Юмор и сатира М. Зощенко
План
1. Становление Зощенко
2. Причины успеха произведений Зощенко у читателей: а) богатая биография как источник познания жизни; б) язык читателя – язык писателя; в) оптимизм помогает выжить
3. Место творчества Михаила Зощенко в русской литературе
Вряд ли найдется человек, не читавший ни одного произведения Михаила
Зощенко. В 20-30 годах он активно сотрудничал в сатирических журналах
(«Бегемот», «Смехач», «Пушка», «Ревизор» и другие). И уже тогда за ним
утвердилась репутация прославленного сатирика. Под пером Зощенко все
печальные стороны жизни вместо ожидаемой грусти или страха вызывают смех.
Сам автор утверждал, что в его рассказах «нет ни капли выдумки. Здесь все –
голая правда».
Тем не менее, несмотря на громкий успех у читателей, творчество этого
писателя оказалось несовместимым с установками соцреализма. Печально
известные постановления ЦК ВКП(б) конца сороковых годов наряду с другими
писателями, журналистами, композиторами обвиняли Зощенко в безыдейности и
пропаганде мещанской буржуазной идеологии.
Письмо Михаила Михайловича Сталину («Я никогда не был антисоветским
человеком… Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком»)
осталось без ответа. В 1946-ом его исключили из Союза писателей, и в
течение последующих десяти лет не выходило ни одной его книги!
Доброе имя Зощенко было восстановлено лишь во время хрущевской
«оттепели».
Чем же можно объяснить небывалую славу этого сатирика?
Начать следует с того, что огромное влияние на его творчество оказала
сама биография писателя. Он успел очень много. Командир батальона,
начальник почты и телеграфа, пограничник, полковой адъютант, агент
угрозыска, инструктор по кролиководству и куроводству, сапожник, помощник
бухгалтера… И это еще неполный перечень того, кем был и что делал этот
человек, прежде чем сесть за писательский стол.
Он видел множество людей, которым выпало жить в эпоху великих
социальных и политических перемен. Он разговаривал с ними на их языке, они
были его учителями.
Зощенко был совестливым и чутким человеком, его мучила боль за других,
и писатель считал себя призванным служить «бедному» (как он позже его
назовет) человеку. Этот «бедный» человек олицетворял собой целый
человеческий пласт тогдашней России. На его глазах революция пыталась
вылечить военные раны страны и реализовать высокие мечты. А «бедный»
человек в это время был вынужден (вместо созидательного труда во имя
воплощения этой мечты) тратить силы и время на борьбу с мелкими бытовыми
неурядицами.
Более того: он настолько занят этим, что даже не может сам сбросить с
себя тяжелый груз прошлого. Открыть «бедному» человеку глаза, помочь ему –
в этом писатель видел свою задачу.
Очень важно, что, кроме глубокого знания жизни своего героя, писатель
мастерски владеет его языком. По слогам читая эти рассказы, начинающий
читатель совершенно уверен, что автор – свой. И место, где разворачиваются
события, так знакомы и привычны (баня, трамвай, кухня коммуналки, почта,
больница). И сама история (драка в коммунальной квартире из-за «ежика»
(«Нервные люди»), банные проблемы с бумажными номерками («Баня»), которые
голому человеку деть «прямо сказать – некуда», треснутый на поминках стакан
в одноименном рассказе и чай, который «шваброй пахнет») тоже близка
аудитории.
Что касается простого, порой даже примитивного языка его произведений,
то вот как писал об этом в 1929 году сам сатирик: Обычно думают, что я
искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в том
значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочито пишу ломаным языком для
того, чтобы посмешить почтеннейшую публику. Это неверно. Я почти ничего не
искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица. Я
сделал это не ради курьезов и не для того, чтобы точнее копировать нашу
жизнь. Я сделал это для того, чтобы заполнить хотя бы временно тот
колоссальный разрыв, который произошел между литературой и улицей».
Рассказы Михаила Зощенко выдержаны в духе языка и характера того героя,
от имени которого ведется повествование. Такой прием помогает естественно
проникнуть во внутренний мир героя, показать суть его натуры.
