Крепость Орешек
Остров на истоке Невы, кажется, впервые упомянут летописью под
1228г., когда новгородцы во время похода на финское племя емлян “отступиша в
островълець”. На островке размером 200 * 300 м (современные измерения),
отстоящем от обоих берегов Невы примерно на 400 м, действительно можно было
укрыться, особенно ввиду вражеского войска. Этот кусочек суши, вероятно,
издревле использовался для стоянки торговых караванов, остановки и ночевки
ратей и был, так сказать, ничейной землей.
В течение всего XIIIв., на острове не было постоянного
населения. При первом упоминании он еще не имеет названия. Остров использовали
как наблюдательный пункт, естественное убежище, безопасную станцию и уходили с
него “без боя” так же легко, как и приходили. Несомненно, что во время летучих
посещений были оценены географические преимущества острова. Так, в 1284 г.,
по-видимому, в этом месте новгородцы и ладожане, “сташа на усть Невы”, разбили
шведов, намеревавшихся “на кореле дань взяти”.
В 1323 г. “ходиша новгородци с князем Юрьем и поставиша город
на усть Невы, на Ореховом острове, туто же приихавше послы великы от свейского короля и доконцаша мир
вечный с князем и с Новымъгородом по старой пошлине”. Из этого сообщения видно,
что заложение внуком Александра Невского великим московским князем Юрием
Даниловичем повой крепости мыслилось как важная политическая акция, связанная
с заключением Ореховского мира. Так, в эпоху могущества Великого Новгорода на
берегах Невы появился порубежный форпост. Возникновение повой крепости было
вызвано рядом причин, причем основными были военно-стратегические и торговые.
Новгородцы, равно как и их противники, понимали, что “крепость проход из
Ладоги в Неву и из Невы в Ладогу содержит в своей власти”. В 1323 г. послы
шведского короля впервые увидели новую крепость, которая отныне стала центром
большой пограничной округи, начинавшейся на р. Сестре и включавшей устье Невы.
Что представлял собой ново созданный новгородский форпост? Его
площадь, как показали археологические исследования, составляла 8500м2 и
была тесно застроена однокамерными деревянными жилищами (раскопками В. И.
Кильдюшевского вскрыто 17 срубов). Исходя из того, что площадь каждого из таких
домов (включая проходы и пристройки) составляла 50—55 м2, а в
острожке были две взаимно перпендикулярные улицы шириной 4 м и, очевидно,
какие-то общественные здания, число одновременно построенных жилищ приближалось
к 130, а численность их обитателей—к 400. Взрослые 100—130 хозяев жилищ и
образовывали гарнизон острова. Таким образом, речь идет о новооснованном по
единому плану новгородскими колонистами (видимо, из свободных людей) военном
поселении.
И вот в 1352 г. “новгородцы заложиша город Орехов камен”.
Новое строительство было вызвано общенародным наказом п. видимо, быстро
осуществилось. “Добиша челом новгородьци, бояре и черные люди архиепископу
новгородьскому, владыце Василию, чтобы “еси, господине, ехал, нарядил костры во
Орехове, — и он, ехав, костры нарядил”.
Оборонительные постройки Орехова.
Крепость 1352 г. на поверхности земли не сохранилась.
