Публицистика русской эмиграции о советской молодежи. 1950-1960-е годы

Д.С. Козлов

В историографии хрущевской «оттепели» значительное место занимают исследования, посвященные советской молодежи того времени. С одной стороны, интерес к данной теме обусловлен активизацией молодежной политики в СССР (реформа системы образования, освоение целины), появлением субкультуры стиляг, возникновением оппозиционных групп и сообществ, состоявших преимущественно из молодых людей. С другой стороны, для авторов, чья молодость пришлась на рубеж 1950-1960-х годов, обращение к «молодежным проблемам» дает возможность проанализировать собственный жизненный путь.

Большинство исследователей относятся к молодежи как к реально существующей социально-демографической группе, что открывает возможность для неоправданных обобщений. Такой подход был подвергнут обоснованной критике со стороны отечественного социолога Е.Л. Омельченко. Опираясь на работы Ф. Коэна, она оперирует понятием «юсизм» (youthism), понимая его как «представление молодежи в качестве единой и гомогенной группы, легко определяемой по внешним признакам и «особенностям» поведения, что служит основанием для ее скрытой или явной дискриминации» [17: с. 9]. Однако в некоторых случаях стоит говорить не столько о дискриминации, сколько о манипуляциях.

Образ молодежи строится на ожиданиях или страхах, связанных с будущим. В новом поколении видят «другого», который может преумножить либо растратить культурный багаж, накопленный его предшественниками. Если для послевоенного Запада молодежь зачастую становилась источником «моральных паник», то советские молодые люди воспринимались у себя на родине «новым поколением строителей коммунизма».

Конструирование и трансляция того или иного образа «молодежи» могут менять молодежные идентичности (представления самих молодых людей о себе как о некоей группе) и формирующиеся на их основе жизненные стратегии. И наоборот: действительный образ жизни молодых людей корректирует представления о них. Изучение процесса взаимовлияния молодежных идентичностей и ожиданий от молодежи позволяет анализировать не только особенности молодежной культуры, но и те инструменты, с помощью которых производятся попытки изменить ее. В публицистике русской эмиграции 1950-1960-х годов образ молодежи формировался при взгляде на советское общество извне, как образ «другого». В то же время представители русского зарубежья обращались к советской молодежи с призывами к борьбе с коммунистическим режимом так, как если бы они действительно оставались соотечественниками.

В данной статье в основном рассматриваются публицистические работы, опубликованные в ФРГ организациями, чья деятельность была направлена на изучение СССР и/или на пропаганду антибольшевистских идей. Эмигранты, жившие в немецких городах, вплоть до закрытия Западного Берлина (1962 г.) чаще могли контактировать с советскими гражданами. Близость социалистического лагеря давала широкие возможности для антисоветской пропаганды. В Мюнхене с 1953 года действовала радиостанция «Освобождение» (с 1959 г. — Радио «Свобода»), из Германии в СССР отправлялась агитационная литература, в чистом виде являющаяся примером использования сконструированного образа молодежи.

Первая половина 1950-х: формирование основных ожиданий от советской молодежи

Наиболее активную пропагандистскую политику вели члены «Народно-трудового союза российских солидаристов» (НТС). Основанный в 1930 году, за неполных три десятилетия своего существования он накопил значительный опыт практической борьбы против советского режима и завоевал славу наиболее активной политической организации русского зарубежья. Целью НТС на протяжении всего ее существования были попытки вызвать антикоммунистическую революцию в СССР, но в 1940-1950-е годы произошли изменения в ее стратегии и тактике. Аресты и гибель забрасываемых в СССР агентов демонстрировали бесперспективность акций прямого действия и лишали организацию моральной поддержки других эмигрантов. Невозможность создать в Советском Союзе ячейки классического типа привела к формулировке «молекулярной доктрины»: на территории СССР должны автономно действовать «революционные молекулы» — не связанные с друг другом, подчиняющиеся зарубежному штабу НТС подпольные ячейки и отдельные активисты (см. подробнее: [19]). Деятельность зарубежных ячеек практически полностью переключалась на издание и распространение агитационной литературы и другие формы пропаганды.

