Емь летописная

Введение.

При изучении средневековой истории Русского Севера
историографический аспект является наиболее сложным, и в то же время, наиболее
интересным. Можно без преувеличения сказать, что он является одним из важнейших
при реконструкции исторического процесса в столь отдаленное время. Вопросы исторической
географии привлекли внимание исследователей XVIII-XIX
веков, они интересуют историков и в наше время, в силу постоянного увеличения
источникового материала. Многообразие источников по исторической географии способствовало
привлечению к ее изучению специалистов самых разных дисциплин, внесших свой
существенный вклад в пополнение наших знаний об историко-географической
ситуации, как в раннем, так и в классическом средневековье на Русском Севере.
Актуальность темы, таким образом, состоит в представленном нами механизме
использования разнохарактерных источников по изучению Русского севера.
Историко-географический аспект как раннесредневековой, так и средневековой
истории Русского Севера никогда не был предметом специального и комплексного
исследования. В то же время, изучение его основных положений может
способствовать решению общих вопросов средневековой истории Северной Европы.

За последние десятилетия значительно изменились
подходы историков к роли материалов смежных исторических дисциплин в процессе
исторических реконструкций. Это выражается не только в интенсификации
этнографических, антропологических и археологических исследований на
рассматриваемой территории, но и в новом понимании интерпретации добытого
материала, его взаимосвязи с этническим, социо-культурными и экономическими
процессами, происходившими в регионе. Автор считает наиболее оправданным
комплексный подход к изучению проблемы, с использованием всех известных на
сегодняшний день источников, как письменных, так и материалов смежных
исторических дисциплин.

Глава I. Этимология названия еми.

Прежде чем начать анализ литературы по проблеме,
необходимо, что мы вкладываем в понятие «емь», а так же какова ее этимология и
вариативность названия в исторических источниках и литературе. И как показывает
анализ в различные времена, в различных странах, источниках просматривается
достаточно большая дифференцированность названия еми.

Во-первых,  следует, определится, откуда вообще
произошло это название. Наиболее приемлемым высказывание сделанное Р.А.
Агеевой, которая считает, что «все северные народы названы собирательными
именами и они, как правило, являются передачей самоназвания»[1].  
Причем емь относится именно к северным народам, наряду с другими племенами[2] (см. приложение 1). Но есть и другое мнение.
Существует теория, что «емь получила название от реки Емь, ныне Емца»[3].

Мы впервые встречаем емь в так называемом
историко-географическом введении Повести временных лет и Лаврентивской летописи[4], причем именно «еми». Но если посмотреть
далее под 1042 годом идет упоминание о «ями»[5].
Так чем же это обусловлено? Во-первых, можно рассматривать появление этих и некоторых
других названий, как производное от финского Hame[6]. Так каковы же были варианты транскрипций? Карамзин
отождествляет емь; гам; гамчан; гамскую землю[7],
собственно как производные. Подобные вариации представляет Н. Валонен[8]. Так же мнение, что «ямь => финское Hame,
тавастлендеры» высказывает и Р.А. Агеева[9].
Весьма интересные этимологические параллели перед нами рисует К. Ордин. В своем
Покорении Финляндии он замечает, что «емь по родству с Эстами именуется 
Тавастами»[10], кроме того, по его
мнению, «у Шведов они назывались Тав-эстами, по-фински Hame откуда у
летописцев и явилась Емь или Ямь»[11]. Нечто подобное мы находим
на страницах Борьбы Руси против крестоносной агрессии… И.П. Шаскольского[12], он считает, что «русское название емь
(ямь) произошло от самоназвания племени Hame,  шведское
название племени – «тавасты». Еще одну весьма интересную вариацию предлагает 
П. Епифанов.  Им  отождествляется Чудь и Емь[13], 
что, вероятно, связано с названием всех иноплеменников чудью. Итак, если взять,
что емь все же произошла от Hame, то что же означает «Hame». По словам
С.М. Соловьева, «Hame (Ham) значит мокрый водяной»[14].
И  это достаточно приемлемо, так как ареал обитания еми (хяме) достаточно
заболочен и имеет разветвленную речную систему, но наряду с этой точкой зрения
существует и мнение, что емь (ямь) собственно русское название[15].
И это достаточно приемлемо, так как другие авторы заявляют, что «емь – жители
болот и лесов  на севере»[16] 

