Лягушки (Batrachoi)
Аристофан (Aristophanes) ок. 445–386 до н. э.
Комедия (405 до н. э.). Античная литература. Греция.
М. Л. Гаспаров
Знаменитых
сочинителей трагедий в Афинах было трое: старший — Эсхил, средний — Софокл и
младший — Еврипид. Эсхил был могуч и величав, Софокл ясен и гармоничен, Еврипид
напряжен и парадоксален. Один раз посмотрев, афинские зрители долго не могли
забыть, как его Федра терзается страстью к пасынку, а его Медея с хором ратует
за права женщин. Старики смотрели и ругались, а молодые восхищались.
Эсхил
умер давно, еще в середине столетия, а Софокл и Еврипид скончались полвека
спустя, в 406 г., почти одновременно. Сразу пошли споры между любителями: кто
из троих был лучше? И в ответ на такие споры драматург Аристофан поставил об
этом комедию «Лягушки».
«Лягушки»
— это значит, что хор в комедии одет лягушками и песни свои начинает квакающими
строчками: «Брекекекекс, коакс, коакс! / Брекекекекс, коакс, коакс! / Болотных
вод дети мы, / Затянем гимн, дружный хор, / Протяжный стон, звонкую нашу
песню!»
Но
лягушки эти — не простые: они живут и квакают не где-нибудь, а в адской реке
Ахероне, через которую старый косматый лодочник Харон перевозит покойников на
тот свет. Почему в этой комедии понадобился тот свет, Ахерон и лягушки, на то
есть свои причины.
Театр
в Афинах был под покровительством Диониса, бога вина и земной растительности;
изображался Дионис (по крайней мере, иногда) безбородым нежным юношей. Вот этот
Дионис, забеспокоившись о судьбе своего театра, подумал: «Спущусь-ка я в
загробное царство и выведу-ка обратно на свет Еврипида, чтобы не совсем
опустела афинская сцена!» Но как попасть на тот свет? Дионис расспрашивает об
этом Геракла — ведь Геракл, богатырь в львиной шкуре, спускался туда за
страшным трехглавым адским псом Кербером. «Легче легкого, — говорит Геракл, —
удавись, отравись или бросься со стены». — «Слишком душно, слишком невкусно,
слишком круто;
покажи
лучше, как сам ты шел». — «Вот загробный лодочник Харон перевезет тебя через
сцену, а там сам найдешь». Но Дионис не один, при нем раб с поклажей; нельзя ли
переслать ее с попутчиком? Вот как раз идет похоронная процессия. «Эй,
покойничек, захвати с собою наш тючок!» Покойничек с готовностью приподымается
на носилках: «Две драхмы дашь?» — «Нипочем!» — «Эй, могильщики, несите меня
дальше!» — «Ну скинь хоть полдрахмы!» Покойник негодует: «Чтоб мне вновь
ожить!» Делать нечего, Дионис с Хароном гребут посуху через сцену, а раб с
поклажей бежит вокруг. Дионис грести непривычен, кряхтит и ругается, а хор
лягушек издевается над ним: «Брекекекекс, коакс, коакс!» Встречаются на другом
конце сцены, обмениваются загробными впечатлениями: «А видел ты здешних
грешников, и воров, и лжесвидетелей, и взяточников?» — «Конечно, видел, и сейчас
вижу», — и актер показывает на ряды зрителей. Зрители хохочут.
Вот
и дворец подземного царя Аида, у ворот сидит Эак. В мифах это величавый судья
грехов человеческих, а здесь — крикливый раб-привратник. Дионис накидывает
львиную шкуру, стучит. «Кто там?» — «Геракл опять пришел!» — «Ах, злодей, ах,
негодяй, это ты у меня давеча увел Кербера, милую мою собачку! Постой же, вот я
напущу на тебя всех адских чудищ!» Эак уходит, Дионис в ужасе; отдает рабу
Гераклову шкуру, сам надевает его платье. Подходят вновь к воротам, а в них
служанка подземной царицы: «Геракл, дорогой наш, хозяйка так уж о тебе помнит,
такое уж тебе угощенье приготовила, иди к нам!» Раб радехонек, но Дионис его
хватает за плащ, и они, переругиваясь, переодеваются опять. Возвращается Эак с
адской стражей и совсем понять не может, кто тут хозяин, кто тут раб. Решают:
он будет их стегать по очереди розгами, — кто первый закричит, тот, стало быть,
не бог, а раб. Бьет. «Ой-ой!» — «Ага!» — «Нет, это я подумал: когда же война
кончится?» — «Ой-ой!» — «Ага!» — «Нет, это у меня заноза в пятке... Ой-ой!..
