Население Зарубежной Азии

НАСЕЛЕНИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

Среди советских и зарубежных ученых до сих пор идет дискуссия о том, в каком регионе земного шара происходило пре­вращение высокоразвитых человекооб­разных обезьян в людей. В Азии могут претендовать на эту роль южные регио­ны, где найдены костные остатки третич­ных человекообразных обезьян —антро­поидов, живших 10—-19 млн. лет назад. На первое место среди них должны быть поставлены человекообразные обезья­ны—рамапитеки, которых часто рассма­тривают как непосредственных предков людей. Зубы и фрагменты их челюстей обнаружены у подножия Гималаев в Сиваликских холмах. Однако многие спе­циалисты считают, что зона эволюции людей как особого семейства прима­тов— гоминид была обширней и основ­ной ее очаг был расположен не в Азии, а в Африке, где еще Чарльз Дарвин искал «прародину» человечества.

Новейшие археологические и палеоантропологические материалы позволяют предполагать, что предки древнейших людей, представленных в Азии питекант­ропами Явы и синантропами Китая, а так­же близкими к ним гоминидами Лаоса и Вьетнама, пришли на эти территории в начале четвертичного периода, т. е. около 1 млн. лет назад из западных районов пер­вобытной ойкумены (населенной части Земли).

Костные остатки людей следующей ста­дии антропогенеза—неандертальцев (па­леоантропов), живших 200—400 тыс. лет назад, а также свидетельства их хозяйственно-культурной деятельности, обнаружены во многих азиатских стра­нах.

Огромный интерес для решения про­блем происхождения человека и его рас­селения по Земле представляют костные остатки неандертальцев, обнаруженные в пещерах горы Кармел в Палестине, а также в Ираке. Для многих из этих неан­дертальцев характерны прогрессивные антропологические черты, переходные к людям современного вида. Весьма веро­ятно, что так называемые «прогрессив­ные неандертальцы» Юго-Западной Азии были непосредственными предками позднепалеолитических неоантропов — людей, принадлежащих к современному виду Homo sapiens.

Костные и культурные остатки древних людей найдены также на Яве, на юге и севере Китая.

Можно предполагать, что эти древние люди были потомками местных архантропов.

Если учесть, что у палестинских неан­дертальцев уже имеются признаки по­зднейших австралоидов, негроидов и ев­ропеоидов, а может быть, и монголоидов, то можно предположить, что предпо­сылки формирования человеческих рас имелись уже на грани раннего и позднего палеолита.

В эпоху позднего палеолита (40 —16 тыс. лет до н. э.) и мезолита (15—8 тыс. лет до н. э.) на территории Зарубежной Азии уже были представ­лены почти все основные расы, существу­ющие в настоящее время. В Юго-Запад­ной Азии расселялись различные группы европеоидов, кое-где с негроидной приме­сью.

В Южной и Юго-Восточной Азии имелось австралоидное население. В Вос­точной Азии обитали преимущественно тихоокеанские монголоиды, южные груп­пы которых составляли переход к австралоидам. Центральная Азия была зоной расселения континентальных монголо­идов.

По мнению большинства советских и многих зарубежных ученых, процесс формирования людей современного вида (caниентации) происходил и одном доста­точно обширном очаге, скорее всего в Восточном Средиземноморье и соседних областях Юго-Западной, а может быть, и Южной Азии. Расселяясь из этого очага, люди современного вида осваивали Цен­тральную, Восточную и Юго-Восточную Азию, где они смешивались со своими неандерталоидными предшественниками, стимулируя их развитие. По мнению некоторых антропологов, в это время сложилось разделение единого по своему происхождению человечества на два мас­сива популяций (локальных групп населе­ния)—западный и восточный. Оно могло быть связано с тем, что в разных районах первобытной ойкумены люди современ­ного вида смешивались с различными группами неандертальцев. Население Юго-Западной и частично Южной Азии относилось к западной группе, а населе­ние Восточной и Юго-Восточной Азии — к восточной группе.

В неолите (7—4 тыс. лет до н. э.) и в следующем за ним бронзовом веке (3—2 тыс. лет до н. э.) Юго-Западная Азия, как и в позднем палеолите, была заселена различными, преимущественно длинноголовыми, популяциями южных

европеоидов, среди которых уже начался процесс брахикефализации (расширения и укорочения черепа). Костные остатки людей этого времени, найденные и Малой Азии, Сирии, Ираке, Иране, Пакистане и Северо-Западной Индии, а также сохра­нившиеся до наших дней скульптурные и иконографические изображения древних азиатских народов (шумеров, аккадов, эламитов, финикийцев, ханаанеян. хал­дов, хеттов, ассирийцев, вавилонян, ми­дян и др.) показывают, что тогда уже происходило формирование основных территориальных групп южных, интен­сивно пигментированных европеоидов (маланохроев): средиземно-балканской, переднеазиатской (арменоидной) и индопамирской.

В бассейне Инда южные европеоиды, к которым принадлежали создатели хараппской культуры (3—2 тыс. лет до н. э.), говорившие, вероятно, на дра­видских языках, смешивались с австралоидными популяциями аборигенов Южноазиатского субконтинента.

Костные находки эпохи неолита до­вольно многочисленны также в Индоки­тае.

Большинство черепов этого времени, найденных на стоянках Северного и Южного Вьетнама, должны быть отне­сены к различным вариантам австралоидов, расселенных здесь еще с позднего палеолита. Однако среди неолитических краниологических серий из Вьетнама встречаются группы черепов, облада­ющих сочетанием австралоидных особен­ностей с монголоидными. К ним принад­лежат, например, черепа из Фобиньзя и Камау (Вьетнам). Можно предполагать, что в неолите в Индокитае и на Японских островах уже началась метисация австра­лоидных аборигенов с генетически род­ственными им южными монголоидами, продвигавшимися из южных районов Восточной Азии.

В Индонезию и на Филиппины южные монголоиды проникли позднее, вероятно, во И тысячелетии до н. э. Немногочи­сленные в этих странах древние костные находки не имеют монголоидных призна­ков, но обладают определенными австралоидными чертами. Расселение южных монголоидов на востоке Индокитая, в Индонезии, на Филиппинах, на Тайване и на юге Японии, а также в Океании было связано с распространением языков ав­стронезийской (или малайско-полинезийской) семьи, а на западе Индокитая, на юге Китая и в Северо-Восточной Индии -— с распространением австро-азиатских языков: мон-кхмерских (вклю­чая кхаси) и мунда. К австронезийцам и особенно к австроазиатам антропологически, этнографически и лингвистически близки вьетнамцы, мяо (мео), яо и народы тайской группы.

Потомками позднепалеолитического населения Северного Китая были по всей вероятности, протокитайские неолитические племена бассейна Хуанхэ (5—2 тыс. лет до н. э.), создавшие куль] туры Яншао, Луншань и др. Антрополо­гически эти племена принадлежали к восточноазиатской группе тихоокеанских монголоидов, обнаруживая ясные генети­ческие связи с более южными популяци­ями, переходными к австралоидам. К восточноазиатской расе относятся и неолити­ческие черепа из Унги на севере Кореи; в них можно видеть начало формирования относительно короткоголового корейско - маньчжурского типа восточных монголо­идов, распространившегося в первых веках п. э. на Японские острова, где он смешался с айноидными и южно-монголоидными формами. Другим вариантом вос­точных монголоидов был относительно длинноголовый «северокитайский тип», характерный для черепов, связанных с культурой Яншао, а также костяков из Иньских могильников II тысячелетия до н. э.

Можно предполагать, что одним из ва­риантов тихоокеанских монголоидов бы­ли также аборигены Тибета, освоение ко­торого людьми началось еще в палеолите,

В северных и западных районах Цен­тральной Азии на территории современ­ных МНР, Синьцзян-Уйгурского авто­номного района КНР и Афганистана на протяжении всего неолита, бронзового, а отчасти и железного веков расселялись различные, преимущественно ираноязыч­ные, популяции, принадлежавшие к евро­пеоидным расам. С середины I тысяче­летия до н. э. континентальные монголо­иды из восточных районов Центральной Азии начинают продвигаться на запад и смешиваться с более древним европеоид­ным населением. Продвижение это, свя­занное с массовыми миграциями алтай­ских народов, в первую очередь тюрков и монголов, продолжалось до XIII—XV вв. н. э. и привело к формированию разнооб­разных расовых типов, промежуточных между европеоидами и континентальны­ми (северными) монголоидами.

Современный антропологический со­став народов Зарубежной Азии чрезвы­чайно сложен и разнообразен. На этом огромном пространстве представлены всевозможные варианты европеоидных, австралоидных и монголоидных рас, а также формы, переходные между ними, К интенсивно пигментированным (т.е сравнительно

темно окрашенным) южным ев­ропеоидам переднеазиатской и индо-памирской групп принадлежит основная масса населения всех стран Юго-Запад­ной и Южной Азии от Аравийского полу­острова и Турции до Афганистана, Паки­стана, Северной Индии и Бангладеш, говорящая на индоевропейских, семит­ских и тюркских языках. Несомненно, что европеоидные компоненты играли глав­ную или весьма существенную роль в сло­жении расового состава многих дравидоязычных народов Южной Индии, в осо­бенности наиболее крупных (телугу, каннара, тамилов, малаяли). К особой переднеазиатской (арменоидной) расе, с сильно выступающим носом и очень раз­витым третичным волосяным покровом, принадлежат арабы Сирии, Ливана, Пале­стины, Иордании, Саудовской Аравии и Ирака, а также евреи, армяне, турки, курды и греки. Большинство переднеазиатских популяций относительно ко­роткоголовые, но есть среди них и более сходные со средиземноморцами Южной Европы и Северной Африки (например, некоторые племена бедуинов в Аравии). В Йемене арменоиды частично смешаны с негроидами, с древности проникавшими сюда из Африки.

В Иране среди собственно иранцев (персов), азербайджанцев и других ирано-и тюркоязычных народов наблюдается постепенный переход к другой группе южных европеоидов — индопамирской, которая отличается от арменоидов более тонким строением черепа и лицевого ске­лета (грацильностью), меньшим развити­ем третичного волосяного покрова, пря­мым узким носом и более темной окра­ской кожи. К индо- памирцам принадле­жат почти все народы Афганистана, Пакистана и Северной Индии; среди них есть как короткоголовые, так и относи­тельно длинноголовые группы; первые представлены, например, таджиками, а вторые — афганцами (пуштунами). У ка­фиров (нуристанцев), живущих в горах Гиндукуша, отмечено заметное количе­ство светлоглазых. По мнению академика Н. И. Вавилова, это объясняется повы­шенной концентрацией генов светлой окраски в малой изолированной популя­ции.

Многие индийские и советские антро­пологи выделяют на юге Индостана осо­бый «южноиндийский», или «деканский», расовый тип, морфологически переходный

между южными европеоидами и австралоидами. В Шри Ланке к этому типу относятся дравидоязычные тамилы, в то время как сингалы должны рассма­триваться как популяция, морфологически близкая к «арийцам» Северного Индостана, с которыми они связаны своим происхождением. В виде примеси австралоидные элементы выступают и у некоторых народов Северной Индии (на­пример, у бенгальцев, раджастханцев, гуджаратцев). В процессе метисации в разных пропорциях южных европеоидов с монголоидными популяциями сложился расовый состав уйгуров и других тюрко­язычных народов, живущих в Китае, а также говорящих по-китайски хуэй (дунган), расселенных в КНР. Несомнен­но, что европеоидные компоненты в со­ставе тюркоязычных народов Китая и хуэй имеют «западное происхождение» и связаны с вполне реальным проник­новением в Китай еще в средние века иранских (на севере) и арабских (на юге) групп. Есть основания предполагать на­личие европеоидных элементов, связан­ных с Индией, в составе некоторых групп населения Бирмы (в особенности у араканьцев) и Индонезии (на Яве и Ба­ли).

