Василий Андреевич Жуковский

«Литературным Коломбом Руси» назвал В.Г.Белинский Василия Андреевича Жуковского, одного из создателей новой русской поэзии, открывшего «Америку романтизма…». К началу XIX в когда Жуковский начал своё «плавание», русская литература уже пережила расцвет классицизма. На смену ему шла «эпоха чувствительности». «От торжественных од у публики уже заложило уши, и она сделалась глуха для них писал Белинский. Все ждали чего-то нового…

Тогда явился Жуковский…» «Майское утро» Родился Жуковский в селе Мишенском Белёвского уезда, на стыке Калужской, Тульской и Орловской губерний. Он был побочным сыном богатого помещика, одно время служившего при дворе императрицы Екатерины II, Афанасия Ивановича Бунина и турчанки Сальхи. Фамилию свою будущий поэт получил от бедного холостого дворянина

Андрея Ивановича Жуковского, жившего в доме. По просьбе Афанасия Ивановича он стал крестным отцом ребёнка и усыновил его. Жена Бунина, Марья Григорьевна, приняла мальчика в семью, как родного сына. После смерти отца (Васе тогда было восемь лет) о маленьком Жуковском продолжали заботиться «законная вдова», его бабашка и родная мать.

Тем не менее, будущий поэт, ранимый и впечатлительный, тяжело переживал свое положение незаконнорожденного. Юношей он писал в дневнике: «Не имея своего семейства, в котором бы я что-нибудь значил, я видел вокруг себя людей мне коротко знакомых, потому что я был перед ними выращен, но не видел родных, мне принадлежащих по праву… Я так не привык к тому, чтобы меня любили, что всякий знак любви кого-нибудь ко мне кажется мне странным и чем-то необыкновенным». Эта неуверенность в возможности обыкновенного земного счастья

и одновременно жажда обрести гармонию с миром станет постоянным спутником поэта и во многом определит характер его поэтического творчества. В 1797 г. Четырнадцатилетний Жуковский был принят в Благородный пансион при Московском университете. Годы, проведенные в этом учебном заведении, оказались для него настоящим подарком судьбы. Инспектор пансиона и профессор университета Антон

Антонович Прокопович-Антонский обладал незаурядным педагогическим даром: умел угадывать способности каждого ученика и давал возможность их развивать. История, словесность, французский и немецкий языки, рисование стали любимыми предметами юного Жуковского, а сам он очень скоро вышел в первые ученики. В пансионе Жуковский много читает. Он страстно увлекается журналом «Приятное и полезное препровождение времени», на страницах которого находит немало сочинений, написанных в духе

Карамзина и его «Бедной Лизы». А вскоре (в 1797 г.) в этом журнале появляется стихотворение самого Жуковского – «Майское утро», которое юный автор заканчивает такими строками: Жизнь, мой друг. Бездна Слез и страданий… Счастлив стократ Тот, кто, достигнув Мирного брега, Вечным спит сном. Там же был опубликован его прозаический отрывок с не менее характерным названием «Мысли при гробнице»

- размышления о смысле человеческой жизни и тщете мирской славы и богатства. «Как писатель говорил Жуковский я был учеником Карамзина». Действительно, признанный наставник, кумир тогдашней литературной молодежи, Карамзин стал старшим другом и критиком молодого поэта. В 1802 г. Жуковский показывает Карамзину свой перевод элегии английского поэта Томаса Грея «Сельское кладбище». После кропотливой переработки по замечаниям

Николая Михайловича стихотворение было напечатано в журнале «Вестник Европы», который издавал Карамзин. Публикация стала триумфом Жуковского. Читателей приятно удивил язык русского текста: Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой

В туманном сумраке окрестность исчезает… Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон. Все свободное от занятий время Жуковский посвящает стихам. А в 1804 г выходит изящная книжка с гравюрами – первая из его шеститомного перевода с французского «Дон Кишота» («Дон Кихота») Сервантеса. Бессмертный испанский роман был впервые издан на русском языке.

И как! Еще совсем молодой Жуковский показал себя блестящим мастером. Под его пером ожила сухая и бесцветная проза за французского перевода. «Любовь мне жизнь…» После окончания пансиона в 1800 г. Жуковский получил должность «городового секретаря» в Соляной конторе. Увлеченный литературой, к службе он был равнодушен. Однажды поэт не сдержался – резко ответил на грубость начальника.

И попал под арест. Сразу после освобождения Жуковский подал в отставку. Лишившись постоянного источника дохода, он в 1802 г. Отправился в родное Мишенское. Там в тиши и уединении сельской жизни поэт предается размышлениям, везет дневник, в котором честно и беспристрастно анализирует свои поступки, душевные состояния и настроения, пристально вглядываясь в самого себя: «Каков я? Что во мне хорошего?