Мы приняли, что емь (ямь)  передача самоназвания так,
что же оно передает? Здесь можно определить две отправные точки. Во-первых,
название оной произошло от места жительства, а, во-вторых,  от рода
деятельности, то есть ввиду отношений с соседями. Что касается второго, то это
касается, прежде всего, воинственности еми (в результате войн случались
поражения, в результате которых она облагалась данью)[17].
Так Словарь русского языка IX-XVII веков показывает нам, что «Емца – дополнительная
плата, подать», а «hñòè,
hìü – грызть, кусать»[18],
что тождественно с воинственностью. Как говорится, эти примеры говорят сами за
себя. Но рассмотрим другую точку зрения.

Другие авторы определяют, что «ема – удлиненная лощина
в лесу, куда собирается снеговая вода, заболачивая ее»[19],
что подтверждает их проживание в мокрой, болотистой местности. Но наряду с этим
Мурзаевы показывают еще такое название как «ям – большая полноводная река,
море»[20], что может свидетельствовать о проживании
по берегам озер, рек, морей.

Итак, следует отметить, что у нас выделилось две
основные теории происхождения названия еми. Во-первых, это от места жительства,
то есть они жили в болотистых, мокрых местах, что в достаточной степени
представлено на топонимической карте: река Емца, Еменьга, Еманиха, озеро Емзо,
деревня Еманово, местность Емская гора, Емецкая пустынь, Емецкий коней, Емецкое
болото и др. Этой точки зрения придерживаются С.М. Соловьев[21],
Э.М. и В.Г. Мурзаевы[22]. Во-вторых, это от рода
деятельности, то есть они были воинственны и платили дань, но эта теория весьма
гипотетична, так как это не отражается в топонимии и упоминается лишь в одном
источнике[23].

Глава II. Емь и ее место обитания.

Одной из наиболее важных сторон, рассматриваемой
проблемы,  является  место обитания еми. По этому вопросу имеется множество
точек зрения. Перед нами стоит задача в  более полной форме раскрыть все точки
зрения.

В так называемом историко-географическом введении ПВЛ
идет перечисление племен, живших на Руси[24].
По мнению Рыбакова, эта «фраза о перечислении племен вставлена  при
редактировании 1118-1120 годов и Нестор имел в виду современную ему ситуацию,
то есть конец XI – начало XII веков»[25].
Татищев же считает, что емь жила  «от Ладожского озера  до  Белого моря»[26], причем «восточнее карелы, которая граничит
с Финляндией»[27]. Такого же мнения придерживается
и Болтин[28], причем им показывается
достаточно большой ареал обитания еми.

Достаточно интересное мнение высказано С.Ф.
Платоновым. Он указывает на то, что емь жила на Руси с незапамятных времен[29]. Следует заметить, что автор при описании
используют достаточно интересную форму изложения: «финские народы не имели не
какого внутреннего устройства и занимали своими редкими поселениями достаточно
большие территории»[30]. Но остается загадкой как
же они, в частности емь, могли доставлять своей воинственностью столько проблем
соседям? А.А. Куратов определяет ареал обитания еми между Онежским озером и
низовьями Северной Двины[31], причем это высказывается,
как факт без каких бы то ни было доказательств.

А.И. Шегрен утверждал, что
исконной территорией расселения хямэсцев (еми, ями) была местность па севере
России, где жил вос­точный народ ямь (емь, гам) (некий центр на юго-восток от
Ла­дожского озера), откуда емь переселились в Финляндию около 1150 года нашей
эры[32]. Э. А. Тункело считал, исходя из балтского
происхождения слова хямэ (емь), что хямесцы (емь) были юго-восточной
группой прибалтийских финнов и аз тех краев пере­селялись в Финляндию[33]. И.П. Шаскольский отверг теорию Шегрена и
предложил в качестве древнейшей тер­ритории расселения хямесцев (еми)
Карельский перешеек, откуда про­изошло, по его мнению, их переселение на запад[34]. Д.Б. Бубрих полагал, что емь, ямь и гам,
встречающиеся в то­понимии, но имеют никакого отношения к Хямэ (еми)[35], но остается загадкой тот факт, что если
предложенные вариации встречаются в топонимии, то откуда же они взялись.