Австралоидные популяции на юго-вос­токе Азии имеют реликтовый характер. Они очень немногочисленны, расселены в разных странах отдельными островками и характеризуются большим разнооб­разием локальных расовых типов. Одним ИЗ этих типов является «веддоидный» -— волнистоволосый, смуглокожий, грацильный, умеренно широконосый, наибо­лее характерный для веддов Шри Ланки, но широко распространенный также среди некоторых дравидо- и мундоязычных малых народов Южной и Восточной Индии. За пределами Индостана к веддоидам большинство антропологов относит отдельные, большей частью изолирован­ные популяции Индокитая и Индонезии. Веддоидные особенности нередки также у многих малых народов Южного Китая и у китайцев южных провинций.

К австралоидам (в широком смысле слова) должны быть отнесены также низ­корослые, курчавоволосые и темноко­жие негритосы, представленные в Юго-Восточной Азии андаманцами, семангами Малакки и аэта Филиппинских островов. Большинство советских исследователей считает негритосов локальными расовы­ми типами, сложившимися вследствие длительной изоляции в Юго-Восточной Азии, и отрицает их специфическое гене­тическое родство с африканскими пигме­ями, несмотря на значительное морфоло­гическое сходство.

Островная изоляция на севере Японии, а в СССР — на Сахалине и Курилах име­ла немалое значение в формировании своеобразного расового типа айнов, для которых характерно сочетание относи­тельно светлой кожи, волнистых или прямых волос, исключительно сильно развитого третичного волосяного покро­ва с такими «австралоидными» особен­ностями, как широкий нос, тенденция к прогнатизму (выступанию челюстей), массивный череп, покатый лоб и т. п. Айны являются скорее всего потомками древнего населения Японии, проникшего в эту страну с юга.

Еще одна группа австралоидных попу­ляций— папуасомеланезийская, геогра­фически и генетически связанная с Океанией, расселена на крайних восточных рубежах Индонезии (Молукки, Запад­ный Ириан и прилегающие острова).

Австралоидные популяции на северо-востоке Индостана, в Индокитае и Индо­незии, на Филиппинах и на юге Китая часто находятся в тесном взаимодействии с южномонголоидными группами. Для них характерно сочетание общемонголо­идных черт: плоское лицо, слабое выступание носа, наличие эпикантуса (складки кожи, прикрывающей слезную железу), сильно развитая складка верхнего века, малое развитие третичного волосяного покрова, прямые, часто тугие волосы и т.п.—-с некоторыми австралоидными признаками (относительно широкий нос, тенденция к прогнатизму, утолщенные губы, интенсивная пигментация кожи и др.). В целом южные монголоиды могут рассматриваться как морфологически и географически переходные группы между австралоидами и монголоидами, рассе­ленными в более северных районах Азии. «Переходность» эта, вероятно, является следствием не только процесса межрасо­вой метисации, но и реального генетиче­ского родства монголоидов и австралоидов.

В Тибете и Центральном Китае, осо­бенно к северу от водораздела Янцзы и Хуанхэ, южные монголоиды постепенно уступают место восточноазиатским мон­голоидам, которые отличаются более светлой кожей, высоким и сравнительно узким лицом, узким носом, менее утол­щенными губами. В составе восточно-азиатской монголоидной расы выделяет­ся несколько типов: восточнотибетский, северокитайский, корейско-маньчжур­ский; названия этих типов хорошо пере­дают их этногеографическую локализа­цию. Промежуточное положение между южными и восточными монголоидами антропологически занимают японцы, у которых вследствие длительной остров--ной изоляции сложился своеобразный ра­совый тип, сочетающий черты южно-азиатской, восточноазиатской и курильской (айноидной) рас. Расовая история японцев отражай тесное взаимодействия и смешение этнических общностей южного и западного происхождения; к мер­ным относятся айны и индонезийцы, ко вторым — древние японцы, говорившие» на языке, близком к древнекорейскому генетически связанном с алтайскими языками.

Южно- и восточноазиатские популяции» могут быть объединены в одну большую группу тихоокеанских монголоидов, которые резко отличаются от расселенных еще севернее континентальных монголоидов, Континентальные монголоидные популяции отличаются от тихоокеанских более светлой кожей, некоторой тенденцией депигментации (посветления) волос и радужины глаз, большей массивностью скелета, более крупными горизонтальными размерами черепа (при меньшей его высоте), более широким лицом и меньшим развитием наружной слизистой оболочки губ. Различия между обеими группами монголоидных рас столь же велики, как различия между южными и северными европеоидами или между азиатско- океанийскими австралоидами и африканскими негроидами. В пределах Зарубежной Азии к континентальным монголоидам относятся монголоязычные народы | МНР и КНР: собственно монголы, дунсян, баоань, ту (монгоры), различные тун­гусские группы (эвенки, орочены) и неко­торые тюркоязычные народы Китая.

Отчетливой границей между ареалами преобладания обеих групп монголоидов служат Хинган и юго-восточный край Монгольского плато. Популяции, рассе­ленные к северу и западу от этой границы, обнаруживают расовую (так же как язы­ковую и культурную) близость к сосед­ним народам советского Дальнего Восто­ка, Сибири и Средней Азии, резко отлича­ясь в то же время от китайцев и других народов более южных областей Азии. Таким образом, на востоке Зарубежной Азии выделяются три большие расообразовательные зоны, одна из которых охватывает все страны Индокитая, Индо­незию, Филиппины и южные провинции Китая, вторая — остальную часть КНР (кроме северо-запада) и Корею, тре­тья же — МНР, а в пределах Ки­тая — Внутреннюю Монголию и Синьцзяи. Зоны эти в основных чертах совпа­дают с крупнейшими историко-этнографическими и лингвистическими обла­стями: юго-восточноазиатской, восточ­ноазиатской и центральноазиатской. Островная Япония должна рассматри­ваться как особая расообразоватсльная и историко-этнографическая область.

Новейшие исследования по распростра­нению отдельных признаков строения зу­бов, групп крови и других генетических показателей убеждают в том, что почти все монголоидные, австралоидные и про­межуточные популяции Юго-Восточной Азии и Тихоокеанского бассейна в целом обнаруживают значительное сходство ме­жду собой и четко отличаются от рассе­ленных в западной половине Евразии и в Африке европеоидных и негроидных по­пуляций. Так, в «восточных» (монголоид­ных и австралоидных) популяциях по сравнению с западными европеоидными и негроидными гораздо чаще встречается лопатообразная форма резцов, очень вы­сока (более 80%) концентрация резус-по­ложительного фактора крови, заметно выше процент круговых узоров на поду­шечках пальцев рук. Эти данные подтверждают гипотезу о существовании двух основных ареальных подразделений человечества: австралоидно-монголоидного (тихоокеанского) и негроидно-европеоидного (атланто-средиземноморского), которые, вероятно, начали складываться в конце каменного века, когда про­исходило первоначальное расселение лю­дей современного вида по земному шару.

Возникновение хозяйственно-культур­ных различий. Хозяйственно-культурная дифференциация человечества на терри­тории современной Зарубежной Азии на­чалась еще на заре каменного века, когда древнейшие и древние люди (архантропы и палеоантропы), попадая при расселении в разные экологические условия, приоб­ретали различные навыки охоты и соби­рательства и вырабатывали связанные с ними формы материальной культуры. В первоначальной хозяйственно-культур­ной дифференциации населения Азии известную роль играло разнообразие природных ресурсов, в частности харак­тер материалов для изготовления орудий труда. Именно этим в известной степени можно объяснить преобладание кремне­вых ручных рубил в Западной Азии и грубо оббитых с одной стороны галечных орудий типа чопперов и чопнингов в ее восточной части. В позднем палеолите хозяйственно-культурные различия ме­жду популяциями людей современного вида (неоантропов) разных ландшафтно-климатических зон выступают уже вполне отчетливо. Население горных и предгорных теплых, но относительно су­хих областей Юго-Западной Азии в рассматриваемую эпоху постепенно пере­ходит от охоты на крупных животных к охоте на разнообразную дичь и собира­тельству съедобных плодов, ягод, побе­гов, клубней и т.п. Для этих областей характерны разнообразные каменные орудия, изготовлявшиеся из удлиненных пластин, отколотых от призматических ядрищ. Во влажных тропиках и субтропи­ках Юго- Восточной Азии (Индокитай, юг Китая, Малайский архипелаг) камен­ные орудия редки, так как вместо них упо­треблялись, по-видимому, орудия из бам­бука. Для жарких и влажных регионов характерны крупные рубящие орудия, не­обходимые для расчистки зарослей в джунглях. Культура позднего палеолита в Индостане занимает переходное положе­ние между культурами Юго-Западной и Юго-Восточной Азии.

В более северных засушливых, степных и отчасти приморских областях — от Ирана на западе до бассейна Хуанхэ на востоке — в позднем палеолите преобла­дала охота на различных степных живот­ных; значительную роль играло собира­тельство съедобных злаков, а на берегах водоемов — собирательство моллюсков и отчасти рыболовство. Именно здесь на рубеже палеолита и мезолита началась культурная дифференциация населения с выделением оседлых и полуоседлых при­морских собирателей и рыболовов, с одной стороны, и бродячих охотников на степных животных (антилоп) и крупных птиц (страусов) — с другой.

Таким образом, к началу мезолита на территории Зарубежной Азии существо­вали разнообразные хозяйственно-куль­турные типы, основанные на «присваи­вающей дары природы» экономике. В эпоху мезолита число этих типов здесь возросло.

Около 10 тыс. лет назад в предгорьях Юго-Западной Азии выделилась обшир­ная зона древнего земледелия, население которой начало переходить от собирания дикорастущих злаков к их выращиванию и от охоты на диких животных к их одо­машниванию. Почти в то же время на юго-востоке Азии складывается другой древнейший очаг мотыжного (ручного) земледелия. Несколько позднее (в VII—IV тысячелетиях до н. э.) возникают многие вторичные очаги земледелия и скотовод­ства: ирано-средиземноморский, индостанский, северо-восточноазиатский, ин­донезийский. На рубеже IV и III тысяче­летий до н. э. зарождается (вероятно, в Месопотамии) пашенное земледелие, а в конце II тысячелетия до н. э. в азиатских степях и полупустынях начинается пере­ход от скотоводческо-земледельческого хозяйства к кочевому скотоводству.

Таким образом, более чем за три тысячи лет до нашего времени на тер­ритории современной Зарубежной Азии уже существовали хозяйственно-культурные типы всех трех групп: первой (охот­ники, собиратели и рыболовы), второй (мотыжные земледельцы и скотоводы) и третьей (плужные земледельцы, исполь­зовавшие тягловую силу домашних жи­вотных).