Вплоть до середины 1950-х годов советская молодежь не представляла существенного интереса для организации. В 1953 году, оценивая перспективы революции в России после смерти Сталина, Е.Р. Романов (Островский) видел в качестве основной революционной силы армию и разочаровавшихся в коммунизме представителей «правящего слоя». Пассивными сторонниками восстания был назван «народ»: в первую очередь крестьянство и заключенные ГУЛАГа. О молодежи в выступлении Романова на расширенном редакционном заседании «Посева», изданного отдельной брошюрой, не было сказано ни слова [23].

За 1955 год НТС-овский еженедельник «Посев» опубликовал не более двадцати статей о советской молодежи, включая короткие информационные сообщения, перепечатываемые из советских газет. Но уже в этих материалах господствовало представление о советской молодежи как о потенциальном носителе революционных идей. На содержательность статей «Посева» влияло отсутствие репрезентативных источников информации о положении в Советском Союзе. В качестве доказательств наличия революционной ситуации авторы еженедельника приводили, в числе прочего, «упорные слухи о том, что на территории СССР “существует какая-то революционная организация”» [6: с. 1] Казалось бы, самыми надежными поставщиками сведений о действительном положении в России могли бы стать только что перешедшие границу бывшие советские граждане. Но «Посев» публиковал настолько бессодержательные, написанные общими фразами интервью и пересказы впечатлений перебежчиков, что у читателя могли возникнуть сомнения если не в существовании «новейшего эмигранта», то в том, не подверглись ли его слова серьезной редактуре. Можно сравнить фрагмент рассказа «студента, вырвавшегося из СССР», и часть уже процитированной работы Е.Р. Романова «Силы революции.»:

Моя мысль заключается в том, что должно быть большое количество людей, которые бы одинаково думали и находились бы в разных слоях общества. чтобы эти люди не знали друг о друге. Тогда в какой-то момент, когда таких людей наберется много, можно будет совершить переворот. [13: с. 4]

.По всей стране возникают отдельные люди и маленькие группы людей, которые. заочно входят в революционную организацию. Все эти группы не связаны между собой, и их действия направляются общими указаниями Революционного Штаба <.> В определенный момент, когда количество «молекул» достигает миллионов. Революционный Штаб дает сигнал к восстанию [23: с. 48-49].

Оба текста представляют собой краткий пересказ «молекулярной доктрины», но прямых доказательств того, что с ней действительно были знакомы в Советском Союзе, нет[1]. Даже сами представители НТС не отрицали малую эффективность вещания радиостанции «Свободная Россия» [16: с. 21], у организации не было действенных методов контроля за распространением на советской территории листовок, доставляемых туда почтой, с экипажами морских судов и с помощью воздушных шаров. Исследователь русской эмиграции А.В. Антошин приводит в своей монографии важные фрагменты из неопубликованных документов организации, свидетельствующие о сомнениях самих НТСовцев в возможности «молекулярной революции». На Втором поместном съезде Североамериканского отдела НТС Б.В. Прянишников заявлял, что «действительность говорит об обратном. <.. .> Есть, массовое неорганизованное недовольство, что никак не эквивалентно революционной ситуации» [1: с. 207].

Тем не менее желание обнаружить приметы надвигающейся русской революции заставляло авторов «Посева» проявлять чудеса интерпретации источников из-за «железного занавеса». «Перевод» сообщений советских газет «с условного советского жаргона на нормальный человеческий язык» [15: с. 17] делал самые незначительные события в жизни молодежи предвестием грядущего антикоммунистического восстания. Хулиганское нападение на комсомольского активиста расценивалось как «пример низового террора» [14: с. 6], а отказ от распределения по окончанию учебы — как нежелание «работать на “коллективного помещика”» [10: с. 3].

Усиление внимания к проблемам молодежи на страницах советской прессы с середины 1950-х годов несколько скорректировало взгляды НТС на советскую молодежь. Молодые люди и девушки стали считаться главным объектом пропаганды организации. В 1956 году на Съезде совета НТС было сформулировано отношение организации к советской молодежи: «Новое поколение, формирование которого началось в годы Отечественной войны, властно занимает свое место в жизни народа. Его выход на решающие государственные и общественные позиции неизбежен. Новое поколение ищет идеал. Партия не способна увлечь молодежь коммунистической идеей» [22].

