Введение

Данная работа является
источниковедческим исследованием русских летописей с целью извлечения и анализа
данных о болезнях, эпидемиях, пандемиях, эпизоотиях в Древней Руси за период с
XI по XIV вв. Ставится задача выяснить характер, причины, географию и историю
заболеваний.

Работа, за неимением
достаточного времени и возможностей, рассматривает только указанный период и
круг источников. Это несомненно приводит к некоторой ограниченности выводов,
однако более широкий анализ, как показывает историография, вряд ли привел бы
нас к существенно более полной исторической картине болезней за данный период.
Более поздний период, с XV по XVII вв. располагает большим количеством и лучшим
качеством данных об эпидемиях и позволяет составить гораздо более точную картину,
тем более что именно от этого времени сохранилось большинство из изданных на
сегодняшний день русских летописей, — так, например, источники этого периода
включают описание застав и засек (меры против распространения эпидемий),
содержат дипломатическую переписку, содержащую, в качестве предупредительной
меры, информацию о болезнях в областях, граничащих с Россией. Все это позволяет
точно установить, какая именно болезнь имела место в интересующее нас время,
сколько людей пострадало и какие меры были приняты, а из этого сделать вывод об
общем уровне развития медицины и медицинских знаний в России. На материале же,
составляющем основу данного исследования, к сожалению, подобные выводы сделать
удается далеко не часто.

Указанные источники для
работы были отобраны по критериям содержательности и географическому с той
целью, чтобы наиболее полно представить в исследовании территорию Древней Руси
и историю эпидемий.

Характеристика
источников

На сегодняшний день
летописные источники являются главным, и наиболее ценным источником по истории
Древней Руси XI-XIV вв., в основном потому, что они наиболее полно, из всех
дошедших до нас документов, отражают события, происходившие в то время. Летописи
возникают на заре русской государственности с появлением письменности и монастырских
центров, а вместе с ними и летописной культуры, и развитие их идет вместе с ростом
церковных владений и укреплением государства, в свою очередь, заинтересованного
в создании исторической легенды (часто ему угодной) своего происхождения, а в
последствии использовавшего такие исторические источники в политических целях.

Перипетии времени не
позволили сохраниться ни одному подлиннику летописей, и все они дошли до нас
лишь в списках. На их основании современная источниковедческая наука и
основывает свою систему упорядочивания и исследования. Данная работа строится
на рассмотрении в основном трех летописей: Лаврентьевской (Суздальской) в
Лаврентьевском и Академическом списках, Московского Летописного Свода в
Уваровском и Эрмитажном списках и Новгородской Первой Летописи старшего и
младшего изводов, в Синодальном и Комиссионном списках соответственно.

Лаврентьевская
летопись

Лаврентьевский
список

Лаврентьевский список
принадлежит Государственной Публичной Библиотеке в Санкт-Петербурге (F°. п. IV, №2). Как видно по записи на обороте 172-го листа, летопись
переписана Лаврентием для великого князя Дмитрия Константиновича в 1377 г. в
Суздале. Список представляет из себя пергаменный кодекс форматом в большую
четвертку («в полдесть»), высотой 252 мм., шириной 211 мм., содержит 173 листа.
Написан преимущественно двумя почерками. События до 988 г. — одним почерком,
затем другим. Летописный текст начинается на обороте первого листа под
заставкой тератологического стиля XIV в. В Лаврентьевский список вошла Повесть
Временных Лет в редакции начала XII в., и ее продолжение, преимущественно
излагающее события Северной Руси (Суздальского княжества). Такой состав списка
отразился на его правописании и языке, разнообразие которого дает повод предполагать
или о нескольких писцах, участвовавших в его переписке, или о многих рукописях,
находившихся в руках составителя этого северо-восточного свода. Пропуски,
встречающиеся в Лаврентьевском списке, заполнены по Радзивиловскому списку
Лаврентьевской летописи.

              Академический
список

Академический список
принадлежал Московской Духовной Академии, где числился под номером 5/182.
Формат рукописи — в 1/4 листа. Она написана полууставным почерком XV в., и
включает в себя 261 лист. С 6714 (1204) г. текст данной рукописи заметно
отличается от текста Лаврентьевского списка, передавая, в том числе, события
Ростовского княжества после нашествия татар.

При издании Лаврентьевской
летописи (Полное Собрание Русских Летописей. Лаврентьевская летопись.
т.1, Л. 1926) был использован, вопреки принятому обычаю «исправлять явно
попорченные места и слова» и «восстанавливать явно испорченные места и слова»,
принцип как можно более точной передачи текста, и в самом тексте вышеупомянутый
обычай применен не был, но был применен в примечаниях. Поправки и
восстановления текста всегда носят субъективный характер, что неоднократно
можно встретить в предшествующих изданиях летописи. По этой же причине не были
раскрыты титла. Восстановления из других списков вносились в квадратных скобках
с особой оговоркой в примечаниях. Крупные пропуски печатались с особым отступом
от края границы. Издание осуществлено с употреблением гражданского шрифта,
дополненного буквами церковно-славянского алфавита: ~, e, ", #, w, ^, o,
r, q, u, ї.[1]

Московский
Летописный Свод

Уваровский
список

Уваровский список
представляет собой рукопись форматом в 1/4 листа, на 472 листах. Написана несколькими
полууставными почерками первой половины XVI в. В настоящем своем виде не имеет
переплета. По водяным знакам данный документ датируется 1492-1539 гг. Рукопись
носит черновой характер: большинство заголовков внесено в ее текст после переписки
основной части.

Начало и конец Уваровского
списка утеряны и в издании (Полное Собрание Русских Летописей. Московский
летописный свод конца XV в. М.-Л. 1949) замещаются по Эрмитажному списку.
Текст полностью сохранен начиная с событий 1071 г., и заканчивается сообщением
о смерти польского короля 23 мая 1492 г. В тексте рукописи есть указание, что
переписчики при работе над летописью пользовались двумя источниками.

Список был обнаружен
Тихомировым в рукописном собрании Уварова в 1928 г.

Эрмитажный
список

Эрмитажный список
представляет из себя рукопись форматом в 1 лист, на 794 листах. Написана несколькими
почерками конца XVIII в. Переплет рукописи картонный. Документ изобилует
пропусками, а нередко и неверными и бессмысленными чтениями. Пропуски текста,
иногда очень значительные, по-видимому зависели от того, что копия снималась с
дефектного оригинала, в котором уже отсутствовали некоторые листы, а также
начало и конец рукописи. Сам писец оставлял свободные места там, где текст был
утерян или сделался неразборчивым. В целом же писец, видимо, старался точно
воспроизвести текст, хотя его явно не понимал. Это явилось причиной многих
неясных мест в списке.

