Загадочный Ларошфуко

ЗАГАДОЧНЫЙ ЛАРОШФУКО Франсуа де Ларошфуко (1613-1680) уже в XVII в. был известен во Франции и за ее пределами как автор "Максим", быть может, лучшего в своем роде сборника афоризмов. С тех пор Ларошфуко и знаком читателям всего мира как писатель-моралист. Он оставил еще несколько произведений, которые были опубликованы в первом собрании его сочинений, вышедшем в 1868-1883 гг. Кроме "Максим" сюда вошли его письма, "Мемуары", "Автопортрет" и "Размышления на разные темы". Составители современного "Полного собрания сочинений Ларошфуко" добавили к этому "Апологию принца Марсийяка", "Портрет кардинала де Ретца", несколько стихотворений герцога и не опубликованных ранее писем. "Максимы" анализировались и цитировались во многих литературоведческих и исторических работах, но другие произведения Ларошфуко почти не изучались. В России Ларошфуко стал известен как автор "Максим". Первый перевод этих афоризмов на русский язык был сделан в 1781 г. А.Ф. Малиновским. "Мемуары" же были переведены только в 1971 г. - спустя почти 200 лет.
Образ автора "Максим", сурового и язвительного критика людских пороков, прочно заслонил собой личность Ларошфуко. Галантный кавалер, преданный сторонник Анны Австрийской, поплатившийся за свою верность несколькими ссылками, упрямый фрондер, храбрый солдат и неудачливый придворный - все эти качества словно померкли перед образом разочарованного мыслителя, циничного скептика. А между тем удивительная биография этого человека, которая тесно переплелась с богатой событиями историей Франции XVII в., его литературное наследие позволяют сделать вывод, что личность Ларошфуко значительно шире этих рамок, ярче традиционных оценок. Однако недаром один из афоризмов Ларошфуко гласит: "Легче познать людей вообще, чем одного человека, в частности". По иронии судьбы справедливость этого подтверждается отношением историков к самому герцогу. Даже суть его афоризмов вызывала противоречивые суждения. В середине 60-х годов, подводя итог 100-летнему изучению жизни и произведений герцога, английский историк У. Дж. Мур писал: "Ларошфуко все еще загадка. Мы даже не знаем, был ли он на самом деле циником" Интерес историков к Ларошфуко пробудился уже в середине XVIII столетия, и показателем этого могут служить посвященные ему статьи в историческом словаре Л. Морери. В изданиях, вышедших при жизни герцога, о нем рассказывалось лишь в статье о роде Ларошфуко. Но в середине XVIII в. появилась отдельная статья о самом писателе-моралисте - с краткой биографией и подробным изложением его литературной деятельности. В ней упоминался также ряд работ, содержащих сведения о Ларошфуко-писателе. Однако серьезные исследования относятся лишь к концу прошлого века, они возникли после того, как было опубликовано первое собрание сочинений Ларошфуко. Среди посвященных ему биографических работ выделяются работы Ш.-О. Сент-Бева, Ж. Бурдо, Ф. Эмона, Э. Мора и наиболее полная биография Ларошфуко, принадлежавшая американскому автору - М. Бишопу. Существует также большое количество исследований, где анализируются "Максимы". Изучение Ларошфуко в России связано с именами литературоведов Э.Л. Липецкой и М.В. Разумовской. М.В. Разумовская в первой половине 60-х годов выпустила две статьи: "Ларошфуко и Фронда" и "К истории "Максим" Ларошфуко". В 1971 г. вышла ее книга "Ларошфуко, автор "Максим". Э.Л. Липецкая, переводившая произведения Ларошфуко, написала о нем статью, которая опубликована в сборнике "Писатели Франции". Некоторое внимание Ларошфуко уделено в исследованиях о литературе XVII в. Ю.Б. Виппера, С.Д. Артамонова и P.M. Самарина. Но все здесь сводится лишь к краткому рассказу о его жизни и беглому обзору "Максим". Большинство исследователей, занимавшихся Ларошфуко и конструировавших для себя его образ, разделились на два лагеря. Некоторые превозносили его достоинства, другие сосредоточились на его недостатках. При этом одним и тем же его поступкам порой давали совершенно противоположные объяснения, делая из него то негодяя, то благороднейшего и бескорыстнейшего рыцаря. Со страниц многих работ Ларошфуко предстает как заядлый интриган, гордый и заносчивый человек, образец высокомерия. "Во Франции было немного людей более надменных, чем герцог де Ларошфуко", - утверждал его исследователь У.Г. Льюис. Ларошфуко не сумел сделать карьеры при дворе, "в основном по собственной глупости", поскольку был совершенно непоследователен, то поддерживая королеву, то борясь против нее. Интрига была его стихией, "в которую Ларошфуко и окунается с огромным наслаждением". Он, очертя голову, "кинулся во Фронду без убеждений, но рьяно, из-за любви и злости на королеву". А иные полагают, что он лишь притворялся влюбленным, цинично используя страсть герцогини де Лонгвиль, одной из красивейших дам при дворе, фрондерки и сестры Великого Конде, для достижения собственных целей. Но даже вся его гордость не помешала ему, разорившись, отдать дочь в жены своему бывшему слуге, лишь бы только не лишиться его финансовой помощи (этот брак не был признан официально, но не считался секретом в обществе). Но есть авторы, которые рисуют совершенно иной образ Ларошфуко. Большинство из тех, кто занимался изучением биографии герцога, считают, что Ларошфуко был застенчивым человеком, увлеченным "идеалом рыцарской галантно-героической романтики" и всячески стремившимся походить на героев "Астреи". Роман О. де Юрфе "Новая Астрея" был очень моден в XVII в., его герои считались совершенным образцом "honnete homme". "Honnete homme" - выражение, весьма распространенное в XVII в. в светских кругах, академиях, салонах. Обозначает идеальный образ придворного, наделенного всевозможными добродетелями, а также красотой, смекалкой, ловкостью, склонностью к искусствам и литературе, умением вести беседу и т.п. - одним словом, всем тем, что необходимо для успешной и достойной светской жизни. "Он полон иллюзий, бескорыстен, готов на любой подвиг", постоянно пренебрегал собственной выгодой, выказывая бескорыстие, "которое проявлял во всем". Однако считают они, в жизни Ларошфуко постоянно сталкивался с изменами, неблагодарностью, корыстолюбием. "Любой, кто следил за его сложной карьерой во время Фронды, когда он управлял Пуату, боролся против Мазарини и власти королевы, был бы очень удивлен, если бы этот умный и невезучий человек не озлобился", - уверял один из его биографов У.Дж. Мур. Его "Максимы" были "криком о помощи". На него отозвалась мадам де Лафайет, чье участие помогало Ларошфуко в старости. И он в свою очередь стал поддержкой для этой больной, одинокой женщины. Уважаемый всеми, он был образцом honnete homme в свете. Наличие оценок, находящихся в столь явном противоречии, заставляет исследователей вновь обращаться к загадочной личности Ларошфуко, взвешивая справедливость высказанных ранее упреков и похвал. Его произведения и биография, наполненная яркими приключениями и глубокими разочарованиями, отразили личность этого человека. Попытаемся составить собственное представление о нем, попытаемся понять, кем же был на самом деле этот человек - корыстолюбцем или борцом за идею, циником или идеалистом.