И еще одно существенное обстоятельство, повлиявшее на успех сатиры
Зощенко. Этот писатель выглядел очень веселым и никогда не унывающим
человеком. Никакие проблемы не могли сделать его героя пессимистом. Все ему
нипочем. И то, что одна гражданочка при помощи пирожных перед всей
театральной публикой его опозорила («Аристократка»). И то, что «ввиду
кризиса» пришлось ему с «молоденькой супругой», дитем и тещей в ванной
комнате проживать. И то, что в компании сумасшедших психов пришлось ехать в
одном купе. И опять ничего! Несмотря на такие вот постоянные,
многочисленные и чаще всего неожиданные проблемы, написано бодро.
Этот смех скрашивал читателям трудную жизнь и давал надежду, что все
будет хорошо.
Но сам Зощенко был последователем гоголевского направления в
литературе. Он считал, что над его рассказами надо не смеяться, а плакать.
За кажущейся простотой рассказа, его шутками и курьезами всегда стоит
серьезная проблема. Их у писателя всегда было много.
Зощенко остро чувствовал наиболее важные вопросы времени. Так, его
многочисленные рассказы о жилищном кризисе («Нервные люди», «Колпак» и
другие) появились именно в нужный момент. Это же можно сказать и о поднятых
им темах бюрократизма, взяточничества, ликвидации неграмотности… Словом,
практически обо всем, с чем люди сталкивались в повседневном быту.
Со словом «быт» прочно связано понятие «обыватель». Существует мнение,
что зощенковская сатира высмеивала обывателя. Что писатель создавал
неприглядные образы обывателей, чтобы помочь революции.
На самом же деле Зощенко высмеивал не самого человека, а обывательские
черты в нем. Своими рассказами сатирик призывал не бороться с этими людьми,
а помогать им избавиться от недостатков. А еще облегчить их бытовые
проблемы и заботы, для чего строго спрашивать с тех, чье равнодушие и
злоупотребление властью подрывают веру людей в светлое будущее.
Еще одной удивительной особенностью обладают все произведения Зощенко:
по ним можно изучать историю нашей страны. Тонко чувствуя время, писатель
сумел зафиксировать не просто проблемы, волнующие современников, но и сам
дух эпохи.
Этим, пожалуй, объясняется и сложность перевода его рассказов на другие
языки. Читатель-иностранец настолько не готов к восприятию описанного
Зощенко быта, что часто оценивает его как жанр некой социальной фантастики.
В самом деле, как объяснить незнакомому с российскими реалиями человеку
суть, скажем, рассказа «История болезни»? Только соотечественник, не
понаслышке знающий об этих проблемах, в состоянии понять, как в приемном
покое может висеть вывеска «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Или постигнуть
фразу медсестры «Даром что больной, а тоже замечает всякие тонкости.
Наверно, говорит, вы не выздоровеете, что во все нос суете». Или взять в
толк тираду самого лекпома («Я, говорит, первый раз вижу такого
привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо…
Нет, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном
состоянии. По крайней мере тогда им все по вкусу, всем они довольны и не
вступают с нами в научные пререкания»).
Едкий гротеск этого произведения подчеркивает несообразность
существующего положения: унижение человеческого достоинства становится
обычным в стенах самого гуманного, лечебного учреждения! И слова, и
действия, и отношение к больным – все здесь ущемляет человеческое
достоинство. И делается это механически, бездумно – просто потому что так
заведено, это в порядке вещей, так привыкли: «Зная мой характер, они уже не
стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья
они дали мне огромное, не по моему росту, белье. Я думал, что они нарочно
от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что
у них это – нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были
в больших рубахах, а большие – в маленьких. И даже мой комплект оказался
лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не
портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у
кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство».
Чаще всего сатирические произведения этого писателя строятся как
простые и безыскусные повествования героя о том или ином эпизоде из жизни.
Рассказ похож на очерк, репортаж, в котором автор ничего не придумал, а
просто, заметив тот или иной эпизод, педантично поведал о нем с
прилежностью внимательного и ироничного журналиста. Вот почему рассказы
Зощенко в отличие от остросюжетных новелл О`Генри или Аркадия Аверченко
строятся не на неожиданном повороте событий, а на раскрытии непредвиденных
сторон характера.
Михаил Зощенко оставил богатейшее литературное наследие. При его жизни
вышло более 130 книг. Это больше тысячи рассказов, фельетонов, повести,
пьесы, сценарии… Но, помимо своих книг, Зощенко оставил после себя и более
обширное «наследство», заложив (наряду со своими современниками – Михаилом
Булгаковым, Аркадием Буховым, Аркадием Аверченко, Михаилом Кольцовым и
многими другими) основы жанра русского сатирического рассказа. И широкое
развитие этого направления подтверждают и наши дни.