В духе этого пункта резолюции публиковались и аналитические работы, посвященные проблемам советской молодежи. В выпущенной в 1959 году брошюре «Молодежь. Ее искания и борьба» А. Немиров обращался к молодым людям СССР как к «авангарду народа» и «врагам власти» [15: с. 28]. В приложении к брошюре были даны конкретные рекомендации по организации подпольной группы, конспирации, выпуску листовок и литературы. Помимо пропагандистского содержания работы Немирова важны и его попытки, классифицировав молодежь по ее отношению к режиму, представить ее в виде единого поколения «пятидесятников» [15: с. 7].

Таким образом, к середине 1950-х годов были сформулированы основные ожидания от советской молодежи. Ей предстояло, по мнению зарубежных авторов, стать главной силой антикоммунистической борьбы. Соответственно с этим представлением интерпретировалась любая информация о молодежи, поступавшая из СССР. По мере того как сведений о новом поколении становилось больше, а их характер — разнообразнее, убежденность в единстве настроений молодежи сменилась попытками классифицировать ее относительно того, насколько та или иная подгруппа восприимчива идеям борьбы. Этому способствовала и появившаяся возможность вживую пообщаться с молодыми советскими гражданами.

Середина 1950-х: встречи эмигрантов с советской молодежью и изменения представлений о ней

Во второй половине 1950-х въезд в СССР для иностранных граждан стал проще, активизировался обмен академическими и профессиональными делегациями, двусторонне (хотя и с существенными ограничениями) развивался международный туризм. Эмигранты получили возможность непосредственного общения с соотечественниками, что сказалось на изменении пропагандистской тактики и постепенной корректировке взглядов на советскую молодежь. В 1958 году НТС сформулировал так называемые «лорские соглашения», в соответствии с которыми основной агитационной работой отныне становилась деятельность курьеров, «поддерживающих контакт с конкретными лицами и группами в России» [16: с. 28]. Широко использовалась и «зарубежная оператика» — встречи с советскими туристами, моряками и членами различных делегаций с целью устной агитации и передачи им литературы.

Открывшиеся возможности использовали и другие эмигрантские организации. В СССР направлялась агитационная литература и произведения, недоступные советскому читателю. За рубеж для публикации начали вывозиться рукописи и самодеятельные издания. Тем не менее до середины 1960-х годов система распространения информации «самиздат - тамиздат - самиздат» еще не была отлажена. Вплоть до 1960 года литературно-художественный журнал НТС «Грани» практически не публиковал произведений из-за «железного занавеса», а до 1964 года такие публикации были единичными [16: с. 27].

Знакомить читателей с неподцензурной советской литературой приходилось с помощью отлаженного метода внимательного чтения коммунистической печати: по критическим статьям о современной поэзии цитировались фрагменты «крамольных» стихотворений, в опубликованных официально текстах выискивался антисоветский смысл. Невозможность связаться с автором порой приводила к искажениям текстов произведений, пренебрежению авторской волей. Одно из наиболее цитируемых в эмигрантской публицистике 1950-х стихотворение «Слепая» Лидии Гладкой печаталось без ведома автора, по публикации в «Комсомольской правде» с искажениями цитаты и фамилии автора [4: с. 33-34; 8: с. 10-11; 15: с. 8].

Интересно проанализировать состав выпущенного в 1958 году Центральным объединением политических эмигрантов из СССР (ЦОПЭ) сборника стихотворений «Поиски правды: оппозиционные стихи советских поэтов» [18]. Составители сборника «выбрали стихи молодых поэтов. исходя из тех соображений, что они — будущее страны и их сегодняшние настроения будут определять завтрашний день России» [18: с. 7]. Тем не менее и оппозиционность стихотворений, и принадлежность авторов к молодому поколению можно оспорить. «Стихотворения Юрия Живаго» шестидесятивосьмилетнего Б.Л. Пастернака уже были известны по зарубежным публикациям романа, басня сорокапятилетнего С.В. Михалкова, стихотворения Е.А. Евтушенко и Б.А. Ахмадулиной печатались в советской прессе, наиболее острые произведения М. Курганцева и И. Харабарова были перепечатаны из критических обзоров молодежной поэзии. Анонимная подборка стихотворений Л.Н. Черткова «Стихи московского студента. Неопубликованное» [18: с. 31-38], видимо, была вывезена из СССР однокурсником поэта А. Дольбергом (Д. Бургом) еще в 1956 году, либо записана им же по памяти уже в эмиграции.