"МОЛОДОСТЬ - ЭТО ПОСТОЯННОЕ ОПЬЯНЕНИЕ, ЭТО ГОРЯЧКА РАССУДКА" Франсуа VI герцог де Ларошфуко, принц Марсийяк, маркиз де Гершевиль, граф де Ларошгийон, барон де Вертей родился в Париже 15 сентября 1613 г. Род Ларошфуко ведет свое начало с XI в., с Фуко I де Лароша. В XVI в., при Франциске I, Ларошфуко получили графский титул. Франсуа III Ларошфуко, гугенот, погиб в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 г.; Франсуа IV был убит Католической лигой. Но Франсуа V де Ларошфуко, отец будущего писателя-моралиста, перешел в католичество и начал успешную карьеру при дворе. В свои 25 лет был Главным гардеробмейстером королевы Марии Медичи. Он женился на знатной Габриэли дю Плесси-Лианкур.
Крещение Франсуа VI в церкви Сент-Оноре стало заметным событием в общественной жизни Парижа. Крестным отцом был кардинал де Ларошфуко, тот самый, который позже, в 1625 г., обвенчал Генриетту-Марию Французскую с Карлом I Английским, а крестной матерью - бабушка юного принца, маркиза де Гершевиль, бывшая фрейлина королевы Маргариты де Валуа. Вскоре после рождения Франсуа мать увезла его в родовое имение Вертей в провинции Ангумуа на западе Франции. Отец остался при дворе. В 1614 г. он получил от королевы Марии Медичи пост генерал-лейтенанта провинции Пуату и 45 тыс. ливров. В 1620 г. он возглавил экспедицию против протестантов этой провинции и разбил их. Тогда же ему был пожалован титул: Франсуа V стал герцогом и пэром. Герцогское великолепие требовало больших расходов. Денег он тратил так много, что жене вскоре пришлось потребовать раздела собственности. Грамоте юный Франсуа учился у домашнего учителя. Когда принц подрос, мать наняла нового репетитора - королевского прокурора Жюльена Каллардо, который занимался с ним латынью, историей и математикой. Мальчика обучали и всему тому, что было необходимо дворянину, - геральдике, фехтованию, танцам, музыке, хорошим манерам и придворному этикету. В целом его образование было далеко не блестящим. Сам герцог Ларошфуко занимался воспитанием своих пяти сыновей и семи дочерей только в дни кратких приездов из Парижа, но и тогда оно сводилось в основном к рассказам о столице и дворе. Стремясь поскорее ввести старшего сына во взрослую жизнь, герцог решил женить его. В жены Франсуа VI он выбрал Андре де Вивонн - единственную дочь и наследницу бывшего главного сокольничьего А. де Вивонна. Брачный контракт подписали 20 января 1628 г., а вскоре была совершена церемония венчания. Франсуа только-только исполнилось 14 лет. Молодожены переехали в Париж, где единственной обязанностью юного принца было присутствие при вставании короля. Но уже в июне 1628 г. Франсуа получил чин полковника в Овернском полку и в следующем году принял участие в Итальянских походах - французской военной кампании на территории Италии в рамках Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.). Как старший сын герцога Франсуа носил титул принца Марсийяка, хотя всем в обществе было известно, что на титул "принц" официально он не имел никаких прав, ибо не был ни принцем крови, ни иностранным принцем. Вернувшись в Париж в 1631 г., он нашел двор сильно изменившимся. После "Дня одураченных" * многие приверженцы королевы-матери, и среди них его отец, герцог де Ларошфуко, разделили с ней опалу. Герцог был отстранен от управления провинцией Пуату и сослан в свой замок около Блуа. Самому же Франсуа было разрешено остаться при дворе. Ему шел восемнадцатый год, "он был приятным, хорошо сложенным молодым человеком с красивым аристократическим лицом и черными вьющимися волосами". * 10-11 ноября 1630 г. Мария Медичи ультимативно заявила королю, что при дворе останется либо она, либо Ришелье. Распространилась весть об отставке кардинала, и сторонники королевы-матери праздновали победу. Но после длительной беседы с кардиналом король повелел ему остаться. Приверженцы Марии Медичи подверглись опале, а сама королева вскоре бежала в Испанские Нидерланды. В это время он начал посещать "Голубую гостиную" - модный литературный салон мадам Рамбуйе, где бывала аристократическая и литературная элита и куда захаживал даже сам Ришелье. Этот салон посещали и многие из тех людей, кто впоследствии стали друзьями или врагами Ларошфуко - герцог Энгиенский, которого вскоре станут называть Великим Конде, и Поль де Гонди, будущий кардинал де Рец, мадам де Лонгвиль, тогда еще мадемуазель де Бурбон, мадам де Сабле и многие другие. При дворе принц Марсийяк сблизился с фрейлиной Анны Австрийской мадемуазель де Отфор, чья поддержка обеспечила ему доверие королевы. Унаследовав от отца ненависть к Ришелье, он стал верным помощником Анны Австрийской. "Первая половина жизни Ларошфуко напоминает похождения героев галантно-героических эпопей или романа Дюма "Три мушкетера", - отмечают историки. М. Бишоп предполагал, что Марсийяк был охранником и компаньоном королевы в ее романтических встречах. Кардинал уже присматривался к нему, однако пока ничего не предпринимал. В 1635 г. Франция открыто вступила в Тридцатилетнюю войну против испанских и австрийских Габсбургов и начала военные действия в их владениях в Нидерландах, Германии, Италии и Испании. Весной этого же года Марсийяк по собственному почину отправился во Фландрию (одну из провинций Нидерландов) сражаться с испанцами. Вернувшись на родину, он узнал, что ему и еще нескольким офицерам не разрешили остаться при дворе по причине их якобы неодобрительных отзывов о