Формирование древних этнокультур­ных общностей. Существование двух основных ареальных подразделений че­ловечества еще в позднем палеолите в значительной степени предопределило ход формирования наиболее древних эт­нических общностей. Пояс степей, протя­нувшийся от Северо-Восточного Китая через Монголию вдоль южных границ Сибири вплоть до Восточной Европы, стимулировал массовые передвижения; по нему совершались великие переселе­ния народов. Полуоседлое и кочевое насе­ление степи, чутко реагировавшее и на климатические колебания, и на всевоз­можные исторические явления, время от времени выплескивалось мощными миграционными потоками то в северные, то в южные области, существенно влияя на их этническую картину. Не менее важ­ную роль сыграло и наличие лежащего к югу от степей огромного пояса высоко­горий, протянувшегося от Малой Азии и Кавказа почти до берегов Тихого океана. Этот пояс, с одной стороны, был суще­ственным этническим рубежом, прегра­дой для общения народов. С другой сторо­ны, именно здесь — в предгорьях и доли­нах — сложились первые важнейшие очаги возделывания культурных расте­ний, и именно в этом поясе раньше всего распространилось земледелие и связан­ные с ним изменения в этнокультурной картине мира.

Древнейшее культурное деление чело­вечества при всей его относительности позволяет выделить существовавшие еще в конце каменного века некоторые суще­ственные различия между Восточной и Юго-Восточной Азией (включая сюда и островной мир вплоть до Австралии), с одной стороны, и Юго-Западной Ази­ей — с другой. Труднопроходимые высо­когорья Гималаев, Гиндукуша и Тибета и суровые пустыни Центральной Азии спо­собствовали относительной изоляции населения. Восточной Азии. Вместе с тем из основного очага сапиентации на восток распространялись волны влияний, кото­рые постепенно охватывали всю Южную, Юго-Восточную и Восточную Азию. Волны эти наталкивались, как на вол­норез, на нагорья Памира и Гиндукуша и делились на два потока: один, достигавший, по крайней мере, Индостана, а может быть, и Юго-Восточной Азии, и другой, растекавшийся по степным и лесостепным просторам Центральной и отчасти Восточной Азии. На юге Монгольского плато вновь встретились разошедшиеся восточная и западная ветви древнего человечества. Контактный характер этой зоны отразился и в позднепалеолитических памятниках этого района, и в расо­вых особенностях расселившихся по Цен­тральной Азии континентальных монго­лоидов. Несмотря на постоянные и очень важные этнические и культурные контак­ты, которые с тех пор непрестанно осуще­ствлялись через южный край Монголь­ского плато, он до самого последнего вре­мени оставался одной из наиболее четко выраженных этнических и культурных границ сначала между степным и долин­ным, а затем между кочевым и оседлым миром.

Мы не располагаем никакими фактами о языках, на которых говорило позднепалеолитическое население Азии, и можем строить на этот счет лишь самые общие гипотезы. Можно предполагать, что очер­ченным выше двум расовым и культур­ным зонам в картине древнейшего насе­ления Азии соответствовали и две огром­ные зоны древнейших языковых общно­стей. Одна из них располагалась на терри­тории Восточной и отчасти Юго-Восточ­ной Азии, очевидно, с самого начала охватывая основную часть современного Китая и север Индокитая, но не включая в себя островные районы Юго-Восточ­ной Азии и юг Индокитайского полуост­рова. Какой-либо четко выраженной праязыковой, предковой общности для языков этой зоны наметить пока не уда­ется. Это зона тихоокеанского языко­вого ствола, из которого в дальнейшем выкристаллизовывались более четко очерченные группы племенных диалек­тов, послужившие языками-основами для формирования пяти языковых семей Вос­точной и Юго-Восточной Азии: тибето-китайской, мяо-яо, мон-кхмерской, малайско-полинезийской (австронезийской) и тайской. Другая зона, охватившая ог­ромные пространства от Восточного Сре­диземноморья до Индии и Центральной Азии, — это зона, где формировались языки ряда семей, которые, по мнению некоторых лингвистов, восходят к древ­нейшей, так называемой «ностратической» общности: ссмитохамитские, индо­европейские и алтайские языки (вместе с корейским и японским), — а также те языки, которые обнаруживают черты от­даленного родства с алтайскими: на севе­ре, например, палеоазиатские, а на юге — дравидийские.

Мы перечислили существующие в наши дни языковые семьи Зарубежной Азии, которым в древности соответствовали какие-то языки-основы или группы племенных диалектов. Возможно, что на­ряду с дошедшими до нас языковыми семьями в древности на территории Азии были и другие диалектные группы. В про­шлом число обособленных или промежу­точных языковых общностей было значи­тельно больше, чем теперь, но в течение веков они были ассимилированы и исчезли раньше, чем смогли оставить доходящие до нас, хотя бы косвенные, свидетельства своего существования. Лишь когда в Азии появляются первые виды письма и письменные памятники, мы можем, сопоставляя их с археологиче­скими культурами, составить себе более достоверную картину распределения язы­ковых и этнических общностей. Такую картину можно представить приблизи­тельно с TV тысячелетия до н. э.

Значительная часть Малой Азии вместе с соседними районами Кавказа была в то них исчезнувших, так и в измененной форме доживших до наших дней, этниче­ских общностей Юго-Западной Азии. К ним следует отнести как неиндоевро­пейские — древнеармянские и урарт­ские племена, так и индоевропейские — древнеармянские и хетто-неситские, жив­шие и на современной территории СССР и за ее пределами. На крайнем же западе Малой Азии тогда же или немногим позднее началось формирование древне­греческих архейских племен. На этниче­ской основе каждой из этих племенных общностей на территории Малой Азии, Закавказья и западной части Иранского нагорья в течение II—I тысячелетий до н. э. складывались и развивались, сменяя друг друга, многочисленные раннеклас­совые и рабовладельческие государства, такие, как Хеттское, Урартское и др.

Гораздо раньше всех этих государств сложилось раннеклассовое общество и государство в Двуречье, где вначале оно развивалось на шумерской этнической основе. Шумерский язык, известный нам в основном по письменным памятникам Ш тысячелетия до н. э., уже во И тысяче­летии до н. э. перестал существовать как живой язык. Сопоставление шумерского языка с финно-угорскими и кавказскими дает основание предполагать, что шумеры не были автохтонным населением Двуре­чья, а явились сюда откуда-то извне, ско­рее всего из северных или северо-восточ­ных областей Юго-Западной Азии.

В дальнейшем, начиная со II тысячеле­тия до н. э., шумеры были ассимилиро­ваны семитоязычными племенами, на чьей этнической основе развились Вави­лонское и Ассирийское царства. Праро­диной семитских, точнее, семито-хамит­ских племен можно считать сирийско-месопотамские степи, откуда они распро­странялись по всему Восточному Среди­земноморью, Аравийскому полуострову и в Африку. Большую роль в этнической и политической истории Восточного Среди­земноморья сыграли такие семитские на­роды, как финикийцы, ханаанеяне, хабиры, а также появившиеся в результате взаимодействия некоторых из этих наро­дов древние евреи.

Что касается древних народов, не раз вторгавшихся в Двуречье с Востока (касситов, эламитов, луллубеев и др.) то, хотя сведения о них и дошли до нас в письмен­ных памятниках, об этнической и языко­вой принадлежности их данных у нас очень мало. Можно предполагать, что рядом с перечисленными племенами на территории современного Ирана жили племена, говорившие на диалектах, ис­ходных для дравидийской семьи, воз­можно связанной с древнеуральскими языками. Распространяясь далее на вос­ток, древние дравиды создали в долине Инда высокоразвитую протоиндийскую цивилизацию. Период расцвета этой ци­вилизации, как и шумерской, датируется III тысячелетием до н. э. Между ними существовали торговые и культурные связи. Дальнейшее распространение дра­видов на юг Индостана сопровождалось интенсивной ассимиляцией исконного веддо- австралоидного населения и пере­ходом его на дравидийскую речь. Остатки дравидоязычного населения сохранились по сей день западнее Инда (народ брагуи). Возможно, прежнее, еще более западное, их распространение нашло отражение в сведениях Геродота об «азиатских эфио­пах», населявших восточные районы Древнеперсидского (Ахеменидского) цар­ства.

Основное население Ахеменидского царства составляли иранские племена, по­явившиеся здесь довольно поздно, на рубеже II и I тысячелетий до н. э. Они выделялись из той массы индоевропей­ских племен, которые во II тысячелетии до н. э. проникли с запада в закаспийские степи, оттеснив на север их древнее насе­ление, говорившее, вероятно, на ураль­ских языках. В военной и транспортной технике полукочевых иранцев большую роль играла конная колесница. Колесная повозка была известна уже шумерам, но запрягалась ослами, лошадь же была, очевидно, одомашнена для транспорта именно индоевропейцами в южнорусских степях. Отсюда, через Среднюю Азию, на рубеже II—I тысячелетий до н. э. на юго-восток, в Индостан, двинулись отколов­шиеся от первоначального индо-иранско­го единства племена древних арьев; на юго-запад прошли те иранские племена, которые составили основное население нынешнего Ирана и Курдистана; восточ­нее, в районах Алтая, Саян и степной Монголии, расселялись племена, говорив­шие на языках алтайской семьи. Эти языки тесно связаны с уральскими, и мно­гими лингвистами признается существо­вание такой общности, как урало-алтай­ская семья.

В процессе распространения континен­тальных монголоидов на север и северо-запад от зоны их первоначального фор­мирования на востоке Центральной Азии происходила передача алтайских языков более древнему палеоазиатскому населе­нию. Так сформировались алтаеязычные племена, тюркские, монгольские и тун­гусо-маньчжурские, включающие в основном население монголоидного об­лика, хотя в заключительном этапе фор­мирования этих племен участвовали и европеоиды.

Кроме того, даже племена, говорившие и продолжающие говорить на языках тихоокеанского ствола, но контактиро­вавшие с алтаеязычными народами, ис­пытали их языковое влияние. Так сложи­лись тибето-бирманские языки, в кото­рых не только имеются алтайские слова, но и синтаксическая структура которых существенно отошла от «тихоокеанской» модели, приблизившись к алтайской. Можно предполагать, что разделение древнекитайского и тибето-бирманских языков произошло в IV тысячелетии до н. э. Почти одновременно от тибето-бир­манских языков отделились так называ­емые гималайские языки, проникшие вместе с их носителями через перевалы Гималаев на южные склоны этих гор. Значительно позже, в основном во II тысячелетии до н. э., произошли другие крупные этнические передвижения в Юго-Восточной Азии. В результате их древнее веддо-австралоидное население было почти полностью поглощено юж­ными монголоидами. Сохранились лишь небольшие остатки его, типа семангов и сеноев в Малайе, но и те перешли на мон-кхмерскую речь. Этнические передвиже­ния имели волнообразный характер: отде­лившиеся от мон-кхмеров мунда-сантальские племена проникли в Восточную и Центральную Индию, вслед за ними туда же продвинулись и самые западные из мон- кхмеров — кхаси. В Индокитае по­чти параллельно происходило продвижение на юг мон- кхмеров во внутренних районах и индонезийцев в прибрежных. В северные горные районы Индокитая и Восточной Индии (Ассам) проникли ти­бето-бирманские племена. Исходным пунктом всех этих миграций были горные пригималайские районы запада Юго-Вос­точной Азии (для тибето-бирманцев и мон- кхмеров) и прибрежные восточные районы той же территории (для индоне­зийцев), а движущим их механизмом — повышение плотности населения, вызван­ное освоением плавки бронзы и культи­вированием поливного риса в конце III тысячелетия до н. э. Особенно широкий, не уступающий расселению индоевропейцев размах приняли миграции индоне­зийцев, причем развитая мореходная тех­ника сыграла для них такую же роль, какую конные повозки для индоевропей­цев. Расселяясь и на север, индонезийцы к концу И тысячелетия до н. э. достигли Южной Японии и Южной Кореи. Формирование современной этнолинг­вистической карты Зарубежной Азии.

