием их доставляют по одному под усиленным контролем. Скамью подсудимых окружают солдаты американской военной полиции. Впереди нее на специально отведенных местах – одетые в мантии адвокаты. На втором этаже зала – балкон для гостей… В этой обстановке предстояло работать без малого год.

Судебный процесс начался 20 ноября 1945 года и закончился 1 октября 1946 года. Трибунал провел 403 судебных заседания… В первый же день процесса в кратком вступительном слове о правовых основах деятельности Международного военного трибунала председательствующий заявил: - Процесс, который должен теперь начаться, единственный в своем роде в истории мировой юстиции, и он имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всем земном шаре.

По этой причине на тех, кто принимает в нем какое-либо участие, лежит огромная ответственность, и они должны честно и добросовестно выполнять свои обязанности без какого-либо попустительства, сообразно со священными принципами закона и справедливости. Нацистские главари пытаются держаться не принужденно. Они переговариваются между собой, пишут записки адвокатам, делают довольно пространные записи для себя. Особенно усердствует Риббентроп. Он буквально завалил защитника своими «инструкциями» и, пожалуй, с

самого начала процесса прямо в зале суда стал сочинять свои «мемуары». Казалось бы, зачем? Ни один еще из буржуазных деятелей не получал возможности столь обстоятельно поведать миру о своей жизни и о своих делах, как это довелось в Нюрнберге бывшим членам правительства гитлеровской Германии. Стенографический отчет процесса явился уникальным собранием правдивых биографий нацистских

политиков. Но это противоречило их желаниям и их намерениям. Нет, не такие «мемуары» хотелось им оставить для истории. И каждый старался по-своему. Одни сами взялись за перо, другие использовали перо многочисленных агентов буржуазной прессы. С первых дней процесса с подсудимыми часто беседовал молодой американский офицер Службы внутренней безопасности, судебный психиатр доктор

Джильберт. Ему завидовали журналисты всего мира. Как все они, Джильберт мог слушать и наблюдать происходящее в зале суда. Как никто из них, он имел возможность без всяких ограничений в любое время общаться с подсудимыми и в зале суда, и в камере, и публично, и наедине. Журналисты буквально охотились за ним, надеясь выудить что-нибудь сенсационное для прессы. Его книга «Нюрнбергский дневник» была издана во многих странах.

По-своему это очень любопытный документ, особенно для участников процесса. Джильберт дополняет общую картину увиденного в Нюрнберге рядом ярких деталей, о которых подсудимые поведали ему в частных беседах. Это как бы ежедневный комментарий самих подсудимых ко всем сколько-нибудь значительным событиям процесса, в какой-то степени объясняющий их собственное поведение в суде. Своеобразный колорит вносили своим появлением во Дворце юстиции пленные эсэсовцы.

Их использовали для всякого рода подсобных работ: перетаскивания мебели, уборки помещений. Этих эсэсовцев каждое утро привозили в крытой машине. Потом они исчезли. Это совпало с появлением в коридорах Дворца юстиции дзотов, в которых постоянно дежурили американские солдаты, вооруженные пулеметами и автоматами. Были установлены зенитные посты на крыше, и вся американская охрана приведена в боевую готовность.

Оказывается, пленные эсэсовцы будто бы разбежались из лагеря, захватили оружие и идут на Нюрнберг. Относительно целей этого похода циркулировали различные слухи. Одни утверждали, что эсэсовцы решили силой освободить нацистских главарей, другие доказывали, что они собираются линчевать их за проигрыш войны. Вскоре, однако, выяснилось, что эти слухи сильно преувеличены. Дзоты были убраны. Но корреспонденты газет ликовали: им представилась возможность сообщить в свои газеты,

журналы и агентства еще одну сенсацию из Нюрнберга. Шли последние месяцы войны. Геббельс и Фриче все еще надрывно кричали в микрофоны, что Германия полна сил и недалек тот час, когда по приказу фюрера на чашу весов будет брошено новое секретное оружие, которое быстро решит исход войны «фатерланда». Но и сами они, и, уж конечно, Генрих Гиммлер к тому времени ясно поняли, что карта «третьей империи»

бита, что гитлеровский режим накануне жесточайшего поражения. Главный имперский каратель все чаще стал задумываться о собственной судьбе. Он всегда слыл реалистом, а тут вдруг утратил чувство реального, сочтя себя подходящей фигурой для переговоров с союзниками. Нет, слишком много крови было на нем, слишком широкой известностью пользовалось имя палача и инквизитора, главаря СС, организатора и повелителя лагерей уничтожения и газовых камер,

чтобы даже на Западе его рассматривали как «высокую договаривающуюся сторону». Однако Гиммлер упорно пытался игнорировать это. В течение нескольких месяцев, предшествующих краху, он неоднократно встречается со шведским графом Бернадотом, усматривая в нем подходящего посредника для установления контактов с западными державами. Предлог: переговоры о судьбе датских и норвежских военнопленных. «Когда Гиммлер внезапно предстал передо мною в роговых очках, в зеленом мундире эсэсовца,

без всякой декорации вспоминал позднее Бернадот то он сразу произвел впечатление какого-то незначительного чиновника. Если бы я встретил его на улице, то определенно не обратил на него никакого внимания…» Между тем перед Бернадотом стоял человек, которого боялась и люто ненавидела вся оккупированная Европа. Гиммлера уже давно не волновали военнопленные. Сегодня его волновала лишь собственная судьба. Несмотря на то, что участь гитлеровской империи уже

предрешена, он еще чувствовал в своих руках власть и пытался через Бернадота установить связь с Эйзенхауэром, предложить американскому генералу капитуляцию гитлеровских войск, чтобы продолжить борьбу на востоке. В поисках спасения главный исполнитель чудовищного плана поголовного уничтожения народов мечется из стороны в сторону и в последние дни войны склоняет голову даже перед Хиллом Сторчем, стокгольмским представителем

Всемирного еврейского конгресса. К тому времени было уничтожено 6 миллионов евреев. В лагерях их осталось совсем немного. И вот тут-то убийца решил воплотиться в ангела-хранителя. Гиммлер сознает, что если об этих планах узнает Гитлер, то «обожаемый фюрер» даже в последние часы собственной жизни позаботиться о голове «железного Генриха». И Гиммлер старается упрятать концы в воду.