Что худого? Что сделано обстоятельствами? Что природою?» В 1804-1806 гг. по просьбе своей свободной сестры Екатерины Афанасьевны Протасовой он начинает давать уроки обеим ее дочерям – Маше и Саше. Беру перо – им начертать Могу лишь имя незабвенной; Одну тебя лишь прославлять Могу на лире восхищенной, -

Обращается Жуковский к Маше Протасовой, ставшей его «ангелом-хранителем», незабвенным другом. Чувство было взаимным. Но мечте влюбленных соединить жизни и судьбы не дано было осуществиться. Екатерина Афанасьева считала невозможным брак между родственниками. Трагическая любовь, источник мук и восторгов, радостей и разочарований, на протяжении многих лет пронизывала творчество Жуковского. Этим чувством продиктованы и отчаянные строки из послания «К

Филалету», написанного 1808 г.: Любовь…но я в любви нашел одну мечту, Безумца тяжкий сон, тоску без разделенья, И невозвратное надежд уничтоженье. О том же – стихи «К Нине» (1808г.), под именем которой скрывалась все та же Маша Протасова: О Нина, я внемлю таинственный голос: Нет смерти, вещает, для нежной любви; Влюбленный образ, с душой неразлучный,

И в вечность за нею из мира летит… Жуковский – критик и издатель Карамзин настоятельно советовал своему молодому другу «возвышаться душой» при любых, самых неблагоприятных обстоятельствах. И Жуковский, следую этому совету, преодолевая сердечные муки, с упорством и вдохновениям предаётся литературным знаниям. Попробовал он свои силы и на издательском поприще. В 1808 г. поэт становится редактором журнала «Вестник

Европы». (Карамзин несколькими годами ранее оставил журнал и с головой погрузился в работу над «Историей государства Российского».) Казалось, жизнь поэта несколько устраивается. Он много и с увлечением переводит, пишет стихи, сказки… С этого времени начинается профессиональная литературно-критическая деятельность Жуковского – на страницах «Вестника Европы» с 1808 по 1811 г. появилось не менее полутора десятков его

статей, театральных рецензий, заметок. Впервые Жуковский дал понять русскому читателю, что критика требует особого призвания, что этот вид творчества имеет право на самостоятельное существование. «Благоразумная критика писал Жуковский в статье «О критике» (1809 г.) полезна бывает тем, что она может служить Ариадниной нитью их рассудку и чувству, которые без того потерялись бы в лабиринте беспорядочных понятий и впечатлений…»Вместо норм классицизма Жуковский выдвигает такое мерило, как вкус.

В центре внимания Жуковского-критика – проблемы перевода («О басне и баснях Крылова»). Он размышляет и о сути поэтического творчества, приближаясь к романтическому пониманию искусства – как свободной творческой деятельности человека. Об этом он пишет в статье «О нравственной пользе поэзии (Письмо к Филалету)». Жуковский всячески способствует публикации на страницах «Вестника Европы» произведений в «новейшем», т.е. романтическом, духе – стихов

Вяземского, Батюшкова, Давыдова и др. Первый поэт нового времени Настоящим сюрпризом для читателей «Вестника Европы» стала баллада Жуковского «Людмила» (1808 г.) – первая в ряду его баллад. В основу её фантастического сюжета легли средневековые религиозные представления, вера в чудесное спасение или погибель души. Жуковского привлекало всё таинственное, скрытое обычно от человеческих глаз, потустороннее,

ставящее человека перед проблемой личной ответственности за содеянное, перед выбором между добром и злом. Мчится Людмила с призраком убитого жениха, и «сладостно-страшное» чувство охватывает читателя, стремительное движение увлекает его куда-то вдаль, за грань известного: Скоком, летом по долинам, По буграм и по равнинам; Пышет конь, земля дрожит; Брызжут искры от копыт;

Пыль катится вслед клубами; Скачут мимо них рядами Рвы, поля, бугры, кусты; С громом зыблются мосты. «Людмила», как и многие другие баллады Жуковского вольный перевод. Взяв за основу сюжет баллады немецкого поэта Г. Бюргера «Ленора», он создаёт совершенно оригинальное поэтическое произведение. А в написанной несколькими годами позже балладе «Светлана», кажется, оживают «преданья старины глубокой».

Стихия народной жизни, фольклор становятся для Жуковского источниками высокой поэзии: Раз в крещенский вечерок Девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали; Снег пололи; под окном Слушали; кормили Счетным курицу зерном; Яркий воск топили… Летом 1812г узнав о начале войны с Наполеоном, Жуковский покинул деревню и поехал в Москву.

Там в чине поручика вступил в ополчение. В день Бородинской битвы находился в резерве – «слышал свист нескольких ядер и канонаду дьявольскую». Затем составлял листовки, бюллетени… «По трупам завоевателей добрался до Вильны». В дальнейших военных действиях участвовать не захотел. «Так как теперь война не внутри, а вне России, то почитаю себя вправе сойти с этой дороги…» - объяснял Василий Андреевич. Во время войны с французами, вдохновленный патриотическими настроениями, поэт переносит

свой романтический идеал «Сокровенной жизни сердца» на всю нацию. В народе он видит не только единое духовное целое, но и неповторимое своеобразие. В 1812 г. Жуковский создает знаменитую «романтическую оду» - «Певец во стане русских воинов». Участвовавший в военных действиях Иван Иванович Лажечников, автор исторических романов, писал: «Часто в обществе военном Читаем и разбираем «Певца во стане русских…» - новейшее произведение г.

