Энциклопедия для детей. Всемирная история 1996г. 12

ПИРАТЫ

Слово «пират» происходит от греческого peirates — разбойник, грабитель. Традиционно пи­ратами считали тех, кто занимался нападе­нием на суда в открытом море и нередко — на прибрежные поселения, обогащаясь за счёт на­грабленной добычи.

Первые пираты появились с возникновением мо­реплавания и морской торговли. Ими были фини­кийцы — лучшие мореходы древности (см. ст. «Фи­никия»). Считается, что финикийцы представляли собой особого рода сообщество морских разбойников и торговцев. Впрочем, каждый выходивший в море купец был, как правило, и пиратом и не упус­кал возможности поднажиться за счёт своего же коллеги. Успешное развитие торговли финикийцев способствовало расцвету пиратства.

Богатство финикийских купцов привлекло вни­мание их более бедных соседей, и в море вышли греческие пираты. Их деятельности в Эгейском мо­ре благоприятствовали географические условия (сильно изрезанный берег) и уровень развития мо­реходства — тогда плавали под парусами вдоль бе-

Мавры, господствовавшие на Средиземном море в XVI в.. стали причиной многочисленных морских сраженийевропейцев и арабов.

369

рега только днём, а на ночь укрывались в заливах. Тут-то пираты и подстерега­ли свою жертву: бесшумно, во тьме под­ходили на вёслах, и каждый разбойник становился богачом. Со временем пираты обрели такую силу, что стали создавать свои небольшие государства, с которыми их соседи предпочитали не бороться, а заключать соглашения.

Особого размаха пиратство в Средиземном море достигло во времена Римской республики. Римляне не имели крепких морских традиций и не способны были противостоять пиратам, которые нападали не только на корабли, но и на прибрежные города, по­являясь даже у ворот Рима. В I в. до н. э. Рим под­вергался настоящей морской блокаде. Такая ситуа­ция заставила сенат (правительство Рима) принять серьёзные меры по борьбе с пиратством. Это дело было поручено Помпею, которому удалось ликви­дировать основные пиратские гнёзда в Испании, Африке, на Сицилии, Сардинии и в Эгейском море. Затем целых десять лет Средиземное море было от­носительно спокойным для мореплавания. Позднее пираты, правда, возобновили свою разбойничью де­ятельность, но обрести прежнего могущества уже не смогли.

Несмотря на всю древность происхождения пи­ратов, их тем не менее часто воспринимают как ге­роев Средних веков. Ведь именно в это время они вышли на просторы океанов, а пиратское «движе­ние» получило широкий размах. Но не одни лишь те, над кем развевался чёрный стяг и кто бороздил волны «флибустьерского» моря, были пиратами Средневековья.

«Спаси нас, Боже, от неистовства норманнов!» — молились европейцы, прося Всевышнего о защи­те от пиратов с севера — викингов (см. ст. «Викин­ги»). Они появлялись неожиданно, высаживались на берег и разоряли не успевшее подготовиться к обороне поселение, после чего уходили, увозя на­грабленное и оставляя после себя пепелище и горы убитых. Внутри своего сообщества викинги сурово преследовали всякий грабёж и насилие. Обман при дележе добычи считался серьёзным преступлением. Смертью карались предательство и дезертирство. Северными пиратами можно назвать также и сла­вянских морских разбойников Балтийского моря. Они были настоящим бедствием не только для от­дельных кораблей, но и для прибрежных городов. Разбой славянских пиратов привёл в упадок город Хайтхабу (в Южной Дании). С концом эпохи ви-

Карибские острова стали базой французских и английских пиратов, грабивших золотые конвои из Нового Света в Европу.

370

кингов и постепенным исчезновением в поединках с ними славянских пиратов воды Балтийского моря не стали безопаснее. На смену пришли не менее мощные пиратские организации, успешно продол­жавшие «лучшие» традиции своих предшественни­ков.

Одной из самых могущественных была возник­шая в XIV в. организация витальеров (от нем. Vitalienbruder — братство кормильцев), называвших себя «друзьями Бога и врагами мира». Они обосно­вались на острове Готланд. Витальеры принимали в свои ряды моряков торговых судов, прельстив­шихся возможностью поднажиться; беглецов, пре­следуемых законом; тех, кто считал себя обижен­ным и жаждал мести; просто искателей приключе­ний всех национальностей. Витальеры установили внутри своей организации железную дисциплину. Капитаны требовали беспрекословного подчине­ния, а ослушавшихся ждала смертная казнь. Дея­тельность витальеров привела к упадку не только торговой навигации, но и рыболовства, ибо пираты не гнушались нападать и на рыбаков. Государства в бассейнах Балтийского и Северного морей, только объединив усилия, в 1401 г. смогли, наконец, по­кончить с витальерами. Могучая пиратская органи­зация погибла.

В XV в. на Средиземном море — традиционной вотчине пиратов — возник мощный центр морского разбоя, терзавший судоходство и торговлю в этом районе до конца эпохи парусного флота — более 300 лет! Этот центр получил название «берберийского» (Берберией назывались берега Северной Африки). Берберийские (или варварийские) пираты осели на острове Джерба и превратили его в хорошо укреп­лённый опорный пункт — базу для разбойничьих экспедиций. Они принимали самое активное учас­тие в борьбе Европы с Турцией на стороне послед­ней. За короткое время варварийские пираты овладели почти всем Средиземноморским побережьем Африки. Они грабили ко­рабли и европейские порты, уводя в не­волю тысячи пленников. Для христиан плен у варварийцев был подлинным кошмаром.

Самый расцвет варварийского пиратства при­шёлся на XVI в. и совпал с ростом морского могу­щества Турции. Испанцы пытались бороться с мор­скими разбойниками, но не сумели справиться с их флотом, возглавляемым братьями Барбаросса, ко­торые пользовались славой непобедимых морехо­дов. После одной из атак пираты заняли город Ал­жир, старший из братьев провозгласил себя сул­таном Барбароссой I и создал пиратское государство в Северной Африке, правда, быстро ставшее зави­симым от Турции.

Варварийское пиратство пошло на убыль лишь в XVIII в. в связи с ослаблением Османской им­перии и решительными совместными действиями против него европейских государств. Но ещё в 1800 г. дань пиратскому государству платили та­кие страны, как Португалия, Дания и Швеция. Го­сударство морских разбойников прекратило своё существование лишь в середине XIX века!

Великие географические открытия возродили пиратство. Как только гружённые золотом испан­ские галеоны потянулись из Нового Света, им на­перерез немедленно рванулись пиратские корабли. Началась эпоха морских разбойников Атлантики — эпоха «флибустьерского» моря.

«Флибустьерское» море — это Карибское море. Ему суждено было стать ареной действия самых из­вестных пиратов истории, а затем и огромного чис­ла их литературных двойников. В войне, развер­нувшейся между европейскими странами за откры­тые земли, морские разбойники принимали самое непосредственное участие. И среди них были не только отчаянные головорезы и грабители, но и

Пират заряжает пушку.

371

преследуемые на родине протестанты, мстящие за своё изгнание всем попав­шимся на пути католикам, и романти­ки — искатели приключений.

Флибустьеры, буканьеры, корсары, каперы, приватиры — это не одно и то же, хотя грабили все они одинаково беспощадно. Самые настоящие пи­раты — буканьеры (англ. bukaniers, первоначально

— жившие на Антильских островах охотники и за­готовители мяса) и флибустьеры (фр. flibustiers — свободно грабящие). Они нападали на всех подряд, включая соотечественников и единоверцев. Эти наз­вания существовали недолго: в XVI — середине XVII в.

Корсары, каперы, приватиры — это разбойники на службе у государства. Имея разрешение властей (каперскую грамоту), они атаковывали суда тех держав, с которыми их страна воевала или просто была в плохих отношениях. В каперской грамоте обговаривались условия, по которым корсар полу­чал в награду часть награбленного у неприятеля добра или всё целиком.

Пираты и корсары прекрасно уживались вместе и делали это столь успешно, что порой невозможно было отличить одних от других. Вместе они дали миру громкие и грозные имена корсара Дрейка и пирата Моргана. Правители по достоинству оцени­вали заслуги своих корсаров. Королева Англии Елизавета I посвятила Фрэнсиса Дрейка в рыцари, сделала адмиралом (см. статью «Фрэнсис Дрейк»). И не мудрено: золото, которое он отнимал у испан­цев, исправно пополняло королевскую казну. Но не часто власти оказывали пиратам такое покрови­тельство, обычно их преследовали, сажали в тюрь­мы или вешали. И тогда, угнездившись среди бес­численных островков Карибского моря, флибустье­ры создали своё «береговое братство» — необычайно сплочённое, дисциплинированное сообщество, ос­новой которого были неукоснительное соблюдение данной присяги и общность имущества. Любые по­пытки присвоить себе часть добычи карались смер­тью или изгнанием из «братства». Все доходы были строго распределены в зависимости от должности: капитан получал 400 песо, матрос — 100, юнга — 50. Была даже организована выплата пенсий пост­радавшим в боях: за выбитый глаз, закрытый зна­менитой чёрной повязкой, платили 100 песо или давали одного невольника. Все члены команды, от юнги до капитана, получали одинаковую пищу. Важнейшие вопросы — цель экспедиции, её курс

— капитан в виде предложений давал на утвержде­ние совету, в который входил весь экипаж корабля. При этом существовал непреложный закон «берего­вого братства»: команда беспрекословно подчиняет­ся до конца рейда капитану, который несёт ответ­ственность за свои действия перед пиратским сооб­ществом.

В конце XVI в. пираты обосновались на острове Тортуга и превратили его в мощную крепость, став­шую столицей «берегового братства» на 50 лет, пока в 1657 г. французы не утвердили там власть короля Людовика XIV. Потеряв надёжное пристанище,

флибустьеры не отчаялись. К тому времени они уже совершали свои грабительские походы на больших, отлично вооружённых трофейных кораблях, созда­вая целые эскадры, плававшие под чёрным флагом с изображением скелета, прозванного весёлым Род­жером (потом от скелета остались только череп и скрещённые кости). Эти экспедиции приносили из­вестность и богатство своим организаторам — д'Олонэ, Скотту, Монбару, Моргану — и гибель тем, кто попадался им на пути. Изгнанные с Тортуги пираты довольно быстро обосновались на ост­рове Ямайка. В столице острова Порт-Ройяле анг­личане организовали даже целую компанию, зани­мавшуюся торговлей неграми-рабами.

Пираты всегда славились пристрастием к рабо­торговле. Они быстро вступали в коммерческое сот­рудничество с купцами и вскоре превратили Порт-Ройял в свою базу. В этом городе никого не инте­ресовало, честно ли добыт товар и сколько крови пролил тот, кто его доставил, — за всё платили звонкой монетой. Пираты расхаживали здесь в шёлке и бархате, соря золотыми направо и налево в кабаках и игорных домах.

Европейские государства были очень обеспокое­ны деяниями обитателей Порт-Ройяла. Но город, прозванный «пиратским Вавилоном», обладал бо­гатством купцов, способных подкупить любого чи­новника, и кораблями морских разбойников, всё более жадных и беспощадных. В конце XVII в. сре­ди них особенно прославился Генри Морган.

Генри Морган, прозванный Жестоким, являет­ся, может быть, самым знаменитым пиратом, если не в мире, то уж в Карибском море — точно. Он начал юнгой, был «белым невольником», стал пи­ратским «адмиралом», мечтал создать государство флибустьеров, штурмовал испанские города, был отдан в руки английского правосудия, но не попал на эшафот, а предстал перед королём Яковом II, который назначил его губернатором острова Ямай­ка. После получения столь почётной должности Морган «взялся за ум» и посвятил остаток своих дней расправам с бывшими соратниками из «бере­гового братства», превратив «пиратский Вавилон» в относительно спокойный центр морской торговли.

Но спокойствие, видно, не было суждено Порт-Ройялу. В 1692 г. (через четыре года после смерти губернатора Моргана) сильное землетрясение унич­тожило богатый город. Его руины покоятся на дне моря и до сих пор привлекают искателей затонув­ших сокровищ. Пиратство в Карибском море пошло на убыль.

В Атлантике же было довольно спокойно до кон­ца XVIII в., пока войны Европы не вывели в море (на этот раз уже к берегам Северной Америки) но­вые эскадры с легко превращавшимися в пиратов каперами и просто головорезами, не менее жесто­кими, чем их карибские предшественники. Пират­ство существовало везде, где пролегали морские торговые пути в Европу, во всех океанах, кроме Северного Ледовитого.

372

Пираты.

В Индийском океане пиратствовали арабы и индийцы, причём у последних разбойничье ремесло часто переходило от отца к сыну, из поколения в поколение. В XVIII в. в Индийский океан пришли пираты-евро­пейцы, изгнанные из Карибского моря. Они стали объединяться с местными «коллегами», нередко предводительствуя ими и создавая, как и в Атлан­тике, свои сообщества. Интересной была попытка француза Миссона и итальянца Караччиоли, не­удавшихся монахов и пиратствующих романтиков, создать из своих собратьев-разбойников республи­ку, живущую по законам равенства. Они воспиты­вали матросов в духе Десяти библейских заповедей, отбирали у тех, кого брали на абордаж, не больше половины товара, не забыв извиниться, и вели себя с ошарашенными жертвами вежливо и предупреди­тельно (отчего, видимо, и не встречали особого со­противления). В конце концов «апостолы новой ве­ры» (так называли себя эти странные пираты) ос­новали на Мадагаскаре республику Либерталию. Она просуществовала недолго и была разграблена местными племенами.

Основоположниками морского разбоя в Тихом океане, а вернее, в Дальневосточных морях, стали китайцы и японцы. Их привлекали гружённые то­варом торговые флотилии и пассажирские суда. На­ряду с этим развитию пиратства способствовали частые войны между государствами.

Самой яркой фигурой среди пиратов Дальнего Востока была китаянка госпожа Цин, жившая на рубеже XVIII и XIX в. За короткий срок она стала

неофициальным адмиралом всего китайского пи­ратского флота. Ловкая женщина командовала шестью эскадрами, на которых установила желез­ную дисциплину. Она была талантливым флотовод­цем и не раз одерживала победы над преследующим пиратов правительственным флотом. Не сумев справиться с «адмиральшей», китайские власти за­ключили с ней договор, по которому каждый пират, отказавшийся от своего преступного ремесла, полу­чал средства для того, чтобы начать новую жизнь. Сама же Цин так и не смогла забыть старые при­вычки и дожила свой век главарём крупной шайки контрабандистов.

С конца XIX в. пиратство в своём первоначаль­ном виде уже не угрожало мореплаванию. Однако оно существует и поныне, преимущественно в мо­рях возле Китая и Юго-Восточной Азии. Под по­кровом ночи пираты на лёгких и быстрых мотор­ных лодках или маленьких рыбацких катерах на­падают на стоящие в порту суда, а дальше — всё, как и у их предшественников, только вот команду теперь предпочитают всё-таки не убивать.

Современное пиратство, давно потерявшее свой прежний облик, всё же не стало менее опасным. Утратив позиции на море, пираты действуют теперь в воздухе и на суше. Террористы, угоняющие воз­душный лайнер, называются воздушными пирата­ми. Радиопираты вторгаются в эфир, телепираты захватывают телевизионные каналы. Не исключе­но, что стремительное развитие техники породит новые разновидности пиратства.

ФРЭНСИС ДРЕЙК

Фрэнсис Дрейк (1545—1596 гг.) родился в графстве Девоншир (Англия) в семье ферме­ра. Его отец впоследствии стал корабельным священником, и поэтому с четырёх лет корабль заменил Фрэнсису дом. В 1561 г. владелец не­большого судна, на котором плавал Фрэнсис, ос­тавил ему после смерти свой корабль. Так в 16 лет Дрейк стал капитаном.

В первую экспедицию — за рабами, органи­зованную родственником Фрэнсиса Хоукинсом, Дрейк отправился в 1566 г. В то время сама Англия в рабах не нуждалась, но это был очень выгодный товар, который с удовольствием покупали испанцы для работы в своих колониях. Испанский король запретил подданным покупать рабов из Африки у англичан, однако такие противозаконные сделки были отнюдь не редкими.

В 1567 г. уже в качестве капитана и компаньона Дрейк принял участие в новой экспедиции своего родственника Хоукинса к берегам Африки и Латин­ской Америки. В Америке в то время находились владения португальского и испанского королей. Огромное количество вывозимых оттуда богатств при­влекало алчные взоры разбойников всех мастей. Нищая Англия поощряла действия своих корсаров (корсары — пираты, находящиеся на службе у го­сударства; см. ст. «Пираты»), которые по возвра­щении делились с королевой Елизаветой добычей. Награбленные ценности существенно пополняли оскудевшую казну.

В своей второй экспедиции Дрейк командовал небольшим судном «Юдифь» водоизмещением 50 т. Экспедиция сложилась неудачно, хотя корабль Дрейка и не пострадал. В порт Плимут вернулись только 2 корабля экспедиции из 5 и 80 человек из 500. Дрейк горел жаждой мщения. Он решил бро­сить вызов королю Испании и захватить «сокро­вищницу мира», город Сан-Хуан-де-Улоа, в кото­ром скапливались богатства со всей Мексики для отправки в Испанию.

В 1572 г. Фрэнсис Дрейк на двух кораблях «Па­ша» и «Лебедь» решил осуществить свой план мес­ти.

Неудачи, казалось, преследовали Дрейка. Сна-

374

чала он захватил город, в который ещё не привезли сокровища. Затем организовал неудачное нападе­ние на караван. Но упрямый корсар не сдавался. Он поставил себе целью захватить сокровища Ис­пании, и никакие преграды не заставили бы его свернуть со своего пути.

Спустя некоторое время Дрейк вторично напал на караван с сокровищами, но не смог унести много из-за огромного количества богатств. Большая часть золота была зарыта, но и того, что удалось увезти, Дрейку вполне хватило, чтобы вернуться в Англию богатым человеком.

В 1573 г. после ряда неудач Фрэнсис Дрейк, ис­пользуя дружбу с беглыми рабами-неграми (маронами), захватил сокровища испанской короны. Он стал состоятельным человеком, свёл знакомство с самыми влиятельными людьми Англии.

Его дерзкие нападения на испанские колонии, наглое фланирование перед носом у испанской эс­кадры, захваты по пути десятка судов и милосердие (Дрейк не убивал команду противника) заставляли говорить о нём со страхом и уважением как о гроз­ном противнике, неустрашимом пирате и отчаян­ном авантюристе.

Отношения Испании и Англии обострялись. Вот-вот могла разразиться война. Дрейк предложил королеве Елизавете план экспедиции, ко­торая должна была нанести серьёзный урон испанцам в их колониях. Короле­ва одобрила предложения Дрейка и согласилась стать его компаньоном. Правда, с условием, что об этом никто не узнает.

13 октября 1577 г. эскадра Дрейка, состоящая из пяти кораблей (сам капитан находился на флаг­мане «Пеликан»), вышла в море. В апреле 1578 г., захватив по пути несколько испанских кораблей и «освободив» их от груза и продовольствия, эскадра подошла к Бразилии. По пути «королевский кор­сар» высаживался на ещё не знакомых англичанам островках и заводил знакомства с местными жите­лями. В некоторых случаях аборигены не прояв­ляли дружелюбия, но Дрейк никогда не мстил им даже за гибель своих матросов.