Эрмитажный список был найден
А.А. Шахматовым в Эрмитажном собрании публичной библиотеки в Ленинграде после
того, как он доказал существование летописного свода 1497 г. на основе
сравнительного анализа Воскресенской и Симеоновской летописей.

Данный летописный свод
начинается Повестью Временных Лет и обрывается на известиях 1492 г. По
содержанию свод является общерусским, а по происхождению — московским. Однако
можно предполагать, что летописный текст продолжается несколько далее, так как
в единственном списке XVI в.  последние листы утеряны. По-видимому, большой
летописный свод был составлен в Москве вскоре после присоединения Великого
Новгорода к Московскому великому княжеству. Поэтому в летописных известиях второй
половины XV в., помещенных в Московском своде, особенное внимание
обращено на историю отношений между Московским великим княжеством и Великим
Новгородом.

При издании текста летописи
были применены правила издания, принятые археографическим советом института
истории АН СССР. Летопись подготовлена и вышла под редакцией М.Н. Тихомирова.[2][AK1] [AK2]

Новгородская Первая Летопись

старшего и младшего изводов

Синодальный
список

Синодальный список хранится в
Рукописном отделении Синодального собрания Государственного исторического музея
под №786 и является, собственно, Новгородской первой летописью старшего извода.
Представляет из себя рукопись форматом в 1/4 листа, на 169 листах, написанную
на пергамене несколькими уставными почерками. Шахматов датирует данный список XIII-XIV
вв.; Б.М. Ляпунов относит составление первой части списка (стр. 1-236) к XIII
в.

              Комиссионный
список

Комисионный список находится
в рукописи, хранящейся в Ленинградском отделении Института истории в собрании
Большой Археографической комиссии под №240. Он представляет собой одну их копий
Новгородской первой летописи младшего извода. Из других копий — Академического
и Толстовского списков подведены варианты (Новгородская Первая Летопись
старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950). Документ состоит из 320 листов,
объединенных деревянным переплетом, обтянутым кожей. Написан на пергамене
несколькими почерками XV в. По водяным знакам рукопись датируется 1441-1451
гг.

Новгородская первая летопись
изображает древнее политическое и гражданское устройство Новгорода, дела
тамошней церкви, тесно связанной с киевским и московским православием, союзы и
раздоры новгородцев с русскими князьями, войны с соседями, раннюю торговлю с
Европой, внутренние мятежи, народные бедствия: голод, моры, пожары. Эта
летопись проливает свет и на историю русских удельных княжеств, по тесным
связям Новгорода с южной Русью. НПЛ — единственный источник по истории древнего
Новгорода в своем классе. Позднейшие летописи ее повторяют или пересказывают[3].

*
* *

Обобщая вышесказанное,
источники, задействованные в работе, образованы следующим образом:

Немалое значение для
установления достоверности сведений, содержащихся в летописях, имеет их происхождение.
С помощью метода сравнительного анализа удалось установить примерную летописную
генеалогическую картину. Большое значение для этой области имеет работа
Я.С.Лурье Генеалогическая схема летописей XI-XVI вв., включенных в «Словарь
книжников и книжности Древней Руси».

Происхождение источников,
использованных в работе показано на рисунке. Квадратами обозначены протографы,
кругами — сохранившееся летописи.

а) Протограф ПВЛ, Новгородской I летописи младшего
извода и Новгородско-Софийской группы летописей, обозначенной Шахматовым как
Начальный свод 1093 г. Предполагалось и другое определение этого
свода-протографа — как первой, не дошедшей до нас редакции ПВЛ 1115 г.

в) Общий протограф владимиро-суздальских летописей —
Лаврентьевской, Троицкой, Радзивиловской, Переславль-Суздальской, Московской
Академической летописей (через посредство других трех протографов) — свод конца
XII в. А.А.Шахматов определил его как свод 1185 г.
Д.М.Приселков предполагал существование двух других последовательных
владимирских свода — 1177 и 1193 гг.

ж) Владимирский свод, соединивший версии владимирских
сводов конца XII и начала XIII в. и ростовское летописание.
Д.М.Приселков относил его к 1239 г.; А.Н. Насонов — к 1281 г.

s) Протограф
Лаврентьевской летописи и свода, легшего в основание Троицкой летописи, — свод,
доведенный до 1305 г. А.А. Шахматов склонен был считать его митрополичьим
сводом (полихроном начала XIV в.), полагая, что он оказал влияние также на
Ипатьевскую летопись. Но связи Ипатьевской летописи с владимирским летописанием
удовлетворительно объясняются влиянием южнорусского свода на владимирские своды
(в и возможно г), и владимирского свода XIII в. (г или
ж) на южнорусское летописание. М.Д. Приселков показал, что, судя по
заключительной части свода 1305 г., он был не митрополичьим, а великокняжеским
сводом Михаила Ярославича Владимирского и Тверского (отсюда ряд тверских
известий в конце).

z) Протограф
Троицкой летописи и другого свода. А.А.Шахматов датировал этот свод 1390 г.
(отождествляя его с «летописцем великим русским», на который ссылалась Троицкая
летопись в заключительной части). М.Д.Приселков считал его непосредственным
протографом Троицкой летописи — сводом Киприана, составленным в 1408 г., вскоре
после смерти митрополита. Вопрос о датировке свода остался нерешенным.

м) Протограф Софийской первой летописи, Новгородской
карамзинской летописи, Новгородской четвертой летописи и многочисленных
памятников, восходящих к этим летописям. А.А.Шахматов определил его как «Свод
1448 г.» (исходя из текста, помещенного в начале статьи 1380 г.) или как
«Новгородско-Софийский свод 30-х гг. XV в.»). Он считал этот свод
новгородским, составленным на основе новгородского («Софийский временник») и
общерусского источника («Владимирский полихрон Фотия 1421 г.), однако, по своим
тенденциям свод м может рассматриваться скорее как общерусский свод,
сочувствующий митрополиту и великому князю в их спорах с новгородцами.

