Взаимоотношение
человека и стихии в поэме А.А.Блока “Двенадцать”
Эссе по курсу
“Русская литература XX в. после 1917 г.”
cтудента
262 группы Кострова А.Ю.
Санкт-Петербургская
Государственная Академия Культуры
Санкт-Петербург
2000 г.
“Двенадцать” –
поэма переворота. Не только и не столько поэма описывающая общую атмосферу,
царящую в погибающей, после октябрьского переворота, стране, сколько поэма
переворота в погибающей душе самого поэта. Эта поэма – насмешка над
“революцией”, Блок в каждом слове, в каждом звуке высмеивает в бессильной злобе
кровавый разгул стихии.
Злоба, грустная
злоба
Кипит в
груди...
Черная злоба,
святая злоба...
Сам он не может
повлиять каким-либо кардинальным образом на исторический ход событий, поэтому
ему только и остается смеяться сквозь боль, отплевываясь кровью. Блок не может
(или не хочет) “говорить вполголоса: Предатели! Погибла Россия!”, он отчаянно
смеется над несоответствием идеалов поставленных перед “революцией” и
окружающей действительностью ее достигнутой. Он зло смеется надо всеми – и над
представителями старого мира – попами, буржуями, барынями... всеми, кто довел
страну до революционной ситуации, и над представителями, так называемого, “нового”
мира ничтожными личностями способными воевать лишь с уличными девками да с
тенями в подворотнях.
Революционный
держите шаг!
Неугомонный не
дремлет враг!
Товарищ,
винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка
пулей в Святую Русь...
...
Эх, эх!
Позабавиться не
грех!
Запирайте
етажи,
Нынче будут
грабежи!
Отмыкайте
погреба –
Гуляет нынче
голытьба!
...
В зубах
цыгарка, примят картуз,
На спину б надо
бубновый туз!
“Свобода,
свобода, эх, эх, без креста!” – звучит как разгульный, разбойничий клич, не
случайно автор отметил, что “на спину б надо бубновый туз!” – такой лоскут из
красной или желтой ткани нашивался на спину каторжникам. Эти люди “идут без
имени святого...”
От чего тебя
упас
Золотой
иконостас?
Бессознательный
ты право,
Рассуди,
подумай здраво –
Али руки не крови...
Они проходят
как стихия, они проносятся как вьюга, они подчиняются только внутреннему
стремлению разрушения: “Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем” ...до
основанья, а затем... А вот, что будет “затем” никто не знает – главное
побыстрей разрушить, развалить – автор постоянно сравнивает движущие силы
революции со слепой стихией, которая сама слепо все рушит на своем пути и
других сбивает и с ног и с дороги – “крутит”.
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, Ветер!
На ногах не
стоит человек.
Ветер, Ветер –
На всем божьем
свете!
...
Разыгралась
чтой-то вьюга,
Ой,
вьюгá, ой, вьюгá!
Не видать
совсем друг друга!
За четыре за
шага!
В поэме
последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте контраста.
Сразу бросается в глаза, что изображение строится в ней на чередовании мотивов
ночной темноты и снежной вьюги. Эта цветовая символика отчетливо ясна по своему
смыслу. Она знаменует два жизненных исторических начала: низкое и высокое, лож
и правду, прошлое и будущее – все, что противоборствует как на всем свете, так
и в каждой человеческой душе. Символика эта социально прояснена, в ней –
отражение и художественное обобщение реально исторических явлений.
Что такое
снежная вьюга в “Двенадцати”, как не образ “исторической погоды”, образ самого
переворота и хаоса им принесенного. Черный вечер и белый снег воплощают в своей
контрастности историческую бурю, потрясшую мир. Белое, светлое, снежное
торжествует в финале поэмы, где полностью побеждает непроглядную тьму, из
которой вышли двенадцать. Здесь автор завуалировано пророчит победу белой,
светлой силы над черно-красным хаосом, принесенным той стихией, к которой
принадлежали двенадцать.
“Двенадцать” –
это полное торжество стихии. Она – главный герой поэмы. Как сама поэма, так и
стихия в ней едина и синтетична, хотя внутри нее самой действуют
самостоятельные характеры с их собственными индивидуальными чертами.
Двенадцать
красногвардейцев пробиваются сквозь лютую вьюгу; они “ко всему готовы” им
“ничего не жаль”, они настороженны; их ведет вперед инстинкт, но они еще толком
не представляют себе до конца весь смысл своей борьбы, своего “державного шага”
в будущее. Они в этой борьбе еще новорожденные, рожденные вместе с “новым”
миром, рожденные самим этим “новым” миром.