Вместе с эсэсовцем Шеллебергом он планирует путь. Гиммлер сообщает Шеллинбергу об усилившейся болезни Гитлера. Обсуждаются наиболее подходящие методы устранения Гитлера. Заодно обсуждается, что должен сделать Гиммлер как только займет место Гитлера. Но Советская Армия путает Гиммлеру все карты.

Каждый ее новый удар, каждый километр, приближающий ее к сердцу Берлина, делает намеченные планы все более эфемерными. И все-таки он опять встречается с Бернадотом, снова просит графа устроить встречу с Эйзенхауэром. Гиммлер настолько уверен в возможности такой встречи, что тут же, можно сказать, параллельно обсуждает с Шелленбергом, как ему держаться с американским главнокомандующим.

Главарь СС умел пускать пыль в глаза, ловчит, заметать следы. Однако, как он ни старался, Гитлер узнал о его переговорах с Бернадотом. Появись Гиммлер в то время в имперской канцелярии, его голова покатилась бы с плеч. Но рейхсфюрер СС предпочитал держаться подальше от гитлеровской норы. Он курсировал между Любеком и Фленсбургом, все еще надеясь стать главой государства, хотя

Гитлер уже заклеймил его в своем «завещании» как предателя. 30 апреля Дениц получил шифрованную радиограмму следующего содержания: «Раскрыт новый заговор. По радиосообщениям противника Гиммлер через Швецию добивается капитуляции. Фюрер рассчитывает, что в отношении всех заговорщиков Вы будите действовать молниеносно и с несгибаемой твердостью.

Борман». Дениц был несколько смущен такой радиограммой. Что значило действовать «молниеносно и с несгибаемой твердостью» против Гиммера, который все еще располагал полицейскими силами и организациями эсэсовцев? Адмирал вежливо попросил Гиммлера встретится с ним. Как вспоминает Дениц, рейсхфюрер принял его не сразу.

По-видимому, он уже чувствовал себя в положении главы правительства. Адмирал спросил, соответствует ли действительности сообщение о том, что Гиммлер пытался через Бернадота связаться с союзниками. Ответ последовал отрицательный, и оба собеседника расстались мирно. На исходе того же дня Дениц получил новую радиограмму: «Вместо рейхсмаршала

Геинга фюрер назначает отныне Вас господин гросс-адмирал, своим преемником. Письменное полномочие выслано. С настоящего момента Вам надлежит принимать все меры, которые окажутся необходимыми в новой обстановке. Борман». Теперь ухе Дениц пригласил к себе Гиммлера. Не зная еще, как последний отреагирует на решение

Гитлера, адмирал принял необходимые меры предосторожности вплоть до установки тайных орудий. Свидание состоялось в атмосфере общего недоверия и подозрительности. Беседа велась без свидетелей, но сам Дениц так записал о ней: «Мы встретились с Гиммлером с глазу на глаз в моей комнате. На всякий случай я положил свой браунинг на письменный стол, с тем, чтобы в любой момент им воспользоваться. Спрятал пистолет под бумаги.

Затем дал Гиммлеру телеграмму, чтобы он почел ее. Он побледнел и углубился в размышления». Имперский палач, как видно, только в этот миг почувствовал, что положение его становится совсем безнадежным. Гиммлер встает, поздравляет Деница и говорит: «Разрешите мне быть вторым лицом в государстве». Новый фюрер решительно отвергает это предложение.

С этих пор Гиммлеру хотелось только одного: чтобы люди о нем забыли. Однако его усиленно ищут контрразведывательные органы союзных стран. Рейхсфюрер сбрил усы, на левый глаз одел черную повязку, в кармане у него удостоверение тайной полевой полиции на имя Генриха Хицингера. Бывший рейхсфюрер предъявляет свое удостоверение патрулю: новенький, безупречно подготовленный документ, какого никто не имел.

Это стало началом конца Гиммлера. Патрульные задержали господина с подозрительным удостоверением. Задержанный передается английским властям. Пока он все еще остается лишь подозрительным лицом. Гиммлер понимает, что долго ему не продержаться в роли Хицингера. Он принимает отчаянное решение и требует чтобы его доставили к коменданту лагеря. Вот он один на один с комендантом. Он снимает черную повязку, надевает очки и четко глуховатым голосам

представляется: - Генрих Гиммлер. Капитан Сильвестр ошеломлен, но быстро овладевает собой: - Отлично. Чего же вы хотите? Гиммлер доволен впечатлением, которое произвело его признание. В нем опять теплица надежда: - Я хотел бы поговорить с фельдмаршалом Монтгомери. Комендант обещает сообщить кому следует, однако вскоре рейхсфюрер СС убеждается в том, что никто не собирается вести с ним «переговоры», его ожидает лишь следователь.

При обыске в кармане куртки Гиммлера находят ампулу с цианистым калием. Офицеров разведки это успокаивает. Они считают принятые ими меры достаточными для предотвращения попытки самоубийства. Гиммлера направляют в камеру. Прибывший из штаба Монтгомери полковник Мэрфи требует осмотреть рот арестованного. Гиммлера доставляют для повторного обыска. Предлагают открыть рот.