французской военной кампании 1635 г. В 1636 г. Испания напала на Францию, и Марсийяк вновь ушел на войну. После успешного окончания кампании он ожидал, что ему позволят вернуться в Париж, однако вынужден был отправиться обратно в имение. "Мне не разрешили, - писал он в "Мемуарах", - остаться на зиму при дворе, и я был вынужден уехать в имение к отцу, жившему у себя в поместье и все еще находившемуся в строгой опале". Перед отъездом он нанес визит королеве, и она передала ему письмо для госпожи де Шеврез, которое он и отвез герцогине в Турень, место ее ссылки. В 1637 г. отцу и сыну разрешили вернуться в Париж. Парламент, наконец, утвердил герцогский патент * и необходимо было прибыть в столицу для завершения всех формальностей и принесения присяги. Они приехали в Париж, когда в королевской семье разразился крупный скандал. В монастыре "Валь-де-Грас" было найдено оставленное королевой письмо к своему брату, королю Испании, с которым Людовик XIII в это время вел войну. Мать-настоятельница под угрозой отлучения от церкви рассказала так много, что королеву подвергли обыску и допросу. Ее обвиняли в государственной измене и тайных сношениях с испанским послом маркизом де Мирабелем. Король даже собирался развестись со своей бездетной супругой и заточить ее в Гавре. * До утверждения патента Ларошфуко считался "duc a brevet", т.е. "временным герцогом", или "герцогом по грамоте", и его привилегии ограничивались придворными. Принц Марсийяк вызвался оповестить обо всем случившемся герцогиню де Шеврез. Однако его преданность королеве была известна, за ним следили и категорически запретили видеться с опальной герцогиней. Чтобы выйти из положения, он попросил англичанина Крафта, их общего знакомого, рассказать герцогине о том, что произошло. Дело шло к счастливому завершению, и Марсийяк отбыл в имение к жене. Но герцогиня де Шеврез, по досадному недоразумению посчитав, что ей грозит серьезная опасность, решилась бежать в Испанию. В "Мемуарах" Ларошфуко упоминает о двух часословах, в красном и зеленом переплетах, которые королева могла прислать госпоже де Шеврез в случае непредвиденных событий. Один из них означал, что дела идут хорошо, другой - что все пропало. Неизвестно, кто перепутал символику, но, получив часослов, герцогиня решила, что остается только бежать. Проезжая мимо Вертея, родового поместья Ларошфуко, она попросила принца о помощи. Тот не вышел к ней, но дал свежих лошадей и людей, сопроводивших ее до испанской границы. Когда об этом узнали в Париже, Марсийяка вызвали на допрос и вскоре посадили в тюрьму. В Бастилии он пробыл всего неделю благодаря ходатайствам родителей и друзей, однако после освобождения был вынужден вновь вернуться в Вертей, где его ждала жена с детьми. При дворе принца прозвали "мучеником" королевы.
4 декабря 1642 г. умер кардинал Ришелье. Узнав об этом, Марсийяк, как и множество других опальных дворян, устремился в Париж. Король был очень плох и вскоре тоже умер. Ко двору стали возвращаться многие дворяне, сосланные в правление Ришелье. Вернулась мадемуазель де Отфор, из Испании приехала герцогиня де Шеврез. Все они рассчитывали теперь на монаршьи милости, и каждый втайне надеялся управлять королевой в своих интересах. Однако, прибыв ко двору, они обнаружили возле Анны Австрийской нового фаворита - кардинала Мазарини.
Позиции этого кардинала оказались сильнее, чем многие полагали. И постепенно от двора вновь были удалены все, кто открыто выражал свое недовольство новым правлением. Герцогиня де Шеврез, герцог Бофор и некоторые другие объединились с целью свержения кардинала, составив так называемый "заговор Высокомерных". Ларошфуко находился в довольно сложном положении, стараясь остаться верным королеве и в то же время не ссориться с герцогиней. Но хотя он и посещал иногда собрания Высокомерных, после раскрытия заговора особой опалы не испытал. Мазарини пообещал принцу должность бригадного генерала, если его службой будут довольны. И в 1646 г. Марсийяк отправился в армию под начало принца Конде, однако очень скоро был тяжело ранен и перевезен в Вертей. После выздоровления он все усилия сосредоточил на том, чтобы добиться губернаторства Пуату, которое после "Дня одураченных" было отнято у его отца. Он вступил в должность в апреле 1647 г., заплатив за это значительную сумму. Теперь дела часто требовали его присутствия в провинции, где было неспокойно - высокие налоги вызывали волнения по всей стране. В 1648 г. Марсийяку как губернатору самому пришлось подавить одно из восстаний, о чем он не преминул известить Мазарини. Годы напролет тщетно ожидая королевских милостей и признательности за свою преданность, Ларошфуко постепенно сблизился с домом Конде. Этому особенно способствовала его связь с герцогиней де Лонгвиль. Историки разошлись в оценке их отношений. Одни полагают, что циничный и разочаровавшийся в жизни принц Марсийяк лишь притворялся влюбленным, используя страсть герцогини в своих интересах, и воспользовался первым же удобным случаем, чтобы оставить ее, когда в ней больше не было надобности. Другие же, наоборот, считают его чувства к герцогине совершенно искренними и видят в них основную причину его участия во Фронде. Опираясь на поддержку Конде, Марсийяк стал претендовать на получение "луврских привилегий": права въезжать в Лувр в карете, "табурета" для своей жены, т.е. права сидеть в присутствии королевы, и т.