В геpоях поэмы,
беззаветно вышедших на штуpм стаpого миpа, – пожалуй, больше от анаpхической
"вольницы" (активно действовавшей в Октябpьские дни), нежели от
авангаpда петpогpадского pабочего класса, котоpый под пpедводительством паpтии
большевиков обеспечил победу pеволюции.
Ощущение
“взлета” революции с громадной силой сказалось в “Двенадцати” в мотивах ночной
метели, порывистого, резкого ветра, взвихренного снега. Эти мотивы проходят
сквозь всю поэму подобно основной теме в симфонии. При этом ветер, снежная
вьюга, пурга – как динамические образы восставшей, разбушевавшейся стихии –
приобретают в “Двенадцати” различный смысл применительно к разным персонажам
поэмы. Для теней и обломков старого мира злой и веселый (злорадный) ветер –
сила враждебная, безжалостно выметающая их из жизни, для двенадцати же, он – их
родная стихия, они как порождение этого ветра, они детище хаоса, стремящиеся к
разрушению. Этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Это их родная стихия,
они идут сквозь вьюгу революции, которая пылит им в глаза и играет с красным
флагом.
Красный флаг
появляется в конце поэмы, он – этот символ революции здесь становится символом
нового креста России. Россия стоит на перепутье – “позади голодный пес”, а
впереди, якобы “светлое будущее”. Есть мнение, что. Христос во главе
красногвардейцев означал собой моральное благословение (на аморальные дела,
простите за каламбур) революции, ее конечных целей и идеалов. Но в том-то и
дело, что не был Он во главе – нигде в поэме об этом не сказано, а сказано –
“впереди”. Просто привыкли у нас воспринимать, что впереди, с красным флагом –
значит во главе, но здесь другая ситуация, флаг здесь олицетворяет собой новый
крест Христа, новый крест России и идет Он не во главе, а Его ведут, ведут на
расстрел, на новое распятие...
“Зачем же ты
пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли ты,
что будет завтра? Кто ты? Ты ли это? Или только подобие Его. Но завтра же я
осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ,
который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению,
бросятся подгребать к твоему костру угли. Знаешь ты это? Да, ты может быть это
знаешь...” Это Достоевский, “Братья Карамазовы”, диалог Великого Инквизитора с
Иисусом Христом.
Никому не нужна
Его помощь, никому не нужно Его благословение – “От чего тебя упас золотой
иконостас?” О каком “моральном благословении” может идти речь, когда “...идут
без имени святого ... ко всему готовы...” Этим двенадцати не нужно ничьего
“благословения революции, ее конечных целей и идеалов”, точно так же как не
нужно оно было и тем кто делал революцию. Просто в то время удобно было
использовать стихи такого великого поэта, в свою пользу, с целью оправдания
революции и кровавого беспредела, а ведь Блок сам говорил, что в его поэме
“Двенадцать” совсем нет политики.
Читая стихи
Александра Блока начала века, его самого можно было бы назвать “революционером”
– стихии у него достаточно смелые, “народнические”, но Блок был русским
человеком и как всякий русский любил людей, и как русский поэт – любил всех
людей. Да, наверняка ему не нравились некоторые представители русского народа,
но в общем он любил всех, что можно увидеть из его стихов: он может ругать,
высмеивать какой-нибудь чисто русский поступок или характер, а потом в конце
написать:
Да, и такой,
моя Россия,
Ты всех краев
дороже мне.
Это последние
строчки из стихотворения “Грешить бесстыдно, непробудно...”
Он любил всех,
он любил всю Россию, и тем больнее переживал ее политический, экономический и
духовный кризис. Блок проживал все события происходившие в России вместе с ней.
Он вместе с Россией с его Русью страдал, замерзал, обливался кровью, умирал от
голода. Не буквально, конечно. Александр Блок, в своей поэме чувствует
настроение и переживание каждого персонажа, он с точностью передает эмоции
каждого встречающегося в строчках “Двенадцати” лица, с горечью высмеивая и
показывая всю ничтожность “высоких целей” революции, любых ее партий и
движений. Автор в поэме показывает насколько далеки “высокие” идеи революции от
земной жизни:
От здания к
зданию
Протянут канат.
На канате
плакат:
“Вся власть
Учредительному Собранию!”
Старушка
убивается – плачет,
Никак не
поймет, чтó значит,
На что такой
плакат,
Такой огромный
лоскут?
Сколько бы
вышло портянок для ребят,
А всякий –
раздет, разут...
Скажите, мог ли
поэт обращаясь к Руси как к родной женщине
О, Русь моя!
Жена моя!
До боли
Нам ясен долгий
путь!
("Ночные
Часы")
писать серьезно
Товарищ,
винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка
пулей в Святую Русь!
и этими словами
благословлять на убийство Родины, России?