Среди литературы, отправлявшейся в СССР, выделяется сборник обращений знаменитых эмигрантов к советской молодежи «Старые — молодым» [25]. Его целью издатели считали возможность «дать только прямой ответ на вопросы [о жизни Русского зарубежья] представителей нового поколения России» [25: с. 5]. Но основным посылом создания книги можно считать формирование у советской молодежи представлений не столько об эмиграции, сколько о духовной жизни дореволюционной России и культуре первых лет советской власти. Показывая богатство и разнообразие утраченной культуры, «на сапогах» унесенной в эмиграцию, писатели, ученые, священнослужители и художники были убеждены, что «пора России снова стать Россией» [25: с. 37]. Надежды на эти преобразования были обращены именно к молодежи, но под «подпольной работой свободомыслящих» [25: с. 30] авторы подразумевают не выстраивание революционных ячеек, а внутреннее освобождение и самообразование.

Несколько отличался взгляд на советское общество представителей «второй волны» эмиграции — людей, выросших в Советском Союзе и покинувших его во время Второй мировой войны и вскоре после нее. С одной стороны, советский этап истории России не был для них абсолютно чужим, как для пореволюционных эмигрантов. С другой стороны, прожившие несколько лет в среде русского зарубежья, в своих работах они воспроизводили многие устоявшиеся за рубежом представления об СССР.

Так, автор наиболее обстоятельного исследования о советской молодежи Давид Бург (Александр Дольберг), бежавший на Запад во время поездки в ГДР в 1956 году, в своих работах ставил под сомнение распространенное, в первую очередь среди эмигрантов первой волны, убеждение в оторванности молодежи от культурных традиций дореволюционной России и западного мира: «Россия не орвелловская “Океания”. Человек, родившийся там, живет и развивается отнюдь не в культурном, историческом и политическом вакууме» [3: с. 33]. В доказательство этого он, в отличие от других, приводил не только влияние на духовное освобождение произведений русской литературы XIX века (см. напр.: [25: с. 45]), но и сходное воздействие на молодежь по-новому прочитанных работ классиков марксизма [3: с. 34]. Он отмечал и открывшийся в 1950-е годы (по крайней мере, для жителей столичных городов) доступ к зарубежной прессе и спецхранам библиотек, и возможность общения с иностранцами: «В Москве. я читал “Животноводческую ферму” Орвелла, “Поверженного кумира”, а также “Мрак в полдень” Кеслера...» [3: с. 33]. С другой стороны, книга Бурга «Оппозиционные настроения молодежи.» [4] содержит ту же убежденность в потенциальной революционности нового поколения, что и агитационные брошюры НТС.

Для эмигрантов, покинувших Россию раньше, общение с представителями советской молодежи, приезжавшими в Европу в составе туристических групп и различных делегаций, или встречи с юными соотечественниками во время их собственных визитов в СССР заставляли во многом пересмотреть свое отношение к молодежи. Портреты советских молодых людей и девушек, появлявшиеся на страницах путевых очерков 1950-1960-х годов, существенно отличались от образов «палачей-комсомольцев» и их юных жертв в мемуарной литературе первых пореволюционных десятилетий (см. например: [24]). Не похожи они и на абстрактных молодых подпольщиков — предполагаемых читателей агитационной литературы.

В начале 1960-х годов ЦОПЭ выпустило серию брошюр «СССР сегодня», описывавших встречи с соотечественниками. Анонимные сообщения сгруппированы тематически, часть из них посвящена непосредственно молодежи. Редакторы сборников не стремились дать какой-либо комментарий авторским наблюдениям, поэтому, вступая друг с другом в противоречие, сообщения дают более подробную картину настроений и взглядов молодых людей.

Все авторы отмечали интерес, с которым молодые соотечественники относились к общению с эмигрантами, но в основном юношей и девушек интересовала западная культура, подробности жизни за рубежом — не многие решались вести «откровенную антикоммунистическую беседу» [26: с. 81]. В целом, авторы говорили, скорее, о скептицизме по отношению к советскому режиму и разочарованности в нем, нежели об откровенно антисоветских настроениях. Не было единства и среди противников советской власти. Один из авторов сборника предложил следующую классификацию инакомыслящих: «Люди, критикующие режим, могут быть разделены на три категории: а) верующие, б) люди, научившиеся думать вследствие полученного образования, в) марксисты, считающие настоящее правительство немарксистским. или просто бездарным» [26: с. 55].

