Особенности русско-французского билингвизма женщин-дворянок первой половины XIX века

Дипломная работа Особенности русско-французского билингвизма женщин-дворянок первой половины 19 века Введение Язык культуры, как показал М.М.Бахтин это не один язык, а диалог языков. В конце XVIII – начале XIX века национальный русский язык оказался диалогически соотнесен с языком европейской образованности, языковое сознание разноречивой эпохи встретилось с необходимостью выбора языка – смены точки зрения, то есть перехода в иную систему отношений, которую дает естественный язык.

Но и в другие эпохи своего развития (начиная от славяно-русского двуязычия средневековья) русская культура была культурой двуязычной, диалогизированной. Так, среди словесных текстов русской культуры оказались тексты, написанные на ином (нерусском) естественном языке в первой половине XIX века, в основном французском. Это французские статьи Вяземского, Тютчева, французские стихи Баратынского,

Пушкина, Лермонтова, заметки Пушкина, «Философические письма» Чаадаева, французские дневники, мемуары, альбомы и, среди прочего письма. Тема данной дипломной работы – «Особенности русско-французского билингвизма женщин-дворянок первой половины 19 века» Изучение речи российских женщин-дворянок начала 19 века на материале писем предполагает рассмотрение широкого круга вопросов, связанных со спецификой культурно-языковой ситуации того периода,

с развитием и особенностями эпистолярного жанра, с проблемами воспитания и быта дворянок указанного времени. Кроме того, частная переписка очень ярко отражает социокультурные процессы, характерные для развития общества на определенном историческом этапе. Многотемность, мозаичность, относительно свободная композиция и открытость для изменений стилистической и жанровой структуры письма приближает его к устной речи и делает ценным источником информации о традициях

общения, характерных языковых чертах различных социальных групп и об основных особенностях языка конкретного периода в целом. К концу 18 века частная переписка (семейная, любовная), постепенно разрастаясь, превратилась в неотъемлемую черту дворянского быта. Скоро женщина не могла представить себе жизни без обширной переписки. Как отмечает Ю.М.Лотман, письмо стало определенным жанром с множеством разновидностей. С возникновением переписки как части культурного поведения утверждается деление: печатное слово обращено

от государства к грамотной части общества, письменное – от одного частного лица к другому. Но постепенно картина усложняется. С одной стороны, появляется не официальная литература – книги обращенные к обществу и тем не менее не несущие печати государственного авторитета. Литература отделяется от государственности. Первым знаком этого явилась книга В.Тредиаковского «Езда в остров Любви» (1730 год).

С другой стороны, возникает рукописная литература, обращенная к кружку, салону, обществу. Женщина становится читательницей, приобщаясь к высшим проявлениям европейской и русской литературы, что и отражалось на языке ее переписки. Что касается языкового употребления, то не простое знание французского языка, а именно двуязычность была нормой для русского культурного человека начала XIX века, двуязычность стала синонимом культурности, знаком принадлежности к дворянскому сословию, поскольку

недворянину говорить по-французски было неприлично. Так французский язык являлся корпоративным языком символом принадлежности к хорошему обществу. Целью данного исследования является выявление и описание своеобразия русско-французского билингвизма российских дворянок первой половины 19 века на материале их переписки в коммуникативном аспекте. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи: - выявить основные характеристики

языковой ситуации первой половины 19 века в социально-историческом и культурологическом аспектах; - определить основные признаки эпистолярного жанра и эпистолярной традиции в России в указанную эпоху; - проанализировать языковые особенности писем российских дворянок; - выявить и описать закономерности использования русского или французского языка в эпистолярных текстах дворянок в зависимости от ситуации, условий коммуникации. Объектом данного исследования являются письма русских

дворянок первой половины 19 века, предметом – закономерности выбора и использования русского и французского языков при создании эпистолярного текста в зависимости от коммуникативной ситуации. Актуальность данной работы заключается в коммуникативном подходе к изучению русско-французского билингвизма русских дворянок, а также выбор эпистолярных, а не художественных текстов для исследования. Научная новизна работы заключается, на наш взгляд, в обосновании функционирования двух языков в коммуникативном

континууме женского великосветского общества России в первой половине XIX века с использованием коммуникативного подхода и в описании характерных особенностей данного явления (в том числе влияния социолингвистических и психологических факторов) на материале частной переписки представительниц дворянского общества названного периода. Теоретическая значимость исследования видится нам в рассмотрении явления женского дворянского билингвизма,

его типичных черт и ситуаций в историческом аспекте с учетом, в первую очередь, коммуникативного подхода, позволяющего довольно детально описать особенности выбора и функционирования русского и французского языков коммуникативном континууме российских дворян первой половины 19 века. Практическая значимость работы, на наш взгляд, заключается в том, что результаты её могут быть использованы в школьной практике, в теоретических курсах по социо- и психолингвистике, спецкурсах по истории русского

литературного языка и т.п. В исследовании использованы методы лингвостилистического анализа, сравнительный, а также исторический, предполагающий изучение исторической информации, связанной с контекстом эпохи. Теоретической базой нашей работы послужили труды Б.А.Успенского, В.В.Виноградова, Н.Б.Мечковской, Ю.Н.Караулова, Ю.М.Лотмана, А.В.Беловой, И.А.Паперно, Л.

И.Вольперт, А.А.Акишиной и Н.Формановской и др. В качестве практического материала нами были взяты для исследования письма графини Эдлинг, Н.Н.Пушкиной и ее сестер А.Н. и Е.Н.Гончаровых, М.Н.Волконской, П.А.Осиповой, А.Н.Вульф, Е.Н.Ушаковой, Е.М.Хитрово, а также письма А.П.Керн 1850-х годов как пример перехода на особый этап развития общества и языка, а также для демонстрации

связи этого этапа с предшествующим. В указанных письмах нас интересует переключение с одного языка на другой в пределах одного эпистолярного текста, интеркаляция (включение в текст на одном языке слов, словосочетаний или отдельных предложений на другом языке), а также характер используемой лексики и его обусловленность коммуникативными ситуациями, речевым этикетом и так далее. Существенно усложнял работу тот факт, что во многих изданиях женские письма публикуются сразу в переводах.