Нет, это мне стихи плохие вспомнились... Ой-ой!.. Нет, это я Еврипида
процитировал». — «Не разобраться мне, пусть уж бог Аид сам разбирается». И
Дионис с рабом входят во дворец.
Оказывается,
на том свете тоже есть свои соревнования поэтов, и до сих пор лучшим слыл
Эсхил, а теперь у него эту славу оспаривает новоумерший Еврипид. Сейчас будет
суд, а Дионис будет судьей; сейчас будут поэзию «локтями мерить и гирями
взвешивать». Правда, Эсхил недоволен: «Моя поэзия не умерла со мной, а
Еврипидова умерла и под рукой у него». Но его унимают: начинается суд. Вокруг
судящихся уже новый хор — квакающие лягушки остались далеко в Ахероне. Новый
хор — это души праведников: в эту пору греки считали, что те, кто ведет
праведную жизнь и принял посвящение в таинства Деметры, Персефоны и Иакха,
будут на том свете не бесчувственными, а блаженными. Иакх — это одно из имен
самого Диониса, поэтому такой хор здесь вполне уместен.
Еврипид
обвиняет Эсхила: «Пьесы у тебя скучные: герой стоит, а хор поет, герой скажет
два-три слова, тут пьесе и конец. Слова у тебя старинные, громоздкие,
непонятные. А у меня все ясно, все как в жизни, и люди, и мысли, и слова».
Эсхил возражает: «Поэт должен учить добру и правде. Гомер тем и славен, что
показывает всем примеры доблести, а какой пример могут подать твои развратные
героини? Высоким мыслям подобает и высокий язык, а тонкие речи твоих героев
могут научить граждан лишь не слушаться начальников».
Эсхил
читает свои стихи — Еврипид придирается к каждому слову: «Вот у тебя Орест над
могилою отца молит его «услышать, внять...», а ведь «услышать» и «внять» — это
повторение!» («Чудак, — успокаивает его Дионис, — Орест ведь к мертвому
обращается, а тут, сколько ни повторяй, не докличешься!» ) Еврипид читает свои
стихи — Эсхил придирается к каждой строчке: «Все драмы у тебя начинаются
родословными: «Герой Пелоп, который был мне прадедом...», «Геракл, который...»,
«Тот Кадм, который...», «Тот Зевс, который...». Дионис их разнимает: пусть
говорят по одной строчке, а он, Дионис, с весами в руках будет судить, в какой
больше весу. Еврипид произносит стих неуклюжий и громоздкий: «О, если б бег
ладья остановила свой...»; Эсхил — плавный и благозвучный: «Речной поток, через
луга лиющийся...» Дионис неожиданно кричит: «У Эсхила тяжелей!» — «Да почему?»
— «Он своим потоком подмочил стихи, вот они и тянут больше».
Наконец
стихи отложены в сторону. Дионис спрашивает у поэтов их мнение о политических
делах в Афинах и опять разводит руками: «Один ответил мудро, а другой —
мудрей». Кто же из двух лучше, кого вывести из преисподней? «Эсхила!» —
объявляет Дионис. «А обещал меня!» — возмущается Еврипид. «Не я — язык мой
обещал», — отвечает Дионис еврипидовским же стихом (из «Ипполита» ). «Виноват и
не стыдишься?» — «Там нет вины, где никто не видит», — отвечает Дионис другой
цитатой. «Надо мною над мертвым смеешься?» — «Кто знает, жизнь и смерть не одно
ль и то же?» — отвечает Дионис третьей цитатой, и Еврипид смолкает.
Дионис
с Эсхилом собираются в путь, а подземный бог их напутствует: «Такому-то
политику, и такому-то мироеду, и такому-то стихоплету скажи, что давно уж им
пора ко мне...» Хор провожает Эсхила славословием и поэту и Афинам: чтобы им
поскорей одержать победу и избавиться и от таких-то политиков, и от таких-то
мироедов, и от таких-то стихоплетов.
Список литературы
Все
шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная
литература древних эпох, средневековья и Возрождения: Энциклопедическое
издание. / Ред. и сост. В.И.Новиков – М.: «Олимп» ; ООО «Издательство ACT» ,
1997. – 848 с.