п., на которые формально не имел никаких прав. Эти привилегии полагались только герцогам и принцам крови, и он получил их лишь в 1651 г., унаследовав герцогский титул после смерти отца. Узнав, что его обошли при "раздаче табуретов", Марсийяк все бросил и отправился в столицу. "Я вынужден уехать в Париж, чтобы увидеть, откажут ли мне так же свободно в этой ситуации после всех обещаний", - писал он своему другу, государственному секретарю Леону де Шавиньи. Ему отказали. А вскоре началась Фронда - гражданская война, разделившая страну, и, прежде всего двор, на две партии - мазаринистов и фрондеров. Ларошфуко участвовал в ней с самого начала. О причинах, побудивших его присоединиться к восставшим, много спорили. Одни усматривали в этом лишь любовь к приключениям, другие - нечто вроде мести неблагодарной королеве, третьи - пылкую любовь к герцогине де Лонгвиль, активной участнице Фронды. Были и такие, которые считали, что причиной всему стали политические взгляды Ларошфуко и твердое убеждение в необходимости борьбы против абсолютизма. В "Мемуарах" Ларошфуко можно найти подтверждение всем этим версиям, от первой до последней, а потому вполне допустимо, что он имел несколько мотивов. В течение всей войны он поддерживал герцогиню де Лонгвиль, а затем ее брата, принца Конде. Даже узнав, что герцогиня изменяет ему, он остался верен Принцу (так именовали главу дома Конде). Такую верность в то время, когда одни и те же люди зачастую в зависимости от ситуации поддерживали то одну, то другую сторону, часто ставят в заслугу Ларошфуко. Однако у него не было особого выбора. Он ненавидел Мазарини и был слишком зол на королеву, чтобы встать на сторону двора. В среде фрондеров имелось несколько групп, скорее враждовавших между собой, чем боровшихся за одну идею. Кардинал де Ретц был давним врагом Ларошфуко. Герцога Орлеанского он оттолкнул в свое время, выказывая неуважение его фавориту Ла Ривьеру. С герцогиней де Шеврез, а заодно и с герцогом Бофором он поссорился, пытаясь сохранить верность королеве во времена "заговора Высокомерных". Оставался только дом Конде. Вскоре, прибыв в Париж, Марсийяк выступил в парламенте с речью, которая называлась "Апология принца Марсийяка", где высказал свои претензии, а также причины, побудившие его присоединиться к восставшим, связав их с общими бедами. Подписанное в марте 1649 г. перемирие с двором не удовлетворило многих фрондеров, ибо Мазарини остался у власти. Новый этап войны начался с арестом принца Конде, но после освобождения Принц порвал с другими вождями Фронды и вел борьбу в провинции. Декларацией от 8 октября 1651 г. он и его сторонники, включая Ларошфуко, были объявлены государственными изменниками. В апреле 1652 г. Конде со значительным войском подошел к Парижу. "СЧАСТЬЕ ИЛИ НЕСЧАСТЬЕ ЧЕЛОВЕКА В ТАКОЙ ЖЕ СТЕПЕНИ ЗАВИСЯТ ОТ ЕГО НРАВА, КАК И ОТ СУДЬБЫ" В битве у предместья Сент-Антуан 2 июля 1652 г. герцог Ларошфуко - этот титул, как уже отмечалось, он стал официально носить после смерти отца в 1651 г. - был серьезно ранен в лицо мушкетной пулей и на какое-то время потерял зрение. Война для него закончилась. Потом он еще долго лечился, на одном глазу нужно было удалять катаракту. С этого времени жизнь его пошла по-иному. В литературе прочно утвердилась традиция разделять жизнь герцога на два периода: первый полон интриг, рыцарских и галантных приключений, второй - спокойствия и размышлений о жизни. Такое разделение впервые появилось в биографической заметке Ж. Гурдо, написанной для первого собрания сочинений Ларошфуко, и его придерживались почти все последующие исследователи. Сент-Бев предложил другую периодизацию. Он выделял четыре этапа и связывал их с именами женщин, сильно повлиявших на Ларошфуко, - герцогинь де Шеврез и де Лонгвиль и мадам де Сабле и де Лафайет. Впрочем, эта точка зрения не прижилась. Но, поставив 2 июля 1652 г. в качестве водораздела, авторы порой так увлекаются противопоставлениями, что возникает впечатление, будто ранение сделало герцога совсем другим человеком. Однако, еще будучи молодым, он и до Фронды посещал литературные салоны, а в возрасте 54 лет отправился во Фландрию, чтобы участвовать в военной кампании Людовика XIV. В сентябре 1652 г. король предложил амнистию всем, кто сложит оружие. Ларошфуко, слепой и прикованный к постели приступами подагры, отказался. 12 ноября его опять официально объявили виновным в государственной измене, лишив всех званий и конфисковав имущество. Ларошфуко отправился в Дамвиль, где командовал муж его сестры маркиз Сийери. В свои владения ему разрешили вернуться лишь в конце 1653 г., когда Фронда уже закончилась. Его дела пришли в полный упадок, родовой замок Вертей был разрушен королевской армией.
Нужно было восстанавливать свое хозяйство. В этом ему помогал Гурвиль, секретарь и помощник Ларошфуко, который во время войны сделался важным посредником между фрондерами, а после ее окончания - преуспевающим дельцом. Герцогу нужно было заниматься и детьми - четырьмя сыновьями и тремя дочерьми. В апреле 1655 г. у Ларошфуко родился еще один сын. Жена все это время преданно ухаживала за герцогом и поддерживала его. Об этой женщине мало что известно - Ларошфуко почти не упоминал о ней, письма, которые он писал ей во время Фронды, не сохранились. В это время Ларошфуко пополнял свое образование, и ему много читали вслух. Тогда же он решил написать мемуары, чтобы запечатлеть все события, которым был свидетелем.
