Михаил
Булгаков с «Золотым телёнком»
Дарья
Менделеева
Недавно в
поисках чего-нибудь успокаивающе-увеселительного (дабы почитать в метро)
выхватила с полки роман Ильфа и Петрова. В памяти сразу завертелись несколько
крылатых фраз: “Ударим автопробегом по бездорожью”, “Грузите апельсины бочками”
— и глубокомысленная эпитафия Михаилу Самюэлевичу Паниковскому — “человеку без
паспорта”. Чтение обещало быть лёгким и нескучным.
Скучать действительно
оказалось некогда. Среди идиллических описаний чудесно устроенного быта
концерна “Геркулес” вдруг зазвучали зловещие нотки: “…номер пятый почему-то
пользовался в учреждении дурной славой. Со всеми ответственными работниками,
устраивавшими здесь свой кабинет, обязательно приключалась какая-нибудь беда.
Не успевал номер пятый как следует войти в курс дела, как его уже снимали и
бросали на иную работу. Хорошо ещё, если без выговора. А то бывало и с
выговором, бывало с опубликованием в печати, бывало хуже, о чём даже упоминать
неприятно.
Демонский номер
— в один голос утверждали потерпевшие”.
“Квартира номер
пятьдесят”, — подумалось мне. Дальше было не легче.
Когда Остап
Бендер, не жалея сил, гнался по коридорам “Геркулеса” за “полуответственным” и
полупризрачным товарищем Скумбриевичем, казалось, что на самом-то деле он
преследует булгаковского Кальсонера: помнится, тот, изрядно помотав Короткова
по бесконечным коридорам Центроснаба, точно так же вышел в зеркало. Оставалось
только гадать, то ли образы эти носились в воздухе, то ли и в самом деле было
что-то демоническое в грандиозных советских учреждениях времён нэпа, однако
чтение перестало быть легко-развлекательным.
В
иронически-невинном “Золотом телёнке” и в последнем, философски замысловатом
романе Булгакова внезапно обнаружилось значительное число совпадений. Некоторые
из них, конечно же, легко объяснимы реалиями конца 20-х — начала 30-х годов
XXвека. И здесь, и там герои толкутся в коридорах учреждений (с той лишь
разницей, что столичный МАССОЛИТ гораздо комфортнее устроился в Доме
Грибоедова, чем провинциальный “Геркулес” в бывшей гостинице “Каир”, чем он,
кстати, более напоминает “Спичтрест” из всё той же “Дьяволиады”), сидят в
сумасшедшем доме, вожделенно охотятся за валютой:
“—Где же
валюта? — придирчиво спросил великий комбинатор. — Дайте хоть часть валютой!
—Берите,
берите, что есть, — отвечал Корейко. — Валюты не держу”.
(Соврал,
конечно. Кстати, вполне в духе булгаковской разработки этой темы звучит
финальное обещание сына турецкоподданного “переквалифицироваться в управдомы”.)
В романе Ильфа
и Петрова есть аналогии и для знаменитого пустого костюма, накладывающего
резолюции к ужасу подчинённых. Здесь, правда, всё выглядит вполне невинно:
набором из двадцати резиновых штампиков (“Не возражаю. Полыхаев”. “Я вам не
ночной сторож. Полыхаев”. “Тише едешь — дальше будешь. Полыхаев”. В целом
словарный запас получается наполовину меньше, чем у Людоедки Эллочки) при
крайней необходимости за начальника орудует секретарша. Герои “Телёнка” так же
спорят о существовании Бога. (Хотя, конечно, самый весомый аргумент Бендера
против: “Я сам старый католик и латинист. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер,
мизер, аспер, тенер” — не идёт ни в какое сравнение с седьмым доказательством
Воланда за. Правда, на этом фоне несколько подозрительным выглядит одно из
прозвищ великого комбинатора — “заведующий копытами”. Откуда они вообще взялись
в романе, эти рога и копыта!) “Сеанс чёрной магии с разоблачением” у ироничных
Ильфа и Петрова легко заменяется показом “антирелигиозных карточных фокусов” в
исполнении “любимца Рабиндраната Тагора”, “материализацией духов и раздачей
слонов”.
Впрочем, если
всмотреться внимательно, и в “Золотом телёнке” обнаружится солидная
библейско-мифологическая “подкладка”. Отбросив в сторону, как недостоверное,
заявление товарища Бендера: “Не далее как четыре года назад мне пришлось в
одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом”, — обратимся к
последней части романа, где даны сразу две легенды: рассказ господина Гейнриха
об Адаме и Еве и рассказ Остапа Бендера о вечном жиде. Вывод автора первой
истории (“Ничего нового на свете не произойдёт. Так что вы напрасно кипятитесь
насчёт новой жизни”) весьма напоминает воландовское: “Люди, как люди…”
(Следующая фраза этого монолога у Ильфа и Петрова на протяжении всего романа
также развивается с помощью библейского символа и лишь в финале неожиданно
замаскирована в не имеющий к ней никакого отношения орден Золотого Руна.)
Легенда же, рассказанная великим комбинатором, незамедлительно сыграла злую шутку
с ним самим — буквально через несколько страниц, получив наконец вожделенный
миллион, он сам превращается в вечного странника. Сначала по причине
хронического отсутствия гостиниц жизнь Остапа связывается бесконечной цепью
поездов и извозчиков, а затем какая-то подозрительная старушка предлагает ему
купить вечную иглу для примуса, чем вызывает почти истошный крик героя: “Я не
хочу жить вечно, я хочу умереть”. И вообще, весь финал “Золотого телёнка”
выглядит как бунт одинокой индивидуальности, никак не могущей найти пристанище
среди бесконечных членов коллектива.
Конечно же,
проводимым сопоставлением никто не хочет ни обвинить Ильфа и Петрова в
плагиате, ни, тем более, умалить значение “Мастера и Маргариты”. Просто оба
романа писались примерно в одно время, на частично совпадающие темы и к тому же
людьми, которые вращались в одних кругах и даже были хорошо знакомы между
собой. “Золотой телёнок”, конечно же, несравнимо менее философичен, его авторы
настроены более просоветски, а их судьбы разошлись с судьбой Булгакова так же,
как расходятся их герои. И в самом деле, показательно, что если действие
произведений Михаила Афанасьевича постепенно перемещается из Киева в Москву, то
герои Ильфа и Петрова неуклонно движутся из того же Киева (вспомним милицейскую
фуражку Бендера и ностальгические воспоминания Паниковского) в сторону весёлого
города Черноморска, под маской которого (судя по разговорам пикейных жилетов о
porto franco, киностудии и улице Франца Меринга) скрывается Одесса.
Список
литературы
Для подготовки данной
работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/