Советская молодежь оказалась неоднородной не только по политическим взглядам. Встретившиеся с ее представителями эмигранты отмечали, что разница во взглядах и интересах зависела от социального положения, достатка, места жительства молодых людей. Многое в характеристиках зависело от автора конкретного наблюдения. Если для одного из них «не больше десяти процентов верующих» — «совсем не такой маленький процент для молодежи» [26: с. 57], то другой с сожалением отмечал, что «церкви они [молодые люди] не знают» [27: с. 29].

Возможность живого общения с новым поколением граждан СССР во многом изменила представления российской эмиграции о советской молодежи. На смену представлений о ней как о монолитной социальной группе, потенциально готовой к антисоветской борьбе, пришло понимание того, что «молодежь» состоит из конкретных молодых людей и девушек, чьи интересы могут абсолютно не касаться политики. Рубеж 1950-1960-х годов отмечен дискуссиями о молодежи, в которых аргументами становились уже не только политические убеждения участников спора, но и конкретные сведения, полученные из СССР.

Конец 1950-х - 1960-е: начало дискуссии о советской молодежи

Попытки понять, какой же на самом деле была советская молодежь, предпринимались не только на страницах журналов, газет и брошюр. Доклады о конкретных проблемах молодежи и варианты социологического анализа нового советского поколения предлагались участниками конференций, проводимых эмигрантами. Наиболее серьезной дискуссионной площадкой русского зарубежья стал основанный в 1950 году в Мюнхене Институт по изучению истории и культуры СССР (с 1956 года — Институт по изучению СССР) (см. подробнее: [20]), но интересные доклады звучали и на других конференциях.

До конца 1950-х годов положение молодежи рассматривалось в ряду прочих проблем внутренней политики СССР. Сообщениям того времени присущи те же штампы, что и агитационным материалам. Авторы безапелляционно утверждали, что «полнейшую неудачу потерпело коммунистическое воспитание в области привития советской молодежи непримиримости и ненависти к “буржуазному миру”, к “врагам социализма”» [28: с. 100], возмущались тем, что «советская печать всячески скрывает истинное положение о студенческом движении в СССР» [7: с. 156].

Интересно, что в своем стремлении показать молодежь антисоветски настроенной, эмигрантские исследователи порой полностью копировали риторику комсомольских работников. Но, сходясь в характеристиках молодежи с советскими идеологами, авторы-эмигранты делали абсолютно иные выводы относительно этих характеристик. Так, М. Штигер, описывая послевоенное советское поколение вполне в духе официальной комсомольской риторики: «...они дети второй половины двадцатого столетия, века атомной энергии, атомных бомб, спутников и межпланетных полетов, времени второй технической революции» [28: с. 85], — видел в этом свидетельство нарастающего конфликта поколений. По его мнению, поколение «отцов» просто не могло и не хотело понять своих «детей», выросших в совершенно других условиях. Советская же общественная наука отрицала «буржуазную» концепцию поколенческого конфликта и предлагала теорию преемственности поколений: новая генерация советских людей, используя достижения предшественников, вместе с ними строит коммунистическое общество [5: с. 371].

Не столь однозначно воспринимали новое поколение авторы статей сборников, посвященных непосредственно советской молодежи, хотя ряд исследователей продолжали выискивать следы подпольного молодежного движения в скупых сообщениях советской прессы и «неофициальных источниках». Последние давали более достоверную информацию о положении дел. Вряд ли можно назвать политически «экстремными» убеждения молодых людей из группы «Голубые лошади», описанной в «Комсомольской правде». «Мы живем в фиолетовом мраке. Да здравствует фиолетовое настоящее и фиолетовое будущее», — цитировали «программный документ» советская газета, а вслед за ней и автор-эмигрант Ю. Дьячков [11: с. 37]. В то же время «неофициальные источники» сообщали о том, что «в период с лета 1957 по весну 1958 года по Советскому Союзу прокатилась волна арестов среди молодежи. Всем им были предъявлены обвинения в “антисоветской пропаганде”» [11: с. 9]. Действительно, в 1957-1958 годах были арестованы несколько десятков молодых людей по всему Советскому Союзу [21: с. 264-496]. Информацию об арестах автор статьи мог получить либо от анонимных корреспондентов в СССР, либо, что скорее, от вернувшихся в Германию немецких военнопленных, содержавшихся в конце 1950-х в одних лагерях с осужденными за антисоветскую пропаганду.