В 1656 г. ему разрешили вернуться в Париж. Ларошфуко поселился у своего дяди маркиза де Лианкура. Он редко бывал при дворе, поскольку Людовик XIV вовсе не выказывал ему своего благоволения, зато Ларошфуко часто можно было видеть в литературных салонах. В салоне мадемуазель Монпансье тогда увлекались игрой в "портреты", и благодаря этому до нас дошел "автопортрет" Ларошфуко. Он охарактеризовал себя так: "Я не подвержен буйным страстям, меня почти никогда не видели в гневе и я никогда ни к кому не испытывал ненависти. Однако если речь идет о моей чести, я весьма щепетилен и всегда готов отомстить за оскорбление. Более того, я не сомневаюсь, что в этих случаях присущее мне чувство долга побудит меня довести до конца дело мести с большей непреклонностью, чем это сделала бы ненависть". Однако исследователи склонны полагать, что здесь скорее представлена "картина того, каким автор хотел бы быть, точный пример honnete homme". Этот автопортрет - первая из опубликованных литературных работ Ларошфуко. Он был издан вместе с другими "портретами", собранными герцогиней Монпансье, в 1659 г. Сюда же вошел и "портрет" Ларошфуко, сделанный рукой кардинала де Ретца, который тот позднее включил в свои мемуары. Вот что он писал о герцоге: "Он неизменно отличался нерешительностью, но я, право, не знаю, чему ее приписать. Причиной ее не могло быть богатое воображение, ибо оно у него отнюдь не отличалось чрезмерной живостью. Ее нельзя объяснить также скудностью ума: не блистав им в деле, он всегда отличался основательностью суждений. Перед нами следствия этой нерешительности, причины же ее нам не известны. Он никогда не был воином, хотя был храбрым солдатом. Ему никогда не удавалось быть ловким придворным, хотя он всегда желал им стать. Он никогда не был полезным участником партии, хотя всю жизнь принадлежал к какой-нибудь из них". Большую часть времени Ларошфуко проводил в Вертее. Тому было много причин: его слабое здоровье, немилость короля, но основная - недостаток средств, не позволявший жить в дорогой столице. Дела немного наладились, когда стараниями Гурвиля он получил в июле 1659 г. пенсию в 8 тыс. ливров в качестве компенсации за понесенные во время Фронды убытки. В том же году состоялась свадьба его старшего сына, принца Марсийяка, со своей кузиной, Жанной-Шарлоттой, богатой наследницей дома Лианкуров. Ларошфуко окончательно помирился с двором и даже получил от короля в 1661 г. орден Святого Духа. С Гурвилем у Ларошфуко сложились необычные отношения. После Фронды герцог был разорен, а его бывший слуга близко сошелся с суперинтендантом финансов Никола Фуке и вскоре разбогател. Теперь он мог ссужать деньги герцогу, даже не надеясь получить их обратно. Факт, который вызывает самые противоречивые суждения, - это женитьба Гурвиля на старшей дочери Ларошфуко Марии-Катерине. Одни считают это ярчайшим свидетельством дружбы Ларошфуко и его бывшего слуги, другие - отражением бедственного положения герцога. Первое мнение подтверждается многими, порой, казалось бы, незначительными фактами. К примеру, когда Ларошфуко ослеп после ранения и не мог писать, то позволял Гурвилю, в отличие от других своих помощников, вести свою переписку с такой степенью свободы, которая может свидетельствовать только об исключительно близких и доверительных отношениях между ними. Если другие писали под диктовку герцога, то Гурвиль делал это сам и порой даже от своего имени, но обязательно упоминая то, что хотел сказать герцог. Это были именно письма герцога, а не его собственные. Свидетельства тому - подписи Ларошфуко, надписи на конвертах и герцогская печать. "КАК МАЛО НА СВЕТЕ СТАРИКОВ, ВЛАДЕЮЩИХ ИСКУССТВОМ БЫТЬ СТАРИКАМИ!" С конца 1650-х годов Ларошфуко поселился в пригороде Парижа. Он часто посещал литературные салоны - мадам де Сабле, мадам Рамбуйе, мадемуазель де Скюдери. В те годы там увлекались игрой в "сентенции". "Не знаю, заметили ли Вы, что охота составлять сентенции распространяется, как насморк", - писал Ларошфуко госпоже де Сабле. Правила этой игры были таковы: заранее определялась тема, в соответствии с которой каждый составлял афоризмы, затем сентенции зачитывались в салоне, и из них выбирались самые меткие и остроумные. С этой игры начались "Максимы". Само слово "максима" происходит от латинского выражения "maxima sententia" (высший принцип) и обозначает краткое изречение, четко формулирующее нравственное, житейское правило. В 1661 - начале 1662 г. Ларошфуко закончил писать основной текст "Мемуаров" и дал прочитать рукопись некоторым друзьям. Неизвестно, через кого, но она попала к одному издателю, который опубликовал ее в Руане в сильно измененном виде, зашифровав имя автора как "M.D.L.R.". Однако эта аббревиатура легко всеми разгадывалась. Издание вызвало громкий скандал. Герцог де Сен-Симон, отец известного мемуариста, посетил всех книгопродавцев и на каждом экземпляре книги написал: "Автор лжет". Возмущенный самоуправством издателя, Ларошфуко отказался от авторства этой книги и обратился с жалобой в парижский парламент, который указом от 17 сентября 1662 г. запретил ее продажу. В том же году в Брюсселе был издан авторский вариант "Мемуаров". Они охватывают 1624-1652 гг., три части из пяти повествуют о Фронде. Одновременно Ларошфуко работал и над "Максимами". Все новые афоризмы он посылал друзьям, чаще всего - мадам де Сабле и Ж. Эспри, интересуясь их мнением, и с просьбой исправить то, что сделано плохо. Фактически он дополнял и редактировал "Максимы" всю оставшуюся жизнь. Если в первых вариантах за тем или иным афоризмом часто угадывалось какое-либо конкретное лицо или событие, то после длительной и тщательной "шлифовки" все частное приобретало вид всеобщего закона. На сегодня известно 14 списков и редакций "Максим". Все без исключения исследователи отмечают безупречный стиль этого произведения: "Его изречения предельно отточены и отшлифованы, в них нет ни одного лишнего слова, они просты и естественны по своему грамматическому построению, остроумны и метки, как эпиграммы". С публикацией "Максим" Ларошфуко тоже не повезло. Первое издание вышло в 1664 г. в Голландии, снова без ведома автора. Герцог был в ярости. Он срочно издал другой вариант. Всего при жизни автора было выпущено пять одобренных им публикаций: в 1665 г.-317 афоризмов, в 1666 г-307, в 1671 г-341, в 1675 г-413, в 1678 г - 504. Каждый раз состав сборников менялся. Появлялись новые афоризмы, а те, что дублировали друг друга или напоминали мысли других авторов, исключались из книги. Всего было исключено 79 максим, 58 афоризмов были изданы только посмертно.
