Гендерная идентичность

Глава IТеоретические особенности изучения гендерной идентичности 1.1 Понятие идентичности и её сущностные характеристики. В научной и политической публицистике появилось слово, ставшее в последние годы необычайно частотным. Слово это - "идентичность". Термин "идентичность" основательно потеснил, а кое-где и полностью вытеснил привычные термины вроде "самосознания" и "самоопределения". Об идентичности - "национальной", "этнической", "этнонациональной", "культурной" "этнокультурной" и т.д. говорят так много и так охотно, что невольно начинаешь верить, что те, кто эти слова произносит, твердо знают, что они на самом деле означают. Между тем, как отмечает В.Малахов[1], при ближайшем рассмотрении оказывается, что смысл употребляемых понятий не всегда ясен самому говорящему и, во всяком случае, весьма разнится в зависимости от того, кто говорит.
В психологическом словаре Ю.Головина[2] термин «идентичность» раскрывается следующим образом : «идентичность (идентичность Я) — согласно Э. Эриксону, — чувство самотождественности, собственной истинности, полноценности, сопричастности миру и другим людям. Чувство обретения, адекватности и стабильного владения личностью собственным Я независимо от изменений последнего и ситуации; способность личности к полноценному решению задач, встающих перед ней на каждом этапе развития.» В «Психологической Энциклопедии» Р.Корсини и А.Ауэрбаха термину «идентичность» посвящено три статьи : «Формирование идентичности (identity formation)» Дж. П. Мак-Кинни, «Формирование идентичности в подростковом и юношеском возрасте (adolescent identity formation)» М. Д. Берзонски и «Кризис идентичности (identity crisis)» Д. Моутета. В этих статьях идентичность определяется как «…чувство тождественности или преемственности Я, сохраняющееся несмотря на средовые изменения и индивидуальное развитие. Личные воспоминания о прошлом, равно как и связанные с будущим надежды и устремления, свидетельствуют о существовании такого чувства идентичности в настоящем[3]» Обзор научной литературы показал, что понятие «иден­тичность» анализируется с позиции вос­приятия и самоопределения индивида в терминах отнесения себя к двум проти­воположным полюсам (подсистемам) од­ной дихотомии: «личностный - соци­альный». Вопрос о соотношении лично­стного и социального в структуре Я яв­ляется очень сложным и неоднозначным. Как отмечает Н.Л. Иванова[4] - интерес к проблеме соотношения со­циальной и личностной идентичности в настоящее время значительно повысил­ся. Это связано с тем, что во многих странах в силу происходящих в них со­циальных изменений необходимость са­мовыражения, самостоятельности, выбо­ра человеком своего независимого пути становится все более актуальной. На­блюдается возрастание роли индивиду­ального подхода к человеку. До недавних пор как отмечает В.И. Павленко[5] в отечественной психологии понятие идентичности практически не использовалось, оно не было предметом ни теоретического, ни эмпирического изучения. Оно не встречалось в монографиях, учебниках и журнальных публикациях, этого понятия не найти даже в последних из­даниях психологических словарей. Только в последние годы оно начинает появляться на страницах психологической пе­чати, однако по-прежнему для большинства читате­лей остается чуждым, малопонятным и плохо вписываю­щимся в привычный категориальный аппарат. Вместе с тем в зарубежной психологии данное понятие, начиная с работ Э. Эриксона, впервые обратившегося к нему , завоевы­вало все большую популярность и сегодня является неотъем­лемым атрибутом понятийного аппарата. Какое же содержа­ние вкладывается в него современными западными психоло­гами? Личностная идентичность (иногда ее называют личной или персональной) трактуется как набор черт или иных ин­дивидуальных характеристик, отличающийся определенным постоянством или, по крайней мере, преемственностью во времени и пространстве, позволяющий дифференциро­вать данного индивида от других людей. Иными словами, под личностной идентичностью понимают набор характери­стик, который делает человека подобным самому себе и от­личным от других. Социальная идентичность трактуется в терминах группо­вого членства, принадлежности к большей или меньшей группе, включенности в какую-либо социальную категорию. В социальной идентичности выделяются как бы два разных аспекта рассмотрения: с точки зрения ингруппового подо­бия (если мы члены одной общности, у нас одна и та же со­циальная идентификация и мы похожи) и с точки зрения аутгрупповой или межкатегориальной дифференциации (будучи похожи между собой, мы существенно отличаемся от «них» — тех, кто принадлежит не к нашей, а к «чужой» группе). Эти два аспекта взаимосвязаны: чем сильнее иден­тификация со своей группой, а значит, и ингрупповое подо­бие, тем значимее дифференциация этой группы от других. Общим моментом для большинства современных иссле­дований является противопоставление личностной и социа­льной идентичности. Действительно, если исходить из при­веденных, наиболее распространенных представлений о со­циальной и личностной идентичности и попытаться соотне­сти их между собой, то становится очевидным, что социаль­ная идентичность теснейшим образом взаимосвязана с ингрупповым подобием и межгрупповой дифференциацией, личностная идентичность — с отличием от всех других людей и, что в данном контексте наиболее важно, в том числе — от членов своей группы. Поскольку же очень трудно предста­вить, как можно в каждый данный момент, одновременно чувствовать себя и подобным членам ингруппы (проявляя социальную идентификацию), и отличным от них (в рамках личностной идентичности), то это противоречие породило идею о неизбежности определенного конфликта между дву­мя видами идентичности, об их несовместимости и, соответственно, о том, что в каждый данный момент времени только одна из них может быть актуализирована. Эта идея получила свое первоначальное оформление в те­ории социальной идентичности Г. Тэджфела — в идее суще­ствования определенного социально-поведенческого кон­тинуума, на одном полюсе которого локализованы формы межличностного взаимодействия, а на другом — взаимодей­ствие людей как представителей определенных общностей. Первый вариант предполагает актуализацию личностной идентичности, второй вариант — социальной. Вопрос о том, какая из идентичностей будет актуализирована в данный мо­мент, решается автором следующим образом; поскольку во главе угла данной теории стоит некая мотивационная струк­тура — достижение позитивной самооценки, то человек будет прибегать к межгрупповым формам поведения (актуализируя социальную идентичность), если это кратчайший путь к до­стижению позитивной самооценки. Если же он может до­стичь ее на уровне межличностного общения (актуализируя личностную идентичность), ему нет нужды переходить к про­тивоположным формам поведения данного континуума .
Разрабатывая теорию группового поведения, Дж. Тернер, как известно, отказался от мотивационной основы, осуще­ствив качественный скачок от мотивационно-когнитивной теории социальной идентичности к чисто когнитивной тео­рии самокатегоризации. Одним из постулатов его теории яв­ляется возможность существования категоризации на трех разных уровнях, соответствующих общечеловеческой, соци­альной и личностной идентичности, при том, что между эти­ми уровнями существует функциональный антагонизм. Та­ким образом, идея оппозиции личностной и социальной идентичности не только не исчезла, но стала даже еще более жесткой .
Представители когнитивной психологии и сегодня про­должают рассматривать социальную и личностную идентич­ности как взаимоисключающие понятия. Ярким, хоть и не­традиционным примером современных исследований данного типа является работа М. Яромовиц , которая пред­ложила несколько необычную трактовку соотношения лич­ностной и социальной идентичности, методический инстру­ментарий для его исследования и анализ последствий раз­личных типов данного соотношения. Личностная идентичность в понимании исследователь­ницы — это субсистема знаний о себе, которые формируют­ся из сравнений себя с членами ингруппы и состоят из набо­ра черт, но не просто характерных черт, а специфичных для «Я». Социальную идентичность автор тоже предлагает рас­сматривать через набор специфических черт, но в данном случае выявляющихся в ходе социального сравнения пред­ставителей ингруппы и аутгруппы. Несмотря на изобилие современных исследований, в ко­торых соотношение личностной и социальной идентично­сти рассматривается в традиционном для теорий идентично­сти и самокатегоризаций ключе, в последнее время идея же­сткого противопоставления личностной и социальной иден­тичности подвергается критике даже со стороны привержен­цев когнитивной психологии. Так, Г. Бриквелл полагает, что, несмотря на кажущееся несовпадение содержания этих понятий, на самом деле они очень близки. В данном случае в качестве аргумента предлагаются рассуждения такого типа: с одной стороны, за обычной социальной категорией (типа женщина, профессор, американец и т. д.) всегда стоит некое более развернутое содержание (что значит быть женщиной, профессором, американцем?), описывающее данную кате­горию в терминах тех же черт, характеристик и особенностей поведения, которые ассоциируются с данной категорией. С другой стороны, личностные характеристики также редко бывают действительно индивидуализированными. Так, если некто описывает себя или другого как, например, умного или веселого, то это тем самым означает, что описываемый идентифицирует себя с группой умных или веселых и отчуж­дает себя от тех групп, у членов которых данные качества от­сутствуют. Г. Бриквелл высказывает интересную гипотезу о том, что личностная и социальная идентичности являются просто двумя полюсами в процессе развития. Личностная идентичность является продуктом социальной идентичности: перцепция социального давления и адаптация к нему — это активный и селективный процесс, и личностная идентич­ность является его остаточным, резидуальным образованием. Критично относятся к идее противопоставления лично­стной и социальной идентичности сторонники теории соци­альных репрезентаций С. Московичи. Ранее они в основном занимались изучением социальной идентичности но в последнее время начинают уделять внимание и лично­стной идентичности. В частности, У. Дойс пишет о том, что личностную идентичность нельзя рассматривать только как набор уникальных характеристик и сводить индивидуа­льный уровень исключительно к различиям. С точки зрения исследователя, различия и подобия могут быть найдены как на уровне личностной идентичности, так и на уровне социа­льной. В целях демонстрации данного тезиса на уровне лич­ностной идентичности автор выдвигает предположение о том, что личностная идентичность может рассматриваться как социальная репрезентация, а значит — как организую­щий принцип индивидуальной позиции в системе символи­ческих взаимоотношений индивидов и групп. Для доказательства данного положения необходимо было показать, что личностная идентичность организована соци­ально, что она, как и другие социальные репрезентации, мо­жет быть представлена как когнитивная структура, ориенти­рованная мета-системой социальных регуляций. Конкретно же это означало необходимость демонстрации того, что: • существуют некие разделяемые большинством членов общества представления о личностной идентичности; • в рамках этих представлений можно выделить некие ор­ганизующие принципы, задающие каркас индивидуаль­ной позиции; • различные социальные факторы и переживания могут оказывать влияние на эти позиции. У. Дойс осуществляет эту задачу, пользуясь результатами исследований, проведенных в рамках теории социальных ре­презентаций. Так, для доказательства первого утверждения он привлекает исследования разных авторов, построенных по единому принципу; в исследовании принимают участие две группы респондентов: либо швейцарцы и иммигранты второго поколения, проживающие в Швейцарии, либо уче­ники обычной школы и классов для детей с отклонениями в физическом развитии, либо молодежь, принадлежащая к различным формальным или неформальным организациям, и т. п. Респондентам обеих групп предлагается описать по­средством одних и тех же методических приемов представи­телей своей группы в целом (т. е. актуализировать автостере­отип), представителей «чужой» группы в целом (т. е. актуа­лизировать гетеростереотип), конкретных индивидов из каждой группы и себя. В этих исследованиях с помощью различных статистиче­ских процедур, использованных разными авторами, было показано, что хотя авто- и гетеростереотипы в описаниях респондентов обеих групп существенно различались, их са­моописания, независимо от того, к какой группе они при­надлежат, очень схожи. Более того, содержательно очень схожи также описания конкретных индивидов из обеих групп. В терминах теории социальных репрезентаций это интерпретируется как доказательству того, что различия об­наруживаются на категориальном уровне, но они не прояв­ляются при описании индивидуальных членов этих катего­рий. Другими словами, казалось бы, отличительные черты категорий должны быть атрибутированы и единичным чле­нам данных категорий, но этого не происходит. Высокая сте­пень подобия между самоописаниями членов различных групп свидетельствует, с точки зрения автора, о том, что об­щие нормы данного общества имеют большее влияние на самоописания, чем специфическое групповое членство. Со­держание подобных саморепрезентаций варьирует от куль­туры к культуре и от эпохи к эпохе, но в рамках некоего одно­го пространства и времени оно подобно. Для анализа второго положения У. Дойс привлекает иной класс работ. Исследователь показывает, что образы «Я», ко­торые конструируют индивиды, схожи не только по содер­жанию, но и по своей структуре. Так, согласно автору, во многих исследованиях, проведенных в рамках теории социа­льных репрезентаций, показано, что можно выделить пять основных измерений-осей, вокруг которых и располагается все разнообразие индивидуальных характеристик. Они условно называются «Экстраверсия», «Приятность», «Зависимость», «Эмоциональная стабильность» и «Интеллект». У. Дойс трактует их как параметры, задающие способы пове­дения человека в системе социальных отношений, т. е. его позицию в обществе.