Использованные нами письма взяты из изданий, снабженных разрядкой там, где есть переход с языка на язык. Работа прошла апробацию в рамках заседания студенческой секции ежегодной научно-практической конференции преподавателей, аспирантов и студентов «Университетская наука – региону - 2007» Ставропольского государственного университета. Структура данного исследования включает введение, две главы, заключение и библиографический список,

содержащий источники (6 наименований) и литературу (50 наименований). Во Введении обосновывается актуальность и научная новизна исследования, устанавливаются основная цель и конкретные задачи работы, формулируются объект, предмет, указываются теоретическая и практическая база, описывается структура работы. В первой главе выявляются основные характеристики историко-культурной и языковой ситуации в России второй половины XVIII – начале

XIX века. Вторая глава посвящена анализу закономерностей выбора использования языков в письмах российских дворянок, а так же степень зависимости его от воспитания и уклада жизни женщин того времени. В Заключении подводятся итоги проделанной работы, формулируются основополагающие выводы. Глава 1. Историко- культурная и языковая ситуация в России во второй половине 18 – начале 19 веков. 1.1

Языковая ситуация в России второй половины 18 века. Под языковой ситуацией мы вслед за Б.А. Успенским понимаем совокупность форм существования языка, обслуживающих общение в определенной этнической общности или административно-территориальном объединении. Как известно, выделяются две группы языковых ситуаций: - экзоглоссные (совокупности различных языков); - эндоглоссные (совокупности подсистем одного языка).

Они подразделяются на сбалансированные (если их компоненты функционально равнозначны) и несбалансированные (если их компоненты распределены по различным сферам общения и социальным группам). Языковая ситуация в России в 18 веке была непростой. Она характеризовалось как книжно-разговорное двуязычие, при котором роль книжного языка выполнял древнеславянский (церковнославянский) на русской основе, а роль разговорного – русский язык, использовавшийся в бытовой

речи. Лингвистическая наука знает два близких (но отнюдь не идентичных) термина, применимых к языковой ситуации того времени – двуязычие и диглоссия. Лингвистический энциклопедический словарь не дает четкого разграничения этих терминов: под двуязычием там понимается «использование нескольких языков в пределах определенной социальной общности (государства); использование индивидуумом (группой людей) нескольких языков, каждый из которых выбирается в соответствии с конкретной коммуникативной ситуацией» (ССЫЛКА).

Диглоссия же определяется указанным словарем как «одновременное существование в обществе двух языков или двух форм одного языка, используемых в разных функциональных сферах», предполагающее обязательную сознательную оценку говорящими своих идиомов по шкале «высокий-низкий». Б.А.Успенский дает более подробные определения данных терминов. «Диглоссия, – пишет он, – представляет собой такой способ существования двух языковых систем в рамках одного коллектива, когда функции этих

двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссной) ситуации. При этом речь идет о существовании книжной языковой системы, связанной с письменной традицией и некнижной системы, связанной с обыденной жизнью: по определению, ни один социум внутри данного языкового коллектива не пользуется книжной языковой системой как средством разговорного общения, что отличает ситуацию диглоссии от обычного сосуществования литературного языка и диалекта» (ССЫЛКА).

Как правило, при диглоссии книжная система развивается искусственно, в процессе формального обучения, тогда как некнижная система усваивается непроизвольно. Под двуязычием же Б.А.Успенский понимает «сосуществование двух равноправных и эквивалентных по своей функции языков, которое представляет собой явление избыточное ( поскольку функции одного языка дублируются функциями другого) и, по существу своему, переходное (поскольку в нормальном случае следует ожидать

вытеснения одного языка другим или слияния их в тех или иных формах)» (ССЫЛКА). Таким образом, выделяются следующие признаки, позволяющие отличить диглоссию от двуязычия: 1) недопустимость использования книжного языка как средства разговорного общения; 2) отсутствие кодификации разговорного языка; 3) отсутствие параллельных текстов с одним и тем же содержанием. Б.А.Успенский отмечает, что при несоблюдении хотя бы одного из этих условий мы вправе предположить,

что сосуществующие друг с другом языки находятся не в отношениях диглоссии, а в отношениях двуязычия. С 18 века и без того неоднозначная языковая ситуация в России осложняется появлением нового литературного языка, противопоставленного церковнославянскому. Его возникновение во многом связано с идеологией Петровской эпохи, с реформами этого времени (реформа русской азбуки, например, четко разграничивала церковную и гражданскую письменность).

Появляется предписание переводить книги «не высокими словами словенскими, но простым русским яыком». Тем самым дается установка на использование разговорного языка, выдвигается требование писать, как говорят. Это ставит перед вопросом: как следует говорить? Среди множества диалектов, а также учитывая социальную дифференциацию языка, нужно было выбрать ориентир. Так постепенно произошла модификация высокого и среднего стиля на основе русской бытовой речи и французского

языка. Процесс сближения русского литературного языка с семантической системой французского языка как стиля европейского благородного общества развивался в разных направлениях. По словам академика В.В.Виноградова, для высоких торжественно-официальных стилей задача сводилась к европеизации церковнославянского языка и слиянию французской семантики с церковнославянскими формами выражения. Этого рода попытки были особенно активны со второй трети 18 века, причем требование синтеза

