Борис Алексеевич Тураев - корифей русской науки о Древнем Востоке

СОДЕРЖАНИЕ 1. Человек редкой эрудиции 2. Тураев как филолог и знаток древнеегипетского языка 3. Исторические воззрения Б. А. Тураева 4. История и география в трудах Б. А. Тураева 11 5. Б. А. Тураев как религовед 6. Тураев и отечественная история 7. Примечания, литература 18 ЧЕЛОВЕК РЕДКОЙ ЭРУДИЦИИ Имя академика Бориса Алексеевича

Тураева (1868 – 1929 гг.) как одного из основателей и корифеев русской науки о Древнем Востоке, навсегда останется в ее анналах. А вклад русской и советской школы в изучение проблем древнегреческой истории весьма существенен. Таким образом, вопрос о месте Тураева в отечественной и мировой науке далеко не праздный и не «парадный». Данная работа не может претендовать на детальное и тем более исчерпывающее описание научной и педагогической

деятельности Б. А. Тураева и ее оценку с современных позиций науки – для этого, как заявил М. А. Коростовцев, потребовался бы целый том. Таким образом, в данной работе затрагиваются только некоторые аспекты его разносторонней деятельности. Б. А. Тураев по своей узкой специальности был египтологом-историком. В более широком плане он был историком всего «классического» (ближнего) Древнего Востока. Историей стран среднего и дальнего востока он никогда не занимался.

В этом сказалась, с одной стороны, устоявшаяся традиция тогдашней науки, но, с другой стороны, никто, конечно, не мог бы и требовать, чтобы ученый широчайшей эрудиции, Б. А. Тураев, был бы вдобавок еще и индологом, и синологом .ТУРАЕВ КАК ФИЛОЛОГ И ЗНАТОК ДРЕВНЕЕГИПЕТСКОГО ЯЗЫКА А эрудиция Б. А. Тураева была поистине редкой. Он отлично владел египетским языком и был самостоятельным

исследователем египетских текстов – об этом свидетельствуют не только такие его исследования, как «Бог Тот» (СПб, 1898), «Египетская литература» (М 1920) и др но и многочисленные произведения ряда памятников, хранившихся в зарубежных музеях, а также в музеях и частных коллекциях России, и впервые ставших доступными ученым всех стран именно благодаря его публикациям. Б. А. Тураев прекрасно владел и другими языками народов древнего

Востока. В предисловии к советскому изданию его замечательной двухтомной «Истории древнего Востока» (М 1936), написанным академиком В. В. Струве и И. Л. Снегиревым, читаем: «Б. А. Тураев обладал энциклопедическими знаниями в своей области, что относится к владению им и древневосточными языками. Вследствие этого, в основной своей массе, переводы источников были выполнены им самим, что естественно необычайно повышает ценность этой части труда.

В большинстве случаев Б. А. Тураев, базируя свои положения о том или ином источнике, приводит из него пространные выдержки, а именно часто приводит его с небольшими сокращениями или просто полностью. Эту часть труда нашему читателю надлежит использовать в первую очередь при изучении научного наследства Б. А. Тураева, бывшего первоклассным филологом». В этом отношении Б. А. Тураев стоит наравне с тремя другими крупнейшими историками

Древнего Востока – французом Г. Масперо, немцем Э. Мейером и своим учеником – нашим соотечественником В. В. Струве. ИСТОРИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ Б. А. ТУРАЕВА Написанная А. Б. Тураевым «История древнего Востока» – выдающийся научный подвиг, по размаху охвата, географического и хронологического (он доводит свой труд вплоть до позднего эллинизма), труд

Б. А. Тураева исключителен. Б. А. Тураев был историком в самом широком смысле этого слова – его интересовала не только политическая история, но и история культуры в ее самых разнообразных проявлениях, различные аспекты жизни древневосточных обществ. Как ученый Б. А. Тураев сформировался до Октябрьской революции и был чужд марксистскому мировоззрению, а следовательно, и материалистическому подходу к истории в том смысле, какой вкладывали в это понятие верные приверженцы

истмата. Даже М. А. Коростовцев, следуя этой традиции, писал, что «напрасно искать в его [Тураева] работах какие-либо исследовательские моменты в отношении социально-экономической структуры древневосточных обществ и ее развития. Последовательной и четкой концепции исторического процесса у него нет». Однако это не совсем верно. Хотя А. Б. Тураев и не был марксистом и истматовцем, это не значит, что у него не было последовательной и четкой концепции исторического процесса, и тем более не значит, что

