Жанровое своеобразие сказок М.Е. Салтыкова-Щедрина

ВВЕДЕНИЕ Свою жизнь Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин посвятил родной литературе, и, прежде всего такой трудной ее области, как сатира. Сатира - дело людей пытливых и мужественных. В том, что почти всем вокруг кажется еще разумным, она усматривает вызов здравому смыслу. В привычном и обыденном различает диковинное и безобразное. В укоренившемся зовет разглядеть отступления от норм человеческого общежития.

Сатира - испытанное веками оружие классовой борьбы в литературе. Сатирическое искусство беспощадным смехом казнит жизненное зло в наиболее вредных, социально опасных его проявлениях. Сатирические жанры всегда были неотъемлемой составной частью фольклора. Салтыков-Щедрин способен реально помочь формированию у школьника-подростка социальной активности, гражданской зрелости и ответственности, отвратить от политического легковерия, инфантильной беспечности и апатии.

Благородная цель Салтыкова-Щедрина - пробудить в безмятежно почивающем современнике пытливое, мужественное начало. И делает он это, как и подобает сатирику, словом отрицания. Но при всей резкой беспощадности щедринская сатира никогда не оставляет ощущения тупика, обезоруживающей горестной растерянности. Его произведения - постоянная, исполненная едкого сарказма и проникновенного лиризма беседа с читателем, честная и доверительная, остроумная и мудрая

Сказки Салтыкова-Щедрина забавны, полны иронии и сарказма, создавались в расчете на массового читателя (подобно поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?», отсюда их фольклорная сказочная форма). Но весь могучий арсенал сатирических приемов Салтыкова-Щедрина поставлен в них на службу революционной агитации и пропаганде. Сказки Салтыкова-Щедрина, на первый взгляд, бесхитростнее, очевиднее его же сатирических очерковых

и романных творений. Более определенным, зримым контуром очерчена в них заветная авторская идея. И если говорить о близости их к фольклору, то параллель эта возможна лишь по самому общему, большому и принципиальному счету. АКТУАЛЬНОСТЬ РАБОТЫ: сказки Салтыкова-Щедрина широко известны во всём мире. Исследованием и изучением творчествам Салтыкова-Щедрина занимались многие литературоведы, сколько исследователей, столько и мнений по поводу

своеобразий сказок писателя. Поэтому нашим заданием является изучение опыта известных литературоведов, проанализировать его и сделать определённые выводы. При написании данной курсовой работы мы ставили перед собой такую ЦЕЛЬ: - изучение жанрового своеобразия сказок М.Е. Салтыкова-Щедрина. Данная цель предполагает решение следующих

ЗАДАЧ: - дать определение понятиям «жанр», «сказка»; - рассмотреть связь сказок Салтыкова-Щедрина с фольклорными традициями; - выделить отличительные признаки сказок писателя. НАУЧНАЯ НОВИЗНА заключается в изучении жанрового своеобразия сказок Салтыкова-Щедрина, в попытке представить собственную версию между народными сказками и сказками Салтыкова-Щедрина. СТРУКТУРА РАБОТЫ: введение, 3 раздела, выводы,

15 источников в списке использованной литературы. ОБЛАСТЬ ПРИМЕНЕНИЯ: школьное и вузовское преподавание литературы. МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ: сопоставительный метод, метод системного анализа. 1. ПОНЯТИЯ «ЖАНР», «СКАЗКА» В ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ Жанр литературный (от фр. Gеnrе - род, вид) -это определение, прежде всего, имеет общее значение, объединяя собой всю литературную

систематику, классификацию литературных произведений за разными типами их поэтической структуры. Литературные жанры, сформировавшись вследствие длинного исторического развития словесного искусства, с незначительными изменениями переходят с одной эпохи в другую. Традиционные одинаковые жанровые формы могут быть использованы для произведений разного содержания, разного идейного направления. Таким образом, каждый писатель вносит в свои произведения какие – то

индивидуальные особенности в разработке того или иного жанра. Более того, каждое известное произведение имеет какую – то жанровую особенность, которая должна быть определена в историко-литературном исследовании. Именно в оригинальных произведениях известных мастеров и начинаются изменения жанровых форм. 2. СКАЗОЧНЫЙ МИР САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА 2.1 Связь сказок с фольклорными традициями