Наибольшие изменения в этнической карте современной Зарубежной Азии произошли в I тысячелетии до н. э. В эту эпоху большая часть населения запада Малой Азии эллинизируется, а на востоке ее преобладает картвельское (грузинское) и армянское население. Среди семитского населения Восточного Средиземноморья диалектная раздробленность сменяется повсеместным преобладанием арамейско­го языка. В Северной Индии пришедшие сюда из Средней Азии народы индоарийского происхождения занимают всю Индо-Гангскую низменность, частично уничтожив, частично ассимилировав но­сителей и саму культуру протоиндийской (хараппской) цивилизации, пришедшей в упадок еще до их прихода. Они оттесняют на юг и юго-восток дравидоязычное и мундоязычное население.

Иранское население, питаемое все но­выми и новыми волнами из Средней Азии, распространяется не только по всему нынешнему Ирану и Афганистану, но и доходит до Двуречья на западе и Северной Индии на востоке, где растворя­ется среди массы индоарийского населе­ния.

Племена иньцев и чжоусцев, создавшие первое в Восточной Азии государство в бассейне Хуанхэ, кладут начало образо­ванию древнекитайской народности, кото­рая быстро разрастается, распространяясь к югу, ассимилируя местные «юэскис» (преимущественно тайские и индонезийские) племена, и к рубежу нашей эры доходит до границ Вьетнама, где на основе местных «юэских», т. е. вьетских, племен, этнически родственных тайским, мон-кхмерским и индонезийским, в это время создается древнейшее вьетнамское государственное образование, первое в Индокитае, — Аулак. В Корее и Японии на фоне местного аборигенного этниче­ского субстрата (в Корее предположи­тельно палеоазиатского, в Японии пре­имущественно айнского) развертывается взаимодействие между индонезийскими мигрантами с юга и алтаеязычными с севера (из районов нынешней Маньчжу­рии), которое заканчивается возоблада­нием северных языковых и культурных традиций.

К началу нашей эры контуры распро­странении наиболее крупных этнолинг­вистических групп Южной и Восточной Азии, таких, как семитские, иранские, индоарийские, дравидийские, мундасские, мон-кхмерские племена и народности, ки­тайцы, вьетнамцы, древнекорейские и древнеяпонские племена — принимают очертания, в основном близкие к совре­менным.

Процессы, происходившие в Юго-За­падной, Южной и Восточной Азии, в

новую эру не изменили принципиально этой этнической картины, но в ряде отно­шений дополнили ее. Так, начиная с VII в. вследствие расселения арабов, образова­ния арабских государств и связанного с этим распространения ислама основная масса семитоязычного населения перехо­дит на арабский язык. При этом границы ее распространения несколько расширя­ются, сдвигаясь к северу и северо-восто­ку, особенно в Двуречье. Еще с IV в. началось широкое движение на запад и юго-запад из степей Центральной Азии тюркских кочевых племен. Смешиваясь с более древним земледельческим населе­нием, эти племена на своем пути в значи­тельной степени оседают и переходят к земледелию, воспринимают культуру, об­раз, жизни местного населения, отчасти и его антропологический тип, но передают местному населению свой язык. Так про­исходит тюркизация ираноязычного насе­ления почти всего Синьцзяна и значи­тельной части Средней Азии. На севере Ирана, в некоторых районах Закавказья и в Малой Азии тюркизируются разные кавказоязычные, армяноязычные и грекоязычные группы. Отдельные вкрапле­ния тюркского кочевого населения попа­дают и сохраняются в окружении ирано­язычной среды и значительно южнее указанных территорий. В самой же Центральной Азии на месте ушедших тюркских племен распространяются мон­гольские, до этого сосредоточенные только в Восточной Монголии.

Существенные изменения происходят и в этнической карте Юго-Восточной Азии. Здесь сильно сокращается область рассе­ления индонезийцев (чамов) и мон-кхмерских народов, ассимилируемых в Восточ­ном Индокитае вьетнамцами, в Централь­ном Индокитае — тайскими народами, а в Западном Индокитае — бирманцами, продвигающимися в долины крупных рек Индокитая с севера. На крайнем востоке Азии к концу I тысячелетия н. э. завер­шается консолидация корейской и япон­ской народностей.

На современной этнической карте рай­оны расселения арабов в Юго-Западной Азии приблизительно совпадают с поли­тическими границами арабских стран (кроме Ирака, северную часть которого населяют курды). Турки сосредоточены в Турции, персы и ряд других иранских народностей (гилянцы, луры, бахтиары и пр.) — в Иране. Основная территория расселения курдов находится на стыке границ Турции, Ирана, Ирака и Сирии, охватывая соприкасающиеся области всех этих государств. Иранский Азер­байджан заселен в основном азербайджанцами, участки расселения других тюркских народов вкраплены во многих районах Ирана. В Афганистане пуштуны сосредоточены на юге страны, а север ее занят многочисленными таджикоязычными и тюркоязычными народами. Часть пуштунов живет за пределами Афгани­стана, в соседнем Пакистане. Очень пестрый этнический состав населения и большинстве стран Южной Азии: Паки­стане, Индии, Непале, Шри Ланке. На­против, в Бангладеш решительно преоб­ладают бенгальцы, а национальные мень­шинства малочисленны. Народы таких языковых семей и групп, как индоарийская, дравидийская, мунда-сантальская, буришекая, почти не представлены за пределами Южной Азии, если не считать эмигрантов.

В странах Индокитая: Бирме, Таиланде, Лаосе, Вьетнаме — наряду с составля­ющим большинство в каждой стране основным этносом, расселенным на низменности, имеется много национальных меньшинств тибето-бирманской, тайской, мон-кхмерской, мяо-яоекой и индонезий­ской языковой принадлежности, живу­щих чрезвычайно рассеянно и чересполосно, преимущественно в окраинных и горных местностях. Часто границы этни­ческих ареалов почти полностью соответ­ствуют границам высотной ландшафтной зональности. Это делает горный Индоки­тай, особенно северный, одним из наибо­лее сложных и пестрых по этническому составу районов мира. В Кампучии и Ма­лайзии малые народы не столь много­численны.

В большинстве стран Юго-Восточной Азии имеется большое число китайских иммигрантов. Особенно высок их про­цент в Малайзии, а в Сингапуре они составляют основное население. Боль­шинство народов Малайзии, Индонезии и Филиппин говорит на индонезийских языках малайско-полинезийской (австро­незийской) семьи. Крупнейшие из этих народов: яванцы и сунды — на Яве, раз­личные группы малайцев, язык которых лег в основу государственных языков Малайзии и Индонезии, висайя и тага-лы — на Филиппинах (язык последних объявлен государственным языком Фи­липпин). На северной Хальмахере и на Тиморе живут народы, языки которых не относятся к малайско-полинезийским. Некоторые исследователи сближают их с языками папуасов, живущих вместе с меланезийцами на крайнем востоке Индо­незии.

Хотя в Китае собственно китайцы (хань) составляют более 90% населения, кроме них в стране насчитывается еще несколько десятков крупных и малых народов, причем в Синьцчяне они до недавнего времени составляли, а в Тибете и сейчас составляют большинство насе­ления. Юго-Западный Китай по пестроте этнического состава населения и по характеру его расселения сходен с сосед­ними районами Северного Индокитая. Довольно однородна по своему этниче­скому составу МНР, где монголы-халха составляют более 90% населения, и лишь на западе страны имеются национальные меньшинства. Япония и Корея представ­ляют собой редкий случай практически однонациональных стран, где инонацио­нальное население не составляет и 1 % от общего числа жителей.

При всей пестроте и этнолингвистиче­ском многообразии Зарубежной Азии бо­лее половины ее населения говорит на языках, принадлежащих к крупнейшим в мире по численности говорящих. Таковы языки: китайский, хиндустани, бенгаль­ский, японский, — на каждом из которых говорят более 100 млн. человек. К числу важнейших языков мира, как по количе­ству говорящих, так и по международной историко-культурной значимости, при­надлежат арабский и персидский. В каче­стве государственного языка и языка межэтнического общения в Малайзии и Индонезии в последние годы большое значение приобрел малайский язык, кото­рый в видоизмененной форме получил в Индонезии название индонезийского (ба-хаса индонесиа). В ряде стран — в Индии, Пакистане, Бангладеш, Шри Лан­ке, Бирме, Сингапуре, Малайзии, на Филиппинах — очень большую роль играет английский язык как один из основных языков прессы, преподавания, делопроизводства.

В Зарубежной Азии представлены все типы этнических общностей, от высоко­развитых и полностью консолидирован­ных наций, как японцы, до небольших племен, все еще живущих в условиях пер­вобытнообщинного строя и обладающих архаичной социальной структурой, как малочисленные народы лесных собирателей кха-тонг-лыонг в Индокитае и кубу в Индонезии. Даже основные этносы ряда стран, например пуштуны в Афганистане, могут одновременно сочетать и тенден­цию консолидации в нацию, и пережитки племенного деления.

Для Зарубежной Азии характерно, что страны этого региона — развивающиеся, многие из которых в недалеком прошлом были колониями или полуколониями им­периалистических держав. В своем эконо­мическом, культурном, социальном раз­витии они еще сильно отстают от евро­пейских. В то же время в отличие от боль­шинства развивающихся стран Африки и Латинской Америки преобладающие эт­носы основных азиатских стран имеют давнюю письменную историю, не уступа­ющую по древности истории многих европейских народов, уходящую порой корнями не только в раннее средневеко­вье, но и в античность, Соответственно они имеют не только богатые, но и весьма давние и устоявшиеся культурные тради­ции. Поэтому перед формирующимися нациями Азии стоит задача приобщения к своим национальным культурным ценностям всего населения страны, как правило, весьма разнородного, и кон­солидации его в единую нацию. Одна­ко, сами по себе прогрессивные, такие устремления в тех случаях, когда они при­нимают классово ограниченный харак­тер, проводятся принудительно, без учета законных стремлений национальных меньшинств к развитию своих самобыт­ных культур, что нередко вызывает обо­стрения во взаимоотношениях разных на­родов одной страны.

Хозяйственно-культурные типы в За­рубежной Азии. На этническую струк­туру населения Зарубежной Азии и в настоящее время продолжает оказывать большое влияние неравномерность со­циально-экономического развития живу­щих здесь народов и наличие в их составе самых разных хозяйственно-культурных типов.

Один из древнейших ныне сохранив­шихся типов — тип собирателей и охот­ников лесов жаркого пояса. Его предста­вителями можно считать в Южной и Юго-Восточной Азии веддов Шри Ланки, чен-чу, мудугаров, бирхоров и некоторые дру­гие малые народы Индии, мрабри (юм-бри) Таиланда, семангов и отчасти сеноев Малакки, кубу Суматры, пунанов Кали­мантана, тоала Сулавеси, аэта Филиппин­ских островов. Для всех этих обитателей азиатских тропиков, постоянно меня­ющих в поисках пищи места своих вре­менных стоянок, характерны примитив­ные формы построек в виде ветровых заслонов, жилищ на деревьях или времен­ных хижин из ветвей, коры и листьев, простой лук и стрелы, употребление палки-копалки для выкапывания съедоб­ных клубней, корней и т. п. Возник­новение и распространение мотыжного земледелия привело к постепенному со­кращению ареала рассматриваемого ти­па. Процесс этот, начавшийся в неолите, прослеживается до настоящего времени. Семанги, сенои, аэта и многие другие охотничье - собирательские группы Юго-Восточной Азии переходят к мотыжному земледелию почти буквально на наших глазах.

