Основные направления развития современной социологии

Зарождение русской социологии. Зарождение и развитие русской научной социологии было обусловлено многочисленными причинами и факторами. К середине XIX века, когда русская социология, исходя из сложившегося мнения, начала своё формирование, западная социологическая мысль уже нашла своё воплощение в трудах О. Конта, Сен-Симона, Г. Спенсера и других обществоведов того времени. Бесспорно, на процесс зарождения социологии в России известное влияние оказали социологические воззрения западных школ и их представителей.
Предыстория русской социологии связана с деятельностью радикальных публицистов, группировавшихся вокруг журнала «Русское слово». В журнале впервые появились статьи, знакомившие русского читателя с позитивизмом Огюста Конта. Радикальная философская мысль шестидесятников имела предшественников в восемнадцатом веке, находившихся под влиянием социальной философии Монтескьё. Широкий интерес к социальной проблематике стал характерен для русского образованного общества в связи с реформами Александра II. Неслучайно в этот период происходит знакомство русской интеллигенции с творчеством О. Конта, Г. Спенсера, Дж. Ст. Милля и других мыслителей, в чьих трудах были заложены основы социологической науки. Бурное развитие социальных отношений в послереформенной России заставляли анализировать складывающиеся отношения в социуме. В этот период начались поиски неизвестных ранее подходов в социальной сфере. Формирование социологии как науки происходило сразу в нескольких направлениях.
Развитие социологии в России. Социологическая мысль в России развивается как часть общемировой социологической науки. Испытывая влияние со стороны различных течений западной социологии, она вместе с тем выдвигает оригинальные теории, в которых отражается своеобразие развития российского общества. В развитии социологической мысли в России исследователи выделяют три основных этапа. Первый этап — с середины XIX века до 1918 года XX века; Второй — с начала 20-х годов до конца 50-х годов; Третий — с начала 60-х до наших дней. Первый этап, прежде всего, связан с творчеством таких крупных социальных мыслителей, как П. Л. Лавров (1829 - 1900) и Н. К. Михай­ловский (1822 -1904). Развиваемое ими направление социальной мысли получило названиесубъективной социологии. Основополагающие идеи этого направления были впервые сформулированы в знаменитых «Исторических письмах» П. Л. Лаврова (1870). Как и у других класси­ков теоретической социологии — О. Конта, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, в центре внимания субъективной социологии стояли разработка учения об обществе в целом, выявление закономерностей и направленности его развития. Значительное внимание представители субъективной социологии уделяли разработке теории общественного прогресса. Сущность общественного развития, по Лаврову, состоит в переработке культуры, а именно: в переработке традиционных, склонных к застою общественных форм в цивилизацию, характеризующуюся гибкими, динамичными структурами и отношениями. Цивилизация истолковывается субъективными социологами каксознательное историческое движение. Это движение осуществляется, прежде всего, критической мыслью. Но поскольку мысль реально появляется только через действия личности, постольку, рассуждают они, главной движущей силой общественного развития выступают критически мыслящие личности, передовая интеллигенция. Наряду с субъективной социологией, заметное место в социальной науке того периода занимают работы М.М. Ковалевского 1851-1916 гг. М.М. Ковалевский был последним представителем классического позитивизма. Ведущую роль в своей социологической теории М.М. Ковалевский отводит учению о социальном прогрессе. Параллельно с субъективной социологией и позитивизмом М.М. Ковалевского, в борьбе с ними в России развивалась социология марксизма, представленная двумя основными теориями: ортодоксаль­ным марксизмом, во главе с В. Плехановым и В. И. Лениным, и так называемымлегальным марксизмом, представителями которого являются П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, Н.А. Бердяев. Второй период развития социологической мысли в России ха­рактеризуется нарастанием процесса институционализации, при­обретением социологической наукой статуса социального института. В 1920 г. в Петроградском университете при факультете общественных наук бы­ло создано социологическое отделение, во главе которого стал Питирим Александрович Сорокин (1889 - 1968) — крупный ученый и общественный деятель, внесший существенный вклад в развитие отечественной и мировой социологии. П.А. Сорокин один из родоначальников теории социальной стратификации и социаль­ной мобильности. В сталинские времена социология подвергается идеалогизации и как солидный институт полностью прекращает свое существование. Возрождение социологии как науки начинается в конце 50-х-начале-60-х годов, на волне «хрущевской оттепели». Это время принято считать началом третьего этапа развития социологии в России. В 60-х годах социология вновь восстанавливает статус социального института. В середине 1960 года было создано первое социологическое учреждение — отдел социологических исследований в институте философии АН СССР и лаборатория социологических исследований при Ленинградском госуниверситете. С 1974 года начал выходить специализированный журнал «Социологические исследования». В настоящее время существует ряд коммерческих, вузовских и независимых социологических центров, ведущие широкие эмпирические и теоретические исследования в различных областях общественной жизни.