Для анализа третьего положения исследователь анализи­рует работы, демонстрирующие влияние группового членст­ва или социального статуса на саморепрезентацию и иден­тичность. Наиболее выразительно У. Дойс иллюстрирует данное положение на примере исследований Д. Дельвинь (1992), которая изучала и сопоставляла самоописания муж­чин и женщин различного возраста и социального статуса. Ею было показано подобие факториальной структуры отве­тов всех групп на французский вариант опросника половых ролей. Вместе с тем оказалось, что оппозиция между феминным и маскулинным полюсами в факториальной структуре женщин была выражена сильнее, чем у мужчин. Различия еще более очевидны, когда сравниваются характеристики мужчин и женщин с разным социальным статусом. Так, было выявлено, что баллы по маскулинности высоки у инди­видов более высокого социального статуса, независимо от их половой принадлежности, а баллы по феминности особенно низки у мужчин с высоким статусом. Анализируя эти данные и результаты других авторов, исследовательница приходит к выводу, который важен в плане рассмотрения третьего поло­жения: половая идентичность — это не набор атрибутов, ав­томатически продуцируемый принадлежностью к опреде­ленной половой категории; это социальный конструкт, свя­занный с разными социальными элементами и в том числе — с доминантностью статуса в обществе.
Продемонстрировав с помощью описанных исследова­ний правомерность всех трех вышеописанных положений, У. Дойс подтвердил свою первоначальную гипотезу о том, что личностная идентичность является одной из социальных репрезентаций, а значит, жесткое противопоставление лич­ностной и социальной идентичности неправомерно. Идея о полярности двух основных видов идентичности подвергается критике и со стороны последователей симво­лического интеракционизма. Так, одной из последних ра­бот, написанных в рамках процессуального интеракциониз­ма и посвященных исследованию идентичности, является опубликованная в 1996 г. монография Р. Дженкинса под на­званием «Социальная идентичность» . Анализируя со­временную литературу по идентичности, исследователь при­ходит к мысли о том, что основные недостатки современных работ сводятся к следующим двум: • идентичность рассматривается как данность, вне процес­са ее образования. С точки зрения автора, как и всех про­цессуальных интеракционистов, это в корне неверно, по­тому что на самом деле понята только как процесс. Оба основных значения понятия идентификации, которые рассматриваются автором — идентификация кик класси­фикация, категоризация вещей, событий, людей и т. д. и идентификация как отождествление кого-то с кем-то или с чем-то, — подчеркивают момент активности человека. Они существуют только в рамках делания, общения, практики и вне процессов активности поняты быть не могут; • изучение идентичности сводится к самодетерминации, самокатегоризации без учета роли других людей в про­цессе ее формирования или трансформации. Согласно Р. Дженкинсу, это неверно, и автор не принадлежал бы к сторонникам интеракционизма, если бы думал иначе. Однако если предыдущие положения, как правило, раз­деляют все процессуальные интеракционисты, то основной пафос данной работы заключается в том, что автор пытается сделать шаг вперед в развитии своего направления, и, оттал­киваясь от работ своих предшественников — Г. Мида,Е. Гофмана и Ф. Барта, — выдвигает центральное положение своей работы: в отличие от традиционного взгляда на суще­ствование качественного отличия между индивидуальной и коллективной идентичностями, автор утверждает, что индивидуальная уникальность и коллективная разделенность мо­гут быть поняты как нечто очень близкое, если не то же са­мое, как две стороны одного и того же процесса. Наиболее значимое различие между ними заключается в том, что в слу­чае индивидуальной идентичности подчеркиваются отличи­тельные характеристики индивидов, а в случае коллектив­ной — подобные. Однако эта разница, по мнению автора, от­носительна. Одна не существует без другой. Процессы, в ко­торых они формируются или трансформируются, аналогич­ны. И обе они по происхождению социальны. Согласно исследователю, если идентификация — это не­обходимая предпосылка социальной жизни, то и обратное тоже верно. Индивидуальная идентичность, воплощенная в самости, не существует в изоляции от социальных миров других людей. Самость конструируется социально — в про­цессе первичной и последующих социализации и в постоян­ных процессах социальных интеракций, в которых индиви­ды определяют и переопределяют себя и других на протяже­нии всей своей жизни. Восходящее к Г. Миду и Д. Кули пред­ставление о «Я» как о постоянно протекающем синтезе од­новременно внутренних самоопределений и внешних опре­делений себя другими стало исходной точкой для создания автором базовой «модели внешне-внутренней диалектики идентификации»как процесса, посредством которого все идентичности — индивидуальная и коллективная — конст­руируются. Очень интересный подход к трактовке взаимоотношений личностной и социальной идентичности недавно предложи­ли Ж. Дешамп и Т. Девос . Авторы считают, что идея о же­сткой полярности социальной и личностной идентичности должна быть пересмотрена. Анализируя в этом плане «эф­фект аутгрупповой гомогенности»(т. е. экспериментально продемонстрированное положение о том, что в глазах членов ингруппы собственная группа выглядит как менее гомоген­ная, чем аутгруппа), авторы приходят к выводу о том, что дифференциация между группами вовсе не всегда означает ингрупповое подобие. И наоборот, согласно проведенным ими исследованиям, акцент на внутригрупповом подобии вовсе не ведет к усилению межгрупповых отличий. Поэтому исследователи приходят к следующему предположению: чем сильнее идентификация с группой, тем более значима меж­личностная дифференциация внутри групп. Уже существую­щим эмпирическим подтверждением этого положения явля­ется феномен «самосверхконформности» («superior confor­mity of the self»). Он выражается в том, что чем более индивид идентифицирует себя с группой, тем более у него выражена тенденция воспринимать себя отличным от других членов группы в том плане, что ему важно считать, что он более, чем другие члены группы, соответствует ее нормам и стандартам. Ж. Дешамп и Т. Девос сформулировали модель межличностно-межгрупповой дифференциации: процесс когни­тивного центризма возникает, когда индивиды попадают в ситуацию дихотомизированного мира, разделенного на две взаимно исключающие категории. В этом случае при акцен­тировании данной категоризации будут одновременно уси­ливаться и ингрупповой фаворитизм или межгрупповая дифференциация (что может быть названо социоцентриз-мом), и аутофаворитизм или дифференциация между собой и другими (что может быть названо эгоцентризмом). Испо­льзуя модифицированный вариант экспериментов X. Таджфел по минимальной групповой парадигме, авторы получи­ли экспериментальное подтверждение этой модели. Вместе с тем дальнейшая работа над ней показала, что она срабатывает не во всех контекстах, поэтому итоговая «кова­риационная модель взаимоотношений социальной и личност­ной идентичности», предлагаемая авторами, рассматривает максимально широкий спектр их соотношений, в рамках ко­торого и традиционный взгляд на их противопоставление, и предложенный авторами вариант модели межличностно-межгрупповой дифференциации рассматриваются как ее частные случаи.
1.1.1 Идентичность как философская категория В.С. Малахов[6] в статье «Неудобства с идентичностью» рассматривает несколько подходов к определению этого понятия – философский, социологический, психологический и интердисциплинарный. Идентичность в истории развития философского знания в то или иное время являлась предметом философского анализа, так напримерШеллинг утверждал, как мы помним, абсолютное тождество объективного и субъективного. "Все, что есть, есть, по сути, одно" - на этом шеллинговом положении будет строить свою философию "всеединства" Владимир Соловьев. Шеллинг, в свою очередь, опирался на Спинозу, учившего о тождестве (идентичности) бытия и интеллектуального созерцания, "реальности" и "идеальности". Абсолютная идентичность, по Спинозе, "не есть причина универсума, а сам универсум".