Но рейхсфюрер СС быстро сдавливает челюсти: что-то явно хрустнуло, и Гиммлер упал, словно пораженный молнией. Вторая ампула была мастерски вмонтирована позади зубов. Неизвестный солдат, бросив последнюю лопату земли на могилу первого палача «третей империи», удовлетворенно сказал: - Пусть червь возвращается к червям. В зале суда бывшее германское правительство размещалось на двух скамьях. Принцип размещения, в общем соответствовал положению, который каждый занимал в нацистской

иерархии. На первом месте в первом ряду – Герман Вильгельм Геринг. Здесь его называют подсудимый №1, и он старается держаться соответственно: беседует с другими подсудимыми, все время позирует, привлекает внимание фотокорреспондентов. В первые дни процесса его явно задевали нелестные эпитеты прокуроров. Геринг часто вскакивал, требуя слова, однако ему сумели внушить, что он здесь не рейхсмаршал, а лишь

подсудимый. Одним из первых актов фашистского режима было образование имперского министерства авиации. Возглавил его Геринг, произведенный из капитанов в генералы, а затем в рецхсмаршалы. Такой человек, как Редер, всю жизнь продвигавшийся по лестнице военной иерархии со ступеньки на ступеньку, не мог равнодушно отнестись к этому и считал Геринга выскочкой. И не безосновательно: когда летом 1940 года морские летчики добились успехов в блокировании

Британских островов, Геринг усмотрел в этом удар по личному престижу и запретил военно-морской авиации ставить мины в прибрежных водах и сбрасывать торпеды на вражеские конвои, а заодно парализовал попытку изготовления более совершенных авиаторпед. Сообщив следствию конкретные факты, Редер заключает, что только их одних достаточно для привлечения бывшего главнокомандующего ВВС к суду, «так как он по причинам престижного порядка вредил делу ведения морской войны».

Геринг сидит рядом с Р. Гессом и часто обращается к нему. Беседы эти носят характер монолога со стороны Геринга. В нацистском государстве Гесс был заместителем Гитлера по руководству национал-социалистической партией. До 1941 года – это один из наиболее могущественных нацистских лидеров. От него исходили все важнейшие директивы всем партийным организациям.

По версии гитлеровцев, Гесса должны были признать душевно больным, но комиссия на основе тщательного осмотра пришла к заключению, что Гесс не является душевнобольным. Полную же ясность в вопросе о полноценности неожиданно внес… сам Гесс. Когда закончили рассматривать судебно-психиатрические заключения, он медленно встал со своего места, выждал, когда ему поставят микрофон, и объявил: -

С этого момента моя память находится в распоряжении суда. Основания, которые имелись для того, чтобы стимулировать потерю памяти, были чисто тактического порядка. Вообще, действительно, моя способность сосредоточиться была несколько нарушена, однако моя способность следить за ведением дела, защищать себя, ставить вопросы свидетелям и самому отвечать, на задаваемые мне вопросы не утрачена, и мое состояние не может отразиться на всех этих перечисленных явлениях…

На минуту в зале воцарилась полная тишина. Но едва Гесс сел, моментально распахнулись двери и несколько ретивых журналистов сломя голову бросились к телефонам. Судьба была благосклонна к Гессу: четырех летнее пребывание в Англии спасло ему жизнь. Суд, видимо, учел что, находясь вне Германии, Гесс не мог принимать участие в тягчайших преступлениях, совершенных за эти годы.

Однако, бесспорно, прав был советский судья, что и за все содеянное до вылета в Англию Гесс трижды заслужил смертную казнь. Соседом Гесса слева является И. фон Риббентроп. У него поза страдальца. В действительности же всем ясно, что это перепуганный человек, готовый на все лишь бы спасти свою жизнь. По сравнению с ним, сидящий рядом В. Кейтель выглядит просто браво, хотя и у него на лице нет признаков

оптимизма. Он чем-то напоминает эмблему гитлеровского орла. На скамье подсудимых Кейтель появляется с неизменной папкой, наполненной бумагами, которые изучает во время заседаний. Последний раз Кейтель был в полном параде 8 мая 1945 года. Тогда он и написал акт о капитуляции Германии. И как только на бумаге появилась его подпись, энергично и повелительно прозвучали слова: - Германская делегация может удалиться.

И он удалился… в Нюрнберг. А вот Эрнст Кальтенбрунер, заместитель Гитлера. Из его кабинета шли директивы об уничтожении миллионов людей в подопечных ему лагерях смерти. Он смотрит в зал суда ненавидящим взглядом убийцы, пойманного с поличным на месте преступления. И этот человек когда-то был юристом, членом корпорации, требовавшей уважения к закону и его постоянного соблюдения! Это был, пожалуй, самый «трудный» подсудимый.

Уличенный сотнями лично им подписанных документов, не говоря о свидетелях, Кальтенбрунер, мобилизовав свой адвокатский опыт, делал все чтобы запутать ясные вопросы. Сосед Кальтенбрунера А. Розенберг. Конец войны застал его Фленебурге, где обосновалось последнее правительство «третей империи». С горя напившись, он каким-то образом вывихнул себе ногу и оказался в госпитале, откуда попал в

Нюрнберг. Дальше сидит Ганс Франк – «суперюрист» нацистской партии. Он был адвокатом Гитлера после провала путча 1923 года на судебном процессе в Мюнхене и затем неотступно следовал за фюрером. Но, оказавшись на скамье подсудимых, одним из первых встал в позу разоблачения Гитлера, нацизма и своих коллег. Он буквально рыдал, слушая показания свидетелей и смотря документальные фильмы о фашистских зверствах.

Бок о бок с Франком – Вильгельм Фрик. Под его руководством разрабатывались варварские законы, послужившие «юридической» базой для преследования и уничтожения целых народов. За Фриком сидел главный «теоретик» антисемитизма Юлиус Штрейхер пожалуй, самая омерзительная личность среди подсудимых. Он немало преуспел в отравлении сознания немецкого народа.