В августе 1578 г. Дрейк подошёл к южной око­нечности континента — Магелланову проливу. С ним было всего три корабля, т. к. при сильных штормах, царящих в этих водах, корабли часто те­ряли друг друга (Дрейк приказал сжечь два судна своей флотилии, чтобы облегчить себе путь и не тратить времени на поиски). Перед прохождением Магелланова пролива Фрэнсис Дрейк переименовал свой флагман «Пеликан» в «Золотую лань».

Ка'перский поход против испанских поселений в Новом Свете.

375

Наконец, преодолев опасный про­лив, Дрейк первым из европейцев вы­шел в Тихий океан из Атлантического (конечно, не считая испанцев и португальцев, ко­торые владели проливом). Дрейк исследовал юж­ную оконечность материка и открыл мыс Горн, на котором провёл два дня.

Разразившаяся буря разметала корабли эскад­ры. Шторм начался 7 сентября и продолжался до 28 октября. «Золотая лань» ждала остальные ко­рабли в условленном месте, но они не появлялись. Дрейк начал курсировать вдоль берегов. Ему был необходим запас пресной воды и продовольствия. При одной из высадок произошла стычка с индейцами. Дрейк был ранен, несколько матросов погиб­ло, но Дрейк не стал применять оружие.

«Золотая лань» шла вдоль за­падного берега Америки и достиг­ла 48 градусов северной широты, пройдя дальше всех европейских судов к Северному полюсу. Про­плывая вдоль побережья, Дрейк захватывал испанские суда с зо­лотом и драгоценностями. При этом корабли и команды он отпус­кал, а груз оставлял себе. Точно так же он «освободил» несколько испанских городов от обремени­тельного количества сокровищ.

Беспрепятственному грабежу Дрейка помогало то, что испан­цам и в голову не могло прийти, что какое-либо неиспанское судно может оказаться у западных бе­регов Америки.

Во время своих плаваний Дрейк налаживал дипломатичес­кие контакты с индейскими пле­менами. Недалеко от современно­го Сан-Франциско его даже при­знали королём. Дрейк назвал эту землю Новым Альбионом и объя­вил её собственностью королевы Елизаветы. Он поставил там столб с соответствую­щей надписью, а вместо печати вложил в отверстие шестипенсовую монету с изображением английской королевы.

В июне 1579 г., так и не дождавшись своих ко­раблей (как выяснилось впоследствии, один из них погиб, а другой повернул назад), Дрейк решил воз­вращаться, но не тем же путём (у Магелланова про­лива его уже ждала испанская эскадра, хотя Дрейк об этом и не знал), а через Индийский океан.

68 дней «Золотая лань» находилась в открытом море. Войдя в Индийский океан, судно чуть не по­терпело крушение, однако всё обошлось, и 26 сен­тября 1580 г. Дрейк вернулся в Плимут. Так закон­чилось второе кругосветное путешествие 1577— 1580 гг. (первое совершил Магеллан в 1519— 1521 гг.). Дрейк был первым англичанином, обо­шедшим вокруг света.

Из этого плавания Фрэнсис Дрейк привёз огром­ные богатства, истинных размеров которых не зна­ет никто. Предполагается лишь, что общая сумма составляла 600 тыс. фунтов стерлингов (для срав­нения — годовой доход английского государства был 300 тыс. фунтов стерлингов). Львиная доля до­бычи досталась королеве. Компаньоны Дрейка по­лучили 4700% на вложенные деньги. Королева же за счёт этих денег смогла полностью погасить госу­дарственный долг Англии.

Дрейк стал национальным героем. Елизавета произвела его в рыцари (чрезвычайно почётное в Англии звание). Существует легенда, что именно с Дрейка пошёл обычай отдания во­инской чести. Как утверждают, когда английская королева взо­шла на палубу «Золотой лани», чтобы самой произвести знамени­того корсара в рыцари, Фрэнсис Дрейк при её приближении при­крыл лицо рукой, чтобы показать, что сияние королевы ослепило его. Говорят, именно с тех пор вои­ны отдают честь, прикладывая ру­ку к голове.

«Королевский корсар» стал ры­царем, членом парламента, ко­мендантом Плимута, адмиралом корсарского флота и т. д. Отныне прославленный пират стал имено­ваться «сэр Фрэнсис Дрейк».

Отношения Англии с Испанией ухудшались день ото дня. В 1585 г. король Испании и Порту­галии Филипп II захватил в своих портах все английские торговые корабли, а членов экипажей бро­сил в тюрьму. Англия послала экспедицию во главе с Дрейком, чтобы нанести испанцам ответный удар.

В эскадру входили 21 судно и 2300 солдат и матросов. Дрейк со­вершил рейд по островам близ Ис­пании и отправился в Вест-Ин­дию. На островах Зелёного Мыса Дрейк захватил города Сантьяго и Сан-Доминго и предал их огню. Ему также удалось покорить центр испанских зе­мель в Южной Америке — Санто-Доминго (остров Эспаньола). Не добившись большого успеха, Дрейк отправился к городу Картахена и взял его. 28 июля 1586 г. Дрейк, изрядно потрепав испанские вла­дения, вернулся с добычей в Плимут.

В 1587 г. состоялась ещё одна военная экспе­диция Дрейка, на этот раз к испанским берегам. Дрейк взял сильнейшую крепость Кадис, сжёг там более 30 испанских судов и захватил корабль, ко­торый вёз груз драгоценностей королю Испании. Всё это ослабило Филиппа II, и ему пришлось отложить задуманную военную высадку в Англию ещё на год.

Неизвестный художник

"Сэр Фрэнсис Дрейк".

Вторая половина XVI в.

376

Корабль Дрейка в бою.

Испания собирала флот, который должен был переправить в Англию де­сант. Этот флот получил название «Не­победимая армада». Командовал им герцог Медина Седония. В Англии готовились отразить нападение. Адмиралом флота был назначен лорд-адмирал Хоуард, вице-адмиралом — Фрэнсис Дрейк. «Непобе­димая армада» состояла из 134 судов, 8 тыс. мат­росов и 18 тыс. солдат. Англичане же имели всего 90 кораблей.

У англичан практически не было шансов на по­беду. Однако большой пиратский опыт Дрейка, пе­ревес в манёвренности и единство действий англий­ских кораблей помогли выиграть ожесточённое сра­жение. Это, а также то, что испанцы допускали крупные просчёты (например, герцог Медина не воспользовался попутным ветром, который мешал англичанам выйти из Плимута и давал возмож­ность беспрепятственно разгромить английскую эс­кадру), и обусловило успех сражения.

Наконец, две эскадры встретились около порта Кале. Хотя испанцы держались мужественно (ни один галеон не сдался), они всё же вынуждены бы­ли отступить под защиту шотландских берегов.

Англичане в этом сражении не потеряли ни од­ного корабля, в Испанию же вернулось не более 50 судов. И хотя владычество Испании не было слом­лено этим сражением, вторжение в Англию не сос­тоялось.

В 1589 г. Дрейк предпринимает неудачную по­пытку захватить Лиссабон. С ходу город взять не удалось, а для длительной осады у англичан не бы­ло ни сил, ни орудий. Королева была разгневана:

ведь она вложила в эту экспедицию много денег, полагаясь на «своего пирата». Казалось, удача от­вернулась от Дрейка. Знаменитый корсар впал в немилость: Елизавета и слышать не хотела о по­бедителе «Непобедимой армады».

Но в 1595 г. ситуация изменяется. Королеве опять понадобился «её пират», как она называла сэра Фрэнсиса. Елизавета отправляла экспедицию в Панаму. Две эскадры под командованием Дрейка и Хоукинса должны были повторить поход Дрейка, совершённый 20 лет назад.

И опять неудача. Испанцы узнали об экспеди­ции англичан и хорошо подготовились. Да и уроки, полученные от самого Дрейка, не прошли зря: мощ­ные крепости возвышались там, где раньше были небольшие города. В середине плаванья умер Хоукинс. Лихорадка и дизентерия косили людей. За­болел и Фрэнсис Дрейк. Он слабел с каждым днём и умер на рассвете 28 января 1596 г.

Как сообщали участники плаванья, свинцовый гроб с телом Дрейка был опущен в воды залива у Номбре-де-Диоса, «почти в том месте, откуда адми­рал начинал свой путь к всемирной славе». На том же месте были потоплены два корабля флотилии и несколько захваченных испанских судов в знак осо­бого уважения к памяти адмирала сэра Фрэнсиса Дрейка.

Испания праздновала смерть своего ненавистно­го врага, «королевского корсара», «дьявола Дрей­ка» как национальный праздник. Однако никакие празднества не могли возместить того ущерба, ка­кой нанёс Дрейк испанскому могуществу на морях.

ГУМАНИСТЫ

Иногда началом новой эпохи в культуре, в духовной жизни людей может стать событие на первый взгляд глубоко личное. Так было весной 1283 г. с флорентийцем Данте Алигьери, когда он, 18-летний, повстречал даму своего сердца

— Беатриче Портинари — и посвятил ей стихи. Прошло несколько лет, и Беатриче умерла. А ещё через некоторое время Данте написал книгу «Новая жизнь», в которую включил сонеты и канцоны, обращённые к Беатриче, и рассказ о своей любви, о том, что он пережил после смерти возлюбленной.

«В этом разделе книги моей памяти, до которого лишь немногое заслуживает быть прочитанным, на­ходится рубрика, гласящая: incipit vita nova» (лат. — началась новая жизнь).

Это была действительно новая внутренняя жизнь, не похожая на представления средневеко­вого человека о ничтожности всего земного перед волей Бога. Ещё когда Данте впервые в девять лет мимолётно увидел Беатриче, ему будто послышался голос некоего духа: «Вот пришёл бог сильнее меня, дабы повелевать мною». Предмет преклонения — земная любовь:

Узрев небесное, благоговеет,

Как перед чудом,, этот мир земной.

Это новое мировоззрение не случайно возникло в Италии. Развитая городская культура, свободы в купеческих республиках способствовали понима­нию ценности человеческой жизни, красоты в окру­жающем мире. И языком этой культуры была уже не мёртвая латынь, а живой язык — итальянский. «Латинский комментарий, — написал Данте в тра­ктате «Пир», — был бы благом лишь для немногих, народный же окажет услугу поистине многим». Обиходный язык он уподобил хлебу из ячменя, а не из дорогой пшеницы.

(О самом известном произведении Данте — «Бо­жественной комедии», где он, впрочем, ещё отдал дань прежней культуре, путешествуя по загробным мирам с древнеримским поэтом Вергилием, а затем с Беатриче, вы можете прочитать в томе «Эн­циклопедии», посвящённом художественной лите­ратуре.)

Прошло полвека, и другой великий уроженец Тосканы, поэт Франческо Петрарка, в трактате «О средствах против всякой фортуны» написал: «Ис-

378

тинно благородный человек не рождается с великой душой, но сам себя делает таковым великолепными своими делами». Человек был им осознан как хо­зяин своей судьбы: «Ты будешь тем знатнее, чем более низкородны и гадки твои родители, если ты окажешься добродетельным. Всё благородство бу­дет твоим, и ты станешь предком благородного по­томства» . Такой взгляд на жизнь отвергал почтение к феодальной знати лишь ввиду её «благородного» происхождения.

Петрарка, бывший также видным политическим деятелем Италии, выступил с критикой папского Рима:

Источник гордости, обитель гнева,

Хранитель ереси, рассадник злых препон,

Когда-то Рим, а ныне — Вавилон...

Начиная с Петрарки, в Италии уже отчётливо сложилось явление, названное впоследствии гума­низмом (от латинского humanus — «человечес­кий»). Ученики поэта ввели это слово, взяв его из трудов древних авторов. Уже с Петрарки, страст­ного любителя античной истории, началось изуче­ние наследия Рима, а через него — Греции, в кото­ром видное место занимало мировоззрение, свобод­ное от отрешённости и аскетизма. Гуманистам были близки Платон, Аристотель, Софокл, Эврипид, Вер­гилий, Овидий, уделявшие внимание живому чело­веку во всём его многообразии. Начались и архео­логические поиски, и собирание предметов древне­го искусства — ведь в Италии они были на каждом шагу.

К XV в. (по-итальянски — Кватроченто) гума­низм пронизал уже всю передовую итальянскую культуру. Канцлер Флорентийской республики Леонардо Бруни пишет «Историю Флоренции», сво­бодную от голословных легенд и чудес, с опорой на архивные источники (по примеру римского истори­ка Полибия). Художник Мазаччо, скульптор Дона­телло создают реалистический человеческий порт­рет. Города, особенно Флоренция, украшаются на­рядными зданиями с широкими окнами, колонна­дами, высокими башнями, а на театральных под­мостках идут пьесы самого Лоренцо Великолепно­го, покровителя искусств, воспринявшие античную гармонию. Делаются первые попытки обучать по-новому подрастающее поколение, обучать так, что­бы знания не были для школяров грузом «учёного хлама», не связанного с жизнью. Витторино де Фельтре основал «Школу радости», совершенно не похожую на душную учебную келью с обычной зуб­рёжкой. Его ученики обучались на природе, изу­чали различные ремёсла, проводили время в бесе­дах с учителями, занимались физическими упраж­нениями. Всё это, правда, было уделом лишь изб­ранных.

Пико делла Мирандола и другие специалисты-филологи стали критически относиться к Библии и другим христианским сказаниям, изучая их как от­ражение своего времени и находя в них много про­тиворечий.

Идеалы раннего гуманизма были тесно связаны с развивавшимся пред­принимательством, накоплением состо­яний, зарождением буржуазии, стремлением к ос­воению новых торговых путей, открытию новых го­ризонтов. Купеческая щедрость порождала про­славление радостей жизни, всевозможных удоволь­ствий.

Вершиной новой культуры в Италии по праву можно считать конец XV — начало XVI вв., время жизни Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонарроти. Всё-таки большинству Леонардо да Винчи известен прежде всего как художник, но он был одним из самых разносторонних гениев в истории человечества. Автор его первой биографии Джорджо Вазари писал: «Дарование его было так велико, что в любых трудных предметах, к которым обра­щалась его пытливость, он легко и совершенно на­ходил решения; силы в нём было много, и соеди­нялась она с лёгкостью; его помыслы и поведение были всегда царственны и великодушны... И хотя он больше влиял на умы словами, чем деяниями, вследствие великих качеств, которыми он был чу­десным образом одарён, слава об имени его никогда не исчезнет». Леонардо оставил литературные со­чинения и множество трудов и набросков по всем тогдашним наукам и предвосхитил развитие мно­гих современных наук. Он разработал проекты ле­тательных аппаратов, различных двигателей, опти­ческих приборов. Современники считали это фан­тазией, а мы с удивлением понимаем, что Леонардо заглянул в наш век. «Опыт никогда не ошибается, — замечал он, — ошибочными бывают только наши суждения, заставляющие нас ждать от опыта таких явлений, которых он не содержит». И свои великие живописные и скульптурные творения мастер соз­давал, используя все законы анатомии, света и тени в соответствии со своим исследовательским мето­дом.

Однако XVI в. стал для Италии тяжёлым време­нем, когда раздробленность страны привела к втор­жению французских и испанских войск, а потеря торговых путей на Восток — к невозможности при­менения образованными людьми своих знаний и умений. Поэтому многие учёные, инженеры, техни­ки, архитекторы, художники всё чаще отправля­лись в другие страны. Леонардо да Винчи прожил последние годы жизни в королевском замке Амбуаз во Франции. Выходцы из Италии сделали немало для распространения в Европе гуманистической культуры.

С конца XV в. новая культура начинает разви­ваться и в других европейских странах — Герма­нии, Франции, Англии, Нидерландах, Испании, где к тому времени также происходит ломка тра­диционного мировоззрения — развиваются техни­ка, торговля, складываются связи с внешним ми­ром. Повсюду создаются университеты — средото­чие научных знаний, а изобретение книгопечата­ния сделало главным источником этих знаний кни­гу. В каждой стране идеи гуманизма попадали на почву активной общественной борьбы, прежде всего

379

против господства католической церк­ви. Многие гуманисты выступали и против феодальных порядков и их но­сителей — старой наследственной знати, дворянст­ва, чиновников. Немецкий поэт Себастьян Брант посадил в своей сатире всё современное ему косное и порочное феодальное общество на «Корабль дура­ков» (1494 г.). А выходец из Нидерландов Эразм Роттердамский опубликовал в 1509 г. сатиру «По­хвала Глупости». Глупость идёт по миру в сопро­вождении своих спутников — Самолюбия, Лести, Лени, Наслаждения, Безумия, Чревоугодия, Раз­гула и Непробудного Сна. «При помощи этих вер­ных союзников, — говорит Глупость, — я подчиняю своей власти весь род людской, отдаю приказы и самим императорам». Лучшими подданными этой царицы являются князья, кичащиеся своей знат­ностью, жадные священнослужители, капризные придворные.

Во Франции новая эпоха в культуре получила, наконец, общеупотребительное название — Ренес­санс (Renaissance) — Возрождение, т. е. возрожде­ние традиций древности.

Всюду Возрождение способствовало развитию национального самосознания, выводу националь­ных литературных языков на уровень древних.

Я, древних изучив, открыл свою дорогу,

Порядок фразам дал, разнообразье слогу,

Я строй поэзии нашёл — и волей муз,

Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.

Так писал французский поэт XVI в. Пьер де Ронсар.

Принципы нового гуманистического воспита­ния, мечту о гармоничном человеке выразил во Франции медик и писатель Франсуа Рабле в своём знаменитом романе «Гаргантюа и Пантагрюэль». В нём описана Телемская обитель, куда нет доступа «лицемерам, ханжам и святошам, чванным пусто­словам». В этом аббатстве воздвигнуты прекрасный дворец и парк для прогулок, гимнастические пло­щадки и зверинец. Все обитатели аббатства — доб­ровольно пришедшие туда люди — умеют писать стихи, играть на музыкальных инструментах, го­ворить на пяти-шести языках. Там «льётся песня от полноты души». Правда, эту обитель приходится обслуживать, а телемиты не утруждают себя фи­зическим трудом.

Другой гуманист начала XVI в., англичанин То­мас Мор, выпустил «Золотую книгу о новом острове Утопия» («утопия» по-гречески — «место, которого нет») с рассказом моряка о далёком острове где-то в Атлантике — ведь подобные рассказы были так популярны в период Великих географических от­крытий. Жизнь на воображаемом острове основана на принципах равенства между людьми. Все они занимаются земледелием и ремеслом и могут осваи­вать науки, временно освобождаясь от физического труда. Утопийцы (жители Утопии) не пользуются деньгами и сообща владеют всем имуществом.

Иначе представлял себе идеальное общество другой английский гуманист, Фрэнсис Бэкон. В его «Новой Атлантиде» всеобщее благоденствие дости­гается благодаря развитию частной собственности и предпринимательства.

Некоторые гуманисты пытались обосновать принципы переустройства современного им общест­ва. Польский публицист Анджей Фрыч Моджевский написал трактат «Об исправлении Речи Посполитой», в котором высказывался за прекращение феодальных распрей, наделение крестьян землёй, равные права для всего населения.