В истории философии особое место принадлежало проблематике так называемой интенциональной идентичности. Когда Аристотель говорит о том, что "душа есть в известном смысле всё", то "в известном смысле" означает здесь, что "душа", будучи интенционально направленной на предмет, заключает последний в себе в качестве интенционального бытия. "В известном смысле" - то есть в той мере, в какой её (души) предмет достигает в ходе его постижения ступени бытия. Именно так трактовал Аристотеля Гегель, стремившийся продемонстрировать в своей "Логике" тождество (процесса) познания предмета и предмета познания, мышления и бытия. В традиции метафизики от Аристотеля до наших дней идентичность есть характеристика бытия, более фундаментальная, чем различие. Хайдеггер, как и греки, на которых он непосредственно опирается, понимает под "идентичностью" всеобщность бытия. Всякое сущее тождественно самому себе и - постольку, поскольку оно есть сущее - всякому другому сущему. Идентичность, т.о., исключает различие, ведь она исключает иное бытие, а вместе с ним и то, что выступает причиной инаковости - изменение. Контуры фронта, выдвигаемого против западной философской традиции как традиции "философии идентичности", становятся заметными во французской мысли, возникающей на волне протеста 68 года. Делёз (Deleuze, 1968)) и Деррида (Derrida, 1967 ) энергично берутся за реабилитацию "различия" (diffé rence) и, более того, ставят под сомнение исходную посылку европейской философской традиции, согласно которой идентичности принадлежит примат над различием, дифференцией. Впрочем, впервые в защиту прав "неидентичного" выступили Адорно и Хоркхаймер. Апология различия, предпринятая постструктурализмом, удивительным образом переликается и по направленности, и по содержанию с критикой "мышления тождества", которую ведет в своей "Негативной диалектике" Адорно (Adorno, 1966). 1.1.2 Идентичность как категория социального знания Употребление термина "идентичность" в социально-гуманитарных науках - культурной антропологии, социологии, социальной психологии - долгое время идет по параллельному с философией руслу, с последней практически не пересекаясь. Впервые в философски релевантном плане проблематика идентичности разрабатывается Джорджем Мидом и Чарльзом Кули, которые, кстати сказать, самого термина "идентичность" не употребляют, пользуясь традиционной "самостью" (Self). Полемизируя с бихевиористскими теориями личности, Мид показывает, что личностная целостность, "самость" не есть apriori человеческого поведения, а складывается из свойств, продуцируемых в ходе социального взаимодействия ("социальной интеракции"). Идентичность - изначально социальное образование; индивид видит (а значит, и формирует) себя таким, каким его видят другие. Кули в этой связи выдвигает концепт "зеркальной самости"- thelooking-glassSelf (Cooley 1922). "Я-идентичность" и "Другой" неотделимы друг от друга. Мид (Mead, 1934)) различает две составляющие "самости" - me и I: первая есть результат интернализации социальных ролей и ожиданий, вторая - активная инстанция, благодаря которой индивид может не только идентифицироваться с интернализированными ролями, но и дистанцироваться от них. Работы Мида и Кули легли в основание концепции символического интеракционизма, в котором Я- идентичность рассматривается и как результат социальной интеракции, и как фактор, обусловливающий социальную интеракцию), а также дали толчок разработке "теории ролей" (Р.Тернер, Х.Беккер и др.). Теория ролей демонстрирует весьма пикантное с точки зрения спекулятивно- философской традиции обстоятельство: если то, что называют "индивидом", или Я, представляет собой, по сути, совокупность определенных ролей, то о какой "идентичности" можно вообще говорить? Иными словами, у индивида не одна, а несколько идентичностей. Но тем самым перед социально-философской теорией встает проблема: как привести "идентичность" к тождеству с самой собой? Как идентифицировать "её саму" со множеством идентичностей? (Marquard, 1979). Свообразный синтез концепций символического интеракционизма и теории ролей предложил Эрвин Гоффман (Goffman, 1959), выдвинувший так называемую "драматическая модель" социального взаимодействия. Благодаря его работам в научный оборот прочно вошла метафора "сцены" (и понимание общественной жизни как "инсценирования"), а также такие понятия как "само-представление" (performance), "команды" (teams), "ролевая дистанция". Под последней Гоффман имееет в виду способность индивида к рефлексии на собственные социальные роли, к "само"-наблюдению, а значит к дистанцированию от тех ролей, которые он играет. Благодаря ролевой дистанции как раз возможно то, что мы связываем с понятиями "индивидуальности" и "личности". К Гоффману восходит также понятие стигмы (и, соответственно, "стигматизированной идентичности") - концепт, активно используемый в социологии девиантного поведения (см. Goffman, 1963). Опираясь на исследования Гоффмана, социолог и стали истолковывать девиантное поведение как результат отождествления индивида с налагаемым на него "ярлыком" - этот подход получил название labelingapproach. Наряду с понятиями "роли" и "социализации" парадигматическое значение в социологической разработке интересующей нас проблематики имело введенное Робертом Мертоном понятие "референтной группы": идентичность индивида складывается в результате его самосоотнесения с коллективом, являющимся для данного индивида значимым. 1.1.3 Идентичность как психологическая категория В психологии и психиатрии термин "идентичность" долгое время не использовался (он отсутствует, например, в словаре Фрейда). Отсутствие термина не значит, разумеется, что соответствующая проблематика в психологических науках не обсуждается. Разве не об "идентичности" говорит Фрейд, выдвигая свой знаментый тезис "где было Оно, должно стать Я" (woEswar, sollIchwerden)? Между прочим, с появлением и распространением психоанализа происходит в высшей степени любопытный поворот в осмыслении феномена "идентичности". Если прежде вопрос состоял в том, как ее обнаружить, вывести на свет сознания, то теперь проблема смещается в другую плоскость: наше "истинное" Я, т.е. "собственно" идентичность ускользает от схватывания, не хочет быть обнаруженным. Если до Фрейда вели речь о том, как отделить подлинное содержание личности от наносного и неподлинного (таков пафос и философии существования, и экзистенциально-феноменологической герменевтики, и марксистской борьбы с "отчуждением" и "превращенными формами" сознания), то с психоанализом ситуация принципиально меняется: дело идет не о сокрытой, а о скрывающейся идентичности. Причем скрывающейся не только от других, но и от "себя". Наше Я строится из иллюзий относительно себя самого.
Психологические аспекты проблематики идентичности интенсивно разрабатываются в постфрейдовском психоанализе, и, в частности, в революционных исследованиях Лакана (Lacan, 1949). Речь здесь идет о складывании индивидуальности как возможного целого (которое вовсе не обязательно должно сложиться). То, что философы обозначают в качестве "самости" или "субъективности" отнюдь не представляет собой некоей естественной данности или само собой разумеющейся сущности. Как показывают наблюдения за развитием младенца, человеческий детеныш в возрасте до шести месяцев вообще не является психическим целым. Он представляет собой "фрагментированое тело". Период между полугодом и полутора годами Лакан называет "зеркальной стадией". Формирование Я, или "личности", или персональной идентичности, т.е связывание разрозненных впечатлений в "трансцендентальное единство апперцепции" есть результат отождествления ребенка с тем объектом, с которым он коммуницирует (в "нормальных" случаях - с телом матери). Наконец, в возрасте от восемнадцати месяцев до трех лет ребенок проходит "эдипальную стадию" - через освоение языка он научается символическому опосредованию собственных влечений.
О том, сколь проблематична "идентичность", сколь хрупка целостность, называемая "индивидуальностью", свидетельствуют многообразные феномены психических расстройств. Эриксон говорит в этой связи о "спутанной", или "смешанной" идентичности. Это бесконечное число случаев, когда личность как единство не сложилась. 1.1.4 Идентичность как категория интердисциплинарного знания Широкое распространение термина "идентичность" и, главное, его введение в междисциплинарный научный обиход связано с именем только что упомянутого Эрика Эриксона. Более того, если встреча философского и социологического словоупотреблений и произошла, то случилось это именно благодаря Эриксону, активно работавшему в 60-е. Приблизительно с середины-конца 70-х термин "идентичность" прочно входит в словарь социально-гуманитарных наук. В 1977 во Франции выходит коллективная монография под скромным названием "Идентичность". Книга является отчетом о работе семинара, посвященного "идентичности" и объединившего представителей самых разных областей знания - от этнологии и лингвистики до литературной критики (Benois, 1977). Равным образом интердисциплинарным оказался и сборник, собравший доклады и статьи на ту же тему, вышедший двумя годами позже в Германии. Здесь, впрочем, философы тоже потеснились, уступив место историкам, социологам, литературоведам и теоретикам искусства. В высшей степени симптоматично, что в опубликованном в 1977 году немецком переводе классического труда Джорджа Мида Self передано как Identitaet, и наоборот, в появляющихся в эти годы английских переводах немецких трактатов по "философии сознания" Selbst выглядит не иначе как identity. В этот же период понятие "идентичность" проникает в справочные издания. Энциклопедии и лексиконы по социальным и историческим наукам, до середины-конца 70-х обходившиеся без упомянутого термина, посвящают ("национальной", "этнической" и "культурной) идентичности отдельные статьи (Rossbach, 1986). Начиная с 80-х годов поток сочинений, выносящих в заголовок слово "идентичность", становится практически необозримым. "Идентичность" становится составной частью своего рода жаргона, бессознательное употребление которого превращается в норму и научной публицистики, и политической журналистики. 1.1.5 Идентичность в концепции Э. Эриксона. Эрик Эриксон известен прежде всего как автор концепции кри­зиса идентичности. Это понятие основано в значительной мере на его личной биографии. «Мои друзья, — писал он, — настаивали на том, что я должен дать какое-то название своему кризису и суметь отыскать нечто похожее у кого-то другого, чтобы лучше разобраться в себе са­мом» . Первый такой кризис в его жизни был связан с его именем. В течение многих лет он полагал, что его фамилия Хомбургер, по фамилии отчима, которого он считал своим настоящим отцом. Он сменил эту фамилию на Эриксон в возрасте 39 лет, когда стал гражданином Соединенных Штатов. Второй кризис идентичности связан со школьными годами в Гер­мании. Сам Эриксон считал себя немцем, но одноклассники-немцы его своим не признавали, называя евреем. В то же время одноклассники-евреи также не считали его своим из-за слишком светлой шевелюры и типично арийской внешности. Третий кризис разразился после окончания школы, когда Эриксон буквально бежал из привычного круга общения и в течение нескольких лет путешествовал по Европе в поисках собственного Я. В возрасте 25 лет он начал преподавать в небольшой школе в Вене, специально созданной для детей пациентов и друзей Зигмунда Фрейда. Он про­шел курс психоаналитической подготовки и объявил, что наконец нашел то, что искал: личную и профессиональную идентичность. И хотя фор­мально он не имел высшего образования, он читал курс лекций в Гар­варде и в итоге смог стать одним из наиболее влиятельных психоанали­тиков современности. Теория Эриксона рассматривает развитие личности на протяжении всей жизни человека, от рождения до самой смерти. При этом центральной темой подобного развития выступает поиск собственной идентичности . По Эриксону, человек на протяжении своей жизни проходит восемь психосоциальных стадий развития, каждая из которых включает и себя конфликт или кризис, требующий разрешения. Подобные кризисы неизбежно возникают на каждой стадии психосоциального развития, поскольку социальные и физические условия среды создают ситуации нового вызова. Человек может выбирать между двумя основными путями разрешения кризиса: адаптивным или неадаптивным. И только когда кризис миновал, получил соответствующее разрешение и личность изменилась, человек готов к преодолению нового кризиса. Первые четыре стадии повторяют фрейдовское членение. Это оральная, анальная, фаллическая стадии и латентный период, в котором Эриксон, однако, подчеркивает больше не биологические и сексуальные факторы, а социальные. Последние четыре стадии, которые выделяет сам Эриксон, охватывают период от детства до старости (возраст, которым Фрейд практически игнорировал). Каждая из таких психосоциальных стадий и соответствующих им кризисов может иметь позитивный результат при условии, что удается ее разрешить адаптивным образом. Если же кризис разрешается не адаптивным образом, ситуацию еще можно поправить, если адаптивное решение удается достичь на следующей стадии развития. Поэтому оптимистическая перспектива сохраняется на всех стадиях развития. Эриксон полагал также, что на протяжении всех стадий развитии сохраняется возможность сознательного контроля и коррекции, что прямо противоречит убеждению Фрейда об определяющей роли в развитии личности исключительно детского периода жизни. Эриксон признавал, что детские впечатления могут быть чрезвычайно важны и даже имен, решающее значение в тех или иных случаях. Его возражения строились на том, что на последующих стадиях человек способен преодолеть или скорректировать негативные последствия детских конфликтов. Всегда сохраняется возможность достижения главной цели человеческой личности — установления позитивной идентичности эго.