Щедринские сказки чаще всего создаются в расчете на читателя, который прошел уже известную школу эзоповского иносказания, знаком с периодическими журнальными беседами писателя, с миром его понятий и представлений. Есть в щедринских сказках приметы, действительно подтверждающие поиски сатириком нового адресата, говорящие о сознательном желании художника расширить свою аудиторию, о намерении привлечь к себе внимание новых читательских кругов. Сказки Салтыкова-Щедрина, на первый взгляд, бесхитростнее, очевиднее его же сатирических

очерковых и романных творений. Более определенным, зримым контуром очерчена в них заветная авторская идея. И если говорить о близости их к фольклору, то параллель эта возможна лишь по самому общему, большому и принципиальному счету. Щедринские сказки, по единодушному мнению читателей и исследователей, явились своеобразным итогом, синтезом идейных исканий сатирика. О связи их с устной народнопоэтической традицией существует немало работ.

Отмечаются, в частности, все или почти все случаи употребления Салтыковым – Щедриным фольклорных элементов, традиционных зачинов («Жили да были»; «В некотором царстве, в некотором государстве»; «Жил-был газетчик, и жил-был читатель»), числительных с нечисловым значением («тридевятое царство», «из-за тридевять земель»), типичных присказок («ни пером описать, ни в сказке сказать», «по щучьему велению», «скоро сказка сказывается», «долго ли, коротко ли»), постоянных эпитетов

и обычных фольклорных инверсий («сыта медовая», «пшено ярое», «храпы перекатистые», «звери лютые»), заимствованных из фольклора собственных имен (Милитриса Кирбитьевна, Иванушка-дурачок, царь Горох), свойственных народной поэзии синонимических сочетаний («путем-дорогою», «судили-рядили»), восходящих к фольклору идиоматических выражений («на бобах разводить», «ухом не ведешь», «бабушка надвое сказала»), устно-поэтической лексики, многочисленных пословиц и поговорок

и т. д. Устойчивые фольклорно-сказочные образы и детали сатирически осовремениваются Салтыковым-Щедриным не только в жанре сказки. Не раз в щедринских очерках мелькают имена сказочных героев: Иванушки, Иванушки-дурачка, Ивана-царевича, Бабы-яги - костяной ноги. Имя одного из глуповских градоначальников Василиска Бородавкина означает сказочного «змия, взором убивающего».

Многочисленные сказочные элементы встречаются в «Истории одного города», особенно в описании «происхождения глуповцев». У Салтыкова-Щедрина раз найденные образы, детали, зарисовки часто не исчезали впоследствии, но использовались в других циклах. В исследовательской литературе систематизировано немало примеров подобной эволюции образов, в том числе и фольклорных, послуживших одним из первоимпульсов в создании сказок. Сказки Салтыкова-Щедрина заметно отличаются от народных, и поиски параллелей, а тем более прямых

сюжетных заимствований всякий раз оказывались несостоятельными. Салтыков-Щедрин-сказочник использовал различные жанры народного творчества: сказки о животных, волшебные, сатирические, народный кукольный театр, лубочную картину, пословицы и поговорки. Очевидно, что сказочный мир писателя не растворяется в народнопоэтической стихии, что «щедринская сказка самостоятельно возникала по типу фольклорных сказок, а последние способствовали ее формированию» [2;75].

«В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и на свет глядючи радовался» [4;143] - зачин, настраивающий на привычный сказочный лад, сразу же последующими строками нейтрализуется, и неопределенно-прошедшее фольклорное время переключается в щедринское настоящее: «И был тот помещик глупый, читал газету «Весть» и тело имел мягкое, белое и рассыпчатое» [4;145]. Помещичья тупость, выливающаяся в чтение махрово-крепостнической газеты «Весть», и помещичья дебелость-

это и фарсово-комическое сближение в фольклорном духе, и социально-сатирическая характеристика. Дальше в комическом же ключе преподносится история совершено реальных отношений помещиков и крестьян после отмены крепостного права. Глупый помещик полон страха, что мужики у него все добро «приедят». «Освобожденные» крестьяне «куда ни глянут - все нельзя, да не позволено, да не ваше!». Не стало житья мужику. Вконец отчаявшиеся крестьяне взмолились: «Господи! легче нам пропасть и с детьми