Оказавшийся рядом со Штрейхером Вальтер Функ ужасно возмущался своим вынужденным соседством с «этим выродком», «злобствующим юдофобом». Бывший министр экономики и президент имперского банка не хотел иметь «ничего общего с преступным фанатиком». А Штрейхер сардонически улыбался, когда обвинители начали потрошить «пуритана» Функа, напомнив ему, что в сейфах рейхсбанка хранились золотые кольца и зубные коронки, снятые с жертв Освенцима и Майданека. А вот Яльмар Шахт, представитель германского монополистического капитала,

без которого не было бы ни Гитлера, ни Гринга, ни Гесса, ни Розенберга, ни Функа, ни Штейхера. Но вместе с другими крупными банкирами, щедро финансируя нацистскую партию, помог Гитлеру стать рейхсканцлером и развязать II-ую мировую войну. Не менее красочен второй ряд скамьи подсудимых. 20 дней пробыл Дениц в роли «главы государства». Развязка наступила 22 мая 1945 года.

Ему позвонили и предложили явиться в межсоюзную комиссию вместе с Йодлем и Фридебургом. Когда адъютант доложил ему об этом вызове, новый «фюрер» встал, прошелся по кабинету и распорядился после нескольких секунд молчания: - Приготовьте нужные вещи, день нашего ареста наступил. Не избежал возмездия и другой гросс-адмирал Редер.

Рядом с гросс-адмиралу отведено место Бальдуру фон Шираху, руководителю «Гитлерюгенда». Этот человек много работал над тем, как лучше отравить сознание германской молодежи, сделав из нее послушное орудие нацистского режима. Далее Фриц Заукель – самый свирепый работорговец. Он являлся генеральным уполномоченным по набору рабочей силы, загнал миллионы людей на каторгу и сделал

все, чтобы многие вырабатывались там до конца. За Заукелем – Йодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ. Далее Франц фон Папен, бывший рейхсканцлер, открывший в 1932 году Гитлеру дорогу к власти. По соседству с Папеном – Артур Зейсс-Инкварт. Во время войны, будучи гаулейтером, он топил в крови польский и голландский народы.

Ему вспомнили все, в том числе и роль организатора пятой колонны в Австрии. А вот и Шпеер. По мере того как обнажалось его лицо, тот все больше и больше терял самообладание. Он стал бормотать что-то в том смысле, что «охотнее остался бы архитектором, чем министром вооружений». Но обвинитель не интересовался его архитекторской работой и предъявлял суду одно за другим неопровержимые доказательства преступной деятельности Шпеера в качестве министра вооружений: обвинитель оглашает подписанный

Шпеером приказ о том, чтоб СС и полиция «спокойно принимали суровые меры и отправляли лодырей в концлагеря». Затем предъявляется новый документ – показания рабочих танковых заводов о каких-то ящиках. Подсудимый спешит объяснить, что это шкафы для спецодежды. Но обвинитель обращается к показаниям свидетелей: «я, ниже подписавшийся Дамм, лично видел, как трое русских рабочих были заперты в ящик, причем двое из них в одно отделение…

Двое русских должны были всю ночь под Новый год находиться в этом ящике, в то время как на них выливали ледяную воду». В заключительной речи обвинитель заявил: - Когда фашистские летчики бомбардировали мирные города и села, убивая женщин, стариков и детей, когда немецкие артиллеристы обстреливали из тяжелых орудий Ленинград, когда гитлеровские пираты топили госпитальные суда, когда

ФАУ разрушали города Англии – это было результат деятельности Шпеера… и еще двое – Нейрат и Фриче. Первый до Реббентропа был министром иностранных дел. Он помогал Гитлеру делать начальные шаги агрессивной политики, потом, поднаторев в нацистской идеологии, Нейрат занял пост рейхспротектора Чехии и Моравии. Ганс Фриче – заместитель Геббельса, возглавлявший радиопропаганду и все время старавшийся возбудить

в немецком народе ненависть к другим народам. Система доказательств, использованных на процессе, таила в себе не мало сюрпризов для подсудимых. Помощник главного советского обвинителя Л.Л. Смирнов предъявил показания Зигмунда Мазура, препаратора анатомического университета в Данциге (Гданьске). Этот свидетель показывает, как из человеческого жира нацисты производили мыло. Одновременно суду предъявляется рецептура, утвержденная соответствующими инстанциями.

Но внимание подсудимых приковано к предмету стоящему на столе и накрытому материей. Сдернув белое покрывало, прокурор предъявил суду «кюветы», формы, в которые вливалось еще жидкое мыло. А вот и само мыло, по виду обыкновенное, но оно получено ценой человеческих жизней. Затем в руках обвинителя появляется нечто вроде куска кожи. Да, это не выделанная кожа, содранная со спины человека.

Когда Л. Смирнов произнес эти слова, по залу прошел приглушенный стон. Многие передернулись, будто ощутили прикосновение палача к своему телу. У стены на столах тоже стоят какие-то предметы, прикрытые простынями. По указанию простыни убирают, и перед глазами присутствующих появляются куски выделанной человеческой кожи. На каждом из них следы красивой татуировки: татуированных людей убивали, а из их кожи делали абажуры

и различную галантерею. Тут же под стеклянным колпаком – высушенная человеческая голова, она стояла как сувенир на письменном столе начальника Освенцима. Нацисты сами вели учет своим преступлениям: в концлагерях велись гроссбухи, где в алфавитном порядке отмечалось «прибытие» и «убытие». Обвинитель предъявляет одну такую книгу. Она настолько массивна, что он с трудом передает ее на судейский стол.