он не уделял внимания социально-экономической истории древнего Востока (хотя, отметим, Тураев прежде всего интересовался культурой). Прежде всего отметим, что в своих трудах Б. А. Тураев не был связан какой-либо предвзятой концепцией вроде тех, какие нередко создавали современные ему историки, и в их числе знаменитый Э. Мейер. Б. А. Тураев стремился быть строго объективным и зависеть в своих выводах и обобщениях только

от конкретного исторического материала. Таким образом, по своему исследовательскому методу Тураев может быть назван праграматистом. Однако это стало причиной критики его с позиций истмата: «Но всякий прагматизм, как бы ни был объективен историк, приводит к эклектике, в которой всегда преобладание получают идеалистические элементы. Так случилось и с Б. А. Тураевым». Впрочем, советские историки, и в частности,

М. А. Коростовцев, признавали, что «полная непредвзятость и исключительная добросовестность в ряде случаев приводили его к выводам, показывающим, что Б. А. Тураев мог приближаться стихийно к положениям исторического материализма». Наверное, здесь дело в том, что Б. А. Тураев был чрезвычайно объективен в своих работах, придерживался конкретных фактов, а поэтому его мировоззрение и взгляды на исторический процесс были во многом материалистическими

(то есть он искал объективные причины и взаимосвязи событий), однако историк был далек от вульгарного истмата и более свободен в своих научных изысканиях. Приведем пример. В начале главы, посвященной «архаическому Египту», Б. А. Тураев говорит о древнейшем населении этой страны. Надо сказать, что ряд зарубежных ученых объяснял быстрый, и, как они полагали, внезапный расцвет древнейшей

культуры появлением в долине Нила «новой расы». Вот что пишет по этому поводу Б. А. Тураев: «Новейшие раскопки Райзнера у Нога-эд-Дер в Верхнем Египте и Навилля в Абидосе доказали, что перед нами не какая-то неизвестная доисторическая раса, а уже прямые предки классических египтян, что не было резкого перелома в культуре, объясняемого появлением другого этнографического элемента. Изменения происходили постепенно под влияние прогресса

техники, главным образом распространения металлических орудий». В этих словах Б.А. Тураева замечательны две мысли. Первая – о том, что изменения в культуре являются результатом прогресса техники; вторая – о том, что эти изменения не могут объясниться «расовыми соображениями». ИСТОРИЯ И ГЕОГРАФИЯ В ТРУДАХ Б. А. ТУРАЕВА Б. А. Тураев писал, что не имеет большого значения всякого

рода «суждения по так называемому народному характеру (в этом особенно повинен Ренан). Не говоря уже о малой разработанности народной психологии, мы видим примеры различий в характере среди отдельных частей отдельной расы, но и одного племени. Нельзя забывать также, что географические и исторические условия могут выработать исходные народные характеры». Здесь, как кажется, Тураев выступает прежде всего против расизма и унижения одних «народных

характеров» перед другими. К тому же не надо забывать, что проблема менталитета не была еще достаточно разработана во времена Тураева. Как известно, связь географического фактора с национальным, этническим менталитетом впервые проследил Лев Николаевич Гумилев. Что же касается Б. А. Тураева, то он в силу уровня развития тогдашней науки, да и вообще по характеру своих интересов не мог сделать адекватных выводов о влиянии ландшафта на менталитет и о роли последнего

(напомним, что и сейчас по многим пунктам этот вопрос остается спорным). Однако не надо думать, что Б. А. Тураев недооценивал географический фактор. Просто он видел его проявления прежде всего в экономической сфере. Б. А. Тураева даже упрекали в том, что он переоценивал роль географического фактора в истории. Думается, однако, что среди некоторых наших историков одно время было модно недооценивать значение

географического в историческом развитии различных народов. Когда человеческое общество было гораздо слабее вооружено технически, чем сейчас, роль географического фактора была значительно сильнее. Несомненно, что влияние географического фактора на жизнь общества обратно пропорциональна технической вооруженности общества. Древневосточные общества, которые изучал Б. А. Тураев как раз и были первыми классовыми обществами

в истории человечества, обществами, непосредственно выросшими из доклассовых. Вряд ли необходимо доказывать, что их техническая вооруженность была сравнительно незначительной, и именно поэтому влияние географического фактора – сильным. Вот какими словами Б. А. Тураев определил влияние географической среды на египетское и месопотамское общества: «Только умелое распределение влаги, проведение ее в наиболее отдаленные и возвышенные места,

заготовление запасных резервуаров на случай недостаточного разлития, осушение болот путем канализации – могли поддержать культурную пригодность почвы. Но это требовало совместной работы всего народа под сильной властью: отсюда древнейшие крупные политические образования на началах деспотизма и крепостничества. Отсюда же могущественное влияние экономических факторов на политическую историю, а также постоянная связь сильной центральной власти заботой о водяных сооружениях».

