Истоки и вехи Третьей мировой войны (холодной)
В.П. Зимонин, доктор исторических наук
Последние
десятилетия второго тысячелетия н.э. отличались невиданным ранее по своей
остроте глобальным противостоянием крайне враждебных относительно друг друга
социальных систем, не приведшим, однако, к глобальной «горячей» войне. Имя
этому феномену – «холодная война».
Что
же собой представляет «холодная война»? В разное время и различные люди пытались
давать этому явлению, возникшему на исходе второго тысячелетия, свои
определения. Президент США Дж. Буш назвал «холодную войну» «большой войной», на
ведение которой только американцы истратили около 4 (по некоторым данным 5 и
более) трлн долларов. Авторы «Советского энциклопедического словаря» за 1984 г.
определяют «холодную войну» как «термин, означающий враждебный политический
курс, который правительства западных держав стали проводить в отношении СССР и
других социалистических государств по окончании второй мировой войны» [1]. В
предисловии к солидному изданию под редакцией Л.Н. Нежинского «Советская
внешняя политика в годы «холодной войны» (1945 – 1985): новое прочтение»
выражается мнение (видимо, коллектива авторов), что «холодная война» означала политическую,
идеологическую, экономическую и локальную военную конфронтацию двух
антагонистических систем – капиталистической и социалистической (а в рамках
этих систем – прежде всего США и СССР), в состоянии которой они пребывали все
послевоенные десятилетия вплоть до исхода 80-х годов и которая по ряду причин,
к счастью, не переросла в третью мировую войну [2]. Видный политический деятель
СССР доктор исторических наук В. Фалин и японский профессор X. Сирай, напротив,
рассматривают «холодную войну» именно как «третью мировую войну» [3]. Автор
серии статей о локальных войнах В. Петров также считает, что «завершившаяся в
начале 90-х годов «холодная война» по своей опасности для всего человечества,
влиянию на судьбы стран и человеческих поколений была по существу третьей
мировой войной» [4].
Действительно,
«холодная война» причинила народам мира много горя и страданий, не раз ставила
идеологически разделенное человечество на грань новой «горячей» мировой войны,
не позволяла направить огромные непроизводительные военные расходы на нужды
развития. Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Б. Гали в свое
время свидетельствовал, что с момента создания этой организации в 1945 г. на
начало 90-х годов в мире произошло более 100 крупных конфликтов, в которых погибло
около 20 млн человек. Он считает, что противоборство на протяжении десятилетий
«холодной войны» не позволило ООН выполнить ее изначальные обещания, что она
«была лишена возможности что-либо сделать во многих из этих кризисных ситуаций
из-за тех – в общей сложности 279 – вето (по сути идеологических вето. – Ред.),
которые были использованы в Совете Безопасности и которые явились наглядным
отражением противоречий того периода» [5]. По окончании «холодной войны» в ее
заидеологизированном варианте такое право вето не использовалось с 31 мая 1990
г. [6].
Глобальные
расходы на оборону в конце 80-х годов прошлого века составили в годовом
исчислении около 1 трлн долларов США. Между тем для проведения миротворческих
акций ООН требовалось лишь около 3 млрд долларов в год. Цифры несоизмеримые, но
военные расходы ежегодно аккуратно изымались у миллионов налогоплательщиков, и
Организация Объединенных Наций постоянно ощущала при этом задолженность по
взносам на миротворческие цели, равную почти одной трети от необходимой суммы.
Все эти годы информационно-пропагандистские баталии «холодной войны»
подпитывали локальные «горячие» источники войны и держали на голодном пайке
усилия ООН по поддержанию мира – до 1992 г. на миротворческие операции было
выделено лишь 8,3 млрд долларов [7].
На
наш взгляд, «холодная война» – это родившийся в результате крупных
военно-политических изменений в мире по итогам второй мировой войны способ
конфронтационного сосуществования двух полярных глобальных систем, форма их
борьбы с целью не допустить доминирования противоположной стороны и навязать
свои условия политико-экономического развития. В основе ее лежат
мировоззренческие факторы, непримиримость враждебных идеологий, базирующихся на
разных формах собственности и способах производства. В отличие от «горячих
войн», основным содержанием которых является вооруженное противоборство,
«холодная война» ведется во всех сферах (военно-политической, экономической,
научно-технической, культурной, информационной и др.) жизни и деятельности
противоборствующих сторон. По своим последствиям – влиянию на судьбы
человечества, людским потерям, ущербу, нанесенному окружающей среде, –
«холодная война», действительно, сравнима с «горячими» первой и второй мировыми
войнами. Ее рецидивы сказываются на развитии международных отношений и в
настоящее время.
Существует
множество мнений относительно причин и временных пределов «холодной войны».
Некоторые исследователи считают, что она началась после Октябрьской
социалистической революции и появления советской власти. И приверженцы этого
мнения по сути правы. Вплоть до 1933 г. (признание Соединенными Штатами
социалистического государства – СССР) между Западом и Востоком существовала
железобетонная стена непонимания и идеологической вражды, да и в последующие
годы полной нормализации отношений между Советским Союзом и странами капитала
достичь не удалось. Некоторые (их немного) считают началом «холодной войны»
мюнхенский сговор руководителей, любящих, когда их называют «демократическими»,
Великобритании и Франции с Гитлером в 1938 г. по разделу Чехословакии.
Антисоветский оттенок «умиротворения» фашизма был очевиден. По мнению
большинства исследователей, начало «холодной войны» следует относить к периоду
завершения второй мировой войны и первых послевоенных лет [8]. Распространено
мнение, что отсчет «холодной войны» начинается с фултонской (март 1946 г.) речи
видного британского политического и государственного деятеля У. Черчилля. И это
тоже в какой-то мере справедливо, так как о борьбе с коммунизмом было сказано
открыто и громогласно, и никем другим, а великим консерватором У. Черчиллем, и
ни в каком ином месте, а в США, причем в присутствии президента Г. Трумэна.
Не
отдавая предпочтения ни одной из вышеназванных версий, российский историк A.M.