Так, «Зощенковский герой» нашел несомненное продолжение в образе
рассказчика - «люмпен-интеллигента» в «Москве-Петушках» Венедикта Ерофеева,
в прозе Юза Алешковского, Е. Попова, В. Пьецуха. У всех названных писателей
в структуре рассказчика сталкиваются черты «интеллигента» и «работяги»,
язык культурного слоя и простонародья.
Продолжая анализ зощенковских традиций в литературе и искусстве, нельзя
не обратиться к творчеству Владимира Высоцкого (в его песнях перспективен
образ героя-рассказчика песен).
Столь же явные аналогии прослеживаются и при анализе творчества Михаила
Жванецкого. Оно пересекается с зощенковским по многим параметрам. Отметим
прежде всего родственность афористических конструкций, приведя в
доказательство несколько фраз: «Вообще искусство падает». «Поэтому, если
кто хочет, чтобы его хорошо понимали здесь, должен проститься с мировой
славой». «Очень даже удивительно, как это некоторым людям жить не
нравится». «Надо достойно ответить на обоснованные, хотя и беспочвенные
жалобы иностранцев — почему у вас люди хмурые». «Вот говорят, что деньги
сильнее всего на свете. Вздор. Ерунда». «Критиковать нашу жизнь может
человек слабого ума».
Нечетные фразы принадлежат Зощенко, четные - Жванецкому (что, как можно
заметить, обнаруживается не без усилия). Жванецкий продолжил работу Зощенко
по реабилитации «простого человека» с его обыкновенными житейскими
интересами, его естественными слабостями, его здравым смыслом, его
способностью смеяться не только над другими, но и над собой.
…Читая произведения Зощенко, размышляя над ними, мы, конечно,
вспоминаем Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Смех сквозь слезы – в традициях
русской классической сатиры. За веселым текстом его рассказов всегда звучит
голос сомнения и тревоги. Зощенко всегда верил в будущее своего народа,
ценил его и переживал за него.
Анализ стихотворения Роберта Рождественского
«Баллада о таланте, боге и черте»
Роберт Рождественский вошел в литературу вместе с группой талантливых
сверстников, среди которых выделялись Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина, А.
Вознесенский. Читателей прежде всего подкупал гражданский и нравственный
пафос этой разнообразной лирики, которая утверждает личность творящего
человека в центре Вселенной.
Анализируя «Балладу о таланте, боге и черте», мы видим, что первые же
строки произведения ставят важный вопрос: «Все говорят: «Его талант от
бога!» А ежели от черта? Что тогда?..»
Образ таланта с первых же строф предстает перед нами двояко. Это и
талант – в смысле необычных человеческих способностей и качеств, и талант
как сам человек, наделенный таким даром. Причем вначале поэт описывает
своего героя совершенно буднично и прозаично: «… И жил талант. Больной.
Нелепый. Хмурый». Эти короткие отрывистые предложения, состоящие каждое из
единственного прилагательного, обладают огромными возможностями
эмоционального воздействия на читателя: сила напряжения при переходе от
одного предложения к другому нарастает все больше и больше.
В «бытовых» характеристиках и описании каждодневной жизни таланта
полностью отсутствует какая-либо возвышенность: «Вставал талант,
почесываясь сонно. Утерянную личность обретал. И банка огуречного рассола
была ему нужнее, чем нектар». А поскольку все это явно происходит утром,
читатель заинтригован: чем же занимался человек до сих пор? Оказывается,
выслушав монолог черта («Послушай, бездарь! Кому теперь стихи твои нужны?!
Ведь ты, как все, потонешь в адской бездне. Расслабься!..»), он попросту
отправляется «в кабак. И расслабляется!»
В последующих строфах поэт вновь и вновь использует уже знакомый нас
прием, употребляя слово в нескольких значениях и значительно усиливая этим
эмоциональное напряжение: «Он вдохновенно пил! Так пил, что черт глядел и
умилялся. Талант себя талантливо губил!..» Этот языковой прием, основанный
на сочетании, казалось бы, таких парадоксально несочетаемых по смыслу и
стилистике слов (талантливо губил) создает перед читателем живые и сильные
образы, позволяет сделать их максимально, до боли, трагичными.
Напряжение все нарастает. Вторая половина «Баллады…» пронизана горьким
пафосом и надеждой. Здесь повествуется о том, как талант работал - «Зло,
ожесточенно. Перо макая в собственную боль». Эта тема, последовательно
развиваясь далее, звучит на все более и более пронзительной ноте: «Теперь
он богом был! И был он чертом! А это значит: был самим собой».