Многие гуманисты отвергали догматы католи­ческой церкви, выступали за ограничение её влия­ния. Однако, когда в Германии и других странах началась Реформация, ряд мыслителей, в том числе Эразм Роттердамский и Томас Мор, не поддержали её. В чём тут дело? Реформация стала проводиться как приспособление церкви к укладу жизни нарож­давшейся буржуазии и «нового дворянства». Её идеологи опять-таки навязывали массам людей оп­ределённое религиозное учение и вскоре стали пре­следовать его противников, как и католики. А гу­манизм выступал за свободу мировоззрения. Неко­торые деятели культуры Возрождения вообще от­рицали сотворение мира Богом, его троичность и, если не совсем отрицали сверхъестественные нача­ла в мире, то считали, что божественна сама при­рода. Так, учёный и борец за науку Джордано Бру­но учил, что в основе мира лежит саморазвивающа­яся материя — «мировая душа», творящая всё но­вые и новые формы. В соответствии с многообра­зием Вселенной, развивая учение Коперника о Сол­нечной системе, Бруно утверждал, что в космосе есть другие звёздные системы и обитаемые миры, как Земля, «если не так и не лучше, то во всяком случае не меньше и не хуже». Человек выделяется из природы присущей ему способностью к позна­нию. «Умственная сила никогда не остановится на познанной истине, но всегда будет идти вперёд и дальше, к истине непознанной».

Джордано Бруно пал жертвой смертного приго­вора католических противников его учения. Во имя торжества познания он не отрёкся и пошёл в 1600 г. на костёр:

«Сжечь — не значит опровергнуть!»

За свои убеждения заплатили жизнью также француз Этьен Доле, итальянец Лючилио Ванини, испанец Мигель Сервет, причём последнего сожгли на костре не католики, а кальвинисты. В 1535 г. был казнён по обвинению в противодействии введе­нию в Англии англиканской церкви и в измене ко­ролю Томас Мор, бывший ранее лордом-канцлером.

Позднее Возрождение (с середины XVI до сере­дины XVII в.) было трагическим временем. Те ко­лоссальные сдвиги в обществе, ломка феодальных устоев, которые возвещали в своё время гуманисты, обернулись тяжелейшей борьбой между старыми и новыми общественными силами, затяжными вой­нами и поражением в ряде стран сторонников пре­образований. С одной стороны, в Испании, Италии, Польше, Чехии, на юге Германии свирепствовала феодально-католическая реакция, всюду простёрла

380

свои щупальца инквизиция, иезуиты пытались привить новым поколениям безоговорочное подчи­нение властям. С другой стороны, зарождавшиеся буржуазные порядки привели уже тогда к культу денег, погоне за прибылью ценой нещадной эксплу­атации наёмных рабочих и ограбления колонизи­руемых стран. Это шло вразрез с гуманистическими представлениями об уважении к каждому челове­ку. Сами мыслители Возрождения, представляв­шие собой небольшой слой образованных людей, оказались не поняты до конца ни власть предержа­щими, ни народом. Это породило среди лучших умов того времени настроения разочарования, до­сады и отрешённости от мира.

Прошу, молчи, не смей меня будить.

О, в этот век, преступный и постыдный,

Не жить, не чувствовать — удел завидный.

Отрадней спать, отрадней камнем быть.

Такое четверостишие предпослал великий Микеланджело одному из своих поздних творений — статуе «Ночь». Ему созвучен знаменитый сонет Вильяма Шекспира:

Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж

Достоинство, что просит подаянья,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье. ..

«Быть или не быть — вот в чём вопрос?» — го­ворит себе герой трагедии Шекспира принц Гамлет. Можно сказать, что всё Возрождение оказалось по­добно Гамлету или герою Мигеля де Сервантеса Дон Кихоту — гуманисты страстно желали усовершен­ствовать, «поправить» мир, верили в безграничные возможности человека, мечтали о торжестве справедливости для всех, но не знали, как его добиться, действуя по наитию, как Гамлет, или наивно, как Дон Кихот.

Но и на своём излёте видные гуманисты не из­меняют своим идеям. Француз Мишель Монтень, переживший в своей стране долгие кровопролитные войны между католиками и протестантами, отра­зил в своей книге «Опыты» многие грустные вы­воды и сомнения. Но тут же замечал всему вопреки:

«Блаженство и счастье, которыми светится доб­родетель, заливают ярким сиянием всё имеющее к ней отношение... И одно из главнейших благоде­яний её — презрение к смерти; оно придаёт нашей жизни спокойствие и безмятежность, оно позволяет вкушать её чистые и мирные радости...» Большое место Монтень уделил образованию и воспитанию:

«Пусть учитель спрашивает с ученика не только слова затверженного урока, но и смысл и самую суть его и судит о пользе, которую он принёс, но не по показаниям памяти своего питомца, а по его жизни».

Представление о всеобщем просвещении, задача которого — усовершенствовать человеческое об­щество, уже прокладывало путь к новой культур­ной эпохе.

Эпоха Возрождения в европейских странах стала временем невиданного взлёта человеческого духа. Человек стал стремиться к внешней и внутренней независимости в мире. Идеи гуманизма легли в ос­нову дальнейшего развития науки, общественной мысли, литературы и искусства. Вплоть до наших дней люди обращаются к тому, что было создано творцами Ренессанса, — это помогает нам осознать себя, прояснить вопросы мировоззрения, задавае­мые заново новыми поколениями. И из глубин ис­тории на них отвечают мыслители-гуманисты.

РЕФОРМАЦИЯ

Реформация» — латинское слово, и означа­ет оно «изменение, перестройка». Латин­ским языком в средние века пользовались в основном учёные люди — юристы и богословы; они и предложили первыми «реформировать», т. е. преобразовать сначала христианскую церковь, а позднее — и само христианское вероучение. При­зыв священников и богословов изменить многое в жизни церкви и простых верующих вызвал силь­ный отклик у народов Европы и оказал большое воздействие на историю некоторых европейских стран. В XVI—XVII вв. все государства Европы оказались разделёнными на два больших лагеря: в Англии, Швейцарии, Нидерландах, скандинавских странах, некоторых германских княжествах Рефор­мация победила, и север континента стал в ос­новном «протестантским» (о возникновении слова «протестантизм», означающего реформационное

учение, мы расскажем чуть позже); Испания же, Италия, Франция, Польша, Венгрия, Чехия и ос­тальная часть германских земель сохранили вер­ность Папе римскому и католической религии.

Борьба между сторонниками Пап и реформато­ров лишь первое время разворачивалась в стенах университетских залов, церквей и монастырей — противники вскоре взялись за оружие, и на полях сражений пролилась первая кровь борцов за веру. Запылали костры, на которых сжигали не только опасные книги, но и их авторов. Религиозная не­терпимость раскалывала дружные семьи, восста­навливая сына против отца и брата против брата. Люди позднего Средневековья и начала Нового вре­мени были потрясены той взаимной ненавистью и всеобщим ожесточением, которые выплеснулись в ходе борьбы реформаторов и католиков. Англичане и французы, немцы и голландцы постепенно поня-

381

ли, что кроме исступлённой веры в Бога люди нуждаются ещё и в терпимости друг к другу, в готовности признать за каждым право на собственные взгляды и убежде­ния. Поэтому история Реформации — это не только история церкви и христианской веры, но и повесть о том, как люди, устремляясь к Богу, учились ви­деть в своём ближнем человека, наделённого собст­венной волей и свободой выбора жизненного пути. В конце XV — начале XVI вв. недовольство Па­пами и их римским окружением было всеобщим. Даже глубоко верующие люди, посетившие Рим, возвращались из этого путешествия разочарован­ными и негодующими. Их гнев вызывали жадность Пап и кардиналов, окружавшая их бесстыдная рос­кошь (не забудем, что верующих церковь призы­вала к умеренности и воздержанию от излишеств), чрезмерный интерес Пап к итальянским политичес­ким интригам. По мере того как обвинения в адрес Пап звучали всё чаще и становились всё смелее, короли и епископы некоторых европейских стран задумывались о том, чтобы обособить свои церкви от Рима. Вероучение и обряды при этом оставались прежними, католическими, но власть Папы над местной, национальной церковью значительно уменьшалась.

Первыми осуществили этот замысел француз­ские короли. Ещё в 1438 г. Карл VII добился того, что в делах французской церкви собор местных епископов получил верховенство над Папой; с этого времени французское королевство перестало выпла­чивать Папе ежегодные подати — аннаты. В 1516 г. король Франциск I согласился вновь платить Риму аннаты, но зато получил право самостоятельно наз­начать епископов и кардиналов в своём королев­стве. Вышло так, что ещё до начала Реформации французская церковь оборвала многие из своих свя­зей с Римом — это помогло ей выйти победитель­ницей из длительной и упорной борьбы с реформационным движением во Франции.

Все страны Европы в начале XVI в. пытались так или иначе защищаться от непомерных притязаний римских Пап (в первую очередь — от денежных поборов). Самыми беззащитными оказались гер­манские земли — раздробленная Германия не была защищена от церковников сильной королевской властью, а лоскутная политическая карта страны не давала никакой возможности создать единую на­циональную церковь наподобие французской. По­этому именно из Германии и доносились самые громкие проклятия в адрес римских Пап; Германия стала родиной и Реформации.

31 октября 1517 г. монах-августинец, препода­вавший по поручению своего ордена богословие в университете города Виттенберг (в Саксонии), при­креплял какие-то листы бумаги к дверям неболь­шой церкви виттенбергского замка. Профессора-мо­наха звали Мартин Лютер (1483—1546 гг.). Расска­жем немного об этом человеке, потому что черты его характера сильно повлияли на ход Реформации в Германии. Дальние предки Лютера были кресть­янского происхождения; от них он унаследовал до-

вольно грубое лицо простолюдина и неискоренимое упрямство, умение твёрдо стоять на ногах во время бедствий. Лютер умел говорить с простыми людь­ми, хорошо писал на языке народа — не случайно его перевод Библии на немецкий язык до сих пор очень популярен в Германии. В то же время Лютер был одним из самых учёных богословов своего вре­мени; вдобавок к этому он был наделён искренним религиозным чувством, способностью глубоко пе­реживать свои отношения с Богом. Несмотря на уп­рямство, Лютер оказался тонким политиком, спо­собным найти сильных союзников и пойти на боль­шие уступки в случае необходимости.

Листы бумаги, вывешенные молодым профессо­ром на церковной двери, содержали 95 возражений Лютера против права Пап прощать грешников, по­купающих отпущение грехов. Против «индульген­ций» (так назывались подписанные Папой доку­менты об отпущении грехов за деньги) выступали тогда многие богословы; Лютер отличался от них только смелостью и резкостью своих речей. Этого, однако, оказалось достаточно, чтобы в считанные дни Лютер стал известен всей Германии. Рядом с ним мгновенно образовался кружок сторонников и единомышленников, настроенных по отношению к Риму ещё более непримиримо, чем он сам. От кри­тики индульгенций «мартинисты» (так их стали на­зывать по имени Лютера) быстро перешли к осуж­дению папства и католической церкви в целом. Окончательный разрыв между Лютером и Римом был закреплён в 1520 г., когда немецкий богослов сжёг во дворе Виттенбергского университета в при­сутствии студентов папское послание об отлучении мятежника от церкви. Этим смелым шагом Лютер поставил себя вне христианского общества Европы, покорного Папе, несмотря на всю критику в его адрес. Лютер готов был утверждать, что он один видит истинного Бога, а миллионы «папистов» заб­луждаются и идут по дороге, ведущей прямо в пре­исподнюю.

Наверное, никто в это время не сомневался, что Лютера ждёт костёр. Похоже, что и сам он при­меривал на себя судьбу Яна Гуса, чешского богосло­ва, сожжённого за выступления против господст­вующего вероучения в 1415 г., за сто лет до начала Реформации. Лютер избежал казни по двум причи­нам: во-первых, в Риме слишком поздно поняли опасность, исходящую из далёкой Саксонии, и дали Лютеру время укрепиться. Посол Папы в Германии доносил в Рим: «Девять десятых Германии кричат «Лютер»; остальная десятая — по меньшей мере — «Смерть римскому двору!». Во-вторых, Лютер хо­рошо использовал подаренную ему передышку — он смог найти себе могущественных покровителей среди немецких князей. Многие из них поняли, что лозунги «доктора Мартина» помогут им обособить­ся не только от Рима, но и от Германской империи. В 1521 г., когда Лютер был вызван на суд императо­ра и осуждён, курфюрст Саксонии Фридрих помог ему бежать в свои владения и укрыл мятежного богослова в одном из замков.

Лютер спас свою жизнь, но заплатил за это до-

382

рогую цену — движение Реформации в Германии вышло из-под его контроля и стало развиваться са­мостоятельно. Каждый бродячий проповедник пе­реиначивал идеи Лютера по-своему, толкуя их вкривь и вкось; некоторые же из бывших «марти­нистов» учили народ тому, что вслед за властью Папы следует низвергнуть власть князей, графов и баронов и установить Царство Божие на земле, не дожидаясь обретения райского блаженства на небе­сах. Лютер вынужден был из своего укрытия резко выступать против бывших сторонников. Он пре­красно понимал, что в борьбе с Папами и народны­ми проповедниками реформаторы должны опирать­ся на связное, последовательное и глубокое вероуче­ние. Такого вероучения, способного противостоять католицизму, в распоряжении Лютера и его сто­ронников не было. Значит, его следовало создать, и Лютер напряжённо думал над отношениями чело­века и Бога, веры и разума, долга и свободы.

Итоги размышлений Лютера кратко можно из­ложить так: человек возносит к Богу порыв своей веры, Бог же в ответ наделяет человека благодатью. Такое отношение между Богом и верующим имеет глубоко личный характер; церковь не имеет права вмешиваться в это отношение — она лишь поме­шает верующему найти свой, особенный для каж­дого путь к Богу. Это не значит, что церковь не нужна вовсе, — просто она должна быть совсем не похожей на католическую. Церковь Лютера долж­на была помочь верующему самостоятельно постичь смысл Библии, растолковать ему содержание бо­жественных книг, научить читать их. Священники в этой церкви не были отделены от простых верую­щих непроходимой стеной, как это было у католи­ков, — они могли жениться, носили обычную одеж­ду, пользовались точно теми же правами, что и про­стые граждане. Лютеранская церковь освобожда­лась от икон, скульптурных изображений Христа и Богоматери, пышных одежд священников, утоми­тельных и сложных обрядов... Одним словом, она опрощалась.

Богословие Лютера и устройство его церкви по­казали, что корни Реформации уходили глубоко — они были связаны с распадом средневекового об­щественного строя и с постепенным превращением европейского человека в личность, индивидуаль­ность. Торговцу и предпринимателю, архитектору и инженеру, поэту и профессору уже не нужны бы­ли посредники и помощники в сложных отноше­ниях между человеком и Богом; наставления като­лической церкви они воспринимали как посяга­тельство на свою свободу. Лютеру удалось хотя бы частично решить сложнейшую задачу — прими­рить острое ощущение своей индивидуальности, особенности с подлинным религиозным чувством.

Идеи «оправдания верой», «дешёвой церкви» и другие находки Лютера с трудом пробивали себе дорогу в Германии. В 1525 г., после подавления крестьянских выступлений, вдохновлявшихся на­родными проповедниками, дело Реформации окон­чательно перешло в руки немецких князей. За союз с князьями Лютеру пришлось заплатить прямым

подчинением своей церкви княжеской власти. Князья зарились на богатые владения монастырей, которые они присваивали под лозунгом церковной реформы. Когда в 1529 г. император Карл V приостановил расхищение монастырских земель князьями, сто­ронники Лютера заявили императору протест (пос­ле чего их и стали звать «протестантами»). Тем са­мым союз реформаторов церкви и князей оформил­ся окончательно. После многолетней борьбы и час­тых войн в 1555 г. император позволил каждому из князей вводить в своих землях ту религию, которой придерживался сам князь. Возникло неустойчивое равновесие: северные, северо-восточные княжества Германии и некоторые владения в центре страны приняли лютеранство, прочие же земли сохранили верность католицизму. Это деление стало причиной неисчислимых бедствий Германии на протяжении последующих ста лет и одной из причин её отста­лости от других европейских стран в течение XVI— XVIII вв.

В Германии реформационное движение не смог­ло развернуться в полную силу, несмотря на то, что началось оно именно там. Лютер и его сторонники слишком зависели от расклада политических сил в стране, чтобы выработать последовательные и са­мостоятельные ответы на два основных вопроса: как должна быть организована новая церковь и ка­кую позицию эта церковь должна занять по отно­шению к светским властям. Лютер, как мы пом­ним, попросту подчинил свою церковь князьям. Положим, ничего другого он сделать и не мог, но такое решение устраивало далеко не всех последо­вателей Лютера в других странах Европы. Искать выход пришлось французу Жану Кальвину (1509— 1564). В 1536 г. он вынужден был бежать из Фран­ции в Швейцарию (во Франции в это время начали преследовать реформаторов) и обосновался в одном из самых вольнолюбивых и легкомысленных горо­дов Швейцарии — Женеве. Как ни странно, именно Женеве и суждено было стать полем смелых и су­ровых опытов Кальвина, распространившихся позднее по всей Европе.

Кальвин придавал устройству своей церкви го­раздо большее значение, чем германские реформа­торы. Дело в том, что кальвинистская церковь должна была, по замыслу своего создателя, вести борьбу сразу на два фронта: против «папистов» и против «философов», т. е. светских мыслителей, равнодушных к вопросам веры и готовых принять любую религию вплоть до языческой. «Философов» Кальвин считал ещё более опасными врагами, чем католиков, и сражался с ними буквально насмерть: в 1553 г. в Женеве по настоянию Кальвина был сожжён на костре испанский учёный Мигель Сервет, осмелившийся критиковать взгляды Кальви­на. Кальвин настаивал на отделении веры от зна­ния; сам того не желая, он провёл чёткую грань между религией и наукой. Физика, химия, матема­тика и биология в кальвинистских странах впредь смогли развиваться более свободно, чем в прежней, католической Европе. От учёных требовалось одно

383

— не вмешиваться в вопросы веры и признавать кальвинистские установле­ния.

Но вернёмся к устройству кальвинистской церк­ви. Она была выведена из подчинения городским властям Женевы и пользовалась правом самоуправ­ления. У кальвинистов не было такой лестницы церковных чинов и должностей, как у католиков, — напротив, каждая кальвинистская община, со­стоявшая из нескольких десятков человек, решала все свои дела самостоятельно. Руководили общиной наиболее уважаемые и почтенные люди — «пресви­теры», которых выбирали сами верующие, а также проповедники, наставлявшие своих собратьев по ве­ре. В случае необходимости пресвитеры и пропо­ведники отдельных общин сходились вместе и об­суждали дела, касавшиеся всех. Сам Кальвин про­явил скромность, не претендуя на особое положение в созданной им организации.

Очевидно, что устройство кальвинистской церк­ви было очень гибким: его легко было приспособить как к условиям города-коммуны вроде Женевы, так и к порядкам, установленным в обширных и силь­ных королевствах вроде Французского. Столь же гибкими были и политические взгляды Кальвина. Он признавал за подданными право на свержение тирана, смену правителя на троне, но лишь при одном условии: следовало убедиться в том, что дур­ной правитель нарушает законы не только челове­ческие, но и божеские, мешает верующим найти свой путь к Богу. Эти мысли Кальвина привлекли на его сторону часть дворян, недовольных усиле­нием королевской власти во многих европейских странах XVI—XVII вв.