НОВЕЙШАЯ СОЦИОЛОГИЯ В 60-е годы мир переживал острейшие со­циально-политические и экономические потрясения: угроза ядерной войны (Кариб­ский кризис — Куба, 1963 г., война США во Вьет­наме, арабо-израильские войны, ввод советских войск в Чехословакию, 1968 г., и др.)» расовая дискриминация, экология, бюрократизация, масс-скультура. Возник исторический парадокс — прод­вижение человека на пути развития познания и технического могущества сопровождалось повыше­нием мощи разрушительных сил, расширением мас­штабов грозящей человечеству катастрофы. Фор­мируется убеждение, что нельзя построить «общество всеобщего благоденствия» в условиях угрозы уничтожения Земли в глобальном масшта­бе. На этом фоне «оптимистическая» позиция те­оретиков индустриального развития выглядит стран­но и неадекватно: обнаруживается резкий контраст между их претензией объяснить все и неспособ­ностью отвечать на реальные проблемы современ­ности. Индустриализм, оказавшийся доминантой событий, повлек за собой последствия («сюрпризы на дне ящика Пандоры»), которые не могли предусмотреть его апологеты. Противоречивость множественной, разнокачес­твенной и динамической действительности достиг­ла такого уровня, когда даже самая изощренная теория не в состоянии была придать ей концепту­альное единство. В конце 60-х годов гегемония структурного функционализма была разрушена под волной критики, имевшей как теоретический, так и политический характер. Она шла по нескольким направлениям.
Во-первых, подверглась сомнению имплицитная посылка Парсонса, что все виды социального дей­ствия (поведения) можно уложить в логическую структуру «социальной системы» («прокрустово ложе»). Есть такие виды деятельности, которые в неё не укладываются, в частности «эксцентрич­ное» научное поведение. В деятельности ученого помимо жесткого набора процедур, чтобы прояс­нить концепцию в его аналитической работе, ис­пользуются интуиция и воображение. В этой ситуации исследователь не скован правилами и ме­тодом — они отступают на задний план. Да и развитие общества - это творческий процесс по­рождения нового, в котором присутствует «фактор X», — то неизвестное, которое обусловливает не­ожиданные повороты, и предусмотреть их невоз­можно. Поэтому управление сложной социальной действительностью нельзя свести к жесткому прог­раммированию.
Парсоновские функциональные императивы за­ключали в себе форму ограничений количества, полезности функций и их структурно-институцио­нального обеспечения. Это проявилось в том, что предложенная им схема структурно-функциональ­ного анализа оказалась нечувствительной к нега­тивным сторонам современности — проявлениям в ней дисфункций, дестабилизирующих социальный мир и ведущих к распаду систем. Уже в мертоновской концепции введение понятий эуфункция и дисфункция, чуждых подходу Парсонса, заметно расширяло идею функциональности и поле иссле­довательских проблем. Влиянием данных характе­ристик нарушения равновесия объяснялось всякое отклонение в социальных действиях людей от гос­подствующей в обществе системы норм и ценнос­тей (преступность, рассовые волнения, революци­онные выступления и т. п.), являющееся источником напряженности в обществе. Кроме того, в рамках данной схемы поведение человека интерпретировалось под определяющим воздействием социальных институтов и всеобъем­лющего нормативизма, которые налагали ограни­чения на свободу выбора в человеческой деятель­ности. Но человек несет ответственность перед совестью за свои деяния: их можно совершить или не совершить, т. е. они лежат в полосе свободы. Во-вторых, естественнонаучная и универсалис­тская ориентация структурного функционализма в качестве идеала акцентирует функции и цели, а не людей с их практическими и субъективными ас­пектами в повседневной жизни. Однако социаль­ные изменения предстают как замена одних соци­альных структур другими, смена одних образов жизни, ценностей другими и т. д. При этом чело­век выступает как творец мира, способный его изменить. Социология — это наука о людях и для людей. Поэтому она должна повернуться к человеку и свя­занному с ним «субъективному смыслу» — мотивационно-смысловой сфере человеческой деятельнос­ти. Движение маятника началось в обратном направлении — к идеалам гуманизма и герменев­тическим традициям. Главный лозунг данного эта­па: «Вернуть в социологию человека». В-третьих, в действительности