Филитов ищет «момент начала» «холодной войны» путем анализа «коренной
характеристики и особенности» этой войны. «Она, -считает Филитов, – указывает
на «ядерный фактор» как на новый, революционно новый фактор послевоенной
мировой истории. Несколько упрощая, можно сказать, что состояние «холодной
войны» определялось гонкой ядерных вооружений. Предлагаемое определение,
разумеется, неполное, но оно передает основную специфику «холодной войны» и,
думается, позволяет вполне точно датировать и момент ее начала». «Для этого, –
считает незаурядный российский историк, – достаточно проследить динамику роста
атомного потенциала США, используемого в военных целях. Официальных данных
здесь до сих пор нет, но приводимые в работах некоторых исследователей цифры
дают следующую картину: в 1946 году США имели 6 атомных бомб, в 1947-м – 13, в
1948-м – около 50, в 1949-м – около 250, в 1950-м – около 450. Нетрудно
заметить, что момент «перелома» кривой – это 1948 год. Советский Союз вступил в
эту гонку годом позже (первое ядерное испытание он провел в сентябре 1949 г.),
данные о развитии его атомного потенциала и поныне остаются строго
засекреченными. Но и для СССР 1948 год был переломным: до этого начиная с 1945
года его вооруженные силы постоянно сокращались, с 1948-го их численность стала
расти; преимущество в области обычных вооружений, видимо, рассматривалось как
известная компенсация за отставание в ядерной гонке» [9].
Мы
также намерены в той или иной степени коснуться «атомного фактора» и его
существенной роли в годы «холодной войны». Атомное оружие, действительно, на
долгие годы стало оружием «холодной войны».
Рассуждения
A.M. Филитова, на наш взгляд, ценны, в первую очередь тем, что они делают
очевидным тот факт, что отнюдь не Советский Союз явился инициатором
использования атомной дубинки в баталиях «холодной войны». Следует согласиться
и с суждением российского ученого о том, что путь сползания к «холодной войне»
«не был прямым и гладким». Это, действительно, «была ломаная, извилистая линия,
в дипломатии обеих сторон имелись элементы и конфронтации, и компромиссности,
хотя первые явно превалировали. Эта была «атомная дипломатия», но не в смысле,
что речь всегда и при всех обстоятельствах шла об «атомном шантаже» и жестком
противостоянии ему, а в том, что атомный фактор, постоянно присутствуя в ней, определяющим
образом влиял на межгосударственные отношения» [10].
Вместе
с тем, как представляется, жесткая увязка «момента начала» «холодной войны» с
появлением атомного оружия является недостаточно убедительной. И уж совершенно
невозможно по данной методологии определить «момент окончания» этой войны: она,
по устоявшемуся мнению, завершилась, а ядерное противостояние продолжается.
Существуют
толкования и о массе «подрубежей» развития «холодной войны» – берлинские
кризисы, корейская войны, карибский кризис и т.д.
Говорят
и об объективных факторах – появлении социализма или победе СССР и создании
соцсистемы в результате второй мировой войны. Говорят и о личностном факторе,
дескать дальновидный Ф.Рузвельт рано умер, а диктатор И.Сталин слишком долго
жил, и его непомерным амбициям некому было противостоять. Результат – «холодная
война» (такая «концепция» выдвигалась одним западным ученым на конференции по
проблемам «холодной войны» в Москве в январе 1993 г.).
Однако,
на наш взгляд, истоки «холодной войны» в ее наиболее общем понимании как
способа жизни мирового сообщества после второй мировой войны (вплоть до рубежа
80 – 90-х годов) следует искать во вполне объективных событиях, в реалиях
последней мировой войны, особенно ее завершаюшего этапа, в том, как формировались
и каковыми сложились итоги этой войны [11]. И если уж увязывать начало
«холодной войны» с какой-то «злой личностью», то скорее всего на эту роль,
действительно, более всего претендует У. Черчилль, но начал он ее играть
задолго до выступления со своей знаменитой фултонской речью. Многие
исследователи, однако, полагают, что не стоит искать какого-то одного виновника
разжигания «холодной войны». Время было острое, конфронтационное... «Искать
виновника «холодной войны», – считает начальник Института военной истории
Министерства обороны РФ профессор В.А. Золотарев, – бесперспективно, поскольку
в мировой политике все взаимосвязано и любая акция одной стороны, давшая на
первый взгляд исходный стимул эскалации враждебности, при более глубоком
изучении вопроса окажется ответным ходом на какой-то конкретный шаг оппонента»
[12]. На международных встречах историков и политологов все громче раздаются
голоса: не несут ли обе стороны в равной степени ответственность за разжигание
«холодной войны» и, особенно, за то, что она продолжалась столь долго?
Ситуация
складывалась постепенно. «Холодная война» зрела в горниле «горячей» второй
мировой войны вместе с развитием кризиса антифашистской коалиции. При этом
можно отметить ряд парадоксов.
Первые
признаки кризиса коалиции проявились уже в 1943 году. Произошел коренной
перелом в войне с Германией в результате битвы за Сталинград и Кавказ,
состоялась Курская битва, наши войска после битвы на Днепре вышли к довоенным
границам Советского Союза. Ни у кого уже не было сомнения в том, что СССР один
может изгнать врага со всей территории в Восточной Европе – своей и соседних
государств – и разгромить нацистского зверя в собственном логове, лишив могучие
союзные державы, США и Великобританию, славы победителей.
Подобная
перспектива развития ситуации стала очевидной в канун работы Тегеранской
конференции руководителей союзных держав в конце ноября – начале декабря 1943
г. Достижениями конференции следует признать решение США и Англии открыть через
полгода второй фронт (хотя обещания о его открытии давались и в 1942, и в 1943
гг., но так и не были выполнены) и обязательство СССР вступить в войну против
Японии вскоре после разгрома Германии.