церковнокнижного, торжественного витийства с французским красноречием исходило из кругов высшего общества (преимущественно столичного). Таким образом, высокий слог славяно-российского языка в лексике, синтаксисе, ритме терпел изменения под воздействием французской риторики, управлявшей языковыми вкусами русского дворянства. Общественно-бытовой лабораторией, в которой вырабатывались нормы и принципы нового европеизированного светского слога, был дворянский салон. Французский салон являлся идеалом речевой культуры высшего русского

общества того времени. Во Франции еще в 17 веке «не выходило книги, написанной не для светских людей, даже не для светских женщин Сочинения исходили из салона и прежде чем публике, сообщались ему» (ССЫЛКА). Н.М.Карамзин набрасывает программу работ по созданию новой системы русского литературного языка, которая удовлетворяла бы требованиям развитого общественного лингвистического вкуса и соответствовала бы духу и стилю европейской цивилизации. «Русский кандидат авторства пишет

Николай Михайлович, – недовольный книгами, должен закрыть их и слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершеннее узнать язык. Тут новая беда: в лучших домах говорят у нас более по-французски. Многие женщины пленяют нас нерусскими фразами» (ССЫЛКА). Дворянин-европеец, наблюдая, что по-русски говорят только на площади, на бирже, по деревням, видел путь для создания национального русского языка в речевой практике «высшего» общества, искал средств

к усовершенствованию языка в сближении русской литературной речи с западноевропейскими языками. Карамзин настойчиво подчеркивал мысль о необходимости включения русского литературного языка в систему европейской цивилизации: «Петр Великий, могущей рукою своею преобразив отечество, сделал нас подобными другим европейцам. Жалобы бесполезны. Связь между умами древнейших и новейших Россиян прервалась навеки. Мы не хотим подражать иноземцам, но пишем, как они пишут, ибо живем, как

они живут…»(ССЫЛКА). Литературный язык преобразуется под влиянием светского употребления слов и хорошего вкуса. Словарь облегчается от излишней тяжести: из него исключается большинство слов, которые хоть краем соприкасаются с о сферой какой-либо специальности; из него выбрасываются «чересчур латинские и чересчур греческие выражения», термины школы, науки, ремесла и хозяйства- все, что может считаться неуместным в светском разговоре; из него выкидываются слова областного, провинциального происхождения, домашние

или простонародные слова, словом, все то, что могло бы шокировать светскую даму. Нормы стилистической оценки слов определялись бытовыми идейным назначением предмета, его положением в системе других предметов, «высотой» или «низостью» идеи. Таким образом, оценка литературного достоинства обусловлена всем социально-бытовым контекстом его употребления, картиной ассоциированных с ним предметов. Литературному языку была задана как норма его экспрессивных

возможностей строго определенная плоскость «тональностей», связанная с идеальным образом чувствительного, галантного и просвещенного человека. Критерием стилистической оценки, законодателем норм литературности провозглашается вкус светской женщины. Этот салонный вкус не мирится с канцеляризмами и церковнославянизмами (кроме Библейских образов, так как за Библией сохранялось значение поэтического и идеологического источника). Задача же европеизированных верхов общества заключалась в том, чтобы из фонда слов и выражений, который

составлял общее владение русского книжного и разговорного языка, с захватом смежных сфер литературы и просторечия, создать формы общественного красноречия, далекого от приказных и церковных стилей, чуждого всякой простонародности, ориентируясь на французский язык. Следовательно, опираясь на вышеперечисленные признаки двуязычия, изложенные Б.А. Успенским, мы можем сделать вывод о том, что языковая ситуация в

России во второй половине 18 века и далее была двуязычной (экзоглоссной) и, в пределах дворянского общества, сбалансированной. 1.2 Особенности российского дворянства как культурно доминирующего сословия и предпосылки развития русско-французского билингвизма российских дворян в конце 18 – начале 19 веков. Русское дворянство в XVIII – первой половине XIX- го века было порождением петровской реформы. Среди разнообразных последствий реформ Петра I –го создание дворянства в функции государственной и

культурно доминирующего сословия занимает не последнее место. Материалом, из которого это сословие составилось, было допетровское дворянство Московской Руси, состоявшее из профессиональных слуг государства, главным образом военных. Из этой среды черпались неотложно потребовавшиеся новые работники: офицеры для армии и флота, чиновники и дипломаты, администраторы и инженеры, ученые [см.

Ю.М. Лотман, 2000]. Психология служилого сословия была фундаментом самосознания дворянина того времени. Именно через службу сознавал он себя частью сословия. Петр I всячески стимулировал это чувство и личным примером, и рядом законодательных актов. Вершиной их явилась Табель о рангах, опубликованная в январе 1722 года, которая делила все виды служб на воинскую, статскую и придворную, причем воинская считалась преимущественно дворянской и благородной.

Место чина в служебной иерархии было связано с получением (или неполучением) многих реальных привилегий: по чинам, к примеру, давали лошадей на почтовых станциях, носили блюда на званных обедах. Разумеется, женщины не служили, чинов не имели, хотя государство стремилось распространить чиновничий принцип и на них. В Табели о рангах было специально и подробно оговорено, что женщины имеют права, связанные с чином их отцов (до замужества) и мужей (в браке).