Своеобразный хозяйственно-культур­ный тип до недавнего времени был харак­терен для береговых обитателей Анда­манских островов, по общему социально-экономическому и культурному уровню близких к перечисленным народам, но занимавшихся главным образом примор­ским собирательством и рыболовством (в частности, при помощи стрел и лука ори­гинальной S-образной формы). Близкие аналогии этому типу береговых собирате­лей и рыболовов жаркого пояса просле­живаются у маукен, или селунов («мор­ских кочевников») архипелага Мергуи, оранглаутов Индонезии и Филиппин. Ар­хеологические материалы дают возмож­ность установить, что в прошлом этот тип был широко распространен на юго-вос­токе и юге Азии. Более или менее устой­чивая оседлость, характерная для многих групп прибрежных собирателей и рыбо­ловов, создавала, вероятно, благоприят­ные условия для сравнительно раннего перехода их к мотыжному земледелию.

По степени развития производительных сил с типами охотников, собирателей и рыболовов жаркого и влажного пояса сходен другой тип — охотников степей и полупустынь. Данные археологии позво­ляют предполагать, что в далеком про­шлом — в период позднего палеолита и мезолита — он был распространен в сте­пях и полупустынях Центральной и Юго-Западной Азии. Несмотря на значитель­ные культурные различия между отдель­ными племенами, всем им были свой­ственны большая подвижность, примене­ние коллективной загонной охоты, широ­кое использование метательного оружия (в частности, различных арканов и пра­щи), сооружение легких временных жи­лищ с жердяным остовом, ношение плащеобразной одежды, а иногда и обуви из шкур животных. Тип этот в пределах Зарубежной Азии до настоящего времени не сохранился.

Особый хозяйственно-культурный тип представляют горные собиратели, охотники и рыболовы, живущие в возвышенных районах Южной и Юго-Восточной Азии (например, ну и дулун Юго-Запад­ного Китая). Для них характерна большая, чем для собирателей тропиче­ских и субтропических лесов, роль охоты и особенно рыболовства в горных реках и в связи с этим большая степень оседло­сти; они регулярно совершают сезонные передвижения с возвращением на места постоянного зимнего жительства. Очень вероятно, что рассматриваемый тип в прошлом преобладал среди предков мно­гих тибето- бирманских народов. Анало­гии хозяйственно-культурному типу гор­ных охотников, собирателей и рыболовов можно найти большей частью в виде пережитков у народов других высокогор­ных районов Центральной и Юго-Запад­ной Азии.

К хозяйственно-культурным типам пер­вой группы должен быть отнесен также тип приморских собирателей и рыболо­вов умеренного пояса, аналогичный опи­санному выше типу собирателей в тропи­ках и субтропиках, но отличающийся от последнего специфическими особенно­стями, развивающимися в условиях более прохладного климата. Тип этот был очень характерен для многих мезолитических и неолитических племен приморских рай­онов зоны средних широт. На востоке Азии он господствовал среди древних племен береговых районов Восточного Китая, Кореи, Японских островов, где многие его черты сохранились в виде пережитков до настоящего времени у айнов и частично у японцев. Главным занятием айнов до заимствования земле­делия у японцев было рыболовство (пре­имущественно речное). Рыбу ловили сетя­ми, а также острогами оригинального устройства, имевшими поворотные крюч­ки для захвата рыбы. Лов производился и с берегов, и с лодок, которые в старину представляли собой простые долбленые однодеревки. На взморье айнские жен­щины собирали съедобных моллюсков и ракообразных. Известную хозяйствен­ную роль играла охота. Интересно, что айны — единственный народ, который, живя так далеко на севере, пользовался луком с отравленными стрелами.

Из хозяйственно-культурных типов второй группы для влажных тропиков и отчасти субтропиков характерен тип мотыжно-палочных (ручных) земледельцев жаркого пояса, развившийся здесь еще в конце мезолита или начале неолита на основе различных охотничье-собиратсльских и рыболовческих групп. В настоящее время к данному типу относятся некото­рые небольшие народы Индии, Индокитая, Южного Китая, Индонезии и Филип­пин, не знакомые с пашенным земледели­ем. У каждого из этих народов есть свои этнографические особенности, но боль­шинству из них свойственны такие общие черты, как культивирование клубнепло­дов и корнеплодов (в первую очередь таро и ямса), местами богарного (сухо­дольного) риса, а также банана, сахарного тростника, различных видов пальм (ко­косовой, саговой и др.), употребление в качестве основного орудия обработки по­чвы сажального кола, развившегося из палки-копалки; очень большая, иногда преобладающая, роль женского труда в сельском хозяйстве, появление одомаш­ненной собаки и у некоторых групп насе­ления свиньи и домашней птицы. Для них характерна сравнительно прочная осед­лость, каркасно-столбовые постоянные жилища (часто на сваях), поясная одежда из растительных волокон; наличие гон­чарства без гончарного круга; изготовле­ние материи из луба; широкое использо­вание бамбука в качестве строительного материала и для изготовления различных хозяйственных и бытовых предметов, вы­соко развитое искусство плетения. В пи­тании растительная пища преобладает над животной, а в составе последней — рыб­ные блюда над мясными, что указывает на первоначальное возникновение земле­делия преимущественно у собирательско-рыболовческих, а не у охотничьих пле­мен.

Ко второй группе относится также хозяйственно-культурный тип высоко­горных земледельцев, характерный для многих народов группы и (лоло), а так­же — в специфическом варианте — для части тибетцев (преимущественно в бас­сейне верхней Брахмапутры — Цангпо) и близких к ним этнических общностей. Для этого типа, сложившегося в условиях умеренного и даже прохладного климата, характерны холодоустойчивые сель­скохозяйственные культуры: овес, яч­мень, отчасти пшеница, гречиха, конопля, сурепка. Рис известен повсеместно, хотя имеет второстепенное значение. Живот­новодство играет подсобную, но значи­тельную роль; в составе стада много овец и коз, а в Тибете — также яков. Жилище разнообразно: наряду с глинобитными, саманными и сырцово-кирпичными по­стройками встречаются срубные, каменныи и комбинированные дома. В питании большое место занимают всевозможные лепешки (овсяные, гречневые, кукуруз­ные, заменяемые в Тибете ячменной цзамбой); мясо здесь (особенно в Тибете) едят чаще, чем земледельцы тропиков и субтропиков. Тибетцы употребляют молочные продукты, в частности выдержан­ное топленое коровье масло. В большом ходу кирпичный черный чай. В костюме видную роль играют меховые, войлочные и шерстяные накидки, а также меховые безрукавки. У тибетцев распространены суконные халаты и шубы.

К зоне преобладания типов мотыжных земледельцев жаркого пояса и высоко­горных районов с неолитического пе­риода прилегала столь же обширная, область распространения хозяйственно-культурного типа мотыжных земледель­цев степей и сухих предгорий. Новейшие археологические материалы, относящи­еся к земледельческим племенам восточ­ного Средиземноморья конца мезолита и начала неолита, позволяют предполагать, что тип этот является древнейшим из всех типов второй группы. К нему, несомнен­но, относились многие неолитические группы населения Юго-Западной, Цен­тральной и Восточной Азии. Для всех этих племенных групп были характерны следующие особенности: развитое мо­тыжное земледелие с преобладающей ро­лью зерновых (в первую очередь пшеницы и проса) и возделыванием раз­личных бахчевых, в особенности тыквы; наличие крупного и мелкого рогатого скота; оседлый образ жизни; в быту — плоскодонная керамика, часто с богатой полихромной росписью, изготовлявшаяся первоначально без гончарного круга; прямоугольное жилище с земляным по­лом и стенами из глины, самана, сырцо­вого кирпича или плетня, обмазанного глиной; развитое ткачество и изготовле­ние шитой одежды преимущественно из хлопчатобумажных тканей; преобладание растительной пищи, в частности различ­ного рода лепешек и густых каш. На базе рассматриваемого типа еще до развития пашенного земледелия сложились древ­нейшие классовые общества Двуречья, других стран Юго-Западной Азии, се­веро-запада Индии и Китая.

Скотоводческие типы второй группы начали формироваться в Азии, вероятно, позднее земледельческих, скорее всего во II тысячелетии до н. э,, когда возникло первое великое разделение труда между земледельческими оседлыми и скотовод­ческими, преимущественно кочевыми, племенами. Окончательному размежева­нию этих двух групп предшествовал дли­тельный период постепенного роста роли скотоводства в комплексном хозяйстве населения степей и полупустынь, которое было генетически связано с древними племенами охотников и собирателей этой зоны. В процессе дальнейшего развития и специализации пастушеско-земледельческих групп сложился хозяйственно-куль­турный тип скотоводов-кочевников сте­пей и полупустынь. Областью его форми­рования в Азии были открытые ланд­шафты засушливой зоны, где не было возможностей для широкого развития ис­кусственного орошения, но зато имелись обильные пастбища. Из домашних живот­ных основную хозяйственную роль здесь играли лошади, крупный и мелкий рога­тый скот, в особенности овцы, наиболее приспособленные к длительным перего­нам, а в некоторых полупустынных и пустынных областях также верблюды. Основу питания составляла мясная и молочная пища, в связи с чем вырабаты­вались различные способы приготовле­ния молочных продуктов: сыра, кваше­ного молока, а также напитков типа кумыса, араки и т. п. Главным типом жилищ скотоводов-кочевников были различные переносные шатры или юрты, крытые полотнищами из шерсти или реже кожей (в настоящее время иногда — бре­зентом). Утварь, в частности посуда, также была преимущественно кожаной. Гончарство, как правило, отсутствовало. Одежда была шерстяной, кожаной, мехо­вой. Очень характерны мужские и жен­ские штаны с широким шагом, удобные при верховой езде, распашные куртки и халаты. Кожаными, валяными, реже ме­ховыми были также головные уборы и обувь. Характерными представителями рассматриваемого типа были в Азии ира­ноязычные саки и массагеты, а также многочисленные тюркские и монгольские народы древности и средневековья (на­пример, гунны). Из современных этносов кочевниками-скотоводами были в неда­леком прошлом, а частично являются и теперь, монголы МНР и Внутренней Монголии (КНР), киргизы, казахи и неко­торые другие народы Северного Китая, а также различные тюркские, иранские, арабские племена Юго-Западной Азии.

На высокогорных плато Северного и Западного Тибета сложился еще один своеобразный хозяйственно-культурный тип второй группы — тип высокогорных скотоводов-кочевников. Экономической основой этого типа является животновод­ство с небольшими перекочевками па полупустынных холодных горных плато. В состав стада высокогорных скотоводов входят яки, их помеси с коровами (сар­лыки или цзо), овцы, козы, крупный рогатый скот и лошади. Очень харак­терно развитие всех отраслей домашнего производства и ремесла, связанных с переработкой животного сырья (коже­венное и шерстобитное дело, прядение и ткачество шерсти). Основное жилище высокогорных скотоводов — переносный прямоугольный шатер на жердяном кар­касе, покрытый шкурами животных, кошмами или полотнищами шерстяной, чаще всего черной ткани. Утварь и посуда большей частью кожаные, деревянные или чугунные; керамики почти нет. В питании существенная роль принадлежит вареному мясу, салу, топленому выдер­жанному маслу, кислому молоку. Наибо­лее распространенные способы приготов­ления мясных кушаний — варка в подвес­ном или укрепленном на треноге чугун­ном котле и поджаривание на вертеле над открытым очагом. Главные элементы ко­стюма: суконные халаты и штаны, мехо­вые шубы, кожаные сапоги, меховые шапки разной формы. Халат или шубу обычно носят на левом плече (при откры­том правом); в жаркое время эта одежда может быть целиком спущена до пояса и завязана вокруг талии. Этот обычай свя­зан с резкими суточными колебаниями температуры.

