ПРОБЛЕМА ТРАГИЧЕСКОЙ СУДЬБЫ РОССИИ В ПОВЕСТИ А. ПЛАТОНОВА «КОТЛОВАН» Андрей Платонов — один из тех немногих советских писателей, которые в
своем осмыслении новой эпохи сумели перейти от принятия коммунистических
идей к их отрицанию. Платонов верил в революционное переустройство мира
искренне, почти фанатично — и ничем в этом смысле не отличался от
большинства своих современников. Ему казалось, что впервые в истории
возникла наконец возможность победить в человеке эгоизм, создать общество
«высшего гуманизма», общество, в котором благо других будет обязательным
условием собственного счастья. Но уже в первых своих произведениях Платонов
проявил себя художником, умеющим видеть мир неоднозначно, понимающим
сложность души человека. Тоска по человечности в рассказах Платонова
неотделима от внимания к отдельному человеку. Писатель — вольно или
невольно — следовал той традиции, которая была заложена в русской
литературе Гоголем и Достоевским. Очень ярко гуманизм Платонова проявился в
повести «Котлован». Тема России неотделима в этой повести от поисков
человечности, а размышления писателя над проблемами советской эпохи
трагичны и необыкновенно глубоки.
В повести «Котлован» Платонов показал российскую действительность конца
двадцатых — начала тридцатых годов как эпоху почти необратимого истощения
почвы, на которой вырастает «культура жизни» — культура человечности,
накопленная столетиями. И это истощение неизбежно означает утрату смысла
человеческого существования. Герои Платонова роют котлован для башни-общежития, дома для счастливых
обитателей социализма, отбирая для этого строительства «лучших» — самых
обездоленных, самых бедных людей. Но и взрослые и дети в повести гибнут,
«унавоживая» почву для других, став «ступенькой» ко всеобщему счастью,
достижение которого оказывается невозможным без жертв. Но фанатизм
«строителей», слепая вера в идеалы не дает им возможности усомниться в
правоте происходящего. Из всех персонажей повести только двое умеют взглянуть на эпоху со
стороны, умеют сомневаться: Прушевский и Вощев. Прушевскому, как воздух,
нужна в этом мире теплота, человечность, чувство своей необходимости не
всем, не классу, а конкретному человеку. Вощев не может, не хочет
чувствовать себя «винтиком», быть счастливым по приказу. Он русский
правдоискатель, натура двойственная, противоречивая. В начале повести Вощев уходит бродить по свету, пытаясь найти смысл
жизни. Он хочет «докопаться» до смысла всего сущего, до хода светил, до
роста былинки в поле — и роста башни будущего, на строительстве которой он
оказывается. И Вощев хочет знать, нужен ли для строительства всеобщего
счастья именно он, живой, единственный, «отдельный», а не безличная масса.
Но при этом он не протестует против конкретной бесчеловечности идеи,
участвует в коллективизации. Его желание быть личностью — невольный вызов
коммунистическому государству, а его жестокость — отражение бесчеловечной
атмосферы эпохи. Он двойствен, как и его время, соединившее в себе и мечту
о счастье, и массовые убийства.
Повесть полна безысходных метафор. Герои роют котлован для дома всеобщего
счастья, а сами спят в гробах, заготовленных для себя крестьянами,
знающими, что ждет их в пролетарском государстве. И разве только крестьяне?
Все должны превратиться в песок, в навоз, на котором вырастет цветок
«прекрасного» будущего. Между возрастами нет различия, и девочка,
потерявшая мать и нашедшая приют у строителей, тоже спит в гробу: она
обречена, как и взрослые. В соседних деревнях идет страшный процесс коллективизации, уничтожения
крестьянства, ненавистного пролетариям только потому, что у крестьянина
есть хоть какая-то личная — не общая! — собственность. Дома пусты, гуляет
ветер, а на кузне трудится за всех медведь-батрак, истинный пролетарий,
полный ненависти к «хозяевам» и фанатичного, слепого трудолюбия. Одни
запасаются гробами, не дожидаясь смерти, других сажают на плоты и сплавляют
в море, на страдания и гибель. И особенно страшна полная покорность
крестьянства, лишь изредка меняющаяся на одиночные вспышки бунта. Страх и жестокость определяют в повести атмосферу времени. Страх перед
опасностью уклониться от генеральной линии, мгновенно из своего
превратиться в предателя — и беспощадная жестокость ко всем, кто может этой
линии помешать. Таковы Чиклин и Сафонов — фанатики идеи. Таков активист,
днем и ночью со страшным нетерпением ждущий начальственных директив —
выполняющий любое, самое абсурдное указание, не задумываясь ни на секунду
над его смыслом. Там, наверху, знают, что и как надо делать для всеобщего
счастья, дело остальных — выполнять приказы. Такова Россия, ослепленная
идеей, уничтожающая саму себя. Насилие в повести распространяется на все: на живую природу и на
человека. Но дело в том, что насилие ничего не может создать, построить.
Оно способно лишь разрушать, и его итог — гробы, которые хранятся в одной
из ниш котлована. У героев «Котлована» нет и никогда не будет дома — есть
сарай, возле ямы котлована, место, где они умирают, ночлежка, но стен,
дома, семьи нет: все развеяно, все пущено по ветру. Да и зачем он нужен,
этот так и не построенный дом, если счастья в этом доме никогда не будет!
Не может быть счастья для всех, счастье существует только как бережность к
человеку. И котлован становится могилой для ребенка, для той самой девочки,
во имя которой и приносят взрослые жертвы, уничтожая и себя, и других...