Только в придворной службе женщины сами имели чины. По замечанию Ю.М. Лотмана, чин пишущего и того к кому он обращается, определял ритуал и форму письма: когда старший пишет младшему, то обыкновенно при означении звания, чина и фамилии он подписывает собственноручно только свою фамилию; когда младший пишет к старшему, то сам подписывает звание, чин и фамилию. Точно так же значимым было место где должна ставиться дата: начальник ставил число сверху, подчиненный

в низу, и в случае нарушения подчиненным этого правила ему грозили неприятности. [см. Ю.М. Лотман, 2000]. Как уже было отмечено, в конце 18 – начале 19 века вся русская культура, и в первую очередь, культура высшего света находилась под всесторонним влиянием Франции. Немаловажную роль в распространении французских мод, идей и вкусов в мире сыграла длившаяся более полувека особая эпоха в истории Европы, получившая название «века

Людовика Четырнадцатого». Опираясь на опытных и умных советников, на личные качества и дарования, а также при содействии благоприятных обстоятельств, он возвел Францию на «такую высоту экономического и умственного развития и политического могущества, что она сделалась первенствующей европейской державой» [Виппер, 1995, с.147]. Естественно, вместе с французскими нравами, вкусами и модой в

Европе распространился и французский язык. Гибкий, изящный, разнообразный, он стал языком межнационального и светского общения в дворянских обществах Европы, породив различные виды национально- французского билингвизма. В России же французский язык не только приобрел статус языка дворянских салонов, но также использовался и для внутрисемейного, бытового общения в аристократических кругах. Начало этому процессу положила ориентация на Европу преобразований

Петровской эпохи. Русские стали столь активно прибывать во Францию, что в 1790-м году Екатерина Великая издала указ о возвращении в Россию всех русских, проживающих за границей, из опасения, что они могут заразиться революционными идеями. Однако французская культура успела довольно тесно переплестись с русской. Язык и культура Франции проникали в семьи русских дворян через быт.

Казалось бы, быт и культура – явления почти противоположные и их вряд ли можно соотнести. Занимавшийся этим вопросом Ю.М.Лотман писал: «Быт – это обычное протекание жизни в ее реально-практических формах; быт – это вещи, которые окружают нас, наши привычки и каждодневное поведение. Быт окружает нас как воздух, и, как воздух, он заметен нам только тогда, когда его не хватает или он портится. Мы замечаем особенности чужого быта, но свой быт для нас неуловим – мы склонны его считать

«просто жизнью», естественной нормой практического бытия. Итак, быт всегда находится в сфере практики, это мир вещей прежде всего» [Лотман, 2000, с.12]. Кроме того, быт – это обычаи, традиции и этикет. Реализуются они, как и ежедневное поведение людей, главным образом, с помощью языка. В основном, именно через быт одна культура проникает в другую массово.

В России такому проникновению способствовало и то, что после Великой французской буржуазной революции и после войны 1812 года в страну хлынул поток эмигрантов, очень многие из которых стали впоследствии гувернерами и гувернантками в дворянских семьях. Абсолютизировать знание и употребление французского языка русскими дворянами того времени все же вряд ли следует, поскольку русский язык также играл очень значительную роль в их жизни.

Тем не менее, западноевропейское образование несло с собой и западноевропейский образ мыслей, выражать которые русским языком в том его состоянии, в каком он находился в конце XVIII - XIX века, было довольно сложно. Семантическое и стилистическое богатство французского языка, напротив, стало насущной потребностью российского общества указанного периода. То, что русская дворянка, умеющая очень неплохо писать на французском языке, довольно скованно пишет

на русском на наш взгляд, еще раз подтверждает то, что русский язык в тот период был еще слабо обработан и мало приспособлен к нуждам русской литературной речи. Он был по-прежнему отягощен устаревшей к тому времени системой церковнославянского языка, как лексической, так и синтаксической; кроме того, в него еще не вошла органично русская разговорная стихия, то есть необходимо была большая и кропотливая работа в указанных направлениях, с опорой как на потенциальные

ресурсы русского языка, так и на развитый европейский язык, каким и был тогда французский. Писатели и общественные деятели целенаправленно занимались созданием русского литературного языка, а пока эта работа не была завершена, разговорным языком образованного общества оставался французский. НАЗВАНИЕ ГЛАВЫ 2.1 Особенности и традиции воспитания дворянок в России в первой половине 19 века. Воспитание мальчиков и девочек различалось с древних времен: из мальчиков

готовили будущих воинов, а из девочек хозяек. В восьмом веке в большой бедной семье девочка считалась обузой и мать была вправе убить новорожденную, избавив тем самым семью от лишнего рта. С принятием христианства на Руси отношения в семье стали гуманнее. Основное внимание уделялось душевному развитию ребенка. Родители строили свои отношения с ребенком, руководствуясь домостроем.

Поощрялись наказания, родителям нельзя было улыбаться своим детям, так как это считалось не душеспасительным. Воспитывался не ум, а хозяйственность. Детей активно включали в работу по дому. Дочь продолжала считаться обузой для семьи, поэтому ее надо было либо удачно выдать замуж, либо отдать в монастырь. Царевны любого возраста были укрыты от посторонних глаз, тогда как царевичи – только до 15 лет. Из мужчин их видел только царь, да и то редко, даже не садясь сними за обеденный стол.

Из дворца царевны имели право выходить только в церковь или выезжать в монастырь, где стояли на службах за специальной перегородкой. Замуж выйти они не могли, поскольку на Руси для них не было равной пары, а за иностранцев выходить не могли из-за различия вероисповедания. Обучались царевны шитью, рукоделию, чтению и письму на уровне составить послание и понять религиозную книгу. Позже такой порядок упразднился: царевна Софья получила образование у

Симеона Полоцкого и выходила в свет. В 1086 году княгиня Анна Всеволодовна собрала при Андреевском монастыре Киева около 300 воспитанниц для обучения их (писанию, такоже ремеслам, пению, швению…), а в 13 веке в Суздале существовали училища для девочек. 18 век- время значительных преобразований страны: в жизненных установках, быту, нравах, взглядах русского общества.