"Максимы" сразу вызвали большой интерес читающей публики. Кто-то нашел их превосходными, кто-то совершенно неверными. "Он так жестоко нападает на добродетель, что меня это возмутило, как и многих других", - писала мадам Лианкур. Были и другие отзывы: "Между ними (максимами - А.С.) Вы найдете божественные, и, к стыду моему, я некоторых не понимаю. Бог знает, посчастливится ли Вам больше меня?" Герцогиня де Лонгвиль, прочитав их, запретила своему сыну, графу Сен-Полю, отцом которого, судя по всему, был Ларошфуко, посещать салон мадам де Сабле, где проповедовали такие мысли.
"Максимы" были посвящены анализу человеческих поступков и их мотивов. Ларошфуко пришел к выводу, что привычная схема оценок "добродетель - порок" слишком упрощает действительность. Значительная часть афоризмов демонстрировала читателям истинную подоплеку внешне вполне добродетельных поступков: "За отвращением ко лжи нередко кроется затаенное желание придать вес нашим утверждениям и внушить благоговейное доверие к нашим словам"; "В основе так называемой щедрости обычно лежит тщеславие, которое нам дороже всего, что мы дарим". Или: "Мы храним верность долгу нередко лишь из лени и трусости, все лавры за это достаются на долю наших добродетелей". Основной причиной тех или иных поступков герцог называл "себялюбие", характерное для человеческой природы и заставляющее людей поступать, порой не осознанно, к своей выгоде: "Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие", "Ни один хитрец не сравнится в хитрости с себялюбием", "Воспитание молодых людей обычно сводится к поощрению их врожденного себялюбия", "Ни в одной страсти себялюбие не царит так безраздельно, как в любви; люди всегда готовы принести в жертву покой любимого человека, лишь бы сохранить свой собственный". У.Дж. Мур определил "себялюбие" в том значении, в каком его употребляет Ларошфуко, - как инстинкт самосохранения, присущий любому человеку. Большинство современников герцога, а вслед за ними и многие исследователи его творчества усмотрели в афоризмах Ларошфуко цинизм и пессимизм. Ларошфуко сам ответил на этот упрек: "Сентенции, обнажающие человеческое сердце, вызывают такое возмущение потому, что людям боязно предстать перед светом во всей своей наготе"; "Мы чаще всего потому превратно судим о сентенциях, доказывающих лживость людских добродетелей, что наши собственные добродетели всегда кажутся нам истинными". Внимательно познакомившись с "Максимами", можно заметить, что такие категоричные высказывания, как "Ларошфуко разрушает идеалы и все помыслы человека" и "для Ларошфуко нет ничего святого", не имеют под собой достаточных оснований. Иначе как понять такие его афоризмы: "Истинный друг - величайшее из земных благ, хотя как раз за этим благом мы меньше всего гонимся"; "Истинно благородные люди ничем не кичатся"; "Важнейший признак высоких добродетелей - от самого рождения не знать зависти?” Ларошфуко не посягал на высшие жизненные ценности, он лишь стремился найти скрытые мотивы поведения людей. А это вовсе не означает, что он не верил в добродетель, - "за его критикой неизменно присутствует положительный идеал высоконравственного и образованного человека" (Х. Шредер). Он словно хотел научить читателя различать истинное и ложное, и ему это блестяще удалось. "Все жалуются на память, но никто не жалуется на свой разум", - шутливо подмечал он. Такие ирония и изящество, свойственные многим афоризмам Ларошфуко, и сделали "Максимы" столь популярными. Итак, современники посчитали Ларошфуко слишком суровым. Граф де Сен-Поль действительно покинул салон госпожи де Сабле. Но вскоре его начала приглашать к себе госпожа де Лафайет, и закончилось это тем, что и сам Ларошфуко тоже стал все чаще захаживать к ней. Началось их сближение. Герцог почти ежедневно бывал в ее доме, помогал работать над романами. Его советы и поправки помогли ей в создании "Принцессы Клевской" и "Заиды". Каждую пятницу Ларошфуко ходил обедать к епископу Майскому, иногда ужинал у Гурвиля. Почти ежедневно гости собирались у госпожи Лафайет или у Ларошфуко, если он не мог приехать, беседовали, читали новые книги. У них бывали многие известные люди того времени - Ж. Расин, Ж. де Лафонтен, Ж.-Б. Мольер, Н. Буало. В эти же годы Ларошфуко написал 19 небольших эссе о морали, которые были собраны вместе под названием "Размышления на разные темы", но впервые изданы только в XVIII в. В них Ларошфуко обращался к тем же проблемам человеческой природы, что и в своих афоризмах, и потому "Размышления" часто публикуют вместе с "Максимами". Так, о проявлении людской откровенности он писал: "Чаще всего люди пускаются в откровенность из тщеславия, из неспособности молчать, из желания привлечь доверие и обменяться тайнами". Но "Размышления" гораздо менее известны, прежде всего потому, что по форме уступают ярким, метким и лаконичным "Максимам". Названия этих эссе отражают как вполне традиционные проблемы - "Об истинном", "О вкусах", "О непостоянстве", "Об откровенности", так и весьма интригующие темы - "О любви и о море", "О сходстве людей с животными", "О происхождении недугов", "О кокетках и стариках". В отличие от "Максим", где стирается всякий намек на конкретное лицо или событие, в "Размышлениях" Ларошфуко приводит массу исторических примеров. Эссе "О событиях этого века" целиком соткано из небольших удивительных и поучительных историй. Он пользовался и вполне прозрачными аналогиями. У герцога часто бывал Лафонтен, известный своими баснями, в которых использовался старинный прием - уподобление человека какому-нибудь животному. Этим приемом воспользовался и Ларошфуко: "Сколько лошадей, переделавших множество полезных работ, а потом, на старости лет, заброшенных хозяевами; волов, трудившихся весь свой век на благо тех, кто надел на них ярмо; стрекоз, только и знающих, что петь; зайцев, всегда дрожащих от страха; кроликов, которые пугаются и тут же забывают о своем испуге; свиней, блаженствующих в грязи и мерзости; подсадных уток, предающих и подводящих под выстрел себе подобных; воронов и грифов, чей корм - падаль и мертвечина!". Как и "Максимы", эти коротенькие эссе лишь ставят вопросы и обозначают проблемы, над которыми Ларошфуко каждому предлагает поразмышлять. Этой цели служат и исторические примеры, и проводимые автором параллели. Часто из-за болезни Ларошфуко был вынужден оставаться дома. С 40 лет его мучила подагра, давали о себе знать и многочисленные ранения, болели глаза. Он совершенно отошел от политической жизни ив 1671 г. даже отказался от титула и звания пэра в пользу своего старшего сына принца Марсийяка, который начинал успешную карьеру при дворе. Однако Ларошфуко, этот полуслепой, больной человек, в 1667 г. в возрасте уже 54 лет добровольцем отправился на войну с испанцами, чтобы участвовать в осаде Лилля французскими войсками (Лилль в то время входил в состав Нидерландов - владения Испанского королевства).