малыми, нежели всю жизнь так маяться!» [4;149]. Следующая фраза очень важна в общем композиционном строе сказки: исполнилось желание мужиков, «услышал милостивый бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика на всем пространстве владений глупого помещика» [4;153]. С этих строк читатели становятся живыми свидетелями фантастического, сказочного «эксперимента», который предложен сатириком: что же могло бы статься с помещиком, если лишить его крестьян, оставить наедине

с самим собой, на полном, так сказать, самообеспечений. Разворачиваются комические сцены и диалоги, в которых исследуются все происходящие с глупым помещиком превращения: эпизоды с актером Садовским, с четырьмя генералами, с капитан-исправником. Каждый из этих отрывков представляет собой как бы завершенный анекдотический сюжет, весь комизм которого раскрывается в общем контексте сказки. Постепенно, от раза к разу, обнаруживаются все новые «готовности»

помещика, которые в полной мере и силе проявляются в заключительной части (полное одичание, превращение в «человеко-медведя»). Фантастические перемены случаются с щедринским героем: «Сморкаться уж он давно перестал, ходил же все больше на четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный

клич, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем» [4;160]. Любопытно в этом отношении сравнение сказочных сюжетов «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» и «Дикого помещика». В первом случае у глупых, беспомощных, но привыкших властвовать генералов, чудом оказавшихся на необитаемом острове, срабатывает инстинкт самосохранения, и они отыскивают неизвестно как попавшего на остров мужичину, который их поит и кормит, спасает от голодной смерти и переправляет

на лодке через «океан-море» в Петербург. Во второй сказке глупый и самонадеянный помещик, наоборот, мечтает освободиться от мужиков («Одно только сердцу моему непереносно: очень уж много развелось в нашем царстве мужика!» [5;144]), а те в свою очередь молят бога, чтобы избавиться от притеснений помещика. И все дальнейшее течение сказки - как бы еще одно вероятное продолжение истории с генералами (это то, что случилось бы с ними, если бы не отыскался мужик; они бы вконец одичали, озверели).

Салтыков-Щедрин в «Диком помещике» словно бы до логического завершения доводит свои сказочно-сатирические предположения. Последующие ситуации, саркастически выписанные, яркие гротескные образы также неразлучны с элементами фольклора: постоянными эпитетами («тело белое», «пряник печатный», «звери дикие»), троекратиями (три человека «чествуют» помещика дураком), присказками («и начал он жить да поживать») и т. д. И за все тем проступает главный, уже не сказочный намек: мужиком живет

Россия, трудом его и заботами; подневольный мужичий труд сохраняет помещичью дебелость. Разумеется, можно говорить лишь об особом, близком к фольклору стилистическом ореоле щедринских сказок, продолжающих постоянные темы и образы его сатирико-публицистических циклов. Обильно используя типично фольклорные элементы, писатель стремился овладеть вниманием новой массовой аудитории, хорошо, не понаслышке, знакомой с народной поэзией.

Но несомненно и то, что с фольклором сказки Салтыкова-Щедрина связаны не только наличием в них определенных устно-поэтических деталей и образов, существенно влияющих на повествовательный слог. Зависимость от фольклорного опыта далеко не всегда буквальна, цитатна. В щедринских сказках есть и нечто более важное, сближающее их с народной поэзией: есть истинно народное миропонимание. Оно выражается в самом пафосе сказок для народа, в авторских представлениях о добре и

зле, о нищете и богатстве, о суде правом и неправом, о решительном преобладании враждебных народу сил и вместе с тем о неминуемом торжестве разума и справедливости. Пускай отовсюду изгнана совесть, пускай отворачиваются от нее и жалкий пропойца, и кабатчик, и квартальный надзиратель, и финансист - уже явилось в мир «маленькое дитя, а вместе с ним растет в нем и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нем большая совесть.