р) Протограф московского великокняжеского летописания,
лежащий в основе Никаноровской летописи, Вологодско-Пермской летописи и
последующих московских летописных сводов. Источником его была Софийская первая
летопись, последовательно переработанная в духе официальной княжеской идеологии
с некоторыми дополнениями. Ранняя версия р отразилась в неизданных памятниках —
Музейном летописце (ГБЛ, ф.178, №3271 и БАН, 34.2.31) и «Летописи Русской»
(Львовский филиал БАН УССР, ф. Ossolineum, №2126), основной текст которых доведен
соответственно до 1452 и 1496 гг. Однако датировать первоначальную версию р
1452 годом мешает обстоятельство, что в Музейном летописце вслед за основным
текстом помещены статьи 1472 и 1480 гг., совпадающие с Вологодско-Пермской летописью,
— таким образом, в дошедшем до нас виде Музейный летописец не содержит
первоначальной версии свода. Общий текст Никаноровской летописи и
Вологодско-Пермской летописи доведен до 1471-1472 гг. Кроме того, до нас дошел
в Летописце от 72-х язык фрагмент великокняжеского свода за 1417-1477  гг., в
значительной степени сходный с текстом Никанороской летописи и
Вологодско-Пермской летописи за соответствующие годы. Таким образом, р может
быть суммарно датирован 50-70-ми гг. XV в.; возможно, что в данном случае 
следует предполагать существование 2-х памятников — свода начала 70-х гг.
(протографа Никаноровской и Вологодско-Пермской летописей и близких к ним
неизданных летописей) и свода 1477 г. (фрагмент которого дошел в Летописце от
72-х язык).

у) Протограф московского великокняжеского летописания,
существование которого было предположено А.А.Шахматовым на основе анализа
Архивского списка Софийской второй летописи (так называемой Ростовской
летописи), где он сохранился в соединении с Новгородским сводом 1539 г., и
который был затем найден ученым почти в полном составе в списке Московского
свода по Эрмитажному списку и назван Московским сводом 1479 г. Кроме
Эрмитажного и Архивского списка, у лежит также в основе ф, ростовского
свода 80-х г. Свод доведен до 9 сентября 1479 (6988) г. и, очевидно, составлен
около этого года.

ф) Следующий за у этап великокняжеского
летописания, дошедший в списке XVI в. (Московский свод по Уваровскому списку),
опубликованном М.Н.Тихомировым под названием «Московского летописного свода
конца XV в.»

Историография

Тема эпидемий в Древней Руси
начинает подыматься исследователями с XIX в. Однако скудость источников
этого периода и данных, в них содержащихся не позволяет сколько-нибудь глубоко
разработать ее. Поэтому количество работ, посвященных этой проблеме невелико.
Кроме того, не имея возможности расширить рамки данных, увеличивая число
привлекаемых летописей, исследователи вынуждены повторяться и копировать части
своих трудов, рассматривающих данный период.

Заслуга первой работы, затронувшей
ее принадлежит Эккерману, уже тогда создавшему труд (Эккерман, В. Материалы
для истории медицины в России. (История эпидемий X-XVIII вв. Казань, 1884), принимавшийся
за основу позднейшими исследователями. Ему удалось, используя наиболее
информативные данные из летописей построить примерную географию болезней,
выявить, насколько это возможно, их характер, и на основе зарубежных данных о
болезнях, имевших там место определить, как возникла та или иная эпидемия —
локально, или была перенесена извне.

Другой книгой, вышедшей в XIX
столетии, посвященной эпидемиям, являлась книга В.Гозевера. Она, по сравнению с
работой Эккермана уделяет больше внимания самой болезни, основываясь на данных
современной медицины и содержит лишь краткую историческую справку, упоминающую
в том числе и эпидемии в Древней Руси.

Первой работой, посвященной
пандемиям, и открывшей список подобных трудов XX в. явилась книга
М.Лахтина (Лахтин, М. Борьба с эпидемиями в до-Петровской Руси. М.,
1909). Но она, как и работа его предшественника, не внесла большого вклада в
развитие данной темы, представляя собой лишь небольшую зарисовку имевших место
событий.

Во многом похожей на работу
Эккермана является книга Ф.А.Дёрбека, рассматривающая, правда, историю только
чумных эпидемий (Дёрбек, Ф.А. История чумных эпидемий в России. СПб.,
1905). Однако большинство свидетельств, оставленных летописцами, указывают
именно на чумной характер болезней. Заслугой книги является рассмотрение
истории болезней на материале большего количества летописей и попытки выявить
меры, принимавшиеся русскими против распространения заразы. Кроме того,
несколько художественный стиль изложения автора оживляет повествование,
основанное на скудных летописных упоминаниях, не без некоторых, впрочем,
спекулятивных моментов. Важным нововведением является попытка автора установить
связь природных катаклизмов и возникновения заболеваний. Кроме всего прочего,
данная книга охватывает больший, по сравнению с предыдущими, период.

Одной из последних на
сегодняшний день работ, посвященных истории эпидемий, является книга
К.Г.Васильева и А.Е.Сегала, которая охватывает период с XI по
XX вв. (Васильев, К.Г., Сегал, А.Е. История эпидемий
в России. М., 1960). В ней в меньшей степени подробности, по сравнению с
трудом В.А.Дёрбека, описано время с XI по XIV вв.; большее
внимание было уделено более позднему периоду, когда стали доступны медицинские
и статистические данные об эпидемиях. Несмотря на более высокий, благодаря
развитию медицинской науки, уровень знаний о болезнях, авторы не смогли внести
чего-либо нового, по сравнению с предшественниками, в современное представление
о характере заболеваний, имевших место в Древней Руси за указанный период.

Эпидемии XI столетия

Первые
достоверные сведения об эпидемиях на Руси относятся к XI в., т.е. к временам
создания первых древнерусских летописей.

В то время на
территории Руси существовало уже древнерусское государство, объединенное под властью
киевских князей. Создание этого государства было обусловлено развитием
феодальных отношений и явилось результатом длительного процесса
социально-экономического развития. С возникновением Киевского государства
началось объединение восточных славян в единую русскую народность, росли
города, создавалась самобытная культура.

Развитие торговых связей и
нарушение экономической замкнутости отдельных районов страны в значительной
степени способствовали быстрому распространению инфекционных болезней; частые
«глады» подготавливали почву для возникновения эпидемий.

В древнерусских летописях
содержатся многочисленные указания и о «морах», то есть возникавших на
территории Древней Руси эпидемиях. Однако, отдавая должное усердию русских
летописцев, оставивших нам описания этих эпидемий, нужно сказать, что делать
какой-либо эпидемиологический анализ по их данным не представляется теперь уже
возможным прежде всего потому, что совершенно неясно, о каких болезнях в
летописях излагаются сведения. Все попытки расшифровать, какая инфекционная
форма вызвала тот или иной мор носят в значительной степени гипотетический
характер и являются лишь более или менее хорошо согласуемыми с современными
взглядами догадками.