Из всех хозяйственно-культурных ти­пов третьей группы древнейшим является тип пашенных земледельцев засушливой зоны. Именно в пределах этой зоны, пер­воначально в долинах Тигра и Евфрата, а позднее в долинах Инда, Янцзы и Хуанхэ, на основе развитого мотыжного земледе­лия с применением искусственного оро­шения возникли древнейшие очаги земле­дельческого хозяйства с использованием тягловой силы крупного рогатого скота. Для пашенных земледельцев засушливого пояса характерно унаследованное еще от мотыжных земледельцев преобладание в составе сельскохозяйственных культур засухоустойчивых злаков: пшеницы, про­са, сорго, чумизы и др. Наряду со злаками издавна широкое распространение полу­чили различные бобовые, а также бахче­вые (тыквы, позднее дыни, арбузы), вино­град и плодовые деревья. Высокой сте­пени развития достигло искусственное орошение, одной из форм которого явля­ется арычная система. У земледельцев этой зоны появились все основные орудия труда, связанные с сельским хозяйством, в том числе различные формы плугов, всевозможные виды борон, жатвенных ножей и серпов. В качестве тягловой силы используются быки, обычно холощеные (волы), в меньшей степени коровы и ослы. Транспортным средством служат большей частью двуколки — арбы с большими колесами.

Преобладающие виды жилища— гли­нобитные, саманные, сырцово- и обожженно - кирпичные, реже каменные, пря­моугольные дома с земляным полом, пло­скими и плоско-двускатными крышами.

Главная пища — растительная: пресный и кислый хлеб, лепешки, каши, мучные похлебки; в меньшей мере— молочная, мясная или рыбная. Широко распростра­нены всевозможные острые приправы. Из напитков в большом количестве упо­требляется кислое молоко и виноградное вино.

Высокого развития достигло ткачество, в том числе узорное. Одежда главным образом хлопчатобумажная, нередко так­же шерстяная, по покрою очень разнооб­разная, но с первоначальным преоблада­нием несшитых полотнищ, носимых в качестве набедренных повязок, плечевых накидок, туник или обертываемых вокруг всего тела на манер индийских сари. До настоящего времени хозяйственно-куль­турный тип пашенных земледельцев за­сушливого пояса остается преоблада­ющим у народов почти всего Средиземно­морья, Юго-Западной Азии, Северо-За­падного Индостана, Северного и отчасти Центрального Китая и Кореи.

К народам азиатских субтропиков и тропиков пахотные орудия проникли с запада и севера сравнительно поздно. До XVIII—XIX вв. ареал распространения этих орудий в пределах указанной клима­тической зоны ограничивался экономиче­ски наиболее развитыми и густонаселен­ными, преимущественно долинными, об­ластями Южной и Юго-Восточной Азии (Восточный, Центральный и Южный Ин­достан, Шри Ланка, Индокитай, юг Китая и Японии, Западная Индонезия, примор­ские районы Филиппин). Понятно поэто­му, что развившийся здесь хозяйственно-культурный тип пашенных земледельцев влажных тропиков и субтропиков унасле­довал многие характерные черты предше­ствовавшего ему типа ручных земледель­цев тех же стран.

Однако в связи с переходом к пашенной обработке земли у народов Южной и Юго-Восточной Азии сложились и неко­торые новые хозяйственные и культур­ные особенности: интенсивное заливное рисоводство, искусственное орошение в условиях избытка воды (главным об­разом для ее рационального распределе­ния), использование буйволов в качестве основной тягловой силы. Наряду с рисом широкое распространение получили культуры различных тепло- и влаголюби­вых овощей и фруктов (в частности, бана­нов и цитрусовых), а также чай, который впервые стал выращиваться именно на юго-востоке Азии. Позднее слабое вне­дрение пахотных орудий компенсируется во многих районах Азии (Южный Китай, Япония, в меньшей степени — Индокитай и Индонезия) широким применением удобрений (в частности, фекалий), высоким уровнем развития ирригации и созданием так называемой грядковой системы зе­мледелия, при которой сельскохозяй­ственные культуры —главным образом разные овощи, бобовые и клубнепло­ды— выращиваются на узких, возвы­шенных полосах земли, тщательно раз­рыхляемой и унавоживаемой.

С проникновением пахотных орудий из Индии и Китая в XVIII—XIX ив. у наро­дов высокогорных районов (тибетцев, ицзу, ну, дулун и др.) сложился свое­образный хозяйственно-культурный тип высокогорных пашенных земледельцев, для которого характерно сочетание при­знаков, свойственных мотыжным земле­дельцам этой зоны, с особенностями, заимствованными у долинных народов Южной и Восточной Азии, давно использовавших домашних животных при сельскохозяйственных работах. Плуги здесь преобладают тяжелые, с полозами, отвалами и широкими лопатооб­разными лемехами. В качестве тягловой силы используются главным образом бы­ки и коровы, буйволов мало. Основные сельскохозяйственные культуры, а также характерные черты домашнего производ­ства, жилища, пищи, утвари и одежды с распространением пашенного земледе­лия остались у перечисленных народов почти неизменными.

Историко-этнографические области. Сопоставление важнейших хозяйствен­но- культурных типов Зарубежной Азии между собой, а также с аналогичными типами других частей ойкумены показы­вает, что они не связаны с какими-либо определенными этническими, языковы­ми или расовыми группами, но зато все­гда соответствуют определенному уров­ню развития производительных сил об­щества и определенной естественно-географической среде. Совершенно иной характер имеют историко-этнографические (или историко-культурные) области, представляющие собой части ойкумены, у населения которых в силу общности социально-экономического развития, длительных связей и взаимного влияния складываются сходные культурно-быто­вые (этнографические) особенности. В отличие от хозяйственно-культурных ти­пов историко-этнографические области всегда включают народы, расселенные на смежных территориях и реально связанные между собой, хотя и различа­ющиеся часто по уровню и направлению экономического развития.

В пределах современной Зарубежной Азии выделяется пять крупнейших историко-этнографических областей или ис­торико-культурных регионов. Такими ре­гионами следует считать, во-первых Юго-Западную Азию, включающую все араб­ские страны Восточного Средиземномо­рья и Аравии, Иран, Афганистан, Турции Кипр, Израиль, во-вторых, Цен­тральную Азию (МНР и три националь­ных района КНР: Внутренняя Монголия, Синьцзян и Тибет), в-третьих, Южную Азию (Индия, Пакистан, Бангладеш, Не­пал, Шри Ланка и Мальдивские острова), в-четвертых, Юго-Восточную Азию— с подразделением на материковую (индоки­тайскую) и островную (индонезийско-фи­липпинскую части; и, наконец, Восточ­ную Азию (большая часть Китая, Кореи и Японии). Границы между этими регио­нами менялись. Так, юг Китая до первых веков н. э. с историко-этнографической точки зрения входил в состав Юго-Вос­точной (а не Восточной) Азии.

Юго-западноазиатский историко-этнографический регион был областью воз­никновения древнейших очагов ручного (мотыжно-палочного), а позднее и па­шенного- земледелия с широким испо­льзованием ирригации в предгорных рай­онах. На протяжении всей истории народы-земледельцы тесно общались здесь с различными скотоводческими племенами пустынь и полупустынь жар­кого, засушливого пояса. Расовый состав населения Юго-западноазиатского регио­на всегда характеризовался преобладани­ем южных темных европеоидов (меланохроев) переднеазиатской или арменоидной, отчасти средиземноморской (на западе) и индопамирской (на востоке) групп. Про­никновение с востока тюркских племен вызвало внедрение в население Афгани­стана, Ирана и Малой Азии монголоид­ных элементов, которые, однако, не были значительными. Этническая история рас­сматриваемого региона характеризуется взаимодействием различных индоевро­пейских: эллинских, армянских и осо­бенно иранских, народов с семитами, среди которых главную роль играли начиная с раннего средневековья араб­ские этносы, создавшие одну из самых высоких культур мира. Внутри Юго-за­падноазиатского историко-этнографического региона намечаются несколько об­ластей: малоазийская, прибрежная среди­земноморская, месопотамская, аравий­ская, иранская, афганистанская.

Центральноазиатский историко-этнографический регион был зоной развития на базе степной охоты и собирательства различных животноводческих хозяй­ственно-культурных типов (кочевн ики степей и полупустынь, высокогорные скотоводы), которые взаимодействовали с земледельческими группами того же ландшафтно-климатического пояса. Ан­тропологически население этой провин­ции принадлежит к континентальным монголоидам (в Синьцзяне и отчасти в Монголии смешанным с темными европе­оидами), только на юге (в Тибете) имеет место переход к тихоокеанским монголо­идам. Этническая история Центральной Азии характеризуется взаимодействием народов алтайской языковой семьи: тюр­ков, монголов и отчасти тунгусо-маньчжуров — с народами китайско-тибет­ской семьи— собственно тибетцами и близкими к ним племенами, а позднее с китайцами. На западных рубежах региона большую этногенетическую роль играли также индоевропейские, главным об­разом иранские, народы. В пределах региона могут быть выделены несколько историко-этнографических областей: монгольская, синьцзянская, тибетская.

Южноазиатский историко-этнографический регион — один из самых ярко очерченных в мире— охватывает южно­азиатский субконтинент вместе с предго­рьями Гималаев, Шри Ланкой и мелкими островами Индийского океана. На севере субконтинента в бассейнах Инда и Ганга с Брахмапутрой, по крайней мере с III—II тысячелетий до н. э., соседствуют, влияя друг на друга, земледельцы (сначала руч­ные, позднее пашенные) двух ландшафтно-климатических зон: жаркой и сухой на западе и еще более жаркой, но влажной на востоке. Южная часть регио­на-— полуостровная и островная— на протяжении всей истории была мозаикой разнообразных хозяйственно-культурных типов, включая такие их локальные варианты, как буйволоводы- тода в горах Нильгири, собиратели и охотники бирхоры района Чхота Нагпур или ведды Шри Ланки, приморские собиратели и рыболовы Андаманских островов. Ан­тропологически на юге Азии с глубокой древности смешиваются в различных пропорциях веддоидные аборигены с юж­ными темными европеоидами, пришедг шими со стороны Ирана, и южные монго­лоиды, происходящие из Юго-Восточной Азии. Этническая история Южно-азиат­ского региона пронизана взаимодействи­ем мунда, генетически связанных, по-ви­димому, с мон - кхмерами Индокитая, дра­видов, распространившихся с северо-за­пада, индоарийцев, прошедших позднее по тем же путям, и, наконец, тибето-бирманцев, населяющих северную и северо­восточную часть южноазиатского суб­континента. Внутри провинции могут быть выделены североиндийская, деканская, а также шриланкийская области. В Восточноазиатском историко-этнографическом регионе с глубокой древно­сти (по крайней мере, с мезолита и неоли­та) развивались хозяйственно-культур­ные типы двух климатических зон: субтропической влажной (к югу от Циньлина и на морских островах) и умеренной засушливой (на севере Китая и в Корее). Типы первой группы здесь почти исчезли, просуществовав дольше всего на Тайване, Рюкю и на севере Японии (у айнов). Типы второй группы — мотыжные земледель­цы субтропических влажных лесов и засушливых степей— достигли наивыс­шего развития в южной полосе региона, где они преобладали среди различных тибето-бирманских, мон-кхмерских и ин­донезийских народов вплоть до XVII—XIX вв. Типы третьей группы распространились с севера на юг вместе с расселением таи и китайцев начиная с

I тысячелетия до н. э. Приемы пашенно­го земледелия были принесены на север этого региона в бассейн Хуанхэ, по-види­мому, из Средней и Юго-Западной Азии. Этногенетически Восточная Азия — зона формирования тихоокеанских монголо­идов и народов китайско-тибетской язы­ковой семьи, а также маньчжуров, корей­цев и японцев. Тихоокеанские монголоиды, продвигаясь с севера на юг, взаимодействовапи с древними австралоидными расами, которые входили в состав мон- кхмеров, индонезийцев, айнов, от­ части также предков вьетнамцев и тай­ских народов, обитавших в пределах Восточноазиатского региона до расселения
здесь китайцев и японцев. Восточная Азия включает четыре ясно выраженные
историко-этнографические области: северокитайскую, корейскую, японскую и
южнокитайскую, в прошлом расо- и этногенетически тесно связанную с Индо­китаем.