И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама» [ 4;23]. Даже там, где зло явно и недвусмысленно одерживает верх над беззащитностью, робостью, страхом, прекраснодушием, пассивностью (ср. сказки «Самоотверженный заяц», «Добродетели и пороки», «Обманщик-газетчик и легковерный читатель», «Карась-идеалист» и др.). автор вершит над ним суд, выносит суровый, обжалованью не подлежащий сатирический приговор, давая понять, что вместе со злом осуждает

всех его вольных и бессознательных потатчиков. Салтыков-Щедрин не спешит изображать повергнутыми тех, кто сохранял командные высоты в жизни. Наоборот, он всячески подчеркивал нелепый, бесчеловечный характер разрешения подавляющего большинства жизненных конфликтов. Аудитория у щедринской сказки, безусловно, более массовая, чем у многих других произведений Салтыкова-Щедрина, но характер этой массовости совершенно особенный, непостоянный, изменчивый

в пределах всего сказочного цикла. То предполагаемая автором читательская аудитория заметно расширяется, свободно и непринужденно включая в свой вероятный состав крестьян, отходников, мастеровых, то она, казалось бы, вновь почти исключительно представлена прежним щедринским читателем-интеллигентом, хотя и понятым в широких рамках общедемократического движения в России. Внутренняя многожанровость щедринских сказок (разнообразие авторского определения жанра: «Ни-

то сказка, ни-то быль», «Разговор», «Поучение», «Сказка-элегия», просто «Сказка»), обширный диапазон тем, идей, образов позволяют говорить о разновеликом, для каждой отдельно взятой сказки не совпадающем читателе-адресате. В подавляющем большинстве случаев природа сатирической образности, особенности художественной речи прямо указывают на читателя-интеллигента, на горожанина, имеющего возможность и привычку следить ежедневно за газетами, различать их, живущего в курсе последних политических новостей, обладающего общекультурной

подготовкой, сравнительно высоким образовательным цензом (многочисленны социально-исторические, общественно-политические, литературные и прочие реалии, канцеляризмы, латинизмы, часто встречающиеся в щедринских сказках). Но иная щедринская сказка оказывается вполне доступной и до единого слова понятной самому массовому, крестьянскому, рабочему читателю. Голос автора не контрастирует с речью его героев. Впрочем, сам автор предпосылает диалогу короткую экспозицию и затем обнаруживает себя лишь в немногочисленных

ремарках к разговору. Любопытно, что собственно диалогического разведения, а тем более заметного противостояния персонажей в сказке нет. По сути это одна общемужицкая, общенародная речь, распределенная на реплики, розданные двум героям. Герои не спорят, они размышляют вслух, поправляя и дополняя друг друга, подыскивая более убедительные объяснения непонятным, запутанным вопросам, и приходят к общему финалу, много-значительно обрываемому автором: «-Смотри, Федя молвил Иван, укладываясь и позевывая во все стороны сколько простору!

Всем место есть, а нам » [4;192]. Автор же - не наблюдатель, не демонстратор этой речи, он ни в малой степени не отделяет себя от нее, напротив, сливается, совпадает с ней, сближается с крестьянской точкой зрения на мир, на ход вещей. В других сказках он намеренно адресуется ко всем: и к народу, и к неутратившей «душу живу» интеллигенции. Ориентированность на неоднородное читательское сознание дает себя знать не только в границах целого сказочного цикла, но в тексте каждой отдельной сказки.

Одна и та же щедринская сказка предполагает различные читательские уровни и подготовки. Это находит свое объяснение в эстетических взглядах Салтыкова-Щедрина, достаточно прозрачно обозначенных во многих суждениях сатирика об особенностях читательской психологии. Речь идет прежде всего о сложной для писателя категории «читатель-друг». При всей своей, на первый взгляд, ясности она чрезвычайно неопределенна и трудно уловима.

Салтыков-Щедрин всю жизнь не теряет надежды, что «читатель-друг несомненно существует». Случаются минуты, когда читатель этот «внезапно открывается, и непосредственное общение с ним делается возможным. Такие минуты - самые счастливые, которые испытывает убежденный писатель на трудном пути своем» [4;154]. Но слишком слаб голос этого читателя, слишком мал его удельный вес в общей массе публики, невелик его социальный опыт, его практика, в которой бы идеи и слова литературные, сатирико-публицистические,

поэтические переплавлялись в живое, конкретное, общественно значимое дело, находили бы прямое, без утаек и оглядок, сочувствие, пробуждали бы гражданскую честность и смелость. Таким образом, Щедринские сказки, по единодушному мнению читателей и исследователей, явились своеобразным итогом, синтезом идейных исканий сатирика. О связи их с устной народнопоэтической традицией существует немало работ. Отмечаются, в частности, все или почти все случаи употребления