Э. Эриксон описывает состоящий из восьми стадий процесс развития Эго в виде последовательности психосоциальных кризисов. В юности главной задачей развития становится разрешение конфликта, названного Эриксоном «идентичность против ролевой диффузии». В процессе его разрешения может возникнуть кризис идентичности.
Поскольку теоретики психоаналитической ориентации считают идентичность одним из самых важных аспектов силы Эго и его развития, кризису идентичности. придается особое значение. Эриксон толкует идентичность как интеграцию всех предыдущих идентификаций и Я-образов. Формирование идентичности — это процесс преобразования всех прежних идентификаций в свете ожидаемого будущего. Хотя развитие идентичности достигает критической точки, в которой возможно наступление кризиса, только в период юности, оно начинается в младенчестве. В сильно структурированных обществах с обязательными ритуалами перехода к взрослой жизни или жестко определенными ролями для подростков кризис идентичности менее выражен, чем в демократических обществах. Пытаясь избежать кризиса идентичности, некоторые юноши и девушки слишком спешат с самоопределением, смиряются с сознанием предопределенности и потому не в состоянии раскрыть свой потенциал полностью; другие растягивают этот кризис и состояние расплывчатой идентичности на неопределенное время, растрачивая т. о. свою энергию в затянувшемся конфликте развития и сомнениях по поводу самоопределения. Иногда диффузная идентичность находит выражение в т. н. «негативной идентичности», при которой индивидуум принимает опасную или социально нежелательную роль. К счастью, без сколько-нибудь серьезного кризиса, большинство развивает одно из нескольких возможных позитивных Я. Тяжелый кризис идентичности можно предотвратить разными способами. Родителям и значимым взрослым следует избегать чрезмерных требований к детям и не ставить перед ними слишком неопределенные цели. Взрослым следует также поощрять детей преследовать собственные интересы, хваля за достижения; поддерживать их, когда они сталкиваются с трудностями; помогать раскрывать и развивать свой потенциал; приучать к ответственности, позволяя испытывать на себе последствия своих поступков, если, конечно, они не слишком опасны; уважать их как личностей и не унижать, когда им не удается жить согласно ожиданиям взрослых, и, наконец, способствовать росту их отзывчивости, которая ведет к развитию идентичности, позволяющей легко приспособиться к обществу. Кроме того, подросткам нужно обеспечить широкий выбор вариантов позитивного образа жизни или функциональных моделей для подражания — с возможностью испытать несколько приемлемых ролей, лучше узнать себя и получить информации о реальных шансах и вариантах, предоставляемых той культурой, в которой они развиваются. Было установлено, что неправильное прохождение кризис идентичности коррелирует с широким спектром проблем — от трудностей психологического роста до патологии. Сильная диффузия идентичности связана с неспособностью принимать решения, запутанностью в проблемах, потерей индивидуальности на людях, трудностью установления удовлетворяющих отношений с тенденцией к изоляции, трудностями в работе и низкой способностью к сосредоточению. Поскольку идентичность не без основания считается одним из основных элементов развития Эго и его силы, неудовлетворительное разрешение кризиса идентичности делает индивидуума менее способным справляться с насущными задачами приспособления. Хотя наиболее глубокий кризис идентичности чаще всего приходится на годы юности, люди могут испытывать его в любом возрасте. Первоначально Эриксон употреблял термин «кризис идентичности» применительно к опыту ветеранов Второй мировой войны. Позже он наблюдал сходную спутанность идентичности у молодых людей, потерявших жизненные ориентиры, и пришел к выводу, что кризис идентичности — это часть нормального юношеского развития. Кроме того, собственный опыт иммигранта позволил Эриксону предположить, что даже если человеку удалось разрешить юношеский кризис идентичности, последующие драматические перемены в жизни способны вызвать повторение кризиса. Помимо иммигрантов кризис идентичности могут испытывать многие другие категории людей: уволенные в отставку военные, прежде занимавшие положение всеобщих любимцев и имевшие соответствующий статус; вышедшие на пенсию гражданские лица, чья идентичность была практически целиком построена на их работе; некоторые люди, живущие на государственное пособие и потому считающие себя «пустым местом» из-за существующей в нашем обществе тенденции определять идентичность через профессию; матери, чьи дети выросли и покинули родительский дом (синдром опустевшего гнезда); люди, оказавшиеся перед необходимостью менять свои планы на будущее вследствие неожиданной инвалидности, и т. д. Ряд других исследований посвящен кризису, переживаемому умирающим. Чувству идентичности человека в таком состоянии угрожают многочисленные потери: деловых связей, семьи, друзей, функций организма и сознания. Под личной идентичностью понимается чувство тождественности или преемственности Я, сохраняющееся несмотря на средовые изменения и индивидуальное развитие. Личные воспоминания о прошлом, равно как и связанные с будущим надежды и устремления, свидетельствуют о существовании такого чувства идентичности в настоящем. «Идентичность против диффузии идентичности» — это именно тот интерактивный конфликт, который Эриксон постулирует в качестве главной дилеммы отрочества-юности. Скачок роста, развитие гениталий и внезапное пробуждение сексуальных импульсов — все вместе создает разрыв с предыдущим опытом индивидуума. Вопрос «кто я?» приобретает новую остроту, когда юноши и девушки на пороге половой зрелости стараются изо всех сил сохранить самоуважение и личную целостность. Молодые люди не всегда разрешают дилемму идентичности путем позитивного выбора. Некоторые выбирают негативную идентичность — отказ от прежней идентификации, независимо от того, касается ли она расы, половой роли, религии или соц.-экономического положения. Для разрешения дилеммы «идентичность/диффузия идентичности» требуется два условия: наличие кризиса и связывание себя обязательством. Под «кризисом» имеется в виду столкновение молодых людей с ситуацией множественного выбора и напряженные поиски единственно приемлемого для себя решения (например выбор будущей профессии или вероисповедания). Обязательство подразумевает твердую приверженность личному выбору после напряженного исследования альтернатив. Можно сказать, что связавший себя обязательством индивидуум достиг определенного уровня идентичности. Помимо статуса достижения идентичности молодые люди могут находиться и в ином положении. Статус диффузии идентичности предполагает отсутствие взятых на себя обязательств (в отношении профессии, религиозных убеждений и т. д.) безотносительно к тому, имел ли место кризис в жизни данного человека или нет. Предрешенность идентичности — это статус тех, кто связан твердым обязательством в отношении собственной жизни без какого-либо рассмотрения и анализа альтернатив; другими словами, они не испытывали никакого кризиса, и выбор идентичности мог быть в равной мере выбором их родителей, как и их собственным выбором. Наконец, статус моратория — удел тех, кто находится в продолжающемся кризисе, который еще не предоставил им возможности принять твердое решение.
Как пишет сам Эрик Эриксон[7] : «…до сих пор я почти преднамеренно (мне так нравится ду­мать) пробовал использовать термин «идентичность» во многих различных смыслах. В одном случае он, казалось, от­носится к сознательному чувству уникальности индивида, в другом — к бессознательному стремлению к непрерывности жизненного опыта, а в третьем — к солидаризации с идеала­ми группы. Иногда он, по-видимому, употреблялся как в обыденной речи, был разговорным и наивным, в других слу­чаях оказывался связанным с понятиями психоанализа и со­циологии. И не раз это слово соскальзывало с пера больше по привычке, благодаря которой многое кажется хорошо знакомым, прежде чем полностью прояснится. Поскольку, впервые сообщив о предмете исследования . я объявил, что изучаю «эго-идентичность», то теперь должен еще раз верну­ться к понятию «эго».
Идентичность в самом общем смысле совпадает, конеч­но, во многом с тем, что целым рядом исследователей вклю­чается в понятие «Я» в самых различных его формах: «Я-кон­цепции», «Я-системы» или того флюктуирующего «Я-опыта» «Эго-идентичность»- это результат синтезирую­щей функции на одной из границ «эго», а именно границе с «окружением», каким является социальная реальность, как она передается ребенку в течение следующих один за другим кризисов детства. В этой связи идентичность следует при­гнать наиболее важным достижением подросткового «эго», поскольку оно помогает одновременно и в сохранении по­ст пубертатного «ид» и в приведении в равновесие по-новому призываемое в это время «супер-эго», а также в умиротворе­нии часто довольно возвышенного «эго-идеала» — все в све­те возможности предвидеть будущее, структурированное по идеологическому образу мира. Можно в таком случае гово­рить об «эго-идентичносги», когда обсуждается синтезирую­щая функция «эго», и «Я-идентичности», когда обсуждаются образы «Я» и ролевые образы индивида». 2. Типология идентичности. Анализ научной психологической литературы следующие тенденции в подходах к проблеме определения и изучения идентичности. Необходимо проследить логику развертывания этих подходов в общем контексте социально психологических исследований. Что же было характерно в самых общих чертах для того научного контекста, в рамках которого происходило станов­ление проблематики идентичности? Отметим общеизвестное: данная область исследований возникла в русле общепсихологических и социально-психо­логических исследований личности. Если же обратиться к общей логике изучения проблемы личности в гуманитарном знании в целом, то можно увидеть следующее. Уже в середине нашего столетия окончательно утверди­лись (в том числе и на уровне частных концепций личности) две основные логики ее анализа. Первая из них восходит к структурно-функциональной традиции, для которой харак­терно позитивистское решение проблемы человека в целом. В рамках этого подхода личность мыслится как объективно фиксируемая совокупность тех или иных элементов — лич­ностных черт, функций, мотивов и прочее, что дает возмож­ность выделения тех или иных ее инвариантов, позволяю­щих типологизировать разные «личности» и сравнивать их или друг с другом, или с некоторым эталоном, или сами с со­бой в разные временные периоды. Отсюда, как следствие, выбор соответствующего методи­ческого инструментария и плана исследования, так как при этом подразумевается, что собственно личность эксплици­руется в момент «нехватки», «недостаточности» или «отсут­ствия» чего-либо (личностной черты, мотива, функции и так далее), то есть отклонения от некоторого эталона или «нор­мы» личности. Другая логика анализа личности опирается на феномено­логическую традицию в подходе к проблеме человека. На психологическом уровне обобщения этот взгляд представлен гуманистическими теориями личности. Личность пред­стает здесь как принципиально уникальная, неповторимая, экзистенциальная сущность. В силу этого — объективно не фиксируемая, не делимая на какие бы то ни было состав­ные части и — на методическом уровне — несравниваемая и нетипологизируемая. Соответственно, понятие нормы заме­няется понятием самоактуализации, личностного роста и тому подобными. Можно сколь угодно долго задаваться об­щими вопросами типа «Что лежит за подобным дихотомиче­ским разведением всех теорий личности?», но сам факт по­добной оппозиции имел очевидное влияние на развитие данной проблематики. А именно: в ситуации абсолютизации логики первой традиции мы, по сути, неизбежно оказываем­ся в условиях потери самого объекта исследования, а при ме­тодическом выборе в пользу второй традиции — в ситуации невозможности конкретного эмпирического исследования, заменяя его «вчувствованием», «эмпатическим понимани­ем», «диалогом» и прочее. В этом смысле введение в научный обиход понятия «идентичность», казалось, приоткрывало выход из создавшихся тупиков, представляясь необычайно перспективным решением. В самом деле, с одной стороны, задавая дихотомию «социальное — персональное», оно отда­вало дань структурно-функциональному подходу, а с дру­гой — позволяло оставить место для представлений о «неу­ловимой» личности, сформулированных в рамках феноме­нологической традиции. Проблема типологизации в таком ключе может быть решена следующим способом: выделяя в дихотомии «личностное- социальное» личностную идентичность мы не можем говорить о возможности какой либо типологии так как под личностной идентичностью понимают набор характери­стик, который делает человека подобным самому себе и от­личным от других. Признание уникальности отдельного человека которая выражается в термине личностная идентичность делает невозможной какую-либо типологию. Как отмечал Жан Поль Сартр « Личность есть «тайна среди бела дня» некоторое единство а не просто коллекция свойств, некто кто должен быть понят а не описан в понятиях, ибо любая попытка выразить в понятиях фундаментальный выбор должна потерпеть неудачу. Личность это своего рода тип понимания человека, которое нельзя строго описать как знание. Это скорее признак что некто существует именно данным способом каким существует а не каким либо другим.» 2.1 Типология личностной идентичности . Преодолеть проблему типологизации личностной идентичности предпринял американский исследователь Ж. Марсиа, который положил в основу своей типологии критерий «общей сформированности идентичности» в исследовании по­священном анализу психологических новообразований юношеского возраста и ставящих своей задачей некоторую операционализацию теоретических конструкций Эриксона, дано описание четырех видов идентичности. Ж.Марсиа выделяет в подростковом возрасте: во-первых, «реализованную идентичность», характеризую­щуюся тем, что подросток перешел критический период, отошел от родительских установок и оценивает свои буду­щие выборы и решения, исходя из собственных представле­ний. Он эмоционально включен в процессы профессиональ­ного, идеологического и сексуального самоопределения, ко­торые Марсиа считает основными «линиями» формирова­ния идентичности.
