Заимствованные мифологические образы и сюжеты
О.И. Уляшев
Наряду
с сюжетами и образами, восходящими к общепермскому или общефинно-угорскому
культурным пластам, в современных мифологических текстах к.-з. и к.-п.
встречается множество заимствований, что прежде всего обусловлено тесными
взаимоотношениями с соседними народами: русскими, хантами, ненцами и др..
Разумеется, в процессе усвоения и образы, и тексты претерпевают определённые, иногда
весьма значительные, изменения.
Наиболее
девственным в этом отношении является узколокальный ижмо-колвинский эпос,
впервые записанный коми фольклористами А.К. Микушевым и Ю.Г. Рочевым в 1970-х
гг. в бассейне р. Колва на границе Усинского р-на Республики Коми и Ненецкого
автономного округа от так. наз. колва яран (колвинских ненцев, ассимилированных
в ХIХ - ХХ вв. коми переселенцами), относящих себя к изьватас (коми-ижемцам).
Тексты ижмо-колвинских эпических песен, состоящие иногда из 1200-1500 строк,
представляют собой сюжеты, исполняющиеся на ижемском диалекте к.-з. языка, но
имена эпических героев, образность, мотивы и коллизии данного эпоса традиционны
для самодийского фольклора, хотя ни один текст в целом не находит в ненецком
эпосе прямого аналога или прототипа. Часто в ижмо-колвинском эпосе наряду с
заимствованными героями (Сэро Ёвле, Ёвлехупле, Вавлё, Тынгос, Тысъя, Сюдбей)
или дублируя ненецкие имена встречаются и собственно коми мифологические и
сказочные персонажи: Ёма (Юма), Гундыр-Сюдбей и др.).
Одна
из эпических песен "Керча-ю кöзяин" (Хозяин Керча-реки) легла в
основу одноимённой музыкально-драматической постановки С.Г. Горчаковой и М.Н.
Бурдина, премьера которой состоялась в 1991 г. на сцене Коми Республиканского
театра фольклора. По этому же сюжету режиссёром Г.П. Марковой в 1992 г. был
поставлен телевизионный фильм на Коми телевидении. Вероятно, колвинский эпос
привлёк внимание режиссёров своей экзотичностью, поскольку самодийские
заимствования ограничены границами проживания колвинских коми-ижемцев и широко
не распространены, так же как хантыйские элементы, встречающиеся только среди
зауральских коми-ижемцев.
Как
в к.-з., так и в к.-п., устной поэзии в целом гораздо более заметно влияние
русского фольклора. Причём в коми поэзии закрепились не только отдельные
поэтические обороты, персонажи или сюжеты, но сохранились и целые переводные
тексты былин "Илья Муромец", "Князь Роман и Марья Юрьевна",
духовных стихов "Фёдор Тирон", "Алексей - человек божий" и
т.д. Однако, в отличие от текстов лирических песен, которые переводились почти
буквально, тексты былин и духовных стихов под влиянием к.-з. традиций
подверглись существенным изменениям и значительной переработке. Особенно это
заметно не в песенных (собственно былинных), а в прозаических, сказочных
сюжетах. В последних образ Ильи Муромца полностью соответствует образу
сказочного богатыря, он совершает характерные для сказки подвиги: ищет жену,
борется с Гундыром, в погоне за старичком-с-вершок спускается в подземное
царство (как наиболее сильный из братьев-богатырей), и т.д.. В некоторых
сказках образ Ильи Муромца контаминируется с образом Ильи Великого, громовержца
по к.-з. представлениям. В ряде к.-з. сказок Илья (так же, как Аника-воин,
Святогор и некоторые другие богатыри) символизирует богатырскую силу, которую
получает напрямую от него, от его останков - лы гуреб (букв. "костей
груда"). В некоторых вариантах герой забирает мизинцем со рта умирающего
Ильи пену, с которой переносится богатырская сила. (Ср. способы овладения магической
силой к.-з. и к.-п. колдунами через выделения, рвоту и т.д.: см. Тöдысь).
В отдельных вариантах герой собирает "красную кровь" Ильи, в которой
содержится жизненная сила, и выливает "чёрную кровь". В сказках, в
которых Илья Муромец выполняет лишь функцию дарителя чудесной силы, являясь
олицетворением богатырства вообще, а не действующим богатырём, он называется
важ багатыр ("древний богатырь") или важ йöз пыкöд
("древних людей опора"), в чём несомненно просматриваются параллели с
представлениями к.-з. и к.-п. об умерших предках (Важъяс, важжес, важ
йöз). Ещё один эпитет Ильи, Роч му кутысь ("Русской земли
держатель"), связывает образ с к.-п. Перой-богатырём и такими эпическими
образами, как Педöр Кирон и Кирьян Варьян, которые также вошли в к.-з.
фольклор из русской народной поэзии.
