“Звёзды
смерти” в «Реквиеме» Анны Ахматовой
Олег Лекманов
В этой заметке
речь пойдёт о девятой, траурной строке “Вступления” к ахматовскому циклу
“Реквием”:
Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных марусь.
О каких звёздах
здесь говорится? Напрашивающийся подтекст — один из наиболее часто цитируемых
фрагментов Апокалипсиса: “Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая
звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники
вод. Имя сей звезде “полынь”; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из
людей умерли от вод, потому что они стали горьки” (Откр. 8, 10–11). Интересно,
что образ “звезды-полыни” был одним из любимых у ахматовской антагонистки,
поэтессы Анны Радловой.
Отметим,
впрочем, что у Ахматовой описаны звёзды, а не звезда, которые к тому же
“стояли”, а не падали.
Можно высказать
осторожное предположение, что в девятой строке “Вступления” подразумеваются —
помимо небесных звёзд — пятиконечные символы советского государства,
водружённые над вершинами главных башен Московского Кремля. Изображением
“кремлёвских башен” заканчивается следующее после только что приведённого
стихотворение “Реквиема” — “Уводили тебя на рассвете...”:
Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлёвскими башнями выть.
Зловещий образ
звезды возникает в цикле Ахматовой ещё дважды. В финальных строках пятого
стихотворения “Реквиема”:
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда, —
и в
заключительных строках восьмого стихотворения цикла — “К смерти”:
Мне всё равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Первое из
процитированных стихотворений, созданное в 1939году, пронизано реминисценциями
из поэтических текстов Осипа Мандельштама, о чьей гибели Ахматова узнала как
раз в это время 1. Так, в строках “Всё перепуталось навек 2.
// И мне не разобрать // Теперь, кто зверь, кто человек” возникает та же
антитеза, что и в мандельштамовском стихотворении 1931года “За гремучую
доблесть грядущих веков...” (“Мне на плечи кидается век-волкодав, // Но не волк
я по крови своей”); строки Ахматовой “...и следы // Куда-то в никуда”,
возможно, восходят к “Стихам о неизвестном солдате” (1937) Мандельштама:
“Миллионы убитых задёшево // Протоптали тропу в пустоте”; а финал ахматовского
стихотворения заставляет вспомнить о заключительных строках раннего
мандельштамовского стихотворения “Я вздрагиваю от холода...” (1912): “Что если
над модной лавкою // Мерцающая всегда, // Мне в сердце длинной булавкою //
Опустится вдруг звезда?” 3
Как и во
“Вступлении” к “Реквиему”, образ звезды в стихотворении “Семнадцать месяцев
кричу...” может напомнить внимательному читателю о кремлёвских звёздах, тем
более что в третьей строке Ахматова пишет о живущем в Кремле палаче —
“кремлёвском горце” (формула из стихотворения Мандельштама “Мы живём, под собою
не чуя страны...”). В то же время ахматовская “огромная звезда”, без сомнения,
провоцирует вспомнить о “большой звезде” из Апокалипсиса.
О том, что
заключительные строки ахматовского стихотворения “К смерти” восходят к финалу
уже процитированного нами выше мандельштамовского стихотворения “За гремучую
доблесть грядущих веков...” (“Уведи меня в ночь, где течёт Енисей // И сосна до
звезды достаёт”), писали многие исследователи. Существенно важным
представляется обратить внимание на то обстоятельство, что мандельштамовский
подтекст совмещён у Ахматовой с гумилёвским мотивом “звёздного ужаса” (“Звезда
Полярная 4 сияет. // И синий блеск возлюбленных очей // Последний
ужас застилает”). Поэму Гумилёва “Звёздный ужас” Ахматова, как известно,
считала одним из лучших его произведений.
Мотивы,
исподволь напоминающие внимательному читателю о трагической судьбе Николая
Гумилёва, весьма многочисленны в “Реквиеме”. Ограничимся здесь ещё только одним
примером: в первом стихотворении цикла — “Уводили тебя на рассвете...” строка
“В тёмной горнице плакали дети” отчётливо перекликается со строкой “Не любил,
когда плачут дети” из давнего ахматовского стихотворения “Он любил...” (где
“он” — это Гумилёв) 5.
Остаётся
указать, что по крайней мере в двух стихотворениях Ахматовой, написанных
задолго до “Реквиема”, мы встречаем образ звёзд в окружении мотивов, сходных с
теми, что обрамляют образ звезды в интересующих нас строках цикла: “Я гощу у
смерти белой // По дороге в тьму, // Зла, мой ласковый, не делай // В мире
никому. // И стоит звезда большая // Между двух стволов...” (“Как невеста,
получаю...”, 1915) и “Спит юродивый на паперти, // На него глядит звезда”
(“Причитание”, 1922).
Примечания
1 “В начале 1939года я получила короткое
письмо от московской приятельницы: “У подружки Лены родилась девочка, а
подружка Надюша овдовела”, — писала она” (Ахматова А.А.Листки из дневника //
Осип Мандельштам и его время. М., 1995. С. 38–39).
2 Ср. с финалом мандельштамовского
стихотворения “Декабрист” (1917): “Всё перепуталось, и некому сказать, // Что
постепенно холодея, // Всё перепуталось, и сладко повторять: // Россия, Лета,
Лорелея”.
3 О зловещих звёздах у Мандельштама см.,
например: ЛевинЮ.И. Избранные работы. М., 1998. С.9–17.
4Отметим звуковое созвучие слова “полярная”
со словом “полынь”.
5 В свою очередь, подтекстом этой строки, как
отметил ещё В.М.Жирмунский, послужили известные строки Анненского. О
гумилёвских реминисценциях в ахматовском цикле см. нашу заметку: Николай
Гумилёв в “Реквиеме” Анны Ахматовой // Русская речь. 2000. №3. С.26–28.
Список
литературы
Для подготовки
данной работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/