Во-вторых, на основании ряда эмпирических исследова­ний Марсиа был выделен «мораторий» как наиболее крити­ческий период в формировании подростковой идентично­сти. Основным его содержанием является активная конфрон­тация взрослеющего человека с предлагаемым ему обществом спектром возможностей. Требования к жизни у такого подро­стка смутны и противоречивы, его, как говорится, бросает из крайности в крайность, и это характерно не только для его со­циального поведения, но и для его «Я»-представлений.
В качестве третьего вида подростковой идентичности Марсиа выделяет «диффузию», характеризующуюся практи­ческим отсутствием у подростка предпочтения каких-либо половых, идеологических и профессиональных моделей по­ведения. Проблемы выбора его еще не волнуют, он еще не осознал себя в качестве автора собственной судьбы. Наконец, в-четвертых, Марсиа описывает такой вариант подростковой идентичности как «предрешение». В этом слу­чае подросток хотя и ориентирован на выбор в указанных грех сферах социального самоопределения, однако руковод­ствуется в нем исключительно родительскими установками, становясь тем, кем хотят видеть его окружающие. Иногда за те или иные структурные единицы идентично­сти принимаются различные «Я»-представления, выделяе­мые по самым разным основаниям. Характерной иллюстра­цией могут служить работы известного исследователя осо­бенностей «Я»-концепции подростка Г. Родригеса-Томэ (1980). Так, он выделяет в структуре подростковой идентич­ности три основных дихотомически организованных изме­рения. - Это, во-первых, определение себя через «состояние» или же через «активность»: «Я такой-то или принадлежу к та­кой-то группе» противопоставляется при этом позиции «Я люблю делать то-то». -Во-вторых, в «Я»-характеристиках, отражающих подростковую идентичность, выделяется оппо­зиция «официальный социальный статус — личностные чер­ты». -Третье измерение идентичности отражает представленность в «Я»-концепции того или иного полюса дихотомии «социально одобряемые» и «социально неодобряемые» «Я» -характеристики. Таким образом, можно видеть, что для большинства ис­следователей вопрос о структуре идентичности, во-первых, был производным от вопроса о ее развитии, а во-вторых, конкретные решения его по сути не выходили за рамки эриксоновского деления идентичности на персональную и соци­альную. Обратимся теперь к исследованиям последней. 2.2 Типология социальной идентичности Социальная идентичность в отличии от личностной поддается типологизации так как она трактуется в терминах группо­вого членства, принадлежности к большей или меньшей группе, включенности в какую-либо социальную категорию. Поэтому основанием для данной типологии будет выделение признаков описывающих и определяющих ту или иную группу: этническая идентичность, политическая идентичность, профессиональная идентичность, гендерная идентичность и т.д. Раскроем понятие социальная идентичность несколько шире. Еще в самом начале исследований данной проблематики Э. Эриксон задал определенный ракурс в понимании приро­ды социальной идентичности, утверждая, что субъективное значение различных социальных реакций человека тем больше, чем сильнее они включены в общую модель развития, ха­рактерную для данной культуры. Так, например, научив­шийся ходить ребенок осознает свой новый статус как «того, кто может ходить», но в пространстве и времени данной ку­льтуры этому могут придаваться разные значения: «того, кто далеко пойдет», «кто крепко стоит на ногах», «у кого еще все впереди», «за которым нужен глаз да глаз, так как он может далеко зайти» и тому подобное. Эриксон отмечает, что на каждой стадии развития у ребенка должно быть чувство, что его личная, персональ­ная идентичность, отражающая индивидуальный путь в обобщении жизненного опыта, имеет и социальное значе­ние, значима для данной культуры, является достаточно эф­фективным вариантом и групповой идентичности. Таким образом, для Эриксона персональная и социальная идентич­ность выступают как некоторое единство, как две неразрыв­ные грани одного процесса — процесса психосоциального развития ребенка. К сожалению, эта мысль практически не получила своего эмпирического воплощения в дальнейших исследованиях идентичности. Изучение процессов установления идентификации чело­века с группой проходило и в рамках когнитивистски ориен­тированных концепций, для которых была характерна не­сколько иная логика. Начало им положили работы европей­ских социальных психологов М. Шерифа и Г. Тэджфела. Впоследствии этот подход по­лучил название теории самокатегоризации. Одним из основных понятий этой теории является поня­тие социальной категоризации. Процесс социальной катего­ризации или процесс распределения социальных событий или объектов по группам необходим человеку для опреде­ленной систематизации своего социального опыта и одно­временно для ориентации в своем социальном окружении. Согласно этой теории, социальная категоризация есть система ориентации, которая создает и определяет конкрет­ное место человека в обществе. Данное понятие было введено Г. Тэджфелом для заявления своей концептуаль­ной позиции при решении вопроса о противоречивости межгрупповых и межличностных начал в человеке, позиции, в соответствии с которой межгрупповые и межличностные формы взаимодействия рассматриваются как некоторый континуум, на одном полюсе которого можно расположить варианты социального поведения человека, полностью обу­словленные фактом его группового членства, а на другом — такие формы социального взаимодействия, которые полно­стью определяются индивидуальными характеристиками участников. Для анализа закономерностей «переходов» с одного полюса социального поведения на дру­гой одним из последователей Тэджфела, Ж. Тэрнером, и ис­пользовались понятия личностной и социальной идентич­ности. Данный подход позволил по-новому взглянуть и на проблему возникновения и устойчивости ма­лых групп. Экспериментальная социальная психология малых групп традиционно рассматривает групповое согласие как экст­ракт принадлежности к группе, причем групповое согласие определяется как «общее поле сил, которые действуют на члена группы для того, чтобы он оставался в группе. Это «поле» включает различные силы, как-то: привлекательность группы; привлекательность членов груп­пы, ценность групповой деятельности и так далее. Причем большинство эмпирических исследователей свое основное внимание уделяют межличностной аттракции. Наиболее традиционным здесь является подход, который объясняет тот факт, что люди объединяются вместе, наличием общих целей и требо­ванием взаимозависимости действий, а также тем, что вза­имные вознаграждения приводят к межличностной аттрак­ции. На практике такая группа является совокупностью ин­дивидов, которые взаимно симпатичны друг другу. Напро­тив, теория самокатегоризации анализирует черты группы как совокупные черты индивидов, которые описывают себя в терминах той же социальной категориза­ции. Обращаясь к вопросу о том, какое место занимает социа­льная идентичность в общей психической структуре, необ­ходимо отметить, что в большинстве работ исследователи, работающие в данной парадигме, указывают на идентич­ность как на часть «Я»-концепции. По их мнению, социаль­ная идентичность есть результат самоидентификаций чело­века с различными социальными категориями (группами принадлежности) и наряду с личностной идентичностью яв­ляется важным регулятором социального поведения. Основ­ные положения своей концепции данные исследователи сформулировали в виде ряда постулатов, которым впослед­ствии было найдено эмпирическое подтверждение в экспе­риментах как самого Г. Тэджфела. так и его многочисленных последователей.
В соответствии с теорией самокатегоризации, процесс становления социальной идентичности содержит в себе три последовательных когнитивных процесса. Во-первых, инди­вид самоопределяется как член некоторой социальной кате­гории (так, в «Я»-концепцию каждого из нас входит пред­ставление о себе как о мужчине или женщине определенного социального статуса, национальности, вероисповедания, имеющего или не имеющего отношения к различным социа­льным организациям и прочее).