Первое упоминание о «море»
относится к 1042 г.: «Иде Володимер сын Ярославль
на Ямь и победи я и помроша кони у вои Володимер яко и еще дышющим конем
сдираху хзы с них толик бо бе мор в кони»[4]. Московский летописный свод не содержит статьи,
относящейся к этому году; Новгородская первая летопись старшего и младшего
изводов не упоминают это событие. О характере этой эпизоотии судить трудно. С небольшой
долей вероятности можно предположить, что падеж был вызван непривычными для
войска Владимира условиями современной Финляндии; столь обширное заболевание
лошадей могло быть скорее вызвано общими источниками питания или воды, чем
передачей заразы от одного животного другому.

Под 1091 г. та же
Лаврентьевская летопись упоминает следующее событие: «В се же лето волхв
явися Ростове иже вскоре погыбе»[5].
Характер упоминания не дает возможности делать какие-либо выводы. Возможно,
однако, что летопись говорит о болезни, вызванной волхвом. С другой стороны,
непонятно, кто «погыбе» — Ростов или волхв.

События 1092 г.
настолько поразили воображение современников и потомков, что нашли отражение во
всех рассматриваемых летописях. Лаврентьеская летопись: «…предивно бысть
чюдо Полотьске в мечте ны бываше в нощи тутьн станяше по улици яко человеци
рищюще беси аще кто вылезаше ис хоромины хотя видети абье уязвлен будяше
невидимо бесов язвою и с того умираху и не смяху излазити ис хором посем же
начаша в дне являтися на коних и не бе их видети самех но конь их видети копыта
и тако уязвляху люди Плотьския и его область там и человеци глалогаху яко наяве
бьют полочаны се же знаменье нача быти от Дрютьска»[6]. Менее подробно о том же рассказывает
и Московский летописный свод: «Предивно бысть в Полтьсце, мечты быша в нощи,
тутняше и стоняше по улицам, яко человеци рищюще беси; и аще хто вылазяше из
храмины, хотя видеми то, абие уязвлен бываше  невидимо от бесов язвою, и с того
умираху и не смяху излазити ис хоромов по сем же не бе их видети самех, но
конеи их копыта бе видети; и тако уязвляху люди полотьския и их область. Се же
знамение нача быти от Дрютьска»[7].
Короткое упоминание в Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов,
переработавшая известие до состояния, из которого трудно делать выводы: «Наиде
рана на полочаны, яко некако бяше ходити по уличям, яко мнети в …ожьство, а
конем …ыта видети; да аще кто из истбы вылезет, напрасно убьен бываше невидимо»[8]. Очевиден фантастический элемент в
описании данного события, и вряд ли возможно найти ему какое-либо подходящее
объяснение исходя прямо из текста. Возможно, на каком-то этапе работы с
источниками, служившими для данных летописей, имела место ошибка или фантазия
автора или переписчика. Подобное известие стоит особняком в ряду других
упоминаний об эпидемиях; с этого упоминания, позже мы больше не встретим ничего
подобного. Судя по всему, в Полоцке в то время был туман: об этом говорят
Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод. Туман этот сопровождался
некими звуковыми явлениями, похожими на вой, отождествлявшийся с жаждой бесами
«крови»; кроме того, все это происходило как бы «во сне»: «в мечте ны бываше
в нощи тутьн станяше по улици яко человеци рищюще беси»; «мечты быша в
нощи, тутняше и стоняше по улицам, яко человеци рищюще беси».  Все, кто
оставался внутри жилища, был невредим. Каждый же, кто выходил на улицу, «уязвлен
будяше невидимо бесов язвою». Здесь важно то, что ни одна летопись не
упоминает какого-либо физического вреда, который могли причинить «бесы» — ни
ударов, ни порезов. Кроме того, полочане находили на дорогах следы копыт, из
чего заключили, что «бесы» являлись конно. Плюс ко всему, две летописи
указывают, что данные явления пришли из Друцка (в XI-XIV вв. город в Витебской области на западе
Руси). Если учесть упоминания Лаврентьевской летописи о лесных и болотных
пожарах в тот год и нападениях половцев, то можно предположить, что смерти жителей
Полоцка были как-то связаны с продуктами горения или убийством от рук врагов…

Статьи,
посвященные этому же году, говорят и об эпидемическом заболевании,
сопровождавшемся большой смертностью: «…в си же времена мнози человеци
умираху различными недугы якоже глагоголаху продающе корсты яко продахом от
Филлипова дня до Мясопуста 7000. Се же бысть за грехи наша…»[9], «О МОРУ. В то же лето мор
бяше людем, якоже глаголаху продающеи гробы: «яко от Филлипова дня до Мясопуста
великого 7000 гроб продахом». Се же бысть грех ради наших»[10]. Новгородская первая летопись
старшего и младшего изводов не упоминает это событие. Так как у нас есть данные
о том, что эпидемия имела места в западных областях Руси, что мы можем
предполагать связь ее с эпидемиями в Западной Европе: в 1083 г. в Германии
свирепствовала дизентерия; в 1087 г. особая болезнь, sua quadam peste (называемая современниками «ignis sacer» —
«святой огонь») распространилась между людьми, и больные либо страдали сильными
судорогами, или различные места на теле воспалялись, причем больные умирали или
оставались живыми с потерею различных членов. Эта болезнь распространилась по
Италии, Франции, Испании, Германии. В одном Регенсбурге в это время, в
продолжение 3-х месяцев умерло 8500 человек[11].
Связь между этими событиями если и существовала, то кажется призрачной: как
указывают Васильев и Сегал, (предполагая причину смертности именно в этом)
данная болезнь вызывается отравлением спорыньей. Вряд ли через пять лет
«эпидемия спорыньи» могла «достигнуть» Руси, и принять такие масштабы. Это
вполне мог быть и грипп, тем более, что время эпидемии приходится на
осенне-зимне-весеннее время.

Если думать
отвлеченно, то картина, представленная летописцами в начале статей 1092 г.
напоминает дикую смесь всех страшных событий года, «сон», психоз. Туман — это
дым болотных пожарищ, бесы — половцы, язвы, которые наносятся невидимо —
заразная болезнь непостижимой для людей XI в. природы, посланная Господом в наказание своим рабам; смерть
постигает тех, кто проявляет излишнее любопытство, а чтобы не погибнуть, нужно
оставаться дома; нагнетается атмосфера страха. Поразительная картина, впечатлившая
всех следующих переписчиков, включивших это известие в свои «работы». Однако
скорее всего, это красивая фантазия одного удачного автора, оставившего свое
безымянное имя в истории, смутив стольких исследователей. В работе Дёрбека и
Васильева и Сегала нет никакого, даже предположительного, истолкования приведенного
известия; Дёрбек называет его «фантастическим»[12].