Напряженность достигает своего апогея. Вот ответ на вечный вопрос:
талант от бога или от черта? Истинный талант сам себе и бог, и черт. Вновь
сочетание противоположностей дает нам возможность взглянуть на мир другими
глазами, увидеть его не в однозначных категориях «белое – черное», а во
всем многоцветии.
После этой кульминации автор вновь «спускается» на землю, к образам
зрителей, наблюдавших за процессом творения. И богу, и черту здесь
приписываются совершенно человеческие, к тому же неожиданные действия. Вот
как они реагировали на успех таланта: «Крестился бог. И чертыхался бог. «Да
как же смог он написать такое?!» …А он еще и не такое мог».
Насколько буднично и просто звучит последняя строка! Никаких
стилистических излишеств, лексика самая что ни на есть разговорная. Но в
этой простоте – та сила, с которой поэт выражает основную идею
произведения: истинному таланту подвластно все. Фраза сказана как бы тихим
голосом, но он настолько уверен в справедливости произнесенного, что
отпадает надобность в патетике, громкости, декламации. Все как бы само
собой разумеется, и в этом великая истина…
Правда войны в произведениях Ю. Бондарева
Тема войны неиссякаема. Появляются все новые и новые произведения,
которые вновь и вновь заставляют вернуться к огненным событиям более чем
пятидесятилетней давности и увидеть в героях Великой Отечественной то, что
мы еще недостаточно поняли и оценили. На рубеже пятидесятых-шестидесятых
годов появилась целая плеяда хорошо известных сегодня читателям имен: В.
Богомолов, А. Ананьев, В. Быков, А. Адамович, Ю. Бондарев…
Творчество Юрия Бондарева всегда было драматично и драматургично. Самое
трагическое событие ХХ века – война с фашизмом, неизбывная память о ней –
пронизывает его книги: «Батальоны просят огня», «Тишина», «Горячий снег»,
«Берег». Юрий Васильевич принадлежит к тому поколению, для которого Великая
Отечественная стала первым жизненным крещением, суровой школой юности.
Основой творчества Юрия Бондарева стала тема высокого гуманизма
советского солдата, его кровной ответственности за наш сегодняшний день.
Повесть «Батальоны просят огня» была опубликована в 1957 году. Эта книга,
как и последующие, словно бы логические продолжающие ее («Последние залпы»,
«Тишина» и «Двое») принесли автору широкую известность и признание
читателей.
В «Батальонах…» Юрию Бондареву удалось нащупать свое собственное
течение в широком литературном потоке. Автор не стремится к всеобъемлющему
описанию картины войны – он кладет в основу произведения конкретный боевой
эпизод, один из многих на полях сражений, и населяет свою повесть
совершенно конкретными людьми, рядовыми и офицерами великой армии.
Образ войны у Бондарева грозный и жестокий. И события, описанные в
повести «Батальоны просят огня», глубоко трагичны. Страницы повести полны
высокого гуманизма, любви и доверия к человеку. Еще здесь Юрий Бондарев
начал разрабатывать тему массового героизма советского народа, позже она
получила наиболее полное воплощение в повести «Горячий снег». Здесь автор
рассказал о последних днях Сталинградской битвы, о людях, насмерть вставших
на пути фашистов.
В 1962 году опубликован новый роман Бондарева – «Тишина», а вскоре –
его продолжение, роман «Двое». Герой «Тишины» Сергей Вохминцев только что
вернулся с фронта. Но он не может стереть из памяти отзвуки недавних
сражений. Поступки и слова людей он судит самой высокой мерой – мерой
фронтовой дружбы, боевого товарищества. В этих нелегких обстоятельствах, в
борьбе за утверждение справедливости крепнет гражданская позиция героя.
Вспомним произведения западных авторов (Ремарк, Хэмингуэй) – в этой
литературе постоянно звучит мотив отчуждения вчерашнего солдата от жизни
сегодняшнего общества, мотив разрушения идеалов. Позиция Бондарева в этом
вопросе не дает поводов для сомнений. Его герою на первых порах тоже
нелегко входить в мирную колею. Но Вохминцев не зря прошел суровую школу
жизни. Он снова и снова, как и герои других книг этого писателя,
утверждает: правда, какой бы горькой она ни была, всегда одна.