Финский исследователь И.И.
Миккола, опираясь на взгляды А. Хаккмана об истории железного века в Финляндии[36], выразил мнение, что хямеское население
(емь) продви­нулось в небольшом числе («ранние переселенцы и искатели сча­стья»)
с запада на восток вплоть до севера России. Но, по его мнению, «ямское
население», которое упоминается в русских раннесредневековых летописях в бассейне
Печоры не было хямеским[37]. Финские архео­логические
и исторические исследования относили исходную территорию Хямэ (еми) к бассейну
реки Кокемяэнйоки, откуда поселения хямэ (еми) и их культура в железный век
продвинулась вплоть до Ла­дожского озера[38].
Х. Киркинен выразил мнение, что было два Хямэ, выделившихся из пле­мени-основы,
причем одно из них обитало в низовьях Северной Двины[39],
но эта точка зрения подвергается резкой критике коллективом авторов Письменных
известиях о карелах, которые считают, что уже в XI веке емь обитала в Финляндии, причем это мнение высказано
категорично и аргументируются различными как русскими, так и скандинавскими
источникам[40]. Датский специалист И.
Линд очень резко отверг возможность существо­вания восточной еми (ями, хямэ)[41]. Тем не менее Киркинен твердо придерживается
той точки зрения, что в названии реки Ямцы (Jemtse) в бассейне Сев. Двины можно видеть очень старый
топоним Хямэ[42].

Археологические
исследования, и первую очередь в Эстонии, стали вновь подчеркивать
преемственность населения и культуры, в ареале прибалтийских финнов начиная с
каменного века[43], и X. Моора пришел к
выводу, что хямесцы били древним северным прибалтийско-финским племенем,
которое состояло в тесных контактах с населением северного побережья Эстонии.
Позже, при появле­нии переселенцев из Эстонии в Финляндии появились Суоми и
«собственно финны», или варсинайс-суоми[44].

Согласно древним
представлениям, зафиксированным в более поздних средневековых источниках «земля
еми простиралась от соленого моря до соленого моря»[45],
то есть от берега Финского залива до берега Белого моря, что сходно с мнением
Татищева.

В своем Историко-географическом очерке Заонежья М.В.
Витов  отмечает, что емь приладожская  являлась коренным населением  Русского
севера[46], но наряду с ним такого же
мнения придерживается и Л.В. Успенский[47].
Примерно аналогичной точки зрения придерживается и П. Епифанов. Он считает, что
емь исконно жила на севере Руси, а потом переселилась  «вдоль южного берега
Ладожского озера, через Неву и южную часть Выборгской губы и от туда в
юго-западную Финляндию»[48]. Но в его теории
настораживает высказывание, что «финны (емь) везде встречались с остатками
дикого Югорского населения, от которого получили несколько тысяч Югорских
названий местностей, доказывающих, что Угра была первоначальное население
Финляндии»[49]. Но если мы откроем Север
в далеком прошлом  Ф.С. Томилова, то увидим, что «Югорские племена жили на северном
Урале и за уральским хребтом»[50]. Конечно, эти разночтения
не имеют принципиального значения, но все-таки заставляют задуматься о
достоверности сообщений. По мнению К. Ордина, «Емь пошла по Волге, так  как
жила по ее берегам, к верховьям и осела по южным берегам Ладожского и Онежского
озер. Здесь они раздробились на более мелкие племена. Собственно тавасты  (емь)
занимали положение восточнее Балтийского моря между Онегой и Белоозером»[51]. Эту точку зрения можно назвать
оригинальной, но едва ли с ней можно согласится безоговорочно. Автор,
высказывая свою теорию, не подкрепляет ее какими бы то ни было источнииками, а
хотелось бы увидеть археологическое подтверждения обитания еми по берегам
Волги. Но есть и несколько иная точки а зрения, а именно, что емь первоначально
жила на Волге, а появление еми в Финляндии осуществилось около 2-3 тысяч лет
назад и окончательно она обжилась к первому тысячелетию[52],
причем эта точка зрения так же не подкреплена источниками. Нечто подобное
отмечает и Н. Валонен. Он высказывает мнение, что «Финляндия заселялась уже
сформировавшимися  племенами[53], причем место, которое
определятся авторами сходно с мнением других исследователей [54]
(см. приложение 4).