Эпидемии
XII столетия

Под 1115 г.
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов упоминает мор в конях
в дружине Мстислава в Новгороде, «А в Новгороде измроша коня вся у Мстислава
и у дружины его»[13],
(Лаврентьевская летопись не упоминает это событие, а Московский летописный свод
не содержит данных под этим годом), а под 1154 г. Лаврентьевская летопись и
Московский летописный свод содержат упоминание об эпизоотии в объединенном
войске ростовцев, суздальцев и их зависимых войск в походе «в Русь»: «В то
же лето поиде … с Ростовци и с суждалци и со всеми детми в Русь и бысть мор в
кони во всех воих его яко же не был николиже»[14]; «Того же лета поиде Юрьи с
Ростовци, и с Суздалци, и со всеми детми в Русь, и бысть мор в конех у вои его,
яко же и не бывал, пришед же в вятичи и не дошед Козелска ста»[15]. Новгородская первая летопись
старшего и младшего изводов не упоминает эти события.

В статьях 1187 г.
Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод содержат сведения о сильной
болезни, поразившей современников: «Того же лета бысть болесть силна в людех
велми не бяше бо ни единаго двора без болнаго, а в ином дворе некому бяше ни
воды подати [но вси лежат боля] Бог бо казнит рабы своя напастми различными
водою и огнем и болезньми тяжкими но аще беззаконья наша …»[16], «Того же лета бысть
болесть силна в людех, не бяше бо ни единаго двора без болнаго, а в ином дворе
не бяше кому и воды подати, но вси боли лежаху»[17]. Соответствующая статья
Новгородской первой летописи обоих изводов не упоминает в статье этого года
подобных событий. Опять то же скупое описание. Предположение о характере
болезни может быть сделано исходя из сведений об эпидемиях в странах к западу
от Руси: в Западной Европе в 1173 г. повсеместно господствовала influenza (грипп), в 1180 и 1182 гг. в Германии
встречаем повальную болезнь, уничтожившую будто бы половину населения[18]. Более вероятно, что на Русь болезнь
попала именно из Германии, судя по количеству жертв.

Эпидемии XIII столетия

Под 1203 г. Новгородская
первая летопись упоминает эпизоотию в Новгороде: «Том же лете, по грехом
нашим, измроша кони Новегороде и по селом, яко нелзе бяше поити смрады никуда
же»[19].

1230 год ознаменовался
значительной эпидемией в Смоленске, о чем, как ни странно, упоминает только
Московский летописный свод: «Того же лета бысть мор силен в Смоленсце,
сотвориша четыре скуделницы и положиша в дву 16 тысяць, а в третьеи 7000, а в
четвертои 9000. Се же бысть по два лета»[20].
Вероятно, здесь летописец несколько преувеличил последствия эпидемии: если
верить его данным, всего погибло 32000 человек. Откуда пришла эта болезнь,
судить трудно: в это же время в Старом Свете мы не встречаемся с подобной
заразой. Здесь только в 1224 г. чума свирепствовала в Италии[21].

Та же летопись содержит
скупые сведения о большом количестве смертей, вызванных повальной болезнью: «Тое
же зимы мнози человеци умираху различными недуги»[22].
Лаврентьевская летопись и Новгородская первая летопись старшего и младшего
изводов не содержат статей этого года.

«Того ж лета. Мор на скот
бысть»[23],
— гласит статья 1298 г. Лаврентьевской летописи. Московский свод не упоминает
это событие, Новгородская же летопись не содержит статьи этого года.

Эпидемии XIV столетия

Историю эпидемий
четырнадцатого века открыла пандемия, сочетавшаяся с эпизоотией и вызвавшая
голод, во всей русской земле, в 1309 г.: «Того же лета бысть мор на люди и
на кони и на всякий скот, и жито всякое мышь поела, и того ради и дорогов бысть
велика и глад велик бысть по всеи земли русскои»[24].
Примечательно, что ни Лаврентьевская, ни Новгородская первая летописи не
содержат сведений о событии такого масштаба.

До событий 1352 г.
«оставалось» 2 мора: в 1321 г. — эпидемия с эпизоотией «Того же лета мор
бысть на люди и на кони»[25]
(Московский летописный свод и Новгородская первая летопись не упоминают это
событие), и эпизоотия 1341 г. «Сего же лета … скот рогатыи помре»[26]
(Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод не упоминают).

«Чёрная Смерть»

XIV век был
отмечен на Руси, а также на всем земном шаре, грандиознейшей из катастроф в
истории человечества, эпидемией чумы, вошедшей в историю под именем «Черной
Смерти». Эпидемиографы прошлых веков связывают появление Черной Смерти с рядом
необычайных явлений в природе: землетрясениями, наводнениями, засухой. В 1331
г. по всей Южной и Западной Европе прошли сильные ливни. Большие наводнения в
Европе имели место в 1324 г. Трудно сказать, в какой мере сами эти беды
подготавливали катастрофу, но что это делал голод, ими вызванный — совершенно
точно. Также нужно учитывать и ужасное антисанитарное состояние городов того
времени. Например, во Франции еще в XVI в. кучи человеческих экскрементов можно
было найти на балконах Лувра. Первая очистка Парижа была произведена в 1662 г.,
и это событие так поразило современников, что по его поводу была выбита медаль.

Вопрос о том,
откуда пришла Черная Смерть, до сих пор остается невыясненным. Большинство авторов
считает, что она была занесена в Европу из Азии. Другие считают, что вероятно в
Европе с незапамятных времен существовали природные очаги чумы. И то и другое
правдоподобно, учитывая освоение степных массивов и активную средиземноморскую
торговлю.

Путешественник
де-Мюсси писал, что в 1346 г. в Причерноморье вымерли бесчисленные количества
татар и сарацинов от неожиданной необъяснимой болезни. Огромные пространства
опустели, наиболее населенные города почти обезлюдели.

Де-Мюсси жил
в то время в Крыму. Татары осадили г. Каффу (Феодосию), принадлежащий
генуэзцам, но в течение 3-х лет не могли его взять из-за появления в войске
смертельной эпидемии, ежедневно уносившей множество воинов. Татары посредством
метательных машин стали перебрасывать в осажденный город трупы людей, умерших
от болезни. В городе началась паника, и итальянцы, бросив его, бежали к себе на
родину. Далее де-Мюсси пишет, что по дороге среди беженцев началась ужасная
эпидемия: из 1000 осталось только 10 живых. «Родные и друзья и соседи поспешили
к нам, но мы принесли с собой убийственные стрелы, при каждом слове
распространяли мы свой смертный яд».