Наконец, Кальвин произвёл значительные изме­нения в богословских взглядах немецких реформа­торов. Он попытался разрешить проблему, волно­вавшую умы христианских мыслителей на протя­жении уже тысячи лет: свободен ли человек в вы­боре своего жизненного пути, или его судьба (в том числе и посмертная) заранее предопределена Богом. Кальвин утверждал, что предопределение сущест­вует, но человек не должен безвольно ожидать свер­шения своей судьбы — напротив, он должен идти ей навстречу, быть деятельным, активным, быть тружеником. В течение жизни человек должен вы­явить все заложенные в него Богом способности и возможности — в этом и заключается его главное служение Богу, в этом выражается его вера.

Вместе с тем Кальвин требовал от своих сторон­ников умеренности в трате денег на еду, одежду, убранство домов. Было резко уменьшено количест­во праздничных дней в году: женевский проповед­ник считал, что человек зарабатывает и копит день­ги не для того, чтобы бездумно развлекаться. Боль­шие состояния Бог дарует только тем, кто служит

ему своим трудом, кто копит не для себя, а для обретения Царствия Небесного. Строгости Кальви­на не понравились весёлым женевцам, и однажды его даже изгнали из города на несколько лет. Но буржуазия богатых городов, сначала швейцарских, а потом — и английских, французских, голланд­ских, смогла оценить идеалы труда, накопления и бережливости, заложенные в учении Кальвина.

Все эти достоинства кальвинизма способствова­ли его широкому распространению в Европе. Каль­винистами были нидерландские патриоты, сражав­шиеся за освобождение своей родины от испанского владычества; ту же веру исповедовали и француз­ские «гугеноты», долгое время вынашивавшие за­мыслы отделиться от французской короны и соз­дать на юге Франции независимое кальвинистское государство. Наконец, основные идеи кальвинизма нашли своих сторонников и в Англии, где Рефор­мацию осуществляла королевская власть. Правда, англичане не решились на полный отказ от католи­ческих традиций: они сохранили некоторые из об­рядов, епископское управление отдельными цер­ковными областями. Главой «англиканской» церк­ви (так она стала называться после реформ) был сам английский король. Самые ревностные из англий­ских кальвинистов были недовольны такими поло­винчатыми реформами; они полагали, что англи­канскую церковь следует «очистить» от остатков католицизма. Таких людей называли «пуритана­ми» («пурус» по-латыни значит «чистый»). Пури­танам суждено было впоследствии сыграть замет­ную роль в английской истории.

В середине XVI в. многим европейцам казалось, что раскол между реформаторами и католиками ещё может быть преодолён. Нужно только, чтобы обе стороны пошли навстречу друг другу и искали примирения. Такие настроения были сильны не только среди простых людей — многие высокопос­тавленные кардиналы и епископы из папского ок­ружения думали точно так же. Католическая цер­ковь долго колебалась, прежде чем пойти на от­крытый разрыв с реформаторами. Церковный со­бор, решавший эту проблему, заседал почти двад­цать лет — с 1545 по 1563 год! Всё же в конце концов жёсткая линия победила, и все сторонники реформы церкви были объявлены еретиками, т. е. людьми, отпавшими от Христа и от церкви. Поста­вив еретиков вне закона, римская церковь дала всем желающим право убивать и преследовать кальвинистов, лютеран и сторонников других реформационных учений. Спустя несколько лет вспыхнули первые очаги религиозных войн на по­лях Франции и Нидерландов, резко обострились конфликты между протестантской Англией и ка­толической Испанией... Идеи реформаторов стано­вились силой, преображавшей лицо Европы.

РЕЛИГИОЗНЫЕ ВОЙНЫ

1529 год. Германия, ещё не оправившаяся после Великой крестьянской войны и её подавления, по­топленная в крови, вновь ввергнута в вооружённое противостояние. Замирившиеся на время борьбы с крестьянами, князья и дворяне вновь раскололись на два лагеря.

Вот в городе Шпайере собираются правители гер­манских государств. Император Карл вновь призы­вает к искоренению учения Лютера, и его поддер­живают государи-католики.

«Будем молиться, будем ждать, что Господь смягчит сердце императора и откроет свет ему», — проповедует Лютер.

Но его не слушают. 14 князей-лютеран провоз­гласили:

«Мы... объявляем, что с вышеозначенным при­нятым постановлением не имели ничего общего и согласиться с ним не хотим и не можем».

Этот протест привёл к возникновению термина «протестанты», обозначившего сторонников Рефор­мации. А непосредственно в Германии он привёл к междоусобной религиозной войне. В 1530 г. на но­вом рейхстаге (императорском съезде) в Аугсбурге протестанты предъявили 28 статей основ лютеран­ства и потребовали их утверждения в Германии. Католики и император в свою очередь отвергли это «Аугсбургское исповедание». Князья-протестанты объединились в союз и заявили о вооружённом от­поре противоположной стороне. Временно, впро­чем, противники вновь примирились в Нюрнберге в 1532 г. в связи с необходимостью дать общий от­пор турецкой армии, подступившей к Вене. Но уже в следующем году вспыхнуло столкновение за вла­дение Вюртембергом, в котором на стороне брата императора приняли участие австрийские войска, а на стороне лютеранского князя — швейцарские наёмники.

Дальнейшие военные действия были связаны с основанием в городе Мюнстере в 1533 г. коммуны анабаптистов во главе с нидерландцами — булочни­ком Яном Матисом и портным Иоанном Лейден­ским. Горожане отбили нападение изгнанного епис­копа и его союзников. В Мюнстере была сделана попытка распределения поровну имущества горо­жан. Иоанн Лейденский провозгласил себя новым Давидом, а Мюнстер — новым Израильским царст­вом. При этом происходили казни противников уче­ния анабаптистов. Эти события настолько испугали прирейнских феодалов, что они вновь собрали вой­ска и взяли город приступом. «Царь Давид» и его «придворные» были казнены.

Последующие годы в Германии прошли в бес­плодных попытках примирения враждующих го­сударств, поиска приемлемой для всех формулы религии. Лютер настаивал на своём варианте (Шмалькаденские статьи), император созвал вновь съезд князей в 1541 г. в Регенсбурге, на котором вели переговоры кардинал Контарини и сподвижник Лютера Меланхтон. Компромисс, заключённый между ними, однако, не был признан Папой рим­ским. Тем временем учение Лютера распространи­лось в ряде новых для него земель Германии — Бранденбурге, Саксонии и некоторых других.

В 1546 г. умер Мартин Лютер. Ослаблением в руководстве протестантов воспользовался Карл, призвавший на помощь войска из Италии и Нидер­ландов и двинувшийся через Тироль на юг Герма­нии против мятежных правителей. Многие из них были вынуждены подчиниться. В 1547 г. импера­торские войска, которыми командовал испанский герцог Альба — будущий душитель нидерландской революции, разбили саксонцев. Саксонский кур­фюрст был приговорён к пожизненному заключе­нию лишь по воле императора. Расправившись со своими противниками, Карл попытался встать во главе частично реформированной церкви, но это ре­шение не признали ни Папа, ни многие феодалы с обеих сторон. В то же время Карл издал указ, ко­торый прозвали «кровавым»: «Воспрещается печа­тать, писать, иметь, хранить, продавать, поку­пать... все печатные или рукописные сочинения Мартина Лютера... и др. ...Воспрещается допус­кать в своём доме беседы или противозаконные сбо­рища... Всякий, кто откроет лицо, заражённое ере­сью, обязан доносить на него...»

На страну обрушилась инквизиция. Север Гер­мании вновь отложился от Карла. Саксонские вой­ска чуть не застали врасплох императора, которого, больного, спешно вынесли на носилках из Инсбру­ка.

Карлу пришлось пойти на мир с князьями-про­тестантами, которым, ко всему прочему, начал по­могать французский король Генрих II. Задача под­чинить себе всю Германию оказалась для императо­ра нереальной, и он отрёкся от престола, передав его своему брату Фердинанду. В Аугсбурге в 1555 г. Фердинанд заключил мир.

«Пусть, — провозглашал договор, — ни его им­ператорское величество, ни курфюрсты, князья и т. д. не чинят никакому чину империи никакого насилия или зла по поводу аугсбургского вероиспо­ведания, но предоставят им в мире придерживаться своих религиозных убеждений...»

Юг и отчасти запад Германии, где было много церковных владений, остались католическими. Се­вер — Саксония, Гольштейн, Бранденбург, Ган­новер, а также Пфальц и Вюртемберг — стал про­тестантским. Эти религиозные границы остались в Германии по существу до наших дней.

385

Мир был лишь временным... В раз­дробленной стране князья готовы были вновь поссориться, призвав могущест­венных союзников.

Размежевание по религиозному признаку пости­гло во второй четверти XVI в. и Францию. Хотя страна была ещё с конца XV в. централизованной, французский Юг, помнивший ересь альбигойцев и долгое время развивавшийся самостоятельно, был центром оппозиции королевской власти. Независи­мо настроенные горожане Южной Франции, первые буржуа-предприниматели и часть дворян стали кальвинистами. Они повели наступление на цер­ковные владения. От искажённого немецкого слова Eidgenossen — «объединённые» — кальвинистов стали называть во Франции гугенотами. Север и королевский дом остались католическими. Все про­тиворечия и конфликты в стране как бы сплелись в один клубок — непокорность королю местной фео­дальной знати, недовольство горожан тяжёлыми поборами королевских чиновников, выступления крестьян против налогов и церковного землевладе­ния, стремление к самостоятельности буржуазии. Всё это приняло обычные для того времени рели­гиозные лозунги и привело к началу гугенотских войн, чем-то напоминающих наше Смутное время.

В последние годы правления Генриха II Валуа (1547—1559 гг.) резко увеличились королевские налоги. При юном и больном сыне Генриха Фран­циске II начались выступления горожан за умень­шение налогов. Во главе их стояли гугеноты. В это же время обострилась борьба за власть и влияние в стране между двумя побочными ветвями старой ди­настии Капетингов — Гизами (католиками) и Бур­бонами (гугенотами). В 1560 г. был раскрыт фео­дальный заговор против Гизов, и начались казни протестантов, устраиваемые при дворе как пред­ставления. Это привело к столкновению с Бурбо­нами и Конде. Генеральные штаты, созванные пос­ле неожиданной смерти короля, не привели к при­мирению сторон. Фактически власть при малолет­нем брате Франциска Карле IX взяла в свои руки их мать Екатерина Медичи, наполовину итальянка по происхождению. Эта женщина ещё при жизни мужа активно участвовала в государственных де­лах. Королеву отличали хитрость, расчётливость, стремление безраздельно распоряжаться властью. Но именно при ней начались открытые столкнове­ния между католиками и протестантами.

В 1562 г. Франсуа Гиз во время богослужения истребил несколько десятков гугенотов. В ответ протестанты начали вооружённое сопротивление. Наёмный убийца расправился с Гизом. Последова­ли годы открытых столкновений в различных рай­онах Франции (всего за 30 лет — 10 войн). В них были втянуты и англичане, помогавшие гугенотам, и испанцы — союзники католиков.

Наиболее страшным эпизодом гугенотских войн стала Варфоломеевская ночь. В августе 1572 г. в Париж приехало много дворян-протестантов, со­провождавших Генриха Бурбона на его свадьбу с

сестрой короля Маргаритой. Они стремились убе­дить Карла IX заключить перемирие и принять участие в помощи борющимся против Испании Ни­дерландам, в чём видели выгоду для Франции. Тут же против них созрел заговор католиков во главе с Генрихом Гизом, сыном Франсуа, убедившим ко­ролеву-мать использовать момент для расправы с гугенотами. В ночь перед праздником Святого Варфоломея (24 августа) посвящённые в дело католики пометили дома, где находились их будущие жерт­вы. Характерно, что среди убийц были в основном иностранные наёмники.

Видный гуманист Агриппа д'Обинье во «Всеоб­щей истории» рассказывает: «Улицы уже были полны вооружённых людей... Так как в это время послышался первый набат и нужно было начать преследование, то герцог де Гиз и шевалье д'Ангулем, которые всю ночь отдавали приказания, берут с собой герцога д'Омаль и подходят к квартире ад­мирала» (адмирала Колиньи, главы протестантов). Многие были убиты прямо в своих постелях. Резня продолжалась три дня с участием вовлечённых в кровавую оргию случайных людей... Убийства пе­рекинулись в другие города. Считается, что погибло не менее 30 тыс. человек.

Войны продолжались. Их жертвами пали и пос­ледний король из династии Валуа, младший сын Екатерины Медичи бездетный Генрих III, и Генрих Гиз. Остался третий Генрих — Бурбон, претендо­вавший на престол. К тому времени вконец разо­рённые всеми господами крестьяне усилили воору­жённые выступления. Они называли себя «кроканы» — «грызуны, грызущие грызунов». Было ясно, что дворяне могут истребить друг друга и потерять контроль над крестьянами.

В 1589 г. королём стал Генрих IV Бурбон. Чтобы примирить враждующие стороны, ему пришлось перейти в католичество. Только после этого ему от­крылись ворота Парижа. «Париж стоит мессы» (месса — католическая церковная служба), — по преданию, сказал король, въезжая в столицу. Под его руководством отряды дворян и наёмников по­давили восстание крестьян.

«Жил-был Анри Четвёртый, он славный был ко­роль». Действительно славным делом Генриха IV был Нантский эдикт — закон о веротерпимости, принятый в 1598 г. Господствующей религией ос­тался католицизм, но гугеноты получили свободу вероисповедания и одинаковые с католиками пра­ва. Это был первый в Европе подробно разработан­ный закон о свободе веры (второй в мире после ука­за падишаха Акбара в Индии).

Кроме событий в Германии и Франции к рели­гиозным войнам XVI в. относят и нидерландскую буржуазную революцию.

Религиозные войны принесли странам Европы много бедствий и лишений. И европейцы — кто раньше, кто позже — стали учиться жить друг с другом в согласии независимо от той или иной ре­лигии.

386

ГЕНРИХ IV

Известный французский писатель Морис Дрюон назвал один из своих исторических ро­манов «Когда король губит Францию». Со­бытия этой книги происходят в XIV в. и не имеют никакого отношения к Генриху IV. Мы вспомнили об этой книге только потому, что Генриха IV, напротив, можно назвать королём, спасшим Фран­цию.

К тому времени, когда Генрих смог предъявить права на королевский престол, Франция, казалось, не существовала как сильное и единое государство. Юг и Север страны уже около 30 лет вели между собой кровавые междоусобные войны, а королев­скую корону примеряли на свою голову предста­вители непокорных феодальных родов. Испанский король Филипп II раздумывал о том, кого из своих ставленников он сможет посадить на французский трон. Уважение к королевской власти исчезло не только среди дворян, но и среди простого народа: в 1589 г. более 100 тыс. парижан вышли на улицы города с зажжёнными свечами. По сигналу они га­сили свои свечи и громко выкрикивали: «Так да погасит Господь династию Валуа!» Парижане име­ли в виду ненавистного им Генриха III, последнего представителя династии Валуа, правившего с 1574 по 1589 г., но доставалось от них и будущему ко­ролю Генриху IV, происходившему из рода Бурбо­нов. После того как последний Валуа был заколот монахом-фанатиком, пробравшимся в королевский лагерь, по Парижу ходили листовки такого содер­жания:

Берегись, Бурбон! Да что там —

берегитесь все, кто держит в руке скипетр!..

Наконец-то открылись

священные тайны королевств;

мы поняли, что те короли, о которых сам Господь говорил как о богах, —

простые ничтожества.

В этих строках содержалось грозное пророчест­во: двадцатью годами позже, 14 мая 1610 г., кин­жал монаха-иезуита Франсуа Равальяка нанёс смертельную рану Генриху IV Бурбону. Но за про­шедшие 20 лет изменилось многое, и Генрих IV ушёл в мир иной не проклинаемый, но оплакивае­мый народом. Люди видели в нём «доброго» короля — лучшего из всех королей, когда-либо правивших Францией. Народная любовь чаще всего слепа — она превозносит достоинства правителя и снисхо­дительно прощает его недостатки; она видит его на вершине могущества, забывая о днях бедствий и лишений. Генрих IV не сразу стал «спасителем Франции» —• долгое время он губил её вместе со своими врагами и соратниками. Путь, который при­вёл его к славе и народной любви, был усеян от­ступлениями и изменами, нередко его определяли коварство и холодный расчёт. Настоящий Генрих мало походил на «короля-рыцаря», любителя вина

Генрих IV Наваррский. Париж. Лувр.

и почитателя прекрасных женщин, каким его изоб­ражают французские народные песенки. Судьба Генриха IV так тесно переплелась с исторической судьбой его родины, что их вряд ли можно отделить друг от друга. Наверное, это и является подлинной причиной любви к Генриху IV, не угасающей во Франции уже 400 лет.

Генрих Бурбон родился в 1553 г. Его родителями были Антуан де Бурбон и Жанна д'Альбрэ. Отец мальчика носил громкий титул короля Наваррского, который позднее перешёл к самому Генриху. Основная часть средневекового королевства Навар­ра в это время находилась под испанским контро­лем, а Бурбоны сохраняли власть лишь в неболь-

387

ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ

Уже 10 лет продолжалась во Франции непрекращающаяся война между като­ликами и протестантами (гугенотами). С тех пор как герцог Франсуа де Гиз со своей вооружённой свитой напал на молящихся гугенотов в 1562 г., здравый смысл уступил место религиозной вражде. В ходе борьбы погибли лидеры враждующих партий Франсуа Гиз и Антуан Бурбон. Их место заняли сыновья — Генрих Гиз и Генрих Наваррский. Королев­ская власть тоже оказалась втянутой в религиозную распрю. Ориентируясь на более сильных, лавируя между враждеб­ными группировками, она старалась ук­репить своё положение. Королева-мать Екатерина Медичи, которая фактически управляла страной, пыталась извлечь вы­году для своей семьи из этого конфликта.

В 1570 г. был заключён мир между католиками и гугенотами. Надеясь положить конец сотрясающей страну войне и приобрести союзников, королевский двор в 1572 г. посчитал за благо заключить брачный союз между Генрихом Наваррским и сестрой короля Карла IX Марга­ритой Валуа. Лучшие и знатнейшие представители гугенотского дворянства были приглашены на свадьбу. Озлобленные ревнители католицизма с яростью наблюдали, как король Карл ока­зывает почести ненавистному адмиралу Колиньи, идейному вдохновителю еретиков. Его христианнейшее величество дошёл до того, что публично назвал гугенота «отцом»! Казалось, католичес­кому влиянию при дворе пришёл конец. Молодой герцог Гиз, красавец, талант­ливый полководец и любимец Парижа, бу­дучи одним из вдохновителей и органи­заторов католической партии, не мог допустить усиления гугенотов. Назревал заговор всего католического Парижа против потерявших от милостей короля бдительность южан. Верные папскому престолу фанатичные католики, таинственно переглядываясь, шёпотом обе­щали друг другу устроить «весёлый праз­дник» зарвавшимся гугенотам. Правда, каким будет это веселье, помалкивали до поры до времени. Первое пре­дупреждение получил адмирал Колиньи, которого 22 августа попытались убить. Насторожившиеся гугеноты принесли жа­лобу королю и засобирались домой из негостеприимной столицы. Боясь упустить шанс обезглавить протестантское движение, лидеры католической партии решили действовать незамедлительно.