Представлялось, что ее остатки надо искать в основании более поздних оборонительных
построек. Молва, записанная в формуляре Шлиссельбургской крепости (рукопись
1874 г.), утверждала, что эти стены и башни были сложены из булыжного камня,
одетого с обеих сторон плитой. Найти исчезнувшую крепость казалось
маловероятным. И вдруг у стен церкви XIX в., в центре
крепостного двора, почти непосредственно под современной мостовой (на глубине
0.3—0.5 м), во время раскопок 1969 г. показался ряд валунов. Их расчистили, и
стало ясно, что это не отдельные камни, а необычная для данных мост кладка,
состоящая из крупных (в поперечнике до 0.5—0.7 м) и мелких валунов на
известковом растворе, с лицевыми выравнивающими прокладками серого, коричневатого
и зеленоватого плитняка
Напрашивалось предположение о дворце, тереме, церкви, отдельно
стоящей башне. Из земли между тем открылась внушительная стена толщиной 2.7—3.3
м. Верх ее оказался срезанным примерно на один уровень. Кладка связана
известковым раствором кремового оттенка с примесью кварцевого песка и
глинистых включений (обычная ширина швов 2—4 см). Камни, пролитые раствором,
возвышались на высоту 1.3 м: ниже видны пустоты от торцов сгнивших
бревен-лежней, располагавшихся перпендикулярно к наружной плоскости стены: на
расстоянии 1.5—2 м друг от друга. Еще ниже ряда лежней (на глубине от
1—1.3 до 2.3—2.6 м от верхнего среза стены) начиналась кладка из трех-четырех
рядов крупных валунов (без плиты), уложенных не па растворе, а на глине. Сухая
кладка являлась “подземной” фундаментной частью стены и, судя по примыканию
тонкого культурного слоя с черепками XIV—XV вв., в древности большей частью
прикрывалась землей. Подошва стены заложена прямо на материковую глину.
Обнаруженный в 1969 г. 35-метровый по длине участок оказался
лучшим по сохранности северным пряслом стены четырехугольного укрепления, в
ходе работ последующего года вскрытого почти по всему доступному периметру.
Части западного прясла стены были открыты на глубине 0.1—1.5
м. Кладку частично перекрывал слой с черепками XVI в. Крупные и мелкие валуны
лежали в один-два ряда без раствора, достигая по высоте (от подошвы) 1 м.
Ширина стены, сохранившейся здесь в основном только в фундаментальной части, —
3.1—3.5 м. 17-метровый по протяженности массив кладки восточного прясла был
обнаружен в районе стены крепости московского периода у ворот, выходящих к
Ладожскому озеру. Его конструкция не отличалась от описанных выше. Этот участок
кладки был использован в качестве устоя лестницы крепости конца XV—начала XVI
в.
Южное прясло стены не сохранилось, так как попало в трассу
более поздних стен крепости московского периода и было уничтожено. Местоположение
этой преграды, однако, угадывается по завороту западного прясла. Поисковые
шурфы в данном районе обнаружили сплошную каменную вымостку внутри описанных
стен. Речь, очевидно, идет о замощении части двора в пределах ограждения 1352
г.
Все выявленные в 1969—1970 гг. участки стен общей протяженностью
около 200 м (стена в ряде мест разрушена постройками XVIII— XX вв.) позволили
достоверно воссоздать три прясла сооружения, охватывавших самую высокую,
юго-восточную часть острова площадью 90Х100 м. Восстанавливается длина
северной, восточной и западной стен этого ограждения (соответственно 90, 83, 83
м) и предположительно южной (около 95 м); следовательно, по своему плану
укрепление приближалось к прямоугольнику (или трапеции) и общая длина его стен
достигала 351 м.
Прясла стен имеют местами некоторый выгиб и свидетельствуют,
что разбивка плана была осуществлена без идеальной угломерной точности. Имел
отношение к этому и рельеф местности: так, например, изгиб участка восточной
стены следует изгибу береговой линии. При этом почти соблюден бросающийся в
глаза регулярный принцип размещения стен — все прясла относительно
прямолинейны, что, несомненно, связано с желанием создать замкнутое ограждение
с приблизительно равномерной протяженностью всех четырех фронтов.
Примерно на середине длины вскрытой северной стены укрепления
был обнаружен проездной проем, снабженный парными боковыми пилонами. Ширина
прохода 1.6—2.3 м; сохранилась и его вымостка. Ворота (это видно на пилонах) уцелели
(на высоту 1.45 м от вымостки прохода) до пяты арочного свода. Наружные части
ворот усилены двумя боковыми выступами, и в их толще открыты гнезда двух
вертикальных бревен, приспособленных, очевидно, в качестве пазов для движения
опускной решетки — герсы. Воротное полотнище находилось за герсой. Его
местоположение определяется двумя пазами для пропуска воротного засова. Этот
засов мог полностью утапливаться в западной половине ворот, где глубина паза
составляла 3 м.