Много сюрпризов для подсудимых заключал в себя и сосредоточенный в Нюрнберге фотофонд. Гитлеровцы любили позировать перед фото- и кинокамерами, не подозревая, что, в конечном счете, это обернется против них же. Кальтенбрунер, например, не отрицает, что когда-либо бывал в лагере Маутхаузен и присутствовал при загрузке печей трупами. У свидетельского пульта Франсуа Буа, вызволенный из

Маутхаузена. Будучи фотографом, он использовался администрацией лагеря в отделе по установлению личности заключенных. Это позволило Буа положить на стол пачку фотографий о Маутхаузене, либо сделанных им самим, либо переданных эсэсовцами для проявления и отпечатывания в виде негативов. На одной из них изображен так называемый «маскарад». Буа поясняет: - Он устроен «в честь» одного сбежавшего австрийца.

Беглец, работая столяром в лагерном гараже, смастерил такой ящик, в котором можно было спрятать человека, и в этой таре с помощью товарищей вырвался из лагеря. Но его поймали, приговорили к казни и повели на виселицу перед строем из 10 тысяч заключенных под музыку оркестра цыган. 29 ноября 1945 года подсудимые, доставленные в судебный зал, обратили внимание, что на одной из стен установлен белый экран. Предстояла демонстрация серии документальных фильмов.

На экране фильм «Концентрационные лагеря». Гестаповская кинохроника не предназначалась, конечно, для широкой публикации. Кадры Освенцима леденят кровь. Нескончаемой вереницей проходят перед зрителями десятки тысяч, ожидающих смерти. Их избивают, травят собаками, а в конце их страдальческого пути – знаменитые печи-крематории. Перед входом в крематорий – горы обуви, детские вещи.

Далее целый склад тюков, на которых надписи: «Волос мужской», «Волос женский». И опять горы обуви, трупов и … оркестр, составленный из лучших музыкантов Европы. Он исполняет «танго смерти», заглушая стоны умирающих. Потом уничтожили и самих оркестрантов, чьи стоны не заглушал никто. Освенцимские кадры сменяются кадрами из Бухенвальда.

Снова всепожирающие печи и абажур из татуированной кожи. Когда на экране появляются тюки волос и диктор объявляет, что это «сырье» использовалось для изготовления каких-то специальных чулок для команд подводных лодок, Дениц отворачивается и что-то шепчет Редеру. А вот и Дахау. 17 тысяч мертвецов… Функ безудержно плачет,

Франк кусает ногти. На экране появляется Иосиф Крамер – палач Бельзенского концлагеря. В яму сбрасываются человеческие тела. Франк совсем теряет самообладание. Он кричит задыхающимся голосом: - Грязная свинья! По окончании этого фильма тюремный психиатр, доктор Джильберт, услышал реплику Штрейхера: - Может быть в последние дни нечто подобное действительно происходило.

Ему отвечает Фриче: - Миллионы в последние дни? Нет Вечером Джильберт направился в камеры. Зашел к Фриче. Тот глядел на него отсутствующим взглядом и еле-еле выговаривал: - Никто на земле и на небе не сумеет снять этого позора с моей страны. Ни в грядущих поколениях, ни в течение столетий. Но пройдет всего 6 лет, и он напишет книгу, в которой

будет все отрицать… От Фриче Джильберт отправился к Франку. Едва доктор заговорил о просмотренном фильме, Франк заплакал и запричитал: - Подумать только что мы жили как короли и верили в этого зверя Не позвольте никому убеждать вас в том, что мы ни чего не знали. Все знали, все понимали что-то ужасное в нашей системе…

Вы еще слишком хорошо обращаетесь с нами. Ваши военнопленные и наш собственный народ умирали от голода в концлагерях… Бог мой, спаси наши души!… Да, доктор, то что я говорю вам истинная правда. Этого суда хотел сам господь. Франк видел Треблинку, Майданек и Освенцим не только на экране. Он самолично наносил туда визиты. И тогда не плакал, не ударялся в истерику. А вот теперь, увидев документальный фильм и явственно почувствовав

прикосновение веревке к своей шее, вдруг разрыдался. На чем? Конечно же только над своей судьбой. …Джильберт у Папена. Доктор интересуется, почем он, открывший Гитлеру дорогу к власти, демонстративно отвернулся от экрана? Ответ предельно лаконичен: - Я не хотел видеть позор Германии. Шахт жалуется Джильберту: - Неслыханно, что меня заставляют сидеть рядом с этими преступниками

на одной скамье! Но ошибка, может быть, состояла в том, что Шахта посадили далеко от Геринга. Камера Заукеля. Он дрожит всем телом и уверяет Джильберта: - Я бы задушил себя собственными руками, если бы творил хоть малейшее из того, что нам показали. Это позор! Это позор для нас, наших детей, наших внуков! Кейтеля Джильберт застает за едой. Он не вступает в разговор до тех пор, пока доктор сам не заговаривает

относительно фильма. Фельдмаршал германской армии проронил лишь несколько слов: - Это ужасно! Когда я смотрю подобные вещи, стыжусь, что я немец. Геринг ушел от обсуждения этой темы. Фриче оказался словоохотливее: - Да, доктор, это была последняя капля. Я смотрел на экран, и у меня было чувство все возрастающей кучи грязи, в которую я погружаюсь и постепенно задыхаюсь.