нормой выступа­ет наличие альтернативных, конкурирующих со­циальных явлений — религии, политических иде­ологий, моральных представлений и т. п. Поэтому, помимо равновесия, имеют место столкновения культур, социальные изменения, конфликты ценностей, которые являются типичными и неизбеж­ными для современного дифференцированного и стратифицированного общества. Снятие с них об­винения в аномальности превращало теорию рав­новесия в догму и способствовало проникновению в социологию теории организации. Последняя раз­рабатывает «рациональное регулирование» социаль­ных конфликтов по определенным правилам игры, приемлемым для обеих спорящих сторон и приво­дящим их к «общему знаменателю». Эти и другие доводы использовали критики структурного функционализма для раскрытия не­состоятельности его линии на создание «большой теории» и неспособности охватить всю социальную реальность. Данная концепция была дискредити­рована и перестала быть единой теоретической платформой в социологии: начался процесс её са­турации (затухания). Западная социология начала новый этап своего развития. Критика структурного функционализма и свя­занные с этим изменения духовного климата в «ака­демической» социологии, обеспечили в 60-е годы почву для осуществления модификаций «большой теории» социологии и «теоретического взрыва». Он был связан с развитием и обогащением крити­куемых идей, переработкой ключевых вопросов проблемы сценариев развития настоящего, способ­ного принять вызов будущего. Никто не хочет жить по-старому, и все стремятся к прорыву в новое качество социальной жизни. За всем этим стоит потребность иметь как можно более точное знание о том, что и как должно подвергаться регулирую­щему воздействию и изменению, социальному кон­тролю. Проблема состоит и в том, каким образом наиболее рационально сохранить плюральность социального мира — разнообразие, толерантность и свободу как общественный идеал. В борьбе со структурным функционализмом фор­мируется теоретический авангард в лице социоло­гии «среднего значения», качественного стиля (символический интеракционизм, феноменология и т. п.), ведущих поиск путей и средств решения социальных проблем в рамках существующего ста­тус-кво. Наряду с ними формируется критическая социология, ставящая под сомнение индустриалист-ские начала общества. Такое быстрое умножение вариантов теоретического поиска есть весьма обыч­ный симптом кризиса науки: новые теории пред­стают как непосредственная реакция на данный кризис. С утратой структурно-функциональным направ­лением своего престижа вновь встал вопрос о свя­зи теорий и методов в социологии, о теоретической основе эмпирических исследований. В его решении в рамках трихотомии -методология—теория—ме­тод» наметилось два принципиальных подхода. Сто­ронники одного стояли на позиции принципиаль­ного разрыва между философской методологией и теоретической системой в социологии. В частнос­ти, такой подход разрабатывался Р. Мертоном, защищавшим позитивистскую ориентацию социо­логии на «модель» естественнонаучного знания. Применительно к теориям «среднего ранга» разра­батывалась также методика и техника социологи­ческого исследования, технология внедрения его результатов. Все это соответствовало сознательно выдвигаемой установке построения единой методи­ческой методологии и её сближения с принципами гуманитарного знания. Сторонники другого, наоборот, стояли на пози­ции обязательного философско-методологического обоснования теоретических проблем социологии и привязанности методов исследования к соответству­ющим теоретико-методологическим принципам. Это заставляло их искать новые подходы к построению «общей теории», но уже в рамках гуманистичес­кой тенденции в социологии, качественного подхо­да к социальным явлениям. Данная волна на мно­гие годы определила контуры новейшей социологии и создала основу «интеллектуального социологического климата», свойственного гуманитарным наукам. Вместе с тем, сторонники обоих подходов раз­деляли точку зрения о необходимости установле­ния принципиальной взаимосвязи между теориями и методами в социологии: между определенной трактовкой социального мира и соответствующим набором методов и техники (конкретных методик) его исследования. Но тогда неизбежно возникал другой вопрос: какие теоретические концепции должны выступать исходными по отношению к ис­следовательским процедурам?