Как именно
прибыла в Европу болезнь, в конце концов, теперь уже неважно. Важно, что чума
уже в 1347 г. появилась в Италии, а в 1348 г. распространилась во всех
прибрежных городах Средиземного моря, а затем, подобно степному пожару,
охватила весь европейский континент. По свидетельству современников,
заболевания протекали главным образом по типу легочных поражений, бубонная
форма болезни встречалась редко. Это позволяет предполагать, что и
распространение чумы во время этой пандемии происходило в основном по типу
распространения легочной чумы. Этим можно объяснить массовый характер эпидемий
и быстроту их распространения по территории европейских стран.

Опустошение, произведенное
Черной Смертью, было ужасным. По одним данным, в Европе погибло 25 млн. чел.,
по другим, более поздним, 14-15 млн. чел., что составляет примерно 1/5-1/6
общего населения Европы.

Чума — острое инфекционное
заболевание человека и животных. Относится к карантинным болезням. Возбудитель
— чумный микроб, открытый в 1894 г. японским ученым С.Китазато и французским ученым
А.Йерсеном.

Чумная бацилла
распространяется делением, т.е. каждая бактерия делится на 2 части, каждая
половинка, в свою очередь, тоже распадается надвое и так далее. Для образования
из одной палочки двух новых экземпляров требуется 16 минут. Бацилла не образует
спор.

Чума —
заболевание, характеризующееся природной очаговостью, связанное с пустынным,
степным и горным ландшафтом. В очаге эпизоотический процесс поддерживается
определенными видами грызунов, однако для заражения людей опасны и другие
грызуны, зайцы, верблюды и т.п. Эпидемиологическая опасность увеличивается при
заносе чумы в популяции синатропных (т.е. связанных с человеком) грызунов,
например, крыс. Заражение человека происходит трансмиссивным (через блох) и
редко контактным (главным образом при разделе туш больных животных) путями.
Заражение от человека — через блох. При осложнении бубной формы чумы легочной
пневмонией (вторичнолегочная чума) происходит распространение
воздушно-капельным путем (подобно гриппу), возникают случаи первично-легочной
чумы, крайне заразительные для окружающих. В зависимости от механизма заражения
входными воротами инфекции могут быть кожа, слизистая оболочка верхних
дыхательных путей, конъюнктива глаз. Обнаружены носители чумных микробов (в
носоглотке).

Попав в организм человека с
пищей, водой, вдыхаемым воздухом, или через какое-нибудь поранение на
поверхности тела, микроб быстро размножается, разносится кровью по всему телу,
оседает в различных железах, которые от этого воспаляются и даже омертвевают.

В крови палочка растет,
крепнет и вырабатывает особый яд, токсин, весьма гибельный для человеческого
организма. Палочку можно найти в крови больных, лимфе и гное, отделяемом из
язв, образующихся на теле чумных больных. Выделения больных людей (рвота, моча,
испражнения), особенно если содержат примесь крови, также изобилуют микробами.

Инкубационный период при чуме
— от 2 до 6 суток. Клиническая картина болезни характеризуется острым началом,
ознобом, сильной головной болью. возбуждением, помрачением сознания.
Температура достигает 40°С, наблюдается гиперемия кожи лица (увеличение
кровенаполнения кожи), часто — симптомы поражения оболочек мозга.

В случаях средней тяжести на
3-4 день после начальной  лихорадки показываются болезненные припухания в
области подколенных, паховых, подмышковых и подчелюстных желез (так называемые
бубоны, отсюда и название бубонной чумы). Припухлости, продержавшись несколько
дней, могут исчезнуть; но чаще кожа на них синеет, чернеет и омертвевает;
остается язва. Лимфатические железы, лежащие внутри организма, в грудной и
брюшной полости, тоже припухают и изъязвляются. Одновременно с бубонами или
после них показываются на различных местах тела, главным образом на шее, ногах,
ягодицах, пояснице большие черные чирии — карбункулы или огневики. Появляется
жгучая боль и припухлость с бледно-синим пузырем в середине, содержащим мутную
жидкость. Пузырь лопается, жидкость из него вытекает, остается черное пятно с
язвой посередине. Пятно не болит, не гноится, потому что кожа омертвела.

В большинстве случаев
заболевания чумой наблюдаются кровоизлияния в различных местах тела. На коже
это выражается сине-багровых пятен или полос различной величины, а кровоизлияния
в слизистые оболочки обнаруживаются в виде кровавой рвоты, кровавой мочи,
кровавых испражнений и кровавой мокроты.

Болезнь не во всех странах
описывается одинаково: в Византии она проявилась большими бубонами,
наполненными пахучею материей, которые сопровождались тяжелыми явлениями со
стороны нервной системы (сонливость, бред, паралич языка). Язык и гортань у
больных делались черными, тело у некоторых покрывалось петэхиями, и больные
умирали в страшных страданиях, мучимые постоянной жаждой. Во Франции, в
продолжение первых двух месяцев господства болезни, бубоны отсутствовали и
больные умирали в первые три дня, с явлениями страдания только дыхательных
органов и нервной системы. В Италии же болезнь проявилась сначала «большими
нарывами», в пахах и под мышками. Во всех странах вообще, по отношению к
способности к заражению, не существовало различий не в поле, не в возрасте.
Смертность заболевших и число заболеваний были громадными.