Однако
на ход и результаты конференции повлияли острые негативные моменты. Дело в том,
что, по мере того как возможность освобождения Красной Армией стран Центральной
и Юго-Восточной Европы становилась все более реальной и приближалось время
вступления СССР в войну с Японией, в стратегических концепциях правящих кругов
западных союзников, в первую очередь Англии, на передний план стали выдвигаться
антисоветские мотивы, боязнь допустить ослабления позиций капитализма и
укрепления влияния социализма в мире. Парадоксом, однако, являлось то, что
обеспечить сдерживающие, антисоветские по сути действия можно было только на
путях расширения военного сотрудничества с СССР, на путях наращивания
англоамериканского вклада в систему общих усилий антигитлеровской коалиции в
Европе. Именно в этих целях и был открыт второй фронт: не допустить
распространения «красной опасности» (уже не в виде идеологии, а в виде солдата
Красной Армии с ружьем) на просторах Европы.
Другой
парадокс заключался в том, что по той же причине и исходя из тех же
антикоммунистических целей в Тегеране и Каире, куда после отъезда И.В. Сталина
перебрались Ф. Рузвельт и У. Черчилль для продолжения встреч с гоминьдановским
лидером Китая Чан Кайши, было решено искусственно затормозить операции
союзников на Азиатско-Тихоокеанском театре войны. Взять, к примеру, Бирму. Уже
на рубеже 1943-1944 гг. японцы потеряли здесь стратегическую инициативу. Даже
Рузвельт поначалу не мог понять, почему же британцы и китайцы не хотели
активизации здесь военных действий. «Ларчик», однако, открывался просто. Об
этом с генеральской прямотой сказал американцам начальник британского
имперского генерального штаба А. Брук, который заявил, что быстрое изгнание
японцев из Бирмы может «превратить ее в огромный вакуум», а это шло вразрез с
основными политическими и стратегическими установками правительства
Великобритании.
Что
же это мог быть за «вакуум», и чем же он так пугал британскую империю? А дело
заключалось в том, что сразу же после освобождения Бирмы перед английским
правительством неминуемо должна была возникнуть сложная политическая проблема –
как быть с этой отобранной японцами британской колонией? Предоставлять ей
независимость, тем более выпускать ее из объятий капиталистической системы, в
планы Лондона не входило, но и оставлять ее на довоенном колониальном положении
было невозможно, ибо это грозило разоблачением политики английских
колонизаторов, способствовало бы росту национально-освободительного движения и
в Бирме, и в Индии, и в других странах Южной и Восточной Азии, где рос
авторитет коммунистического Советского Союза. Вместе с тем англичане боялись и
распространения на Бирму контроля США игоминьдановского Китая. Последний также
боялся, что усиление борьбы на китайско-бирманской границе ослабит натиск
японцев против коммунистических сил Китая, а значит усилит их борьбу против
антикоммунистически настроенного Гоминьдана. Вот почему в то время, несмотря на
благоприятные условия и перевес сил, ни в Бирме, ни в Китае, ни на
Тихоокеанском ТВД (где в случае ускорения событий ситуация, аналогичная той,
что боялись британцы, могла сложиться, например, в бывшей американской колонии
– Филиппинах) до осени 1944 г. союзниками не было предпринято ни одной
стратегической операции.
Теперь
перейдем к событиям 1945 года. Скажем несколько слов о конференции союзников в
Ялте (февраль 1945 г.), где речь шла о завершении войны против Германии и
Японии и о послевоенном устройстве мира. Здесь вплотную встал вопрос о
вступлении Советского Союза в войну против Японии.
Следует
отметить, что британскую делегацию вопросы войны на Тихом океане и теперь
волновали гораздо меньше, чем американскую. «Дальний Восток не играл никакой
роли в наших официальных переговорах в Ялте», -отмечал У. Черчилль в своих
мемуарах [13]. Однако британский премьер острее, чем президент заокеанских США
Ф. Рузвельт, чувствовал рост авторитета и влияния Советского Союза в мире,
особенно в Евразии, и очень опасался его дальнейшего усиления, что неминуемо
должно было, по мысли У. Черчилля, привести к трениям между ведущими державами
мира после войны. В откровенной беседе вечером 8 февраля с И.В. Сталиным,
характеризуя уровень сотрудничества союзных держав, Черчилль сказал: «...Мы
понимаем, что достигли вершины холма, и перед нами простирается открытая
местность. Не будем преуменьшать трудности. В прошлом народы, товарищи по
оружию, лет через пять-десять после войны расходились в разные стороны» [14].
Уже тогда У. Черчилль готовился к такому разводу. Однако, парадокс ситуации
опять заключался в том, что и США, и Англия вынуждены были снова просить СССР о
его вступлении в войну против Японии, заранее зная о негативных для них политических
последствиях. Но другого пути не было.
Дело
в том, что военные эксперты США были уверены, что война на Тихом океане
продлится еще как минимум 18 месяцев после полной капитуляции Германии, даже
если участие в ней СССР будет широкомасштабным [15]. Без участия же Советского
Союза в главных сражениях на континенте эта война могла длиться неопределенное
время и унести около 10 млн жизней японцев и, что особенно волновало Вашингтон
и Лондон, – не менее 1,5 млн жизней воинов союзных армий, в т.ч. около 1 млн
американцев.
Между
тем первые зерна недоверия были брошены союзниками еще в ходе войны против
основного противника – Германии, противника, против которого лидеры Большой
Тройки обязались вести борьбу бескомпромиссную. Показателен в этом отношении
инцидент с переговорами англо-американской стороны с немцами в Швейцарии за
спиной Советского Союза в марте 1945 г., что немедленно стало известно
советской разведке. В Вашингтоне и Лондоне пытались представить проводившиеся в
Берне переговоры с высокопоставленными нацистскими военными руководителями
«попыткой проверить полномочия генерала Вольфа». Однако В.М. Молотов 22 марта
заявил, что во всем этом «Советское правительство усматривает не какое-либо
недоразумение, а нечто худшее».
3
апреля 1945 г. от И.В. Сталина телеграмму получил американский президент Ф.
Рузвельт. В словах Сталина слышались нотки горечи и обиды, но он был крайне
жестким в своих выводах:
«Получил
Ваше послание по вопросу о переговорах в Берне.