Во-вторых, человек не только включает в свой «Я»-образ общие характеристики собственных групп членства, но усва­ивает нормы и стереотипы поведения, им свойственные (процесс социального взросления и состоит, по сути, в апро­бации различных вариантов поведения и выяснения, какие из них являются специфическими для собственной социаль­ной категории: так, например, кризис подросткового возрас­та потому во многом и воспринимается как кризис, что хотя самоопределение подростка в тех или иных социальных категориях уже произошло, но самих форм социального пове­дения, данный факт подтверждающих, наблюдается еще не так уж много). Наконец, в-третьих, процесс становления социальной идентичности завершается тем, что человек приписывает себе усвоенные нормы и стереотипы своих социальных групп, они становятся внутренними регуляторами его соци­ального поведения (так, мы не только определяем себя в рамках тех или иных социальных категорий, не только знаем и умеем вести себя соответственно им, но и внутренне, эмо­ционально идентифицируемся со своими группами принад­лежности) . Вместе с тем необходимо отметить, что любое общество по-разному оценивает те или иные социальные группы (до­статочно вспомнить факты половой, национальной, религи­озной дискриминации). Следовательно, раз членство в них связано с позитивной или негативной социальной оценкой, то и сама социальная идентичность человека может быть по­зитивной или негативной. Однако любому человеку свойственно стремление к положительному, «хоро­шему», образу себя, и тогда, соответственно, одной из основ­ных закономерностей в динамике социальной идентичности будет стремление человека к достижению или сохранению позитивной социальной идентичности (В.С.Агеев, 1990). Н.Л. Иванова предлагает следующее определение социальной идентичности которое будет справедливо для всех её форм (гендерной, религиозной, этнической профессиональной и тд.) – социальная идентичность – динамическая, прижизненно формируемая в ходе взаимодействия и активного построения социальной реальности система социальных конструктов субъекта которая оказывает влияние на его ценностно-смысловую сферу и поведение. 3. Гендерная идентичность. 3.1 Определение понятия «гендер». Современная социально-психологическая наука различает понятия пол и гендер (gender). Традиционно первое из них использовалось для обозначения тех анатомо-физиологических особенностей людей, на основе которых человеческие существа определяются как мужчины или женщины. Пол (т. е. биологические особенности) человека считался фундаментом и первопричиной психологических и социальных различий между женщинами и мужчинами. По мере развития научных исследований стало ясно, что с биологической точки зрения между мужчинами и женщинами гораздо больше сходства, чем различий[8]. Многие исследователи даже считают, что единственное четкое и значимое биологическое различие между женщинами и мужчинами заключается в их роли в воспроизводстве потомства. Сегодня очевидно, что такие "типичные" различия полов, как, например, высокий рост, больший вес, мускульная масса и физическая сила мужчин весьма непостоянны и гораздо меньше связаны с полом, чем было принято думать. Например, женщины из Северо-Западной Европы в целом выше ростом, чем мужчины из Юго-Восточной Азии. На рост и вес тела, а также на физическую силу существенно влияют питание и образ жизни, которые, в свою очередь, находятся под влиянием общественных взглядов на то, кому - мужчинам или женщинам - необходимо давать больше еды, кому нужнее калорийная пища, какие спортивные занятия приемлемы для тех или других. Помимо биологических отличий между людьми существуют разделение их социальных ролей, форм деятельности, различия в поведении и эмоциональных характеристиках. Антропологи, этнографы и историки давно установили относительность представлений о "типично мужском" или "типично женском": то, что в одном обществе считается мужским занятием (поведением, чертой характера), в другом может определяться как женское. Отмечающееся в мире разнообразие социальных характеристик женщин и мужчин и принципиальное тождество биологических характеристик людей позволяют сделать вывод о том, что биологический пол не может быть объяснением различий их социальных ролей, существующих в разных обществах. Таким образом возникло понятие гендер, означающее совокупность социальных и культурных норм, которые общество предписывает выполнять людям в зависимости от их биологического пола. Не биологический пол, а социокультурные нормы определяют, в конечном счете, психологические качества, модели поведения, виды деятельности, профессии женщин и мужчин. Быть в обществе мужчиной или женщиной означает не просто обладать теми или иными анатомическими особенностями - это означает выполнять те или иные предписанные нам гендерные роли. Гендер создается (конструируется) обществом как социальная модель женщин и мужчин, определяющая их положение и роль в обществе и его институтах (семье, политической структуре, экономике, культуре и образовании, и др.). Гендерные системы различаются в разных обществах, однако в каждом обществе эти системы асимметричны таким образом, что мужчины и все "мужское/маскулинное" (черты характера, модели поведения, профессии и прочее) считаются первичными, значимыми и доминирующими, а женщины и все "женское/фемининное" определяется как вторичное, незначительное с социальной точки зрения и подчиненное. Сущностью конструирования гендера является полярность и противопоставление. Гендерная система как таковая отражает асимметричные культурные оценки и ожидания, адресуемые людям в зависимости от их пола. С определенного момента времени почти в каждом обществе, где социально предписанные характеристики имеют два гендерных типа (ярлыка), одному биологическому полу предписываются социальные роли, которые считаются культурно вторичными. Не имеет значения, какие это социальные роли: они могут быть различными в разных обществах, но то, что приписывается и предписывается женщинам, оценивается как вторичное (второсортное). Социальные нормы меняются со временем, однако гендерная асимметрия остается. Таким образом, можно сказать, что гендерная система - это социально сконструированная система неравенства по полу. Гендер, таким образом, является одним из способов социальной стратификации общества, который в сочетании с такими социально-демографическими факторами, как раса, национальность, класс, возраст организует систему социальной иерархии.
Важную роль в развитии и поддержании гендерной системы играет сознание людей[9]. Конструирование гендерного сознания индивидов происходит посредством распространения и поддержания социальных и культурных стереотипов, норм и предписаний, за нарушение которых общество наказывает людей (например, ярлыки "мужеподобная женщина" или "мужик, а ведет себя как баба" весьма болезненно переживаются людьми и могут вызывать не только стрессы, но и различные виды психических расстройств). С момента своего рождения человек становится объектом воздействия гендерной системы - в традиционных обществах совершаются символические родильные обряды, различающиеся в зависимости от того, какого пола родился ребенок; цвет одежды, колясок, набор игрушек новорожденного во многих обществах также определены его полом. Проведенные исследования показывают, что новорожденных мальчиков больше кормят, зато с девочками больше разговаривают. В процессе воспитания семья (в лице родителей и родственников), система образования (в лице воспитательниц детских учреждений и учителей), культура в целом (через книги и средства массовой информации) внедряют в сознание детей гендерные нормы, формируют определенные правила поведения и создают представления о том, кто есть "настоящий мужчина" и какой должна быть "настоящая женщина". Впоследствии эти гендерные нормы поддерживаются с помощью различных социальных (например, право) и культурных механизмов, например, стереотипы в СМИ. Воплощая в своих действиях ожидания, связанные с их гендерным статусом, индивиды на микроуровне поддерживают (конструируют) гендерные различия и, одновременно, построенные на их основе системы господства и властвования.
Дифференциация понятий пол и гендер означала выход на новый теоретический уровень осмысления социальных процессов. В конце 80-х годов феминистские исследовательницы постепенно переходят от критики патриархата и изучения специфического женского опыта к анализу гендерной системы. Женские исследования[10] постепенно перерастают в гендерные исследования, где на первый план выдвигаются подходы, согласно которым все аспекты человеческого общества, культуры и взаимоотношений являются гендерными. В современной науке гендерный подход к анализу социальных и культурных процессов и явлений используется очень широко. В ходе гендерных исследований рассматривается, какие роли, нормы, ценности, черты характера предписывает общество женщинам и мужчинам через системы социализации, разделения труда, культурные ценности и символы, чтобы выстроить традиционную гендерную асимметрию и иерархию власти. Существует несколько направлений разработки гендерного подхода (гендерной теории). К основным теориям гендера, принятым сегодня в социальных и гуманитарных науках, относятся теория социального конструирования гендера, понимание гендера как стратификационной категории и интерпретация гендера как культурного символа. Помимо этого, весьма популярным в отечественных работах остается псевдогендерный подход. Псевдогендерными исследованиями[11] называются те, где это понятие используется как якобы синоним слова пол или как синоним социополовой роли. Такая ситуация складывается в том случае, когда авторы/исследователи осознанно или неосознанно стоят на биодетерминистских позициях, т. е. считают, что биология человека совершенно четко определяет мужские и женские социальные роли, психологические характеристики, сферы занятий и прочее, а слово гендер используют как "более современное". Содержательно ситуация не меняется даже тогда, когда пол как биологический факт и гендер как социальная конструкция авторами все же различаются, но наличие двух противоположных "гендеров" (мужского и женского) принимается как отражение двух биологически разных полов. Типичным примером социополового, а не гендерного подхода является традиционный вопрос социологов, адресованный только женщинам: "Хотели бы Вы сидеть дома, если бы имели такую материальную возможность?" или пресловутые опросы на тему "Может ли женщина быть политиком?" Такого рода социологам просто невдомек, что результаты их исследований уже предрешены самой методологией. Псевдогендерными исследованиями являются также и популярные исследования по социологии труда, в которых описание "мужских и женских" профессий или рабочих мест не сопровождается анализом причин и смысла этой дифференциации. С позиций социополового подхода невозможно объяснить, почему подавляющую часть врачей, судей или банковских служащих в СССР составляли женщины, а в Европе и США это были в подавляющей массе мужчины. Ситуация проясняется только тогда, когда с позиций гендерной теории исследователь анализирует, каковы престижность той или иной профессии в обществе и размер оплаты труда. Очевидно, что женщин среди врачей в СССР больше было не потому, что они "от природы более милосердны и склонны к самоотверженности" (как сказали бы биодетерминисты), и не потому, что такова социальная роль представительниц их пола (как сказали бы приверженцы социополовой теории), а потому, что эта работа была низкооплачиваемой (по сравнению, например, с работой в военно-промышленном комплексе) и в целом малопрестижной (например, рабочие имели гораздо больше социальных льгот, чем врачи). Теория социального конструирования гендера основана на двух постулатах: 1) гендер конструируется (строится) посредством социализации, разделения труда, системой гендерных ролей, семьей, средствами массовой информации; 2) гендер конструируется и самими индивидами - на уровне их сознания (т. е. гендерной идентификации), принятия заданных обществом норм и ролей и подстраивания под них (в одежде, внешности, манере поведения и т. д.). Эта теория активно использует понятия гендерной идентичности, гендерной идеологии, гендерной дифференциации и гендерной роли. Гендерная идентичность означает, что человек принимает определения мужественности и женственности, существующие в рамках своей культуры. Гендерная идеология - это система идей, посредством которых гендерные различия и гендерная стратификация получают социальное оправдание, в том числе с точки зрения "естественных" различий или сверхъестественных убеждений. Гендерная дифференциация определяется как процесс, в котором биологические различия между мужчинами и женщинами наделяются социальным значением и употребляются как средства социальной классификации. Гендерная роль понимается как выполнение определенных социальных предписаний - то есть соответствующее полу поведение в виде речи, манер, одежды, жестов и прочего. Когда социальное производство гендера становится предметом исследования, обычно рассматривают, как гендер конструируется через институты социализации, разделения труда, семьи, масс-медиа. Основными темами оказываются гендерные роли и гендерные стереотипы, гендерная идентичность, проблемы гендерной стратификации и неравенства. Гендер как стратификационная категория рассматривается в совокупности других стратификационных категорий (класс, раса, национальность, возраст). Гендерная стратификация - это процесс, посредством которого гендер становится основой социальной стратификации.
Понимание гендера как культурного символа связано с тем, что пол человека имеет не только социальную, но и культурно-символическую интерпретацию. Иными словами, биологическая половая дифференциация представлена и закреплена в культуре через символику мужского или женского начала. Это выражается в том, что многие не связанные с полом понятия и явления (природа, культура, стихии, цвета, божественный или потусторонний мир, добро, зло и многое другое) ассоциируются с "мужским/маскулинным" или "женским/фемининным" началом. Таким образом, возникает символический смысл "женского" и "мужского", причем "мужское" отождествляется с богом, творчеством, светом, силой, активностью, рациональностью и т. д. (и, соответственно, бог, творчество, сила и прочее символизируют маскулинность, мужское начало). "Женское" ассоциируется с противоположными понятиями и явлениями - природой, тьмой, пустотой, подчинением, слабостью, беспомощностью, хаосом, пассивностью и т. д., которые, в свою очередь, символизируют фемининность, женское начало. Классификация мира по признаку мужское/женское и половой символизм культуры отражают и поддерживают существующую гендерную иерархию общества в широком смысле слова.