Известно, что распространение
болезни началось с Пскова. Это вполне объяснимо, если учесть оживленные
торговые связи Пскова с Западной Европой, где в то время уже свирепствовала
чума. В летописях имеются довольно подробные сведения о появлении и движении
этой болезни. В Пскове Черная Смерть свирепствовала летом, в Новгороде же от 15
августа до Пасхи: «Бысть мор силен в Плескове. Того же лета послов
Плесковичи в Новгород, зовуще владыку Василия к себе, дабы их благословил, и
владыка их послуша молбы, абие поиде к ним и пришед благословил их, и
возвратился назад к Новугороду, бывшу же ему на пути, и ключися болезнь ему
тяжка, в неи же и преставися на реце Узе, месяца иуля в 3 день, на память св.
муч. Акынфа … Того же лета бысть мор силен в Новегороде: прилучися приити на
ны, по человеколюбию божию, праведному суду его, вниде смерть в люди тяжка и
напрасна, от Госпожина дни даже и до Велика дни; множество безчислено люди
добрых помре тогда. Сицево же бысть знамение тоа смерти: хракнет кровию
человек, и до три дни быв да умрет. Нетокмо же казнь хождаше; да ему же Бог
повеле, и тем умираше, а его же снабде, сего кажа наказует, да прочаа дни о
Господе целомудренно и безгрешно поживем»[27].
Интересно, что упоминание Новгородской первой летописи старшего извода
значительно отличается от той же летописи младшего извода: «Добиша челом новгородци, бояре и черныи люди архиепископу
новгородскому владыце Василью, чтобы «еси, господине, ехал нарядил костры в
Орехове»; и он ехав, костры нарядил, и приеха в Новгород. И приехаша послове
изо Пскова, биша челом владыце Василию, ркуче так: «Богови тако изволишю,
Святои Троице, детем твоим псковичем Бог рекл жити дотоле, чтобы еси, господине,
был у Святой Троици и детии своих благословил, псковиц». И он не медли поеха,
поимя с собою архимандрита Микифора, игумены, попове, приеха в Псков, служи в
Святои Троици, у Святои Богородицы на Сиетнои горе, у Святого Михаила, у Ивана
Богослова, опять в Святой Троици, ходи около города, со кресты и благослови
дети своих всих псковиц. Поеха ис города, доеха до Прощеника, в день неделныи;
обечерившися за Прощеником с едину версту, на реце Чересе усть Узы реки, на
Шелоне; и преставися ту, на память св. муч. Уакынфа в вторник»[28].
Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод не упоминают это событие.

Важным отличием статьи
данного года от предыдущих упоминаний тем, что здесь впервые описаны симптомы
болезни. Они прямо указывают на чумной характер эпидемии: харкание кровью
(из-за кровоизлияний в слизистую оболочку легких), и смерть на третий день
развития болезни. Судя по тому, что бубоны летописцем не упоминаются, уместно
предположить, что болезнь была занесена извне, скорее всего из стран,
торговавших с Францией, что вполне вероятно при оживленных торговых связях
Пскова, откуда болезнь передалась в Новгород.

Здесь же мы встречаемся с
первым упоминанием о предпринятых против распространения эпидемии мерах.
Костры, «наряженные» владыкой Василием в городе Орехове (также упоминаемом
данной летописью как Ореховец, Вореховец, Орешек и располагавшемся на острове у
выхода Невы из Ладожского озера[29]),
в то время считались средством очищения «больного» воздуха, что по
представлениям той эпохи предотвращало распространение заболевания. Это говорит
о том, что уже имелось представление о распространении эпидемии «через воздух».
Однако эффективность такого метода, как это нетрудно понять, была равна нулю.

Длинной вереницей за этой
чумой следовали другие вспышки эпидемий XIV века. Так, в
1460 г. в Пскове снова поветрие: «Того же лета бысть мор силен в Плескове; и
прислаша послове псковичи а их бы благословил и владыка Алексеи послуша мольбы
их и абие обходи с кресты весь град Пскове, и литургии три сверши в святых
божиих церквех, и оттоле поидяше к Новугороду, к своему престолу. А плесковичи
оттоле пача лучши бывати милость божия, абие преста мор у них»[30].
Это событие упоминает только Новгородская первая летопись.

Через четыре года снова
разразилась страшная эпидемия, на этот раз он начался на низовьях Волги и затем
распространился дальше на север. Особенно пострадали города Нижний Новгород,
Рязань, Коломна, Переяславль, Москва, Тверь, Владимир, Ярославль, Суздаль,
Дмитров, Можайск, Волок, Кострома и Белозерск. В Москве и Твери эпидемия
продолжалась и в 1365 г., и в том же году она появилась в Торжке, Ростове[31]
и Пскове. Смертность в эту эпидемию была ужасная, мертвых не успевали хоронить,
в одну могилу хоронили по 5-10 и более трупов; в день умирало по 2-30 человек,
а местами даже до 100 и более. Многие города и села запустели, множество домов
совершенно вымерло. Ни о лечебных, ни о предупреждающих мерах против болезни
упоминаний нет[32].
Эпидемию упоминает Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод, причем
упоминание Московского свода самое полное среди данных летописей за весь
рассматриваемый период: «На то же лето мор бысть в
Новегороде в Нижнем. На ту же осень мор бысть на Костроме и в Ярославле … на ту
же зиму и весну мор бысть в Переславли»[33],
«Бысть мор велик в Новгороде Нижнем, хракаху люди
кровию, а инии железою боляху и не долго боляху, по два дня или три, а инии
един день поболевше умираху. И толко множество бе мертвых, яко не успеваху
живии погребати их… тое же осени и тое зимы бысть на люди мор велик в
Переславли, на день умираша человек 20 или 30, иногда же 60 или 70, а иногда и
до ста и более. Болесть же юе сица: преже яко рогатиною ударит за лопаткуили
под груди или меж крил, и тако разболевся человек начнет кровию хракати и огнь
зажжет и потом пот, та же дрожь, и полежав един день или два, а ретко кои 3 дни
и тако умираху, а инии железою умираху. Железа же не у всякого бываше в едином
месте, по овому на шее, иному под скулою, а иному под пазухою, д ругому за
лопаткою, прочим же на стегнах. Бысть же сие не токмо в едином граде
Переславле, но и во всех пределех его. Приде же сия болезнь, послана от Бога на
люди, снизу от Бездежа к Новугороду Нижнему и оттоле к Коломне, та же к
Переславлю, по том же на другое лето к Москве, та же и по всем градом и страном
бысть мор велик и страшен. не успеваху бо живии мертвых опрятывати, везде бе
мертвые в градех и селех, в домех и у церквей. И бе туга скорбь и плач
неутешим, мало бо бе живых, не все мертвии. Погребаху же в едину яму 5 или 6
мертвых, а инде 10 и более, а дворы мнози пусты быша, а в иных един остался или
два,  ли женеск пол,  ли мужеск, или отроча мало»[34].

Болезнь продолжилась и в
следующем 1366 году: «Бысть мор велик на люди в
граде Москве и во всех пределех его, яко же прежде в Переславле был»[35].
Та же летопись кратко упоминает о какой-то повальной болезни в 1386 г. «Того же лета мор велик бысть в Смоленьсце»[36].