Совершенно очевидно, что Б. А. Тураев понимал влияние географического фактора на историю не как непосредственное, но как опосредованное экономическими моментами. Больше того, несколько ниже Б. А. Тураев, объясняя причины превращения «цветущего края», каким некогда была Вавилония, в «пустынное болото», указывает, что «причиной этому не перемена климата, который остался тем же, а плохое управление и обезлюдение, обусловившее расстройство системы каналов и шлюзов, а следовательно,

превращение страны в болото». Б. А. ТУРАЕВ КАК РЕЛИГОВЕД Больше всего Тураева интересовало в истории древнего Востока история культуры древневосточных обществ в ее самых разнообразных достижениях и духовная жизнь народов древнего Востока, и в первую очередь их религия, с которой в те отдаленные от нас времена так или иначе были связаны и другие аспекты духовной жизни. в своих трудах

Б. А. Тураев уделял очень много внимания этой стороне жизни древневосточных народов, особенно религии Древнего Египта. Его магистерская диссертация также была посвящена одному из главных богов египетского пантеона – Тоту. Б. А. Тураев был первоклассным знатоком не только египетской и других древневосточных религий, но также весьма крупным специалистом по истории коптской и абиссинской церкви. В исследовании древневосточных религий Тураев был столь объективен и глубок, насколько это вообще доступно

добросовестному ученому. Хотя Тураев не рассматривал религию как религию надстройку над материальным базисом (согласно истматовской концепции), это не значит, что он не мог быть объективным в изучении этого вопроса. Изучая религии, взятые сами по себе (в чем советские историки видели серьезный недостаток), он все же изучал их как историк в процессе развития. Уделяя особое внимание тем моментам, которые подготовили возникновение христианства, он рассматривал

религии древнего Востока не как стабильное, а как развивающееся явление. И в этом отношении его труды много дали науке. Б. А. Тураев искал в религиозных учениях древневосточных народов проявления гуманности и вряд ли правильным было бы его этим попрекать, ибо искал он их как раз в «самосознании и самосочувствии человека», человек древневосточного. Об огромном значении исследований

Б. А. Тураева в области религоведения М. А. Коростовцев говорит в своем труде «Религия древнего Египта» . Об этом же говорят и многочисленные сноски, которые делает на труды Б. А. Тураева М. А. Коростовцев. ТУРАЕВ И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ Большим достоинством Б. А. Тураева как ученого была осторожность в выводах. В качестве примера можно указать на его отношение к теории панвавилонизма.

Б. А Тураев полностью его отвергал, как и Куглер, доказавший ее несостоятельность. Но последний в пылу полемики против сторонников панвавилонизма ошибочно отрицал также и древность астрального мировоззрения вавилонян, против чего Б. А. Тураев возражал правильно, как это показало дальнейшее развитие науки, протестуя против огульных обобщений, он во «Введении» к «Истории древнего Востока» писал, что «едва ли может идти речь об общих характеристиках для культур (например, о пресловутых:

неподвижности, теократизме, деспотизме и т. п.), имевших историю в несколько тысячелетий…». Б. А. Тураев, отдавший всю свою жизнь науке, был глубоко предан ей. С горечью писал он о положении русской науки о древнем Востоке во времена царизма: «Самые центры ассиро-вавилонской культуры Ниневия и даже Вавилон – находились в ничтожном расстоянии от нашей границы и тем самым напоминали нам,

что интерес к изучению древнего Востока должен быть у нас более жив, чем в Западной Европе, а изучение великого прошлого наших окраин – наш долг и перед ними, и перед наукой. Нами сделано в этом отношении слишком мало не только в смысле ученых и археологических изысканий, но даже в деле простого собирания памятников и спасения их от исчезновения, между тем как музеи Берлина и Лондона богаты не только предметами египетской и вавилонской культуры, но даже памятниками,

вывезенными из Закавказья». Горячий и искренний патриот Б. А. Тураев прилагал всемерные усилия к тому, чтобы поднять уровень и престиж русской науки о древнем востоке. Как египтолог и как абиссиновед, он положил немало сил на переиздание египетских и эфиопских памятников и текстов, хранившихся в музеях науки и частных коллекциях, считал необходимым ввести их в оборот мировой науки, видя в этом дело чести русского ученого.

Б. А. Тураев сделал все возможное для создания школы русских ученых, специализировавшимся в исследовании древневосточных обществ, и наиболее одаренному и эрудированному из учеников Тураева – Василию Васильевичу Струве выпало на долю после смерти учителя продолжить его дело. ПРИМЕЧАНИЯ