Стены и башни, раскопанные в 1969—1970 гг., судя по всему,
были не разрушены во время какой-либо осады, а преднамеренно сломаны примерно
на один уровень при строительстве в начале XVI в. фортификации,
приспособленной к пушечному бою, и местами перекрыты слоем с находками XVI—XVII
вв. При расчистке кладки оказалось, что развал ее разрушенной части тянется в
напольную сторону на 30—40 м. Камень снесенных частой постройки, видимо, не
предназначался для дальнейшего использования — его просто рассыпали по
поверхности.
Полное выявление стен, башен и границ сооружения, а также воссоздание
его плана явилось одним из главнейших
достижений работы экспедиции по изучению древнего Орешка. Сразу возник вопрос
об интерпретации найденного бесспорно военно-инженерного сооружения.
Идентичность техники кладки, отсутствие всюду каких-либо разъединяющих швов,
единство в размерах, одинаковость строительного материала и раствора на
исследованных участках убеждали, что это одновременно построенное укрепление.
Причем характер и приемы кладки, детали устройства, стратиграфия, находки — все
указывало на XIV в. как время его создания.
Ореховская Воротная башня своим устройством несколько напоминает
такие же сооружения Новгородского острога конца XIV в.; правда, она меньше
последних.
При всех сравнениях крепость 1352 г. во многих деталях явилась
объектом новым и редким. Речь идет о памятнике архитектуры общерусского
класса, сооружении, новаторском для своего времени. Из всех дошедших построек
доогнестрельного периода ореховская стена — одна из лучших по сохранности и
обилию деталей, а Воротная башня — ныне древнейшая из всех дошедших на
северо-западе Руси средневековых башен. Древнейшей является и ее герса
(появление герс относили к XV в.). Вынос Воротной башни, равный 2 м.
предполагает некоторую возможность фланкирования с верхнего яруса боя. Такой же
или даже большей возможностью обладали, очевидно, и другие башни. Думаю, что
расстановка башен была в данном случае подчинена принципу сплошного
околостенного фланкирующего прострела. Обращают, далее, внимание прямоугольное
построение плана и заданная длина прясел (83—95 м), сопоставимая с обычным
средним перестрелом из лука или арбалета.
Трапециевидные и прямоугольные по плану крепости спорадически
строились на Руси в Х—начале XVI в. Постоянство, с которым возводились
сооружения этого типа в разных районах и в разное время, наводит на мысль, что
их использование не было таким эпизодическим и разрозненным, как может
показаться с первого взгляда. До сих пор, в частности, считали, что крепости
подобных очертаний (с прямолинейными пряслами стен) появились на северорусской
территории лишь с середины XV в. прежде всего в Псковской земле (Володимерец,
Кобыла, Красный Городок и др.). На примере Орехова (возможно, уже четырехугольного
в 1323 г.), а также Орлеца, построенного в 1342 г. видно, что военные объекты
упомянутой формы сооружались на севере веком раньше и в свою очередь могли
отражать еще более глубинные традиции древнерусского градоделия. Общая особенность
таких крепостей Х—XV вв. в том, что их длинная сторона обычно обращена к
наиболее безопасной зоне (обрыву, реке, озеру, болотистой низине), а короткая
(одна или две) расположена с приступа.
Орешек являлся не только центром мирного судоходства по Неве и
защитником земледельческой округи, но и базой военного флота. Об этом судят по
одному косвенному воспоминанию. Во времена новгородско-ливонской войны
1443—1448 гг. шведский наместник в Выборге послал на Неву лазутчика, и тот,
побывав в Орешке, разведал, что русские собирались отправить под Нарву на
ладьях 2500 человек. “Но ему никак не удалось расспросить, сколько ладей их
туда повезут.
И эти самые ладьи должны отвезти туда весь их провиант и снаряжение”.
Итак, к середине XV в. Орешек представлял островную крепость,
состоящую из двух линий крепостных сооружений: кремля 1352 г. и посада 1410
г., разделенных рвом, переоборудованным в канал и, очевидно, приспособленным
для стоянки кораблей. Заложенный в качестве порубежного опорного пункта Орешек
в новгородский период своей жизни превращается в торговый город и порт.
При подготовке данной работы были использованы материалы с
сайта http://www.studentu.ru