Образ
богатыря Педöр Кирон (Педэр Тирон), героя вв. впеч. эпических песен,
восходит к греческим апокрифам и славянским духовным стихам о змееборце Тироне.
В русских духовных стихах Фёдор Тирон (Тирин, Тиранов) подобно св. Фёдору греч.
апокрифа бьётся с неверными, пленяет их и приводит к царю. В русских сюжетах
развиваются в основном мотивы похищения женщины змеем о 12-ти головах, 12-ти
хоботах, освобождения её сыном и спасения гроба господня. В к.-з. эпическом
сюжете эти мотивы отсутствуют, но, в свою очередь, тексты, так же как песни о
Кирьян Варьяне, обогащаются мотивами и образами к.-з. богатырских сказок и
к.-з., к.-п. преданий, в которых рассказывается о битве с тотарами,
вöрöг (враг), немчу-тотара (немцы-татара), йöгра-яран (угры-ненцы).
Герой наделяется устойчивым эпитетом Роч му кутысь (Русскую землю держащий).
Песни
о Педöр Кироне и Кирьян Варьяне сюжетно-тематически подразделяются на три
группы. В первую группу входят, как и в сказаниях о к.-п. Пере, тексты о
нападении чужеземцев на царя (князя). Царь шлёт гонцов за богатырём. Весть об
их приближении доставляют герою вещие птицы: катша (сорока), кырныш (ворон),
дзодзöг (гусь). Птицы произносят устойчивую фразу-формулу: "Тэнö
корöны гымкöд воча, чардкöд паныд" "Тебя зовут против грома,
против молнии". В большинстве вариантов Педöр Кирон видит во сне
тучи, гром, молнию, дождь, а затем птиц, за отгадку сна он обещает дать
соболиный тулуп. Мать богатыря (Ликерина, Темруковна, Семруковна, Кемруковна),
даёт сыну благословение на битву только после того, как гонцы приезжают на
12-ти конях.
Вторая
группа песен посвящается описанию ратного подвига и гибели богатыря от
"семидесяти семи ран". В этой группе особо выделяются эпизоды
прощания с боевым конём и прихода коня с вестью о смерти Педöр Кирона, о
которой мать, жена, родные заранее узнают по приметам, традиционным для
сказочной прозы. Тексты второй группы сближаются с текстами к.-з. баллад и
исторических песен о смерти героя.
В
третьей группе внимание акцентируется на описании битвы и мотиве награждения
героя царём: богатырь освобождает народ от врага, спасает страну и царя, затем
отказывается от царских даров (золота-серебра) и просит в награду лишь лесные
угодья. Тексты данной группы наиболее близки к эпическим преданиям о Пере.
Своеобразно
переработаны в к.-з. фольклоре и русские духовные стихи об Алексее-человеке
божьем, несколько вариантов которых зафиксировано у нижневычегодских коми. Они
весьма отличаются от других эпических текстов к.-з.: с одной стороны, в них
отсутствует героическое начало, свойственное песням о Педöр Кироне, Кирьян
Варьяне и др., а с другой стороны, не сохраняются мотивы христианского
мученичества, подвижничества, характерные для русских духовных стихов.
Öлексей божöй в к.-з. фольклоре скорее тяготеет к образу героя
новеллистических или волшебных сказок, мотивы которых присутствуют в тексте.
Даже жена Öлексея божья носит имя сказочной героини - Марпа-саровна
(Марфа-царевна). Хотя развитие сюжета происходит не совсем по-сказочному пути.
В коми тексте внимание акцентируется на несчастной семейной жизни героя и
героини, что более свойственно несказочным жанрам.
Из
русского фольклора заимствованы также образы Мича Рöман (Красивый Роман) и
Рöманича (Романица). В основе к.-з. песен о Романе и Романице, близких к
балладам, лежит сильно переработанный сюжет русской былины "Князь Роман и
Мария Юрьевна". Текст переработан в традициях коми баллад о полонянках,
поэтому основным персонажем, в отличие от русских версий, становится
Рöманича, а не её муж (жених). Образ Мича Рöман в к.-з. балладах
лишён каких бы то ни было героических черт, - это лицо скорее
пассивно-страдательное: Роман выдаёт жену врагам, не выдержав пыток, а затем
плачет до тех пор, пока Рöманича, убежав из плена сама не возвращается к
нему. Побег героини, переход через водные преграды описываются в традициях
волшебных сказок и песен о полонянках.
В
фольклоре к.-з. и к.-п. встречаются и другие заимствования, как в обрядовой и
лирической песенных жанрах, так и в сказочной и несказочной прозе. Однако,
наиболее выпукло, несмотря на все изменения сюжетов и переосмысление образов,
они представлены в эпических жанрах, что, вероятно связано со специфическим
характером контактов с соседними народами.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.sati.archaeology.nsc.ru/