Итак, мы видим, что понятие гендер обозначает, в сущности, и сложный социокультурный процесс формирования (конструирования) обществом различий в мужских и женских ролях, поведении, ментальных и эмоциональных характеристиках, и сам результат - социальный конструкт гендера. Важными элементами создания гендерных различий являются противопоставление "мужского" и "женского" и подчинение женского начала мужскому началу. Современная гендерная теория не пытается оспорить существование тех или иных биологических, социальных, психологических различий между конкретными женщинами и мужчинами. Она просто утверждает, что сам по себе факт различий не так важен, как важна их социокультурная оценка и интерпретация, а также построение властной системы на основе этих различий. Гендерный подход основан на идее о том, что важны не биологические или физические различия между мужчинами и женщинами, а то культурное и социальное значение, которое придает общество этим различиям. Основой гендерных исследований является не просто описание разницы в статусах, ролях и иных аспектах жизни мужчин и женщин, но анализ власти и доминирования, утверждаемых в обществе через гендерные роли и отношения. 3.2 Гендерная идентичность Гендерная идентичность - базовая структура социальной идентичности, которая характеризует человека (индивида) с точки зрения его принадлежности к мужской или женской группе, при этом наиболее значимо, как сам человек себя категоризирует. Понятие идентичность впервые детально было представлено Э. Эриксоном . С точки зрения Э. Эриксона, идентичность опирается на осознание временной протяженности собственного существования, предполагает восприятие собственной целостности, позволяет человеку определять степень своего сходства с разными людьми при одновременном видении своей уникальности и неповторимости. В настоящий момент рассматривают социальную и личностную (персональную) идентичность (J; Агеев В. С.; Ядов В. А. и др.). Начиная с 80-х годов нашего столетия, в русле теории социальной идентичности Тэджфела-Тернера гендерная идентичность трактуется как одна из подструктур социальной идентичности личности (выделяют также этническую, профессиональную, гражданскую и т. д. структуры социальной идентичности). Общепринятый подход к анализу процесса формирования идентичности мальчиков и девочек - теория полоролевой социализации, которая в последние годы подлежит резкой критике (Conell R. W., Stacey J and B. Thorne). Кэхилл анализирует опыт дошкольников, используя социальную модель рекрутирования в нормальные гендерные идентичности. Первоначально категоризация осуществляется, выделяя, с одной стороны, ребенка (ему нужен контроль взрослых), с другой стороны - более компетентных мальчиков и девочек. В результате выбор гендерной идентичности осуществляется в пользу предопределенной анатомически половой идентичности. С точки зрения Л. Колберга, формирование гендерного стереотипа в дошкольные годы зависит от общего интеллектуального развития ребенка, и этот процесс не является пассивным, возникающим под влиянием социально подкрепляемых упражнений, а связан с проявлением самокатегоризации. Дошкольник усваивает представление о том, что значит быть мужчиной или женщиной, затем определяет себя в качестве мальчика или девочки, после чего старается согласовать поведение с представлениями о своей гендерной идентичности (Кон И. С.). Теория социального научения, рассматривая механизмы формирования гендерной идентичности, модифицировала основной принцип бихевиоризма - принцип обусловливания. Поскольку взрослые поощряют мальчиков за маскулинное и осуждают за фемининное поведение, а с девочками поступают наоборот, ребенок сначала учится различать полодиморфические образцы поведения, затем - выполнять соответствующие правила и, наконец, интегрирует этот опыт в своем образе Я (Коломинский Я. Л., Мелтсас М. Х.). Исследования, посвященные Я-концепции и гендерной идентичности взрослых, показывают, что гендерная идентичность - незаконченный результат. В течение жизни она наполняется различным содержанием в зависимости от социальных и культурных изменений, а также от собственной активности личности. До последнего времени в работах отечественных исследователей, посвященных изучению гендерной идентичности, использовались термины психологический пол, полоролевая идентичность, полоролевые стереотипы, полоролевые отношения (Агеев В. С.; Кон И. С.; Репина Т. А.; Коломинский Я. Л., Мелтсас М. Х. и др.). Однако даже близкие, на первый взгляд, понятия (как, например, гендерная идентичность и полоролевая идентичность) не являются синонимами. Гендерная идентичность является более широким понятием, чем полоролевая идентичность, поскольку гендер включает в себя не только ролевой аспект, но и, например, образ человека в целом (от прически до особенностей туалета). Также понятие гендерная идентичность несинонимично понятию сексуальная идентичность (гендер - понятие не столько биологическое, сколько культурное, социальное). Сексуальная идентичность может быть описана с точки зрения особенностей самовосприятия и самопредставления человека в контексте его сексуального поведения в структуре гендерной идентичности. 3.3 Составные части гендерной идентичности Выделим в качестве составных частей гендерной идентичности половую идентичность, поло-ролевую идентичность и сексуальную ориентацию. В теории психосексуального развития Фрейда от­сутствует концепция половой идентичности. Правда, повсюду в его работах можно найти упоминания мужествен­ности и женственности, однако его определения этих концепций основаны на инфантильной сексуальности и никак не учитывают влияния развития объектных отно­шений, чувства «я», Суперэго и Эго. Концепция половой идентичности, включающая все это, появилась от­носительно недавно, когда были в большей мере осозна­ны различные факторы развития.
Столлер в отдает предпочтение термину «по­ловая идентичность» более многозначному термину «сек­суальная идентичность». Дело в том, что если последний относится к биологической характеристике мужественно­сти или женственности, то первый обозначает более широкую концепцию. Это психологическая система, ко­торая соединяет и интегрирует личностную идентичность с биологическим полом и на которую оказывает значи­тельное влияние объектные отношения, идеалы Суперэго и факторы культуры. Наконец, понятия, связанные с корнем «секс», часто используются для обозначения эро­тических фантазий или поведения, что скорее относится к психосексуальности, чем к идентичности.
С полом различными путями связан широкий спектр чувств, мыслей, фантазий, убеждений и действий, складывающихся в манеры ухаживания, вступления в брак, воспитания детей (Meyer, 1980). Вследствие разно­образия участвующих элементов, а также множественно­сти форм психопатологии, связанных с теми или иными из этих элементов, вполне целесообразно разли­чать половую идентичность, поло—ролевую идентичность и сексуальную ориентацию которые объединяются более широким термином - гендерная идентичность. Хотя и то, и другое, и тре­тье в глобальном смысле обусловлено половым развити­ем, каждое зависит от своих факторов и своих условий развития. 3.3.1 Половая идентичность. Половая идентичность — это широкая концепция, включающая все качества индивидуальных сочетаний мужских и женских черт, обусловленная большим масси­вом биологических, психологических, социальных и куль­турных факторов (Stoller, 1968a, 1976). Столлер подчер­кивает, что в ходе развития эффекты идентификаций с объектами как своего, так и противоположного пола на­кладываются друг на друга, поэтому окончательная по­ловая идентичность — то есть личностная идентичность в соединении с биологическим полом — представляет собой сочетание мужских и женских черт. Столлер гово­рит, что даже само определение мужественности или женственности является личностным: конечно културные факторы могут наложить на него отпечаток, однако каждый человек развивает сложную систему представле­ний о самом себе, в том числе восприятие себя как мужчины или женщины . Половая идентичность строится на основании того, что Столлер называет ядром половой идентичности (1968а, 1968b). Это самое примитивное, отчасти осоз­нанное и отчасти неосознанное чувство принадлежности одному биологическому полу, а не другому. Столлер оп­ределяет его как базовое «чувство своего пола — мужс­кою у мужчин и женского у женщин . Оно есть часть, но не эквивалент более широкого чувства половой идентичности». Среди многих факторов, уча­ствующих в формировании ядра половой идентичности: физиологические и биологические силы, психологичес­кие факторы, объектные отношения, функции Эго и когнитивные способности, — со многих сторон обсуж­давшиеся Гринэйкр (1950, 1958), Кольбергом (1966, 1981), Столлером (1968а, 1976), Мани и Эрхардтом (1972), Ройфом и Галенсоном (1981) и другими. Столлер предполагает, что ядро половой идентич­ности зарождается еще у плода как биологическая сила; половые гормоны, воздействующие на плод, вносят су­щественный вклад в этот процесс. Анатомия и физиологии внешних половых органов также играют важную роль и формировании ядра половой идентичности; обычно по ним происходит отнесение к биологическому полу. На эти биологические и анатомические факторы накладываются социальные и психологические условия. Определение биологического пола при рождении побуж­дает родителей к определенному стилю обращения с малышом. Они посылают ему множество вербальных и невербальных сообщений о том, что значит и в чем выра­жается в этой семье мужественность или женственность; и них отражаются позиции родителей, братьев и сестер по отношению к ребенку данного пола, а также разно­образные сознательные и бессознательные фантазии. Действительно, с тех пор как родители узнают биологический пол своего ребенка (до рождения или тут же после), их отношение к нему принимает определенный образец, зависящий от того, мальчик это или девочка. Считается, что фантазии и ожидания матери во время беременности влияют на первоначальные ее реак­ции по отношению к ребенку (Kestenberg, 1976; Broussard, 1984). Ощущения и настроения, сопровождающие теле­сные изменения при беременности, способствуют регрес­сии, давая беременной женщине шанс разрешить пре­жние и текущие конфликты между ней и ее матерью, а также интегрировать прежние свои фантазии в оформ­ленную фантазию о ребенке. Беременность представляет собой кульминацию желаний, зародившихся еще в ран­нем детстве; в течение ее ранние и поздние детские же­лания и фантазии, вместе с юношескими модификация­ми и доработками, интегрируются с текущей реальнос­тью. Кроме того, беременность подтверждает идентифи­кацию с матерью, возрождая сопутствующие амбивален­тность и конфликты из всех этапов развития. Если от­ношения женщины с ее собственной матерью были кон­фликтными, то мысль о том, что будет девочка или о том, что будет мальчик, может вызывать у нее особенно сильные эмоции. То, в какой степени женщина способна разрешить ранние конфликты и интегрировать ранние желания и фантазии, оказывает глубокий эффект на ее первона­чальные реакции по отношению к ребенку и ее обра­щение с ним. Например, если младенец — девочка, женщина может начать бояться повторения с ней соб­ственных конфликтных отношений с матерью. При наи­худшем сценарии мать может идентифицировать дочь с очерненной частью своего образа. Механизмы проек­ции приводят затем к соответствующим интерпретаци­ям поведения младенца. Так, одна мать рассказывала: «В первый раз, когда я взяла ее на руки, она посмотре­ла на меня холодным, ледяным взглядом и отверну­лась." Далее может последовать пренебрежение или пло­хое обращение (см. Sleele, 1970, 1983; Sleele & Pollock, 1968). С другой стороны, женщина может отнестись к тому, что у нее девочка, как к шансу заново прорабо­тать материнско—дочерние конфликты, и попытаться восстановить или воссоздать присутствующие в фанта­зии идеализированные утраченные симбиотические от­ношения раннего младенчества; в менее удачном вари­анте она может стремиться полностью поглотить ребен­ка, воспрепятствовать его независимости и самостоя­тельности, так что маленькой девочке нелегко будет вырваться из ее объятий. Если младенец — мальчик, на реакции матери по отношению к нему и ее обращение с ним могут повлиять фантазии, связанные с обретени­ем вожделенного пениса, или фантазии, ассоциирован­ные с отцом или братом, или даже разочарование от невозможности достигнуть чувства единения, которое, как она верит, могло бы быть с девочкой. Вследствие множества неразрешенных конфликтов и патологических фантазий для женщины иногда мате­ринство и мазохизм — примерно одно и тоже, независи­мо от пола младенца (Blum, 1976). В таких случаях для женщины появление младенца означает потерю самосто­ятельности и независимости, что дает почву для различ­ных садомазохистких взаимодействий. Позиция отца мо­жет прямо или косвенно влиять на реакцию матери по отношению к новорожденному. По некоторым данным, поддержка мужа способствует успешной адаптации женщины к беременности (Shereshefsky & Yarrow, 1973). От­ношения с мужем также могут предотвращать чрезмер­ную регрессию матери.