Салтыковым-Щедриным фольклорных элементов: - традиционных зачинов; - числительных с нечисловым значением; - типичных присказок; - постоянных эпитетов и обычных фольклорных инверсий; - заимствованных из фольклора собственных имен, свойственных народной поэзии синонимических сочетаний, восходящих к фольклору идиоматических выражений; - устно-поэтической лексики; - многочисленных пословиц и поговорок и т. д. 2.2 Общечеловеческое звучание сказок Салтыкова-Щедрина

Работая над сказками, Салтыков-Щедрин поэтически реализует свои излюбленные представления о литературе как действенной пропаганде, как о школе гражданского воспитания. И как всякая настоящая школа, щедринская сказка («добрым молодцам урок!») имеет несколько восходящих «ступеней», ориентированных на различные уровни читательского понимания и стимулирующих читательский рост и переход из «класса» в «класс», со «ступени» на «ступень».

Прежде всего во многих сказках есть ряд внешнесюжетный: - легендарный («Христова ночь»); - бытовой («Деревенский пожар»); - близкий к басенному (щедринские сказки о животных, «Добродетели и пороки», «Кисель»); - фантастический («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и др.). В принципе он понятен и доступен каждому: и мораль, и социально-психологические обобщения его без особого труда, самостоятельно выводятся читателем, которому не чужд мир народной сказки, притчи, пословицы и

поговорки. Щедринские сказки о животных - это словно бы развернутые поэтические басни в духе завещанной Крыловым народности, значительно более плотно населенные и обогащенные устойчивыми, но всегда у Салтыкова-Щедрина неожиданными, несущими в себе комический заряд фольклорными, народно-сказочными элементами. Каждому из действующих лиц, и традиционных, и новых, дан простор для полного самовыявления. Характерный для крыловской басни поединок, напряженный и сложный диалог, конфликт выписываются обстоятельно

и дотошно, с присовокуплением подробностей, деталей, уточнений, вовсе чуждых поэтически как бы спрессованному басенному миру. И вместе с тем в сказках Салтыкова-Щедрина сохраняется присущая басне концептуальность, целеустремленность и многозначительность. Щедринская сказка воспринимается в одном ряду с басней-уроком, моралью, сентенцией, и такой уровень житейского понимания писатель-сатирик безусловно и всерьез берет в расчет.

Автор ведёт читателя в глубь сюжета, заинтересовывая его развитием действия, акцентируя внимание на борьбе антагонистических жизненных начал. Сказки Салтыкова-Щедрина не столько рассчитаны на уже сложившееся миропонимание, сколько способны пробуждать рост гражданского, классового сознания. Они исподволь наталкивают на трудные вопросы, решить которые нельзя, руководствуясь просто прописными истинами. Ум - одно из почитаемых человеческих достоинств, но в понятие это люди склонны

вносить самое разнообразное, часто взаимоисключающее содержание. И Салтыков-Щедрин - просветитель, поборник разума, светлого, чуждого догматической инертности ума, выносит в заголовок сказки говорящий, недвусмысленно-оценочный эпитет: «Премудрый пискарь». Поначалу сохраняется вера в несомненность этого определения: и родители у пискаря «были умные», и его советом родительским не обошли, и у самого героя сказки, оказывается, «ума палата была» [4;30].

Но шаг за шагом прослеживая ход пискариных умозаключений, передаваемых в форме несобственно-прямой речи, автор возбуждает в читателе лукавую насмешку, ироническую реакцию, наконец, чувство брезгливости, а в финале даже сострадания к житейской философии тихого, безгласного, умеренно-аккуратного существа. Живуча мораль сверчков, знающих свой шесток. Салтыков-Щедрин едва ли не каждой своей сказкой стремится ее разоблачить в глазах читательского большинства:

«Но через четверть часа все было кончено. Вместо зайца остались только клочки шкуры да здравомысленные его слова: «Всякому зверю свое житье; льву - львиное, лисе - лисье, зайцу- заячье» [4;161]. В щедринских сказках проглядывает то, что Пушкин отметил в баснях Крылова как «отличительную черту в наших нравах»: « какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться» [3;32]. Народная сказка всегда повествует о том, что было, басня - о том,

что бывает. У Салтыкова-Щедрина сказка сознательно обращена в сегодня, в настоящее, в ней то и дело обнаруживают себя приметы «несказочного» времени. Для постижения прямых и едва скрытых намеков на «самодовольную современность» нужны уже и известный опыт общения с газетно-журнальным словом, и осведомленность в текущих событиях внутрироссийской и международной жизни, и определенная политическая чуткость. Попал щедринский Иванушка-Дурак по воле родителей «в заведение», учился, «но по мере того, как объем