Вы
совершенно правы, что в связи с историей о переговорах англоамериканского
командования с немецким командованием где-то в Берне или в другом месте
«создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия».
Вы
утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не
информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании
имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они
закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на
западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на
восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить
для немцев условия перемирия.
Я
думаю, что мои коллеги близки к истине. В противном случае был бы непонятен тот
факт, что англо-американцы отказались допустить в Берн представителей
Советского командования для участия в переговорах с немцами.
Мне
непонятно также молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку со
мной по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно,
что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит
англичанам.
Я
понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате
этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку
англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии
почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать
это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников – русских?
И
вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили
войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией –
с союзницей Англии и США.
Понятно,
что такая ситуация никак не может служить делу сохранения и укрепления доверия
между нашими странами.
Я
уже писал Вам в предыдущем послании и считаю нужным повторить здесь, что я
лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный шаг,
сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед
принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками»
[16].
В
конечном счете инцидент был смягчен, западные союзники заверили И.В. Сталина в
искренности своих действий и намерений. Однако каждая из сторон осталась
убежденной в правоте своих позиций.
Итак,
не успели отгреметь последние залпы мировой войны в Европе, как мир начал
постепенно скатываться в «окопы» новой, на этот раз «холодной войны».
Военно-политическое руководство бывших стран-союзниц по антигитлеровской
коалиции в рамках своих военных ведомств начали подготовку к послевоенному
противостоянию. Классовые и геополитические противоречия между Востоком и
Западом выходили на первый план, холод недоверия опускался на Европу и мир в
целом.
Тем
временем ряды сторонников ухудшения отношений с СССР на Западе росли. После
завершения разгрома Германии, по мере приближения окончания второй мировой
войны, проблемы взаимоотношений между ведущими державами антифашистской
коалиции стали еще более обостряться.
12
мая 1945 г., спустя всего лишь несколько дней после торжеств по случаю
подписания Акта о капитуляции немецких войск, У. Черчилль направил новому
президенту США Г. Трумэну жесткую антисоветскую телеграмму. которая
заканчивалась словами: проблема урегулирования с Россией прежде, чем наша сила
исчезнет, затмевает все остальные проблемы» [17].
Еще
одним историческим парадоксом является то, что решающий толчок к развертыванию
«холодной войны» был дан именно в дни ликования по поводу совместной победы
союзников над нацистской Германией. Эта победа привела к кардинальным
изменениям в мировой военно-политической ситуации, связанным с резким
(безусловно, заслуженным, завоеванным кровью) повышением международного
авторитета Советского Союза, к росту его влияния на судьбы народов, в первую
очередь Европы. Это не могли не видеть и с этим никак не могли смириться лидеры
США и Великобритании. Победа над Германией стала тем рубежом («холмом», по
словам У.Черчилля), стоя на котором западные державы были вынуждены
осмотреться, решить для себя: а отвечает ли сложившийся в годы второй мировой
войны союз реалиям послевоенного времени.
Вот
как видел ситуацию в тот переломный момент истории британский лидер:
«Уничтожение военной мощи Германии повлекло за собой коренное изменение
отношений между коммунистической Россией и западными демократиями. Они потеряли
своего общего врага, война против которого была почти единственным звеном,
связывавшим их союз. Отныне русский империализм и коммунистическая доктрина не
видели и не ставили предела своему продвижению и стремлению к окончательному господству».
Главными среди «решающих практических вопросов стратегии и политики»
Великобритании и США в этой новой ситуации У. Черчилль видел следующие:
«Во-первых,
Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира; во-вторых, надо
немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения...» [18].
Подобные
опасения ощущали и Соединенные Штаты. В американском посольстве и в военной
миссии США в Москве посол А. Гарриман и глава миссии генерал-майор Д. Дин
развернули в марте-апреле 1945 г. кампанию по разрушению рузвельтовской
политики сотрудничества с СССР. Как свидетельствует американская
исследовательница Д. Клеменс, в серии посланий, наводнивших в начале апреля
Вашингтон, эти два американских представителя, непосредственно отвечавшие за
поддержание контактов с Москвой, пытались убедить политическое и военное
руководство США в наличии грозящей Соединенным Штатам советской опасности и
склонить его к существенному пересмотру политики в отношении СССР [19].
Следует
сказать, что при жизни президента Ф. Рузвельта (скончался 12 апреля 1945 г.)
это сделать было практически невозможно, однако уже 17 апреля ОКНШ направил в
качестве рекомендованного к исполнению документ за № 1313, подготовленный днем
раньше генералом Дином, который назывался «Пересмотр политики в отношении
России». В пункте 1 (всего в документе было восемь пунктов) говорилось о том,
что США помогли «спасти Россию от поражения» и затем «позволили ей нанести
сокрушительные удары по врагу». С успехом этой политики «возникло новое и
серьезное положение. Мы имеем дело не только с Россией, которая одержала победу
над Германией, но и с тем государством, которое так уверено в своих силах, что
может занять линию доминирующего поведения по отношению к своим союзникам». В
пункте 5 констатировалось, что «военное сотрудничество с Советским Союзом не
является важным для США», а в следующем пункте документа № 1313 содержался
призыв к отказу от всех, не являвшихся необходимыми для США, направлений
сотрудничества с Советским Союзом [20].
Однако
курс на пересмотр отношений с СССР еще не был одобрен новым президентом США Г.
Трумэном. Несмотря на явно настороженное отношение Г. Трумэна к Советскому
Союзу, его все же сдерживала в стремлении снизить уровень отношений со Страной
Советов перспектива затяжной и кровопролитной войны против Японии. Эта
нерешительность весьма беспокоила главу правительства Англии. Настолько
беспокоила, что он не преминул обратить на это внимание американского
президента в своей записке от 27 мая 1945 г., озаглавленной «Замечания
премьер-министра по поводу послания Дэвиса» (о концепции послевоенного мира). В
пункте 5 этого документа У. Черчилль записал: «Следует помнить, что Англия и
Соединенные Штаты объединены общей идеологией, а именно – свободой и
принципами, изложенными в американской конституции, которые с учетом
современных изменений были скромно воспроизведены в Атлантической хартии.