Н.М. Карамзин считает, ссылаясь на Нестора, что емь
жила в Финляндии[55], тем самым он соглашается 
с летописными сведениями, которые, вероятно, были вымышлены. Причем он
выстраивает очень интересные аргументацию, которую мы постараемся разобрать
достаточно детально. Первое, чем он руководствуется это, что «емь в 1240 году
шла на кораблях против Новгорода и хотела взять Ладогу»[56],
но Ладога стояла на Волхве и остается вопросом разве нельзя было плыть на
кораблях к низовьям Волхва, если считать, что емь жила между Ладожским и
Онежским озерами? Второе, на чем Карамзин заостряет внимание, это поход 1256
года Александра на емь через Капоре[57]. Здесь в принципе нечему
возразить и все достаточно приемлемо. Третье на чем Николай Михайлович заостряет
внимание это летописное известие о походе 1227 года ладожан на емь[58]. Но разве нельзя считать, что ладожане это
жители Ладоги  и ходили на емь необязательно жившую в Финляндии? Этот факт
можно поставить под сомнение. Четвертый аргумент построен также на походе, но
уже 1311 года. В нем говорится, что новгородцы за морем  воевали с емью. Причем
он приводит различные доказательства этого[59].
Карамзин говорит, в большинстве своем, о событиях XIII-XIV
веков, и  если считать, что емь  в XI-XII веках
переселилась в Финляндию, то его мнение справедливо, но если такого переселения
не существовало, то правомерно говорить о существовании двух племен: одного в
Финляндии, а другого на Русском Севере. Подобное мнение высказывается и Н.А.
Ингульской: «с течением времени в Финляндии образовалось три основные племенные
группы: … на юге центральной части страны хяме (по-русски емь, по-шведски тавасты)»[60]. Здесь мы опять не находим археологических
сведений. Следует думать, что эти сведения относятся к XIII-XIV
векам. М. Клинге определяет, что «емь (хяме) занимала центральную часть
Финляндии»[61], хотя он не аргументирует
свою точку зрения. Иначе говоря, им не представлено археологических доказательств
и не дает датировки, что делает его мнение весьма гипотетичным.

Весьма интересную этническую ситуацию перед нами
рисует В.В. Седов, причем место еми находится именно в южной Финляндии[62] (см. приложение 5).
Аналогичную карту рисует и Пименов[63]  (см. приложение 6).
Авторы Всемирной истории определяют место жительства еми на карельском
перешейке[64] (см. приложение 7).
Примерным аналогом могут явиться Исторические провинции Финляндии У. Соло[65] (см. приложение 8), он указывает провинцию
Хяме на месте обитания  еми, указанном другими авторами,  это может быть обусловлено
самоназванием провинции, то есть на месте обитания хяме (еми) со временем образовалась
одноименная провинция. Отличным от всех других мнением располагает А.М.
Прохоров. По его мнению, Емь обитала в современной Московской области[66]. Его точка зрения основана на фольклорных
преданиях, но ведь одного фольклора не достаточно, так как любая теория должна
стоять на археологическом фундаменте.

Отличную от других позицию занимает А.Н. Насонов. Он
полагает, что при распространении погостов на территории Обонежской пятины
(ряда), они доходили до поселений еми в Приладожьи[67]
(см. Приложение 9). Следует  заметить, что если совместить территорию
Обонежского ряда (пятины) и ареал обитания еми на Русском Севере (по мнению
большинства авторов), то они совпадают (см. приложения 4-9). Причем Насонов
замечает, что от еми прионежья следует отличать их сородичей, обитавших на
юго-западе Финляндии»[68]. Важно заметить, что,
давая очертания Обонежской пятины, он определяет место еми от Онежского озера
до Белого моря[69]. Парадокс заключается в
том, что он определяет два места обитания еми. Насонов определяет, что
существовало две еми: «приладожская» и «прионежская», причем он не представляет
достаточно аргументированных доказательств, как того, так и другого. Чем это
может быть обусловлено? Вероятно, емь была распространена достаточно широко и
на большой территории, и можно говорить как о приладожской еми, так и о еми от
Онежского озера до Белого моря и это будет относительно равноценно (естественно
в рамках Обонежской пятины).