Конец века был ознаменован
еще двумя эпидемиями чумы, об этом ясно говорит Новгородская первая летопись
младшего извода: 1389 г. «Тои весне бысть мор
велик во Пскове, а знамение железою. И тои весне ездил владыка Иван в Псков, и
молитвою его преста мор в Пскове (стр. 383)»[37];
1390 г. «…Той же осени бысть мор силен вельми в
Новегради, то случися приити на ны по грехом нашим великое множество христиан
умре по всим улицам, сице бысть знамение на людех: при смерти появится железа,
пребыв три дня абие умираше…»[38].
Данная болезнь могла быть занесена извне. Как отмечает Эккерман, «в 1382 г.
сильные повальные болезни господствовали в Греции, Италии, Франции и Германии,
Англии. В 1386 г. всю Германию охватила influenza. Эта
болезнь поражала 8/10 населения, сопровождалась опухолью миндалевидных желез и
сильными вступительными припадками (сильный жар с бредом, частью до 5 дней)»[39].

Вообще после эпидемии Черной
Смерти чума с небольшими перерывами появлялась постоянно вновь в России в течение
второй половины XIV столетия и в течение XV и XVI
столетий, точно также, как она не переводилась в остальной Европе. Заносилась
ли чума каждый раз в Россию извне, откуда именно, трудно решить. Ввиду
всеобщего распространения ее во второй половине XIV столетия,
можно допустить, что кое-где образовались местные очаги, которые могли давать
от времени до времени новые вспышки болезни, в промежутках между которыми,
может быть, продолжала существовать чума в более легкой (pestis minor) или скрытой (латентной) форме, подобно тому, как это
наблюдается в настоящее время в других странах, например в Индии. Для
предупреждения распространения заразы, равно как и для искоренения ее не
принималось никаких мер, да и не могло приниматься, ввиду того, что не только
способы передачи заразы не были известны, но даже заразительность чумы в те
времена еще не вполне осознавалась. Поэтому по окончании эпидемии легко могли
оставаться гнезда, из которых при благоприятных условиях всегда могла развиться
новая эпидемия[40].

Заключение

Эпидемии, судя по тому, какое
место им отведено в русском летописании, представляли для современников гораздо
меньший интерес, нежели события политические или церковные. Они, вероятно, относились
к тому же разряду, что и снег, дождь, гром и молния, «погыб» Солнца или комета.
Почти нигде нельзя встретить иного объяснения болезни, как только «по грехом
нашим». Это свидетельствует о том, какой уровень мышления существовал в то
время в русском обществе, и даже среди образованной его части — летописцев. Во
многом, однако, это объясняется безраздельным господством церковного догмата
над умами современников (даже до сих пор некоторые отцы церкви склонны
объяснять природные явления авторитетными изысканиями Св. Василия Великого,
делавшего свои «научные» выводы на заре нашей эпохи, когда нельзя было и
помыслить о науке в том смысле, как мы понимаем ее сейчас).

Меры же, которые принимали
наши предки, были бесхитростным выводом их представлений о болезнях. Они (меры),
бесспорно, могли быть необычайно грандиозными — от многократных крестных ходов
до возведения храмов за один день, но вряд ли кто-нибудь станет сомневаться в
том, что эффективность подобных актов была нулевой; более того, они скорее
усугубляли обстановку: при скоплении больших масс людей скорость
распространения болезни только возрастала; в 1352 г. мы видим пример того, как
из-за религиозных мер борьбы с эпидемией она перешла из Пскова в Новгород.

По частоте эпидемий, на
основе количества упоминаний, «лидировал» Новгород, и это вполне объяснимо,
учитывая торговую экономику города:

* * *

Изучение истории эпидемий
представляет значительный интерес. Изучая исторический ход эпидемий чумы, мы
видим, что чума в некоторых областях появляется часто и с известной
правильностью, в других редко и в виде исключений. Отсюда можно вывести заключение,
что в первом случае должны существовать условия, благоприятствующие развитию
эпидемии, а во втором — условия, препятствующие такому развитию. Исторический
обзор чумных эпидемий может служить подспорьем в изучении эпидемиологии чумы и
дать порою указания, не менее ценные, чем данные, добытые клиническими,
паталого-анатомическими и бактериологическими исследованиями.

История эпидемических
болезней, входя в состав истории медицины, составляет в тоже время часть
истории цивилизации. Из отношения народа к повальным болезням можно судить о
степени его культурности. Чем ниже народ стоит в культурном отношении, тем он
беспомощнее по отношению к разного рода вредным внешним влияниям, в том числе и
к эпидемическим болезням, тем свободнее, с другой стороны, эти последние
распространяются среди него. Просматривая историю повальных болезней с
древнейших времен, можно заметить, что эти болезни, производившие страшные
опустошения в более отдаленные эпохи, становятся слабее в качественном и в
количественном отношениях по мере приближения к настоящему времени. Тоже самое
наблюдается при сравнении действия эпидемических болезней среди разных современных
народов, стоящих на разных ступенях цивилизации. Эпидемия, находя отпор у
цивилизованного народа, встречающего ее в лице своих представителей — врачей во
всеоружии науки, уносит из его среды лишь небольшое число жертв, в тоже время
беспрепятственно свирепствуя среди ниже стоящего в культурном отношении народа,
не обладающего теми знаниями, которые необходимы для успешной борьбы с нею.

Библиография

Источники

  
 Новгородская Первая Летопись
старшего и младшего изводов. М.-Л., 1950.

  
 Полное Собрание Русских
Летописей. Вологодско-Пермская летопись.

  
 Полное Собрание Русских
Летописей. Лаврентьевская летопись.
т.1, Л., 1926.

  
 Полное Собрание Русских
Летописей. Львовская летопись.

  
 Полное Собрание Русских
Летописей. Московский летописный свод конца XV в. М.-Л., 1949.

  
 Полное Собрание Русских
Летописей. Никифоровская летопись.

Монографии

  
 Васильев, К.Г., Сегал, А.Е. История
эпидемий в России. М., 1960.

  
 Гозевер, В. Чума. История,
сущность и борьба с ней. М., 1897.

  
 Дёрбек, Ф.А. История чумных
эпидемий в России. СПб., 1905.

  
 Заблудовский, П.Е. История
отечественной медицины. т.1, М., 1960.

  
 Лахтин, М. Борьба с эпидемиями
в до-Петровской Руси. М., 1909.

  
 Эккерман, В. Материалы для
истории медицины в России. Казань, 1884.

Статьи

  
 Лурье, Я.С. Генеалогическая
схема летописей XI-XVI вв., включенных в «Словарь книжников и книжности Древней
Руси» // Труды Отдела древнерусской литературы. т. 40, Л., 1985.