Глубокие социальные перемены влекли за собой не только изменение внешнего облика русского человека( одежда, прическа, поведение), но и внутреннего его содержания. Надо было ввести женщину в общественную жизнь. Большое внимание уделялось изучению иностранных языков, которые в 18 веке знали лишь отдельные представители высшего общества. Дети некоторых богатых семей прежде всего девочки, получали домашнее воспитание и образование, для

чего в семьи приглашали учителей в основном иностранцев. В качестве домашних учителей иностранцы впервые появились в семье Петра первого и царицы Прасковьи Федоровны, вдовы брата Петра. С этого времени образованию царевен стали уделять значительно больше внимания. Например дочерей Петра первого- Анну и Елизавету обучали грамоте, иностранным языкам( французскому,

итальянскому, немецкому), учили со вкусом одеваться, танцевать, петь, а также правилам европейского этикета. Стройной системы домашнего воспитания не было. В одних дворянских семьях детям давали слишком много воли, в других- наказывали за малейшую провинность. Активную роль в семейном воспитании играли иностранные учителя и воспитатели, на которых во второй половине 18 века резко увеличился спрос. Их труд, далеко не всегда квалифицированный, щедро вознаграждался.

Такое обучение не приносило пользы, и многие дворяне, кичившиеся своим знанием и положением, нередко использовали иностранные слова не к месту, не задумываясь над их истинным значением. Более того, многие, даже образованные дворяне, подчас не знали своего родного языка. Открытие Московского университета внесло определенные коррективы в семейное воспитание: для обучения детей на дому стали приглашать студентов, несомненно, значительно лучше подготовленных, чем заезжие

иностранцы. Для девочки домашнее воспитание начиналось с того, что ей выписывалась гувернантка, обычно француженка, иногда англичанка. Образование сводилось к знанию одного- двух языков- французского и немецкого, знание английского языка поднимало уровень образования до высокого. Кроме того, дворянка должна была уметь танцевать, держать себя в обществе, рисовать, петь, играть на музыкальном инструменте, знать чуть-чуть истории, географии, словесности. (Лотман).

К середине 18 века немцы и французы служили в каждом богатом дворянском доме учителями или воспитателями. Детей обучали не только языкам, но их вводили в круг европейского общения, в мир европейской литературы и философии. Женщина, игравшая в обществе 18 столетия более значительную роль чем в прежние времена, приобретя некоторую свободу действий, все же постоянно чувствовала ее ограничение. Например, девушка, присутствующая на ассамблее не могла более одного раза протанцевать с одним кавалером,

если тот не является ее родственником. В беседах от нее требовалось молчание, внимательное слушание и ответы «да-с» или «нет-с». ( Однако со временем такие требования изменились. Так, Е.Н.Ушакова пишет о Н.Н.Гончаровой: «Алексей Давыдов был с нами в собрании и нашел, что Карс (Гончарова) должна быть глупенька, он по крайней мере стоял за ее стулом в мазурке более часу и подслушивал ее разговор с кавалером, но только и слышал из

ее прелестных уст: да-с и нет-с.» В соответствии с требованиями общества русская девушка должна была обладать многими добродетелями, в число которых входили «охота и любовь к слову, к службе Божией, истинное познание Бога, страх Божий, смирение, благодарение, почитание родителей, трудолюбие, милосердие, бережливость, молчаливость и прочая» ( часть книги « Юности честное зерцало», посвященное воспитанию девушки, «Девической чести и добродетели венец»).

Развитие страны требовало не только образованных мужчин, но и женщин. Была предпринята попытка отправить за границу для обучения дочерей из знатных семейств, но сопротивление этому оказалось слишком сильным. Русское высшее общество предпочитало обучать дочерей на дому. Государство, заинтересованное в развитии женского образования, пыталось делать это необычным способом, приняв специальный указ, по которому запрещалось венчать дворянских девушек, не умеющих самолично написать

хотя бы свою фамилию. Появились первые программы женского образования, разработанные Ф.С.Салтыковым. В одной из глав своих «Пропозиций» он предложил во всех губерниях создать школы на основе женских монастырей, в которых бы обучались девочки от шести до пятнадцати лет домоводству и изяществу. Для домоводства необходимы были грамота и арифметика, для изящества- иностранные языки, музыка, пение, танцы и рисование. Самое серьезное внимание, по Салтыкову, следовало уделять нравственному воспитанию

и подготовке девушек к материнству. Программа Салтыкова нацеливала общество на воспитание в женщине не только духовности, что было характерно для русской педагогики в древности, но также на воспитание в ней изящества манер, умения нравиться и привлекать к себе внимание. Не меньшее внимание уделялось приобретению знаний, необходимых ей в деле воспитания детей и ведения домашнего хозяйства. Во второй половине 18 века в связи с усилением влияния дворянства, ставшего социальной

опорой власти, широко развивалось дворянское образование, основой которого стали закрытые учебные заведения. Для обучения дворянских дочерей был создан в 1764 году при Смольном женском монастыре институт, учиться в котором считалось весьма почетным и в 19 веке. Сюда принимали девочек пяти-шести лет из богатых и знатных семей, а также из небогатых, но имевших для обучения здесь веские причины, например, отец- генерал, погибший за

Отечество, или заслуживший покровительство двора. Воспитанницы жили в институте, подолгу не видя своего дома и родных, посещения родителей разрешались крайне редко. В уставе учебного заведения отмечалось, что родители поручают государству опеку над дочерьми до восемнадцатилетнего возраста и не станут требовать их обратно. Задумывалась широкая программа обучения иностранным языкам (немецкому, французскому, итальянскому), физике, математике, астрономии, танцам, архитектуре, но в действительности

обучение в Смольном проходило поверхностно: серьезно относились лишь к иностранным языкам, танцам и рукоделию, тогда как физика и математика сводились к самым элементарным знаниям. Воспитанницы обучались домоводству, их учили вязать чулки, шить платья, вышивать. Много внимания уделялось эстетическому циклу: рисованию, лепке, игре на музыкальных инструментах. Обучение длилось двенадцать лет, разделенных на четыре ступени по три года.