Весьма определенно о своих  взглядах заявляет  А.Г.
Едовин. Им выделено четыре основных положения своего мнения [70].
Он заключает, что «в эпоху раннего средневековья на севере Европы существовало
два различных племени – Хяме в Финляндии и Емь в Заволочье»[71],
но тут же возникает вопрос: «Почему он упоминает только «еми Заволочья» и
ничего не говорит о «еми приладожья» или «прионежья»? Во-вторых, он относит
«покорение (вытеснение?) еми из Заволочья относится к XIII веку»[72] (см. приложения 2-3), причем он отмечает,
что «первые столкновения новгородцев с хяме относятся к началу XIV
века»[73], но разве это означает  невозможность
обитания хяме в Финляндии без столкновений с новгородцами? Так же им отмечено,
что подвижки еми относятся к XII-XIII векам[74]. Весьма интересным представляется
его мнение, что емь тождественна биармам скандинавских саг[75],
но по данному факту им не предоставляется археологических доказательств, что
делает это высказывание весьма гипотетичным. Причем, определяя место еми на
Руси, он рисует достаточно подробную карту (см. приложения 2-3).

Теорий действительно много, но все же истинное место
обитания емь окутано легкой вуалью. Чтобы ее слегка приоткрыть проведем
небольшой анализ источников.

Во-первых, рассмотрим источники, которые говорят об
обитании еми на Русском севере. Первое упоминание мы находим в летописях[76], но эти известия не представляют перед
нашим взором ничего конкретного. Первая наиболее приемлемая запись относится
1137 году, где в «Уставной грамоте Святослава Ольгердовича», емь обязывают к выплате
дани «скорой» - мехами [77], причем не указывается
какая-либо сумма или количество. Очевидно, что этой записи предшествует поход
1123 года, где емь была покорена[78], но она не собиралась
мириться с таким положением вещей, и совершала набеги на Новгород и его земли.
Примером может служить поход 1141 года: «в то же лето придоша емь»[79]. Можно проследить
нестабильную ситуацию, то есть борьбу с переменным успехом, что лишний раз
доказывает воинственность еми, так как заметно ее конфронтационное отношение к
Новгороду.

Следующие событие действия, которого происходят в
приладожьи, относится к 1228 году: «Емь воевали бо бяху около озера на исадех и
Олоньсь»[80], таким образом, событие
относится к восточному приладожью. Следующий сюжет датируется 1255 годом:
«Послы новгородскыя Елуферья и Михаила Пинещинеча, а сына своего Василия посади
на столе. Воева князь Александръ с новгородци Емь»[81]. Многое в этих словах
подсказывает о том, что Александр ходил походом именно на «Заволоцкую емь».
Фраза цельной, нет обычной, в случае описания разных событий, вставки «в то же лето». Следовательно, если Александр ходил «в Низ», то
логичным выгляди его поход от туда в Заволочье.

Несмотря на обрывочность летописных сведений, имеются
некоторые соображения по поводу локализации еми. До начала XIV века мы не имеем
достаточных оснований, считать, что новгородцы сталкивались в походах с хяме.
Записи же XII—XIII веков — главным образом «Устав Святослава Ольговича» и события
1228 года — определенно указывают нам на обитание еми в Прионежьи и Заволочьи.

Помимо летописных и актовых источников, указывающих на
лока­лизацию еми, существуют и топонимические подтверждения, причем гидронимы,
имеющие в составе своих названий частицу «емь» в начале слова, группируются в
строго очерченных границах. Западная доходит до реки Онеги, восточная — до
Нижней Двины и Нижней Ваги, северная проходит примерно по 64-й параллели, а
южная — по водоразделу Нижней Ваги и Средней Онеги. Именно на этих территориях
находятся pека Емца, Еменьга, Еманиха, озеро Емзо, деревня Еманово,
местность Емская гора, Емецкая пустынь, Емецкий коней, Емецкое болото. На
топонимической карте Севера России не существует подобного ареала, насыщенного
«емскими» топонимами — данный факт служит косвенным подтверждением пребывания в
эпоху средневековья лето­писной еми в Заволочьи.

Фольклорная традиция бассейна реки Емцы
устойчиво сохраняет данные об обитании «еми», как одного из племен «чуди
заволочской» в здешних местах[82]. Так, например, село
Ратонаволок, около Емецка, в преданиях связывается с ожесточенными боями
чудской еми с новгородскими славянами[83]. Согласно преданиям,
остатки разгромленного новгородцами племени «бежали» с Емцы в лесные дебри
правобережной Двины и расселились в верховьях рек Юлы, Покшеньги и Немнюги,
смыкаясь с «пинежской чудью»[84]. Несмотря на фантастичность
преданий и позд­нейшие наслоения, все-таки они являются не менее интересными
источниками чем, например, исландские саги давно получившие признание в
исторической науке. Надо полагать, что предания имели под собой реальную
историческую основу. Кроме того, фантастичными оказываются только детали,
описываемые в преданиях,— ни одно из них, записанных на реке Емце, не содержит
сведений, что в регионе обитало какое-то иное племя, а не емь Постоянны в
преданиях и военные столкновения еми с новгородцами.