предполагаемого знания увеличивался, дело Иванушки усложнялось. Большинства наук он совсем не понимал. Не понимал истории, юриспруденции, науки о накоплении и распределении богатств. Не потому, что не хотел понимать, а воистину не понимал. И на все усовещивания учителей отвечал одно: «Не может этого быть!» [4;144]. Предполагалось, что читатель уловит насмешку над филистерской благонамеренностью официальных «наук»,

обслуживающих интересы господствующих классов. Художественная речь в щедринских сказках строится так, что следящий за внешнесобытийным конфликтом одновременно посвящается в некоторые существенные и часто от него в жизни ускользающие «тайности современности». Большинство героев щедринских сказок имеют свою социально-классовую «прописку»: богатые и бедные, мужики и господа, «судари» и «Ивашки». Автор то и дело как бы наталкивает читателя на внезапные сравнения,

непривычные аналогии. Читатель стоит перед необходимостью соотносить изображаемое с реальной действительностью, ему открывается мир едких сатирических иносказаний, злободневных реминисценций. Этот тип восприятия, к которому ведут многие сказки Салтыкова-Щедрина, условно можно назвать сравнительным. То, о чем сообщается в сказке, непроизвольно переносится на круг близких, знакомых, самим читателем

испытанных переживаний, впечатлений. Таков, вероятно, один из неизбежных этапов на пути совершенствования читательских навыков и вкусов. Салтыков-Щедрин, безусловно, рассчитывал на задевающий читателя за живое интерес к реальным, конкретно-политическим сторонам быта и бытия. Но художественная речь своей смысловой и эмоциональной глубиной и рельефностью уводит от чрезмерно выпрямленных буквальных приурочиваний. В противном случае текст превращается в особого рода шифр, а

задача читателя сводится к его отгадыванию. Памфлетность Салтыкову-Щедрину всегда была чужда, и сквозь басенно- или легендарно-сюжетный ряд, сквозь цепь аллюзионных примет явственно просвечивает непрерывающаяся у сатирика большая общечеловеческая тема, поднимающая читательское сознание на новую и высшую ступень, когда, по удачному определению А. С. Бушмина, злоба дня достигает злобы века. Не к однозначно очерченному выводу, итогу ведет писатель

своего мудрого, тонко чувствующего читателя, а к состоянию беспокойства, к исканию истины. Щедринская сказка становится для настоящего читателя-друга, каким в идеале представлял его себе писатель, нравственной поддержкой, сообщает перспективу мысли и чувству, заражает жаждой борьбы за переустройство этого безумного, жестокого, несправедливого мира, за возрождение Человека. Через все сказки Салтыкова-Щедрина проходят слова-лейтмотивы, значащие для него нечто большее,

чем просто слова: ум, совесть, правда, история Свои надежды на непременное грядущее торжество правды Салтыков-Щедрин связывает с историей, «позывные» которой то и дело прорезают необычные, сказочные повествования. История в щедринских сказках - это и непрерывная цепь времен, и справедливое возмездие, настигающее злодейства, «бурбонов стоеросовых», майоров Топтыгиных. История сберегает самые заветные и мудрые человеческие предания: «Что зло никогда не было зиждущей

силой - об этом и история свидетельствует» [5; 81]. История - «это повесть освобождения, это рассказ о торжестве добра и разума над злом и безумием» [5;82]. В щедринских сказках История может ускорить свое течение [5;79], но она его не прерывает, не прекращает. Автор сказок убежден, что История - это настоящее, хранящее память о прошлом и обретающее в этом немалые силы для прозревания будущего: «Но придет время, когда всякому дыханию сделаются ясными пределы, в которых

жизнь его совершаться должна тогда сами собой исчезнут распри, а вместе с ними рассеются как дым и все мелкие «личные правды». Объявится настоящая, единая и для всех обязательная Правда; придет и весь мир осияет» [5;218]. Опровергая пошлую житейскую мораль, возбуждая интерес к «нашей общественной жизни», щедринские сказки помогают читателю обрести свободное, непредвзятое отношение к жизни, чуткий исторический подход к ней. В сказках - надежда на молодого читателя с «незахлопнутой»