Королева-мать, поставленная перед необходимостью либо одобрить планы католиков, либо потерять всякое влияние в католическом стане Франции и в Париже, присоединилась к заговорщикам. Гиз мог торжествовать — королевский двор был теперь на его стороне. Вся хитроумная политика королевы, стремящейся из­бавиться от идейной опеки Лотарингского

шой части южнофранцузской области Беарн. Всё же титул Ген­риха ставил его на равную ногу с французскими королями, с ко­торыми он к тому же состоял в родстве. Мальчик имел даже не­которые права на французский престол, но вряд ли кто-то мог предположить, что Генрих станет королём Франции. В 1559 г. после несчастного случая на турнире умирает король Генрих II Валуа. Трое из его четверых сыновей — Франциск II, Карл IX и Генрих III — будут править Францией на протяжении последую­щих 30 лет. Нашему герою с самого начала была суждена роль бедного родственника своих сверстников-принцев; небогатые на­ряды южан, их особый говор, сельские привычки вызывали нас­мешки парижской знати, перенявшей итальянские моды и обы­чаи (королева-вдова, Екатерина Медичи, происходившая из знат­ного флорентийского рода, привлекала ко французскому двору множество итальянцев).

Неприязнь к Парижу и двору должна была усиливаться у ма­ленького Генриха и тем, что его отец Антуан де Бурбон был одним из руководителей движения дворян юга Франции за независи­мость от короля. Многие дворяне-южане были сторонниками ре­формы церкви (во Франции их называли «гугенотами»), а короли вместе с большинством населения Северной Франции сохраняли верность католичеству. В 1562 г., когда Генриху было девять лет, начались войны между гугенотами и католиками (так называемые религиозные войны). Подвести итог этому кровопролитию суж­дено было 45-летнему Генриху IV в 1598 г.

Юный принц рано возмужал. После гибели отца на войне он принял титул короля Наваррского и вместе с многоопытным и хитрым политиком адмиралом Гаспаром де Колиньи возглавил партию гугенотов. Горячая южная кровь, гасконское самолюбие, стремление восстановить древние вольности французского рыцар­ства — всё это делало Генриха опасным противником королев­ского двора. В то же время Генрих оказался достаточно умён, чтобы не разрывать отношений с Валуа окончательно и беспо­воротно — он помнил о том, что корона Франции может стать и его короной.

Перемирие между католиками и гугенотами, заключённое в 1570 г., Екатерина Медичи и её сын Карл IX задумали скрепить женитьбой Генриха Наваррского на сестре короля Маргарите Валуа. По их замыслу, брак должен был привязать опасного южани­на к королевскому двору и поставить его под надёжный контроль. Мы не знаем, как относился к этой женитьбе сам Генрих, доста­точно было того, что она приносила выгоды его партии и укреп­ляла права Бурбонов на французский престол. Брак с Маргаритой в конце концов оказался неудачным; уже зрелым мужчиной Ген­рих IV расстаётся в 1599 г. со своей первой женой и вступает в брак с Марией Медичи.

Свадьба же с Маргаритой была отпразднована летом 1572 г. с невиданной роскошью. Менее чем через неделю после свадьбы в Париже произошли события, определившие судьбу Франции и в первый раз круто изменившие жизнь Генриха. В ночь с 23 на 24 августа (праздник Святого Варфоломея) католики с молчаливого одобрения королевского двора напали на съехавшихся на свадеб­ные торжества гугенотов и убили многих из них. В числе прочих погиб и адмирал де Колиньи. Генрих спасся только благодаря тому, что жил в королевском дворце и спешно принял католиче­скую веру. Поддержав эту кровавую бойню («Варфоломеевскую ночь»), династия Валуа сама подписала себе смертный приговор. И католики, и гугеноты смотрели на последних Валуа как на королей-преступников, запятнавших себя кровью и бесчестьем, королей, лишившихся права на престол.

Судьба французской монархии повисла на волоске. Гугеноты поставили своей целью раскол Французского королевства. В фев-

388

рале 1576 г. Генрих бежит из Лувра, где его держали как по­чётного заложника, и участвует в сражениях гугенотов с католи­ческими армиями. Авторитет Генриха на Юге растёт, но раскол Франции на Север и Юг одновременно углубляет пропасть, от­деляющую Генриха от королевской короны. В Париже усилива­ется влияние католического рода герцогов Гизов — кажется, что именно Гизы подхватят корону, выпадающую из рук Валуа.

В это время происходит второе событие, резко изменившее пла­ны Генриха Наваррского и его судьбу. В 1584 г. умирает герцог Алансонский, младший из сыновей покойного короля Генриха II. Род Валуа пресекается на правившем в то время Генрихе III, по­скольку мужского потомства ни у одного из последних француз­ских королей не было. Генрих Наваррский оказывается ближай­шим родственником короля и его наследником, дофином. Король отправляет к нему доверенного с предложением вновь перейти в католичество — тогда Генрих III готов объявить его наследником официально; король не прочь опереться на поддержку гугенотов против Гизов. Но, трезво всё взвесив, Генрих отказывается от предложения короля. Время сменить веру ещё не пришло, да и выигрыш, который предлагали ему из Парижа, был слишком мал. Холодный расчёт подсказывал гасконцу, что ему следует оставить короля с Гизами один на один, не вмешиваясь в их борь­бу. Цена, которую Генрих Наваррский заплатил за отказ, тоже была довольно велика: в сентябре 1585 г. Папа Сикст V специаль­ным указом лишил его прав на французский престол. Между ка­толиками и гугенотами вновь вспыхнула война.

Противоречия между двумя партиями обострились до предела, и виной тому во многом был Генрих Наваррский. Католики ви­дели в его правах на престол всё бо'льшую угрозу своему лозунгу: «Один король, один закон и одна вера». Гугеноты же, которые ещё недавно намеревались расколоть Французское королевство на части, теперь выступают за государственное единство и за при­знание Генриха наследником короны. Ожесточение всех трёх бо­рющихся сторон — короля, Гизов и гугенотов — достигает край­ности. В конце 1588 г. король приказывает убить двоих братьев Гизов, а в августе 1589 г. гибнет и сам Генрих III.

До желанной короны оставался всего один шаг, но сделать его было нелегко: Париж не открывал ворот перед Генрихом. Зна­чение Парижа во время гражданских войн очень выросло, и Ген­рих не хотел омрачать своё будущее царствование ещё одним кро­вопролитием.

Расчётливый ум Генриха вновь подсказывал, что следует вы­жидать, пока его противники не ослабят друг друга междоусобной борьбой. Так и случилось: в Париже начались столкновения меж­ду фанатичными католиками и последним из Гизов, оставшимся в живых, герцогом Майеннским. Герцог казнил верхушку недо­вольных парижан, а остальные жители города склонились на сто­рону Генриха — только в нём они видели надёжную защиту от испанского вмешательства в пользу Гиза. 25 июля 1593 г. Генрих перешёл в католичество (последний раз в своей жизни), а в сле­дующем году беспрепятственно вступил в Париж и короновался.

Какие же уроки извлёк 40-летний король из своего долгого и трудного пути к трону? Первое — Генрих понял, что ни одна из сторон не может победить в войне и настало время искать при­мирения. Фигура Генриха на троне теперь была одинаково при­емлема и для гугенотов, и для католиков; оставалось составить мирный договор, который одинаково устроил бы обе части нации. Генрих подготовил такой договор к 1598 г.; по городу Нант, где он был обнародован, документ стали называть Нантским эдиктом. Этот эдикт сохранял господствующие позиции католицизма во Франции, но предоставлял гугенотам обширные права церковного и светского самоуправления. Мирный договор остановил разоре-

дома брачным союзом с гугенотами, пошла прахом.

В ночь с 23 на 24 августа в аббатстве Сен-Жермен ударил колокол, подавая знак всем честным католикам исполнить свой долг. Ему ответили перезвоном другие церкви Парижа. Началась ночь Св. Варфоломея. На ничего не подозревавших гугенотов обрушились толпы вооружённых горожан и дворян во главе с герцогом Гизом. Любой, у кого не было белого кре­ста на шляпе, становился жертвой разъярённой фанатичной толпы. Дома гугенотов, заранее отмеченные крестом, подвергались насилию и. разграблению. Окровавленное оружие не знало пощады. Женщины, дети, безоружные мужчины были буквально растерзаны «добрыми католиками». Кое-где, правда, протестанты пытались оказать сопротивление, но в отличие от организо­ванных убийц их жертвы были слишком растеряны и разобщены. Детям разбивали головы о стены на глазах обезумевших матерей, дочерей насиловали перед беспомощными отцами, стариков выбрасы­вали из окон, где их топтали, били, рвали на части во имя веры Христовой. Труп Колиньи с хохотом волокли по улицам. Сам король, обезумевший от проис­ходящего, открыл из окон дворца «сезон охоты на еретиков», беспрерывно стреляя по бегущим из аркебузы. Спасения не было нигде: ни в домах, ни в Лувре, и уж тем более ни на улицах. Щадили только тех, кто отрекался от своей веры и на глазах убийц переходил в католичество.

Жертвами расправы становились не только религиозные противники. Кое-кто сводил старые счёты с врагами-католи­ками, кто-то убийством освобождал себя от уплаты долгов. Генрих Гиз, как разъярённый тигр, метался по залитому кровью городу с окровавленной шпагой, помогая вершить расправу.

Генрих Наваррский, призванный к королю, опьянённому убийствами, поспешно предпочёл перейти в като­личество. Это спасло ему жизнь, но таких счастливчиков оказалось мало. Фанатики не были склонны к милосердию, а гугеноты были слишком упрямы и тверды в своей вере.

Избиение еретиков продолжалось неделю. Благодаря прекрасной органи­зации католической партии волна насилия прокатилась по всей Франции. Одновременно с Парижем истреблением гугенотов занимались в Руане, Труа, Орлеане, Бордо, Тулузе.

Но надежды на ослабление протестант­ского движения не оправдались. Война между католиками и гугенотами вспыхнула с новой силой. Правда, герцог Гиз стал кумиром католической Франции. Но это мало способствовало торжеству католициз­ма. В самом невыигрышном положении оказалась династия Валуа, которая стала терять свой авторитет после Варфоломеев­ской ночи и осталась один на один с Лотарингским домом без союзников, что в конце концов и привело её к гибели.

*

389

ние страны и бегство французов-гуге­нотов в Англию и Нидерланды. Нантский эдикт был составлен очень хитро: при изменении соотношения сил католиков и гуге­нотов он мог быть пересмотрен (чем позднее и вос­пользовался Ришелье).

Второй урок гражданских войн заключался в том, что нельзя было строить сильное французское государство, опираясь только на дворянство. Ген­рих IV принял к сведению и это. Он поддерживает крупных чиновников, профессионалов-бюрократов — судей, адвокатов, финансистов. Генрих IV разре­шает этим людям покупать себе должности и пере­давать их по наследству сыновьям. В руках короля оказывается мощный аппарат власти, позволяю­щий править без оглядки на капризы и прихоти дворян. Генрих привлекает к себе не только чинов­ников, но и крупных торговцев — он всячески по­ощряет развитие крупного производства и торговли во Франции, основывает французские колонии в за­морских землях. Генрих IV первым из французских королей начинает руководствоваться в своей поли­тике национальными интересами Франции, а не од­ними лишь сословными интересами французского дворянства.

Наконец, Генрих понял, что Франции предстоит длительная полоса войн с испанскими и немецкими Габсбургами, и успешно готовился к этому противоборству. Генрих позаботился о значительном сни­жении тальи (прямого налога) с крестьян, почти полностью разорённых и обнищавших за годы ре­лигиозных войн. Крестьянство было основой эко­номической и военной силы Французского королев­ства — нищие крестьяне не могли содержать силь­ную армию.

Военная мощь возрождающейся Франции была подтверждена уже первой войной Генриха IV с Ис­панией (1595—1598 гг.). Преемники же Генриха IV на французском престоле создали грозную армию, которая на протяжении 200 лет (до наполеоновских войн) была лучшей армией Европы.

Та выдающаяся роль, которую Генрих IV сыграл в истории Франции и Европы, определяется не­сколькими обстоятельствами. Во-первых, Генрих смог выйти живым из религиозных войн, в которых сложили головы все его противники. Он добился этого своим умом, изворотливостью и хитростью, способностью резко менять политический курс. К тому же Генрих был попросту удачлив, что сильно возвышало его в глазах французов. Во-вторых, свой опыт ловкого политика Генрих IV, взойдя на пре­стол, смог поставить на службу державе, которую он разрушал большую часть своей жизни. Первый из Бурбонов нашёл новую, прочную основу коро­левской власти — интересы нации.

КАРДИНАЛ РИШЕЛЬЕ

Д'Артаньян стоял и разглядывал этого человека. Сначала ему показалось, что перед ним судья, изучающий некое дело, но вскоре он заметил, что человек, сидевший за столом, писал, или, вернее, исправлял строчки неравной длины, отсчитывая слоги по пальцам. Он понял, что перед ним поэт. Минуту спустя поэт закрыл свою рукопись, на обложке которой было написано «Мирам, трагедия в пяти актах», и под­нял голову. Д'Артаньян узнал кардинала».

Так описал Дюма в романе «Три мушкетёра» первого министра Франции. Да, кардинал Ришелье считал себя не только государственным деятелем, но и творческой личностью. По крайней мере он говорил, что сочинение стихов доставляет ему самое большое удовольствие. Однако мы знаем Ришелье не по его поэтическим сочинениям. Он прежде всего первый министр, основатель Французской акаде­мии, создатель единого государства и творец абсо­лютизма.

Арман-Жан дю Плесси, герцог де Ришелье (1585—1642), — всемогущий кардинал, 18 лет дер­жавший в своих руках политику Франции. Его дея­тельность по-разному оценивали современники и потомки. Ришелье определил направление разви-

Филипп де Шампань.

"Тройной портрет кардинала Ришелье".

390

тия государства на 150 лет. Созданная им система рухнула лишь во время Французской революции. Неблагодарная революционная Франция в 1793 г. с ненавистью швырнула останки министра Людо­вика XIII под ноги бушующей толпе, не без осно­вания видя в нём одного из столпов старого режима.

Восхождение Ришелье на политический олимп было трудным и мучительным. Сколько искусных и запутанных интриг пришлось сплести изворотли­вому уму кардинала, сколько опасностей и неудач суждено было пережить этому удивительно талант­ливому человеку, прежде чем он стал таким, каким мы его знаем!

Жестокий и коварный, он умел быть обаятель­ным и великодушным с немногочисленными дру­зьями. Ришелье любил одиночество, считая, что та­ков удел всех великих людей. Кардинал был не­благодарным по отношению к тем, кто помогал ему делать политическую карьеру, но он умел и щедро одарить своих приверженцев, и никто не мог об­винить его в скупости. Будучи физически слабым и болезненным, он полжизни провёл в седле и во­енных походах, проявляя чудеса выдержки. На­божный, Ришелье никогда не был фанатиком. Бла­годаря ему во Франции в отличие от других католи­ческих стран не зверствовала инквизиция и не пы­лали костры «ведовских процессов». Удивительно тонко умея чувствовать людей, кардинал в век лич­ного влияния прекрасно использовал тщеславие и слабости сильных мира сего для своих целей. По­святив всю свою жизнь усилению Франции, Рише­лье оказался, пожалуй, одним из самых непопу­лярных политиков за всю историю страны. И, одна­ко, сегодня мы можем сказать, что министр при­надлежит к числу наиболее ярких, значительных и трагических фигур истории.

Вначале Ришелье готовил себя к карьере воен­ного. Но семейные обстоятельства заставили его из­менить шпаге и надеть рясу священника. Он полу­чил кафедру в г. Люсоне. Любознательный и само­надеянный молодой епископ Люсонский, появившись при дворе Генриха IV, сразу же стал лелеять мечты о государственной карьере. 23-летний Ришелье сумел об­ратить на себя внимание короля, который был нас­только очарован его умом, эрудицией и красноре­чием, что называл его не иначе как «мой епископ».

Однако проницательный молодой человек быст­ро понял, что своими талантами он лишь наживает себе врагов. Тогда Ришелье решил покинуть сто­лицу и ждать своего часа.

В Люсоне, не довольствуясь только епископски­ми обязанностями, он столь усердно пополнял свои и без того обширные знания, что стал страдать ужасными головными болями, мучившими его по­том всю жизнь.

Из провинции Ришелье внимательно следил за событиями в столице. Он удивительно точно, чер­пая сведения только из писем, составил представ­ление о расстановке политических сил. Несмотря на ряд постигших его неудач при попытке выдви­нуться, епископ не оставлял надежд на политиче­скую карьеру, делая при этом ставку на Генри­ха IV. Однако случилось непредвиденное: 14 мая 1610 г. король был убит фанатиком Равальяком.

Новому королю Людовику XIII было всего де­вять лет, и власть оказалась в руках бездарной и самонадеянной королевы Марии Медичи и её фаво­рита, пустого и никчёмного Кончино Кончини. Семь долгих лет предстояло Франции терпеть эту неумную и претенциозную парочку, сумевшую раз­рушить всё, что с таким трудом создал Генрих IV.

Епископ Люсонский, присмотревшись, решил покинуть своё добровольное изгнание и попытать счастья в Париже. Правдами и неправдами, грубой лестью и умными советами он за шесть лет сумел завоевать доверие Кончини и почти подчинил себе королеву. В 1616 г., потеснив многочисленных при­хлебателей фаворита, Ришелье стал государствен­ным секретарём.

Правительство Марии Медичи переориентиро­вало политический курс Франции, повернув страну

Гравюры. Начало XVII в.

391

лицом к Испании, с которой Генрих IV собирался воевать. «Испанская пар­тия», к которой первоначально прим­кнул и Ришелье, умудрилась оттолкнуть от Фран­ции всех её старых союзников. Мощь Испании рос­ла, грозя поглотить и подчинить своему влиянию всю Европу. Стоит ли говорить, что подобная ори­ентация не принесла ни пользы, ни престижа Фран­ции. Солидарность с «испанской партией» стала первой ошибкой Ришелье, которая, впрочем, вы­текала из общей политики правительства. Вторым его просчётом, чуть не ставшим для честолюбивого епископа Люсонского роковым, было его невнима­ние к молодому Людовику XIII, искренне ненави­девшему государственного секретаря.

Юный монарх, безвольный и меланхоличный, тяготился наглостью Кончини и властолюбием ма­тери. Решив править самостоятельно, он задумал устранить ненавистного фаворита. По его приказу Кончини, ставший уже маршалом д'Анкром, был убит. Одновременно закончилось и правление каби­нета Марии Медичи.

Епископ Люсонский, всего пять месяцев выпол­нявший обязанности государственного секретаря, вынужден уйти в отставку. Но он не собирается сда­ваться. Через семь лет он вернётся к власти и будет определять политику Франции. Ему придётся пере­жить годы немилости, страха, интриг, унижений, неустанной работы, прежде чем он сумеет подчи­нить короля своему влиянию. Для достижения этой цели Ришелье беззастенчиво будет использовать свою покровительницу Марию Медичи, которая и шага не может ступить без него.