В уставе были четко определены не только учебные дисциплины, но воспитательные задачи, форма одежды и условия проживания воспитанниц каждой ступени. В каждом отделении назначались: надзирательница, ведущая строгий надзор за всем происходящим, учительницы, служанки. Воспитанниц первой ступени (от шести до девяти лет) называли «кофейницами» по цвету их форменных платьев. Девочки изучали богословие и благонравие, арифметику, русский и иностранные языки, рисование, танцы,

пение, музыку, вязание, шитье. На второй ступени девочки девяти- двенадцати лет («голубые»), помимо всего перечисленного, изучали географию, историю, начатки экономических знаний (домоводство). Отчаянные и непослушные воспитанницы этого возраста часто доставляли учительницам много хлопот, не выполняли уроков. Воспитанницы третьей ступени, девочки двенадцати- пятнадцати лет, носили серые платья и изучали архитектуру, геральдику, читали исторические и нравоучительные сочинения.

Девушки последней ступени (пятнадцать-семнадцать лет), или «белые» на занятиях носили форму зеленого цвета, белые же платья надевали на балы, устраиваемые для них в институте. Широко распространилось мнение, что театр способствует идеальному воспитанию, поэтому с 1771 года в Смольном институте во время праздников стали устраивать силами самих учащихся спектакли, на которые приглашались придворные зрители. Целью учебы в Смольном для небогатой девушки являлась возможность стать

фрейлиной, для богатой – удачное замужество, сами знания мало кого интересовали, поэтому учились воспитанницы спустя рукава. На выпускном экзамене от них требовалось рассказать лишь один билет, заранее известный, однако присутствие на экзамене кого-либо из царской семьи заставляло выпускниц волноваться (см. Лотман 2000). Среди смолянок существовал обычай кого-нибудь «обожать». Обычно девочки выбирали предметом своего обожания воспитанниц старших ступеней.

Непременным условием было шептать вслед «предмета»: «Восхитительная! Ангел!». Сами старшие «обожали» членов царской семьи- это культивировалось (см. Лотман 2000). Что касается домашнего уклада и женского быта, то реформы Петра Первого сломали устоявшиеся стереотипы – женщины-дворянки стремились внешне изменить свой облик и приблизиться к типу западно-европейской светской женщины.

Изменяются прически – становится обязательным парик. Парики пудрили. Изменяется весь способ поведения- дворянки стремятся как можно меньше походить на своих бабушек и на крестьянок. В модах царила искусственность, много сил тратилось на изменение внешности. Стали популярны мушки из тафты и бархата, причем места, куда наклеивались мушки имели свой смысл. Комбинация мушек и жестов веером (мушку можно было им прикрыть или оставить на виду) позволяла создать

«язык кокетства». Дамы вели преимущественно вечерний образ жизни, а поскольку при свечах лица бледнеют, им нужен был яркий макияж, для которого использовалось много румян. Жизнь светской дамы проходила среди балов, кокетства, танцев и пения. Семья, хозяйство, дети отодвигались на второй план. Модно было иметь любовника. В то же время жизнь дворянки монотонна: ее увеселения составляют приемы

гостей на именины и церковные праздники, без повода приехать могли только родственники. Говорили женщины о хозяйственных делах, сплетничали (особенно в провинции, где не было принято кокетничать). Распространены были карточные игры и танцы. В городе утро дворянок проходило в обмене новостями. Начиналось оно с макияжа, за ним следовал легкий завтрак и наряд. Во время утренних визитов - званных обедов - еду подавали не сразу, а проводили около часа за разговорами.

После обеда беседы возобновлялись, причем дамы удалялись в отдельные покои (см. Пушкарева год). В 70 годах 18 века зарождается романтизм. С появлением работ Ж.Ж.Руссо становится принятым стремиться к природе, к «естественности» нравов и поведений. Одежды становятся просты, шьются из легкой ткани. Отказ от париков. Вместо румян используются белила, так как бледность объявляется обязательным элементом

женской привлекательности. Другим элементом красоты женщины является полнота. Портретисты специально «укрупняют» заказчиц. Женщина той поры ест много и не стесняется этого. В эпоху романтизма мода на здоровье кончается. Выглядеть здоровой считается вульгарным. Красивая бледность- знак глубины сердечных чувств. Идеал женщины бледная, мечтательная, ей идет грусть.

В это же время стали ценить ребенка, детство. Дворянки сами стали кормить детей грудью (до этого нанимали кормилиц). Появляется детская одежда, комната, игры. Все это- целиком заслуга женщины, так как мужчина погружен в служебные дела. Чтобы создать детский мир женщине нужно много читать. К концу 18 века появляется новое понятие – женская библиотека.

2.3 Эпистолярный жанр в коммуникативном пространстве женщин- дворянок. Письмо – это особый (эпистолярный) жанр речи. Оно составляется и направляется адресату с целью сообщить ему что-либо, уведомить о чем-либо, поддержать с ним общение и т.д. Частные письма делятся на официальные (переписка частных лиц и организаций) и неофициальные (переписка друзей, знакомых, родственников). Частными неофициальными письмами считаются письма хорошо знакомых

корреспондентов, друзей, родственников, т. е. людей, поддерживающих неофициальные отношения. В женской переписке, как, впрочем, и в мужской, обращение и подпись зависят от степени близости отношений и бывают самыми разнообразными. Например: Дражайший и уважаемый братец! (А.Н.Гончарова- Д.Н.Гончарову. письмо №17); Милостивый государь Павел Васильевич! ( А.П.Керн- П.В.Анненкову); Преданная к услугам вашим

К а т ь к а .( Е.Н.Ушакова-И.Н.Ушакову); Примите мое усердное и глубочайшее почтение и признательность. Анна Виноградская.( А.П.Керн- П.В.Анненкову). Композиционно письмо состоит из трех частей: 1) зачина (обращения, приветствия) 2) информационной части 3) концовки. Стилистический энциклопедический словарь раскрывает содержание этих частей письма: - зачин (дата, место, откуда отправляется письмо, приветствие, обращение); - основная информационная часть ( повод к написанию

письма ); - концовка (прощание, просьбы, пожелания, подпись, приписки). Жанр письма диктует большую стереотипизированность выражений, чем устное общение, отсюда особый, свойственный эпистолярному жанру набор этикетных выражений. Характерной частью русского письма является описание состояния переписки. Она является постоянным элементом многих писем, потому что так же, как обращение и приветствие, определяет общий тон и стиль письма, устанавливая нужный контакт с адресатом.