Поиски ответа на него породили в 60—70-е годы «теоретический взрыв», который обусловил про­цесс дробления теоретических подходов, дифферен­циации социологического знания, без авторитарно­го влияния какой-либо одной теоретической концепции. Отсутствие у социологов единой теоре­тико-методологической базы обусловливало разнооб­разие и неровность социологического ландшафта — мозаику социологических теорий: каждый занимал­ся собственной социологией. Вместе с тем, имела место диффузия (взаимопроникновение) идей и возникновение гибридных теорий. В результате, теоретическая социология резко разомкнула поле поиска предметной области социологии.
Социология качественного стиля В60-е годы теория размыкает поле поиска предметной области социологии. Формиру­ется, в частности, «гуманистическое» на­правление как альтернатива естественнонаучному. В нем происходит обращение социологов к утра­ченной культурологической традиции, к «испарив­шимся» в позитивистских конструкциях «внутрен­ним смыслам». Происходило также возрождение интереса к герменевтическим и рецептивным кон­цепциям, которые разрабатывались в большей сте­пени на материале художественной литературы. Кроме того, происходит возвращение к субъектив­ным аспектам человеческого поведения, локальным ситуациям повседневной жизни, направленное про­тив преувеличенного представления о власти соци­альных организаций, институтов над поведением индивидуального агента. В мозаике социологических теорий вновь и вновь поднимался извечный вопрос, которому вроде бы пора уже потерять свою актуальность: на чем, вообще, держится общество? что не дает ему рас­падаться? Социология качественного стиля, возрождающая гуманитарное направление, связана в первую оче­редь: а) с концепциями символического интеракционизма, увеличивающим долю социально-психо­логической проблематики в социологии; б) с феноменологией, ориентированной на социальную философию; в) с концепциями, претендующими на роль общесоциологической теории (Г. Гарфинкелъ, А. Гоулднер, П. Сорокин, Э. Тириакьян, А. Этци-они и др.). Критическая социология Гуманистическое направление в социологии также связано с критической линией, представители которой выступали против «ака­демической» социологии и индустриализма. Их социально-критический анализ неустойчивого со­стояния общества в 60-е годы указывал на присут­ствие связи между социальным кризисом в странах Западной Европы и позитивистски ориентированной фундаментальной теорией общества, а также при­кладной социологией. С одной стороны, они под­вергали критике явное расхождение в структурном функционализме между социологической теорией и социальной практикой. С другой - они крити­ковали ангажированность социологии через её во­влеченность в систему социального управления и контроля в обществе. В частности, социолог-эмпи­рик имеет своим результатом «удвоение фактич­ности» и последующую апологетику того, что сущес­твует, удостоверяя наличные формы существования социального мира как «научно зафиксированную» действительность. Эта идеология заключает в себе «реставрационную» тенденцию эмпирической соци­ологии. Отсюда — при реальном плюрализме она с усердием поддерживает то, что существует. В критической социологии отражены идеи тра­гического скептицизма, связанные с разочаровани­ем в «технорациональности»: ни приоритет техноразума и сциентизма, ни привлечение советника, эксперта не смогли повысить рациональную при­роду общества. Индустриальное общество своей неуемной жаждой подчинить себе природу спрово­цировало глобальную экологическую катастрофу, которая лишь усиливала экономический кризис и опасность гибели рода человеческого. В этих усло­виях был подвергнут критике «социальный экспе­римент» на путях индустриализма, в том числе и коммунистический эксперимент, с его репрессив­ной культурой — подавлением коллективизмом (корпоративизмом) индивидуализма. Представите­ли критической социологии показали, что социаль­но-политическую систему нельзя сконструировать, сидя за столом и на основе технико-экономических данных. Для этого нужно знать требования реаль­ного человека, его духовный мир и моральные установки. При этом светлые идеалы будущего учить людей не способны, ибо будущее не может иметь опыта. Нас может учить лишь позор про­шлого. Социология постиндустриального развития. Жесткие потрясения западного общества в 60-е годы заставили правительства, крупные монополии и корпорации сконцентрировать усилия на научно-практической деятельности, направленной на преодоление социаль­но-экономического и духовного кризиса, а также реконструкцию социальной системы на основе но­вейших данных науки и техники. Это обусловило необходимость «теоретического обеспечения» про­мышленного