Во Франции между тем пылают пожары восста­ний. Возвышение новых фаворитов, которые хотят только брать и не могут ничего дать, вызвало бурное возмущение аристократии. Провинции, подстрека­емые принцами Конде, Суассоном и Буильоном, бунтуют против короля. Королева-мать присоеди­няется к этому дружному хору противников моло­дого монарха, и Людовик XIII, не в силах противо­стоять нажиму, вынужден идти на уступки. Мария Медичи добивается возвращения в Париж, откуда она выслана. О том же мечтает и Ришелье, стремясь к продолжению своей политической карьеры. Лишь в 1622 г. королева-мать соглашается оконча­тельно примириться с сыном, но с одним условием — епископ Люсонский, так много для неё значив­ший, должен стать кардиналом.

В Париже кардинал Ришелье сумел доказать Людовику XIII свою незаменимость и в 1624 г. воз­главил новое правительство. По части интриг пер­вый министр не знал себе равных. Рассказ о том, как он добился высшей власти в государстве, — настоящий авантюрный роман, перед которым бледнеют все сочинения Дюма. Сохранять власть в течение последующих 18 лет Ришелье помогло его беспримерное умение лавировать при дворе. Трудно перечислить заговоры, которые устраивали против первого министра все недовольные его политикой. Порой жизнь его висела на волоске. Единственную поддержку Ришелье мог найти и находил в безвольном и апатичном короле, у которого хватало здра­вого смысла ценить своего министра и понимать правильность его действий.

Многочисленные покушения на жизнь Ришелье сделали необходимой организацию его личной ох­раны. Так появились мушкетёры кардинала, кото­рых Дюма ошибочно назвал гвардейцами. В отли­чие от мушкетёров короля, носивших голубые пла­щи, охрана Ришелье блистала красными — под цвет кардинальской мантии.

Заняв пост министра, Ришелье попытался про­вести ряд существенных реформ, призванных ук­репить королевскую власть. Одной из главных за­дач было установление мира в многострадальной стране. Для начала требовалось утихомирить раз­гулявшуюся «фронду принцев», стремящуюся выр­вать у короля привилегии и деньги. Ришелье посо­ветовал королю прекратить делать уступки и взял жёсткий курс на обуздание непокорных аристокра­тов. Ему почти удалось накинуть узду на неспокой­ных родственников монарха, смирив их непомер­ную гордыню. Кардинал не стеснялся проливать кровь мятежников, не считаясь с их положением. Казнь одного из первых лиц страны, герцога Монморанси, заставила аристократию содрогнуться от ужаса.

Второй на очереди стояла задача усмирения гу­генотов, со времён Генриха IV пользовавшихся большими правами. Гугеноты создали на террито­рии Франции настоящие маленькие государства, готовые в любой момент выйти из повиновения. Центром сопротивления гугенотов была укреплён­ная и независимая крепость Ла-Рошель.

Ришелье считал, что настала пора покончить с гугенотской вольницей. Подходящий случай не за­медлил представиться. В 1627 г. обострились отно­шения с Англией, обеспокоенной начатым Ришелье строительством флота. Политики туманного Альби­она решили вызвать смуту во владениях соседа, подняв мятеж в Ла-Рошели. С английским десан­том французская армия справилась достаточно лег­ко, а вот осада мятежной крепости затянулась на целых два года. Наконец, в 1628 г., сломленные голодом и потерявшие всякую надежду на помощь, защитники крепости сложили оружие. По совету Ришелье король даровал прощение оставшимся в живых и подтвердил свободу вероисповедания, ли­шив гугенотов лишь привилегий. Протестантский Лангедок утратил свои вольности в 1629 г. Ника­ких религиозных гонений не последовало. Карди­нал Ришелье оказался слишком политиком, чтобы пытаться навязать стране религиозную однород­ность — химеру, которую отстаивал Рим. Однако благодаря такой тактике кардинал нажил себе вра­гов среди служителей церкви.

Когда речь шла об интересах государства, воп­росы вероисповедания как бы отходили для него на второй план. Кардинал говорил: «И гугеноты, и ка­толики были в моих глазах одинаково француза-

392

Кардинал Ришелье.

ми». Так вновь министр ввёл в обиход давно забытое за распрями слово «француз», и закончились религиозные войны, более 70 лет раздиравшие страну.

С приходом Ришелье к власти произошли серь­ёзные изменения и во внешней политике. Долгий путь к высокому посту был пройден не зря. Карди­нал оценил и понял свои ошибки. Он постепенно мягко начал уводить страну из фарватера Испании и возвратил её в традиционное русло политики Ген­риха IV. Восстанавливая связи со старыми союзни­ками, Ришелье методично внушает Людовику XIII мысль о необходимости дать отпор чрезмерным притязаниям Испании и Австрии.

Династия Габсбургов, правившая в обеих импе­риях, медленно заглатывала Европу, вытеснив Францию из Италии и почти подчинив себе Герма­нию. Протестантские князья, не имея сил сопро­тивляться мощному давлению Австрии, сдавали од­ну позицию за другой. Если бы не вмешательство Ришелье, неизвестно, чем бы кончилась эта нерав­ная борьба. Католический кардинал, нимало не смущаясь, начал субсидировать протестантских го­сударей и заключать с ними союзы. Дипломатия Ришелье, а главное, французские пистоли сумели вдохнуть жизнь и силы в готовые капитулировать германские княжества, преподнеся уверенным в своей победе Габсбургам неприятный сюрприз. Бла­годаря дипломатическому, а затем и военному вме­шательству Франции Тридцатилетняя война (1618—1648 гг.) была продолжена и завершилась полным крахом имперских замыслов Австрии и Ис­пании. Перед смертью в 1642 г. Ришелье мог с гор­достью сказать Людовику XIII: «Теперь песенка Ис­пании спета». И это были не пустые слова.

В ходе войны была реализована идея кардинала о введении Франции в «естественные границы»: произошло долгожданное объединение всех истори­ческих территорий — Лотарингии, Эльзаса и Руссильона, которые после стольких лет борьбы вошли в состав Французского королевства.

«Испанская партия» не простила Ришелье смену политического курса страны. Самые влиятельные люди королевства — Мария Медичи, Анна Авст­рийская, Гастон Орлеанский — настойчиво чинили козни и стряпали заговоры против «господина глав­ного государственного министра».

Мария Медичи с упорством брошенной женщи­ны преследовала Ришелье, подрывая своей ненави­стью и без того слабое здоровье кардинала. Она не могла ему простить ни исключительного влияния на Людовика XIII, ни измены её политике, а глав­ное — своего оттеснения на второй план. В конце концов она после ряда неудачных попыток унич­тожить своего бывшего любимца бежала из страны, чтобы никогда не вернуться назад.

Брат короля Гастон Орлеанский в своём стрем­лении занять престол не брезговал даже союзом с врагами Франции. Неумный, бессовестный, жад­ный, легкомысленный предатель, он видел в Ри­шелье своего главного врага. Презиравший его кар­динал считал, что принц не имеет никакого морального права быть наследником французского престо­ла.

Более сложными были отношения Ришелье с Анной Австрийской. Она была слишком испанкой, чтобы быть хорошей королевой Франции. Абсолют­но не понимая политики кардинала, направленной на возвышение страны, она активно поддерживала своего брата, короля Испании Филиппа IV, надеясь с его помощью скинуть ненавистного министра да­же ценой поражения Франции в войне. Впрочем, для этих людей личные интересы всегда были выше государственных.

Ришелье же был одержим идеей блага государ­ства. Он вполне резонно воспринимал все покуше­ния на свою жизнь как попытку уничтожить наци­ональную политику Франции. В тот век слишком многое зависело от личности. Смена министра оз­начала смену ориентации. Вдумайтесь, насколько непатриотично выглядят действия д'Артаньяна на фоне титанических усилий Ришелье обезопасить Францию. А разве один д'Артаньян ставил служе­ние красивой женщине выше интересов собствен­ной страны?

Французское дворянство, для блага которого не­устанно трудился кардинал, ненавидело первого министра. Как больной ребёнок, недолюбливаю­щий того, кто заставляет его пить горькое лекарст­во, дворянство становилось в оппозицию Ришелье, врачующему его изъяны и пороки. Понятие «ро­дина», введённое первым министром в политиче­ский обиход, было абсолютно чуждо первому сос­ловию.

Общую ненависть к Ришелье вызвал и закон о запрещении дуэлей. Дворяне желали видеть в ко­роле лишь первого среди равных. Кардинал же стремился внушить им мысль о священности коро­левской власти. По мнению Ришелье, кровь под­данных может быть пролита только во имя родины, олицетворяемой священной особой короля. Если же дворяне жертвуют жизнью, защищая свою честь, то они тем самым ставят себя на одну доску с мо­нархом — недопустимая вольность! Помимо всего прочего, огромное число лучших представителей дворянских родов заканчивало жизнь на дуэли, без всякой пользы для государства. Во имя интересов самого дворянства Ришелье стремился привлечь его к государственной службе, демонстрируя таким об­разом ценность первого сословия для страны. Всё это, однако, вызывало бешеное сопротивление и насмешки, не встречая понимания.

Не меньше ненависти испытывало к Ришелье и третье сословие. Занятый созданием единого нацио­нально-политического государства, кардинал ре­шительно пресекал любой сепаратизм. А именно к нему были склонны парламенты крупных городов, не желавшие видеть общегосударственных интере­сов за своими местными проблемами. Урезание прав парламентов явилось причиной огромной не­популярности первого министра. Политика Рише­лье по отношению к парламентам привела к соз­нательному уничтожению официальной оппозиции третьего сословия. Такого же курса будут придер-

394

живаться и последователи великого кардинала. От­сутствие отдушины для выхода политической ак­тивности в системе абсолютизма выльется во взрыв возмущения народа спустя 150 лет — во время Французской революции.

У простонародья тоже были причины для недо­вольства первым министром. Разорительные вой­ны, Тридцатилетняя и Испанская (1635—1659 гг.), в которые оказалась втянутой стараниями карди­нала Франция, принесли не только внешнеполити­ческие выгоды, но и страшное разорение. Време­нами военные действия велись на территории Фран­ции. Эльзас и Лотарингия были присоединены к ней после трёх походов армии Людовика XIII, на­шествия имперских войск, которые, как саранча, не оставляли камня на камне. Война требовала ги­гантского напряжения сил. Крестьяне и буржуа не знали и не хотели знать о великих замыслах кар­динала и о грядущем «золотом веке», обещанном Людовику XIII его министром. На протяжении 18 лет правления кардинала страну сотрясали народ­ные восстания, доставляя Ришелье немало хлопот.

Видя перед собой единственную цель — благо

страны, Ришелье упорно шёл к ней, преодолевая яростное сопротивление противников и невзирая на почти все­общее непонимание. Кардинала с полным основа­нием можно считать одним из отцов-основателей французской нации и творцов современной Европы. Редко кто из государственных деятелей может похвастаться осуществлением всех своих замыслов. «Я обещал королю употребить все мои способности и все средства, которые ему угодно будет предоста­вить в моё распоряжение, на то, чтобы уничтожить гугенотов как политическую партию, ослабить не­законное могущество аристократии, водворить по­всеместно во Франции повиновение королевской власти и возвеличить Францию среди иностранных держав», — так определял Ришелье задачи своего правительства. И они были выполнены. Вопреки окружавшей его ненависти и обвинениям в стрем­лении к личной выгоде Ришелье все свои силы отда­вал служению Франции. Перед смертью на пред­ложение простить своих врагов он ответил: «У меня не было других врагов, кроме врагов государства». Кардинал имел право на такой ответ.

ЛЮДОВИК XIV

«Скрип шагов по песку заставил её обернуться. Людовик XIV был без шляпы; взмахом трости он сшиб бабочку, которую поднял с травы шедший с ним де Сент-Эньян.

— Видите, принцесса, я тоже охочусь за бабоч­ками, — сказал он, подходя. — Господа, — приба­вил он, оборачиваясь к своей свите, — займитесь охотой и принесите добычу своим дамам.

Это означало — отойдите от нас подальше.

Забавно было видеть, как старые почтенные вельможи, давно забывшие о стройности и изящест­ве, принялись бегать за бабочками, теряя шляпы и колотя тростями кусты мирта и дрока, точно они сражались с испанцами».

Разве могут оставить равнодушными слова Александра Дюма, приглашающие в мир приклю­чений его героев, развёртывающихся на фоне блис­тательного и вероломного времени «короля-солн­ца» («Le roi soleil») Людовика XIV Бурбона. Эпоха его правления насыщена и событиями, и страстями; к ней не раз обращались и продолжают обращаться писатели, драматурги, художники, композиторы, кинорежиссёры, архитекторы.

Сын Анны Австрийской и Людовика XIII (при котором, напомним, сияла звезда Ришелье) родился в 1643 г. и вступил на престол, не достигнув и 5 лет. Управление государством со­средоточилось в руках его матери и расчётливо-хитрого кардинала Мазарини. Увлёкшись племян­ницей последнего, Людовик проводил дни в заба­вах, принятых при королевском дворе.

Его рука (сердце — вряд ли) досталась испанской

Лебрен.

"Людовик XIV".

Версаль. Национальный музей.

395

инфанте Марии Терезии. Не проявляя стремления к управлению государством до смерти кардинала, после неё Людо­вик словно переродился. Он с головой окунулся в государственные дела, умело подбирая себе тол­ковых, но не слишком ярких сподвижников (Коль­бера, Лувуа и др.). При нём почитание королевской власти приняло практически полурелигиозный ха­рактер; саму же власть олицетворял лично Лю­довик XIV («L'etat c'est moi» — «Государство — это я»).

Поощряя развитие промышленности (наиболь­шее внимание уделялось крупным мануфактурам) и торговли (строился внушительный торговый флот, основывались торговые компании — Ост-Индская, Вест-Индская и др.), король провёл реор­ганизацию армии, готовясь к целой серии военных столкновений. Давнее противостояние Франции и Испании не могло не обостриться при Людови­ке XIV. После смерти Филиппа IV Испанского Лю­довик захватил часть испанских Нидерландов. Он предъявил права на другие европейские террито­рии, причём спорные ситуации Франция разреши­ла в свою пользу. Так, внезапно был занят импер­ский город Страсбург, страшная резня учинена в Пфальце (Германия), французский флот бомбарди­ровал Геную и Триполи. В 80-е гг. XVII в. вспых­нула крупная война с целой коалицией (в составе которой — Испания, Англия, Австрия и другие страны). Вначале успех сопутствовал французской стороне, но затем картина изменилась. Расходы на войну росли, французская армия терпела пораже­ния. В начале XVIII столетия Людовик, находясь в плену честолюбивых замыслов, начал борьбу за так называемое Испанское наследство, желая отвоевать испанскую монархию для своего внука.

При Людовике XIV абсолютизм во Франции дос­тиг своего апогея. Сен-Симон писал о короле: «Аб­солютный без возражения Людовик уничтожил и искоренил всякую другую силу или власть во Фран­ции, кроме тех, которые исходили от него: ссылки на закон, на право считались преступными». Ог­ромные траты на содержание многочисленной ар­мии, свиты, дворцов, покровительство искусствам, расходы на войны и фаворитов довели большую часть населения страны до бедности либо нищеты (хотя основной налог с крестьян — талья — и был снижен почти на треть Кольбером, министром ко­роля).

Людовик много не взыскивал лишь с дворян и вообще ничего не требовал от духовенства. Нередко вспыхивали восстания бедноты (одно из крупней­ших — восстание камизаров; против них пришлось направить 25-тысячную королевскую армию). Лю­довик XIV не жаловал набиравшую силу буржуа­зию, а также городские парламенты. Города окон­чательно утратили самоуправление.

Являясь рьяным приверженцем католицизма, король отменил знаменитый Нантский эдикт, закреплявший веротерпимость во Франции. Вследст­вие этого десятки тысяч протестантов покинули ро­дину.

Резиденция французских королей перемести­лась в Версаль, где был создан грандиозный дворцово-парковый ансамбль (главный дворец — Боль­шой Трианон, украшенный с безудержным расто­чительством). Людовик стремился, чтобы вокруг него в Версале вращался весь цвет французской на­ции, чтобы именно здесь располагался культурный центр Европы. Франция имела на это право: данное время отмечено творчеством Мольера, Ларошфуко, Ватто, Буало, Перро, Расина и других известных писателей и художников; созданы оперный театр, Академия наук, Академия архитектуры, Академия музыки. Высшая аристократия с жадностью поку­пала постоянно выдумываемые придворные долж­ности. Увеселения в Версале не прекращались. В свите короля особой роскошью выделялись его фа­воритки (Лавальер, Монтеспан, Фонтанж). Вечно влюблённый, он наказал статс-даму госпожу де Навайль лишь за то, что она распорядилась замуро­вать потайную дверь, которую король велел про­делать в покои фрейлин. Многие европейские мо­нархи завидовали жизни Версальского двора и под­ражали Людовику XIV даже в его слабостях.

Король Франции был красив: слегка покатый лоб, длинный нос, округлые щёки, карие глаза; он казался выше своего среднего роста благодаря ве­личественной осанке. Он был мастером всяких за­тей, в молодости даже танцевал в балете и играл на сцене. Он был пунктуальным и работоспособным. Так, Кольбер рассказывает, как в один и тот же день король председательствовал в финансовом со­вете с 10 часов утра до половины второго, пообедал, присутствовал в другом совете, заперся на два часа, чтобы заняться латынью, и вечером сидел в третьем совете до 10 часов. Людовик XIV ревностно соблю­дал этикет и требовал этого от других. «Я чуть было не подождал», — сказал он одному вельможе, явив­шемуся точно в назначенное время. Образование Людовик XIV получил недостаточное (Мазарини, поглощённому борьбой со своими противниками, было не до воспитания наследника престола). На­пример, по поводу своего невежества в истории Лю­довик говорил: «Испытываешь жгучую досаду, ког­да не знаешь вещей, которые все другие знают».

Искусный притворщик, осмотрительный и недо­верчивый, порой дерзкий в своих желаниях, отме­чающий, что «профессия короля — великая, благо­родная, восхитительная профессия», Людовик XIV представлял своё правление чудесным и нелёгким спектаклем. Оставаясь до конца жизни деятель­ным, король на исходе лет пережил смерть неко­торых из своих близких родственников (прежде всего — собственного сына). До самой кончины в 1715 г. Людовик XIV пытался поддерживать «на­чинавшую уже падать внешность своего великого века».

ВИЗАНТИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Восточная Римская империя возникла в начале IV в. н. э. В 330 г. римский император Кон­стантин Великий — первый император-хри­стианин — основал на месте древнегреческой коло­нии Византий (отсюда и название, данное историка­ми «христианской империи ромеев» уже после её падения) город Константинополь. Сами же визан­тийцы считали себя «ромеями», т. е. «римлянами», державу — «ромейской», а императора — василевса

— продолжателем традиций римских императоров. Византия была государством, в котором центра­лизованный бюрократический аппарат и религиоз­ное единство (в результате борьбы религиозных те­чений в христианстве господствующей религией Византии стало православие) имели огромное зна­чение для сохранения преемственности государст­венной власти и территориальной целостности в те­чение почти 11 веков её существования.

В истории развития Византии условно можно выделить пять этапов.