Описание состояния переписки может вестись в следующих контекстах: 1) констатация наличия / отсутствия письма, например: Я получила твое письмо, милый Митинька, на этих днях, но так как крестьянин уже уехал, а на меня напал один из моих приступов лени, я и не спешила с ответом. ( Н.Н.Пушкина- Д.Н.Гончарову, письмо №1). 2) выражение радости, удовлетворения, неудовлетворения по поводу

имеющейся переписки, например: Выдери уши господ братцев за то, что они нас забыли, и напомни г-ну Сержу его прекрасные обещания. Что касается Таши, она единственная, кому я прощаю ( что не пишет) в виду ее положения, а т о б ы и з а н е е п р и н я л а с ь . (А.Н.Гончарова- Д.Н.Гончарову, письмо №3) . 3) упреки адресату за его молчание, например: Уже очень давно, дорогой Дмитрий, мы не получали вестей от тебя, что с тобой, что ты поделываешь- я

совершенно не знаю.( Е.Н.Гончарова- Д.Н.Гончарову, письмо №22); Так как мне решительно нечего делать сегодня утром, дорогой Дмитрий, пожалуй я поболтаю с моим шалопаем братцем, который все же мог бы за месяц, что он вдали от нас, подать признаки жизни, фи свинтус, фи неблагодарный, фи невоспитанный! ( А.Н.Гончарова- Д.Н.Гончарову, письмо №32) 4) извинения по поводу длительного молчания со стороны пишущего,

например: Я не отвечала тебе на последнее письмо, дорогой Дмитрий, потому что не совсем оправилась после родов. (Н.Н.Пушкина- Д.Н.Гончарову, письмо №12) Письмо составляет ту же устную беседу, тот же разговор между отсутствующими, только на бумаге писали в 1887 году. Важнейшие структурно-стилистические признаки эпистолярного жанра: - сочетание в текстах признаков монологической и диалогической речи - разделение писем по сфере общения

на деловые и частные, с учетом мотивов и целей- по видам - использование языковых средств, соответствующих сфере переписки - устойчивая композиция текста ( более жесткая в официальном и свободная - в частных письмах) - точное обозначение отправителя и получателя; обращение к последнему, подпись отправителя -соблюдение речевого этикета с учетом адресата, характера сообщения и национальных эпистолярных традиций. Однонаправленность общения требует обдумывания, подготовки текста.

Отсюда использование полных конструкций, монологичность. В то же время ожидание ответа предполагает вопросы, напоминания, описания жестов ( обнимаю, целую, жму руку). Эпистолярный стиль- стилистическая особенность писем как одной из разновидностей письменной речи. Эпистолярный стиль как разновидность русской письменной речи складывался исторически. Его древнейшие образцы – берестяные грамоты 11-15 веков, переписка

Ивана Грозного с Андреем Курбским 16 века. Формирование эпистолярного стиля в различных видах государственной и частной переписки происходит в эпоху Московского государства. С течением времени эпистолярный стиль становится разновидностью литературного повествования ( стилизация писем в произведениях Сумарокова, Фонвизина, Новикова второй половины восемнадцатого века, эпистолярная проза, поэзия, публицистика). Распространение переписки делового, профессионального, личного характера

обусловило издание особых руководств по составлению писем- «письмовников». Старейшее русское руководство с образцами переписки- «Приклады, како пишутся комплименты разные» 1708 года. Письма мастеров мировой культуры, писателей составляют неотъемлемую часть их наследия, представляют собой особую разновидность мемуарной литературы. Эпистолярный жанр (текст, имеющий форму письма, открытки, телеграммы) как особая форма словесности уходит корнями в далекое прошлое и имеет свою историю и в

европейской, и в русской культуре. Женская эпистолярная культура берет начало в традиции письменного общения, сформировавшейся в России в XVIII в. Укоренившись в быту как столичного, так и провинциального дворянства, частная переписка, наряду с выполнявшейся ею формальной функцией передачи информации, служила женщине незаменимым средством самовыражения, несла в себе всю гамму чувств и настроений, свойственных различным представительницам «прекрасной половины» дворянского сословия.

Письмо было своего рода зеркалом «женской индивидуальности», отражением ее личностного эмоционального начала. Частная переписка позволяет судить о представлениях и ценностях, психологии и мироощущении, поведении и образе жизни, круге общения и интересах женщины-дворянки, реконструировать основные этапы ее жизненного пути, выявлять гендерные особенности ее менталитета.( Белова) «Материальными памятниками» этой культуры были личные архивы, образовывавшиеся как у столичных,

так и у провинциальных дворянок, регулярно писавших и получавших письма, аккуратно хранивших всю корреспонденцию, включая черновики собственных писем. Личные архивы дворянских женщин — это свидетельства и интенсивного письменного общения, и потребности в самовыражении, и способности к культурной рефлексии. Подход к изучению женских писем не с точки зрения извлечения содержащихся в них конкретных исторических фактов, а как к образцам специфической женской культуры, своеобразным символам «женственности» представляет