В целом на рубеже 1950-х и 1960-х годов риторика антисоветской борьбы и бунта постепенно уступила место анализу духовных поисков, брожения в умах молодых людей. Факты, которые ранее были бы проинтерпретированы как зачатки революционного движения, теперь объяснялись попытками молодых людей найти пространство, свободное от наскучившей идеологии. Некоторые авторы признавали, что «существует множество промежуточных категорий молодых людей между правоверными комсомольцами и открыто несогласными» [29: p. 26], и при этом «большинство советской молодежи, может быть, и не разделяя коммунистических идей, лояльно относится к режиму» [12: с. 18].

Брожение в умах советской молодежи связывалось с прекращением террора после смерти Сталина, развенчанием культа его личности и, как следствие, отсутствием страха репрессий [29: Foreword]. «Во времена Сталина она [молодежь] не имела собственного мнения ни по одному вопросу. <.> ХХ съезд КПСС с сенсационной речью Н. Хрущева снял “табу”. Молодежь заговорила открыто», — утверждал один из сотрудников Мюнхенского института А.И. Лебедь. С другой стороны, он подчеркивал, что «молодежи всех времен и всех народов присущи свободомыслие, отрицание авторитетов, любознательность, критическое отношение к действительности, политическая активность, тяга к знаниям, прогрессивность взглядов и революционность идей» [12: с. 4-5]. С такой точки зрения далеко не все поступки советских молодых людей и девушек определялись их политическими взглядами — многое объяснялось особенностями возрастной психологии.

Анализируя материалы конференций Института по изучению СССР, можно проследить характерную для эмигрантов тенденцию в освещении проблем нового советского поколения. До конца 1950-х годов молодежь интересовала исследователей лишь как одна из страт советского общества, внимание к ней усилилось с появлением большего числа источников и усилением внимания к проблемам молодежи внутри СССР. Расширение базы для анализа позволило отойти от политически ангажированных выводов и предложить различные варианты классификации молодежи, в которых каждой из подгрупп соответствовали свои интересы. Наиболее простой вариант предложил М.Д. Сантерр, различавший «под-советскую» молодежь (конформистов) и «обычную», такую же как «ребята с Монпарнаса, или студенты Швабинга» [12: с. 144].

Российских эмигрантов и советскую молодежь разделяли не только государственные, но, и порой это было более важно, возрастные границы. Тем не менее представители русского зарубежья считали новое поколение советских людей своими соотечественниками и обращали к ним свои надежды на переустройство родной страны. Отсутствие достоверной и достаточной информации заставляло эмигрантов конструировать желаемый образ молодежи исходя из собственных воззрений на будущее России, свободной от коммунистического правительства. К этому абстрактному молодому человеку скорее, чем к действительным юношам и девушкам СССР, были обращены пропагандистские материалы эмигрантских организаций. Исходя из убежденности в тотальном нонконформизме советской молодежи, производился анализ сообщений советской прессы — самого доступного источника информации. Постепенное увеличение информационного потока из-за «железного занавеса» и появившаяся в середине 1950-х годов возможность непосредственного общения с молодыми гражданами Советского Союза заставили часть публицистов и общественных деятелей русского зарубежья отказаться от представлений о советской молодежи как о движущей силе грядущей русской революции. В дискуссиях рубежа 1950-1960-х годов произошел отход от представлений о советской молодежи как о единой социальной группе, были предложены различные варианты ее классификации, причем политическая индифферентность большинства подгрупп воспринималась как должное. Интерес, проявляемый молодыми гражданами СССР к эмигрантским изданиям, скорее был обусловлен желанием почерпнуть информацию о жизни на Западе и о дореволюционной культуре России, нежели поисками политических альтернатив советскому строю. «Основной исторической миссией сегодняшней советской молодежи..., — резюмировал в 1968 году публицист П. Корин, — надо считать воспитание своего потомства (то есть следующего нового поколения) в духе свободолюбия и бесстрашия перед властью» [9: с. 238]. Несмотря на разочарование в поколении «пятидесятников», не сумевшем освободить Россию от советской власти, авторы русского зарубежья стали возлагать надежды уже на следующее поколение. Таким образом, можно считать, что именно возрастная принадлежность, а не политические взгляды молодых людей в первую очередь влияли на формирование представлений российских эмигрантов о роли возрастных страт в общественной жизни СССР.