Джильберт заметил Фриче, что Геринг гораздо спокойнее и, как видно проще относится ко всему этому. Тогда Фриче начал проклинать Геринга, этого «толстокожего носорога, который позорит немецкий народ». Но суть не в том, что и следы, и причитания, и высокопарные восклицания подсудимых – сплошное лицемерие, а в том, что никто из державших ответ перед Международным трибуналом, даже в неофициальных беседах с доктором Джильбертом не решился отрицать содеянных нацистами преступлений, а лишь стремился выгородить

себя, представить сторонним наблюдателем. Маховой вал правосудия делал последние обороты. Многомесячный судебный процесс шел к концу. Прежде чем удалиться в совещательную комнату, суд должен заслушать последние слова подсудимых. Все в Нюрнберге с нетерпением ждали этого. И сами подсудимые понимали, Что это слово будет для них последним. И что же? Изменили ли они своей тактике? Отнюдь нет.

Подсудимые лгали, изворачивались, громоздили одну ложь на другую, и, чем больше они врали, тем больше зал суда заполнялся смрадом крематориев. Немецкий народ, много лет считавший этих людей своими вождями и шедший по пути, проложенному ими, был жестоко наказан, ибо путь тот вел его к катастрофе, к позору. Впрочем, и «вожди» в своем последнем слове не забыли о народе. После того как они обрушили на него чудовищные страдания и лишения, им вдруг пригрезилось, что он нуждается

в их заступничестве перед Международным трибуналом. Геринг стал первым разглагольствовать о судьбе «простых немцев» и убеждать суд в том, что здесь судят его и других «государственных деятелей» Германии, но «нельзя карать немецкий народ». С ложным пафосом нацист №2 воскликнул: - Немецкий народ не виновен! Точно так же вел себя и фон Ширах. Этот растлитель германской молодежи решил выступить в качестве ее

защитника. В своем последнем слове он просил суд «не обвинять германскую молодежь» и устранить «искаженное о ней представление». Подсудимые явно стремились уйти от своей зловещей тени, расползшейся по всей Европе. Геринг опять нагло заявляет: «Я не хотел войны, не способствовал ее развязыванию». Риббентроп слезливо жалуется, что на него «возлагают ответственность за руководство внешней политикой, которой руководил другой», то есть Гитлер. А Кальтенбрунер?

Палач народов Европы признал, что гестаповцы творили страшные вещи, чудовищные преступления, но в этой шайке оголтелых преступников предводительствовал не он, а Гиммлер. Сам же Кальтенбрунер якобы всей душой стремился на фронт, чтобы не видеть этого позора. Функ в последнем слове ударился в философию: - Человеческая жизнь состоит из заблуждений и вины. Я также во многом заблуждался, и во многом меня обманули.

Я должен открыто признать, что… был слишком беспечным, легковерным и в этом вижу свою вину. Про сейфы рейхсбанка, набитые золотыми коронками, Функ решил промолчать, промямлив: «Гиммлер обманул меня, обошел меня». Как и на протяжении всего процесса, некоторые подсудимые, произнося последнее слово, стали в позу разоблачителей. Разоблачали они кого угодно, но только не себя. Тот же

Функ причитал: - Здесь раскрылись кошмарные преступления… Эти преступления заставляют меня краснеть… - Моя политическая ошибка заключалась в том, что я недостаточно скоро разглядел размах преступной натуры Гитлера выдавил из себя Шахт. Работорговец Заукель тоже обвинял во всем лишь Гитлера и Гиммлера. Побивая все рекорды ханжества, он заявил: -

Господа судьи, бесчеловечные действия. Выявленные на этом процессе, поразили меня в самое сердце… Я с глубоким смирением склоняю свою голову перед жертвами всех наций и перед теми несчастиями и страданиями, которые разразились над моим собственным народом. А Кейтель? Какие последние слова нашел он, чтобы объяснить свои преступления? - Лучшее, что я мог дать, как солдат повиновение и верность – было использовано для целей, которые нельзя

было распознать. Я не видел границы, которая существует для выполнения солдатского долга. В этом моя судьба. Нашлись и такие среди подсудимых, которым даже перед раскрывшийся могилой наиболее привлекательной казалась роль проповедников и наставников. С явно фальшивой патетикой в голосе Франк заявил: - Я прошу наш народ не отчаиваться, не идти более по гитлеровскому пути.

А Зейсс-Инкварт сказал нечто такое, что никак не вызвало возражений тогда и звучит более убедительно сейчас: - Германия в своих собственных интересах не должна желать войны. Она должна следить за тем, чтобы никто не вложил в ее руки оружие. Своеобразное впечатление произвело слово Шпеера: - Гитлер и крах его системы причинили германскому народу невероятные страдания…

После этого процесса немецкий народ будет призирать Гитлера и проклинать его как зачинщика всех несчастий. На вопрос председательствующего о признании своей вины подсудимые отвечали весьма стандартно: - Не виновен. Некоторые добавляли к этому еще несколько слов: - В том смысле, как предъявлено обвинение, не виновен.

Лишь Гесс внес в свой ответ разнообразие: - Признаю себя виновным перед богом. Но существовал еще один документ, на полях которого гитлеровцы в неофициальной форме и менее лаконично выражали свое отношение к вопросу о виновности. Это экземпляр обвинительного заключения, принадлежавший доктору Джильберту. Он попросил своих «пациентов» написать на этом экземпляре и мнение о предъявленном каждому из них обвинении. Все подсудимые понимали, что их беседы с

Джильбертом не останутся секретом. При помощи этих бесед они пытались апеллировать к истории и оставить о себе впечатление противоположное тому, которое формировалось в зале суда под давлением неотразимых улик. Геринг никак не хотел признавать, что перед ним юридический документ, фиксирующий на основе общепринятых норм его чудовищные преступления против человечества. Он написал на обвинительном заключении, видимо, давно продуманную фразу: «Победители всегда будут судьями,

а проигравшие – обвиняемыми». И. фон Риббентроп решил пролить крокодилову слезу: «Обвинительное заключение направлено против невиновных людей». При этом, как отмечает доктор Джильберт в своем дневнике, он устно добавил: - Мы все были тенью Гитлера. Р. Гесс отделался тремя словами: - Я не помню. Эрнст Кальтенбрунер написал: «Я не считаю себя виновным в каких-либо военных преступлениях.