Советское правительство придерживается иной философии, а именно -коммунизма, в
полной мере использует методы полицейского правления, применяемые им во всех
государствах, которые пали жертвой его освободительных объятий.
Премьер-министру (это Черчилль говорит о себе. -Ред.) трудно согласиться с
мыслью, будто тезис Соединенных Штатов гласит, что Англия и Советская Россия –
это просто две иностранные державы, ничем не отличающиеся друг от друга, с
которыми приходится улаживать все неприятности закончившейся войны. Если не
считать только степени силы, то между добром и злом равенства не существует.
Великие дела и принципы, во имя которых страдали и победили Англия и
Соединенные Штаты, – это не просто проблема соотношения сил. С ними по существу
связано спасение всего мира» [21].
«Спасение
мира» британский премьер видел, к сожалению, не в продолжении сотрудничества
или хотя бы поиска компромиссов с «коммунистической Россией», а в
противопоставлении «добра и зла». При этом преднамеренно или нет им было
предано забвению то, что наряду с Англией и Соединенными Штатами во имя
«великих дел и принципов» точно также «страдал и побеждал» Советский Союз. Когда
перед Великой Британской империей стояласмертельная гитлеровская угроза,
оказывается, можно было мириться со «злом» и принимать от народа, якобы
олицетворявшего это «зло», жертвы во имя «великих дел и принципов». Когда же
эта угроза исчезла, в силу вступили иные принципы и иные подходы к оценке
союзников: на первый план выдвинулся политический, классовый эгоизм,
идеологическая нетерпимость, что повело бывших союзников по тропе взаимной
ненависти, по тропе «холодной войны».
Свою
роль в создании атмосферы конфронтации сыграло и неоправданное с точки зрения
достижения целей войны против Японии применение Соединенными Штатами атомного
оружия против населения городов Хиросима и Нагасаки 6 и 9 августа 1945 г.
Применение этого варварского оружия не дало и не могло дать необходимый эффект.
Совершенно
очевидно, что, сбрасывая атомные бомбы на японские города, вашингтонские
руководители фактически целились в Советский Союз. К такому выводу пришли
японские ученые во главе с лауреатом Нобелевской премии физиком X. Юкава в
«Белой книге о последствиях атомной бомбардировки». В разделе «Жертва – Япония,
противник – Советский Союз» они отмечают, что применение атомных бомб было не
столько последним актом второй мировой войны, сколько первой операцией по
устрашению в начинавшейся «холодной войне» против СССР. «Жизни трехсот тысяч
невинных людей, погибших в Хиросиме и Нагасаки, – заключают авторы, – были,
таким образом, жертвой, принесенной Соединенными Штатами на алтарь «холодной
войны»» [27].
Мир
в те годы пережил, к сожалению, не ослабление военной опасности, как того можно
было ожидать после кошмаров мировой войны, а ее эскалацию. Но дело не только в
росте количества локальных войн и вооруженных конфликтов по сравнению с
предшествующими периодами мировой истории. Появились новые виды и формы
силового противоборства, менее очевидные, закамуфлированные и потому создающие
дополнительные сложности в борьбе с ними (необъявленные войны, войны «по
доверенности», балансирование на грани войны, военное устрашение и т.д.). В
90-е годы, уже за хронологическими рамками окончившейся «холодной войны» в ее
заиделогизированном варианте, на Евразийском континенте произошла реанимация,
казалось бы, давно списанных здесь в историю гражданских войн (Югославия,
Молдавия, Таджикистан, Азербайджан, Грузия...).
Первый
и самый сложный вопрос, который возникает в связи со сказанным выше: а можно ли
было избежать «холодной войны», остановить начатые еще в годы второй мировой
войны опасные тенденции?
Многие
факторы объективного и субъективного характера дают достаточно оснований
полагать, что шансы на это были минимальными, а после занятия президентского
кресла Г. Трумэном и вовсе иллюзорными. Во-первых, к концу мировой войны на
отношения СССР и западных держав все большее воздействие стали оказывать разъединительные
тенденции, свойственные довоенной обстановке и отражающие глубокие противоречия
между странами с различными социально-политическими системами; во-вторых,
постоянно росло неприятие Западом советской политики создания «буферной зоны»
безопасности из просоветских режимов в Восточной Европе, несмотря на
достигнутую в октябре 1944 г. в Москве между Сталиным и Черчиллем, причем
именно по инициативе последнего [28], так называемую «процентную»
договоренность о разделе «сфер влияния», как буквой, так и духом находившуюся в
вопиющем противоречии с положениями Атлантической хартии, о которой высокопарно
упоминал британский премьер-министр в своих замечаниях по поводу «послания
Дэвиса»; в-третьих, произошло резкое изменение баланса сил, вызванное монопольным
овладением США атомным оружием в тайне от СССР как союзника по антигитлеровской
коалиции. Период «холодной войны» охарактеризовался острейшим противоборством
СССР и США, вызвал беспрецедентную гонку вооружений, ряд международных
кризисов, которые не раз подводили мир к порогу ядерной войны.
Практически
с 1945 г. в США стали разрабатываться и готовиться так называемые ответные
планы войны против СССР с применением оружия массового уничтожения, захвата и
оккупации территории СССР и его союзников, которые ныне документально
подтверждены. Один из наиболее известных планов – «Дропшот» [29]. Но были и
менее известные варианты планов, типа разработанного в марте 1950 г., еще до
войны на Корейском полуострове, который предусматривал готовность к тотальной
полномасштабной войне с упором на «стратегические военно-воздушные силы,
способные нанести массированный атомный удар возмездия» по врагу,
представлявшему «абсолютное зло» [30]. Советские планы такого рода тогда
однозначно отсутствовали.
