Уинстон Черчилль 2

Относительно Европы у Черчилля
, мечтателя и превосходного знатока истории, уже давно сложилась своя, оригинальная точка зрения, противоречившая общепринятым представлениям. Еще в межвоенный период, проникнувшись идеями Аристида Бриана, «Вестминстерский мудрец» мечтал о союзе европейских государств. Он посвятил этому вопросу целую статью, в которой расписывал достоинства «Соединенных Штатов Европы». «Этот проект, — утверждал он, — правильный. Любую инициативу в этом направлении следует поддерживать, поскольку она направлена на сглаживание былой ненависти и забвение канувшей в Лету тирании, она направлена на облегчение процесса взаимообмена в сфере товаров и услуг. Все, что побуждает разные страны отказаться от бесчисленных превентивных мер, хорошо для них и для всех». Тем не менее Великобритании в этой перспективной схеме Черчилль отводил одно из самых скромных мест: «Мы с Европой заодно, но мы не являемся ее частью (with Europe, but not of it). У нас общие интересы, но мы не хотим раствориться в ней и потерять свое лицо». После чего Черчилль привел слова Суламифи из «Песни песней» Соломона: «Я останусь с моим народом».

Его короткая речь – три странички печатного текста, – произнесенная 19 сентября 1946-го в Цюрихском университете, начиналась словами: «Я хочу говорить сегодня о трагедии Европы… оплота христианской веры и христианской этики, родины большинства творений культуры, искусства, философии и науки… Европы, извергшей из себя серию страшных националистических распрей». Черчилль напомнил, что в недавней войне Европе угрожало возвращение к «временам раннего Средневековья со всей его жестокостью и гнусностью», и предупредил, что «темные времена еще могут вернуться».

Вот почему Черчилль призвал Францию и Германию к примирению, от которого зависело будущее Европы. Оратор раскрыл свой грандиозный план, начав с торжественного заявления и продолжив пророческим предположением: «Этот благородный континент, приютивший самые красивые и просвещенные страны мира, этот континент с умеренным и ровным климатом — колыбель и пристанище всех великих братских народов западного мира, очаг христианской веры и морали. Именно в Европе, начиная с Античности и до Нового времени, зарождалось большинство культур, искусств, наук, философских течений. Если бы страны Европы в один прекрасный день объединились и по-братски разделили это общее наследие, не было бы границ счастью, процветанию и славе трехсот или даже четырехсот миллионов ее обитателей».

Как этого достичь? Нет ничего проще! Надо всего лишь «воссоздать европейскую семью и по мере возможности придать ей структуру, позволяющую жить в мире и наслаждаться свободой. Для этого нужно создать нечто вроде Соединенных Штатов Европы». Затем Черчилль перешел к насущной проблеме, волновавшей его больше всего, — примирению и достижению взаимопонимания между Францией и Германией. «Позвольте мне, — продолжал он, — сказать вам нечто такое, что вас удивит. Первый шаг к воссозданию европейской семьи — это примирение и заключение партнерских отношений между Францией и Германией. Только так Франция вновь станет духовным светочем Европы. Возрождение Европы невозможно без духовного возрождения Франции и Германии».

Речь Черчилля вдохновила множество людей, движение за создание Соединенных Штатов Европы к тому времени уже получило развитие в Западной Европе. Именно европейское единство оказалась той идеей, которая смогла мобилизовать и консолидировать все дееспособные силы общества, готовые принять участие в возрождении Западной Европы.

Уинстон Черчилль (1874 – 1965)

Прогнозируя будущее Европы после второй мировой войны, великий государственный деятель неоднократно высказывался за создание единых европейских институтов. «Мы надеемся увидеть Европу, в которой люди любой страны будут считать себя европейцами в той же степени, что и принадлежащими своей родине, не утрачивая любви и верности месту своего рождения. Мы надеемся, что где бы они ни оказались внутри этого большого пространства, которому на Европейском континенте нет границ, они будут искренне чувствовать — здесь я дома, я гражданин и этой страны тоже», — говорил Черчилль. В 1947 году Черчилль возглавил Временный Комитет Единой Европы, состоявший из британских политиков, ученых и религиозных лидеров. Его авторитет обеспечил политическую поддержку сторонникам единства по всей Европе и помог во многих странах превратить публичную дискуссию в реальную политику правительств. Именно Черчилль, выступая на конгрессе Европейского Движения в Гааге в 1948 году, обосновал «невозможность отделить экономику и оборону от политических структур» и заложил основы военно-политического объединения Европы и Америки.

Кульминационный момент в крестовом походе Черчилля во имя спасения Европы наступил в мае 1948 года. Речь идет о конгрессе в Гааге, собравшем восемьсот делегатов со всей Западной Европы — политиков, промышленников, профсоюзных работников, ученых. Бывший премьер-министр Великобритании был почетным председателем конгресса, он обратился к присутствующим со страстным призывом объединить политические усилия, пусть даже ценой некоторого ущемления государственного суверенитета, а также расширить экономическое и военное сотрудничество между странами Европы путем создания Организации Европейского экономического сотрудничества и Североатлантического союза. Конгрессмены горячо поддержали инициативу своего председателя. В 1949 году Черчилль участвовал в заседании Совета Европы в Страсбурге, где также пользовался большим авторитетом. В 1950 году он одобрил план Шумана, назвав его «средством положить конец извечной вражде галлов и тевтонцев».

Казалось, Черчилль был так увлечен устройством будущего Европы... Однако неожиданно для всех он прямо заявил о том, что стратегические планы и природа Англии не позволяют ей влиться в единый корпус Европы, и объяснил почему. Уже после войны Черчилль сформулировал теорию «трех кругов», в которой как в зеркале отразилась пропасть, разделявшая жителей Британских островов и европейского континента. В течение долгих лет на эту теорию ссылались как на официальную доктрину, ее вспоминали и во времена Идена, и во времена Макмиллана. «Когда я думаю о том, что будущее нашей страны может зависеть от превратностей судьбы человечества, — заявил Черчилль, — я представляю себе три больших круга, на которые можно было бы разделить свободные народы, исповедующие демократию. В первый круг, разумеется, следует поместить страны Британского Содружества Наций и Британскую империю со всеми ее территориями. Во второй круг — все англоязычные страны, объединенные вокруг Соединенных Штатов. Внутри этого круга сама Англия, Канада и все остальные британские доминионы играли бы первостепенную роль. Наконец, в третий круг вошла бы единая Европа. (...) Однако если вы окинете взглядом все три круга одновременно, вы увидите, что Англия присутствует в каждом из них. В сущности, она находится на пересечении этих трех кругов. Только наша страна, через которую проходят все морские и воздушные пути, может связать их между собой».

На деле эта велеречивость не повлекла за собой почти никаких конкретных результатов, она лишь доказала, что старый политик оказался заложником своих давно устаревших взглядов. Он ошибался и насчет привилегированного положения Британских островов, и насчет будущего Англии, которое, как это показали дальнейшие события, вовсе не было связано ни с империей, ни с исключительным (и неравным) альянсом с Соединенными Штатами. Залогом будущего процветания Великобритании был союз с соседями по Европе. Правда, заблуждаясь таким образом, Черчилль пользовался широкой поддержкой своих соотечественников. Большинство из них с сочувствием относилось к идее создания европейского сообщества. Однако так называемой «каролингской» Европе Шумана, Моне, Аденауэра Черчилль упрямо противопоставлял химерический проект «атлантической» Европы, и эта его главная стратегическая ошибка дорого стоила Великобритании.