Список литературы

Антошин А.В. Российские эмигранты в условиях «холодной войны» (середина 1940-х - середина 1960-х). Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2008. 659 с.

Буковский В.К. «И возвращается ветер.» Письма русского путешественника. М.: «Демократическая Россия», 1990. 464 с.

Бург Д. О некоторых чертах идейного брожения в Советском Союзе // Социалистический вестник. 1958. № 2-3. С. 31-34.

Бург Д. Оппозиционные настроения молодежи в годы после «оттепели». Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1960. 64 с.

Глотов Б.А. Преемственность поколений // Социология молодежи: энциклопедический словарь / Под ред. Ю.А. Зубок, А.И. Ковалева и др. М.: Academia. С. 370-371.

Еще одно подтверждение. В СССР существует революционная организация! // Посев. 1955. № 3 (454). 16 января. С. 1.

Карча Р. Вопросы образования и воспитания на ХХ съезде КПСС // VIII конференция Института по изучению СССР (Мюнхен, 23-24 июля 1956 г.) ХХ съезд и советская действительность: доклады и дискуссии. Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1956. С. 149-160.

Кирюшин Б.Т. Обзор событий в СССР после смерти Сталина. 1953-1958. Вторая тетрадь. Б.м., 1960. 80 с.

Корин А. Советская Россия в 40-60-х годах. США [Франкфурт-на-Майне: Посев], 1968. 244 с.

Молодежь отвергает насилие КПСС // Посев. 1956. № 5 (508). 5 февраля. С. 3.

Молодежь Советского Союза: сб. ст. / Отв. ред. А.И. Лебедь. Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1959. 104 с.

Молодежь Советского Союза. XIV конференция Института по изучению СССР (Мюнхен, 5-6 ноября 1962 г.). Мюнхен: Институт по изучению СССР, 1962. 160 с.

Н.Т. Молодежь ищет новые пути борьбы. Рассказ студента, вырвавшегося из СССР // Посев. 1955. № 5 (456). 30 января. С. 4.

Н.Т. «Я, как коммунист, обеспокоен.» // Посев. 1955. № 24 (475). 12 июня.

С.6.

Немиров А. Молодежь. Ее искания и борьба. Б.м., 1959. 48 с.

НТС. Мысль и дело. Б.м., 1990.

Омельченко Е.Л. Идентичности и культурные практики российской молодежи на грани XX-XXI вв.: автореф. дис. ... док. соц. наук. М., 2005. 48 с.

Поиски правды. Оппозиционные стихи советских поэтов. Мюнхен: ЦОПЭ, 1958. 44 с.

Поремский В. К теории революции в условиях тоталитарного режима («Молекулярная теория») // Поремский В. Проблемы национальной революции. Б.м.: Посев, 1952. С.73-102.

Попов А.В. Мюнхенский институт по изучению истории и культуры СССР и вторая волна эмиграции // Новый исторический вестник. 2004. № 1 (10). С. 54-70.

58/10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953-1991 гг. Аннотированный каталог / Под ред.

В.А. Козлова и С.В. Мироненко. М.: Международный фонд «Демократия», 1999. 944 с.

Резолюции съезда Совета НТС // Посев. 1956. № 4 (507). 29 января. С. 5.

Романов Е. Силы революции: движущие, противодействующие и сопутствующие. Б.м.: Посев, 1953. 68 с.

Солоневич Б.Л. Молодежь и Г.П.У. Жизнь и борьба совггской молодежи. София: Изд. «Голос Россш», 1937. 464 с.

Старые — молодым. Б.м. 1960. 108 с.

СССР сегодня. Вып. 1. Б.м. : ЦОПЭ, 1961. 108 с.

СССР сегодня. Вып. 2. Б.м. : ЦОПЭ, 1962. 52 с.

Штигер М. Проблема молодежи в СССР // XII конференция Института по изучению СССР (Мюнхен, 27-29 октября 1960 г.) Проблемы советской внутренней политики. Мюнхен, 1960. С. 85-102.

Youth in Ferment. Munich: Institute for the studies of the USSR, 1962. 101 p.

[1]Принципы «молекулярной революции» были близки идеям С.Г. Нечаева, изучавшимся советской молодежью в курсе отечественной истории, поэтому можно предположить появление децентрализованного подполья в СССР помимо пропагандистского влияния НТС. Такую «организацию» описывает в своих мемуарах, например, В.К. Буковский [2: с. 86-93].