«Горячие»
же всплески «холодной войны», т.е. локальные войны, стали активно проявляться
лишь после фултонской речи У.Черчилля. Для нас, однако, интерес представляет не
столько то, когда и где в период «холодной войны» возникали очаги «горячих
войн» и конфликтов (эта проблема широко освещена и в западной, и в
отечественной печати), сколько то, как работал механизм их предотвращения.
Первым
поучительным уроком в этом отношении был берлинский кризис 1948-1949 гг.,
вызванный введением западными державами новых денежных знаков на оккупированной
ими территории Германии, несанкционированным Советским Союзом (что наносило,
естественно, немалый экономический ущерб советской зоне оккупации), и введенной
советской стороной в ответ на это блокадой сухопутных путей доступа в Западный
Берлин. Организованное западными державами воздушное снабжение Западного
Берлина существенно снизило эффективность мер советских властей [31]. В то же
время новая контрмера – силовая блокада воздушных путей – неизбежно могла
привести к вооруженному конфликту в Европе с непредсказуемыми последствиями.
Это
обстоятельство вынудило искать компромисс, который был достигнут 5 мая 1949 г.
по итогам переговоров СССР, Англии, США и Франции. Блокада Берлина была снята,
и угроза военного конфликта устранена. Однако, как показали дальнейшие события,
Советский Союз не добился каких-либо ощутимых позитивных результатов, а его
смелое предложение о выводе всех оккупационных войск из Германии (что СССР уже
в 1948 г. сделал в Северной Корее односторонне) было отклонено. Важно вместе с тем
подчеркнуть, что угрозу крупного конфликта удалось предотвратить путем
переговоров. Следует с удовлетворением отметить, что, по свидетельству «отца»
американской водородной бомбы Э. Теллера, США не решились пойти на
«использование атомной монополии» во время берлинского кризиса [32].
Тем
не менее следует констатировать, что в развернувшуюся между двумя мировыми
системами «холодную войну» были втянуты и надолго остались на ее передовом
рубеже оба немецких государства – ФРГ и ГДР. Возникла взаимная угроза существованию
политических режимов в этих странах. Объективности ради все же отметим: в то
время опасность исходила прежде всего со стороны антикоммунистических и
реваншистских сил Федеративной Республики Германии, поддерживаемых странами,
входившими в НАТО (кстати, предложение Советского правительства о вступлении
СССР в Организацию Североатлантического договора, выраженное в 1952 г. в его
ноте, было инициаторами этого военного блока отвергнуто).
Второй
берлинский кризис возник летом 1961 г. и также угрожал большой войной.
Возведение берлинской стены протяженностью 44,7 км объяснялось необходимостью
«пресечь подрывные действия против ГДР из Западного Берлина», что в большой
степени соответствовало действительности (со стороны ФРГ активизировалось
проникновение в советскую зону оккупации разведывательной агентуры).
Экономическое
давление Запада на ГДР к тому времени усилилось. По этим, а также политическим
и другим причинам сотни тысяч немцев ежегодно переселялись в ФРГ через Западный
Берлин, сообщение ГДР с которым не поддавалось контролю.
Возведение
под прикрытием советских войск берлинской стены было по ныне общепризнанным
меркам открытым нарушением со стороны СССР и ГДР межсоюзнических соглашений о
статусе Берлина, а учитывая нахождение в Западном Берлине войск США, Англии и
Франции, оправдывало их вооруженное противодействие этому акту. Однако для той
конкретной ситуации рубежа 50 – 60-х годов позиция Германской Демократической
Республики вполне понятна. Совет министров ГДР в августе 1961 г. опубликовал следующее
решение: «Для прекращения враждебной деятельности реваншистских и
милитаристских сил Западной Германии и Западного Берлина вводится такой
контроль на границах Германской Демократической Республики, включая границу с
западными секторами Большого Берлина, который обычно имеет место на границах
каждого суверенного государства» [33]. Меры, принятые руководством ГДР, были
согласованы с правительствами стран Варшавского Договора.
Они
выступили с совместным заявлением, в котором говорилось: «...На земном шаре нет
другого такого места, где бы было размещено столько разведывательных и
подрывных центров иностранных государств и где они могли бы действовать столь
безнаказанно, как в Западном Берлине. Эти многочисленные подрывные центры
засылают в ГДР свою агентуру для совершения различного рода диверсий, вербуют
шпионов, подстрекают враждебные элементы к организации актов саботажа и
беспорядков в ГДР... Эта подрывная деятельность наносит ущерб не только
Германской Демократической Республике, но затрагивает интересы других стран
социалистического лагеря. Перед лицом агрессивных устремлений реакционных сил
ФРГ и ее союзников по НАТО государства-участники Варшавского Договора не могут
не предпринять необходимых мер для обеспечения своей безопасности и прежде
всего безопасности Германской Демократической Республики в интересах самого
немецкого народа» [34].
Когда
американские танки подошли к воздвигавшейся стене, их встретили советские
танки. Советским лидером Н.С. Хрущевым был отдан приказ маршалу И.С. Коневу в
случае провокации со стороны американцев открывать огонь боевыми снарядами, о
чем было сообщено президенту США [35]. Осуществление контроля за обеспечением
акции 13 августа 1961 г. маршалом Коневым должно было подчеркнуть решительный
характер этих действий, явилось напоминанием того, что войска 1-го Украинского
фронта под его командованием в Берлинской операции достигли внушительных
результатов.
Как
бы то ни было, столкновения не произошло. Позднее стало известно о том, что
берлинский вопрос обсуждался Д. Кеннеди и Н.Хрущевым во время их встречи в Вене
3-4 июля 1961 г. и между ними было достигнуто неформальное соглашение, что в
любом случае доступ военнослужащим и другим гражданам США, Англии и Франции из
Западного Берлина в Восточный, столицу ГДР, останется свободным [36].