Я выполнил свой долг как руководителя разведывательного органа и отказываюсь заменить здесь Гиммлера». А. Розенберг, главный теоретик нацизма и человекоистребления на Востоке, написал: «Я отвергаю обвинение в заговоре. Антисемитское движение было только мерой защиты». Надпись Франка гласит: «Я рассматриваю этот процесс как божьей воли мировой суд, которому предстоит

рассмотреть и положить конец ужасной эре страданий под властью Гитлера». Фрик был более лаконичен: «Все обвинительное заключение основывается на фиктивном предположении о заговоре». Заукель написал: «Пропасть между идеалами социальной общности, которые я представлял себе и защищал как моряк и рабочий в прошлом, и ужасами концлагерей потрясла меня». Ф. фон Папен хотел уверить современников и потомков, что только обвинительное заключение раскрыло перед

ним мрачную историю «третей империи», что оно ужаснуло его «безответственностью, с которой Германия была ввергнута в эту войну и мировую катастрофу, а также массой преступлений, совершенных некоторыми представителями немецкого народа». Кейтель пытался укрыться от возмездия ссылкой на солдатскую дисциплину: - Для солдата приказ есть приказ. А Дениц решил еще раз засвидетельствовать свою наглость и написал: «Ничто в этом перечне обвинительного заключения меня не касается.

Типичный американский юмор». К концу процесса не было ни одного среди подсудимых, который отрицал бы доказанность обвинения в целом. Однако почти не оказалось таких, кто признал бы свою личную ответственность. Но было два исключения. Франк заявил: - Я прошу трибунал в результате судебного разбирательства решить вопрос о степени моей виновности, но я лично хотел бы заявить, что после всего, что я увидел на протяжении этих пяти месяцев процесса, благодаря чему я смог получить общее представление обо всех совершенных

ужасах, у меня создалось чувство моей глубокой виновности… Аналогичную позицию занял и Ширах, заявивший трибуналу: - Вот в чем мая вина, за которую я отвечаю перед богом и перед германским народом: я воспитывал ну молодежь для человека, которого на протяжении долгих и долгих лет считал вождем нашей страны, но который в действительности был убийцей, погубил миллионы людей… Каждый немец, который после

Освенцима еще придерживается расовой политики является виновным… 30 сентября 1946 года суд завершил свою работу – приговор был написан и подписан всеми членами Международного трибунала. Теперь ему предстояло сказать свое последнее слово, определить судьбу каждого подсудимого. Подсудимых вводят в зал одного за другим с промежутком в полминуты – минуту. Они выглядят очень напряженными. Нюрнбергский процесс вступил в свою последнюю и решающую фазу.

В зале стоит напряженная тишина. - Встать! Суд идет! – объявляет маршал суда. Из совещательной комнаты выходят судьи. В руках у председателя трибунала, лорда Джефри Лоренса, объемистая папка, а в ней – текст приговора, на оглашение которого ушло более одного дня. Шахту, Папену и Фриче Международный трибунал вынес оправдательный приговор. Коменданту суда приказано освободить их. Фриче и Папен прощаются со своими соседями, пожимают руки

Герингу, Деницу и некоторым другим. Только Шахт проходит мимо Геринга, даже не посмотрев в его сторону. Остальные подсудимые остались на скамье. После перерыва им предстоит выслушать свой приговор, не обещающий столь счастливой развязки. 1 октября 1946 года в 14 часов 50 минут суд приступил к своему последнему заседанию. Вот вышли судьи. Чуть заметный кивок Лоренса и все опускаются на свои места.

Последний раздел приговора будет оглашать сам председательствующий. Открывается дверь позади скамьи подсудимых, из темного отверстия в хорошо освещенный зал вступает Геринг. Он обводит зал беспокойным взглядом. Ему подают наушники, хотя познания Геринга в английском языке достаточны, чтобы понять лаконичную, на выразительную формулу приговора: смерть чрез повешение. Выслушав приговор, он обводит зал взглядом полным ненависти, молча снимает наушники

и уходит. За его спиной закрывается дверь, чтобы через несколько секунд снова открыться. Появляется Гесс. Он отказывается от предложенных наушников. Трибунал объявляет приговор: пожизненное заключение. Вновь закрывается и вновь открывается дверь. На этот раз входит Риббентроп. Лицо как зола, глаза полузакрыты и выражают испуг, в руках какая-то папка с бумагами, но

она ему никогда не пригодится. - К смертной казни через повешение объявляет Лоренс. Риббентропу требуются усилия, чтобы повернуться обратно и скрыться в темноте прохода. Вводят Кейтеля. Он идет выпрямившись, как свеча. Лицо непроницаемо. - К смертной казни через повешение звучит в наушниках. Розенберг теряет самообладание, когда слышит такой же приговор.

Вводят Франка. У палача, обещавшего сделать «фарш из всех поляков», на лице умоляющее выражение. Он распростер руки, но ничего уже не может изменить приговор: к смертной казни через повешение. Вслед за Франком вбегает Штрейхер, погромщик и растлитель душ тысяч и тысяч немцев. Широко расставив ноги и вытянув вперед голову, он производит впечатление человека, ожидающего удара. И он получает его, услышав те же слова, что и Франк.

За Штрейхером – Заукель. Услышав об уготовленной для него петле, он резко снимает наушники, что-то злобно шипит и удаляется. А вот и Функ. Он помнит о золотых коронках, снятых с зубов освенцимских жертв, хранившихся в сейфах имперского банка, а потому не ожидает для себя ничего иного, как смертный приговор. Но до него доносятся слова пожизненное заключение. Функ явно растерян. Похоже на то, что он рыдает и делает беспомощную попытку поклониться судьям.