На первом этапе (IV в. — середина VII в.) импе­рия — многонациональное государство, в котором рабовладельческий строй сменяют раннефеодаль­ные отношения. Государственный строй Византии

— военно-бюрократическая монархия. Вся полнота власти принадлежала императору. Власть не была наследственной, императора провозглашали армия, сенат и народ (хотя это часто носило номинальный характер). Совещательным органом при императо­ре был сенат. Свободное население делилось на сос­ловия. Система феодальных отношений почти не сложилась. Их особенностью было сохранение зна­чительного числа свободных крестьян, крестьян­ских общин, распространение колоната и раздача большого фонда государственных земель рабам.

Раннюю Византию называли «страной городов», исчислявшихся тысячами. Такие центры, как Кон­стантинополь, Александрия, Антиохия, насчиты­вали по 200—300 тыс. жителей. В десятках средних городов (Дамаск, Никея, Эфес, Фессалоники, Эдесса, Бейрут и др.) жило по 30—80 тыс. человек. Го­рода, имевшие полисное самоуправление, занимали большое место в экономической жизни империи. Крупнейшим городом и торговым центром был Ко­нстантинополь.

Византия вела торговлю с Китаем и Индией, а после завоевания при императоре Юстиниане За­падного Средиземноморья установила гегемонию на торговлю со странами Запада, превратив снова Сре­диземное море в «Римское озеро».

По уровню развития ремёсел Византия не имела себе равных среди западноевропейских стран.

В годы правления императора Юстиниана I (527—565 гг.) Византия достигает вершин своего расцвета. Реформы, проведённые при нём, способствовали централизации государства, а «Кодекс Юстиниана» (свод гражданского права), разрабо­танный в его правление, действовал на всём протя­жении существования государства, оказав большое влияние на развитие права в странах феодальной Европы (см. ст. «Юстиниан I»).

В это время империя переживает эпоху гранди­озного строительства: возводятся военные укрепле­ния, строятся города, дворцы и храмы. К этому пе­риоду относится возведение великолепного храма Св. Софии, ставшего известным всему миру.

Конец этого периода был отмечен вновь обо­стрившейся борьбой между церковью и император­ской властью.

Второй этап (вторая половина VII в. — первая половина IX в.) прошёл в напряжённой борьбе с арабами и славянскими нашествиями. Территория державы сократилась вдвое, и теперь империя ста­ла намного однороднее по национальному составу: это было греко-славянское государство. Её эконо­мической основой являлось свободное крестьянст­во. Варварские нашествия создали благоприятные условия для освобождения крестьян от зависимос­ти, и главный законодательный акт, регулировав­ший аграрные отношения в империи, исходит из того, что земля находится в распоряжении кресть­янской общины. Резко сокращаются количество го­родов и численность горожан. Из крупных центров остаётся только Константинополь, а население его сокращается до 30—40 тыс. Другие города империи насчитывают по 8—10 тыс. жителей. В малых жизнь замирает. Упадок городов и «варваризация» населения (т. е. рост числа «варваров», прежде всего славян, среди подданных василевса) не могли не привести к упадку культуры. Количество школ, а следовательно, и образованных людей резко сокра­щается. Просвещение концентрируется в монасты­рях.

Именно в этот сложный период и происходит ре­шающее столкновение между василевсами и цер­ковью. Главную роль на этом этапе играют импе­раторы Исаврийской династии. Первый из них — Лев III — был храбрым воином и тонким дипло­матом, ему приходилось сражаться во главе кава­лерии, атаковать арабские корабли на лёгком су­дёнышке, давать обещания и тут же нарушать их. Именно он возглавил оборону Константинополя, когда в 717 г. мусульманская армия блокировала город и с суши, и с моря. Столицу ромеев арабы окружили стеной с осадными башнями против во­рот, а в Босфор вошёл огромный флот из 1800 ко­раблей. И тем не менее Константинополь был спа­сён. Византийцы сожгли арабский флот «греческим огнём» (специальная смесь нефти и серы, изобре­тённая греческим учёным Каллинником, которая

397

не гасла от воды; через специальные си­фоны ею поливали вражеские корабли). Блокада с моря была сорвана, а силы сухопутной армии арабов подорвала суровая зима: снег лежал 100 дней, что удивительно для этих мест. В лагере арабов начался голод, солдаты съели сначала лошадей, а потом и трупы умерших. Вес­ной 718 г. византийцы разгромили и вторую эскад­ру, а в тылу арабской армии появились союзники империи — болгары. Простояв под стенами города почти год, мусульмане отступили. Но война с ними продолжалась ещё более двух десятилетий, и толь­ко в 740 г. Лев III нанёс противнику решающее поражение.

В 730 г., в разгар войны с арабами, Лев III об­рушил жестокие репрессии на сторонников иконопочитания. Иконы снимались со стен во всех хра­мах и уничтожались. Их заменили изображение креста и узоры из цветов и деревьев (враги импера­тора язвили, что храмы стали напоминать сады и леса). Иконоборчество было последней и неудачной попыткой кесаря духовно победить церковь. С этого момента императоры ограничиваются ролью за­щитников и хранителей традиции. Появление именно в это время иконописного сюжета «Импе­ратор, склонившийся перед Христом» отражает значение происшедшей перемены.

Во всех областях жизни империи всё более ут­верждается консервативный и охранительный тра­диционализм.

Третий этап (вторая половина IX в. — середина XI в.) проходит под властью императоров Македон­ской династии. Это «золотой век» империи, период экономического подъёма и расцвета культуры.

Ещё в период правления Исаврийской династии сложилась ситуация, когда преобладающей формой собственности на землю была государственная, а ос­нову армии составляли воины-стратиоты, служив­шие за земельный надел. С Македонской династии начинается практика широкой раздачи знати и бо­евым командирам больших угодий и пустующих зе­мель. Работали в этих хозяйствах зависимые кре­стьяне-парики (общинники, потерявшие землю). Из слоя земельных собственников (динатов) форми­руется класс феодалов. Меняется и характер вой­ска: ополчение стратиотов заменяется в X в. тяже­ловооружённой, закованной в броню конницей (катафрактариями), которая становится главной удар­ной силой византийской армии.

IX—XI вв. — период роста городов. Выдающееся техническое открытие — изобретение косого паруса — и поддержка государством ремесленных и тор­говых корпораций сделали города империи на дол­гое время хозяевами средиземноморской торговли. В первую очередь это относится, конечно, к Кон­стантинополю, который становится важнейшим центром транзитной торговли между Западом и Востоком, богатейшим городом Европы. Изделия константинопольских ремесленников — ткачей, ювелиров, кузнецов — на века станут эталоном для ремесленников Европы. Вместе со столицей пере­живают подъём и провинциальные города: Фессалоники, Трапезунд, Эфес и другие. Вновь оживает черноморская торговля. В экономический подъём империи вносят свой вклад и монастыри, ставшие центрами высокопроизводительного ремесла и зем­леделия.

Экономический подъём тесно связан с возрожде­нием культуры. В 842 г. восстанавливается дея­тельность Константинопольского университета, в котором выдающуюся роль играет крупнейший учёный Византии Лев Математик. Он составил ме­дицинскую энциклопедию и писал стихи. Его биб­лиотека включала в себя книги отцов церкви и ан­тичных философов и учёных: Платона и Прокла, Архимеда и Евклида. С именем Льва Математика связано несколько изобретений: применение букв как арифметических символов (т. е. начало алгеб­ры), изобретение световой сигнализации, связы­вающей Константинополь с границей, создание движущихся статуй во дворце. Поющие птицы, ры­чащие львы (фигуры приводились в движение во­дой) изумляли иностранных послов. Университет располагался в зале дворца, называвшегося Магнавра, и получил название Магнаврского. Препода­вались грамматика, риторика, философия, арифме­тика, астрономия, музыка.

Одновременно с университетом в Константино­поле создаётся богословская патриаршая школа. По всей стране возрождается система просвещения.

В конце XI в., при патриархе Фотии, исключи­тельно образованном человеке, собравшем лучшую библиотеку своего времени (сотни наименований книг выдающихся умов древности), разворачивает­ся широкая миссионерская деятельность по хри­стианизации варваров. Подготовленные в Констан­тинополе священники и проповедники отправляют­ся к язычникам — болгарам и сербам. Огромное значение получает миссия Кирилла и Мефодия в Великоморавское княжество, в ходе которой они создают славянскую письменность и переводят на славянский язык Библию и церковную литературу. Тем самым закладываются основы духовного и по­литического подъёма в славянском мире. Тогда же принимает христианство и киевский князь Аскольд. Ещё через столетие, в 988 г., киевский князь Владимир крестится в Херсонесе, принимает имя Василий («царственный») и берёт в жёны сестру византийского императора Василия Анну. Замена язычества христианством в Киевской Руси повлия­ла на развитие архитектуры, живописи, литерату­ры, способствовала обогащению славянской куль­туры.

Именно в период царствования Василия II (976—1026 гг.) держава ромеев достигает апогея своего внешнеполитического могущества. Умный и энергичный император был суровым и жестоким правителем. Расправившись с помощью киевской дружины со своими внутриполитическими врага­ми, василевс начал тяжёлую войну с Болгарией, которая длилась с перерывами 28 лет, и, наконец, нанёс решающее поражение своему врагу болгар­скому царю Самуилу.

Одновременно Василий вёл постоянные войны

398

на Востоке и к концу своего царствования вернул империи Северную Сирию, часть Месопотамии, ус­тановил контроль над Грузией и Арменией. Когда во время подготовки похода в Италию в 1025 г. император скончался, Византия была самым силь­ным государством Европы. Однако именно его цар­ствование продемонстрировало болезнь, которая бу­дет ещё столетия подтачивать её мощь. С точки зре­ния Константинополя, приобщение варваров к пра­вославной религии и греческой культуре автомати­чески означало их подчинение василевсу ромеев — главному хранителю этого духовного достояния. Греческие священники и учителя, иконописцы и архитекторы способствовали духовному пробужде­нию болгар, сербов. Попытка василевсов сохранить вселенский характер своей власти, опираясь на мощь централизованного государства, противоре­чила объективному ходу процесса христианизации варваров и лишь истощала силы империи.

Напряжение всех сил Византии при Василии II привело к финансовому кризису. Ситуация ещё бо­лее обострилась из-за постоянной борьбы между столичной и провинциальной знатью. В результате смут император Роман IV (1068—1071 гг.) был пре­дан своим окружением и потерпел жестокое пора­жение в войне с новой волной мусульманских заво­евателей — турок-сельджуков. После победы в 1071 г. при Манцикерте конница мусульман в те­чение десятилетия взяла под контроль всю Малую Азию.

Однако поражения конца XI в. не были концом империи. Византия обладала огромной жизнеспо­собностью.

Следующий, четвёртый (1081—1204 гг.) этап её существования был периодом нового подъёма. Им­ператоры династии Комнинов смогли консолидиро­вать силы ромеев и возродить их славу ещё на целое столетие. Первые три императора этой династии — Алексей (1081—1118 гг.), Иоанн (1118—1143 гг.) и Мануил (1143—1180 гг.) — проявили себя как храбрые и талантливые военачальники, тонкие дипломаты и дальновидные политики. Опираясь на провинциальную знать, они прекратили внутрен­нюю смуту и отвоевали у турок малоазийское побе­режье, поставили под контроль дунайские государ­ства. Комнины вошли в историю Византии как им­ператоры-«западники». Несмотря на раскол между православной и католической церковью в 1054 г., они в борьбе с турками обратились за помощью к западноевропейским королевствам (впервые в ис­тории империи). Константинополь стал местом сбо­ра участников 1-го и 2-го крестовых походов. Крес­тоносцы обещали признать себя вассалами империи после того, как отвоюют Сирию и Палестину, и пос­ле победы императоры Иоанн и Мануил заставили их выполнить обещания и признать власть импе­рии. Окружённые западными рыцарями, Комнины были очень похожи на западноевропейских коро­лей. Но, хотя опора этой династии — провинциаль­ная знать — тоже окружила себя зависимыми вас-

399

селами, феодальная лестница в импе­рии не возникла. Вассалы местной зна­ти были просто дружинниками. Харак­терно и то, что основу войска при этой династии составляют наёмники из Западной Европы и ры­цари, поселившиеся в империи и получившие здесь земли и замки. Император Мануил подчинил импе­рии Сербию и Венгрию. Его войска воевали в Ита­лии, где даже Милан признал власть империи; пы­тались подчинить Египет, совершая экспедиции в дельту Нила. Столетнее правление Комнинов закан­чивается смутой и гражданской войной.

Новая династия Ангелов (1185—1204 гг.) лишь углубляет кризис тем, что, покровительствуя ита­льянским купцам, наносит непоправимый удар по отечественному ремеслу и торговле. Поэтому, когда в 1204 г. рыцари 1-го крестового похода внезапно изменили свой маршрут, вмешались во внутрипо­литическую борьбу империи, захватили Константи­нополь и основали на Босфоре Латинскую импе­рию, катастрофа была закономерной.

Жители и защитники Константинополя превос­ходили крестоносцев по численности в десятки раз, и тем не менее город пал, хотя выдерживал осаду и натиск более серьёзного врага. Причина пораже­ния была, конечно, в том, что византийцы были деморализованы внутренними смутами. Немало­важную роль сыграло и то, что политика Комнинов во второй половине XII в. (при всей её внешней ус­пешности) противоречила интересам империи, т.к. ограниченные ресурсы Балканского полуострова и части Малой Азии не позволяли претендовать на роль «вселенской империи». В тот период реальное вселенское значение имела уже не столько импера­торская власть, сколько власть вселенского кон­стантинопольского патриарха. Обеспечить единство православного мира (Византии, Сербии, Руси, Гру­зии), опираясь на военную мощь государства, было уже невозможно, а опираясь на церковное единство — ещё достаточно реально. Получилось так, что ре­лигиозные основы единства и силы Византии ока­зались подорваны, и на полвека на месте империи ромеев утвердилась Латинская империя крестонос­цев.

Однако страшный разгром не смог уничтожить Византию. Ромеи сохранили свою государствен­ность в Малой Азии и Эпире. Важнейшим оплотом собирания сил стала Никейская империя, которая при императоре Иоанне Ватаце (1222—1254 гг.) на­копила экономический потенциал, необходимый для создания сильной армии и сохранения куль­туры.

В 1261 г. император Михаил Палеолог освобож­дает от латинян Константинополь, и этим событием начинается пятый этап существования Византии, который продлится до 1453 г. Военный потенциал державы был невелик, экономика разорена набега­ми турок и внутренними раздорами, ремесло и тор­говля пришли в упадок. Когда Палеологи, продол­жая политику Ангелов, сделали ставку на итальян­ских купцов, венецианцев и генуэзцев, — местные ремесленники и купцы не смогли противостоять

конкуренции. Упадок ремесла подорвал экономиче­скую мощь Константинополя и лишил его послед­них сил.

Главное значение империи Палеологов в том, что она сохранила культуру Византии до XV в., когда её смогли перенять народы Европы. Два столетия — это расцвет философии и богословия, архитек­туры и иконописи. Казалось, бедственное экономи­ческое и политическое положение лишь стимули­ровало взлёт духа, и это время называют «палеологовским возрождением».

Центром религиозной жизни стал Афонский мо­настырь, основанный ещё в X в. При Комнинах он вырос численно, а в XIV в. Святая Гора (монастырь был расположен на горе) стала целым городом, в котором жили тысячи монахов разных националь­ностей. Велика была роль константинопольского патриарха, руководившего церквами независимых Болгарии, Сербии, Руси и проводившего вселен­скую политику.

При Палеологах возрождается Константино­польский университет. Появляются направления в философии, которые стремятся возродить антич­ную культуру. Крайним представителем этого тече­ния был Георгий Плифон (1360—1452), который создал оригинальную философию и религию, опи­раясь на учение Платона и Заратуштры.

«Палеологовское возрождение» — это расцвет архитектуры и живописи. До сих пор зрителей по­ражают прекрасные строения и удивительные фрески Мистры (город около древней Спарты).

Идейно-политическая жизнь империи с конца XIII в. по XV в. проходит в борьбе вокруг унии между католиками и православными. Нарастаю­щий натиск турок-мусульман вынудил Палеологов обратиться за военной помощью к Западу. В обмен на спасение Константинополя императоры обещали добиться подчинения православной церкви Папе римскому (унии). Первым такую попытку предпри­нял ещё Михаил Палеолог в 1274 г. Это вызвало взрыв возмущения православного населения. И когда перед самой гибелью города, в 1439 г., уния была всё же подписана во Флоренции, её единодуш­но отвергли жители Константинополя. Причины этого были, конечно, в ненависти, которую греки испытывали к «латинянам» после погрома 1204 г. и полувекового господства католиков на Босфоре. Кроме того, Запад так и не смог (или не захотел) оказать Константинополю и империи эффективную военную помощь. Два крестовых похода 1396 г. и 1440 г. кончились разгромом европейских армий. Но не менее важно было и то, что уния для греков означала отказ от миссии хранителей православной традиции, которую они на себя взяли. Это отрече­ние перечеркнуло бы многовековую историю им­перии. Именно поэтому монахи Афона, а вслед за ними и подавляющее большинство византийцев, от­вергли унию и начали готовиться к обороне обре­чённого Константинополя. В 1453 г. огромная ту­рецкая армия осадила и взяла штурмом «Новый Рим». «Держава ромеев» перестала существовать.

Значение Византийской империи в истории че-

400

ловечества трудно переоценить. В тёмные века вар­варства и раннего Средневековья она донесла до по­томков наследие Эллады и Рима, сохранила хри­стианскую культуру. Достижения в области науки (математика), в литературе, изобразительном ис­кусстве, книжной миниатюре, декоративно-прик­ладном искусстве (изделия из слоновой кости, ме­талла, художественные ткани, перегородчатые эма­ли), архитектуре, в военном деле оказали значительное влияние на дальнейшее разви­тие культуры Западной Европы и Киев­ской Руси. Да и жизнь современного об­щества невозможно представить без византийского влияния. Иногда Константинополь называют «зо­лотым мостом» между Западом и Востоком. Это вер­но, но ещё правильнее считать державу ромеев «зо­лотым мостом» между древностью и Новым вре­менем.

ЮСТИНИАН I

Будущий император Византии родился около 482 г. в маленькой македонской деревушке Таурисий, в семье бедного крестьянина. В Константинополь он попал подростком по пригла­шению своего дяди Юстина, влиятельного при­дворного. Своих детей у Юстина не было, и он покровительствовал племяннику: вызвал в столицу и, несмотря на то, что сам так и остался негра­мотным, дал ему хорошее образование, а потом нашёл должность при дворе. В 518 г. сенат, гвардия и жители Константинополя провозгласили преста­релого Юстина императором, а тот вскоре сделал своим соправителем племянника. Юстиниана отли­чали ясный ум, широкий политический кругозор, решительность, настойчивость и исключительная работоспособность. Эти качества делали его факти­чески правителем империи. Огромную роль играла и его молодая, красивая жена Феодора. Её жизнь сложилась необычно: дочь бедного циркового ар­тиста и сама цирковая артистка, она 20-летней девушкой порвала со своим кругом и уехала в Александрию, где попала под влияние мистиков и монахов и преобразилась, став искренне религиоз­ной и благочестивой. Красивая и обаятельная, Феодора обладала железной волей и оказалась неза­менимой подругой императору в трудные минуты. Юстиниан и Феодора были достойной парой, хотя злым языкам долго не давал покоя их союз.