Жуковского. Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть. Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собою душу воинов!». Там все – там родших милый дом; Там наши жены, чада; О нас их слезы пред Творцом; Мы жизни их ограда; Там девы – прелесть наших дней, И сонм друзей бесценный, И царский трон, и прах царей,

И предков прах священный. За них, друзья, всю нашу кровь! На вражьи грянем силы; Да в чадах к родине любовь Зажгут отцов могилы. Ему рукоплещет все читающее русское общество. В нем начинают видеть первого поэта России, который пришел на смену страдающему Державину. «Что было жертвой лет…» После 1812 г. Жуковский оказывается в центре борьбы различных литературных

направлений. Он всецело на «полюсе Карамзина», который призывает «писать, как говорят», стремится создать новый «язык чувств», способный выразить не только тонкие душевные переживания, но и гражданские, нравственные, религиозные понятия. Друзья поднимают его имя на щит. Сторонники литературных норм ХVIII cтолетия, члены общества «беседа любителей русского слова», напротив, видят в нем своего литературного противника. Одаренный живым чувством юмора, умевший с ходу слагать

каламбуры, шуточные и дружеские послания, Жуковский становится бессменным секретарем другого литературного общества, членами которого были его единомышленники «Арзамаса». Но поэт далек от того, чтобы считать участие в литературных баталиях своим главным делом. Он помнит: кроме земного есть еще иной, лучший мир, «тайная» страна. Там-то и сосредоточены главные интересы поэта-романтика.

Блестящий Петербург порой кажется ему ужасным, и он в отчаянии восклицает: «О, Петербург, проклятый Петербург…Здесь, право, нельзя иметь души! Здешняя жизнь давит меня и душит! Рад бы все бросить и убежать». Он любит бродить среди привольно раскинувшихся полей и рощ, размышляя о прошлом и мечтая: Спешу к твоим берегам… свод неба тих и чист; При свете солнечном прохлада повевает;

Последний запах свой осыпавшийся лист С осенней свежестью сливает. … Смотрю… и, мнится, все, что было жертвой лет, Опять в видении прекрасном воскресает; И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет, С надеждой к сердцу прилетает. С годами Жуковский все больше и больше задумывается «о небесном, о святом». Это придает его стихам некую неопределенность, «туманность», которая, по словам

Белинского, «и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток поэзии Жуковского». В 20 - 30-е гг. он по-прежнему пишет баллады, сюжеты которых заимствует преимущественно у немецких романтиков Гёте, Шиллера, Уланда… Спустя почти сто лет Марина Цветаева так писала о переводе Жуковского баллады Гёте «Лесной царь»: «Вещи равновелики. Лучше перевести «Лесного царя», чем это сделал

Жуковский, нельзя. И не должно пытаться. За столетие давности это уже не перевод, а подлинник. Это просто другой «Лесной царь»». «Поэзия есть бог в святых мечтах земли» «Моя честь, фортуна и все – мое перо» - писал Жуковский. – У нас писатель с гением сделал бы больше Петра Великого…поэзия есть добродетель… Но только близкие друзья знали, каких душевных усилий стоило ему преодолевать выпавшие на его долю жизненные невзгоды и продолжать творить.

Особенно после смерти его любимой – Маши Протасовой (она умерла в 1823 г.) Но не только первым служит поэт своему отечеству. С 1826 г. он наставник малолетнего сына Николая 1, будущего императора Александра 11. Лебединая Песнь В 1841 г. Жуковский женился на молодой девушке, дочери своего друга, Елизавете Рейтерн. Появились дети. Но из-за болезни жены – она страдала нервным расстройством, и ей

требовалось лечение на европейском курорте – Жуковский вынужден был жить в Германии. А в 1851 г. недуг не пощадил и его – болезнь глаз развилась до такой степени, что он уже не мог сам писать. 19 апреля 1852 г. Жуковский умер в немецком городе Баден-Бадене. Похоронили его в Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры, близ могилы его учителя и друга

Карамзина. Русская литературная критика исключительно высоко оценила значение творчества Жуковского. В.Г.Белинский писал: «Как не любить горячо этого поэта, которого каждый из нас с благодарностью признает своим воспитателем, развившим в его душе все благодарные семена высшей жизни, все святое и заветное бытия?» «Трепет объемлет душу при мысли о том, из какого ограниченного и пустого мира поэзии в какой бесконечный и полный мир ввел он нашу литературу; каким содержанием обогатил и оплодотворил

он ее…».