Это
был первый в истории «холодный войны» случай, когда личный контакт
руководителей двух государств позволил найти такое компромиссное решение,
которое в конечном счете предотвратило сползание к войне. По признанию
руководства ЦРУ, пограничные меры в Берлине полностью расстроили
функционирование специальных инфрастуктур, созданных американской разведкой,
минимум на два года [37]. При этом, все же берлинская стена на многие годы
осталась символом идеологической непримиримости двух систем. Вскоре Хрущеву и
Кеннеди потребовалось принять компромиссное решение в еще более опасной
обстановке, когда мир был на грани ядерной войны, – в ходе Карибского кризиса.
Для
американцев выявление скрытного размещения советских ядерных ракет на Кубе
(операция «Анадырь»), какими бы благими целями это ни оправдывалось, означало,
что над их страной нависла опасность, масштабы которой не имели прецедента в ее
истории. Решение жестко пресечь доставку на Кубу новых советских ракет было
объяснимо, но в то же время грозило миру ядерной катастрофой. Ракетные системы
двух стран были готовы к немедленному нанесению взаимных ударов. Разрастание
конфликта удалось предотвратить, что называется, «в последний час», в ходе
крайне напряженных переговоров лидеров двух сверхдержав, которые все же
достигли разумного компромисса на пределе возможностей.
В
годы «холодной войны» были, к сожалению, и такие политические и военные
кризисы, в том числе «горячие войны», которые не удалось предотвратить и
которые грозили перерасти в глобальные ядерные, например война в Корее. Однако
и здесь удалось найти пути предотвращения мировой войны.
Беспристрастный
анализ вышеназванных и других событий «холодной войны», который стал возможен в
свете открывшихся новых фактов и документов, позволяет приблизиться к
объективному ответу на вопрос о том, почему же не удалось предупредить
дальнейшее негативное развитие развязанной еще в середине 40-х годов «холодной
войны».
Известный
дипломат и политический деятель США Дж. Кеннан, касаясь ядерной темы, пишет:
«Давайте не будем наводить тень на ясный день, сваливая всю ответственность на
наших противников. Мы должны помнить, что именно мы, американцы, на каждом
повороте пути были инициаторами дальнейшей разработки подобного оружия. Мы
первые создали и провели испытания такого устройства, первыми создали
водородную бомбу, мы первыми создали многозарядную боеголовку, мы отклонили
всякие предложения отказаться в принципе от применения ядерного оружия первыми
и мы одни – да простит нам Бог – употребили это оружие против десятков тысяч
беззащитных мирных граждан» [44].
С
таких же трезвых позиций проанализируем поведение в годы «холодной войны»
советского руководства.
Бывшие
руководители Советского Союза И.В. Сталин, Н.С. Хрущев, а затем Л.И. Брежнев
нередко проявляли в тех условиях недальновидность, давали вовлечь СССР в гонку
ядерного и обычного вооружений, недооценивали политические и другие невоенные
методы и средства обеспечения безопасности страны.
Советское
(также как и западное) мышление разделяло мир на две части – «мы» и «они».
Советская политика тем самым лишала себя возможности использовать наличие
серьезных противоречий между странами Запада, не говоря уже о том, что не было
возможности приобрести союзников в одном конкретном вопросе, даже если во всех
остальных вопросах существовали разногласия. «Союзником» Советского Союза могла
стать только страна, соглашающаяся более или менее во всех существенных
вопросах с Советским Союзом, а на деле – подчиняющаяся ему. А ведь возможности
для маневра были.
СССР
в 60 — 70-е годы значительно опережал по темпам экономического роста США и
другие западные страны. Это порождало еще одну опасную иллюзию: мирное
соревнование с Соединенными Штатами может и должно быть выиграно. Отсюда шли
несбыточные планы догнать и перегнать США по важнейшим экономическим
показателям в кратчайшие исторические сроки. Более того, построить уже в 80-х
годах в СССР коммунистическое общество.
Послевоенный
энтузиазм, подпитывавшийся пропагандой о якобы нараставшей угрозе новой мировой
войны, не мог, однако, быть вечным. С середины 70-х годов начался период,
перешедший в стадию застоя. Но об этом стало известно позже, а тогда думалось
по-другому. Если реальна захватывающая перспектива победы коммунизма, то надо
ли серьезно вести переговоры с США по всему комплексу разделявших две
сверхдержавы вопросов?
Быстрыми
темпами, казалось, развивались другие социалистические страны. Многообещающие
перспективы, как представлялось, открывали и успехи
национально-освободительного движения. Но и в социалистических странах возникали
серьезные проблемы. Летом 1953 г. в ГДР произошли первые для этих стран
массовые антисоветские выступления. Осенью 1956 г. вспыхнуло антисоветское
восстание в Венгрии, обострились отношения с КНР.
«Неприятности»
в социалистическом мире были однозначно «списаны» на счет действий внутренней
«контрреволюции» и на происки международного империализма.
Итак,
послевоенная история учит: в интересах безопасности страны и поиска путей к
прочному миру всегда необходим трезвый тщательный анализ реального соотношения
сил на международной арене. Сиюминутные успехи даже в таких важных областях,
как стратегическое оружие, не должны закрывать реальной картины соотношения сил
и перспектив развития. Основой правильности такого анализа является учет в
первую очередь факторов экономического характера. С точки зрения долговременных
экономических перспектив, рентабельности социально-экономического устройства,
крайне ослабленный жестокой войной СССР в послевоенные годы явно уступал США.
Это был важнейший объективный фактор, который и тогда играл, и всегда играет в
политике, тем более в военной, определяющую роль. Советское руководство (И.В.
Сталин, Н.С. Хрущев и Л.И. Брежнев) недооценивало это.
Идеология
являясь причиной деления мира на два полюса, две системы, вносила хоть какую-то
определенность. Во время «холодной войны» было ясно, кто потенциальный враг, а
кто союзник. И это заставляло вырабатывать вполне определенную стратегию
недопущения «горячей» мировой войны. Однако,советские руководители
просмотрели,что фактически на передний план вышли не идеологические и классовые
противоречия, а геополитические, геостратегические, геоэкономические и
националистические (расовые) факторы.
Исходя
из этого, не лучше ли мир принимать таким, как он есть, и в этом конкретном
мире строить реальную национальную и всеобщую политику безопасности, политику
недопущения войн?