Россия, нищая
Россия,
Мне избы серые
твои,
Твои мне песни
ветровые –
Как слезы
первые любви!
(“Россия”)
В
кондовýю
Избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без
креста!
(“Двенадцать”)
Еще в 1908
году, Александр Блок в стихотворении “Россия” пророчествует о том, о чем будет
писать через десять лет в “Двенадцати”, обращаясь к России:
Тебя жалеть я
не умею
И крест свой
бережно несу...
Какому хочешь
чародею
Отдай
разбойничью красу!
Тебя заманит и
обманет, –
Не пропадешь не
сгинешь ты,
И лишь забота
затуманит
Твои прекрасные
черты...
И дальше он
пишет о том, что чтобы с Россией не случилось, какой бы супостат не пришел на
Русь, все равно она не погибнет, поднимется, отряхнется и станет еще краше...
Ну что ж? Одной
заботой боле –
Одной слезой
река шумней,
А ты все та же
– лес да поле,
Да плат узорный
до бровей...
* * *
В октябрьском
перевороте поэт услышал только одну “музыку” – громовую музыку
катастрофического крушения старого мира, которое он так давно предчувствовал и
ждал. Да, он ждал, но скорее не столько крушения самого мира, сколько перемены
в психологии людей, перемены человеческого сознания, улучшения мира не за счет
его перелома и передела, а за счет внутренних изменений в каждом человеке, то
есть изменение мира, за счет изменения самого человека. Поэтому, кровавый
переворот, провозглашенный социалистической революцией, Блок воспринял как
внезапно налетевшую, но уже предсказанную и ожидаемую стихию. Революция, по
Блоку, всемирна, всеобща и неостановима. Она воплотилась для него с наибольшей
полнотой в образе неудержимого “мирового пожара”, который вспыхнул в России и
будет еще долго разгораться все больше и больше, перенося свои очаги и на Запад
и на Восток, – до тех пор, “пока не запылает и не сгорит старый мир дотла”.
Образ разбушевавшейся стихии всегда играл в поэзии Блока особо значительную,
можно сказать – громадную роль. Ветер, буря, вьюга – все это для него привычные
понятия романтического мироощущения. В “Двенадцати” эти образы призваны
передать ощущение разбушевавшейся стихии народной жизни. Реальный пейзаж
Петрограда как бы растворяется в стихии. Стихийно, все в поэме: не только
красноармейцы являют собой образ стихии, но и все действующие лица. Поведение
всех и каждого здесь не предсказуемо, все действующие лица в данной ситуации
оказались в не родной стихии, все они чувствуют себя чужими в этом мире и даже
те, которые идут “державным шагом”, как хозяева жизни, и они ощущают себя
уверенными только пока они идут толпой и с оружием, хотя даже и оружие в руках
не предает им большой уверенности, так как все они осознают, что они временно в
этом мире и любая шальная пуля может отправить в мир иной...
Эти “хозяева
жизни” до того трусят, что начинают стрельбу еще не видя противника, стреляют
по теням, подбадривая себя грозными выкриками в темноту:
Кто там машет
красным флагом?
Приглядись-ка,
эка тьма!
Кто там ходит
беглым шагом,
Хоронясь за все
дома?
Все равно тебя
добуду,
Лучше сдайся
мне живьем!
Эй, товарищ,
будет худо,
Выходи,
стрелять начнем!
* * *
Как всегда,
после стихийного бедствия остаются кучи мусора, груды обломков, раненые и
погибшие. Так и после этой революции осталось много жертв как из представителей
“старого” мира, так и из представителей “нового” мира многие из которых по
известной пословице: “За что боролись – на то и напоролись”. Ну а так
называемый “мусор”, после этой революции, если воспринимать ее как стихийное
бедствие, до сих пор приходится разгребать уже нам – третьему или четвертому
поколению после “Двенадцати”.
Список
литературы
ГореловА. Поэма
Александра Блока “Двенадцать”// ГореловА Избранное. – Л.: 1988.– с. 3 – 136.
ЕсауловИ
Мистика в поэме “Двенадцать” АБлока// Литература в школе. – 1998. №5. с. 47-53.
ЖмуринскийВ.М.
Поэзия Александра Блока. Преодолевшие символизм. – М.: 1998
Иванова Е.
Загадочный финал “Двенадцати”. К 70-летию со дня смерти Александра Блока//
Москва. – 1991. – №8. с. 191 – 196.
Вьюжная тайна
“Двенадцати”// Литература в школе. – 1996.– №6. с. 49 –52.
Брокгауз и
Ефрон: Биографии. Россия./ Электронный энциклопедический словарь. – ElectroTECH
Multimedia, 1997, Студия КОЛИБРИ, 1997.