В 527 г., после смерти дяди, 45-летний Юстини­ан стал автократором — самодержцем — Империи ромеев, как называлась тогда Византийская импе­рия.

Он получил власть в трудное время: от бывших римских владений осталась только их восточная часть, а на территории Западной Римской империи образовались варварские королевства: вестготы в Испании, остготы в Италии, франки в Галлии и вандалы в Африке. Христианскую церковь разди­рали споры о том, был ли Христос «богочеловеком»; зависимые крестьяне (колоны) разбегались и не об­рабатывали землю, произвол знати разорял простой народ, города сотрясали бунты, финансы империи были в упадке. Спасти положение можно было лишь решительными и самоотверженными мерами, и Юстиниан, чуждый роскоши и удовольствий, иск­ренне верующий православный христианин, бого­слов и политик, как нельзя лучше подходил для этой роли.

В царствовании Юстиниана I ясно выделяется несколько этапов. Начало правления (527—532 гг.) было периодом широкой благотворительности, раз­дачи средств бедным, снижения налогов, помощи пострадавшим от землетрясения городам. В это вре­мя укрепились позиции христианской церкви в борьбе с другими религиями: в Афинах был закрыт последний оплот язычества — платоновская Акаде­мия, ограничены возможности для открытого ис­поведания культов инаковерующих — иудеев, са­маритян и т .д. Это был период войн с соседней иран­ской державой Сасанидов за влияние в Южной Ара­вии, целью которых было укрепиться в портах Ин­дийского океана и тем подорвать монополию Ирана на торговлю шёлком с Китаем. Это было время борьбы с произволом и злоупотреблениями знати.

Главное событие этого этапа — реформа права. В 528 г. Юстинианом была учреждена комиссия из опытных юристов и государственных деятелей. Главную роль в ней играл специалист по праву Требониан. Сначала комиссия подготовила своего рода конституцию — «Кодекс Юстиниана», затем своды конкретных законов — «Дигесты», а также руко­водство по изучению права — «Институции». При законодательной реформе исходили из необходи­мости сочетания норм классического римского пра­ва с духовными ценностями христианства. Вырази­лось это прежде всего в создании единой системы имперского гражданства и провозглашении равен­ства граждан перед законом. Реформа Юстиниана завершила начатый ещё в староримский период процесс создания правового регулирования инсти­тута частной собственности. Кроме того, законы Юстиниана рассматривали раба уже не как вещь — «говорящее орудие», а как человека. Хотя рабство не отменялось, для раба открывалось много воз­можностей освободиться: если он стал епископом, ушёл в монастырь, стал солдатом; раба было за­прещено убивать, а убийство чужого раба влекло за собой жестокую казнь. Кроме того, по новым зако­нам права женщины в семье были уравнены с пра­вами мужчины. Законы Юстиниана запрещали осуждённый церковью развод. Вместе с тем на пра­во не могла не наложить отпечаток эпоха. Часты были казни: для простолюдинов — распятие на кресте, сожжение, отдание на съедение диким зве­рям, избиение розгами до смерти, четвертование; знатных особ обезглавливали. Смертью каралось и

401

оскорбление императора, даже повреж­дение его скульптурных изображений. Реформы императора были прерва­ны народным восстанием «Ника» в Константино­поле (532 г.). Всё началось с конфликта между дву­мя партиями болельщиков в цирке: венетами («го­лубыми») и прасинами («зелёными»). Это были не только спортивные, но отчасти и социально-поли­тические союзы. К традиционной борьбе болельщи­ков добавились политические обиды: прасины счи­тали, что правительство их притесняет, а венетам покровительствует. Кроме того, низы были недо­вольны злоупотреблениями «министра финансов» Юстиниана — Иоанна Каппадокийского, знать же надеялась избавиться от императора-выскочки. Ли­деры прасинов предъявили свои требования импе­ратору, причём в очень резкой форме, а когда он их отверг, назвали его убийцей и покинули цирк. Тем самым автократору было нанесено неслыханное ос­корбление. Ситуация осложнилась тем, что, когда в тот же день арестовали подстрекателей к столк­новению из обеих партий и приговорили их к смер­ти, двое осуждённых сорвались с виселицы («были помилованы Богом»), но власти отказались их ос­вободить. Тогда была создана единая «зелёно-голубая» партия с лозунгом «Ника!» (цирковой клич «Побеждай!»). В городе начались открытый бунт, поджоги. Император согласился на уступки, отпра­вив в отставку наиболее ненавистных народу ми­нистров, но успокоения это не принесло. Большую роль сыграло и то, что знать раздавала бунтующему плебсу подарки и оружие, подстрекая к мятежу. Ничего не дали ни попытки силой подавить вос­стание с помощью отряда варваров, ни публичное покаяние императора с Евангелием в руках. Мя­тежники требовали теперь его отречения и провоз­гласили императором знатного сенатора Ипатия. Пожары между тем ширились. «Город представлял груду чернеющих развалин», — писал современ­ник. Юстиниан был готов отречься, но в этот мо­мент императрица Феодора заявила, что предпочи­тает смерть бегству и что «пурпур императора — отличный саван». Её решительность сыграла боль­шую роль, и Юстиниан решил бороться. Верные правительству войска предприняли отчаянную по­пытку восстановить контроль над столицей: отряд победителя персов полководца Велизария проник в цирк, где шёл бурный митинг мятежников, и уст­роил там жестокую резню. Говорили, что погибло 35 тыс. человек, но трон Юстиниана устоял.

Страшная катастрофа, постигшая Константино­поль, — пожары и смерти — не повергла, однако, в уныние ни Юстиниана, ни горожан. В том же году на средства казны началось бурное строительство. Пафос восстановления захватил широкие слои го­рожан. В каком-то смысле можно сказать, что город восстал из пепла, как сказочная птица Феникс, и стал ещё красивее. Символом этого подъёма было, конечно, строительство чуда из чудес — констан­тинопольского храма Святой Софии. Оно началось сразу же, в 532 г., под руководством архитекторов из провинции — Афмилия из Тралл и Исидора из

Милета. Внешне здание мало чем могло поразить зрителя, но настоящее чудо преображения проис­ходило внутри, когда верующий оказывался под ог­ромным мозаичным куполом, который как бы ви­сел в воздухе без всякой опоры. Купол с крестом парил над молящимися, символизируя божествен­ный покров над империей и её столицей. Юстиниан не сомневался, что его власть имеет божественную санкцию. В праздники он восседал на левой части трона, а правая была пуста — на ней невидимо при­сутствовал Христос. Автократор мечтал, что неви­димый покров будет вознесён над всем римским Средиземноморьем. Идеей восстановления христи­анской империи — «римского дома» — Юстиниан вдохновил всё общество.

Когда купол константинопольской Софии ещё возводился, с Великого освободительного похода на Запад начался второй этап правления Юстиниана (532—540 гг.).

К концу первой трети VI в. варварские королев­ства, возникшие в западной части Римской импе­рии, переживали глубокий кризис. Их раздирала религиозная рознь: основное население исповедо­вало православие, но варвары, готы и вандалы были арианами, чьё учение было объявлено ересью, осуждённой в IV в. на I и II Вселенских соборах христианской церкви. Внутри самих варварских племён быстрыми темпами шло социальное рассло­ение, росла рознь между знатью и простолюдинами, что подрывало боеспособность армий. Элита коро­левств была занята интригами и заговорами и не заботилась об интересах своих государств. Корен­ное население ждало византийцев как освободите­лей. Поводом для начала войны в Африке послу­жило то, что вандальская знать свергла законного короля — друга империи — и посадила на престол его родственника Гелимера. В 533 г. Юстиниан от­правил 16-тысячную армию под командованием Велизария к африканским берегам. Византийцам уда­лось скрытно высадиться и беспрепятственно за­нять столицу вандальского королевства — Карфа­ген. Православное духовенство и римская знать торжественно встречали императорские войска. Простой народ также относился к их появлению сочувственно, т .к. Велизарий сурово карал грабежи и мародёрство. Король Гелимер пытался организо­вать сопротивление, но проиграл решающее сраже­ние. Византийцам помогла случайность: в начале боя погиб брат короля, и Гелимер покинул войска, чтобы похоронить его. Вандалы решили, что король бежал, и армию охватила паника. Вся Африка ока­залась в руках Велизария. При Юстиниане I здесь развернулось грандиозное строительство — было построено 150 новых городов, восстановлены тес­ные торговые контакты с Восточным Средиземно­морьем. Провинция переживала экономический подъём все 100 лет, пока она была в составе импе­рии.

Вслед за присоединением Африки началась вой­на за обладание историческим ядром западной час-

402

Юстиниан I Великий.

ти империи — Италией. Поводом к на­чалу войны стало свержение и убийство законной королевы остготов Амаласунты её супругом Теодитом. Летом 535 г. Велизарий с 8-тысячным отрядом высадился в Сицилии и в короткий срок, почти не испытывая сопротивле­ния, занял остров. На следующий год его войско переправилось на Апеннинский полуостров и, не­смотря на огромный численный перевес противни­ка, отвоевало его южную и центральную части. Ита­лийцы всюду встречали Велизария с цветами, со­противление оказал лишь Неаполь. Огромную роль в такой поддержке народа сыграла христианская церковь. Кроме того, в стане остготов царил раз­брод: убийство трусливого и коварного Теодита, бунт в войсках. Армия выбрала новым королём Витигиса — смелого солдата, но слабого политика. Он тоже не смог остановить наступление Велизария, и в декабре 536 г. византийская армия без боя заняла Рим. Духовенство и горожане устроили византий­ским солдатам торжественную встречу. Население Италии более не желало власти остготов, о чём сви­детельствует следующий факт. Когда весной 537 г. 5-тысячный отряд Велизария был осаждён в Риме огромной армией Витигиса, битва за Рим длилась 14 месяцев; несмотря на голод и болезни, римляне сохранили верность империи и не впустили Витигиса в город. Показательно и то, что и сам король остготов печатал монеты с портретом Юстиниана I — только власть императора считалась законной. Глубокой осенью 539 г. армия Велизария осадила столицу варваров Равенну, и через несколько ме­сяцев, опираясь на поддержку друзей в городе, им­ператорские войска заняли его без боя.

Казалось, власть Юстиниана не знает границ, он в апогее своего могущества, сбываются планы вос­становления Римской империи. Однако главные ис­пытания ещё только ждали его державу. Тринад­цатый год правления Юстиниана I был «чёрным годом» и начал полосу трудностей, преодолеть ко­торые могли только вера, мужество и стойкость ромеев и их императора. Это был третий этап его цар­ствования (540—558 гг.).

Ещё когда Велизарий вёл переговоры о капиту­ляции Равенны, персы нарушили подписанный ими 10 лет назад «Вечный мир» с империей. Шах Хосров I с огромным войском вторгся в Сирию и осадил столицу провинции — богатейший город Антиохию. Жители смело защищались, но гарнизон оказался небоеспособным и разбежался. Персы взя­ли Антиохию, разграбили цветущий город и про­дали жителей в рабство. На следующий год войска Хосрова I вторглись в союзную с империей Лазику (Западную Грузию), началась затяжная византийско-персидская война. Гроза с Востока совпала с нашествием славян на Дунае. Пользуясь тем, что укрепления границы остались почти без гарнизонов (войска были в Италии и на Востоке), славяне до­шли до самой столицы, прорвались через Длинные стены (три стены протяжённостью от Чёрного моря до Мраморного, защищающие предместья города) и начали грабить пригороды Константинополя. Велизарий был срочно переброшен на Восток, и ему уда­лось остановить нашествие персов, но пока его ар­мии не было в Италии, там оживились остготы. Они выбрали королём молодого, красивого, смелого и умного Тотилу и под его руководством начали но­вую войну. Варвары зачисляли в армию беглых ра­бов и колонов, раздавали своим сторонникам земли церкви и знати, привлекали тех, кого обидели ви­зантийцы. Очень быстро маленькая армия Тотилы заняла почти всю Италию; под контролем империи остались лишь порты, которые без флота взять бы­ло невозможно.

Но, наверное, самым тяжёлым испытанием для державы Юстиниана I стала страшная эпидемия чу­мы (541—543 гг.), унёсшая чуть ли не половину населения. Казалось, что невидимый купол Софии над империей дал трещину и в неё хлынули чёрные вихри смерти и разрушения.

Юстиниан хорошо понимал, что главная его си­ла перед лицом превосходящего противника — вера и сплочённость подданных. Поэтому одновременно с непрекращающейся войной с персами в Лазике, тяжёлой борьбой с Тотилой, который создал свой флот и захватил Сицилию, Сардинию и Корсику, внимание императора всё больше и больше зани­мали вопросы богословия. Некоторым казалось, что престарелый Юстиниан выжил из ума, проводя в такой критической ситуации дни и ночи за чтением Священного писания, изучением творений «отцов церкви» (традиционное название деятелей христи­анской церкви, создавших её догматику и органи­зацию) и написанием собственных богословских трактатов. Однако император хорошо понимал, что именно в христианской вере ромеев их сила. Тогда была сформулирована знаменитая идея «симфонии Царства и Священства» — союза церкви и государ­ства как гарантии мира: Империи.

В 543 г. Юстиниан написал трактат, осуждаю­щий учение мистика, аскета и богослова III века Оригена, отрицающее вечные муки грешников. Од­нако главное внимание император уделял преодо­лению раскола православных и монофизитов. Кон­фликт этот вот уже более 100 лет терзал церковь. В 451 г. IV Вселенский собор в Халкидоне осудил монофизитов. Богословский спор был осложнён со­перничеством между влиятельными центрами пра­вославия на Востоке — Александрией, Антиохией и Константинополем. Раскол между сторонниками Халкидонского собора и его противниками (право­славными и монофизитами) в царствование Юсти­ниана I принял особую остроту, т.к. монофизиты создали свою отдельную церковную иерархию. В 541 г. начинается деятельность известного монофизита Якова Барадея, который в одежде нищего обошёл все страны, населённые монофизитами, по­свящал епископов и даже основал патриархат. Ре­лигиозный конфликт осложнился национальным: греки и римляне, считавшие себя правящим наро­дом в Империи ромеев, были преимущественно пра­вославными, а копты и многие арабы — монофизитами. Для империи это было тем более опасно, что богатейшие провинции — Египет и Сирия — давали

404

огромные суммы в казну, и от поддержки прави­тельства торгово-ремесленными кругами этих об­ластей многое зависело. Пока была жива Феодора, она помогала смягчать конфликт, покровительст­вуя монофизитам, несмотря на нарекания право­славного духовенства, но в 548 г. императрица умерла. Юстиниан решил вынести вопрос о при­мирении с монофизитами на V Вселенский собор. Замысел императора сводился к тому, чтобы сгла­дить конфликт путём осуждения учения врагов монофизитов — Феодорита Киррского, Ивы Эдесского и Фёдора Мопсуэтского (так называемые «три гла­вы»). Сложность состояла в том, что все они умерли в мире с церковью. Можно ли осуждать умерших? После долгих колебаний Юстиниан решил, что можно, но с его решением не согласились римский Папа Вигилий и подавляющее большинство запад­ных епископов. Император вывез Папу в Констан­тинополь, держал его чуть ли не под домашним арестом, пытаясь добиться согласия под нажимом. После долгой борьбы и колебаний Вигилий сдался. В 553 г. V Вселенский собор в Константинополе осу­дил «три главы». Папа не участвовал в работе собо­ра, ссылаясь на недомогание, и пытался противо­действовать его решениям, но в конце концов всё же подписал их. В истории этого собора следует различать его религиозный смысл, заключающий­ся в торжестве православного догмата о том, что божественная и человеческая природа соединены в Христе неслиянно и нераздельно, и политические интриги, которые его сопровождали. Прямая цель Юстиниана не была достигнута: примирения с монофизитами не наступило и чуть было не произо­шёл разрыв с западными епископами, недовольны­ми решениями собора. Однако этот собор сыграл большую роль в духовной консолидации православ­ной церкви, а это было крайне важно и в то время, и для последующих эпох. Время правления Юсти­ниана I было периодом религиозного подъёма. Именно в это время получила развитие церковная поэзия, написанная простым языком, одним из вид­нейших представителей которой был Роман Слад­копевец. Это была эпоха расцвета палестинского монашества, время Иоанна Лествичника и Исаака Сирина.

Произошёл перелом и в политических делах. В 552 г. Юстиниан снарядил новую армию для похода в Италию. На этот раз она отправилась сухопутной дорогой, через Далмацию, под командованием ев­нуха Нарсеса, храброго полководца и хитрого по­литика. В решающем сражении конница Тотилы атаковала войска Нарсеса, построенные полумеся­цем, попала под перекрёстный обстрел лучников с флангов, обратилась в бегство и смяла свою же пе­хоту. Тотила был тяжело ранен и умер. В течение года византийская армия восстановила своё господ­ство над всей Италией, а ещё через год Нарсес остановил и уничтожил полчища ланго­бардов, хлынувших на полуостров. Италия была спасена от страшного раз­грабления. В 554 г. Юстиниан продолжил завое­вания в Западном Средиземноморье, попытавшись захватить Испанию. Полностью это сделать не уда­лось, но юг страны с городом Кордовой и Гибрал­тарский пролив перешли под господство Византии. Средиземное море вновь стало «Римским озером». В 555 г. имперские войска разгромили огромное персидское войско в Лазике. Хосров I подписал сна­чала перемирие на шесть лет, а потом и мир. Уда­лось справиться и со славянской угрозой: Юсти­ниан I заключил союз с кочевниками-аварами, ко­торые взяли на себя охрану дунайской границы им­перии и борьбу со славянами. В 558 г. этот договор вступил в силу. Для «Империи ромеев» наступил долгожданный мир.

Последние годы правления Юстиниана I (559— 565 гг.) прошли спокойно. Финансы империи, ос­лабленные четвертьвековой борьбой и страшной эпидемией, восстанавливались, страна залечивала раны. 84-летний император не оставлял своих бого­словских занятий и надежд покончить с расколом в церкви. Он даже написал близкий по духу монофизитам трактат о нетленности тела Иисуса. За сопротивление новым взглядам императора в ссыл­ке оказались константинопольский патриарх и многие епископы. Юстиниан I одновременно был продолжателем традиций ранних христиан и на­следником языческих кесарей. С одной стороны, он боролся против того, чтобы в церкви были активны только священники, а миряне оставались лишь зрителями, а с другой — постоянно вмешивал го­сударство и политику в церковные дела, смещая епископов по своему усмотрению. Юстиниан про­водил реформы в духе евангельских заповедей — помогал бедным, облегчал положение рабов и ко­лонов, восстанавливал города — и одновременно подвергал население жестокому налоговому гнёту. Пытался восстановить авторитет закона, но так и не смог уничтожить продажность и злоупотребле­ния чиновников. Его попытки восстановить мир и стабильность на территории Византийской импе­рии обернулись реками крови. И всё же, несмотря ни на что, империя Юстиниана была оазисом циви­лизации в окружении языческих и варварских го­сударств и поражала воображение современников.

Значение деяний великого императора выходит далеко за рамки его времени. Укрепление позиции церкви, идейная и духовная консолидация право­славия, освобождение западной церкви из-под влас­ти арианских королей сыграли огромную роль для становления средневекового общества. Кодекс Юс­тиниана пережил века и стал основой последующих правовых норм.