Следует рассмотреть еще влияние отца на половую идентичность младенца. Его пренатальные фантазии на­кладывают отпечаток на его последующее обращение с младенцем, так же, как и у матери. Если младенец — мальчик, отец может надеяться на то, что сын разделит его интересы, или может фантазировать о повторении с сыном тех значимых переживаний, которые он имел с собственным отцом, или может надеяться, что у него с сыном будет что-то, чего ему недоставало в отношениях с собственным отцом. Если младенец — девочка, у отца могут быть фантазии на тему ее физической внешности. Он может надеяться, что она будет хорошенькая и при­влечет множество поклонников, а также, что самое важ­ное, ответит на его любовные намеки (см. Burlingliam, 1973). Иногда у мужчины бывает беспокойство о том, как он будет взаимодействовать с девочкой, поскольку он не сможет повторить с ней свой опыт с собственным отцом. Подобные тревоги зачастую выражаются, хотя и неосознанно, в выборе двусмысленного имени, которое, будучи женским, имеет мужскую уменьшительную фор­му, так что, например, Вероника становится Ронни, или Андреа — Энди.
С первых мгновений жизни младенцев отцы взаи­модействуют с ними иначе, чем матери. И с сыновьями, и с дочерьми они обычно более активны и привносят больше стимуляции и возбуждения; Герцог (Herzog, 1982) высказывает мысль, что это в конечном счете оказывает важное влияние на способность ребенка модулировать агрессивные импульсы. Ф. Тайсон добавляет, что и сексу­альные импульсы тоже, особенно если отец умеет не только привести ребенка в возбуждение, но и помочь ему перейти из возбужденного состояния в более тихое. Как менее «заряженный» объект, отец может оптимально способствовать окончательному разрешению конфликта воссоединения, помогая ослабить чрезмерно сильную связь с матерью и, таким образом, снижая вредное вли­яние конфликта между анальностью и воссоединением на половое развитие. Сыновьям отцы передают свой взгляд на мужественность, который те обычно принима­ют как идеальный. Это влияет на отношение мальчиков к мужественности: то, насколько они могут соответство­вать идеалу, накладывает отпечаток на их отношение к собственной мужественности. В то время как мать мо­жет амбивалентно относиться к возрастающей женствен­ности дочери, отец больше готов испытывать гордость (Ticho, 1976) и поощрять женственную идентификацию девочки с ее матерью. В то время как матери нередко выказывают отвращение и негодование в связи с генитальными исследованиями младенца-дочери, отцы склон­ны быть менее оценочны на эту тему (Herzog, 1984). По некоторым данным, существует определенный «критический период» развития привязанности и ин­тереса отца к ребенку. Отцы, не имевшие контакта со своими детьми в течение первых нескольких месяцев их жизни, могут впоследствии испытывать трудности в проявлении теплоты по отношению к ним (Greenberg & Morris, 1974). Если, напротив, отец становится ос­новным заботящимся родителем, на него направляются все нормальные привязанности и конфликты, обычно испытываемые по отношению к матери (см. Pruett, 1983, 1984, 1987). Ядро половой идентичности, или первичная муже­ственность и первичная женственность, связана также с ощущением младенцем собственного тела. Младенец строит образ тела путем включения различных оральных, анальных, уретральных и генитальных ощущений, возни­кающих при кормлении, пеленании, купании, игре и других интимных аффективных взаимодействиях с мате­рью или другим основным заботящимся лицом. Перцеп­тивное, моторное и когнитивное функционирование, бо­лее зрелое при рождении, чем принято было думать, помогает младенцу в различении частей тела, в том чис­ле гениталий, и в интеграции различного телесного опыта и ощущений в «образ тела «, это раннее чувство «я», основанное на появляющемся образе тела, делает важ­ный вклад в ядро половой идентичности. Наблюдения показывают, что по мере того, как чув­ство «я» начинает приобретать психическое выражение, у младенца формируется некоторое осознание оральной, уретральной, анальной и генитальной телесных зон. Это кажется на­столько несомненным, что мы приходим к выводу: базо­вое или ядерное чувство принадлежности к мужчинам или женщинам является интегральной частью своего образа с самого начала. Правда, Фаст (1978, 1979) выдвигает представление о наличии и самый ранний период жизни недифференциронанной половой матрицы, однако боль­шинство авторов признают, что к пятнадцати—восемнад­цати месяцам, когда появляются признаки формирующе­гося чувства «я», появляются и указания на то, что мла­денец начинает сознавать себя существом мужского или женского пола, обладающим соответственно мужскими или женскими гениталиями. В возрасте между двумя и тремя годами можно наблюдать уже более четкие призна­ки осознания пола, поскольку в этом возрасте мальчики начинают вести себя в соответствии с характеристиками мужественности, а девочки — женственности. К этому времени ядро половой идентичности уже устанавливается так прочно, что считается большинством авторов неизме­няемым. Хотя ядро половой идентичности устанавливается в первые несколько лет жизни, половая идентичность в широком смысле по мере дальнейшего развития продол­жает усложняться, разрабатываться, детализироваться. На различных стадиях развития накладываются эффекты из­бирательных идентификаций с каждым из родителей. Кро­ме того, имеют место определенные попытки разотождествления, которые действуют как стимул развития. Ран­ние идентификации дорабатываются более поздними. Окончательный результат этих процессов — половая иден­тичность, включающая множество элементов из многих стадий развития. 3.3.2 Поло-ролевая идентичность Поло-ролевая идентичность возникает на базе ядра половой идентичности, но не тождественна ей: это обус­ловленные полом паттерны сознательных и бессознатель­ных взаимодействий с другими людьми. Этот аспект своего образа формируется на основе тонких взаимодействий меж­ду родителями и ребенком с самого рождения, которые зависят от позиций родителей по отношению к биологи­ческому полу ребенка, а также от того как они ощущают себя мужчиной или женщиной и от стиля взаимодействий каждого из них с другими. У младенца вместе с самыми ранними представлениями о себе и объектах возникают представления о взаимодействиях, отношениях и диалогах с другими. Представления о «ролевых отношениях» соединяются с другими аспектами полового сознания, и в итоге образ себя содержит элемен­ты половой идентичности вместе с ролью или привычным способом взаимодействия, принимаемым для отношений с другими людьми в связи с собственной мужественностью или женственностью. Не следует смешивать поло-ролевую идентичность, как мы ее здесь понимаем, с социально обусловленными выученными ролями: в отличие от последних, она пред­ставляет собой внутрипсихическое представление взаимо­действий. Пока ребенок растет, его идентификации с объек­тами его пола и его внутрипсихические представления ро­левых отношений действительно испытывают влияние куль­турных и социальных факторов, и, в конечном счете, поло-ролевая идентичность вбирает в себя многое из поведения, обусловленного культурной средой. В этом плане большое значение имеют когнитивные способности. Восприятие ре­бенком физических и поведенческих различий у братьев и сестер своего и противоположного пола, сверстников и родителей побуждает его отнести себя самого к определен­ной категории. Категоризация себя как мужчины или женщины организует половой опыт и руководит поиском «по­добных себе объектов» в качестве ролевых моделей, с ко­торыми можно было бы идентифицироваться.
3.3.3 Сексуальная ориентация. Грин (1975) выделил сексуальную ориентацию сре­ди других аспектов половой идентичности. Она выража­ет предпочтение объектов любви определенного пола. Сексуальная ориентация берет начало рано, в доэдиповых или эдиповых объектных отношениях, хотя может не установиться окончательно и не быть источником конфликта до наступления юношеского возраста, пока не достигнута сексуальная зрелость и ранние объектные отношения не переработаны в подростковом возрасте.
Именно в связи с сексуальной ориентацией обыч­но возникает тема бисексуальности и бисексуального конфликта. Фрейд рассматривал бисексуальность как нормальную черту психологического устройства че­ловека, которая особенно ярко проявляется в связи с позитивным и негативным Эдиповым комплексом. По­скольку слово «бисексуальность» используется для обо­значения как сексуальных устремлений, направленных на оба пола, так и идентификаций, осуществляемых с каж­дым из родителей в процессе развития, этот термин размывает границу между половой идентичностью в широком смысле и сексуальной ориен­тацией. Поэтому он и сам становится «смазан». Полезно разграничивать характеристики выбора объекта и качества идентификаций, участвующих в фор­мировании половой идентичности. [1] «Хрестоматия по психологии идентичности» МГУ 2004. [2] «Словарь практического психолога» составитель Ю.Головин. Минск «Харвест» 1998г. [3] «Психологическая Энциклопедия» Р.Корсини и А.Ауэрбах М 2003г [4] Н.Л. Иванова «Социальная идентичность в различных социокультурных условиях» \\ «Вопросы психологии» №5 2004г [5] Павленко В. И. Представления о соотношении социальной и личностной иден­тичности в современной западной психологии // Вопросы психологии. — 2000.-№1 [6] В.С. Малахов «Неудобства с идентичностью» \\ «Идентичность» хрестоматия сост.Л.Б. Шнейдер МГУ 2003. [7] Э.Эриксон «Идентичность: юность и кризис» пер. с англ. М. Прогресс 1996г. [8] Антология гендерных исследований. Сб. пер. / Сост. и комментарии Е. И. Гаповой и А. Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. [9] Теория и методология гендерных исследований. М.: МЦГИ, 2001 [10] Хрестоматия по курсу "Основы гендерных исследований" М.: МЦГИ, 2000 [11] Хрестоматия феминистских текстов. Переводы / Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000