В настоящее время летописные данные
повсеместно используются археологами для воссоздания этнической истории путем
синтеза источ­ников. Описываемый же регион в археологическом отношении изучен
очень слабо. На реке Емце средневековых памятников вообще не обнаружено,
немного их пока на Онеге, Средней Двине и Нижней. Ваге. На «Емецком волоке».
Н.А. Макаровым были найдены два селища — Пустынька и Шестово[85].
Первое, по мнению автора раскопок, принад­лежит славянскому населению, а второе
относится ко второй половине I тысячелетию нашей эры. И содержит лепную
гладкостенную керамику, украшенную под венчиком поясками гребенчатого штампа,
что характерно для веской орнаментальной традиции[86]

На Нижней Bare известен
лишь Корбальский могильник с набором инвентаря XI—XII веков[87], 
в котором можно отметить древнерусскую круговую керамику, широко-лезвийный
топор с полукруглым выемом в основании, западноевропейский денарии, стеклянные
бусы, бронзовые зооморфные украшения, подковообразные фибулы, крест-тельник и
так далее — то есть налицо смешанный славяно-финский комплекс[88].

Наибольший интерес в плане изучения
дославянского населения региона вызывает обнаруженная в 1999 году экспедицией
на Средней Двине группа курганных могильников, не имеющая аналогов на территории
области[89]. Могильники располагаются компактной
группой в районе поселок Березник и говорят о хорошей освоенности региона и
оседлости населения. Впечатляет и количество найденных курганов — в общей
сложности их более трехсот. В могильнике Осиново I насчи­тывается 114
погребений, в самом маленьком — на реке Панице — всего два. В настоящее время
курганы представляют собой круглые в плане возвышения, вершины которых
находятся в 30—110 см. от уровня дневной поверхности, диаметр их — от шести до
одиннадцати метров. Часто на вершине курганов находится неглубокая западина,
происхож­дение которой пока не установлено. Все курганы оконтурены неглу­бокими
ровиками, иногда прерывающимися перемычками шириной до метра. Перемычек на
различных погребениях насчитывается от одной до пяти. Часть могильников не
содержит погребений с перемычками вообще, там же, где они имеются, ориентация
их близка к погребениям в Южной и Юго-Востоной группах курганов могильников.
Зачистка культурного слоя показала, что захоронения во всех могильниках совершены
по обряду трупосожжения.

Имеющихся археологических материалов явно недостаточно
для анализа этнической ситуации — регион нуждается в дальнейших кропотливых
исследованиях. Это вполне оправданно, так как здесь имеются памятники
(возможно, природного либо недавнего происхождения), связываемые местными
жителями с емью и чудью. Это «курган» на озере Задворском близ Емецка[90], курган «Могильник» около деревни Верхней
Котовского сельсовета на реке Ваймуге[91], могильник в деревне
Хаврогоры[92] «чудской городок» в
деревне Бросачиха на Ваймуге[93]. Один из могильников,
представлявший собой каменную насыпь, был раскопан в прошлом столетии А.Г.
Тышинским[94]. К сожалению, мы не имеем
документации по данным раскопкам. Этим пока ограничиваются археологические
источники по проблеме.

По-видимому, «емь» русских летописей была частично
ассимилирована славянами. Несомненно, что какую-то связь с летописным племенем
имеет новгородский тысяцкий Семьюн Емьин. Это реальная историческая лич­ность —
в 1219 года Емьин был отправлен Новгородом в поход на Тоймокары[95].
Интересно, что при возвращении новгородцев по реке Сухоне Суздальские князья
Юрий и Ярослав не пустили их по своей территории[96].
Есть предположение, правда, чисто гипотетическое, что Семьюн Емьин был финского
происхождения — так же, как и упоминаемый в «Уставе» Святослава Ольговича
«Чюдин».