душой, с неистребленной совестью, на «дитя», взрослеющее не по дням, а по часам. Таким образом, народная сказка всегда повествует о том, что было, басня - о том, что бывает. У Салтыкова-Щедрина сказка сознательно обращена в сегодня, в настоящее, в ней то и дело обнаруживают себя приметы «несказочного» времени. ВЫВОДЫ Таким образом можно сделать такие выводы: • Как жанр - щедринская сказка постепенно вызревала в творчестве писателя из фантастических и образных

элементов его сатиры. Немало в них и фольклорных заставок, начиная от использования формы давно прошедшего времени («Жил-был») и заканчивая обильным количеством пословиц и поговорок, которыми они пересыпаны. В своих сказках писатель затрагивает множество проблем: - социальных; - политических; - идеологических. Так, жизнь русского общества запечатлена в них в длинном ряду миниатюрных по объему картин. В сказках представлена социальная анатомия общества в виде целой галереи зооморфных, сказочных образов.

• Свой сказочный цикл Щедрин начал в 1869г. Сказки явились своеобразным итогом, синтезом идейно-творческих исканий сатирика. В ту пору из-за существования строгой цензуры автор не мог до конца обнажить пороки общества, показать всю несостоятельность российского управленческого аппарата. И все же с помощью сказок «для детей изрядного возраста» Щедрин смог донести до людей резкую критику существующего порядка. •

Для написания сказок автор использовал гротеск, гиперболу и антитезу. Также для автора был немаловажен эзопов язык. Стараясь скрыть от цензуры истинный смысл написанного, приходилось пользоваться и этим приемом. • Щедринские сказки, по единодушному мнению читателей и исследователей, явились своеобразным итогом, синтезом идейных исканий сатирика. О связи их с устной народнопоэтической традицией существует немало работ.

Отмечаются, в частности, все или почти все случаи употребления Салтыковым-Щедриным фольклорных элементов: - традиционных зачинов; - числительных с нечисловым значением; - типичных присказок; - постоянных эпитетов и обычных фольклорных инверсий; - заимствованных из фольклора собственных имен, свойственных народной поэзии синонимических сочетаний, восходящих к фольклору идиоматических выражений; - устно-поэтической лексики; - многочисленных пословиц и поговорок и т. д. •

Народная сказка всегда повествует о том, что было, басня - о том, что бывает. У Салтыкова-Щедрина сказка сознательно обращена в сегодня, в настоящее, в ней то и дело обнаруживают себя приметы «несказочного» времени. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. В.В. Прозоров. Салтыков – Щедрин. – М 1988. – 170 с. 2. А. Бушмин. Сказки Салтыкова – Щедрина. – Л 1976. – 290 с.

3. А.С. Пушкин. Полн. собр. соч.: В 10 т. – М 1964. – Т. 7. – 379 с. 4. М.Е.Салтыков – Щедрин. собр. соч: В 20 т. – М 1965- 1977. – Т. 10.–320 с. 5. М. Е.Салтыков–Щедрин. собр. соч: В 20 т. – М 1965 –1977. – Т. 16.–370 с. 6. М.Е. Салтыков – Щедрин в русской критике. – М 1959. – 270 с. 7. М.Е.

Салтыков–Щедрин в воспоминаниях современников. –М 1975.–430 с. 8. В. Базанова. Сказки М.Е. Салтыкова – Щедрина. – М 1966. – 347 с. 9. А.С. Бушмин. Сатира Салтыкова – Щедрина. – М 1959. – 280 с. 10. А.С. Бушмин. Сказки М.Е. Салтыкова – Щедрина. – М 1976. – 340 с. 11. В.

А. Мысляков. Искусство сатирического повествования: Проблема рассказчика у Салтыкова – Щедрина. – Саратов, 1966. – 298 с. 12. Д. Николаев. М.Е. Салтыков – Щедрин: Жизнь и творчество: Очерк. – М 1985. – 175 с. 13. Е.И. Покусаев, В.В. Прозоров. М.Е. Салтыков – Щедрин:

Биография писателя. – Л 1977. – 200 с. 14. М.С. Ольминский. Статьи о Салтыкове – Щедрине. – М 1959. – 210 с. 15. С. Макашин. Салтыков – Щедрин. Биография. – М 1951. – Т.1. – 340