В 1670 г. умерла его жена. В 1672 г. - новое несчастье: в одном из сражений принц Марсийяк был ранен, а граф Сен-Поль убит. Через несколько дней пришло сообщение, что от ран скончался четвертый сын Ларошфуко, шевалье Марсийяк. Историки часто приводят трогательное свидетельство госпожи де Севинье, что при этих известиях герцог старался сдержать чувства, но слезы сами текли у него из глаз.
В 1679 г. Ларошфуко было предложено стать членом Французской академии, но он отказался от почетного звания академика и от участия в церемонии его соискания. Одни считают причиной этому застенчивость и робость перед аудиторией, другие - нежелание прославлять в торжественной речи Ришелье, основателя Академии. В конце ноября того же года состоялась свадьба внука герцога, Франсуа де Ларошгийона, будущего герцога де Ларошфуко, с дочерью могущественного министра Лувуа. В начале 1680 г. состояние здоровья Ларошфуко резко ухудшилось. В ночь с 16 на 17 марта он скончался в Париже от приступа подагры на руках у знаменитого епископа Боссюэ. Похоронен он был в фамильной гробнице в Вертее. "ЛЮДИ ОХОТНО МОЛЧАТ, ЕСЛИ ТЩЕСЛАВИЕ НЕ ПОБУЖДАЕТ ИХ ГОВОРИТЬ" Современники относились к Ларошфуко не так предвзято, как многие исследователи. Даже его заклятый враг де Ретц, называя множество недостатков герцога, среди которых главным считал нерешительность, отмечал и его достоинства, такие, как здравый смысл, мягкость нрава, храбрость, основательность суждений, и считал, что если он "постарался бы лишь прослыть самым учтивым придворным своего времени, ему бы это вполне удалось". Но вместе с тем среди близких людей Ларошфуко не вызывал того восхищения, которое порой испытывают к нему историки. Современники его уважали, но не стремились с ним познакомиться. Новые фавориты, собравшиеся вокруг Людовика XIV, не спешили сойтись с ним. Да и те, кто был рядом, высказывались сдержанно, хотя и отмечали многие его достоинства - проницательность, ловкость, храбрость, мужество. Так, весть о разрушении Вертея он принял "со свойственной ему стойкостью". Его друг П. Лене отмечал присущие Ларошфуко твердость духа, храбрость и здравый смысл. Он сравнивал его с другим известным фрондером - герцогом Буйонским и полагал, что Ларошфуко "был не менее проницательным, не менее ловким, чем тот". Ш. Сент-Эвремон говорил о его благородстве: "Ему не свойственна корысть, поэтому и неудачи его являются лишь заслугой. В какие бы сложные условия ни поставила его судьба, он никогда не пойдет на низости". Мадам де Мотвиль отзывалась о Ларошфуко с легкой иронией: "Он был довольно солидной фигурой и имел достаточно уважения в обществе, чтобы позволить себе тешиться химерами". Итак, из отзывов современников, так же как и из характеристик исследователей Ларошфуко, нельзя вынести однозначной оценки этой личности. Бесспорно лишь то, что этот человек всю жизнь старался поступать правильно и гордился этим. Вполне вероятно, что его идеалом были герои "Астреи", и он действительно "всю жизнь был верен романам". Как и любой другой, он совершал ошибки и, возможно, не всегда сам себе в них признавался. Но он всегда стремился прослыть настоящим honnete homme и старался поступать соответствующим образом. Это стремление, как он считал, оставалось незамеченным и непонятым, что вызывало в нем глубокое разочарование. Если сравнить "Мемуары" Ларошфуко с воспоминаниями других авторов - Монтрезора, де Ретца, мадам де Моттевиль, - то станет заметна их "обезличенность". Автор явно хотел отделить себя от описываемых событий, создать ощущение стороннего наблюдателя. Те части, которые были созданы первыми, даже написаны от третьего лица. На протяжении всего повествования Ларошфуко пытался придерживаться одной линии: "Я не притязаю писать историю и намерен говорить о себе лишь тогда, когда это будет иметь прямое отношение к людям, с которыми я был связан общностью стремлений и дружбой". Ларошфуко рассказывал только о тех событиях, в которых участвовал сам. Говоря о своих друзьях, он ограничивался яркими, но короткими отзывами, хотя у него были все возможности представить их в самом выгодном свете. Французская исследовательница Н. Хепп объясняет это тем, что "разочаровавшийся человек редко бывает склонен благожелательно смотреть на тех, кто был рядом с ним во времена фавора". Однако общий вывод, который она делает, сводится к тому, что Ларошфуко так поступал вполне сознательно. По мнению исследовательницы, он специально подчеркивал собственные достоинства, рисуя вокруг себя "галерею посредственностей" и описывая политику министров, чтобы подвести читателя к мысли, что ни рыцарский идеализм, ни политический реализм не стоят той цены, которую за них предлагают. М. Бишоп дает другой вариант объяснения. Обращая внимание на то, что Ларошфуко работал над "Мемуарами" и "Максимами" примерно в одно время, он, полемизируя с некоторыми исследователями, полагающими, что в "Мемуарах" в последний раз проявляются юношеские идеалы Ларошфуко, замечает, что не может человек писать одно произведение, будучи увлечен рыцарским идеалом юности, а затем, отложив эту рукопись и взяв другую, начать критиковать все и вся. В воспоминаниях Ларошфуко, считает Бишоп, нет истинно благородных героев потому, что он уже давно научился различать за человеческими