Второе на, чем хотелось бы остановится это на
подтверждении источниками факта обитания еми (хяме) в Финляндии. Сначала
следует обратиться к летописным и актовым материалам. Первое упоминание оной,
которое можно приписать к финской еми, относится 1042 года:  «Èäh
Âîëîäèìåðú
ñûíú
ßðîñëàâè÷
íà ßìû è ïîáhäè ÿ è
ïëhíè
ìíîæåñòâî hìè, è
ïîìðîøà
êîíè ó
Âîëîäèìåðà,
ÿêî è hùå
äûùþùèìú
êîíåìú,
ñäèðàõó
êîæè ñ íèõú ñú
æèâûõú;
òîëèêî áî áh ìîðú
íà êîíåõú»[97], он был совершен на конях,
а не по морю, хотя, как видно из записи, он тоже дался не легко. Чем же это
может быть обусловлено? Как мы знаем, земля еми (хяме, тавастов) (центральные
финские озера) была камениста, и на конях по ней путешествовать, а тем более
вести военные действия было весьма затруднительно. Следующая запись относится к
1226 году: «Ярослав
Святославич ходил на емь за море, где ни един князь русскый не взможе бывати»[98], здесь летописец имеет в
виду, что русские князья только начинают осваивать северо-запад, и это был один
из первых походов. Далее мы встречаемся с финской емью в 1256 году, когда: «Александр ходил на
емь с новгородцами и суздальцами из Капорья»[99], то есть мы видим, что поход начинался из
Капорья, от куда на много удобнее идти в Финляндию. Но как там оказался русский
князь? Можно предположить, что именно этим годом или годом ранее датирован
поход Ярослава по своим землям, вероятно, для обложения данью.

Единственной же записью определенно упоминающей емь,
обитавшую именно в Финляндии (хяме или тавасты), является рассказ о походе
новгородцев в 1311 году (опять на лицо большой хронологический разрыв): «íà
ÿìü çà ìîðå, â
Íhìåöêóþ
çåìëþ
õîäèëè
íîâãîðîäöû…», сама запись вызывает интерес своей 
противоречивостью – вначале говорится о походе на «ямь», а затем в ходе повествования,
соперниками новгородцев оказываются «немцы»[100],
причем подобное упоминание имеется и под 1340 годом[101]. Чем могут быть обусловлены противоречия в
летописях, то есть высказывания о «еми» и о «немцах»? Скорее всего, они
произошли ввиду различного именования на Руси иноплеменников, ведь если мы
посмотрим, то зачастую находим отождествление иноплеменников и немцев. Следует
еще раз вернутся к записи 1340 года: «íà åìü çà
ìîðå, â Íhìåöêóþ
çåìëþ
õîäèëè
íîâãîðîäöû
âçÿëè êóïåöêóþ
è ÷åðíóþ
ðåêè, ãîðîä
Âàêàè, ðåêè
Êàâãàíó,
Ïåðíó è
âûøëè íà
«ìîðå»[102], как из нее видно, идет перечисление
гидронимов и городов. Что же это за названия и какое отношение они имеют к еми
и Финляндии? Мы знаем в современной Финляндии Ваивкие и Перно. Черной речкой
именуются в наших летописях одна из рек юго-западной Финляндии. Это может
свидетельствовать о нахождении еми в Финляндии.

Тавастланд, земля тавастов, финского племени хяме
занимает центральную часть юга современной Финляндии и известна как по шведским
(камень с рунической надписью), так и по русским (ПВЛ) источникам с первой
половины XI века. Это упоминание в числе территорий тянущихся
вдоль побережья Балтики, само по себе является свидетельством архаичности
информации, отраженной в списке, поскольку но источникам уже с XI
века земля племени хяме не выходила к Балтийскому морю, занимая центральные
финские озера.

Не смотря на то, что хяме мигрировали в пределах
Финляндии все-таки можно определить ареал их обитания. Он находится в районе
центральных финских озер, но это было не всегда. В разные времена границы
доходили финского залива, Ладожского озера. А топонимов с хяме и производных от
него можно найти достаточно много: провинция Хяме, города Ям (Кингисепп),
Тавастгус, Тавастланд (земля хяме, еми (ями)), Hameenmaa, то
есть земля еми, ями. Имеется множество топонимов Валья (Хяме), Хямъярви,
~ниитту, Хямеенхарью, ~мется, ~суо и другие. Такая топонимическая карта может
косвенно свидетельствовать об обитании хяме (еми, ями, гамов, тавастов) в
юго-западной Финляндии.