18 раз открывалась и закрывалась дверь позади скамьи подсудимых. 15 часов 40 минут, процесс закончен, судьи удаляются. В коридорах Дворца юстиции нарастает странный шум. Это многоязычная толпа журналистов ринулась к телеграфу и телефонам: они спешат передать последние итоги почти годичной деятельности Международного трибунала:

12 подсудимых – Геринг, Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Кальтенбрунер, Фрик, Франк, Штейхер, Заукель, Йодоль, Зейсс-Инкварт и заочно Борман – приговорены к смертной казни через повешение; Трое – Гесс, Функ, Редер – к пожизненному заключению; Двое – Ширах и Шпеер – к двадцати годам тюрмы; Нейрат – к пятнадцати;

Дениц – к десяти. Но нельзя не упомянуть о Густаве Круппе. Дело о нем, в связи с тем, что он был признан невменяемым, было приостановлено, а в последствии прекращено за смертью подсудимого. Тем временем доктор Джильберт внимательно наблюдал за поведением приговоренных. Вот в камеру привели Геринга. Маска бравады окончательно спала с его лица.

Кажется, только здесь ему впервые удалось постичь весь ужас слов: «Смертная казнь через повешение». Геринг смотрит в лицо Джильберту и истерично кричит: - Смерть… Вслед за Герингом возвращается Риббентроп. Пугливо оглядываясь по сторонам, он начинает нервно вышагивать свой последний «лебенстраум» и тоже причитает: - Смерть…смерть Я так ненавидим, так ненавидим!

Когда Джильберт вошел в камеру Кейтеля, тот обернулся и с ужасом воскликнул: - Через повешение Я думал, что от этого буду избавлен. А почему? На каком основании смел так думать фельдмаршал Кейтель? Ведь он сам подписал десятки приказов о массовых убийствах, сам предлагал использовать «любые средства без ограничения» даже против женщин и детей, «если только это способствует успеху».

Ему ли было ожидать пощады от суда нардов? А впрочем, не один Кейтель заблуждался на сей счет. Как ни странно, одинаково с ним думал американец Эйзенхауэр. Когда ему сообщили о судьбе ожидающей Кейтеля, он заметил: - Удивлен, что судьи так легко сочли возможным осудить военного человека. Я думал, что судьба военных составит специальную заботу трибунала.

В глазах американского генерала судьи Международного трибунала выглядели бы куда более респектабельнее, если бы они вместо смертного приговора отпустили Кейтеля и Йодоля, да еще надев на их головы венцы великомучеников. Но дальше Эйзенхауэра пошли колумбийские сенаторы. Они ханжески выступили за помилование всех, осужденных к смертной казни.

Сенаторы уверяли, что «смягчение наказание будет встречено потомством с восхищением как величайший акт великодушия». Однако именно в приговоре Международного трибунала народы всех стран увидели величайшее воплощение гуманности. 9-10 октября 1946 года Контрольный совет по Германии рассмотрел просьбы осужденных о помиловании и отклонил их. Теперь дело было за сержантом Вуддом, которому поручалось привести приговор в исполнение.

Исполнение приговора было осуществлено в ночь на 16 октября 1946 года. Первым привели Риббентропа. Он был в состоянии полной прострации, с трудом произнес свое имя. Пастор прочитал короткую молитву, и тут же последовала казнь. Сержант Вудд делал свое дело с поразительной четкостью и в течение полутора часов покончил со всеми приговоренными. Их тела были привезены в Мюнхен и сожжены в крематории, а прах развеян по ветру.

Осужденные же к долгосрочному лишению свободы последовали в Шпандау. В 1957 году, отбыв заключение 11 лет, освободился Функ. Еще раньше, 1954 году, был помилован Нейрат, умерший через 2 года после помилования. В 1958 году выпушен из-под стражи Редер, а его преемник на посту главнокомандующего гитлеровским флотом Дениц полностью отбыл срок наказания и был освобожден в 1056 году.

В 1966 году, после двадцатилетнего заключения освобождены Шпеер и Ширах. В настоящее время Шпандау продолжает служить пристанищем лишь для Гесса, который должен остаться там пожизненно. Материалы Нюрнбергского процесса и сегодня остаются острейшим орудием в борьбе за мир против агрессоров. Им еще чуждо понятие «архив». Нюрнбергский процесс стол водоразделом в истории международного права.

Приговор Международного трибунала покончил не только с наиболее тяжкими военными преступниками, но, что гораздо важнее с вековой безнаказанностью агрессии и агрессоров. Да, материалы Нюрнбергского процесса живучи! Это почувствовали на себе и Эрих Кох – палач Польши и Украины, и Оберлендер, зверствующий на оккупированных советских территориях, и Эйхман, на чьей совести 6 миллионов уничтоженных евреев.

Эриха Коха и Адольфа Эйхмана по материалам Нюрнбергского процесса судили и приговорили к смертной казни. Оберлендера, пригревшегося было на посту министра в Бонне, под давлением разоблачительных документов Нюрнбергского процесса Аденауэр был вынужден уволить в отставку. Нюрнбергский приговор – это домоклов меч, который всегда будет висеть над головами тех, кто вновь попытался бы нарушить спокойствие народов и ввергнуть человечество

в новую войну. После оглашения приговора, когда все покинули зал суда, один французский журналист сфотографировал уже пустую скамью подсудимых. Глядя на эту фотографию в подсознании невольно всплывают слова: - Помните уроки истории, господа! Не забывайте Нюрнберг! Литература 1. А.И. Полторак «Нюрнбергский эпилог». 2. «Нюрнбергский процесс» - сборник материалов в 8 томах, т.

1. 3. Б. Полевой «В конце концов».