Тем
не менее обстановка в мире вновь характеризуется остротой и непредсказуемостью.
Налицо попытки США обеспечить себе единоличное лидерство в создании нового
мирового порядка на условиях и принципах, далеко не во всем удовлетворяющих
другие народы, а зачастую и вступающих в вопиющее противоречие с их интересами.
При этом Вашингтон и правящие круги других стран НАТО проводят явно
двойственную, двуличную политику, подкрепляя ее осуществление мощной,
идеологической по сути информационно-пропагандистской кампанией в худших
традициях «холодной войны». Вероятно, правы те из ученых и политиков, которые
оценивают текущий этап развития военно-политической обстановки в мире как переход
от эпохи «холодной войны» к эпохе «холодного мира» с неясной перспективой для
существенного «потепления» в ближайшие годы.
Список литературы
1
Советский энциклопедический словарь. М., 1984. С. 1450.
2
Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945-1985):новое прочтение.
М.,1995. С. 5.
3
Фалин В. Есть стены покрепче берлинской... // Комсомольская правда. 1994. 26
января; Россия – Япония на пороге XXI века: Материалы международного
симпозиума. М., 1999. С. 111.
4
Петров В. Локальные войны (статья вторая)//Информ. сборник «Безопасность».
1994. № 1-2. С. 89.
5
Гали Б.Б. Повестка дня для мира: Превентивная дипломатия, миротворчество и
поддержание мира. Нью-Йорк, 1992. С. 1,7.
6
Там же. С. 7.
7
Там же. С. 33, 34.
8
Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 6.
9
Филитов A.M. Как начиналась «холодная война». – В кн. : Советская внешняя
политика в годы «холодной войны»... С. 55 – 56.
10
Там же. С. 59.
11
Авторы с удовлетворением обнаружили подтверждение этого тезиса в статье
саратовского ученого С.Ю. Шенина «Холодная война в Азии: парадоксы
советско-американской конфронтации (1945-1950 гг.)», опубликованной в седьмом
номере за 1994 г. журнала «США: экономика, политика, идеология», который пишет,
что «корни конфронтации» уходят в заключительный этап второй мировой войны.
12
Золотарев В. Вечна ли мерзлота «холодной войны»?// Красная звезда. 1994. 25 мая.
13 Churchill W. The Second World
War: Triumph and Tragedy. Vol. 6. N.Y., 1974. P. 333.
14 Ibid. P. 310.
15
Ялта. 1945 год: Проблемы войны и мира. М., 1992. С. 67.
16
Цит. по: Лавренов С.Я., Попов И.М. Крах Третьего рейха. М., 2000. С. 509 -510.
17 Там же. С. 513-514.
18 ChurchillW.Op.cit. Р. 391.
19
Клеменс Д. На пути к «холодной войне»: роль Гарримана, Дина и объединенного
комитета начальников штабов в свертывании сотрудничества с Советским Союзом в
апреле 1945 года. // Ялта. 1945 год: Проблемы войны и мира. С. 56.
20 Revision of Policy with Relations
to Russia, JCS 1313, April 16, in JCS, Part 1, USSR, Reel 1, 0179-0181 for the
first five points; Decision on JCS 1313 in JCS, Pt. 1, USSR, Reel 1,0177.
21 Churchill W. Op. cit. P. 494 –
495.
22 См.: Гундзи кэнкю. 1977. №
8. С. 28.
23 The Japan Times. 1984. August 15.
24 Command Decisions/ Ed.with
Introductory Essay by K. Greenfield. Wash., 1987. P. 504.
25 History of the Second World War.
L., 1968. Vol. 6. No. 16. P. 2648.
26
См.: Савин А.С. Японский милитаризм в период второй мировой войны 1939 – 1945
гг. М., 1979. С. 192.
27
Цит. по: Зимонин В.П. Регион в огне. Узловые проблемы войны на Тихом океане.
М., 1993. С. 298.
28
Об этом свидетельствует американский исследователь Д. Бринкли. См.: Ялта. 1945
год: Проблемы войны и мира. С.
66.
29 См.: Brown A. Drop Shot. The United States Plan
for War with the Soviet Union in 1957. N.Y., 1978. P. 329.
30 См.: Strategy, Politics and Defense Budgets/Ed,
by W. Schilling, P. Hammond. N.Y., 1962. P. 288.
31
Берт Н. История советского государства. 1900-1991: Пер. с фр. 2-е изд. М.,
1994. С. 359-360.
32
Известия. 1994. 31 августа.
33
Правда. 1961. 14 августа.
34
Внешняя политика Советского Союза и международные отношения, 1961 год: Сборник
документов. М., 1962. С. 281 – 283.
35
Фалин В. Есть стены покрепче берлинской...//Комсомольская правда. 1994. 26
января.
36 Shukman H. Stalin’s Generals. L.,
1993. P. 106.
37
Комсомольская правда. 1994. 26 января.
38 Rosamond R. Crusade for Peace. Philadelphia;
N.Y., 1962. P. 9.
39
Принципиальные основы теории и политики предотвращения войны. М., 1993. С. 38.
40 Public Papers of the Presidents
of the United States. Duight D. Eisenhower. Wash., 1956 (Далее: Public Papers ...). P. 284.
41 Иванов P.O. Дуайт Эйзенхауэр. М., 1983. С. 188 – 190.
42 Public Papers... 1960-1961..P.
5.
43
См., например: Замечания американского отдела МИД СССР от 5 февраля 1953 г.
(Архив внешней политики РФ. Ф. 0129. Оп. 37. Папка 266).
44
Цит. по: Некоторые вопросы советской военной истории в освещении западной
историографии. М., 1991. С. 182 – 183.
45 См.: Schlesinger A.,Jr. Some Lessons from the
Cold War. – В кн.: The End of the Cold War. Its
Meaning and Implications/Ed, ву M.J. Hogan. N.Y., 1992. P. 54.
46
Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 56.
47
Public Papers... 1954. P. 1055.
48
Правда. 1992. 22 сентября.