и социального развития в новых ус­ловиях. Данная потребность вновь актуализирова­ла позитивистско-сциентически ориентированную социологию с верой в безграничные возможности научно-технического рационализма (ренессанс Вебера и Парсонса). Критика пессимистических кон­цепций сатурации индустриального общества со­провождалась реабилитацией технологической модели развития общества. Да, все причины неду­гов современного общества надо искать в достигну­том уровне индустриализации. Однако дальнейшее продолжение НТР автоматически осуществляло пре­образование индустриального общества в качествен­но новую цивилизацию, ориентирами которой вы­ступали не экономические императивы, а ценности качества жизни. Стремление к построению более или менее общих концепций, в том числе и прогностических моделей социального развития, обусловливало в 70-е годы сближение социологии с футурологией. Последняя занималась «изучением будущностей», если мир подвергнется (не подвергнется) коренным переме­нам под влиянием сил, реальность которых уже теперь очевидна. Главный вопрос касался того, что возникнет из существующего положения вещей: будет ли будущее продолжением позитивного раз­вития тенденции «открытого общества» (оздоров­ления капитализма), или оно будет качественно иным — новым этапом. Анализ будущностей как бы ликвидировал разрыв между пророчеством и экспертизой. Предлагались различные сценарии будущего: — все остается в прежних границах: будущее равно прошлому; — если не будет найдено альтернативы термоядерной угрозе: катастрофа; — победа тотально-консервативных моделей гос­подства: а) катастрофа не исключается; б) ката­строфа исключается, если это станет универсаль­ной моделью; — экологическая модель: а) согласие между людьми и природой; б) единство социального и природного начал (натурализация общественных проблем). Построение концептуальных и прогностических моделей общественного развития сопровождалось плюралистической непринужденностью: «постиндус­триальная» (Д. Белл), «посткапиталистическая» (Р. Дарендорф), «постцивилизованная» (К. Болдуинг), «постсовременная» (А. Этциони), «постбуржуазная» (Г. Лихтгейм), «нового индустриального» (Дж. Гэл-брейт), «индустриального в фазе зрелости» (Р. Арон), «продвинутого индустриального» (Г. Маркузе), «сверх индустриального» (А. Тоффлер), «технотронного» (3. Бжезинский). Для инновационных концепций ха­рактерна единая методологическая основа - пара­дигма реиндустриализации и перерастания индустри­ального общества в «постиндустриальное».
Реиндустриализация рассматривалась как новый этап НТР, в котором наука и техника больше не являлись врагами человека и его естественного ок­ружения, а формировали ресурсосберегающую (эко-разумную) экономику, трудосберегающее производ­ство и электронно-информационную культуру. Для неё приоритетами выступали общечеловеческие цен­ности и выживание человечества как главные императивы эпохи. При этом «постиндустриальное» развитие трактовалось в том смысле, что оно вело к технотронному, сверхиндустриальному общест­ву, в котором преобладающая часть общественной жизни концентрируется на непромышленной дея­тельности — сфере потребления и услуг. Постиндустриальное общество — это информационное об­щество, которое приходит на смену трудовому и является его отрицанием. В нем информация (а не труд) является системообразующим фактором но­вой социальной реальности.
Данный конструктивистский (рационалистичес­кий) подход рассматривал социальные системы и институты как искусственные образования, т. е. как созданные людьми по заранее заданному про­екту. Чтобы не допустить (приостановить) их хао­тического развития, необходимы социальное управ­ление и контроль, ставящие социальные процессы в определенные рамки1. Тем самым восстанавлива­лись в правах концепции технологического прог­ресса, ориентированные на социоинженерные пре­образования, ведущие с помощью науки и научных методов к «достойному человека обществу». В то же время отвергающие политические действия как неэффективный способ переустройства человечес­кой жизнедеятельности. Соответственно, парадиг­ма антииндустриализма, пессимистические выводы глобалистики и теорий «пределов роста», опровер­гались как «безнадежно неправильные» (Саймон Дж., Кан Г. Изобильная планета. Ответ на «Гло­бальные проблемы 2000 года», 1984). Им на смену приходит оптимистический прогноз, вселяющий уве­ренность и повышающий готовность социальных организаций и отдельных людей участвовать в со­зидательной деятельности, поощряющей содейст­вие разумной политике и вселяющей надежду. Список используемой литературы. 1. Шамшурин В.Н. История русской социологии и интеллектуальная история. //Социс, 1995 г., № 3.