Так же весьма интересны археологические источники.
Достаточно большое количество исследователей считают, что движение
археологических культур происходило с запада на восток[103] (см. приложение 10).

Частой находкой в женских погребениях карельских
могильников являются овально-выпуклые фибулы (см. приложение 11). Они стали
предметом специального анализа Ю. Айлио, выделившего на основе орнамента 11
типов фибул. Он полагал, что карельские фибулы происходят от скандинавских
образцов[104]. К.А. Нордман датировал, рассматриваемые
фибулы, XII-XIII веками и отрицал их скандинавское происхождение[105].

О. Хальстрем  в Хяме выделил две большие группы –
западную, для которой характерны фибулы малых размеров, датируемые XI
веком, и восточную, характеризуемою более крупными экземплярами XII-XIII
веков[106].

Фибулы с ракообразным орнаментом (тип II,
по Ю. Айлио) специально анализировались П.Л. Лехтосало-Лахтандер. Выделено было
две группы, в первую вошли фибулы, ширина которых составляет 55-57% их длинны
(датируются XI-началом XII веков); фибулы второй группы
имеют соответственно показатели 59-61% и относятся к XII-началу XIII
веков[107].

Фибулы с орнаментом в виде плетенки, принадлежащие по
Ю. Айлио к типам F1-F4 (приложение 11: 13, 18). Распространенны они главным
образом в западном Приладожье. Кроме того, одна фибула F1 происходит из
земли ливов[108].

Овально-выпуклые фибулы типа J, по Ю. Айлио)
с лилиевидной орнаментацией (тип G), с крестообразным узором (тип I), с
рельефным узором, напоминающим четырехлепестковый лист клевера (тип Е), как и
упомянутые фибулы типа С1, нужно отнести к собственно финским (емским). Они
распространены почти исключительно вне земли карелы, в областях расселения еми
и суми.

Фибулы с орнаментацией, напоминающей рака с
расправленными клешнями (тип Н, Ю. Айлио считал, что в орнаментике этих фибул
предпочтительнее видеть изображение «древа жизни»), встречаются как в
памятниках карелы (см. приложение 11: 1, 29), так и среди древностей Хяме.
Количественно они все же преобладают на Карельском перешейке, что, однако, не
дает основания считать овально-выпуклые фибулы с изображением клешней рака
типично карельским украшением. Это было, скорее всего, карельско-емское
украшение. За пределами этой территории фибулы типа Н обнаружены в Швеции[109], в земле ижоры[110], в Орешке[111], Новгороде[112], Изборске[113].

Еще одним не маловажным археологическим источником
являются лыжи (см. приложение 12). На непарных лыжах, то есть одной длинной
другой короткой, ходили, отталкиваясь короткой лыжей и скользя на длинной.
Археологические данные не дают нам о таких лыжах неоспоримых материалов.
Происхождение их пытались связать со средней Швецией, с лопарским населением
северного побережья ботанического залива с центральной частью Приботнии и с
Саракуттой. В южной Финляндии лыжи с широкими желобами были найдены только в
Сарокутта и Хямэ. На этих территориях рано появились местные формы желоба. Исконным
термином его были huru, kauru, kuurto, kuurna, kuurain, которые возникли, видимо, в центрах расселения в
эпоху позднего и среднего железного века, поскольку они разделяются в известной
мере по сферам влияния этих центров и так же по более поздним средневековым
группам поселений. Наличие звука «k» в начале слова и другие
сходные явления указывают на то, что общая линия распространения шла отсюда, из
Хямэ, в Карелию вплоть до Олонца. Находки лыж с желобами датируются примерно VIII-X
веками[114].

Так же о наличии Хяме в Финляндии говорит  находка
жилищ[115]. План дома представляет
собой широкий прямоугольник (отношение сторон как 1:1,5), что дает возможность
свободно планировать комнаты, различным образом ставя внутренние перегородки.
Более старой является планировка «длинных домов» с анфиладным расположением
помещений. В Хяме, Сатакунта, Варсинайс-Суоми был широко распространен дом с
планировкой жилье+сени+клеть. Позже клеть стала превращаться в жилье, а в сенях
делали кухню и кладовую. Таким образом, присутствие Хяме (еми) неоспоримо.