Для Юго-восточноазиатского историко-этнографического региона характерно развитие и взаимодействие различных хозяйственно-культурных типов, сложив­шихся во влажных тропиках и в субтропи­ках: лесных собирателей и охотников со своеобразным горным вариантом, бере­говых собирателей «даров моря» и рыбо­ловов, мотыжных земледельцев жаркого пояса, наконец, пашенных земледельцев той же климатической зоны. Все перечи­сленные типы, кроме последнего, возни­кли в пределах Юго-Восточной Азии. Пашенное же земледелие проникло сюда сравнительно поздно (в первых веках н. э.), скорее всего двумя путями (из Индии и из Китая) и распространилось далеко не повсеместно. Этническая исто­рия этого региона характеризуется вза­имодействием древнего аборигенного на­селения, принадлежавшего к австралоидным расам и говорившего, вероятно, на языках папуасского и австралийского ти­пов, с более поздними переселенцами, которые входили в контактную южно­азиатскую расовую группу — австралоидно - монголоидную, а лингвистически относились к индонезийцам и мон-кхмерам, позднее также к вьетнамцам, таи, тибсто-бирманцам, мяо-яо и китайцам. Переселение это, начавшееся в середине II тысячелетия до н. э. из южных районов Восточной Азии, продолжается до насто­ящего времени. В пределах Юго- Восточ­ной Азии отчетливо выделяются матери­ковая и островная части с подразделением первой на западноиндокитайскую (Бирма, Таиланд) и восточноиндокитайскую (Лаос, Кампучия, Вьетнам), а второй — на западноиндонезийскую (Суматра, Ява, Мадура, Бали, Калимантан и соседние мелкие острова), восточноиндонезийскую (все остальные острова Малайского архи­пелага) и филиппинскую области.

Религии и верования народов Зарубеж­ной Азии. Основные черты современной религиозной ситуации в странах Азии сложились достаточно давно, еще в период средневековья. В ряде случаев конфессиональные границы и различия накладываются на этнические, еще более усложняя и без того сложную этническую картину. В практике межэтнических от­ношений конфессиональный признак мо­жет подменять собой этнический, созда­вая определенное надэтническое самосоз­нание. Именно так прокламировалась «национальная» общность индийских му­сульман, на основании которой и было создано государство Пакистан. Однако время показало, что подобная подмена обычно действует лишь ограниченное время, и этническое самосознание может вновь возобладать над религиоз­ным, когда этому будут способствовать экономические и политические обсто­ятельства. Это и было продемонстриро­вано провозглашением Бангладеш.

В других случаях единый этнос может быть по религиозному принципу разделен на ряд весьма обособленных и даже кон­фликтующих этноконфессиональных об­щностей, примером чего может служить разделение панджабского этноса на му­сульман, индусов и сикхов с собствен­ными путями развития каждой этноконфессиональной группы.

Ислам в форме шиизма - является гос­подствующей религией в Иране и в южных районах Ирака, а в своеобразной разновидности его — зейдизме также в Йеменской Арабской Республике. В форме суннизма ислам преобладает почти во всех остальных странах Юго-Западной Азии (кроме Израиля, Ливана и Кипра). Начало распространения этой религии от­носится к VII в. Ислам исповедует также подавляющее большинство населения Афганистана, Пакистана, Бангладеш и Индонезии, равно как и малайское насе­ление Малайзии. Много мусульман в Индии, где в ряде мест, таких, как Каш­мир, они составляют даже большинство населения, и в Китае, где помимо мусуль­ман из тюркоязычных народностей име­ется китаеязычная народность хуэй, исповедующая ислам, дисперсно расселенная по всей стране и образующая компактное большинство в Нинся-Хуэйском авто­номном районе. В других странах Зарубежной Азии прослойки мусульман не­значительны. К ним относятся жители Мальдивских островов, «мавры» Шри Ланки, араканьцы в Бирме, чамы в Кам­пучии и Вьетнаме, малайцы на юге Таиланда, «моро» на юге Филиппин.

Индуизм, ставший в средние века господствующей религией главных наро­дов Индии, развился на основе более ран­него брахманизма, который включил в себя как многие черты ведической рели­гии древних индоарийцев, так и различ­ные культы доарийского (дравидского и мундаского) населения Южной Азии. Индуизм распространен, если не считать эмигрантов, почти исключительно в Индии, Непале, Бангладеш и Шри Ланке (у тамилов), в меньшей степени в Паки­стане, в древней брахманистской фор­ме — у балийцев в Индонезии. Из инду­изма еще в древности (VI в. до н. э.) выде­лился джайнизм, а в средние века (XVI в. н. э.) — сикхизм; обе эти религии остались чисто индийскими. Напротив, буддизм, возникший 2500 лет назад пер­воначально в рамках все тех же индий­ских религиозных представлений, стал мировой религией, в своих разных ва­риантах широко распространенной во многих странах. Как это ни парадо­ксально, в самой Индии, буддизм в наши дни исповедует очень небольшое число верующих, в основном в Махараштре и в пригималайских районах. В форме лама­изма буддизм исповедуется в Непале, Бутане, Монголии и тибетском районе КНР. Различные секты северного буддиз­ма — махаяны распростра­нены в Китае, Корее, Японии и Вьет­наме, где параллельно с ними существу­ют и местные культы. В тех странах, где буддизм распространился в южной форме хинаяны, или тхеравады, т. с. в Шри Ланке, Бирме, Таиланде, Кампучии, Лаосе, он стал господствующей религией, одним из основных факторов обществен­ной жизни и прочно внедрился в сам об­раз жизни населения.

Христианство сравнительно мало рас­пространено у народов Зарубежной Азии, за исключением населения Филиппин, где католичество (внедренное там испански­ми колонизаторами) является господству­ющей религией. Сравнительно много христиан в Ливане (марониты, католики, православные), в Южной Индии— в штате Керала, в некоторых районах Индонезии (амбонцы, минахасы). Де­ятельность различных, преимущественно протестантских, миссий имела известный успех среди некоторых малых народов Индии, не воспринявших индуизма (кха-си, нага и др.), Бирмы (карены) и в дру­гих местах.

Еще в первые века н. э. в Юго-Запад­ной и Центральной Азии очень широко были распространены культы, восходя­щие к древнеиранской религии— мазде­изму. Это были зороастризм— государ­ственная религия сасанидского Ирана, митраизм и манихейство в Восточном Средиземноморье и соседних странах, ре­лигия бон— в Тибете и др. Эти культы затем почти повсюду были вытеснены или поглощены христианством, исламом или буддизмом. В наше время их остатки представлены религиями небольших этноконфессиональных групп курдов-йезидов в Турции, Иране и Ираке, а также огнепоклонников- гебров в Иране и зороастрийцев- парсов в Бомбее и Гуджарате.

В Израиле государственной религией является иудаизм, сложившийся среди древних евреев в I тысячелетии до н. э. и ставший в настоящее время в капитали­стических странах опорой сионизма — реакционного националистического уче­ния, которое используется для оправдания израильской агрессии.

В Китае в первых веках н. э. оформи­лись в качестве религий даосизм и конфу­цианство, сочетающие элементы идеали­стических философских систем VI—V вв. до н. э. с различными народными верова­ниями и культами, в особенности с куль­том предков. Даосизм, сохраняющийся до нашего времени главным образом на юге КНР среди китайцев и национальных меньшинств, впитал в себя различные магические шаманские и другие культы и отличается крайним мистицизмом. Кон­фуцианство, бывшее с конца III в. до н. э. до буржуазной революции 1911 г. госу­дарственной религией Китая, всегда освя­щало консервативные порядки в общественной жизни и патриархальные устои в семье. Сохраняя в настоящее время про­чные позиции в КНР, конфуцианство получило также распространение в Япо­нии и Вьетнаме.

В Японии на базе местных анимистиче­ских верований и шаманских культов сформировался в раннефеодальном пе­риоде синтоизм, ставший национальной религией японцев и до 1945 г. игравший роль идеологической опоры японского милитаризма. Кроме официального «хра­мового» синтоизма в составе этой рели­гии существует большое количество сект, среди которых имеются синтоистско- конфуцианские и синтоистско- христианские,

На протяжении многих веков религиоз­ные различия между разными группами населения Зарубежной Азии играли весьма существенную роль в их истории, вызывая конфессиональную рознь, вой­ны, переселения народов, а в некоторых случаях— образование новых этнокультурных общностей, таких, например, как сикхи в Индии. В настоящее время вли­яние религии повсеместно падает, хотя в ряде стран религия (особенно ислам) остается важным фактором обществен­ной жизни. В то же время во многих стра­нах Зарубежной Азии все большее рас­пространение получают идеи атеизма, ма­териалистического мировоззрения, а так­же настроения религиозного безразличия.

Демографо- географический обзор. За­рубежная Азия по численности населения далеко опережает остальные части света. В 1975 г. здесь проживало 2200 млн. Человек, или 56% всего человечества. Естественный прирост населения Зару­бежной Азии дает 60% прироста народо­населения мира. Большая часть населе­ния региона живет в четырех крупней­ших странах: Китае, Индии, Индонезии, Японии.

В динамике роста населения Зарубеж­ной Азии за последние столетия происхо­дили большие колебания. Полагают, что до начала XIX в. население этой части света в целом росло несколько быстрее, чем население других районов мира, и составляло в 1800 г. около 600 млн. че­ловеку, е. 65,6% жителей Земли того вре­мени. В XIX в. в связи с колониальным порабощением стран Азии, эксплуатаци­ей их богатств, кровопролитными вой­нами и обнищанием народных масс (обез­земеливание крестьян, упадок ремесел, недостаток продовольствия 'из-за моно­культурного земледелия и т.д.) темпы роста населения значительно снизились. Многочисленные эпидемии и голод уно­сили миллионы, большей частью моло­дых, жизней, что вело к частой сменяемо­сти поколений. И, несмотря на высокую, биологически предельную рождаемость, естественный прирост был небольшим. В результате к 1920 г. удельный вес населе­ния этого района в населении земного шара сократился до 53,3 %.