поступками корысть, суетность, трусость, жадность. Доброе и хорошее всегда было связано для него с плохим: "Он видел множество примеров храбрости и верности, - отмечает исследователь, - но они обычно тесно переплетены с другими, менее приятными качествами". Такое объяснение вполне разумно, однако Бишоп как бы не замечает того факта, что собственный образ казался Ларошфуко весьма привлекательным. Очевидно, дело было не только в том, что он распознал общую суть человеческой природы. Возможно, в "Мемуарах" нашло отражение его стремление поступать правильно, следуя идеалу благородного и благовоспитанного человека, не замеченное ни обществом, ни его друзьями. Ларошфуко не интересовало чужое благородство, потому что он хотел поведать о своем. Эту версию подтверждает и то, как он описывал свои отношения с друзьями. В "Мемуарах" приведено множество примеров, как он предпочитал подвергнуть себя опасности, нежели презреть свой долг по отношению к другу. Так, будучи сам в опале, он помог бежать за границу герцогине де Шеврез и графу Монтрезору. Любопытна фраза, которая сопровождает рассказ об этих поступках: "Я ждал, что кардинал Ришелье снова обрушит на меня свою ненависть, и тем не менее навлекал ее на себя, упорно впадая в одну и ту же вину из-за неотвратимой необходимости выполнить свой долг". При прочтении первых глав "Мемуаров" возникает впечатление, что Ларошфуко гордился вовсе не тем, что поддерживал близкие отношения с известными людьми, и не своей привязанностью к друзьям, а именно тем, что он поступал по отношению к другим людям "как должно". Он часто подчеркивал, что те или иные его поступки были продиктованы не его желаниями, а долгом перед другим человеком. Так, характеризуя свои отношения с герцогиней де Лонгвиль, из-за которой, по мнению многих, он и ввязался во Фронду, он писал о себе в третьем лице: "Герцог Ларошфуко не мог с такою же откровенностью говорить о своем возвращении к войне: он связал себя словом разделять взгляды г-жи де Лонгвиль и единственное, что тогда было в его возможностях, - это попытаться убедить ее желать мира".
После этих событий прошло больше 20 лет, и он уже далеко не так хорошо относился к своим бывшим друзьям. Оценивая людей, среди которых он называл и Сент-Ибара, Ларошфуко писал: "Люди неуживчивые, беспокойные и необщительные, притворявшиеся, что они - сама добродетель". К ним он прибавлял и своего "лучшего друга графа Монтрезора, который, не в меру усердствуя в подражании Сент-Ибару и Варикарвилю, ни в чем не отступал от их образа действий и взглядов". В результате Ларошфуко делал печальный вывод: "На свою беду, я был с ними в дружеских отношениях, не одобряя, впрочем, их поведения". Свое же собственное поведение по отношению к ним он хотя и признавал наивным, но отнюдь не считал неправильным.
Вряд ли стоит идеализировать Ларошфуко. Но он, бесспорно, не заслуживает ни презрения, ни насмешливой критики. Он был умен, наблюдателен и благороден, хотя его благородство, пожалуй, было не вполне бескорыстным и во многом покоилось на тщеславии. Все эти качества проявлялись в нем одинаково сильно. Видимо, поэтому в процессе более чем столетнего изучения исследователям так и не удалось дать однозначное определение этой личности. Многие из них лишь повторяли слова кардинала де Ретца о том, что "в герцоге де Ларошфуко всегда и во всем было нечто недоступное определению". Горечь от непонимания и разочарованность, конечно, отразились в афоризмах Ларошфуко. Однако это ничуть не умаляет их значения. Неправильно было бы видеть в "Максимах" только личную обиду. Ларошфуко отнюдь не притязал на то, что сам начисто лишен тех недостатков, которые свойственны человеческой природе. Недаром в его едких замечаниях часто встречается местоимение "мы": "Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой"; "Счастье и несчастье мы переживаем соразмерно нашему самолюбию"; "Мы потому так нетерпимы к чужому тщеславию, что оно уязвляет наше собственное"; "Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у других". Кроме того, следует отметить, что "Максимы" вполне вписываются в то пессимистическое направление, которое существовало тогда в литературе: афоризмы Б. Паскаля и Ж. Лабрюйера рисовали картину немногим более радужную, чем у Ларошфуко. Однако меткие, ироничные "Максимы", отличающиеся прекрасным стилем, стали самыми известными среди произведений такого рода. Часто даже в художественной литературе можно встретить то один, то другой афоризм французского герцога. Сам же Ларошфуко, имевший такую сложную и запутанную судьбу и противоречивый характер, являлся одним из интереснейших людей своего времени. Разумовская М.В. Ларошфуко и Фронда. - Литература и эстетика. Л., 1960, с. 5-25. Ее же. К истории "Максим" Ларошфуко. - Вопросы творческой истории литературного произведения. Л., 1964, с. 77-92. Разумовская М.В. Ларошфуко, автор "Максим". Л., 1971. Липецкая Э.Л. Ф. де Ларошфуко. - Писатели Франции. М., 1964, с. 137-143. Виппер Ю.Б., Самарин P.M. Курс лекций по истории зарубежных литератур XVII века. М, 1954. Артамонов С.Д., Самарин P.M. История зарубежной литературы XVII века. М., 1958. Их же. История зарубежной литературы XVII-XVIII вв. М., 1973. Виппер Ю.Б. XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969.