несомненную ценность для современных культурологических, феминологических и гендерных исследований.(Белова. Лотман) В XVIII в как отмечает все та же А.В.Белова, одним из проявлений процесса культурной переориентации дворянства, связанного с разрушением в дворянской среде элементов традиционной культуры и быта и обращения к западноевропейским образцам, являлось увеличение мобильности в социокультурном пространстве, что, в свою очередь, способствовало актуализации коммуникативных связей и появлению потребности в регулярном

письменном общении. До этого традиционно привязанные к определенному местожительству и друг к другу дворяне проводили незначительное количество времени в разъездах и путешествиях и не имели достаточных поводов для ведения постоянной переписки. Не случайно бытовое письмо было преемственно связано с письмом путешественника. Очевидно, у путешественника XVIII в. знакомство с новой, непривычной для него действительностью вызывало острую потребность поделиться информацией о ней с близкими людьми, в том числе с матерью, сестрой,

женой. В свою очередь это побуждало женщин к ответному участию в переписке. К тому же сами дворянки в XVIII в. начали путешествовать, причем не только по своей стране, но и за границей. Это также становилось поводом для написания писем родным и знакомым.(Белова, Пушкарева) Участие женщин в переписке предполагало наличие у них элементарной грамотности, то есть навыков чтения и письма. Но даже в конце XVIII в. встречались женщины-дворянки, особенно в провинции,

не умевшие писать. Иногда вовлечение в процесс письменной коммуникации предшествовало приобретению дворянкой навыков письма и ведения переписки, как в случае, когда, первоначально общаясь с сыном, пребывавшим за границей, через посредника, писавшего письма от ее имени, она вскоре сама бралась за перо, выучившись грамоте. Позднее в середине XIX в. участие в переписке наравне с другими членами семьи становилось одним из побудительных мотивов обучения грамоте дворянских детей, в том числе девочек.

В целом в результате распространения в конце XVIII — первой половине XIX в. системы женского образования, представленной тремя его видами — институтским, пансионским и домашним — светская грамотность переставала быть редкостью, а круг «грамотных» женщин, способных к ведению переписки, — ограниченным. Возникнув как результат временного пребывания путешественника или путешественницы в условно инокультурном пространстве, частная переписка распространялась на «знакомое», «освоенное» пространство

дворянской повседневности. Написание личных писем родным и знакомым становилось жизненной потребностью женщины-дворянки и неотъемлемой частью ее культурного опыта. Именно дворянке, посвящавшей себя устроению домашнего быта и созиданию атмосферы внутрисемейного согласия, принадлежала важная роль в организации переписки между отдельными членами дворянской семьи. Будучи активной носительницей дворянского этоса, женщина являлась создательницей особой культуры письма,

отличавшегося по функциональному назначению и содержанию от письма мужского. По своей социокультурной природе обыденное дворянское сознание было ориентировано на охват локального коммуникативного пространства. В повседневной жизни дворянка, особенно провинциальная, вращалась в сравнительно узком кругу родных, соседей и знакомых, что позволяет говорить о незначительном удалении друг от друга участников коммуникации. При расширении коммуникативного пространства (скажем, в силу временного отъезда

одного из членов дворянской семьи из дома по той или иной надобности) женщина интуитивно стремилась к мысленному его сокращению посредством придания переписке значения устного общения. Дворянка воспринимала письмо как своего рода разновидность разговора, что выражалось при подаче информации в употреблении ею слов «беседовать», «рассказывать», «говорить», «болтать». Очевидно, женская эпистолярная культура находилась под сильным влиянием традиций устного общения.

При написании писем дворянские женщины пользовались обычным разговорным языком, в соответствии с требованиями которого оформляли свои мысли. Не случайно женское письмо, состоявшее из нанизанных одна на другую разнообразных подробностей, напоминало устное сообщение, сделанное в кругу семьи или знакомых. В письме дворянка как бы воспроизводила то, что она могла бы сказать предполагаемым собеседникам при встрече. Благодаря этой условной возможности «устно» пообщаться со своими корреспондентами переписка

приобретала для дворянской женщины особый ценностный смысл. В письмах мужчин мы не встречаем подобного отождествления письма и разговора. Дворянин обычно «описывал» происходившее, а не «рассказывал» о нем. Мужчине удавалось осознать грань, разделявшую устное и письменное общение, тогда как женщина прямо переносила нормы одного способа осуществления коммуникации на другой.

В силу повышенной эмоциональности дворянка при написании писем как бы «переживала» события, о которых информировала своих корреспондентов, в отличие от дворянина, занимавшего психологически отстраненную позицию по отношению к сообщаемым сведениям. В конце XVIII — первой половине XIX века бытовой уклад жизни провинциальной дворянской семьи предусматривал известную регулярность повседневного общения, в котором его обычные участники испытывали острую психологическую

потребность. При этом письмо должно было компенсировать женщине нарушавшуюся на некоторое время непрерывность живого общения с родственниками и знакомыми и способствовать достижению своеобразного «эффекта присутствия», как при личной встрече («…мы как будто с вами были все это время»). Важным структурным элементом женской эпистолярной культуры было так называемое «ожидание почтового дня», в соответствии с регламентом которого повседневная жизнь дворянки была циклически упорядочена.

Для провинциальной жительницы переписка являлась связующим звеном с «внешним миром» и основным источником получения сведений о нем, что было обусловлено замкнутым в целом образом жизни, когда любое новое впечатление имело особое значение и эмоционально окрашивалось. Героиня пушкинского «Романа в письмах» обращалась к подруге со словами: «Пиши ко мне как можно чаще и как можно более — ты не можешь вообразить, что значит ожидание почтового дня в деревне».

Переписка для провинциалок означала «прорыв» за пределы собственной обыденности, даже если речь шла о мысленном перемещении при чтении очередного полученного письма в соседний уезд или имение. При этом сам факт получения ответного письма имел для женщины большее з