Характер естественного движения насе­ления Зарубежной Азии оставался неиз­менным примерно до 30-х годов XX в. Затем темпы прироста стали постепенно возрастать, главным образом за счет сни­жения смертности от эпидемических болезней. Эта тенденция к сокращению смертности усилилась после второй миро­вой войны, когда многие страны Азии сбросили колониальное господство и встали на путь независимого развития. В изменившихся условиях возросли воз­можности для использования достижений медицины в борьбе с распространенными заболеваниями, для проведения противо­эпидемических и санитарно-гигиениче­ских мероприятий, для повышения жиз­ненного уровня населения. Уровень ро­ждаемости остался чрезвычайно высоким вследствие вековых традиций многодет­ности, связанных в значительной степени с социально-экономической отсталостью этих стран.

Как свидетельствует статистика, в ре­зультате снижения смертности, особенно детской, после 1950 г. резко возросли темпы естественного прироста населения (в отдельных странах более 3% в год). Явление ускоренного демографического роста получило в мировой литературе образное название «демографический взрыв».

В ряде освободившихся от колониаль­ной зависимости стран наблюдается не­соответствие между высокими темпами естественного прироста населения и отно­сительно менее высокими темпами роста национальной экономики, что осложняет преодоление трудностей на пути незави­симого экономического и культурного развития этих стран. В Индии, Пакистане, Шри Ланке и некоторых других государ­ствах для преодоления этого несоответ­ствия с 60-х годов официально стала осу­ществляться демографическая политика, направленная на сокращение рождаемо­сти, известная под названием «политика планирования семьи». Программы плани­рования семьи к настоящему времени формально охватывают около 80% насе­ления Зарубежной Азии. Несмотря на то что мероприятия по планированию семьи осуществляются в развивающихся стра­нах Азии на правительственном уровне, они не дали сколько-нибудь существен­ных результатов. Главная трудность — сохранение достаточно сильных со­циально-экономических стимулов к мно­годетности и, наоборот, недостаточность материальных стимулов, побуждающих людей сознательно ограничивать рожда­емость. По мере того как социально-эко­номический и культурный прогресс будет утверждаться в развивающихся странах, традиции многодетности будут уступать дорогу малодетной семье. Программы планирования семьи, с их широкой пропа­гандой медицинских знаний, способству­ют реализации нового типа воспроизводства населения с пониженной рождаемо­стью, при ничком уровне смертности. Будучи связанными с задачами охраны материнства и младенчества, эти про­граммы призваны сыграть положитель­ную роль в сокращении высокой смерт­ности женщин и детей из-за ранних бра­ков, слишком частых родов, нелегальных абортов и т. д.

Согласно прогнозам демографической службы ООН, 70-е годы будут отмечены самыми высокими темпами роста населе­ния мира, в том числе Зарубежной Азии, за всю историю человечества. Снижение темпов роста населения начнется, по про­гнозу ООН, с 1985 г. Однако абсолют­ные размеры прироста населения будут нарастать, и к 2000 г. численность жите­лей стран Зарубежной Азии достигнет, по среднему варианту прогноза, 3 778 млн. человек. Если на первое удвоение населе­ния Зарубежной Азии в XX в. потребова­лось 65 лет (с 915 млн. в 1900 г. до 1 850 млн. в 1965 г.), то для последу­ющего удвоения потребуется лишь не­многим более 30 лет. Основная часть этого общего прироста будет приходиться на Китай, Индию, Индонезию, Пакистан и Бангладеш. Население КНР, согласно прогнозам, увеличится с 840 млн. человек в 1975 г. до 1 176 млн. человек в 2000 г. Численность населения Индии за тот же период возрастет с 600 млн. по 1 084 млн. человек. Население Индоне­зии за эти годы должно возрасти со 135 до 255 млн. человек, а Пакистана и Бангла­деш, вместе взятых, с 147 до 334 млн. человек.

Рост численности населения Зарубеж­ной Азии сопровождается ростом средней продолжительности жизни. Тенденция к возрастанию продолжительности жизни, начавшая проявляться после второй ми­ровой войны, сейчас, очевидно, будет уси­ливаться. Например, в Индии средняя продолжительность жизни возросла с 32 лет в 1947 г. до 52 лет в 1971 г. Харак­терной особенностью стран Зарубежной Азии является то, что мужчины имеют большую среднюю продолжительность жизни, чем женщины (во всем остальном мире женщины, как правило, живут дольше мужчин). Это определило сво­еобразие половой структуры населения Азии в отличие от мира в целом и от Европы в особенности — значительное превышение численности мужчин над чи­сленностью женщин. Так, в Индии на 1000 мужчин приходится 940 женщин, в Шри Ланке— 897. Наиболее велик раз­рыв между численностью мужчин и жен­щин в крупных городах Азии, что связано с преобладанием миграции мужчин в города. Такое непропорциональное соотношение полов объясняют совокупно­стью различных причин: традиционным неравноправным социальным и мате­риальным положением женщин в семье и в обществе, женской смертностью из-за раннего материнства и многочисленных ] родов, но вероятен и некоторый недоучет численности женщин из-за традиционно­го женского затворничества в мусульман­ских странах.

Население Зарубежной Азии характе­ризуется «молодостью» возрастного со­става. Здесь очень велик удельный вес детских и юношеских возрастов и низок удельный вес пожилых людей. В начале 70-х годов дети до 14 лет составляли в рассматриваемом регионе 42%, а в ми­ре в целом — лишь 37%. Люди пожилого возраста (60 лет и старше) составляли здесь только 5% против 8% для мира в целом.

Миграции, т. е. механическое движе­ние населения, существенно не влияют на общую тенденцию возрастания численно­сти населения Зарубежной Азии, так как масштабы их незначительны по сравне­нию с общей численностью населения и даже по сравнению со среднегодовым приростом азиатского населения, состав­ляющим около 50 млн. человек. Эмигра­ция — отток азиатов за пределы региона, в современную эпоху невелика. В насто­ящее время вне Зарубежной Азии живет около 7 млн. выходцев из нее, сосредото­ченные большей частью в Америке и Африке. Очевидно, что изменения в численности населения Азии происходят и, по всей вероятности, будут происходить главным образом за счет естественного прироста.

Однако межгосударственные миграции в пределах Зарубежной Азии достигают существенных размеров. История их ухо­дит корнями в эпоху зарождения капита­лизма в странах Азии, когда в результате обезземеливания крестьян и разорения ремесленников миллионы людей устре­млялись в поисках работы в другие края. Со второй половины XIX в. большие масштабы приобрела эмиграция из Китая, главным образом в страны Юго-Восточ­ной Азии, где европейские колонизаторы стали развивать плантационное хозяй­ство. По этой же причине происходило активное перемещение населения из Ин­дии на Цейлон. На этом острове в про­цессе длительной эмиграции из южной дравидской Индии осело около миллиона индийцев, составляющих ныне значи­тельную прослойку населения Щри Ланки и играющих активную роль в эко­номической жизни страны. Основная масса индийцев в Шри Ланке — рабочие на чайных и других плантациях. Эми­гранты из Непала многочисленны в Ас­саме и некоторых других горных районах Индии, где они нанимаются на строитель­ные работы. Много непальцев в крупных городах Индии, особенно в Калькутте, где они часто работают в качестве сто­рожей, домашней прислуги и т.н.

Больших размеров достигли миграции в период борьбы за национальное освобо­ждение и образование независимых госу­дарств на территории Азии. Особенно массовые перемещения населения бы­ли вызваны столкновениями религиоз­ных групп, спровоцированными импе­риалистическими кругами. Так, в 1947—1950 гг. в результате раздела по религиозному признаку бывшей Британ­ской Индии в Индию переселилось свыше 10 млн. пакистанских индусов, а в Паки­стан устремилось 8 млн. беженцев-му­сульман. Во время индо-пакистанской войны в Индию хлынул поток беженцев-бенгальцев из Восточного Пакистана, ко­торые после образования Республики Бангладеш были репатриированы на ро­дину. Во время арабо-израильской войны 1948 г. более 900 тыс. палестинских ара­бов были вынуждены под угрозой физи­ческого уничтожения искать пристанище в соседних арабских странах.

По средней плотности населения (75 человек на 1 кв. км) Зарубежная Азия занимает второе место среди частей света, уступая только Зарубежной Европе (94 человека на 1 кв. км). Если же рассма­тривать плотность только сельского насе­ления (56 человек на 1 кв. км), то здесь она выше, чем во всех остальных частях света. В Зарубежной Азии в настоящее время сконцентрирована большая часть сельского населения мира.

Размещено население по территории региона крайне неравномерно. Наиболее густо заселены удобные для интенсивного поливного земледелия долины рек и при­брежные равнины. К числу наиболее плотно заселенных районов с древней культурой рисосеяния относятся примор­ские районы и долины крупнейших рек Южного и Центрального Китая, низмен­ности на юге Японии, долины рек Ганга и Брахмапутры и восточное побережье Ин­достана, долины рек Меконга и Хонгха (Красной) в Индокитае, южная часть Кореи, остров Ява и некоторые другие районы Индонезии. Здесь менее чем на 1/10 территории всей Зарубежной Азии сосредоточены 3/4 се населения. Некото­рые из этих районов имеют чрезвычайно высокую плотность сельского населе­ния — от 1000 до 1500 человек на 1 кв. км. Такая большая плотность, ко­торую можно сравнить лишь с плотно­стью населения в дельте Нила, обуслов­лена трудоемкой культурой риса, да­ющего здесь 2—3 урожая в год. Вместе с тем Центральная Азия и часть Юго-Западной Азии заселены крайне редко, главным образом кочевниками-скотово­дами. Обширные территории, запятые пу­стынями, полупустынями и горными хребтами, вообще не имеют постоянного населения: пустыни Руб-эль-Хали в Сау­довской Аравии, Деште-Кевир в Иране, Такла-Макан и Гоби в Центральной Азии, высокогорные области Тибета, Ги­малаев, Гиндукуша. Среди наименее засе­ленных государств Азии надо назвать Монгольскую Народную Республику и Саудовскую Аравию, средняя плотность населения в которых составляет соответ­ственно 1 и 3 человека на 1 кв. км. Самая высокая средняя для страны плотность населения — в Бангладеш (500 человек на 1 кв. км).

Хотя нынешний уровень урбанизации в Зарубежной Азии значительно ниже, чем в большинстве других частей света, темпы роста городских жителей в последние десятилетия здесь существенно возросли. Особенно внушительны абсолютные раз­меры прироста городского населения в этих странах. Особенность урбанизации в Зарубежной Азии — опережающие тем­пы роста городского населения в развива­ющихся странах по сравнению с темпами роста промышленности, строительства и инфраструктуры. Происходит так назы­ваемая «ложная урбанизация», при кото­рой рост городов сопровождается увели­чением разрыва между ростом численно­сти городских жителей и подлинным при­общением людей к городскому образу жизни по характеру занятости, уровню образования, культуры и т. д. Азиатские города, с их слабой индустриальной базой, не в состоянии «переварить» чрез­мерный приток населения, покидающего деревни из-за обострившегося относи­тельного аграрного перенаселения.

Специфической чертой урбанизации в странах Зарубежной Азии является сосре­доточение основной части городских жи­телей в крупных городах. Доля горожан, проживающих в городах с числом жите­лей более 100 тыс., составляет здесь 60% (в мире в целом — 35%). Более 40 городов Зарубежной Азии перешли по числу жителей миллионный рубеж. По предпо­ложению демографов, к 2000 г. в Зару­бежной Азии число городов-«миллионеров» возрастет до 112. Больше всего таких городов будет в Китае, Индии, Индонезии, Пакистане и Бангладеш.